|
[142] Ярославль и Ярославская губерния в XIX веке были традиционным местом содержания военнопленных. В 1808-1809 гг . здесь были пленные шведы, один из которых оставил о пребывании в городе интересные мемуары.1 В 1854 г. Ярославль был наряду с другими городами назначен местом пребывания пленных турецких нижних чинов.2 В 1812-1814 гг. Ярославль был в первую очередь транзитным пунктом, через который военнопленные наполеоновской армии следовали во внутренние губернии России. В Государственном архиве Ярославской области отложились делопроизводственные материалы о военнопленных, начиная с 1813 г. Документов, датированных 1812 годом, за небольшими исключениями нам обнаружить не удалось. Однако в сохранившихся делах имеется ретроспективная информация статистического [143] характера о прохождении пленных через Ярославскую губернию и в 1812 г.
Согласно официальным данным по 15 февраля 1813 г. в Ярославскую губернию вошли 3 генерала, 8 штаб- и 88 обер-офицеров, а также 8949 нижних чинов (в это число не включены лица, вступившие в российско-германский легион, численность которых нам не известна). Вышли же из губернии 2 генерала, 7 штаб- и 62 обер-офицера, а также 6726 нижних чинов. Умерли на территории губернии 5 обер-офицеров и 2204 нижних чина (24, 4% - и это с учетом забот местных властей и того, что Ярославская губерния была лишь транзитной). На 15 февраля 1813 г. в Ярославской губернии находились 1 генерал, 1 штаб-офицер, 21 обер-офицер и 19 нижних чинов.3
Территориально умершие распределялись следующим образом: в городе Ярославле умерли 1 офицер и 184 нижних чина, в Ярославском уезде 2 офицера и 1430 нижних чинов, в Угличском уезде 1 офицер и 168 нижних чинов, в самом Угличе 1 офицер и 6 нижних чинов, в Рыбинском уезде 6 нижних чинов, в Мышкинском 58 нижних чинов, в Мологском 3 нижних чина, а в самой Мологе 1, в Романовском уезде 338, а в Борисоглебске 10 нижних чинов; кроме того в Любиме за период с 15 февраля по 15 июня 1813 умерли 2 нижних чина.4
По документам, отложившимся в канцелярии Ярославского губернатора (речь идет также о данных на 15 февраля 1813 г.) можно реконструировать и маршруты пленных.
Пленные побывали во всех уездах губернии, кроме Пошехонского.5 На территорию Ярославской губернии они попадали несколькими путями. Во-первых с юга, из Переславльского уезда Владимирской губернии. Эти пленные вступали в Ростовский уезд. По рапорту ростовского земского суда от 31 декабря 1812 г. через ростовскую округу прошли 477 пленных (5,3% от вступивших на территорию губернии). Препровождали их дворянские заседатели, а затем солдаты ростовской инвалидной команды. При этом на границе Ярославского уезда партии часто не встречали чиновники.6 Другой путь шел из Кашинского и Калязинского уездов Тверской губернии через территорию Мышкинского уезда Ярославской губернии на Углич. На территорию Угличского уезда [144] вошли 2 генерала, 6 штаб-офицеров, 53 обер-офицера и 4047 нижних чинов (45,4% от числа вошедших в губернию).7 Третий путь из Весьегонского уезда Тверской губернии в Мологский уезд (куда они в свою очередь попадали из Новгорода8) и далее на Рыбинск. Этим путем в губернию вошли, как сказано в ведомости мологского земского суда от 7 февраля 1813, 1 штаб-офицер, 6 обер-офицеров и 1084 нижних чина. 9 Однако в ведомости рыбинского уездного суда от 10 февраля 1813 г. указано, что из Мологского уезда прибыли 1 штаб-офицер, 6 обер-офицеров и 1381 нижний чин (да в Мологском уезде умерло 3 человека).10 Если даже признать, что ведомость рыбинского суда верна, получается, что через Мологу вошли 15,4% от числа вошедших в губернию. Откуда пришли еще 33,9%, остается неясным.
Подавляющая часть пленных проходила через Ярославский уезд. По данным земского суда там побывали 2 генерала, 6 штаб- и 48 обер-офицеров, а также 6555 нижних чинов (то есть более половины офицеров и 73,2% нижних чинов, проходивших через губернию). В Ярославль они попадали из Угличского и Ростовского уездов, а также из Романовского уезда, куда прибывали из Рыбинска. Все пленные из Ярославского уезда (за исключением указанного числа умерших там), то есть 5179 человек были отправлены в костромской земский суд (в том числе и через территорию Даниловского уезда Ярославской губернии).11 Это составляет 76,1% от вышедших из Ярославской губернии. Куда же отправились остальные 23,9%?
К сожалению, по Романовскому и Даниловскому уездам статистики обнаружить не удалось. Известно лишь, что в Романовский уезд они поступали из Рыбинского, Угличского и Ярославского уездов и направлялись в Ярославский и Даниловский уезд.12 Можно предположить, что часть пленных двигалась из Романова через Даниловский уезд в Костромскую губернию. Известно также, что одна партия численностью 101 нижний чин в сентябре 1812 г. отправилась из Даниловского уезда через Любим на Вологду (вероятно эти пленные шли из Романова или Ярославля).13
Впрочем, маршруты движения пленных по северным и северо-западным губерниям Европейской России требуют [145] дальнейшего уточнения. Для этого необходимо детальное обследование архивов в Новгороде и Твери.
Из Костромской губернии, по всей видимости, пленные отправлялись в Вятскую и Нижегородскую губернию. Пленный медик С.Б. Пешке двигался с партией пленных из окрестностей Москвы через Тверь и Ярославль на Нижний Новгород, Пензу и далее.14 В Ярославле он побывал, судя по всему во второй половине октября 1812 г. Путь от Твери до Ярославля занял месяц. Это расстояние можно было пройти и за меньший срок, но, по словам Пешке, возглавлявшему конвой сержанту было выгодно тянуть время, так как он наживался, экономя на содержании пленных. И никакие уговоры и угрозы не могли заставить его облегчить их судьбу. Пешке говорит, что сержант имел «не злое сердце», а поведение его объясняет в первую очередь склонностью простонародья извлекать выгоду везде, где только возможно.15 Половина партии двигалась пешком и в результате многие пленные, с трудом добравшись до города, падали замертво на порогах домов. Жалобы Пешке были, вероятно, услышаны кем-то из чиновников, когда пленные проходили мимо губернаторского дома. Им быстро отвели квартиры в обывательских домах и пообещали выдать лекарства.16 Пешке отмечает, что хотя Ярославль издали показался ему более живописным, чем Москва, улицы города были грязными и тесными, на площадях росла трава. Толпа зевак смотрела на пленных как на диких зверей. «Ни с одним из жителей, - писал Пешке, - я не мог завязать разговор, всякий бежал от меня как от бешеного волка». С хозяином квартиры поначалу пленные объяснялись жестами, но один из офицеров, разговаривая по-польски, установил с ним неплохие отношения. Из беседы выяснилось, что настраивает жителей против пленных правительство.17 Возможно речь идет об ограничениях общения пленных с местными жителями. Подобная практика известна в других губерниях. Например, 27 июля 1812 г. псковский гражданский губернатор потребовал под угрозой суда от городничих запретить им свободное «хождение и сношение с обывателями», дабы пленные не имели случая делать «злонамеренные внушения».18
Пешке в Ярославле встретил множество пленных, пришедших [146] туда ранее. Среди них были и такие, кто сменив религию, вступил в российскую службу. Их Пешке однозначно осуждает. При отправке в Нижний Новгород из 122 больных, находившихся в партии Пешке, в госпитале было оставлено лишь 72, для остальных же больных выдали подводы. Этому способствовал и новый начальник конвоя. Однако при этом партия одежды в Ярославле не получила.19
Обратный путь пленных также пролегал через Ярославскую губернию. Весной 1813 г. из Саратова в Петербург через Ярославль в составе партии пленных проезжал офицер 9 легкоконного полка Шенк, выходец из Ганновера. В своих мемуарах он описывает ужаснейшие квартиры в пустых домах, где пленных мучили насекомые. Партия Шенка провела в Ярославле три дня и лишь после обращения к губернатору князю М.Н. Голицыну с просьбой ускорить отправку, пленные двинулись дальше. Партию сопровождал вечно пьяный офицер, применявший весьма своеобразную технологию взаимоотношений с местным населением. Когда пленные приходили в деревню, он избивал старосту, а затем бил и крестьян, до тех пор, пока они не предоставляли требуемое количество лошадей и квартиры.20 В июне 1814 г. через Ярославскую губернию двигались пленные, возвращавшиеся из Костромской и Вятской губерний. Как видно из отношения костромского гражданского губернатора к ярославскому от 8 июня 1814 г. пленные двигались через Ярославль, Углич, через Тверскую и Псковскую губернии на Ригу.21 Из Вятской губернии двигались пленные через город Буй Костромской губернии, далее через Любим, Данилов, Романов, Рыбинск и Мышкин Ярославской губернии на город Бежецк Тверской губернии и далее на Ригу.22 В конце мая из Вятки в сопровождении квартального вятской градской полиции отправился и генерал Вандам с четырьмя офицерами и пятью нижними чинами, «находившимися при них в услужении на собственном их иждивении». Вятский гражданский губернатор просил ярославского предоставить им лошадей (10 пленным и 2 квартальному), кроме того губернатор просил о содействии « в случае какого-либо ему [квартальному –Б.М.] от пленных утеснения или же от него им неуважения и неприличных поступков».23 30 июля 1814 г. ярославский гражданский губернатор [147] получил отношение от губернатора Пермской губернии, о том, что оттуда вышла партия пленных в количестве 10 обер-офицеров и 99 нижних чинов. Ее назначение неизвестно.24
Через Ярославскую губернию проходили и иные маршруты пленных. 7 июля 1814 г. костромской губернатор сообщил ярославскому, что через Вятку следует партия пленных польских обер-офицеров (14 человек) из Тобольска, которых следует направлять на Радзивилов и Белосток.25 21 июля из Вологды вышла партия пленных, отправлявшихся на Радзивилов. Их путь пролегал через Ярославскую, Тверскую, Смоленскую, Витебскую, Могилевскую и Волынскую губернии.26 А вышедшая 20 июля из г. Орлова Вятской губернии на Радзивилов партия пленных должна была проходить через Кострому, Ярославскую губернию (Ярославль и Ростов) и Владимирскую (Переслявль).27
Ярославль эпохи 1812 года связан с деятельностью такой крупной фигуры как принц Георгий Ольденбургский, бывший тогда тверским, новгородским и ярославским генерал-губернатором. Он находился в Ярославле с августа по середину ноября 1812 г. Донесения принца императору Александру I о положении пленных в Ярославле сыграли определенную роль в формировании общероссийского законодательства о пленных 1812 г. Так 26 октября 1812 г., генерал-губернатор сообщал императору, что при осмотре партии пленных, прибывших в Ярославль, он обнаружил, что «они босы, оборваны, одним словом в рубищах, которые дают им более вид нищих, нежели пленных». Кроме того, Ольденбургский заметил, что в партии много больных, и узнал, что пленные не получили ни денег, ни провианта, а «кормились они на пути единственно тем, что обыватели из жалости им уделяли». Ольденбургский потребовал от подчиненных ему новгородского, тверского и ярославского гражданских губернаторов строжайшего соблюдения правил препровождения пленных и «возложил сие на непосредственную и неминуемую их ответственность». Упомянутую же партию принц приказал расположить в селениях в 15 верстах от города и, снабдив одеждой и обувью, отправить далее. Деньги на одежду для военнопленных Ольденбургский предложил отпустить [148] в распоряжение гражданского губернатора из ярославской казенной палаты, а о дальнейших ассигнованиях на одежду он отнесся к главнокомандующему в Санкт-Петербурге.28 7 ноября 1812 г. император направил Кутузову и Витгенштейну рескрипты, в которых ссылаясь на полученные от Ольденбургского сведения, констатировал, что «состояние пленных взывает к себе человечество». Император также предписывал, чтобы пленные из армии отправлялись в полном порядке, и главнокомандующие каждый раз требовали от губернаторов той губернии, куда вступают пленные, соблюдения норм снабжения одеждой и продовольствием, а также категорических распоряжений о том, «чтобы люди сии и не отправлялись иначе в путь как по экипировке, которая бы сохранила их от дальнейшей нужды, наипаче в теперешнее зимнее время».29 Вместе с тем Александр передал через А.А. Аракчеева текст донесения Ольденбургского и обоих рескриптов С.К. Вязмитинову, с тем, чтобы Министерство полиции предписало гражданским губернаторам строжайше следить за снабжением пленных продовольствием и одеждой, а также под страхом личной ответственности «ни под каким видом не отпускать пленных из одной губернии в другую» без одежды. 30 Соответствующий циркуляр был издан 8 ноября 1812 г.31 Чуть позднее, 19 ноября, в развитие сюжета об одежде для пленных и в ответ на запрос орловского гражданского губернатора, был издан циркуляр о снабжении пленных зимней одеждой согласно вновь составленному положению.32 Однако еще до этого, 13 ноября 1812 г. Георгий Ольденбургский направил императору из Ярославля еще одно донесение о положении пленных. Он писал, что пленных ведут «большей частью без одежды, времени года соответственной, и в одних совершенно рубищах, больных на пути нигде в больницах не оставляют и не пользуют, так что многие из них на самой дороге преждевременно от голода, болезней и стужи умирают». Ольденбургский принял решение останавливать в Ярославле такие партии, в результате чего там скопилось до двух тысяч пленных, которых он приказал расположить в ближайших к городу селениях.
«Но и здесь от одних и тех же причин болезни между ними до такой степени усилились, что угрожают и тем селениям, и [149] самому губернскому городу заразою». Размещать же больных военнопленных в ярославском военном госпитале по причине отсутствия мест оказалось невозможным. В связи с этим генерал-губернатор приказал всех больных военнопленных нижних чинов разместить в двух домах на въездах в Ярославль; в отдельном удобном доме разместить больных офицеров; в качестве медицинского персонала использовались медики из самих пленных под общим надзором городских врачей. Отправлять пленных в дальнейший путь следовало только «по совершенном выздоровлении и снабжении всем необходимым». Кроме того, Георгий Ольденбургский просил императора направить министру финансов повеление об отпуске ярославской казенной палате на расходы, связанные с пленными, пятьдесят тысяч рублей.33
Мы располагаем еще одним документом, происходящим из канцелярии принца Георгия Ольденбургского и датированным декабрем 1812г. Это проект предписания городничим и земским исправникам Новгородской, Тверской и Ярославской губерний относительно пленных французов. Успел ли принц Ольденбургский утвердить его до своей смерти, мы не знаем. Но обращает на себя внимание констатирующая часть проекта, которая рисует положение пленных в самый тяжелый для них период. В документе говорится, что не смотря на все строжайшие предписания, пленные препровождаются «часто без одеяния, времени года приличного, и, снося то стужу, то голод, то всякого рода притеснения, преждевременно умирают». В тех случаях, когда пленных все-таки размещают по квартирам, они все равно находятся в очень плохих и стесненных условиях. Вина за такое положение целиком возлагается на нераспорядительность местных властей. Отмечается также распространение болезней, как среди пленных, так и среди хозяев квартир, с которыми пленные находятся в одних помещениях. Сообщается о фактах продажи одежды, снятой с военнопленных, в основном больных, что также способствует развитию эпидемии.
В связи с этим в проекте содержится ряд предписаний городничим и земским исправникам. Они должны лично осматривать все прибывающие партии пленных, составлять описи имеющейся на них одежды, после чего выдавать недостающие [150] вещи согласно положению о зимней одежде для военнопленных. При отправке экипированных и снабженных продовольствием пленных местные власти должны были вручать конвойным реестр с показанием, кто из пленных во что одет. Соответствующие сведения должны были доставляться гражданскому губернатору и генерал-губернатору. Во время пребывания в городах и уездах здоровых пленных следовало располагать на постой по квартирам, больных же «не теряя ни одной минуты» отделять от здоровых и располагать в отдельных избах, выселив предварительно оттуда хозяев. Лечение пленных возлагалось на городских и земских врачей, а лекарства для них следовало брать из военных госпиталей. Избы, где находились больные, предписывалось вымораживать и выкуривать можжевельником, а умерших немедленно сжигать в соответствии с высочайшим повелением от 14 ноября 1812 г. Годную одежду, оставшуюся от умерших, предписывалось отдавать другим партиям, а негодную сжигать вместе с трупами. Ситуация с одеждой была, видимо, настолько сложной, что экономические соображения, все-таки перевешивали соображения медицинские. Этот пункт выглядит тем более странным, что сжигать предписывалось и старую одежду оставшуюся от живых пленных после выдачи им новой, а следующий пункт прямо запрещает под страхом суда продажу одежды, оставшейся от больных пленных.34 Между тем по данным ярославского земского суда на февраль 1813 г. в Ярославском уезде «нанесенной пленными горячкой» заболели 1443 жителей, из которых 1106 выздоровело, 119 умерли, а 183 чел оставались больными.35 Кроме того, в Ярославле заразились от пленных горячкой 1375 человек, из которых к 11 февраля 1813 г. 819 выздоровели, 195 умерли и 361 оставались больными.36 В Романовском же уезде заболело 1416 чел, выздоровели 836 и умерли 243, оставались же больными 385.37
Таким образом, практика оставления пленных в губернии до приведения их в нормальное состояние складывалась стихийно. Мотивами такого решения были как забота о самих пленных, так и опасность распространения эпидемии. В рамках Ярославской губернии был создан прецедент для решения, принятого в декабре 1812 г., когда остановка движения пленных [151] была единственным средством распространения эпидемии. В какой-то мере формированию такой практики должен был способствовать и циркуляр 8 ноября 1812 г. Вне зависимости от воли законодателя он предполагал оставление пленных в губерниях хотя бы на некоторое время, так как быстро снабдить одеждой массу пленных было невозможно.
Примечания
1 Бородкин М. Из дневника шведского поручика Б.И. фон Брейтхольтца 1808-1809 // Военный сборник 1906 № 3.
2 РГВИА Ф.1 Оп.1. Д. 21249 ЛЛ. 80-81.
3 ГАЯО (Государственный архив Ярославской области) Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 110.
4 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 129.
5 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 12.
6 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 2.
7 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 10, 58.
8 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 12.
9 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 81.
10 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 60.
11 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 53, 24.
12 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 26-27.
13 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 15, 17 об.
14 [Пешке С.Б.] Выписка из записок Пешке // Тамбовская губерния в 1812-1813 гг. Рефераты и статьи членов Тамбовской ученой архивной комиссии с приложением документов. Тамбов 1915. С. 124.
15 Peszke S. Moj pobyt w niewoli rossyjskiej w r. 1812. Warszawa. 1913. S. 25, 26.
16 Peszke S. Moj pobyt w niewoli rossyjskiej w r. 1812. Warszawa. 1913. S. 26.
17 Peszke S. Moj pobyt w niewoli rossyjskiej w r. 1812. Warszawa. 1913. S. 25-26.
18 ГАПО (Государственный архив Псковской области) Ф. 20 Оп. 1 Д. 385 Л. 2.
19 Peszke S. Moj pobyt w niewoli rossyjskiej w r. 1812. Warszawa. 1913. S. 26, 27.
20 Schenck C. Ch. L. Mitteilungen aus dem Leben franzoesischen Oberstleutnant… Celle, 1829. S. 145-146.
21 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 4-5.
22 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 7а..
23 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 7.
24 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 53. [152]
25 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 31.
26 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 57.
27 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 863 Л. 67.
28 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 10 СПб. 1899. С 252-253.
29 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 2 СПб. 1889. С.163-165.
30 Там же С.304.
31 ГАПО Ф.20. Оп. 1. Д. 387. Л. 33.
32 ОР РНБ Ф.152 Оп. 1. Д. 277 ЛЛ. 9-10.
33 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 10 СПб. 1899. С. 265-266.
34 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива Собственной его императорского величества канцелярии Вып. 14. Ч.2. СПб. 1913. С. 145-148.
35 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 54.
36 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 30.
37 ГАЯО Ф. 73 Оп.1. Д. 853 Л. 29.
|
