|
В Оренбурге. Отправление в Бузулук
Дойдя до Самары мы уже были в Оренбургской губернии, одной из самых больших и богатых губерний русской империи; но население здесь очень бедное и ничего не получает от этого богатства. Большинство населения составляют казаки, башкиры, армяне и русские. Основные товары, которыми здесь торгуют – лошади, овцы, мед и воск. Овцы здесь так называемой курдючной породы и вместо шерсти у них длинный волос. Шкуры этих животных издают ужасный запах, к которому с трудом можно привыкнуть. Наш путь проходил по большим пустошам и иногда выходило так, что между двумя стоянками мы не могли найти лучшего убежища, чем конюшня для почтовых лошадей. Дорога между Волгой и Оренбургом укреплена многими редутами, которые русские называют станицами (Stanizen). Такая станица состоит из дюжины домов, населенных казаками, обнесенных высоким земляным валом, и может выдержать в лучшем случае первую атаку. Огнестрельных орудий я не видел, но на входе и выходе такого форта стоят часовые. Эти станицы, такие как Алексеевская (Alexejewkaja), Мочинская (Motschinskaja), Йомовская (Jomowskaja)1 и Борская (Borskaja), лежат в открытой местности верстах в 302 друг от друга. Скуку в этом ужасно длинном путешествии невозможно описать, ведь день за днем наши глаза не видели ничего, кроме неба и снега, а вечером душной, закопченной крестьянской избы, которую с наступлением дня мы сразу покидали, торопясь к нашей цели. В местечке Черненищинская (Tschernernischinskaja)3 мы в последний раз переночевали перед Оренбургом, который русские описывали как «prekrasni, slawni gorod».
Пройдя еще некоторое время через лес, мы достигли благословенного Оренбурга4, который лежал перед нами, окруженный заснеженными крепостными стенами, из-за которых выглядывали только зеленые купола церквей, в бледном солнечном свете он смотрелся очень живописно. Перед тем как впустить нас в город, к нам прибыли высокий казацкий чин и адъютант губернатора князя Волконского. Оба отлично говорили по-французски и подошли почти ко всем саням5, чтобы поговорить с сидящими в них. Мы настойчиво просили у них, чтобы они нас не селили, как до этого, только у бедняков. Они обещали сделать все возможное и сдержали свое слово. На первом разводном мосту, перекинутом через приток Урала, мы вышли из саней и колонной, маршем двинулись через темные ворота в стене внутрь крепости. Впервые за долгое время мы снова видели военную оживленность: на нашем пути было много караульных будок, которые поддерживались оренбургскими линейными войсками (Linientruppen) в отличном состоянии и из-за отличного впечатления, производимого барьерами и караульными будками все это выглядело как часть какого-нибудь немецкого гарнизонного города.
Перед домом губернатора мы остановились в надежде, что он к нам выйдет, но из-за сильного мороза он только осмотрел нас из окна. Это был дружелюбный старичок, с длинной косой и припудренными волосами. Князь Волконский6, который при Екатерине Великой сыграл значительную роль, одевался по моде еще тех времен и имел еще много странностей, носивших на себе, однако, печать добродушия. В этой выделившейся губернии, которая раньше называлась Уфимской7, он обладал абсолютной властью, которой, впрочем, никогда не злоупотреблял.
Нас поселили в достаточно приличной казарме, где в то же время располагались инвалиды8. Благодаря попечению коменданта нас снабдили войлоком, теплыми покрывалами, а также горячей едой, которая состояла из столь любимого здесь капустного супа, жареной рыбы и гречневой каши. Нас часто посещали офицеры, которые показали себя вполне приятными людьми. Ко мне проявил особый интерес один молодой артиллерийский офицер, большой почитатель Наполеона. Его звали Раймунд Адамович (Raimund Adamowitsch), фамилию я забыл. Мне пришлось вместе с ним отправиться на его маленькую квартиру, где он угощал меня вкусным чаем, французской водкой и хорошей выпечкой, которой было съедено достаточно много; кроме того мы выкурили несколько трубок турецкого табака. Быстро пролетали часы, мне многое нужно было рассказать моему юному другу, а он жаловался мне на, как он выразился, жестокую судьбу, которая забросила его сюда после артиллерийского училища, в то время как его товарищи служили в армии Кутузова. Мы расстались поздно, и Раймунд проводил меня до казармы, где славный комендант как раз потчевал моих товарищей по несчастью.
На следующее утро мой друг снова зашел за мной. Мы вместе позавтракали и после этого он водил меня по городу, показал мне казармы артиллеристов, арсенал, несколько церквей, а также гауптвахту, известную тем, что однажды здесь сидел на своем пути к Камчатке знаменитый граф Бенёвский (Benjowski)9. Его имя вырезано здесь рядом с печью и, чтобы его не испортили, над ним прикреплена решетка.
Мой друг провел меня и на бастион, откуда открывался прекрасный вид. Но пейзаж в белом зимнем наряде не слишком радовал глаз. В местности за Волгой, которую мы прошли, до самого горизонта раскинулись необъятные сосновые леса, густая чернота которых резко контрастировала с заснеженными полями. Если взглянуть в сторону Урала, то на той стороне реки можно было увидеть начинавшиеся там Киргизские степи, знаменитые своими солеными озерами.
Приятное знакомство с этим молодым человеком совершенно меня осчастливило, и мне вообще представлялось очень приятным, что такой крупный и живой город стал пунктом нашего назначения. Это место обещало еще некоторые преимущества с наступлением теплого времени года. Особенно много развлечений могло доставить нам торговое сообщение города с Китаем и Бухарой, из которых приходили целые караваны. Местное дворянство также оказывало нам множество любезностей.
Однако в книге судеб для нас была записана другая участь. Произошло это по высочайшему распоряжению или по прямому приказу князя Волконского, но одним прекрасным утром мы получили приказ двигаться в уездный город Бузулук (Busuluk) на [реке] Самаре, чтобы расселиться по окрестным деревням. Этот приказ задел нас за живое, но мы должны были подчиниться, и уже на следующее утро 60-70 саней вывозили нас с территории укрепленного Оренбурга. Мы сердечно распрощались с моим другом Раймундом, он обещал писать мне, но я больше о нем ничего не слышал, хотя все равно с благодарностью его вспоминаю.
Много дней длилась наша поездка в обратном направлении, так что мы снова приблизились к родине примерно на 350 верст10. Наш сопровождающий офицер был лейтенантом оренбургских гарнизонных войск, доброй души человек. Оригинально смотрелось, когда в исключительно морозный день он сидел в санях, распахнув меха, и легко щелкал зубами орехи, употребление которых, похоже, стало для него потребностью, как для других курение табака. У одной из казацких станиц мы свернули с большой дороги и через два дня прибыли в уездный город Бузулук. Провинциальный городок, насчитывающий около 4000 жителей, лежит в равнине на правом берегу Самары. Городничий (Gorodnitschi) Василий Васильевич (Wassili Wassiliewitsch)11, в прошлом офицер, встретил нас на базарной площади и, поскольку был уже вечер, пригласил нас к себе домой, где нас ждали чай и пунш. Команду, которая на следующий день должна была быть распределена по деревням, сразу послали на квартиры. Наш хозяин был очень разговорчивый человек, такой ярый наполеонист, каких можно найти только во французской армии. В своем пыле он заходил так далеко, что утверждал, что армейские сводки все врут и ввязался в спор с нашим сопровождающим офицером, тем, что щелкал орехи, и у которого при упоминании любой победы не сходило с уст слово «naschi». Поздно ночью за нами зашел stari soldat и повел нас с лейтенантами Пулевски (Pulewski)12 и Шнупхазе (Schnuphase)13 по достаточно захолустной улице к маленькой крестьянской халупе, правда достаточно вместительной внутри, где мы и расположились.
Эта избушка, как и другие дома, не запиралась на замок. Помещение было очень маленьким, так как большую часть места занимала печь. Она была, к счастью, еще теплой. С помощью лучины мы осмотрелись и выбрали для сна лавку у стены, а Шнупхазе, у которого поднимался жар, залез на печь, чтобы хорошо пропотеть. Хотя ложе наше было очень узким, мы скоро заснули; но к утру похолодало и ветер продувал заткнутые мхом стены, так что даже с помощью нашего обычного маневра – сняв шубу, накрыться ей, засунув ноги в рукава, – мы не смогли согреться. Мы стучали зубами и с трудом смогли дождаться утра. Тогда мы впервые прочувствовали, какая печальная участь нас ожидает, ведь мы были не в лучшем положении, чем любой сосланный сюда арестант, осужденный на каторжные работы! Наша домашняя утварь состояла из нескольких железных горшков, пары деревянных тарелок, ведра и топора.
Так как мы остались втроем, после короткого совещания было решено, что Пулевски возьмет на себя кухню и закупки, Шнупхазе поддержание огня, уборку в комнате и подобные домашние работы, я же должен был ежедневно колоть доставляемые нам дрова и таскать воду. Это была непростая работа для меня, ведь при таких ужасных морозах нам требовалось много дров, а когда замерзал ручей, воду нужно было таскать из [реки] Самары, которая была от нашего дома достаточно далеко. Несмотря на это, через пару дней наше маленькое хозяйство стало систематическим, а различные домашние работы, такие как перебирание гороха, чистка репы, оттирание горшков, требовали столько времени, что мы не могли жаловаться на скуку. Пулевски, хорошо владевший русским, был отличным домохозяином, не уступал лучшим фурьерам и вполне прилично нас кормил. В этом искусстве также отличались его польские друзья, Шрази (Szrasi)14 и Гулаш (Gulasch)15. Другие наши товарищи, французы, итальянцы, португальцы, поляки и иллирийцы, также создали общие хозяйства. Но часть из них имела рядом солдат, которые могли протянуть руку помощи. Из заболевших уже около Москвы офицеров Бондино (Bondinot)16 и Дюплесси (Duplessis)17, последний умер от нервной лихорадки, но первому стало значительно лучше. Умерший был отличным офицером и рыцарем почетного легиона.
Примечания
1. Станицы с созвучным названием между Мочинской и Борской не было. Самым значительным населенным пунктом на этом участке дороги была Федоровка.
2. Действительно, между Алексеевском Симбирской губернии и Мочинской Оренбургской губернии – 32 версты, Мочинской и Федоровкой – 25, Федоровкой и Борской – 34,5 верст, что примерно соответствует одному дневному переходу.
3. Последней на главном тракте станицей перед Оренбургом была Черноречинская, находившаяся от него в 27 верстах.
4. Партия военнопленных под командованием капитан-лейтенанта Булыгина, в которой находился и Рюппель, к моменту прибытия в Оренбургскую губернию насчитывала 15 обер-офицеров и примерно 400 нижних чинов. Точной даты прихода партии в Оренбург не известно. Находившаяся в нескольких дневных переходах впереди партия пленных под руководством поручика Макарова прибыла в Оренбург 1/13 ноября 1812 года, поэтому примерное время прибытия сюда Рюппеля – первая декада ноября (ст. ст.) (Государственный архив Оренбургской области. Ф. 6. Оп. 3. Д. 3673. Л. 67, об, 129, об.).
5. По циркулярному предписанию Главнокомандующего в Санкт-Петербурге С.К. Вязмитинова от 29 августа/10 сентября 1812 г. для транспортировки военнопленных полагалась одна пароконная подвода на двух офицеров, в зимнее время заменявшаяся санями (Российский Государственный Исторический архив. Ф. 1286. Оп. 2. Д. 319. Л. 3; Бессонов В.А. Законодательная база и политика государства по отношению к военнопленным в России в 1812-1814 гг. // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. М. 2005. С. 52).
6. Волконский Григорий Семенович (1742-1824), князь, генерал от кавалерии. В 1803-17 гг. – Оренбургский военный губернатор.
7. Оренбургская губерния была создана в 1744 году как часть казанской провинции Уфа. В 1782 году Уфа стала столицей губернии, которая с тех пор носила тоже название. В 1796 последняя опять стала Оренбургской, а в 1797 Оренбург снова получил статус губернского города (прим. издателя).
8. Солдаты внутренних гарнизонных батальонов, неспособные из-за возраста или увечий к активной воинской службе, но продолжавшие нести караульную службу, охранять остроги, сопровождать арестантов, первоначально обучать рекрутов и проч.
9. Мориц Август граф Бенёвский (1741-1786) в 1769 году как польский генерал-квартирмейстер был захвачен в плен русскими и в 1770 сослан на Камчатку. Сбежав оттуда, вел жизнь, очень насыщенную приключениями, в один из моментов которой в 1774 он основал колонию на Мадагаскаре и в 1776 даже был избран королем тамошних племен. Преследуемый французами, в 1785 он снова высадился на острове и в 1786 умер от последствий тяжелой раны, полученной от них (прим. издателя).
10. Между Оренбургом и Бузулуком по тракту около 250 верст.
11. Бузулукским городничим тогда был титулярный советник Петр Реинздорп, так что речь идет о каком-то другом чиновнике.
12. Доминик Булевский (Bulewski), подпоручик польского 15-го линейного полка, взят в плен 5/17 августа под Смоленском, в полку считался погибшим.
13. Фридрих Шнупхазе (Schnuphase), унтер-лейтенант вестфальского 1-го гусарского полка, взят в плен 7/19 августа в сражении у Валутиной горы, в полку считался погибшим.
14. Жан Саразен (Sarazin), су-лейтенант французского 12-го полка линейной пехоты, ранен и взят в плен 7/19 августа при Валутиной горе.
15. Офицера с созвучной фамилией среди пленных офицеров в Оренбургской губернии не было. Возможно, речь идет о нижнем чине, либо это ошибка автора, так же неправильно назвавшего француза Саразена поляком.
16. Луи-Мишель Бутино (Boutinot), лейтенант-инженер-географ, ранен и взят в плен 31 июля/12 августа на Смоленской дороге.
17. Дюплесси (Duplessis), лейтенант французского 21-го полка линейной пехоты, ранен и взят в плен 7/19 августа в сражении при Валутиной горе. Среди умерших на территории Оренбургской губернии офицеров не назван, возможно скончался еще до приезда сюда.
|
