|
Калужское ополчение
Калужская губерния была занята одно время, хотя и короткое, неприятелем и объявлена на военном положении; калужане все время ожидали этого, и настроение было повсюду тревожное. Тем более энергично принялись они за составление ополчения. Калужский гражданский губернатор Каверин издал перед началом формирования ополчения воззвание к жителям, составленное в энергичных и убедительных выражениях: „Дворянство понесет жизнь свою и жизнь своих детей, поведет с собой крестьян, единственное свое достояние, оправдает отличные права свои и преимущества отличными подвигами. Груды костей пораженного неприятеля будут неизгладимыми памятниками достохвальных подвигов их, если он прострет далее дерзость свою. К вам, почтенные граждане, отношу теперь Монаршее воззвание, зная совершенно, что и вы не откажетесь пожертвовать капиталом своим на вооружение ополчения, которое идет, ваших детей, ваших домов, в защиту вас самих. Прах отцов ваших возопиет на вас, если укосните вашим избытком жертвовать в сих смутных обстоятельствах отечества. Слезы потомков ваших излиются перед судом Божиим на обвинение вас, если отречетесь участвовать в предлежащем подвиге“ (XXVII). Дворянство очень живо откликнулось на это воззвание, и уже 27 июля на собрании дворянства было выяснено количество жертвуемых ратников, и состоялось избрание начальников. Губернский предводитель, бригадир Шепелев, сказал пылкую речь, которая оканчивалась следующими словами: „Да покажем вновь свету, что каждый из нас не только не дорожит жизнью, но считает еще, что, потеряв ее на поле [34] чести, платить отечеству дань, принятую от предков своих“. В начальники ополчения всею губерниею был избран ген.-лейт. В. Ф. Шепелев и кандидатом к нему ген.-м. Чесменский, а начальниками полков – князь Д. С. Львов, И. И. Раевский, М. Л. Львов, П. П. Яковлев, Д. И. Львов, А. Д. Шепелев, А. Ф. Сухотин81). Общее количество воинов выражалось в сумме 15,000 – из них составлено было 5 пеших полков, один конный и 1 егерский батальон35). Для конного полка постановлено было брать с каждого хозяйства в 240 душ 1 лошадь с седлом и прибором, но оказалось, что в губернии множество хозяйств не имеют этого количества душ и вот, „дабы было им это не отяготительно“ (XXVIII), решено было поступить так: каждая лошадь оценена была в 200 руб. (еще раз имеем мы случай убедиться, насколько высоки были цены па лошадей); на каждую душу, следовательно, приходилось 88 коп. Эту-то сумму с каждой души должны были уплачивать недостаточные помещики. Выход из затруднения, как мы видим, придуман оригинальный и остроумный, а также в высшей степени благоразумный. Ополчение сформировалось очень скоро, но, в виду быстрого приближения неприятеля, одеть и вооружить полки вполне удовлетворительно не представлялось возможным. Ратники от недостаточных помещиков явились на смотр вовсе не обмундированные и в худых лаптях. Ведь для многих таких помещиков единственным богатством были крепостные, их труд и те натуральный повинности, которые они несли. Откуда же было помещикам с 5, 10 душами собрать так скоро деньги на покупку обмундировки и оружия? Если бы с них потребовали хлеба, овса или еще что-нибудь натурой, тогда – другое дело: это-то у них всегда было, хотя, может быть, и не в большом количестве. Богатое дворянство приняло потом на себя обмундирование этих недостаточных ратников. Что касается других пожертвований, то после рассмотрения их мы может вполне констатировать, что слова Калужского дворянства о том, что они „и кровью своей готовы пожертвовать“, не были только словами. Дворянами было пожертвовано лошадей более чем на 150,000 р., сена 500,000 пуд. и разного хлеба более чем на 1 мил. Как в Твери и Туле, так и в Калуге по Высочайшему рескрипту повелено было приготовить для действующей армии продовольствие и для этого была ассигнована из казначейства сумма в 112,500 р. Калужское дворянство приняло на себя бесплатно поставку этого продовольствия и пожертвовало даже больше, чем было потребовано. „Сии и доставленные в Калугу из Тулы запасы,– по словам [35] Михайловского-Данилевского,– принесли величайшую пользу для армии, которая весь август месяц продовольствовалась ими в Гжатске, Вязьме и Можайске, и до самого обращения своего в Москву к пределам Калужской губернии“ (XXIX). В трех уездах: Калужском, Перемышльском и Козельском, вместо муки определено было поставить сухари, и с 30 июля уже потянулись крестьянские подводы, наполненные сухарями, по направлению к армии. Этими же запасами хлеба питались все многочисленные, проходившие через Калугу отряды и пленные, а остатки запасов достались потом несчастным жителям Калужской губернии, разоренным войной. Калужанам пришлось также много потратить средств на снаряжение подвод для разных военных надобностей. Отдельные лица жертвовали также разные ценные вещи. Ген.-майор Чесменский предоставил свой горный завод, находящейся в Тарусском уезде Калужской губернии, на военные нужды; он пожертвовал также свои охотничьи ружья и сабли, а также 2 медные фунтовые пушки с лафетами и ящиками. Г-жа Гончарова пожертвовала 500 новых сабель; помещик Щепочкин – 150 ружей со штыками, 73 пистолета, 70 пик, 8 пудов пуль (XXX). Мы особенно останавливаемся на этих пожертвованиях, потому что для того времени они очень ценны: такое оружие, даже как вилы, рогатины, не говоря уже о пиках, считалось удовлетворительным вооружением. Недостаток в вооружении наблюдался даже и в действующей армии. Так, в Высочайшем рескрипте от 23 ноября 1812 года, мы читаем: „В войсках Наших частью от повреждения и ломки, частью же от нового укомплектования полков, оказывается в ружьях и пистолетах немалая надобность для преследования и нанесения врагу последних ударов; того ради повелеваем вам через земскую полицию обвестить всех жителей вверенной вам губернии, дабы они имеющиеся у них годные к употреблению ружья и пистолеты сносили по церквам, отколе, как из городов, так и из деревень, свозить оные в губернский город и о количестве и о калибре ежемесячно доносить нам, подписывая на конвертах: „в собственные руки“. Мы не хотим воспользоваться сим оружием как добычей воинскою, принадлежащею казне, и повелеваем: всякому предъявителю за каждое ружье и за каждую пару пистолетов платить по 5 рублей. Кто же отыщет зарытую в землю или брошенную в воду пушку и о сем донесет, кому следует, тому дано будет за каждую пушку 50 рублей“. Рескрипт предписано было даже читать по церквам. Из других пожертвований обращают на себя внимание [36] – пожертвование дворянина Андрея Богданова 2,000 рублей и ген.-майора Хитрово своего жалованья, как герольда Ордена Свят. Иоанна Иерусалимского, в количестве 150 рублей в год. Дворянами были основаны госпитали: Чириковым – в Ферзикове на 200 чел., предводителем дворянства Белкиным – в Малоярославце, на его собственные средства в продолжение всего времени войны. В Козельском уезде предводитель дворянства Щербачев сам был смотрителем госпиталя. Участвовали дворяне в ополчении и своей личной службой и не только одни молодые, но и совершенно дряхлые старики; в переписи Калужск. ополченцев нередко можно было встретить слова: „дряхл и стар“, как характеризующие ополченца. Конечно, такие ратники не могли принести большой пользы отечеству, но, во всяком случае, этот факт указывает на известный благородный порыв воодушевления, широко распространившийся. Дворяне Лихвинского уезда, напр., все, в полном составе пошли на службу ополчения. Двадцать воспитанников Калужского Благородного пансиона от 16 лет и старше записались в ратники, как доносит инспектор пансиона майор Рагозин (XXXI). Среди ополченцев был один студент из дворян, Введенский, который привел в такой образцовый порядок канцелярию начальника ополчения, что удостоился особого его лестного отзыва и представления к награде.
По первоначальным предположениям Калужское ополчение должно было принять участие в охране Москвы и двинуться по направлению к Можайску и в Верейский уезд. Но когда главная армия отступила к Тарутину, об этом нечего было и думать. Приходилось позаботиться, прежде всего, о защите самой Калужской губернии. И вот, по распоряжению главнокомандующего, кроме ополчения устроены были еще кордоны и пикеты из поселян, вооруженные, кто чем мог: „топорами, вилами, рогатинами и прочими оборонительными оружиями", как написано в рескрипте. Начальниками этих кордонов были опять-таки дворяне, а на помощь им присоединялись к ним отряды ополченцев. Разъезжали эти кордоны в уездах, пограничных со Смоленской губернией, через которую шел неприятель. Целью этих кордонов, кроме отражения и предупреждения неприятельских нападений, была также и борьба с „хищниками, нарушителями тишины и спокойствия“, т. е. мародерами. Их в Калужской губернии было великое множество. И немудрено: Калужская губерния занимала такое центральное положение, что, по словам очевидца, „вся губерния более походила на воинский стан: разные многочисленные отряды конных и пеших команд и огромные [37] артиллерийские парки проходили ежедневно через губернию... Все города и селения были наполнены разными воинскими командами“ (XXXII). При таком положении дел чрезвычайное развитие мародерства было делом естественным. Уже 28 августа вся губерния была объявлена на военном положении, и все присутственные места закрылись. Ополченцы, кордоны и пикеты были готовы к действиям. Действия эти были очень удачны. 11-го сентября ген.-лейт. Шепелев с гордостью доносил главнокомандующему: „Распоряжаясь пешим готовым ополчением, смею хвалиться пред Вами успешным истреблением многих партий неприятельских, нагло вторгшихся в Воровский, Медынский и Мосальский уезды, в коих, встречен будучи защитниками собственности, получает злодей Достойное возмездие пиками, саблями и пулями. Смею и то изъяснить, что злодеи сии варварством своим, огнем, мечом и разбоем столь ожесточили моих воинов и самих жителей, что редкий из них остается в живых со зверством своим, когда попадается в руки наши, и что самая малая часть доставляемых ко мне пленных, но и из сих мало пощаженных, такое в приводе ко мне составляется количество, что я едва могу отряжать в конвой военных команд для отправления их в Воронеж“. (Донесение Шепелева). Здесь мы опять имеем случай встретиться с сильнейшим эксцессом ненависти жителей к врагу-разорителю. И кому же, как не калужанам, было ненавидеть французов: по их милости Калужская губерния приведена была в крайне бедственное положение. Все запасы, которые были заготовлены за время войны, были уничтожены. Дело дошло даже до того, что, когда в лазаретах не хватило постелей для раненых, вытребована была для этой цели солома, но и соломы уже не было нигде. Когда французы оставили губернию, масса жителей осталась без крова и пропитания, множество помещиков разорилось и даже количество народонаселения уменьшилось, частью от болезней и лишений, отчасти от военных потерь. В Тарусский уезд после войны возвратилось только 85 ратников, а было их более 1000. Но за всех своих павших и исстрадавшихся братьев отомстили калужане. 11-го же сентября ген.-лейт. Шепелев доносил, что 10 батальонов Калужского ополчения расположены по границе губернии и 11 батальонов в Калуге вместе с регулярным войском, по мнению Шепелева, такого количества войска достаточно было бы на защиту и сопротивление вдвое большему неприятелю, если бы не обессиливали его постоянными конвоями пленных, которых по недостатку места отправляли партиями в Воронеж. (Прил. 37). [38]
Сентября 17 по-прежнему Калужское ополчение частью располагалось по уездам и частью в самой Калуге. Остающиеся в городе ратники обучались воинским приемам, а некоторые – стрельбе из ружей38). Из дальнейших донесений Шепелева и его подчиненных, из донесений полковника Яковлева36), начальствующего над ополченцами в кордонах и пикетах, видно, какое множество французов было взято в плен, побито, „истреблено“, „потоплено“. Возможно, что картины смертей этих французов были ужасны и даже, наверное, так было. Вечером 10-го октября был взят неприятелями Боровск, – из 800 домов осталось 120.
На следующий день от Малоярославца осталась одна груда развалин. При занятии Рославля французами, местные чиновники из дворян составили вместе с мещанами вооруженный отряд и разъезжали по городу, выдавая себя за казаков, которых французы почему-то особенно боялись (XXXIII). После вторжения неприятеля оказалось, что в трех уездах уничтожены были 122 помещичьи усадьбы, 40 экономических селений, не считая других деревень и населенных пунктов. Такую печальную картину представляла из себя Калужская губерния в 1812 году. Дворянство ее с честью исполнило свой долг и „возвратило отечеству с отличным усердием те отличные права и преимущества, которыми оно от него пользовалось“. |
