|
Глава I.
Политическое состояние Европы перед началом войны 1812 г. Приготовления к ней и вступление французской армии в Россию.
[1]
Прежде чем излагать наиболее достопамятные события кампании 1812 года, необходимо хотя в нескольких словах коснуться политического положения главнейших европейских государств к началу этого года.
Франция в то время находилась в апогее своей славы и могущества; она почти напоминала собой империю Карла Великого, и даже те нации, которые не были непосредственно подчинены ее власти, испытывали ее влияние. Только одна Англия, благодаря своему изолированному положению, оставалась независимой; Наполеон не в силах был восторжествовать над ней при помощи своего оружия, но он уже грозил ей подорвать всю ее внешнюю торговлю континентальной блокадой. Эта мера в конце концов оказалась не менее тягостной для союзников Франции, чем для государства торговых мореплавателей, против которых она была направлена, и английское правительство могло поэтому спокойно взирать на все приготовления союзников, придерживаясь своей прежней политики, которая являлась для него вопросом существования, и готовясь использовать с выгодой для себя счастливое [2] стечение обстоятельств. Точкой опоры для Наполеона служила Испания; стратегические средства этой страны и отчаянная храбрость ее жителей мешали Наполеону окончательно одержать верх и сводили на нет всю энергию его войск. Австрия была в восторге от союза, который должен был скрыть ее собственную слабость; она рассчитывала вернуть кое-что из своих прежних потерь, если судьба останется милостивой к Наполеону и готова была пожертвовать насущными интересами своей политики в случае, если бы несчастья обрушились на голову супруга Марии-Луизы.
Пруссия, военные силы которой были сведены к сорокатысячной армии, принуждена была играть слишком жалкую роль; ей угрожала опасность, если Россия перейдет в наступление, что ее провинции будут наводнены иностранными войсками и превратятся в арену ужасной борьбы, а ей самой предстоит фатальная участь стать добычей победителя.
Франция, стремившаяся к сокрушению английского могущества, была в состоянии достигнуть этого результата лишь присваивая себе диктаторскую власть в остальной Европе, нанося удары тщеславию коронованных особ и игнорируя насущнейшие интересы отдельных наций. Присоединение Ганновера к Вестфальскому королевству, передача Франкфурта и его территории принцу-примасу Рейнской конфедерации с назначением на место последнего Евгения Богарне (Евгений Богарне герцог Лейхтенбергский, вице-король Италии, пасынок Наполеона. Прим. перев.), присоединение к французской [3] империи голландского Брабанта (Так называется часть бельгийско-голландской низменности, которая прежде являлась самостоятельным герцогством, а в настоящее время распадается на три провинции, из которых северная принадлежит Голландии, а две другие — Бельгии. Прим. перев.), Зеландии и части Гельдерланда, а именно той части, которая прилегает к берегам Северного моря с городами Брелиеном, Гамбургом, герцогством Лауенбургом и Любеком — таковы были приобретения Наполеона в течение 1810 года, приобретения, необходимые для достижения его планов, но лишившие Францию того однообразного единства, в котором она черпала свою силу и свою безопасность.
Все эти различные захваты были достигнуты без особых протестов со стороны какой либо из континентальных держав, которые чувствовали себя слишком слабыми, чтобы поддержать свои требования силой оружия. Этого, правда, нельзя сказать про Россию, но она предпочитала смотреть сквозь пальцы на расширение влияния французской империи в Северной Европе. Она сама в это время только что присоединила к своим владениям Финляндию, и это присоединение, хотя оно и происходило на глазах Франции, не вызывало ни тревоги, ни недовольства со стороны последней. В одном только случае, а именно, когда наследственные земли герцога Ольденбургского, шурина Александра I, примыкавшие к русским балтийским провинциям, были неожиданно инкорпорированы французами, русский император поспешил выразить свое неудовольствие по поводу этой меры, которая могла нарушить его дружественные отношения к Наполеону. Но представления Александра I остались [4] тщетными, и это незначительное само по себе обстоятельство, явилось тем фундаментом, базируясь на котором руководители русской политики довели вскоре дело до формального разрыва сношений, присоединив к первой ряд новых обид.
С самого начала 1812 года во Франции уже не оставалось места сомнениям о неизбежности войны с Россией; там спешно приводили в порядок кавалерию и артиллерию, пополняли пехотные полки, отозвали часть войск из Испании, соединяли французские войска с войсками союзников в армейские корпуса и сосредотачивали их вслед за тем на берегах Вислы. Гвардия покинула Париж в первых числах марта и также направилась к русской границе.
В то время как эти войска, направляясь к месту своего назначения, проходили по территории Германии, Наполеон заключил с Австрией и Пруссией оборонительный и наступательный союз, направленный против России. По договору, подписанному им с первой из этих держав, Франция и Австрия гарантировали взаимно друг другу неприкосновенность их владений, а также неприкосновенность Европейских земель Оттоманской Порты. В случае нападения на одну из них или даже при наступлении серьезной опасности, другая обязывалась выставить вспомогательную армию в 300.000 человек. Почти такого же размера помощь должна была оказать в случае нужды и Пруссия.
Казалось, вся Европа должна будет принять участие в завязывавшейся борьбе. Наполеон распоряжался на правах полного хозяина в странах, вошедших в состав французской империи — в [5] землях, включенных в состав Рейнского союза, в Италии, в Иллирии, в Далмации и в Великом герцогстве Варшавском. Австрия, Пруссия, Швейцария и Дания являлись его союзницами. Содействие Турции, которая в этот момент находилась в войне с Россией, казалось ему также обеспеченным. Он надеялся также склонить к союзу с Францией и Швецию, обещая последней вернуть Финляндию; старый боевой товарищ Наполеона Бернадот (Жан-Батист Жюль Бернадот — сын французского адвоката — был произведен Наполеоном в 1804 г. в маршалы. Вплоть до 1810 г. он принимал участие в походах французских армий, а в этом году был усыновлен шведским королем Карлом XIII. Он однако не оправдал ожиданий Наполеона и действовал против него), незадолго перед тем избранный наследником шведского престола, должен был облегчить ему достижение этой задачи.
Россия же совершенно не имела явных союзников. Она могла рассчитывать лишь на Англию, готовую оказывать серьезную поддержку всем врагам Наполеона. Она вела переговоры с Турцией о мире, надеясь купить его ценою некоторых уступок; рассчитывала она также заключить союзный договор со Швецией, строя свои планы на чувстве зависти, которую Бернадот питал к Наполеону и на проекте вознаградить свою союзницу за потерю Финляндии присоединением Норвегии.
Действительно, 24-го марта подобный договор был заключен, и Бернадот, забывая происхождение своей славы и порывая с воспоминаниями о своей первой родине, решился принять участие в борьбе против французов. Позднее России удалось также заключить в Бухаресте мир с Турками, [6] а это дало ей возможность располагать армией, выставленной против упомянутой державы.
В продолжение апреля и мая, около 500.000 французов и союзников, можно сказать, избороздили всю Европу, спеша соединиться друг с другом на берегах Вислы. В первых числах июня вся французская армия уже перешла эту реку. Она состояла в то время из 13 корпусов, включая в это число и два корпуса союзных войск австрийцев и пруссаков. Первый из двух последних корпусов расположился в Галиции, в окрестностях Львова, а второй — в старой Пруссии, на левом берегу реки Немана. Все остальные корпуса занимали правый берег Вислы, начиная от Галиции и почти до самого берега Балтийского моря.
9-го мая 1812 года Наполеон покинул Сен-Клю, чтобы соединиться с армией. Он направился сперва в Майнц и в Дрезден, где у него были назначены свидания с несколькими монархами. Путешествие его из Парижа в Дрезден было действительно триумфальным маршем. Император Австрии, несколько менее знатных коронованных особ и целая толпа князей собралась там к его приезду. «Там, говорит один очевидец, он очутился в центре Германии, которой хотел показать свою супругу, дочь цезарей, восседавшую рядом с ним. Все население сбегалось отовсюду, чтобы взглянуть на его проезд; богатые и бедные, знатные и простолюдины, друзья и враги — все одинаково торопились ему навстречу. Толпы любопытствующего и глазеющего народа наполняли собой городские улицы, дороги, общественные площади, проводя целые дни и ночи в напряженном ожидании, устремив взоры на дверь и окна его дворца. Их привлекал не блеск его короны, не [7] роскошь его дворца, даже не величие его титула; все сбегались взглянуть на него самого, в надежде запомнить черты его лица, чтобы иметь возможность в будущем говорить своим менее счастливым соотечественникам и потомкам, что они видели самого Наполеона. Коронованные принцы, казалось, разделяли это увлечение со своими подданными и в продолжение 10 дней, которые Бонапарт провел в Дрездене, среди непрекращавшихся празднеств и развлечений, он получил от союзных ему государей немало подтверждений их абсолютной преданности. Но все эти почести воздавались, конечно, всемогуществу Наполеона, который в действительности внушал всем боязнь; когда же суровая зима уничтожила вконец источник этого могущества, его славную армию, всеобщая ненависть к завоевателю обнаружилась с тем большей силой, чем дольше ее перед тем подавляли.
Наполеон покинул Дрезден 28-го мая, переправился через Одер вблизи Глогау (Крепость на левом берегу р. Одера, в прусской Силезии), проехал через Позен, Торн, задержался на несколько дней в Данциге и, наконец, 12-го июня, разбил свою главную квартиру возле г. Кенигсберга.
В этот именно момент я также присоединился к армии, будучи прикомандирован к главному штабу того корпуса, которым командовал маршал Бертье, принц Невшательский. Мое положение в качестве военного врача позволяло мне смотреть вблизи на развертывавшиеся события и их [8] участников. Я мог с достаточной точностью отмечать все перипетии великой драмы, которая только что начиналась. Первоначально я так именно и поступал, занося ежедневно в свой дневник все свои наблюдения. Но вскоре многочисленные обязанности, связанные с моей профессией, заставили меня прекратить ведение регулярных записей. Я, однако, об этом почти не сожалею, так как впоследствии, во время отступления мне все равно пришлось лишиться своего дневника, погибшего вместе с остальными моими бумагами. Описывая теперь эти уже достаточно удаленные от нас со бытия, я ограничиваюсь главным образом своими воспоминаниями. Время, конечно, стерло в моей памяти кое какие незначительные детали, но, что касается главных событий похода, они и теперь еще совершенно ясно встают передо мной.
Что особенно сильно поразило мое воображение после переправы через Рейн — это бесконечные обозы съестных и военных припасов, загромождавшие все дороги, которые вели к местам расквартирования французской армии. И не одни дороги: судоходные пути, как Висла, Фришгаф, Прегель и Соединительный канал последней с р. Неманом — все были покрыты грузовыми судами с продовольственными и военными запасами. Одни эти бесконечные вереницы судов и обозов способны были вселить настоящий ужас в душу путника, так как с одной стороны они свидетельствовали об огромных размерах войска, для которого предназначались, а с другой как бы, подчеркивали скудость той страны, где должна была разразиться эта гигантская борьба.
Когда я наконец соединился с армией, я невольно обратил внимание на другое обстоятельство, [9] в котором также было мало успокоительного. Я имею здесь в виду те разнородные элементы, из которых была составлена великая французская армия, коренные французы составляли в ней лишь незначительную часть. В самом деле из 500.000 солдат на долю французов самое большое приходилось две пятых этой цифры. Среди 300.000 иностранцев, входивших в состав армии, пожалуй одни лишь поляки были воодушевлены надеждой восстановить независимость своей родины и желанием отплатить за все кровавые обиды, которые им пришлось в свое время перенести со стороны русских. Они, быть может, принимали участие в этой войне с большим пылом и энтузиазмом, чем сами французы.
Пруссаки с затаенной болью в сердце становились под знамена человека, который принес им столько зла, который нанес столько оскорблений их национальной гордости, который, наконец, держал их в настоящем рабстве. Они прекрасно сознавали, что лишь крайняя необходимость заставила их короля заключить союз с этим человеком; связь подобного рода, соединявшая их с французами, не могла быть, конечно, прочной; она могла продержаться лишь до первого случая, который не замедлил представиться.
Австрийцы, в течение 20 лет перед тем воевавшие с Францией, теперь краснели от стыда, будучи вынужденными стать в ряды ее союзников, и громко роптали по этому поводу. Как это впоследствии было доказано, решение австрийского кабинета войти в союз с Наполеоном было продиктовано исключительно политическими соображениями, перед которыми должен был умолкнуть голос национальной вражды. [10]
Что касается вспомогательных войск других наций: германцев, итальянцев, голландцев, испанцев и др. - — большая часть их совершенно не скрывала своего неудовольствия; но тем не менее все эти войска, привыкшие гнуть спину под тяжестью французской дисциплины, несли покорно свои обязанности, хотя в душе и были настроены против своих поработителей.
Во время пребывания в Кенигсберге Наполеон произвел смотр части своей огромной армии. Вслед затем он вернулся в Гумбиннен (Окружный город в Восточной Пруссии, недалеко от Эйдкунена. Прим. перев.), где получил депешу от Лариссона, своего посланника при русском дворе, который доносил, что Александр I отказался принять его в г. Вильне. Туда направил Лариссона сам Наполеон, решившийся предпринять эту новую попытку примирения. Отныне разрыв становился совершившимся фактом. На следующий день, прибыв в Волковышки, Наполеон издал следующую прокламацию к армии, которая являлась в то же время и формальным объявлением войны России:
«Из нашей главной квартиры 22-го июня 1812 года.»
«Солдаты, началась вторая война из-за Польши; первая закончилась Фридландом и Тильзитом: в Тильзите Россия поклялась вечным союзом с Францией и войной против Англии; она нарушила теперь свои клятвы; она не желает давать никаких объяснений своего странного поведения, требуя, чтобы французские знамена не смели переправляться более через Рейн, оставив там [11] наших союзников всецело в ее распоряжении. Россию влечет сам рок! ее судьбы должны исполниться! Уж же думает ли она, что мы переродились? Разве мы более не солдаты Аустерлица? Она ставит нам на выбор бесчестие или войну: наш выбор не должен допускать сомнений, итак, идем вперед! переправимся через Неман! перенесем войну на ее собственную территорию! Вторая война из-за Польши будет так же славна для французского оружия, как и первая, но мир, который мы заключим, принесет с собой гарантию и положит предел тому горделивому влиянию, какое Россия в продолжение пятидесяти уже лет оказывает на дела Европы».
Эта прокламация своим пророческим тоном напоминала прежние его воззвания, которыми он обыкновенно открывал военные кампании. До сих пор ему удавалось почти всегда осуществлять все свои обещания, и лишь на этот раз его ожидало впереди страшное и жестокое разочарование.
Все войска, входившие в состав великой армии, получили приказ немедленно направиться к русской границе, т. е. другими словами к реке Неману. Сам Наполеон покинул Волковышки в ночь с 22 на 23 июня и перенес оттуда свою главную квартиру в деревушку, расположенную всего в полутора милях от города Ковно. В ту же ночь, еще до рассвета он появился на левом берегу Немана в окрестностях Ковны и отдал распоряжение наводить сразу три понтонных моста в полумиле расстояния от деревни Алексоты, которая находится как раз против этого города.
Однако, постройка этих мостов могла быть начата лишь в 9 часов вечера, так как необходимо [12] было по возможности скрыть ее от неприятеля. К полуночи все работы были уже закончены, и армия тотчас же стала переходить реку, чтобы вступить на русскую территорию.
В это время года в тех широтах ночи очень коротки; можно даже сказать, что там в это время совершенно не бывает ночей, так как вечерние сумерки почти непосредственно сменяются утренней зарей, а в два часа утра солнце успевает высоко подняться на небе. Именно в этот момент пришлось мне самому попасть на берег реки, и величественное зрелище открылось перед моими глазами.
В трехстах шагах от реки, ни самом возвышенном пункте белела палатка императора. А вокруг нее — все окрестные холмы, все склоны берега и все долины были усеяны десятками тысяч людей и лошадей. Как только первые лучи солнца озарили проснувшуюся землю, вся эта огромная колеблющаяся масса народа, в сверкающих военных доспехах пришла в движение и, получив соответствующий приказ, начала двигаться по направлению к только что наведенным мостам, разбившись на три колонны.
Наполеон взирал на это зрелище в бинокль с вершины холма, на котором была разбита его походная палатка. Бинокль он держал в правой руке, тогда как левую заложил за спину. Вся его фигура производила впечатление сутуловатой; впрочем, это была обычная его поза, которую можно встретить на любом из портретов этого полководца.
Вид всей огромной армии, легкость, с которой она переходила неприятельскую границу, не встречая при этом ни малейшего сопротивления со стороны [13] русских, наполняли радостью сердце французского императора. Эта радость отражалась и на его лице, обыкновенно таком бесстрастном. Можно было даже расслышать, как он сам принимался напевать новую арию Роланда, под звуки которой продефилировала гвардия. Наконец, когда часть полков уже перешла реку, Наполеон спустился с холма и пожелал сам поскорее ступить ногою на русскую территорию. Перейдя мост, он в течение некоторого времени оставался еще на берегу реки, стараясь ободрить своими взглядами солдат. А те с энтузиазмом приветствовали своего императора обычными криками. Затем, когда переправа была закончена, Наполеон во главе своей гвардии двинулся по направлению к Ковно.
Я не в силах подыскать слова, которыми бы можно было выразить впечатление, произведенное на меня этой бесчисленной массой солдат, проходивших бодрой поступью по беспредельным равнинам России. В моей памяти воскресали при виде этого зрелища картины крестовых походов, несмотря на все различие цели и характера настоящей войны. Я тщетно также пытался уяснить тогда самому себе, в чем же разница между этим огромным передвижением и теми великими переселениями, какие некогда происходили с востока и севера, на юг и запад Европы. Но такая разница, конечно, имеется и ее не трудно подметить: климат и богатая дарами природа юга вполне гостеприимно принимает детей севера и им не трудно бывает привыкнуть к изменившимся условиям жизни, тогда как низкая температура и скудость стран, близких к полярному кругу, составляют для южных жителей такое [14] сильное препятствие, что его одного, пожалуй, достаточно в качестве преграды против их вторжений. Таким образом остается простая и ясная цель этой войны, возвещенная императором Наполеоном в его прокламации и состоящая в том, чтобы «положить предел утвердившемуся в последние пятьдесят лет влиянию России на европейские дела». Но Европа в то время не особенно тревожилась по поводу этого влияния России; она гораздо сильнее опасалась честолюбивых планов Наполеона, а позднее даже встретила шумной радостью известия о неудаче его экспедиции, которая и была одной из причин падения французского императора и в то же время содействовала упрочению влияния России как в Европе, так и в Азии. В то время никто не задавался мыслью, что честолюбие одного человека — вещь гораздо менее опасная, чем честолюбивые замыслы правительства или нации. Падение или смерть завоевателя неизбежно влечет за собой крушение всех его планов и уничтожение всех его завоеваний. Стоит лишь вспомнить Александра Македонского, Карла Великого, Чингизхана и самого Наполеона, чтобы признать справедливость только что сказанного. Но когда сторонником широких завоевательных планов является все правительство данной страны, или даже целый народ, жизнеспособность которого значительно превосходит дни человеческого бытия, он начинает добиваться осуществления своих планов с упорством и последовательностью, не останавливаясь ни перед какими средствами, не прекращает своей настойчивости, в течение целых столетий, попеременно употребляя для достижения намеченной цели сообразно с обстоятельствами то хитрость, то силу, [15] то дипломатические переговоры, то острие шпаги. Так, Рим с момента своего возникновения мечтал о приобретении всемирного господства; и он оставался верен этой мечте как при монархии, так и в эпоху республики, как при консулах, так и при императорах и продолжал настойчиво преследовать свою цель, пока, наконец, не добился ее осуществления.
В начале ХѴШ столетия, когда царствование Людовика XIV, близившееся уже к своему концу, продолжало еще бросать вокруг себя отблеск славы и озаряло им почти всю Европу, Россия в ту эпоху была, можно сказать, еще совершенно никому неведома, и лишь гений Петра Великого начинал пробуждать ее к свету и цивилизации. Вся жизнь этого необыкновенного человека была посвящена не столько завоеваниям его народа, сколько тому, чтобы подготовить его к завоеваниям в будущем. А для того, чтобы его приемники не позабыли о его планах и намерениях, он завещал им целую политическую систему, следовать которой Россия продолжала в течение почти полутораста лет.
Наполеон, который сам понимал толк в честолюбивых замыслах, не ошибался в истинном смысле тех планов, которые воодушевляли русских царей, какое бы имя они не носили: Петр, Павел или Александр. Он понимал, что осуществление этих планов может явиться серьезной угрозой для остальной Европы, и вот для того, чтобы отвратить, или по крайней мере отдалить эту опасность, он и предпринял этот род крестового похода Юга против Севера, Запада против Востока.
|
