|
Предисловие переводчика.
[III]
Воспоминания г. Руа, военного врача, прикомандированного к великой французской армии, касаются не только кампании 1812 года, но и его почти двухлетнего пребывания в плену в России.
Автор этих воспоминаний — слишком пылкий патриот, влюбленный в свою родину и Бонапарта, чтобы можно было принимать целиком на веру излагаемую им картину событий 1812 года. Бытописуя обо всех перипетиях этой гигантской борьбы, большая часть которых протекала перед его собственными глазами, он слишком субъективен в передаче своих впечатлений, слишком мягок к своим соотечественникам и слишком суров и строг к своему противнику.
Но этот субъективизм автора так наивен и так явно выдает себя, что вряд ли введет в заблуждение русского читателя. В виду этого мы сочли излишним загромождать предлагаемую вниманию читателя книгу примечаниями критического характера, устанавливающими объективную правду относительно отдельных сражений и эпизодов войны 1812 года.
Особенно живо и ярко изложена автором печальная история попятного движения французской армии от Малоярославца до прусской границы. [IV]
Что касается воспоминаний г. Руа о русском плене, то вряд ли можно признать его двухгодичное пребывание в России, да еще в качестве иностранца, незнакомого с русским языком, достаточным для его претензии дать исчерпывающую картину тогдашнего состояния как верхов, так и низов русского общества. Правда, здесь к своим собственным наблюдениям он присоединяет также и наблюдения своего соотечественника г. М., проведшего в России свыше двадцати лет, но все же этот чужой опыт мало ему помог в смысле основательности суждений. Трудно, например, читать без улыбки его характеристику мужской и женской половин русского светского общества, его преклонение перед характером их воспитания и т.п. Но наиболее яркие противоречия тогдашней русской жизни, весь ужас крепостного права и его разлагающее влияние как на рабов, так и на их господ, — все это не могло ускользнуть и от внимания француза, смотревшего раскрытыми от ужаса глазами на всю неприглядность развертывавшейся перед ним картины.
Любопытно между прочим отметить здесь, что в противовес осуждаемому им крепостному праву он неоднократно выдвигает систему арендных отношений между крестьянами и помещиками, т. е. иными словами высказывается за освобождение крестьян без земли.
Вряд ли можно допустить, чтобы вывод такого рода был сделан автором на основании глубокого и всестороннего изучения им крестьянской жизни; скорее всего подобный взгляд мог быть навеян ему постоянным общением с верхами помещичьего общества, с саратовским губернатором К., с местным феодалом Г. и др. Таким [V] образом, мнение г. Руа приобретает до известной степени характер исторического указания, что уже в это время изжившее себя крепостное право побуждало крупных земельных собственников высказываться за освобождение крестьян, но только без земли. Как известно, это течение особенно усилилось перед 1861 г., и деятелям крестьянской реформы пришлось тогда мобилизовать все силы, чтобы отстоять хотя бы призрачную экономическую независимость освобожденного крестьянина от власти его прежнего барина.
А. Ельницкий. |
