О пособии разоренным
Смоленская губерния и до войны 1812 года не могла считаться в числе состоятельных. Хозяйство в то время велось самым примитивным образом, и благосостояние зависело исключительно от числа крепостных душ; количество земли особенно в расчет не принималось, леса же не имели никакого значения и служили скорее балластом, не принося дохода. Просматривая списки помещиков того времени видно, что в каждом уезде было значительное количество мелкопоместных, владевших менее, чем тридцатью душами, и наибольшее число таких было в Бельском уезде, где они, в силу неизвестно каких условий, жили гнездами, так что в одних местностях уезда их было много, в других же сравнительно мало. Потомки этих дворян сохранились еще преимущественно в Бельском уезде, где известны под названием «панков», хотя по быту своему почти не отличаются от крестьян. Среднее владение колебалось между 100–200 душами или по теперешнему 1000–2000 десятин земли, так как на каждую душу приходилось обыкновенно около десяти десятин. Из различных переписок и дел можно сделать вывод, что доход с каждой души считался около десяти рублей в год, причем у мелких помещиков был больше и достигал до тридцати рублей на душу. Ревизская же душа при залоге ее в Опекунском Совете ценилась в 500 рублей. Таким образом, сравнительно с настоящим временем, доходность в то время определялась в рубль с десятины; но, принимая во внимание, что в большинстве случаев все имения были обременены долгами, следует считать, что она была намного [33] меньше, и помещик ста душ не может быть сравниваем с помещиком тысячи десятин настоящего времени. Из сопоставления этих данных видно, что пожертвование дворянства – по одному ополченцу с каждых тридцати душ – представляло значительную сумму и не могло не отразиться на общих последствиях войны. Всех владельческих крестьян, по сведениям 1812 г., значится 374,118 душ и из этого числа, вследствие войны и появившихся за нею болезней, убыло1 51,713 душ, т. е. около 14% (считаются одни мужские души).
Как было упомянуто выше, дворянство, кроме ополчения, сделало еще большие пожертвования натурою, и все они крайне тяжело отозвались на его материальном положении. В виду неурожая 1811 года, помещики должны были продовольствовать своих крестьян, снабжая их всем необходимым. По вступлении же неприятеля в пределы губернии все работы, конечно, прекратились, часть хлеба осталась неубранною или пошла для нужд армии, взятая под квитанции с уплатою в будущем, или же была разграблена мародерами, так что к зиме положение возвратившихся крестьян и помещиков оказалось весьма тягостным. На первом плане выступило не только отсутствие семян к предстоящему посеву, но и недостаток хлеба для пропитания; все лошади были забраны для нужд армии, рогатый скот истреблен неприятелем, и к весне не на чем было обрабатывать поля, не говоря уже о полном отсутствии удобрения. Правительство, приняв столь крупное пожертвование дворянства, в свою очередь позаботилось придти к нему на помощь. Светлейший князь Михаил Илларионович Кутузов сообщил письмом Сергею Ивановичу Лесли, «что как князь Смоленский он долгом своим считает ходатайствовать перед Государем Императором о оказании помощи бедственной и пеплом покрытой Смоленской губернии», и 2 6 ноября 1812 г. последовало Высочайшее повеление о устройстве особой комиссии для рассмотрения нужд Смоленской губернии и оказании помощи пострадавшим от неприятельского нашествия. Комиссия эта, составленная под председательством Губернского Предводителя, кроме нужд о хлебе и семенах, указала еще следующие, довольно характерные пункты: [34] 1) о непрохождении через губернию полков и команд во избежание заболеваний, 2) о нерасположении в ней лазаретов, 3) о освобождении от содержания почты и курьеров, 4) о освобождении от устройства новых кавалерийских конюшен взамен сожженных и от покупки дров для казенных зданий (странно при тогдашней дешевизне леса), 5) о понижении цены на соль (стоившей тогда два рубля пуд), 6) о отводе в других губерниях бесплатных квартир разоренным дворянам3 и 7) о назначении новой ревизии для подсчета пропавших ратников и убитых людей. Ходатайство это решено было отправить и представить Государю через князя Кутузова и для доставления ему этой записки в Вильну были выбраны депутатами Ельнинский Предводитель дворянства Соколовский и Вяземский помещик Квашнин-Самарин, которым на расходы по поездке ассигновано дворянством 3,000 рублей из Земских сумм. 6 декабря 1812 года состоялся Высочайший Указ об учреждении при Министерстве Финансов особой комиссии для оказания помощи пострадавшим от неприятельского нашествия. В число таковых входили все жители губернии независимо от сословий: городские жители, купцы, мещане, отставные солдаты, крестьяне казенные и помещичьи, и помещики. Особым указом на имя губернатора Каверина предписано было объявить дворянству, чтобы оно избрало от себя особых представителей в этот комитет. Избраны были следующие лица: от Поречского уезда – подполковник Исай Иванович Путята, граф Евгений Михайлович Каховский, гвардии корнет Захар Николаевич Станюкович, полковник князь Егор Викентьевич Друцкой-Соколинский, мичман Захар Данилович Воеводский; по Гжатскому уезду – поручик Борис Петрович Савелов, по Смоленскому уезду – статский советник граф Никита Иванович Панин и подполковник Андрей Петрович Реад; по Ельнинскому уезду – статский советник Николай Антонович Хлюстин; по Рославльскому уезду – поручик Михаил Николаевич Семичев, по Юхновскому уезду – камергер князь Петр Федорович Шаховский, по Духовщинскому уезду – тайный советник Василий Васильевич Энгельгардт, и подполковник [35] Федор Степанович Кашталинский, по Бельскому – генерал-майор Петр Андреевич Баратынский, по Дорогобужскому уезду – подполковник Николай Андреевич Гедеонов. Сычевский уезд депутатов не выбирал, и дворяне, в виду их малочисленности, просили Губернского Предводителя присоединить их к одному из уездов. Только Дорогобужское дворянство ассигновало своему депутату Гедеонову на путевые расходы и издержки в Петербурге пять тысяч рублей; остальные же, как обладавшие средствами, особых ассигнований не получили.
Последствия неприятельского нашествия оказались чрезвычайно тяжелы. Свыше 500 тысяч разоренных крестьян, из числа которых 408,143 души не имели пропитания; две трети владельческих усадеб и столько же крестьянских дворов окончательно разграблены и сожжены; кроме невозвратившихся ополченцев 9,078 душ обоего пола убито неприятелем, и более 51 тысячи душ погибло от развившихся болезней; осталось незасеянными за отсутствием скота и рабочих рук 320 тысяч десятин земли, забрано неприятелем 212 тысяч штук крупного скота и 279 тысяч мелкого, так что весь убыток выразился в цифрах около 54 миллионов рублей, из числа которых на помещиков приходилось более 11 миллионов. Но так как по условиям того времени благосостояние помещиков зависело всецело от благосостояния их крестьян, то можно сказать, что вся сумма 54 миллиона ложилась на дворянство.
Сознавая, что отечеству послано тяжелое испытание, что государственные средства должны быть употреблены на другие, более неотложные потребности, дворянство не стало ходатайствовать о возмещении всех понесенных убытков. Помещики Бельского уезда, как пострадавшие менее всего, совершенно отказались от пособия, и их примеру последовали помещики других уездов, которые могли обойтись своими средствами. Дворянство, собрав сведения о размере убытков, выразившихся, как выше сказано, в размере около 54,000,000 рублей, просило себе в пособие всего двадцать миллионов рублей, т. е. около одной трети. В счет этой суммы входило продовольствие до нового урожая не [36] только одних крестьян, но и остальных жителей губернии, покупка семян и обзаведение скотом, которого почти ни у кого не осталось. Несмотря на то, что крупные владельцы пострадали не меньше остальных, дворянство при распределении пособий принесло снова посильную жертву, но уже для своих беднейших сочленов, определив, что помещики, владеющие свыше 250 душами, не имеют права на какое либо пособие. При распределении пособия в первую очередь была поставлена помощь на пропитание нуждающихся крестьян и в распоряжение гражданского губернатора Каверина, был ассигнован один миллион рублей, из которого двести тысяч Правительство передало само губернаторам: Черниговскому, Орловскому и Тверскому, на покупку хлеба и высылку его в Смоленскую губернию. Но так как в действительности этот способ оказался очень неудобным, то Каверин просил предоставить право самим помещикам, по получении денег, приобретать хлеб по усмотрению каждого. Комитет Министров согласился с этим и отпустил в помощь Смоленской губернии всего шесть миллионов рублей: из них два немедленно, а остальные обещал выслать впоследствии, без указания времени.
Таким образом, видно, что Смоленское дворянство, кроме ополчения, пожертвовало хлебом и иными способами около десяти миллионов, понесло убытков от разорения свыше 54 миллионов и ходатайствуя о пособии всего в двадцать миллионов, получило такового только шесть миллионов, около одной десятой.
Пособия выдавались из следующих сумм4: 1) призрения разоренных от неприятеля 2,443,470 р., 2) из Государственного Казначейства 1,129,332 рубля и 3) из сумм Комиссии духовных училищ пособия духовенству на исправление церквей и монастырей 577,821 рубль. Общее наблюдение за выдачею пособий, независимо от сословий, было возложено на Губернского Предводителя дворянства, а исполнительные действия на Предводителей уездных. Из имеющихся данных не видно из каких средств составлялся первый капитал, то есть были ли это частные пожертвования [37] или какие-либо отчисления из казенных сумм, не видно и времени учреждения его, и вообще, по названию, капитал этот носит какой то неопределенный характер. Пособие из него выдавалось исключительно на продовольствие и обсеменение полей, при чем от помещиков отбиралась особая подписка, что выданный суммы будут употреблены именно по этому, а не по другому, назначению. Что же касается ссуд на покупку скота и восстановление разрушенных деревень и усадеб, то в этом ходатайстве Комитет отказал категорически на том основании, что сами помещики найдут средства и способы облегчить бедствия своих же крестьян, особенно владеющие имениями в других губерниях, не затронутых неприятельским нашествием.
Из сумм Государственного Казначейства безвозвратное пособие выдавалось только помещикам, имевшим не больше трех душ, в размере 200 рублей на душу. Всем же остальным, владевшим не свыше 250 душ, выдавалась ссуда на двадцать лет под залог душ в Опекунском Совете. Размер ссуды назначался следующий: владевшим от 3 – 20 душ по ста рублей на ревизскую душу, от 20 – 60 душ по 200 рублей и от 60 – 250 душ по 150 рублей.
Что же касается последнего капитала, то есть из Комиссии духовных училищ, то он имел специальный характер, и хотя как и остальные суммы проходил через контроль уездных Предводителей, но о размере выдачи сведений не имеется. Кроме вышеозначенных пособий, все жители были освобождены на три года от всех податей и повинностей.
По представленным уездными предводителями сведениям в пропитании нуждалось 321,989 душ обоего пола, исключительно помещичьих крестьян. Посевная площадь яровых хлебов равнялась 263,223 десятинам. Нашествие французов произошло в самый разгар уборки ржи, яровые хлеба еще не успели созреть. Увозить и прятать немолоченную рожь было трудно и даже почти невозможно, так что часть запасов, имевшаяся у более состоятельных или в местностях, удаленных от театра войны, была спрятана в глуши лесов, но яровые вполне понятно, были забраны частью своими, часть [38] неприятельскими войсками, или же погибли сожженные озлобленными крестьянами, чтобы не доставаться врагу. При таких условиях являлось очень затруднительным достать к весне необходимое количество семян на всю посевную площадь и приходилось сокращать размеры выдачи: так казенным крестьянам выдавалась на обсеменение четвертой части полей, a помещичьим на одну двенадцатую. 5Точно так же с большими затруднениями выдавалось и пособие на продовольствие, а именно: но четверику ржи в месяц и только на мужскую душу. Согласно этим правилам уездные комиссии и составили сведения, считая продовольственный период до 1 августа 1813 года.
Принимая во внимание, что через Смоленскую губернию в течение четырех месяцев прошли два раза две армии, что неприятельская не считалась с общенародными правилами и побуждаемая нуждою разоряла и грабила все на своем пути, при чем еще сами жители, действуя во вред врагу, уничтожали свое имущество, нельзя отрицать убытков, показанных в приложенной таблице. Наоборот, их можно считать даже уменьшенными, так как по разным причинам, некоторые владельцы не успели показать своих потерь ко времени собирания сведений. Можно правильно усчитать убыток от погибшего скота, от пропажи зерна и посевов, но разрушенные усадьбы, имущество, собиравшееся десятками лет, разоренные деревни, нарушенный правильный строй жизни – все это трудно поддается учету, и последствия, конечно, должны были отразиться в течение ряда последующих лет. К тому же крестьяне, составлявшие главную основу благосостояния помещиков, разоренные следствием войны, происходившей в районе их жительства, сильно страдали от разных болезней, уносивших много жизней. (Например, у помещика Краевского из 2924 душ убыло 1000 человек). Поэтому вполне понятно, что выданное правительством пособие и ссуды далеко не могли покрыть всей нужды, и разные льготы, как освобождение от уплаты повинностей, сложение с мелких помещиков недоимок и взноса рекрутских денег, являлись каплей в море. Хотя разные ведомости, сохранившиеся в архиве, и не вполне согласуются между собою, но [39] по ним видно, что вообще из разных сумм в 1813 году дворянство получило пособий и ссуд 3,352,689 рублей на 322,988 душ крестьян, то есть около десяти рублей на каждую. Всего же в течение 1813 – 1814 г.г. значится поступившими на приход в распоряжение предводителей дворянства 5,649,725 рублей 37 коп. и выданных 5,488,930 руб. 38 коп.
Что касается до отчетности, то она, сравнительно с требованиями настоящего времени была очень примитивна. Губернский Предводитель пересылал Уездным поступавшие к нему суммы, a те уже раздавали их от себя под расписки получателей, которые отсылались Губернскому Предводителю. Особой проверки правильности ходатайств не велось, и вполне достаточно было подписи двух дворян и местного священника. На такой скользкой почве могли развиться и разные злоупотребления, в которых члены комиссий, может быть, и не были виноваты в полной мере. Подтверждение этому видно из Указа I Правительствующего Сената от 16 сентября 1818 года, за № 12866, в силу которого на имения гражданского губернатора и членов комиссии было наложено запрещение. Вообще тогда и нравы были проще и на дело смотрели проще, и весьма характерным и любопытным являлся образчик отчетной ведомости, представленной Смоленским уездным Предводителем П. Д. Лесли.
Милостивый Государь, Сергей Иванович.
Присланных через Вас, Милостивый Государь, из сословия именно сколько было получено но какой сумме и сколько из которой выдано, a затем по какой сумме состоит на лицо денег подробно у сего честь имею вас известить: а именно,
7 Сумма 37,425 рублей: получено 25.975 р, выдано 34,875 р. в остатке 1,110 р.
Сумма – 36,175 рублей: получено 8,550 руб., выдано все, в остатке не имеется.
Сумма – 41,560 рублей: получено 11,005 р., выдано 9,230 р., в остатке 1,775 р. [40]
Сумма 27,400 рублей: получено 2,800 р., выдано 1,650 р., в остатке 1,500 р. и т. д.
А всего получено 71.530 рублей: выдано 63,080 рублей в остатке 8,450 рублей.
Милостивый Государь, Ваш покорный слуга
Петр Лесли.
Просматривая списки8 лиц, получивших пособия, приходится остановиться над несправедливостью относительно дворянина Павла Ефимовича. Он первый подал мысль о ополчении, первый предложил пожертвование на защиту отечества и, имея всего десять душ дворовых людей и небольшой дом в Смоленске, выставил одного дворового человека «наиболее способного», что сравнительно с принятою нормою (?0) являлась в три раза больше, тем более, что мелкие помещики были вообще освобождены от поставки ополченцев, и по общим правилам, применительно к другим, с Ефимовича приходилось бы всего десять рублей. Но, несмотря на это, несмотря на то, что его единственное достояние, дом в Смоленске, сгорел до основания во время общего пожара, все его напоминания и просьбы о пособии долгое время были напрасны, и лишь впоследствии, благодаря усиленным хлопотам, подкрепленных доказательствами от Губернского Предводителя, он получил всего 3,000 рублей пособия, и то как будто не в воздаяние его действительно патриотических заслуг, а как бы с скрытою мыслью, чтобы он не просил больше. Точно так же незамеченным прошла и заслуга вице-губернатора Алымова, сохранившего правительству около 4,000,000 рублей. По крайней мере, ни в списках лиц, получивших пособия, ни в наградных, о нем не упомянуто. Из числа дворян, особенно сильно пострадавших от неприятельского нашествия, имеются сведения о Петре Михеевиче Тумило-Денисовиче, который, будучи избран на должность Духовщинского Предводителя Дворянства, не мог прибыть из Пензы, куда уехал с самого начала войны. 28 декабря 1812 года он уведомил С. И. Лесли, что положение его [41] настолько плохо, что он существует лишь пособием от Пензенского Дворянства. Письмо это было доложено Собранию предводителей, собравшихся в Вязьме, которые собрали и выслали ему от себя на проезд 500 руб.
Оканчивая краткий очерк о Смоленском ополчении, следует упомянуть о том, что происходило и как отозвались военные действия в некоторых местностях губернии. К сожалению, о всем сохранились крайне скудные сведения, среди которых нет почти ничего заслуживающего интереса и ограничивающиеся больше общими местами, без упоминания о каких-либо выдающихся событиях.
Нашествие французов в пределы губернии произошло для всех совершенно неожиданно, и до последней минуты никто из жителей и из начальства не хотел верить в возможность этого. По этой причине очищение городов и увоз из присутственных мест разных документов, дел и архивов производился самым поспешным образом, вследствие чего масса бумаг осталась не вывезенной за отсутствием подвод и людей и впоследствии сгорела при пожарах. Все казенные учреждения с их бумагами увозились частью в Кострому, частью в Ярославль в сопровождении нескольких чиновников и оставались там до очищения городов от последних неприятельских солдат и возвращения начальства, то есть до конца декабря 1812 года. Конечно, естественное течение дел во всех городах, занимаемых французами, прекращалось, и они всюду вводили свое муниципальное управление, составленное частью из своих, частью из некоторого числа русских, согласившихся вступить на их службу. Имена этих изменников в делах дворянских не известны; но судя по общему подъему духа, вряд ли кто из дворян и передался на их сторону и вернее всего это были личности, которым терять было нечего. (В дворянских делах есть лишь упоминание, что после изгнания французов производилось следствие об измене дворянина Гельдера, но без всяких подробностей. Обвинение это оказалось совершенно неосновательным, и Кутузов поручил губернатору Ашу передать Гельдеру его сожаление о возбуждении этого дела). Во всяком случае [42] дела французских муниципалитетов оказались не в блестящем состоянии: несмотря на рассылку продуктов и предметов первой необходимости, население оставляло их без всякого отклика, в силу чего неприятелю приходилось самому доставать продовольствие. От этих розысков до мародерства один шаг: озлобленное же население, в свою очередь, на проявление мародерства ответило партизанскими действиями.
Из двенадцати городов губернии, не занятыми неприятелем остались только Сычевка, Юхнов и Белый, но все же и в этих уездах, хотя сравнительно в меньшем количестве, появлялись неприятельские партии, которые разоряли деревни, усадьбы и уничтожали оставшееся имущество. Все же остальные уезды, как бывшие на пути следования неприятельской армии, служили все время ареною не прекращавшихся стычек и сражений как регулярных войск, так и частных партий с крестьянами, которые с отчаянием и злобой преследовали врага. Только из записок С. И. Лесли можно проследить немного о том, что происходило в некоторых уездах, но, к сожалению, в них все сведения чрезвычайно коротки и неполны.
В Белом по занятии Смоленска неприятелем и оставлении его русскими, остались Предводитель дворянства Каленов, исправник Богуславский и городничий Адамович, все же служащие с делами и архивами были отправлены в город Зубцов.9 Белый охранялся лишь отрядом казаков и партизанами полковника Дибича; часть ополчения была оставлена в личное распоряжение Каленова, который приняв на себя командование ею, деятельно охранял уезд от мародеров и взял многих в плен. В своем доме Каленов устроил лазарет для раненых, пригласил из Ржева лекаря и пользовал их на свой счет. Точно так же Бельский помещик Миллер в своем имении лечил на свой счет солдат и офицеров. Одно время Белый подвергался опасности быть взятым французами, направлявшихся туда вследствие дошедших до них сведений о нахождении там провиантских складов. Отряд из 3,000 человек с четырьмя пушками, следовавший по большой Смоленской дороге, захватил в плен помещика Семена [43] Силаевича Воеводского, от которого старался узнать дорогу в Белый. Но ни угрозами, ни истязаниями, командующий отрядом не мог добиться от него указаний, как пройти через Свицкий мох, представлявший собою громаднейшее болото площадью в несколько тысяч десятин, по которому только в одном месте существовал проезд по гати. Воеводский говорил, что гати не существует, дороги непроходимы и в Белом много войск, оставленных для охраны магазинов. На самом деле отряд Дибича уже отступил из Белого по другому назначению. Побуждаемый французами, Воеводский указал им совершенно непроходимую дорогу, причем уверял, что при входе в лес находятся вооруженные крестьяне, ждущие случая, чтобы напасть и разбить неприятеля. Отряд, пройдя несколько времени, убедился в непроходимости дороги и с трудом отступил обратно. Воеводский же, сговорившись с одним крестьянином, знавшим хорошо места около Свицкого моха, бежал из плена. Кроме того, много помещиков, бывших в отставке, поступили вновь на военную службу.
Поречский уезд, как ближайший к Витебску, все время был наполнен французскими отрядами, которые забирали последнее и разоряли селения; так что по очищении уезда почти не осталось ни одной помещичьей усадьбы, и 163 деревни были сожжены дотла. Крестьяне, предводительствуемые оставшимися помещиками, одни из первых образовали партизанские отряды, вооруженные пиками и отбитым у неприятеля оружием. Один из наиболее сильных партизанских отрядов был под начальством исправника Ивана Банина, и в состав этого отряда входило двадцать дворян со своими дворовыми и частью крестьян. Другим отрядом предводительствовал Поречский мещанин Никита Минченков, захвативший однажды французского курьера с настолько важными депешами, что получил за это Георгиевский крест. В другой раз он со своей партией отбил французского орла, за что по Высочайшему повелению забравшим орла было прислано 9,000 рублей. 26 октября, в день Св. Дмитрия Селунского, неприятельский отряд вошел в город и стал обстреливать церковь, в которой по случаю престольного праздника шла [44] литургия. По звуку набата все наличные жители сбежались и вступили в перестрелку с французами, во время которой доблестный пастырь Петр Корейшо не прерывал богослужения, несмотря на то, что две пули пробили церковные окна и засели в стене. Хотя превосходство сил было на стороне французов, но в конце они отступили, потеряв около 18 человек убитыми и тридцать пленными.
О Смоленске имеются очень краткие сведения. До самой осады или, вернее, до приближения врага жители не трогались, ободряемые уверениями губернатора, что французы не посмеют подойти и овладеть городом. В силу этого Смолянам пришлось перенести все ужасы сражения и уйти вместе с армией, не успев взять с собою ничего, кроме мелочей. Большая часть жителей укрылась в лесах, которые в то время подходили совершенно близко к Смоленску, другие же удалились в Бельский уезд, большею частью к селу Печеничину, и там пережидали конца неприятельского нашествия. Более мужественные, тотчас по занятию города, соединились в партии и начали партизанскую войну, жестоко расплачиваясь за разрушение своих жилищ и уничтожение десятками лет нажитого благосостояния. Город, занятый французами, пострадал в значительной степени. Не заботясь о будущем, не считаясь с возможностью возвращения, неприятель, вступив в стены не позаботился даже прекратить возникший от бомб пожар, уничтоживший почти весь город, не говоря уже о имуществе, которое все было разграблено. Неприятельские войска в виду недостаточности топлива жгли костры из бумаг, взятых в разных присутственных местах, а из планов, найденных в чертежной, устраивали на Блонье навес для защиты от солнца. Следствием этого явилась утрата многих, очень важных документов и архивных дел, и потерю эту можно всецело отнести на счет губернатора, который до последнего дня запрещал жителям предпринимать какие-либо меры к удалению из города и лишь при вступлении французов в Смоленскую губернию отдал разрешение и приказание приступить к увозу присутственных мест; но мера эта, как запоздалая, не могла быть приведена в исполнение. По произведенному [45] подсчету из 2,250 домов сожжено и разорено 1,988, лавок 317, разных заводов и промышленных заведений около 200, а всего убытка понесено 6,292,396 рублей. Из 13,000 жителей осталось 10,000 человек, остальные умерли от разных развившихся болезней. При первом вступлении в Смоленск Наполеон занимал губернаторский дом, а во второй раз стоял в доме Николая Васильевича Каховского, где в настоящее время живет ректор духовной семинарии.
Из частных писем видно, что когда начали очищать Смоленск, то потребовалось более трех месяцев для уборки трупов, как человеческих, так и лошадиных. Для сожжения их были отведены места за городом около церкви Гурия, Саммоны и Аввива: трупы складывались в скирды, имевшие каждая до полуверсты в длину и до двух сажен высоты, обкладывались дровами и зажигались. Когда же не хватило дров, то стали вырывать большие ямы, помещая в каждую по пятисот трупов, пересыпая каждый ряд известью. Но в виду недостатка рабочих рук и зимнего времени могилы вырывались сравнительно неглубокие, следствием чего весною появились различные заразные болезни, не получившие сильного развития, благодаря лишь тому обстоятельству, что места для уничтожения трупов были отведены далеко за городом и в стороне от водных источников. Немалою причиною усилению болезней служила еще и скученность населения, так как возвратившимся жителям пришлось ютиться в оставшихся помещениях вместе с больными или же, несмотря на зимнее время, располагаться биваками, не имея для этого никаких приспособлений.
По выходе французов, в Смоленске остались целыми следующие каменные дома, принадлежащие помещикам: 1) Анне Повало-Швыйковской, 2) Марии Корсаковой, 3) Елизавете Шевандиной, 4) Ивану Мезенцеву, 5) Афанасию Сомову (Офицерская слобода 1-я линия), 6) Малолетним Вонлярлярским,107) Марии Пассек, 8) княжнам Елизавете и
Екатерине Богдановым Друцким-Соколинским, 9) Аграфене Филипповой и 10) Ивану Максимовичу Шембель. Где находились эти дома неизвестно. Для приведения города в лучший вид владельцев [46] этих домов обязали особой подпиской о скорейшем их исправлении, но все они от этого отказались, ссылаясь на недостаток средств и отказа правительства в выдаче на это ссуды или пособия.
Несмотря на важную роль, которую совершило дворянство в устройстве ополчения, недостаток материала делает очерк этот очень коротким и сухим. При исполнении работы приходилось пользоваться исключительно данными, сохранившимися в архиве дворянского собрания и заключающих в себе, главным образом, переписку Губернского Предводителя с начальниками ополчения и изредка с лицами из администрации. Только в одном Смоленском уезде сохранился архив, относящийся к 1812 году, но там не имеется ничего, что могло бы послужить к разрешению предлагаемого описания. В остальных же уездах архивы того времени утрачены. Выставляя на первый план документальную верность всех оснований моего труда, я держался строго тех данных, которые имелись в моем распоряжении, не расширяя их, и лишь позволил себе переложить деловой тон официальной переписки на более удобный современный язык, чтобы по возможности дать полную картину деятельности дворянства в описанную эпоху и принесенных им жертв для защиты отечества.
Примечания 1. Дело IV. Стр. 26.
2. Дело IV. Стр. 55, 53, 55.
3. Дело IV. 108/19. Стр. 22, 53, 55.
4. Дело 26/3 126.
5. Дело XV. Стр. 5.
6. Дело IV. Стр. 92.
7. Дело XVI. Стр. 19.
8. Дело IV. Стр. 231-233,2 40-242.
9. Дело XI. Стр. 9–15.
10. № IV. Стр. 73, 79. |
