|
От составителя
До 10-ти-летнего возраста я жил безвыездно в родовой вотчине, в сельце Бильдине, Болховского уезда, Орловской губернии, жалованной предкам моим ЦАРЕМ МИХАИЛОМ ФЕОДОРОВИЧЕМ за Московское осадное сидение. С ранних лет я почувствовал большое влечение к старине; читать я выучился по церковно-славянским богослужебным книгам под руководством моей бабушки (в деревенском доме нашем, в комнате, называемой „образной“, т. к. одна из стен ее была сплошь увешана св. иконами; в этой комнате, по большим праздникам и каждого месяца 1-го числа, местное приходское духовенство совершало богослужение). Бабушка была очень религиозна; совершала паломничество по монастырям, много жертвовала на св. обители и привозила благословения – местночтимые образа. Так в молельной нашей сохранились иконы Св. Николая Чудотворца Одринского, Тихона Задонского, Митрофана Воронежского, Иосафа Белгородского, тогда еще не канонизированного, и др. По документам фамильного архива я рано научился разбирать замысловатую скоропись XVII-го века. Кадетские и юнкерские годы, а затем служба на окраине позволяли мне заниматься урывками любимым делом, интерес к которому все больше и больше увеличивался. Но с 1898-го года, выйдя в отставку, я уже регулярно стал работать в центральных архивах и библиотеке Румянцевского музея в Москве и в ИМПЕРАТОРСКОЙ Публичной библиотеке. С.-Петербургский, ныне ИМПЕРАТОРСКИЙ, археологический институт, курс в котором я слушал с 1900 по 1902 гг., расширил мой кругозор в области памятников письменных и вещественных. В лице высокочтимого академика Алексея Ивановича Соболевского я нашел не только лектора-профессора, но и доброго руководителя внеклассных моих работ в области палеографии и археографии. По дипломатике и сфрагистике я вынес много интересного из лекций профессора (ныне академика) Николая Петровича Лихачева; по церковным древностям – из лекций проф. (он же директор института) Николая Васильевича Покровского и, наконец, по истории русского права – из лекций профессора Василия Ивановича Сергеевича, ныне покойного. При высокопросвещенном содействии [6] последнего я был принять в ИМПЕРАТОРСКИЙ СПБ-ий университет. В то же время я имел богатую практику в области памятников письма и языка, подготовляя частным образом слушателей С.-Петерб. археологического института к экзаменам по палеографии и археографии (за 2 года около 100 человек). Но вот настал 1904-й год, и на Дальнем Востоке загорелась война. Я считал священным долгом, долгом дворянина, добровольно встать в ряды действующей армии и на два года оторвался от любимого дела. После войны я опять вернулся к мирным архивным работам, избрав местом жительства первопрестольную Москву, которая изобилует памятниками древности и в которой находятся самые большие хранилища старейших рукописей. Продолжая курс в Московском университете, я работал под руководством недавно скончавшегося профессора Дмитрия Яковлевича Самоквасова. Тяжелая и незаменимая для науки утрата!.. В лице незабвенного Дмитрия Яковлевича, человека редкой доброты и отзывчивости, я всегда находил нравственную и материальную поддержку для работ моих, как по раскопкам курганов и городищ, так и при архивных занятиях.
Занимаясь с 1906-го года специально вопросом о сформировали ЦАРЕМ ПЕТРОМ АЛЕКСЕЕВИЧЕМ наших первых регулярных полков, в связи с вопросом о переходе от местных войск XVII-го века к регулярству, я собрал много первоисточников, которые существенно исправляют и дополняют наши полковые хроники. Об этих материалах я докладывал в одном из заседаний Императорского Русского Военно-Исторического общества и получил предложение и приготовление к печати всего, что касается пехотных полков (все найденное мною о кавалерийских полках я передал сочлену по обществу, Николаю Павловичу Волынскому). Боясь разбрасываться, я решил не заниматься по эпохе Отечественной войны. Но, желая к бывшему в 1911-му г. XV-му археологическому съезду, который был созван в г. Новгороде, приготовить доклад из местных древностей, я занялся собиранием документов о Новгородском ополчении и настолько заинтересовался вопросом об ополчениях, что решил уже специально ими заняться по всем губ., отложив временно приготовление к печати документов о формировании наших первых регулярных полков. В нашей военно-исторической литературе ополчениям Отечественной войны уделено очень мало места. А, между тем, в истории этой войны этой народной военной силе [7] должно быть уделено почтенное место. Перечислю архивы, из которых я черпал материалы об ополчениях 1812–1814-го годов: в С.-Петербурге: 1) Военно-ученый Главного Управления Генерального штаба, 2) общий Министерства Внутренних Дел (по Министерству, полиции исполнит.); в Москве: 3) отделение общего архива Главного штаба, 4) губернский старых дел (дела Моск. генер.-губерн. и дела Моск. гражд. губ-pa); в Новгороде: 5) Депутатского Собрания и 6) губернского правления (дела Новг., Тверск. и Яросл. генер.-губерн. и дела Новгор. гражд. губернатора); в Твери: 7) Дворянск. депутатск. собрания; в Нижнем Новгороде: 8) Депутатского Собрания и 9) губернского правления; в Пензе: 10) Депутатского Собрания; во Владимире: 11) Двор. Депутатск. Собрания, и в Рязани: 12) Депутатского Собрания (только одно дело). Поиски в Казани остались без результатов: ни в архиве Двор. Депут. Собрания, ни в архиве Губ. Правления не найдено ни одного по интересующему меня вопросу дела. Также были бесплодны поиски в архивах Тверского и Рязанского Губерн. Правлений. Только благодаря высокопросвещенному содействию Гг. ГУБЕРНСКИХ ПРЕДВОДИТЕЛЕЙ ДВОРЯНСТВ: Новгородского – князя Павла Павловича Голицына, Тверского – Александра Степановича Пасхина, Рязанского – Владимира Александровича Драшусова, Пензенского – Дмитрия Ксенофонтовича Гевлича, Нижегородского – Михаила Сергеевича фон-Брина, Симбирского – Владимира Николаевича Поливанова, Калужского – Николая Ивановича Булычева, Ярославского – князя Ивана Анатолиевича Куракина, а также Владимирского Дворянского Депутатского Собрания, с коими я поделился частью (оплачена была переписка), касающейся соответствующих губернских ополчений для юбилейных изданий, мне удалось исчерпать, как мне кажется, весь наличный материал по данному вопросу. Задавшись целью сделать общий обзор деятельности всех созванных в 1812-м году ополчений, я и выпускаю эту книгу. Выпускаю ее в надежде, что дворяне русские поддержат это мое издание. Только десятую часть всех собранных мною материалов, только самые интересные документы я имею возможность опубликовать. Льщу себя надеждой, что разошедшееся 1-е издание, половина чистой прибыли от которого предназначается в пользу кружка ревнителей памяти Отечественной войны для пополнения коллекций отдела ополчений музея 1812-го г., даст мне возможность другую половину прибыли употребить на печатание 2-го издания, в которое войдут все уже собранные мною материалы, на которые пришлось ссылаться в очерке вскользь или даже не упоминать в [8] тексте за недостатком места вовсе. При всем желании моем я не имел средств для печатания книжки больше этого объема. Безусловно, у меня будут и пропуски, и ошибки. Напр., в списках гг. офицеров, участников ополчения, нет у многих имен и отчеств, за 1812-й г. многие полки ополчения не доставили в Инспекторский департамент Военного Министерства списков, и пришлось довольствоваться списками, составленными в 1813-м и даже 1814 гг. Я разделил деятельность ополчений 1812–1814 гг. для печатания на два тома. I-й том, ныне выпускаемый, посвящен формированию, передвижениям и военным действиям ополчений в пределах России в 1812-м г. Во II-й том войдут: передвижения, военные действия ополчений в 1813 и 1814 гг. за границей. Каждый том состоит из двух частей: 1-й – очерка и 2-й – сырых материалов.
В тексте очерка имеются ссылки, показывающие арабскими цифрами №№ приложений в материалах, римскими же показаны как печатные источники, так и указания на не помещенные за недостатком места в приложениях архивные документы. Ссылки эти напечатаны в конце всех приложений. Кроме того, в книгу вброшюрованы точные оттиски на бумаге, подобной современной событиям Отечественной войны, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИХ Манифестов от 6-го и 13-го июля 1812 г., с положения о Московской военной силе, также рисунки воинов народного ополчения и портреты генерала гр. Растопчина, сенатора Бибикова и генерала гр. Моркова.
Почетн. чл. Орловского церковно-археол. Об-ва, Действ. чл. ИМПЕРАТ. Русского Военно-Истор. Об-ва, Историко-Родословного О-ва в Москве, Кружка Дворян, Комис. по осмотру и изучению памятников церковной старины г. Москвы и Московской епархии, Новгородского Об-ва Любиел. Древн., Губернск. ученых архивн. комиссий: Орловской, Костромской, Тверской, Курской, Воронежской и Витебской, член-корресп. ИМПЕР. Русского Географ. Об-ва, член-сотрудник ИМПЕР. СПБ-го археологич. Института и Об-ва истории, археологии и этнографии при ИМПЕРАТ. Казанск. Университете,
Всеволод Ростиславович Апухтин.
Москва,
10 марта 1912 г. [9]
Наступающий юбилей Отечественной войны вновь будит величественные и грозные тени прошлого и заставляет их вновь проходить перед нами, а нам дает случай еще раз преклониться с благоговением перед торжественным и могучим проявлением духа народного. Эпоха Отечественной войны принадлежите к наиболее блестящим страницам русской истории, и этот блеск придает им именно тот исторический фактор, который может быть назван проявлением духа народа и его силы. Наиболее ярким отражением этого фактора являются, как мы увидим ниже, дворянские ополчения.
Целью настоящей работы мы поставим доказательство именно этого тезиса, и в дальнейшем мы намерены держаться следующего плана. Вначале мы намерены остановиться, как можно подробнее, на различного рода обстоятельствах, сопровождающих заседания дворянских собраний и организацию ополчений, так как эти обстоятельства дают яркую картину настроения, которым было охвачено все русское общество, а особенно его высшие классы. Здесь мы встретимся с описанием порывов высоких патриотических чувств, с картинами необычайного энтузиазма. Даже сухие официальные документы как будто хранят на страницах своих следы этого необычайного подъема патриотических чувств. Далее мы займемся отысканием и разбором точных сведений относительно разного рода пожертвований, сделанных дворянством в этот тяжелый год для России. Здесь мы увидим, как чувства эти доказывались на деле, и это будет, если можно так выразиться, практическим доказательством готовности дворянского сословия положить свое достояние к подножию престола. Затем мы перейдем к военным и охранительным действиям ополчений; картины славных битв при Бородине, при Полоцке и др. пройдут перед нашими глазами. Мы остановимся на описаниях славных подвигов ополченцев, увидим чудеса храбрости и самопожертвования.
Историей каждого ополчения мы займемся отдельно и именно в том порядке, в котором ополчения размещены в ВЫСОЧАЙШЕМ Манифесте от 18 июля 1812 г. Сначала мы рассмотрим организацию ополчения 1-го округа; следовательно, ополчения губерний: Московской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Тульской, Калужской и Смоленской. Дальше мы остановимся на ополчениях 2-го округа: Петербургском и [10] Новгородском и, наконец, перейдем к третьему округу, состоящему из Казанской, Нижегородской, Пензенской, Костромской, Симбирской и Вятской губерний.
В заключение нам хотелось бы еще раз сделать оценку дворянских ополчений, как крупного необычайно яркого и оказавшего благотворное влияние на развитие русской жизни исторического фактора.
Россия встретила 1812-ый год с мрачным и тяжелым сердцем: грозная опасность была близка и неизбежна. Революционная Франция, прикрываясь маскою освободительности, вела на самом деле чисто завоевательную политику, вредную и разорительную для всей Европы. Вначале была попытка установить мирные отношения с Россией, так как она всегда состояла во главе всякой коалиции против Наполеона, всякого сопротивления ему; при всяком насилии, всяком захвате он встречал энергичный протест со стороны России. А без содействия России кто мог восстать против него? Но война была неизбежна, и это сознавали все: планы Наполеона были слишком ясны: нечего спрашивать, что хотел он – он хотел всего! Это очень хорошо понимал ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ, который вначале как будто симпатизировал Наполеону, но потом очень скоро в нем разочаровался. И действительно, ничего не могло быть более различного, как эти два властителя. ГОСУДАРЬ, получивший Свой престол от длинного и славного ряда Своих властительных предков, в силу этого привык свято чтить его, смотрел на страну Свою, как на Свою Семью, где Он является Милостивым и Милосердным Отцом, а подданные Его – Его детьми: недаром война эта названа Отечественной. Все русские живо почувствовали в это время, что такое Отечество, как оно дорого всем им и какою пламенною любовью к Родине горит сердце каждого из них. Наполеон же верил только в свою звезду и слепо шел за ее влечениями, развертываясь во всю ширь своей беспокойной натуры: ему была нужна мировая власть – никакого отечества и любви к родине для него не существовало. Вот что по этому поводу говорить историк Соловьев: „Италия уже давно высылала сынов своих, которые отдавали свои способности и деятельность разным государствам Европы. Недостаток государственного единства родной страны рано делал их космополитами, искателями приключений, вроде старинных сказочных богатырей, которые служили в семи ордах семи королям, приучая их применяться к различным народностям и положениям, служить многоразличным [11] интересами, оставаясь холодными ко всем этим интересам за исключением интереса личного. Он привык к игре случая, привык к развалинам и трупам, привык равнодушно распоряжаться и жизнью человеческой, и жизнью династий и государства У него не было никаких государственных убеждений и идеалов: он был чист от них. Он действовал по инстинкту самосохранения, и эта привычка развила в нем хищнические приемы: притаиться, хитрить, чтобы обмануть и усыпить жертву“ (Соловьев, „Император Александр Первый“). Таково же его отношение к России: намереваясь захватить русских врасплох, он считал насильственные средства необходимыми. „Цепь неприятельских обозов на пути своем истребляла все, что встречалось па пути, подобно саранче. Идя в Россию, они истощали свое воображение, отыскивая средства, чтобы в неведомой для них стране, в степях наших, как они говорили, не встретить в чем-либо недостатка“. (Михайловский-Данилевский „Записки об Отечественной войне“). Однако напрасно думал Наполеон, что вторжение его захватило нашу страну врасплох: ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ и Его войсковым начальникам было известно, что начало войны отделено от них только часами. Итак, уже пробил час грозы и опасности, но, как и всегда, в дни несчастья и, горя ярче, вспыхивают порывы беззаветной смелости и любви к самопожертвованию. Как решающий исторический момент в деле пробуждения духа силы народной может быть рассматриваем Манифест ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА от 6-го июля 1812 г. Составленный в полных энергии и красоты выражениях, он как будто ломает все преграды между Монархом и Его подданными и ставит их лицом к лицу, как любящего и милостивого Отца и Его детей: „Неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие Великой сей Державы,“ и далее: „Благородное Дворянское Сословие! Ты во все времена было спасителем Отечества! Народ Русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушал зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров, соединитесь все!“ Эти слова Манифеста, призывающие всех соединиться „в подкрепление армии и в защиту домов, жен и детей, и всех, и каждого“, слова, звучащие так, как будто они не написаны на бумаге, но непосредственно исходят из уст Великого Царя и слышны всеми его подданными, оказали могучее действие. Ополчение не было новым явлением в русской исторической жизни: наоборот, это ее коренной обычай, практиковавшийся в течение [12] целых веков. Когда русская государственность была развита еще очень мало, ополчение, сохраняя свой чисто народный колорит, заменяло собой регулярную армию.
По мере развития государственности, явление это не исчезло, но приняло некоторую правильность, было обставлено известными обычаями и даже законами. После установления регулярной армии оно все еще не исчезло и, по всей вероятности, никогда не исчезнет, так как оно характерно именно для русской жизни. Теперь оно вновь возродилось, хотя уже в форме пережитка: после Японской войны способных еще к службе отставных офицеров стали зачислять в ополчение, и им ведется точный учет. Земское ополчение было собрано и в 1807 г. под именем милиции, но тогда оно было обставлено совершенно по-другому. Не было тогда обращения Монарха к народу, и поэтому немудрено, что тогда не наблюдалось такого высокого подъема духа, как в 1812 г., но и тогда присутствие силы его уже чувствовалось. Вот что писал по этому поводу один из лучших, образованнейших людей среди дворянства того времени C. Н. Глинка (I): сам он так живо чувствовал это пробуждение, что над ним как будто исполнились слова древнего пророка: „дух прошел пред лицом моим и поднялись волосы на главе моей“: „Возбужденное состояние из высших слоев общества проникло и в низы“. „Крестьяне заволновались,– пишет Глинка,– потому что почувствовали повышенное настроение, которым была охвачена Россия, жутко глядевшая в ту сторону, откуда ожидалось приближение завоевателя. Я вернулся в Москву с душою обновленной, и мне казалось, что я ее вижу в первый раз. В 1806 г. мне душно было в ее обширных стенах. Тогда мысли мои стремились под хоругви отечества; тогда какое-то нетерпение туманило все в моих глазах! В 1808 году (после милиции) на каждой улице, на каждом перекрестке представлялся мне новый мир, вызываемый воображением из прошедшего. Словом, Москва явилась мне в своем подлинном виде, т.е. заветною, живою летописью земли русской. Я спешил познакомиться с каждым ее памятником, и каждый день для меня был новым открытием, новым приобретением“. „В этот необычайный год среди русского народа ознакомился я с душою наших воинов. Что же почувствовал я, видя порыв души богатырей русских? Они подарили меня сокровищем обновления мысли. Мне стыдно стало, что доселе, кружась в каком-то неведомом мире, не знал я ни духа, ни коренного образа мысли народного“... „Время могучею силою вывело дух русский пред лицом нашего отечества [13] и перед лицом Европы“. Так реагировал на милицию 1807 года один из лучших, повторяем мы, среди дворян российских. Теперь посмотрим, что переживал он в достопамятный и бурный 1812 год (II): „Одиннадцатого июля, на ранней заре утренней, разбудил меня внезапный приход хозяйки дома. Едва вышел я к ней, она со слезами вскричала: „мы пропали!“ и подала мне печатный лист. То было воззвание столице Москве от 6-го июля из города Полоцка. Прочитав воззвание, я сказал: „Благодарите Бога! Где заранее предвидят опасность, там сумеют и примут меры к отвращению ее!“. Наскоро одевшись, полетел я в Сокольники на дачу к графу Федору Васильевичу Растопчину, занявшему место графа Гудовича. Не слыша еще громкой вести о грозной опасности, исполинская Москва была объята сном и безмолвием. Тишина владычествует на поверхности океана до вскипения волн; то же нередко бывает и с областями земными. Из недр глубокого безмолвия вылетает роковой удар грома: смотрим, откуда он грянул, слышим новые удары и теряемся в недоумении. Но это теперь излилось из души моей, а тогда я спешил с одною мыслью – отдать себя отечеству за отечество“. Явившись к графу, Глинка подал записку, в которой написал: „Хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности и хотя я не уроженец московский, но где кого застала опасность отечества, тот там и должен стать под хоругви отечественные. Обрекаю себя в ратники Московского ополчения и на алтарь отечества возлагаю на 300 рублей серебра“. (Глинка был очень небогат, да кроме того, как он сам упоминает, первая его „ратная попытка умчала его трудовое“ – поэтому тем выше надо ценить его жертву). „В этот миг, – пишет он далее, – показалось мне, что с груди моей спало бремя гробовой тоски, налегшее на нее с 1808 года, блеснуло солнце в сиянии на чистом лазурном небосклоне“. И Глинка при этом с гордостью заявляет: „таким образом, 1812 года июля 11-ого, мне первому удалось записаться в Москве в ратники и принесть первую жертву усердия“. Таков первый ратник Дворянского ополчения; так думал, и чувствовал, и поступал он. Посмотрим теперь, как думали и чувствовали, и действовали остальные дворяне. Повсюду в губерниях, как только получали Манифест Царя, созывались дворянские собрания. Они дали страницам истории русской столько эпизодов, величественных и трогательных вместе, что не знаешь, что делать: преклоняться ли перед их величием или умиляться их простоте. Все дворянские собрания постановили дать известное количество [14] ратников из своих крепостных крестьян, одев и вооружив их, и позаботиться об их содержании, кроме того отовсюду притекали пожертвования от имени дворян, купцов и мещан. Множество дворян сами, подобно Глинке, записывались в ратники ополчения. Среди них были камер-юнкеры четвертого и пятого классов, действительные статские советники и другие чиновники. Бедный Московской губернии дворянин штабс-ротмистр Сикорский, имея только 2-х крепостных людей, пожертвовал их в ратники ополчения вместе с положенным провиантом, одеждою и для каждого из них саблею и пикою. Сверх того он предоставил в пользу казны получаемую им пенсию, 113 рублей в год составляющую. (III).В делах Моск. отд. общ. архива главн. штаба есть документ, в котором мы читаем: „штабс-ротмистр Леслей был в числе тех дворян Смоленской губернии, кои еще прежде вызова к составлению ополчения, по собственному побуждению, с небольшим числом конных ратников, в своих деревнях набранных, явились под Красным на службу“. Здесь ясно усматривается, что Лесли был не единственный дворянин, вступивший на службу по собственному влечению. Интересно еще то, что он потом даже не воспользоваться наградой, ему присужденной. Обер-прокурор граф Дмитриев-Мамонов, отдавая своих крепостных Ярославской и других губерний, просит зачислить их прямо в формируемый им в Москве полк, приводя в прошении к ГОСУДАРЮ тот довод, что, „ободряясь примером любимого помещика и находясь под начальством хороших офицеров, и видя посреди себя знатнейшее молодое дворянство“, окажутся они более достойными воинами. Впрочем, и без того, по его наблюдениям, „их ревность и горячая приверженность превосходит все его чаяния“. (IV). Кроме графа Мамонова еще три помещика вызвались сформировать полки на свой счета: граф Салтыков, Демидов, князь Гагарин и др. Когда ГОСУДАРЬ по пути в Москву проезжал через Смоленск, дворяне смоленские подали Ему прошение: позволить им составить ополчение на свой счет из своих крестьян с тем, чтобы оно оставалось не в сборе до тех пор, пока не настанет необходимость. ИМПЕРАТОР был приятно удивлен этим предложением: ведь оно так совпадало с Его собственными мечтами. Он писал графу Салтыкову 15 июля 1812 г: „Приезд Мой в Москву имел настоящую пользу. В Смоленске дворянство предложило Мне на вооружение 20 т. человек; одним словом, нельзя не быть тронуту до слез, видя дух, оживляющий всех, и усердие и готовность [15] каждого содействовать общей пользе“. (V). Купечество делало е денежные пожертвования; мещане помогали также, чем могли; один какой-то мещанин, не имея ничего другого, пожертвовал деревянную посуду. Один из участников Отечественной войны, А. П. Ермолов, писал далее, что юноши, почти мальчики, по своему страстному желанию записывались в ополчение, но их не принимали по их крайней молодости: тогда они начинали плакать и не хотели отказываться от своей заветной мечты.
Исполнялись слова Манифеста, и Государь на самом деле в каждом дворянине видел Пожарского и в каждом гражданине – Минина. Может быть, эти слова Манифеста употреблены были не случайно. В 1813 году истекало двухсотлетие дома Романовых, и сама жизнь из тьмы веков выдвигала воспоминание об ополчении, которое собралось тогда под предводительством доблестного князя Пожарского. Среди ополченцев было немало обладателей славных и родовитых имен. Предводителям этого ополчения принадлежит инициатива созыва собрания для избрания Царя. И вот в 1812 году, почти ровно 200 лет спустя, составилось новое ополчение, уже для того, чтобы защищать славного потомка избранного Царя и Его страну: новое ополчение, как и старое, сохраняло такой же народный колорит, колорит силы народной. Самая внешняя сторона – костюм ратника – приближал его к типу крестьянина: рубашка с косым воротом, овчинный полушубок, длинный кафтан, кушак, смазные сапоги и фуражка с крестом ополчения. Для французов странен и неожидан был костюм «бородатых воинов», как они называли ратников. Ополченцев не приводили к присяге, не раздевали их для осмотра при приемке, не брили им головы и вообще приняты были все меры, чтобы не смешивали их с рекрутами. В ратники шли охотно, не так, как в рекруты: по деревням при отправлении ополченцев не было таких раздирающих душу сцен, как при рекрутском наборе. Очевидно, и там чутко поняли и оценили, как следует, идейную подкладку ополчения. Трогательно также то, что ратников называли, как это мы читаем, напр., у С. Н. Глинки(VI): „жертвенниками“, потому, что их господа пожертвовали „по влечению душевному, а не по принуждению“. Из других названий ополчения интересны для характеристики его такие, напр.: „народная военная сила“, „земское войско“, „земское ополчение“. Эти ополчения, несмотря на их народный колорит, не были уж так неопытны и не подготовлены, как этого возможно было ожидать: из документов [16] официального характера мы можем заключить, что у начальствующих над ними офицеров хватило времени, чтобы их обучить до некоторой степени; да, кроме того, где не хватало у них навыка и знаний, они с успехом возмещали пылкостью и готовностью к самопожертвованию. Как мы дальше увидим из рассмотрения действий отдельных ополчений, их заслуги и помощь были очень велики. Пока же мы можем приступить к расследованию их организации. В заключение нам хотелось бы подчеркнуть еще раз все положительные стороны дворянских ополчений: величественную силу подъема духа народного, который они возбуждают, их способность протягивать прочные связующие нити между Престолом и народом и, наконец, ту несомненную пользу, которую они оказывают как подкрепления действующей армии.
ВЫСОЧАЙШИЙ Манифест, призывающий землю Русскую к ополчению, был разослан с нарочными курьерами по всем губерниям (в некоторые отдаленные он попал только через неделю), с повелением читать его в церквах вместе с воззванием Святейшего Синода, в котором пастыри церкви возносили свои молитвы и посылали благословение ополченцам. При Государе Императоре немедленно был учрежден комитет, ведающий общие дела всех ополчений; в составе его были члены: граф Аракчеев, министр полиции Балашов и государственный секретарь Шишков. Все 17 губерний, в которых собирали ополчения, разделены были на три округа: первый – для защиты Москвы, второй – для охранения Петербурга. Губернии третьего округа должны были вначале только приготовиться, расчислить и назначить людей, но не отрывать их от сельских работ. Потом эти ополчения предназначались для защиты южных изобильных губерний. Вначале деление было проведено довольно правильно, но потом черты границ округов были нарушены по естественному ходу вещей. Из постановлений этого главного комитета интересны: разъяснение относительно дворян тех губерний, которые не были призваны к составлению собственного ополчения, этим дворянам предложено было вступить на службу в ополчения других губерний. Кроме этого постановления, интересно еще обратить внимание на то, что Манифестом разрешено было отпускать чиновников, желающих поступить на ратную службу, с сохранением за ними их жалованья. Затем комитетом этим в сотрудничестве с графом Аракчеевым было выработано положение о составе Московского ополчения: на характеристике его мы думаем [17] остановиться несколько подробнее, потому что затем положением этим руководствовались не только в Московском первом округе, но и в двух остальных. В Москве учреждены были 2 комитета: один для приема ратников, их продовольствия и вооружения, другой – для приема пожертвований. Первый комитет составляется из гражданского губернатора, предводителя дворянства и чиновников, назначаемых государством. В комитет по приему пожертвований входили и депутаты от купечества. Затем положение устанавливает состав полков, жалованье офицерам и рядовым (полковым и батальонным начальникам жалованья не полагалось по важности звания, в котором они служили, по особой доверенности Государя из любви к отечеству), определяет награждения и пенсии ополченцам (см. прил. точный оттиск положения о Московской военной силе).
Манифест от 6-го июля 1812 года был опубликован и разослан по всем губерниям. Русская жизнь оживилась; тревожное, жуткое настроение прислушивавшихся к голосу опасности граждан сменилось бодрым и энергичным. Повсюду из своих поместий дворяне съезжались в губернские города; повсюду происходили дворянские собрания для организации ополчений.
Теперь мы скажем о каждом ополчении отдельно, начиная с Московского, придерживаясь порядка, указанного в ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕМ манифесте от 18 июля 1812 года.
|
