: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

П. М. Майков

Записки графа Л. Л. Беннигсена
о войне с Наполеоном 1807 года.

Публикуется по изданию: Майков П.М. Записки графа Л. Л. Беннигсена о войне с Наполеоном 1807 года. СПб, 1900.

 

I.

[8] Спешу уведомить вас о получении мною вашего последнего письма. Вы упрекаете меня в том, что с заключением Тильзитского мира я очень неисправен в моей переписке. Признаюсь, что виноват, но обстоятельства, в которых я нахожусь, могут значительно меня извинить. В продолжение всего хода войны я сообщал вам последовательно мои мнения о всех бывших выдающихся событиях; это были только отдельные факты, которые я обещал вам, после заключения мира, изложить в общей связи и последовательности, присоединив к ним все подробности моих военных действий. Стараюсь сдержать свое слово и занимаюсь теперь приведением в порядок всех бумаг, имеющих отношение к этой войне. Это занятие содействовало перерыву нашей переписки, которую возобновляю сегодня снова с удовольствием.
Не стану отвечать отдельно на большую часть делаемых вами вопросов, касающихся меня лично; дальнейшая моя переписка должна служить на них ответом; ограничусь теперь повторением еще раз, что я не только не добивался командования армией, но неоднократно просил, чтобы меня от этого избавили. Если с одной стороны мое самолюбие было польщено тем, что я был главнокомандующим в войне, на которую обращены были взоры всей Европы, потому что эта война могла решить ее судьбу, то с другой стороны, я не терял из виду той ответственности, которой подвергал себя по отношению к моему государю и всей великой нации. Сообразив хотя немного обстоятельства, в которых мы находились, и те неожиданные катастрофы, которые одним ударом разрушили все соображения, изменили весь план военных действий и их театр, а также все распоряжения, – являлось решительно невозможным не представить себе тех великих затруднений, которые необходимо было преодолеть на предстоявшем достославном поприще. Все соображения, доставляемые опытом, а также аналогией, приводили к заключению, что всякая малейшая ошибка имела бы непосредственным и немедленным следствием занятие наших пограничных областей. Наступала минута, когда счастье и отважность, по-видимому, одерживали верх и торжествовали над всеми противопоставляемыми им мероприятиями, внушенными мудростью и осторожностью, и каждое мгновение делало все более необходимыми эти самые меры, которые одни в состоянии были восполнить слишком значительное несоответствие в средствах воюющих сторон, несоответствие, которое надлежит приписывать отнюдь не превосходству средств неприятеля, но новым комбинациям, порожденным предшествовавшими событиями, а также положению и стремлениям обоих противников.
Наполеон, низвергнув Пруссию, держал все свои силы сосредоточенными [9] и возвещал намерение вступить в Россию, которая приготовилась единственно только к тому, чтобы подать руку помощи союзнику на отдаленном от нее театре военных действий. Мне не нужно говорить вам, – вы это усмотрите из последующих моих записок, – что наш двор мог всего менее ожидать, что ему придется единственно со своими силами вести оборонительную войну. На этот случай ничего не было подготовлено, а потому одно проигранное сражение, одно событие, подобное бывшему в 1805 году в последнюю войну с Австрией под Ульмом и Аустерлицем, или случившемуся с Пруссией недавно под Ауерштэдтом и Йеной и т. д.– словом сказать, малейшая неудача повлекла бы неисчислимые последствия для России, тем в большей мере, что немедленно возгорелась бы снова и делалась неизбежной война с Турцией, – война, участь которой должна была бы равным образом решиться на Висле. Прибавьте к этим соображениям и то еще, что мне предстояло действовать против Наполеона, величайшего полководца нашего времени, против всех маршалов Франции, из коих большая часть с отличием и величайшими успехами уже предводительствовала целыми армиями, и, наконец, против армии, всегда победоносной и привыкшей решать войну одним сражением, армии к тому же значительно превосходившей нашу в численном отношении, в особенности же при начале второй кампании.
В разных войнах с Францией, в которых Россия принимала деятельное участие, она до настоящего времени являлась только вспомогательной державою. Театр военных действий был всегда настолько уделен от России, что понесенные поражения, как бы они значительны не были, не могли иметь каких-либо опасных последствий для ее владений. Поэтому вся ее обязанность ограничивалась тем, что она храбро и деятельно боролась с общим врагом, для достижения цели, желаемой соединенными державами, – обеспечить независимость и спокойствие государств Европы. Тогда как в настоящее время она принуждена вести непосредственную войну в собственных пределах против всех соединенных сил Франции, большинства княжеств Германии, а также Голландии, Италии и т. д. К тому же забота о собственном своем самосохранении налагала на нее совершенно иные обязанности. Возможно ли было предвидеть, возможно ли было даже подумать, что Россия, во всех предшествовавших войнах столь верно помогавшая своим союзникам значительными своими армиями, будет совершенно покинута теми же самыми державами, которым она столько помогала? Можно ли было предполагать, что Австрия останется нейтральной и упустит самый благоприятный для себя момент, чтобы, поставив французскую армию в самое величайшее затруднение, возвратить себе влияние, по-видимому, ею безвозвратно [10] утраченное! Можно ли было предполагать, что России нечего будет ожидать от тех диверсий, которые могла бы сделать Англия? Что Швеция, слишком слабая и находящаяся далеко от непосредственных сношений, чтобы действовать одной и притом действительным образом, – будет пребывать в положении не столько деятельном, сколько неспокойном и более гибельном самой себе, нежели выгодном общему делу. Словом, кто мог думать, что все силы Пруссии, вся ее великая и прекрасная армия, казавшаяся быть долгое время крепким оплотом против французских войск, исчезнет в восемь дней; что все ее крепости, даже Магдебург, Штетин, Кюстрин и пр., пр.– долженствовавшие удержать наступление врага и, во всяком случае, ослабить его армию при движении вперед теми отрядами, которые он должен был бы назначить для их обложения, будут сдаваться без малейшего сопротивления? Заняв эти крепости и поместив в них гарнизонами разные отряды своих вспомогательных войск, император французов не должен будет опасаться за тыл своей армии, а напротив того, будет иметь возможность немедленно двинуть против России не только все свои французские войска, но и значительную часть союзных, и притом прежде, нежели Россия успеет извлечь пользу из всех огромных своих средств и сосредоточить на границе соответствующую армию. Такое положение дел – полное одиночество России – должно было естественным образом переместить или скорее выделить из сферы ее деятельности главную цель ее поступков и всего образа ее действий. Не могло уже быть и речи о том, чтобы одними средствами России привести Францию в такое положение, чтобы была возможность положить пределы приобретенному уже ею господству над остальною Европой. Теперь шла речь только о том, чтобы обеспечить неприкосновенность Русской империи и сохранить ее влияние в Европе, чтобы сберечь себе чрез это средство быть полезным своим союзникам и друзьям. К достижению этой цели представлялось два пути: или мирные переговоры, или боевые громы. Император Александр, судя о Европе по чистоте собственных своих побуждений, колебался еще верить, что пассивное самоотречение и малодушие овладели заинтересованными в деле державами, и предпочел решить дело оружием. Его войска, конечно, отличались в сражениях, и этим, быть может, воодушевили оскудевшую храбрость союзников; но, видя, наконец, что он обманут во всех остальных своих надеждах, и, не имея возможности рассчитывать на какое-либо иноземное содействие, император Александр считал обязанностью, для пользы храброго русского народа, пожертвовать своими бескорыстными стремлениями на пользу союзников и решился при первой к тому возможности начать переговоры о мире. [11]
Таково было истинное положение дел, в особенности при начале второй кампании. Я буду иметь случай убедить вас впоследствии, что ничего не может быть менее основательного, как довольно распространенное мнение, будто бы после Фридландского сражения Россия находилась в столь затруднительном положении, что принуждена была заключить мир. Преувеличенные рассказы французских писателей, о которых я с вами когда-нибудь поговорю пространнее, и ложные слухи, распространенные в этом же духе, могли только на самое короткое время извратить истину. Когда мои заметки дойдут до времени Фридландского сражения, читатель в состоянии будет судить о значении и важности, которые могут быть приписаны этому сражению, и убедиться, что Фридландское сражение, в котором наша армия потеряла только 4.830 человек, являлось слишком незначительным, чтобы, ослабив силы России, повлиять на дальнейшие военные действия и быть, как одно время говорили, причиной мира, состоявшегося в скором времени, и причины которого я подробно вам объяснил. К тому же значительные подкрепления, готовившиеся внутри империи, находились уже в пути, невдалеке от границ, и могли достичь скоро театра военных действий. Впоследствии в моих заметках я в подробности поговорю об этих подкреплениях, и вы увидите, что громадные средства и силы России были еще сохранены для защиты своего отечества, и вы в то же время увидите основания, послужившие препятствием к своевременному прибытию этих подкреплений к армии до открытия второй кампании.

 

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru