едолгое царствование Петра III завершилось очередным дворцовым
переворотом
28 июня 1762 г. Свое решающее слово вновь сказала гвардия.
Лб.-кампанцы, принявшие участие в возведении на престол Екатерины II, были
награждены «пожалованием в кавалергарды». Возобновить Лейб-кампанию
императрица не пожелала: не в Елизавете Петровне, а в Петре I решила Екатерина II
раз навсегда искать себе примера.
5 июля императрица изустно повелела графу И. С. Гендрикову быть шефом при
учреждаемом вновь Кавалергардском корпусе. 11 июля Гендриков представил
императрице несколько докладов, относившихся до организации корпуса; в первом
из них он сообщал о том, «что к учреждению оного корпуса потребно», причем за
основание им была принята организация корпуса 1726 г. императрицею Екатериной I.
Ясно и определенно положила императрица свои резолюции почти на каждый
пункт доклада. Оставлены были без ответа только те пункты его, которые
императрица в данное время не имела возможности решить. Резолюции Екатерины
II на докладах Гендрикова составляют полное положение о Кавалергардском
корпусе.
«Бывшие Лейб-кампании унтер-офицеры, капралы и вице-капралы, гренадеры, —
доносил граф Гендриков, — кои ныне назначены в Кавалергардский корпус, также и
другие пиление чины, которым в Кавалергардском корпусе места не остается, а при
благополучном Вашего Императорского Величества на всероссийский престол
восшествии, имея к Вашему Императорскому Величеству крайнюю ревность, были;
и как они люди недостаточные, из которых другие уже и дневного пропитания почти не
имели и так здесь жили, претерпевая скудость, приискивая места ко определению,
чтоб могли иметь хотя малое пропитание; высочайшею Вашего Императорского
Величества милостию все полки пожалованы полугодовым жалованьем; не
соизволите ль из своего милосердия и их всемилостивейше пожаловать и, ежели соизволите, — откуда сумму получить?»
Императрица против этого пункта написала: «Всем бывшим Лейб-кампании,
которые были здесь 28 числа июня, сделать список с показанием по их чинам, что
каждому за полгода надлежит, и оную ведомость представить нам».
Одновременно с вышеозначенным докладом граф Гендриков представил другие
доклады, в которых писал, что из числа пожалованных в кавалергарды лб.-
кампанцев 34 человека «за долговременною службою, за разными болезнями продол-
жать службу не могут»; что «бывшего Лейб-кампании корпуса заротные нижние
чины были отставлены, некоторые с награждением прапорщичьих чинов, а по
большей части многие из них без всякого награждения, теми же чинами, на их
собственное пропитание»; что эти нижние чины, «имея крайнее усердие» к
императрице, находились 28 июня вооруженные во дворце с прочими лб.-
кампанцами. А потому Гендриков ходатайствовал: 1) вышеупомянутых 34 человека
наградить еще одним чином и, согласно их желаниям, одних отставить вовсе от
службы с пенсией в размере половинного оклада жалованья по новому чину, а другим
предоставить разные места по администрации и в армии; 2) заротных чинов, по их
желанию, отставить от службы с награждением обер-офицерским чином.
Императрица собственноручно наложила 16 июля резолюцию: «Всех по докладам
отставить — с награждением чина и половинным жалованьем — тем, которые своего
пропитания не имеют,, а которые в службу военную или штатскую пожелают, то
оных определить по рассмотрению Сената».
Так как на некоторые пункты доклада 11 июля не последовало решения, то
Гендриков вошел 2 августа с новым докладом, в котором просил повелений
относительно тех вопросов, на которые не последовало резолюций, а именно: 1} об
определении в Кавалергардский корпус лекаря; 2) об определении писарем
секретаря Илью Афанасьева. Против первого пункта императрица положила
резолюцию — «придворным лекарем», а против второго — «быть по сему». В том же
докладе Гендриков испрашивал повелений императрицы относительно коронационной
службы кавалергардов: о числе кавалергардов для сопровождения императрицы и
великого князя во время путешествия в Москву — «за мною 6 человек, за великим
князем столько же», о том, когда отправиться в Москву остальным
кавалергардам, — «после моего отъезда», в каком доме в Москве поместить
кавалергардов — «лефортовский дом, а если занят, дать им деньги на квартиры
или нанять дом»; какой иметь мундир шефу — «генеральский»; какое отличие
иметь на мундирах унтер-офицеров, иметь ли им позумент на обшлагах и воротниках
— «иметь позумент, как имели». Пункт о том, строить ли (шить ли) кавалергардским офицерам для предстоящей коронации на казенный счет, по примеру
коронации Елизаветы Петровны, «бархатные пунцовые мундиры с золотым шитьем»,
императрица оставила без ответа. В последнем пункте своего доклада Гендриков
просил указать, как ему поступать с лб.-кампанцами, которые «отставлены были не
по их желаниям, но почти все на их пропитание, из коих другие и никакого не
имеют», и что ныне они, приехав в Петербург, просят об определении их в Кавалергардский корпус и в другие места. Против этого пункта императрица
написала: «О сем уже сказано графу Гендрикову».
Организация корпуса
В1764 г. императрица пожелала дать кавалергардам новое устройство и новое
обмундирование, которое бы и по наружному виду, и по богатству далеко превосходило
все прочие войска, включая и саму гвардию, и вполне соответствовало бы назначению
кавалергардов: быть «избранною стражей при лице императорском». С этой целью
государыня возложила на тогдашнего президента Военной коллегии графа Захара
Григорьевича Чернышева составление нового проекта о Кавалергардском корпусе.
«Не только великолепие государственное, но и знатность Величества того
требует, — так начинал свой проект «о корпусе шевальегардов» Чернышев, —
чтоб
иметь около освященной монаршей персоны некоторый отменный и выборный
корпус военного звания, и для того полагается оный хотя небольшой, но
преимущественный всем над прочими корпусами военных людей, которого
название должно быть — кавалергарды».
Сущность проекта Чернышева заключалась в следующих положениях: «1) корпус
должен быть конный; 2) шеф корпуса пароль и приказ от Ее Величества принимает и
отдает в свой корпус через дневального унтер-офицера и обо всем, что до оного
касается и принадлежит, докладывает Ее Величеству и еженедельно о состоянии
корпуса рапорты подает; имеет вход, как дежурный камергер, у двора, а во всех
церемониях и выходах публичных идет или едет подле Ее Величества, отступя
несколько назад, всегда с тростью из черного дерева с костяной белой головкою и
наконечником; 3) шевальегарды должны быть все из дворян и поручиками, а
корпус сей должен быть конный; во все места, кроме Сената, писать от корпуса
шевальегардов сообщения; 4) ...буде случатся (кавалергарды) в строю, то над
всеми войсками старшинство корпусом берут; 5) два шевальегарда всегда на
ординарции у Ее Величества и всегда за нею в выезде верхами позади кареты едут;
во дворе ординарцы ожидают повелений близ часовых того корпуса и в той ком-
нате находятся».
Штат корпуса Чернышев предлагал установить из шефа — 1, бригадиров
(прежних капралов) — 4, кавалергардов — 50, лекаря — 1, копииста — 1.
Комплектование корпуса он хотел учредить так: бригадиров производить из
кавалергардов, а кавалергардов — из сержантов гвардии и из подпоручиков армии
при условии, чтоб они были дворяне, имели б не менее 50 душ, были б росту не
меньше 2 аршин 6 вершков, «собою видные и неженатые и не старее 30 лет».
Бригадиров, которые должны были иметь майорский ранг, предполагалось
выпускать при производстве по линии в подполковники, а кавалергардов — по
прослужении трех лет в корпусе — в армию капитанами. Всего на содержание
корпуса Чернышев исчислял сумму в 20 тыс. руб. ежегодно.
Копию со своего прожекта Чернышев препроводил графу Гендрикову, и последний,
докладывая императрице о состоянии корпуса, так отзывался о проекте
Чернышева: «А в написанном 3. Г. Чернышевым о Кавалергардском корпусе прожекте, который В. И. В-вом был смотрен, я совершенно В. И. В-ву донесть не могу, но
с оного полученную от него, Чернышева, точную копию имею, которую при сем
всеподданнейше прилагаю... В прочем, — оканчивал свой доклад Гендриков, — в
означенном прожекте, кроме мундира и прочих уборов и лошадей, предписаны
Чернышевым должности содержания такого ж, каковы и ныне в корпусе в команде
моей под высочайшим Б. И. В-ва соизволением происходят... И от В. И. Б-ва
всеподданнейше прошу милостивейшей апробации: так ли быть штату корпуса
Кавалергардского, как мною сочинен по благополучном В. И. В-ва высочайшем на
всероссийский императорский престол восшествии, который и ныне находится
(существует), или повелите ль указать по штату 1726 г. учредить, или по прожекту гр.
Чернышева, или высочайше укажете в другом ему образе по особливому В. И. В-ва
соизволению остаться».
17 марта Гендриков и Орлов представили всеподданнейший доклад, в котором
предлагали штат корпуса установить нижеследующий: шеф — 1 («рангу генерала
полного»), поручик — 1 («рангу ген.-поручика»), вахмистр — 1 (полковник), капралов
— 4 (2 подполковника и 2 прем.-майора), кавалергардов — 60 (прапорщиков, под-
поручиков и поручиков), писарь — 1 (поручик или подпоручик) и, сверх того, нижних
чинов: копиистов — 2, фельдшеров — 4 и сторожей для посылок — 6.
Комплектовать корпус предлагалось унтер-офицерами гвардии, а также
прапорщиками и подпоручиками армии, «но чтоб были дворяне и собой не
малорослые и о честном поведении имели б аттестаты от своих командиров»; самый
же выбор полагалось «отдать на справедливое рассмотрение и попечение
командующему Кавалергардским корпусом шефу».
Продолжительность службы в корпусе предполагалась до чина капитана, а с
производством по линии Б капитаны, «не оставляя в корпусе капитанами, выпускать в
полки».
Доклад предлагал ввести двоякое обмундирование: 1) вседневное («кафтаны
васильковые... штаны алые... шляпы с золотым широким позументом»), причем
докладчики ходатайствовали о постройке на первый раз и вседневного обмундирования
«из казны»; 2) парадное, о котором в докладе говорилось так: «О парадных мундирах и
прочих уборах — каковым им быть... всеподданнейше предаем в особливое В. И. В-ва
высочайшее соизволение».
24 марта императрица конфирмовала (Конфирмация (лат. confirmatio
утверждение) — здесь: утверждение высшей властью) этот доклад, написав на нем
«быть по сему», причем против «поручика» написала «граф Григорий Орлов», а
против пункта о парадном обмундировании — «образцовый дан будет».
Вероятно, Гендриков решил, что императрица оставила без ответа ходатайство о
постройке (шитье) на казенный счет вседневного обмундирования, ибо 2 апреля он
представил новый доклад о том же: «Предписанным чинам, в рассуждении их
недостатка, также и вперед принимаемым в комплектное число, на первый случай по
одному мундиру с шляпою и с портупеей не повелите ль В. И. В-во из высочайшей
своей монаршей милости построить из казны, а вперед чтоб оные все чины имели
от себя?» Того же числа государыня утвердила доклад.
Организовав корпус по новому положению, Гендриков уехал в отпуск, сдав
команду поручику корпуса графу Григорию Орлову, а 30 декабря Гендриков
согласно прошению был уволен от обязанности шефа Кавалергардского
корпуса.
25 марта 1765 г. шефом корпуса назначен граф Григорий Орлов, а на его
место поручиком — граф Алексей Орлов.
Когда закатилась звезда Григория
Орлова, то Алексей подал прошение об увольнении его в отставку, о чем 1 января
Военная коллегия уведомила Кавалергардский корпус; на место Алексея Орлова
того же, 1 января 1776 г. поручиком назначен Г. А. Потемкин.
В следующем году 22 сентября прибавлен был в корпусе новый офицерский
чин — корнета, предоставленный «флигель-адъютанту и лейб-эскадронов
шефу полковнику Семену Зоричу» с пожалованием ему чина генерал-майора.
Возведенный в 1772 г. в княжеское Римской империи достоинство с титулом
светлости, Григорий Орлов номинально числился шефом кавалергардов до своей
кончины (1783 г.), но на самом деле ими командовал Григорий Александрович
Потемкин. 2 февраля
1784 г. шефом корпуса назначен Потемкин с возведением в
чин генерал-фельдмаршала, а поручиком — Александр Дмитриевич Ланской
(6 марта), и вслед за этим 25 июля Зорич был уволен от службы. В 1786 г.
Ланской скончался, и в том же году корнетом назначен Александр Матвеевич
Дмитриев-Мамонов, пожалованный через два года в поручики корпуса. Вслед за
женитьбой Мамонова и удалением его от двора корнетом назначен был Платон
Александрович Зубов. Открывшаяся с кончиною Потемкина вакансия шефа не
была замещена около двух лет, когда 21 октября 1793 г. Зубов, тогда уже князь,
был назначен шефом корпуса.
Канцелярия
Канцелярией корпуса заведовал писарь офицерского ранга. В ее ведении
находилось то же, что в наше время относится к обязанностям полковых канцелярий,
и мы уже не видим, чтобы канцелярия Кавалергардского корпуса занималась
поместными делами кавалергардов, как то было в Лейб-кампании.
При канцелярии состояло двое копиистов (писарей), которые по прослужении
известного числа лет и по аттестации шефа выпускались из корпуса с награждением
обер-офицерским чином.
Так, в 1766 г. граф Орлов представил доклад об
определении копиистов Аврамова и Лукошкова в другие места, по их желанию, с
награждением обер-офицерскими чинами, и императрица собственноручно сделала
на докладе надпись: «Отослать их в Сенат для определения с награждением чина
по местам».
Комплектование
Первые кавалергарды сформированного Екатериною II Ее Императорского
Величества Кавалергардского корпуса, за исключением двух, были из лб.-кампанцев,
причем почти все принадлежали по своему происхождению к родовому, а не
пожалованному за 25 ноября 1741 г. дворянству.
Таковой характер комплектования
корпуса одними дворянами был сохранен в течение всего царствования императрицы
Екатерины. Единственные исключения из этого правила были следующие: 1) в числе
первых кавалергардов было трое не дворян: капрал Преображенского полка Сергей
Мерзятин, капрал Семеновского полка Алексей Толкачев и барабанщик Лейб-
кампании Иван Дьяков, но одновременно с пожалованием в кавалергарды они были
возведены в потомственное дворянство; 2) в 1764 г. пять преображенцев не дворян
пожалованы в кавалергарды; 3) в 1771 г. императрица пожаловала в кавалергарды
трех нижних чинов гвардии также не из дворян.
Но насколько такое пожалование
выходило из ряда обыкновенных, видно из отданного по этому случаю приказа по
корпусу: «Ее И. В-во всемилостивейшая государыня высочайше пожаловать соизволила в кавалергарды хотя не из дворян, по по известной Ее И. В-ву службе, другим
не во образец, лейб-гвардии полков: Семеновского — каптенармуса Ивана Истомина,
фурьера Алексея Шадеева на состоящие ныне ваканции, да сверх комплекта,
Измайловского — капрала Ивана Берсенъева».
Выбор людей в кавалергарды был, согласно положению о корпусе,
предоставлен шефу, но фактически выбор делала сама императрица.
В течение 34-летнего царствования Екатерины II в Кавалергардском корпусе было
всего 354 человека; из них 8 офицеров и 346 унтер-офицеров и кавалергардов.
Вышеупомянутые унтер-офицеры и кавалергарды распределялись так. По сословиям: дворян — 335, не дворян — 11; по национальности: русских — 289, немцев — 50,
поляков —3, сербов и греков — по 2; по первоначальной службе: из Лейб-кампании —
49, гвардии — 199, армейской пехоты и кавалерии — 75, разных частей и
учреждений — 23.
В кавалергарды назначались: 1) армейские офицеры —теми же чинами; 2) гвардейские
унтер-офицеры— с производством в офицеры, а именно: сержанты — в поручики;
каптенармусы, фурьеры и гефрейт-капралы — в подпоручики и капралы — в прапорщики
Выбытие из корпуса унтер-офицеров и кавалергардов происходило по следующим
причинам: 1) за смертью; 2) по прошению в отставку за достижением кавалергардами
чина капитана и, в виде исключения, секунд-майора; 3) за преступления и проступки; 4)
за недостатком средств.
В свою очередь, удаление из корпуса за проступки было троякого
рода: 1) выключение; 2) перевод в армию без прошения; 3) перевод в армию хотя и по
прошению, но вынужденному — так сказать, выход из корпуса под давлением.
Служба кавалергардов
Главной службой Кавалергардского корпуса была охрана особы императрицы. Там,
где имела пребывание государыня, выставлялся внутренний караул кавалергардов.
Они же сопровождали ее в путешествиях. Но кроме охраны особы императрицы
кавалергарды употреблялись для посылок наподобие фельдъегерей. «Изготовить в
Софии (Царском Селе) Ланского дом для житья, — приказывала императрица
Храповицкому. — Тут же будут жить кавалергарды для нужных посылок, они же и в
саду отвратят беспокойство от челобитчиков».
По возвращении с коронации императрица назначила день своего торжественного
въезда в Петербург в годовщину своего восшествия на престол — 28 июня.
Кавалергарды верхами под командою своего поручика графа Г. Г. Орлова следовали
непосредственно за каретой государыни.
В 1765 г. состоялись маневры под Красным Селом. 13 июня команда кавалергардов при
вахмистре и двух капралах выступила в лагерь, куда после отъезда императрицы 18-
го числа из Петербурга в Красное Село отправились и все остальные кавалергарды.
19-го состоялся высочайший объезд лагеря, продолжавшийся более двух часов.
Войска были разделены на две армии — государыни и П. И. Панина. В состав первой
армии вошла вся гвардия под начальством фельдмаршала графа А. Б. Бутурлина и
дивизия князя А. М. Голицына. Всей артиллерией командовал генерал-
фельдцейхмейстер Г. Г. Орлов. Для прикрытия левого фланга и отчасти фронта
государыниной армии был сформирован под начальством Измайлова легкий корпус, в
состав которого вошли 1,5 батальона Суздальского полка (Суворова) с несколькими
кавалерийскими частями. С этим легким корпусом сама государыня производила ре-
когносцировку неприятельского расположения. Сначала кавалерия потеснила
неприятельские ведеты и пикеты, а затем Суворов с пехотой и артиллерией произвел
наступательное движение, занимая высоты одну за другой и очищая путь
императрице для осмотра неприятельских позиций, причем конница прикрывала
его фланги. Маневр был произведен очень хорошо и в большом порядке. Добыв
нужные сведения, государыня приказала легкому корпусу отходить к главным силам
и возвратилась к своей ставке в 10 часов вечера.
Маневры производились до 27-го числа включительно. Государыня ездила
большею частью верхом и возвращалась в ставку иногда поздно ночью.
Характерная черта маневров заключалась в правиле, которого держались обе
стороны: не побеждать часть русского непобедимого войска, а только «одерживать
над противником легкую поверхность».
Императрицу и великого князя Павла Петровича в их путешествиях сопровождали
1 капрал и 6 кавалергардов. Остальные отправлялись в двух командах — одна до
выезда императрицы, а другая вслед за нею; когда же пребывание двора
предполагалось непродолжительное, как, например, в высочайшее путешествие в
Прибалтийский край в 1764 г., в Ревель и Ригу заранее были отправлены команды
кавалергардов в составе каждая 1 капрала и 12 кавалергардов, а в 1775 г., во время
высочайшего шествия в Троице-Сергиеву лавру, были посланы 1 капрал и 8
кавалергардов.
Комната, в которой становился во дворцах кавалергардский караул, именовалась
«кавалергардской». В этой комнате в Зимнем дворце 1 января иностранные послы
приносили обыкновенно поздравления с Новым годом.
Обыкновенные, а потому и многолюднейшие приезды во дворец были по воскресным
дням. Кто имел право носить шпагу, тот мог войти в общую залу перед
кавалергардами — ни малейшего не видно было надзора, и каждому двери были открыты. Ни внизу, ни на лестнице, ни в зале никому не приказано спрашивать: кто вы и
куда идете?.. На краю общей залы (которая окнами была к Дворцовой площади)
была дверь, по сторонам которой стояли два кавалергарда из армейских офицеров в
кирасах и треугольных шляпах, с ружьями к ноге. Здесь начинался этикет входов.
«За кавалергардов» могли входить те только, кто был написан в данном им списке.
Но и из сих большая часть не имела права входить далее Тронной, за которою
находились «бриллиантовая», а за сею «уборная» комнаты. В сию последнюю
входили только собственно при делах бывшие и еще немногие другие, особенно ей
известные персоны...
В воскресные дни бывали малые выходы в церковь. Государыня без всякой церемонии
изволила шествовать через «столовую» комнату и в церкви стояла иногда в
«фонарике», а иногда в «столовой» у открытых дверей в «фонарик» церковный,
облокотясь на спинку стула. В большие праздники бывали большие выходы.
Государыня изволила идти в предшествии придворного штата через Тронную в
церковь. В таких случаях она имела на себе ленты св. Андрея, Георгия и Владимира,
а иногда и малую бриллиантовую корону. По сторонам ее шли дежурный генерал-
адъютант и вахмистр кавалергардов, за нею вся царская фамилия. По возвращении
тем же порядком из церкви государыня останавливалась в «кавалергардской»
комнате — здесь подходили к руке...
Перед выходом раздробленное на отделения общество двигалось, волновалось,
подобно какой-либо ярмарке, и соединение смешанных разговоров производило
необыкновенный гул; но одно слово гофмаршала при растворенных дверях
«шш!>> налагало удивительную тишину. Тогда являлось взору «что-то величественное,
пленительное, превосходящее смертных и достойное всех тронов в мире».
Екатерина, в русском платье, с тремя на нем звездами, с крупными бриллиантами
на голове, сопровождаемая капитаном гвардии с одной стороны и кавалергардским
капралом с другой, шествовала в церковь. При возврате от литургии она
приветствовала иностранных министров. Ожидавшие представления мужчины
становились тут при всем собрании на колена, целовали у нее руку, а во внутренних
покоях были подводимы дамы. В 2 часа был выход в «столовую» комнату, где к
столу приглашалось человек до 40 и более.
В высокоторжественные дни и кавалерские
праздники столы бывали в Георгиевской зале; тогда государыня кушала на троне, в
малой короне, ей прислуживали первые чины двора. Иногда государыня имела на
себе платье гвардейского полка, т. е. дамское платье светло-зеленого сукна,
обложенное золотым галуном. В Георгиевской зале, когда государыня кушала на
троне, стол накрывался покоем (Стол ставился в виде буквы «Ш, которая в старину называлась «покой»), а в
средине, против трона, особый стол для духовенства. Хоры музыки и пение заезжих
знаменитостей оглашали залу пиршеств.
Богатство одежд придавало особенное великолепие двору. Камергеры, и камер-
юнкеры, и все придворные чины были во французских кафтанах, облитых золотом.
Одежда кавалергардов особенно была блистательна. Их было 60 человек; все рослые
люди...
В будни кавалергарды имели на груди и спине серебряные супервесты,
палаши, ружья и лядунки серебряные, шляпы с галуном и черным плюмажем.
Парадная форма была: супервесты, палаши, ружья — все кованого серебра; на руках,
на ногах, на сапогах серебряные накладки, шлемы серебряные с черными перьями.
Это были совершенно серебряные латы, и надобно было выбирать молодцов, которые
бы могли снести такую тяжесть... Пажи в то время славились шалостями. «Любимая
забава была таскать патроны у караульных кавалергардов и сержантов. Лишь
только задремлет кто из них (что иногда случалось), тотчас патрон вытащен был из
сумы и летел в камин. Эти хлопушки забавляли, хотя за это и больно наказывали...»
В 1793 г. 28 сентября состоялось бракосочетание великого князя Александра
Павловича с великой княжною Елизаветой Алексеевной. Кавалергарды занимали в
этот день некоторые посты во дворце, а в «кавалергардской» комнате приносил
поздравление дипломатический корпус.
«Перед дверьми церкви по обеим сторонам
стояли кавалергарды в богатом уборе, а во время высочайшего обеденного стола
оные же кавалергарды расставлены были в галерее от бокового покоя, при
каждых стеклянных дверях по три человека, дабы не было утеснения от зрителей
(тут были чужестранные министры и прочее шляхетство)». После стола,
окончившегося в 3,5 часа дня, «господа обер-гофмаршал, гофмаршал, обер-церемоний-
мейстер, церемониймейстер и придворного штата кавалеры, бывшие при услугах
при высочайшем дворе, а также караульные: капрал кавалергардской, гвардии
капитан и офицеры, бывшие с командою при ношении кушанья и при пушечной
пальбе (всего до 50 персон), в столовой комнате кушали, считая и у окошек, на
офицерских приставках; после гвардии офицеров кушали кавалергарды, до 20
человек, кои потчеваны от большого стола оставшимся кушаньем».
При всех торжественных аудиенциях кавалергарды или занимали особый
караул, или весь корпус выставлялся в залах шпалерами иногда с ружьями, а
иногда без ружей. При этом кавалергарды обыкновенно не отдавали чести, кроме некоторых случаев, вероятно, по особому приказанию императрицы, так как это
отдание или неотдание чести кавалергардами каждый раз упоминается особо.
Обязанности караульной службы определены были нижеследующим приказом 8
августа 1762 г., соблюдавшимся во все царствование Екатерины II.
"В дом Ее И. В-ва караулу выходить, как капралу, так и кавалергардам,
пополуночи в 9 часов неотменно и как карабин, так мундир и амуницию иметь в
наилучшей чистоте и исправности, волосы б на голове у всех всегда были убраны и
напудрены и на косах банты черные, волосяные... Кавалергардам из караульни на
часы и с часов ходить и сменяться бодро и порядочно, и, идучи на часы и обратно как
двором, так и покоями, никаких разговоров между собою и с посторонними не
иметь, и во время маршу правою или левою рукою не размахивать... Будучи ж на
часах, где показан будет пост, от места отнюдь не отходить, карабин к стене не
приставлять, а стоять на часах со всякою осторожностью; так же и с караула собою ни
для чего и ни под каким видом не отлучаться, памятуя воинские права, что за таковое
преступление чинить повелено... При смене караула, которые придут и которым
смениться должно, оных гг. капралам в караульне обучать экзерциции по одному
артикулу , а особливо стараться показывать те темпы или приемы, как сменяться на
часах; и потом зарядить карабин, и всегда на карауле быть с заряженным
карабином... Когда ж из чинов Кавалергардского корпуса придут во дворец на
караул или кроме караула, чтоб за собою имели людей в ливрее и во всякой
опрятности; и каждый день поутру присылать кавалергардам людей своих к
караульному капралу с известием о себе и к приказу... Если же, от чего Боже сохрани,
случится пожар или в барабан будут бить тревогу, а особливо близ двора Ее И. В-ва, в
таковом случае всем Кавалергардского корпуса чинам в самой скорости быть в доме Ее
И. В-ва.- Экзерциции обучаться между собою и во всех приемах и темпах делать
карабином бодро так, как от флигельманов пред сим уже было показано, а когда
собраны будут для учения экзерциции, то б тогда не было в приемах разности или чего
отменного. Сверх всего вышеписаного накрепко подтверждается за кавалергардами
всегдашнее смотрение иметь гг. унтер-офицерам и капралам, и если кто в чем усмотрен
будет неисправен, то стараться, как наивозможно, поправлять и предостерегать, а буде
же что в противном случае необходимо найдется, об оном рапортовать словесно или
письменно."
Прохождение службы
При учреждении корпуса в 1762 г. кавалергарды, начиная с вице-вахмистра и до
нижних чинов, «для приращения интереса» расписаны были по одному и по два
человека по полкам, причем последним вменялось в обязанность, «когда
кавалергардам по тем полкам доходить будет к перемене, тогда об оных в Военную
коллегию присылать с прочими именные списки, дабы пред служащими в полках
ни малейшей обиды не имели».
26 сентября 1764 г. императрица по докладу графа
Чернышева «изустно указать соизволила кавалергардов распределить не по одним
кавалерийским полкам, но и по пехотным полкам, дабы оных не больше одного в полку счислялось». Извещая о сем высочайшем повелении, Военная коллегия писала
в Кавалергардский корпус, «чтоб оный благоволил каждого из кавалергардов
спросить, в который кто точно кавалерийский и пехотный полк желает определен
быть». Кавалергарды при производстве в капитаны выпускались из корпуса в тот
полк, в котором числились, хотя бывали случаи (но не иначе как с особого
высочайшего повеления), что некоторые кавалергарды и при производстве в
капитаны оставляемы были в корпусе.
Однако Военная коллегия не допускала переводов из одного полка в другой; так,
когда кавалергард Николай Беклемишев просил перевести его из Таганрогского
драгунского полка в Воронежский пехотный на том основании, что он «по слабости
здоровья кавалерийской службы нести не может», Военная коллегия отказала, весьма
резонно мотивируя свой отказ тем, что Беклемишев, «находясь теперь в
Кавалергардском корпусе, при полку кавалерийской службы не несет».
Получить отпуск на продолжительное время было затруднительно вследствие
незначительного состава корпуса и сравнительно большого ежедневного расхода
людей в наряде; за просрочками зорко следили и принимали энергичные меры к
возвращению к команде просрочивших; так, в 1767 г. новгородская губернская
канцелярия доносила в корпус, что «находящийся в отпуску в доме своем
кавалергард Иван Менделеев от болезни своей хотя малую свободу и имеет, только
за слабостью его здоровья к команде ему ехать еще никак не можно». Прошло три
месяца, а Менделеев ни из отпуска не возвращался, ни нового «доношения» о нем не
ступало. Тогда от Кавалергардского корпуса послан был в новгородскую
губернскую канцелярию «указ» о том, чтоб «Менделеева чрез нарочных, посланных из
оной канцелярии в дом его, по самой сущей справедливости освидетельствовать и,
буде он здоров, то в самоскорейшем времени, обязав его подпискою, выслать в
Кавалергардский корпус, а ежели паче чаяния он, Менделеев, и поныне одержим
болезнью, то выслать его тотчас по получении облегчения, и дабы он, получа свободу,
праздно не находился в доме, иметь той канцелярии наивсегдашнее о нем сведение и
чрез каждые две недели в Кавалергардский корпус рапортовать».
В 1775 г. кавалергард барон Фабиан фон Врангель просил о продлении ему отпуска, но
ему было отказано на том основании, что «ныне Кавалергардский корпус состоит
не в комплекте», а при том писалось, что «в бытность вашу вы более находились в
отпуску, нежели против прочей своей братии несли службу». На этом основании
Врангелю предписывалось «неотменно» явиться в срок, а в противном случае ему
угрожали тем, что, «не приемля от вас никаких отговоров, о высылке вас к команде
послан будет в ревельскую генерал-губернскую канцелярию указ».
Кавалергард Григорий Бибиков в 1763 г. просрочил отпуск на 22 дня, «за которую
просрочку подлежал он быть в силу военного артикула штрафован, но опое при
первом его проступке ему упускается». Но в 1790 г. мы встречаемся с такого рода
наказанием за просрочку: «...прапорщика и кавалергарда Антона Сируча, который
сверх данного просрочил 4 месяца, из списка кавалергардов яко нерадивого к службе
исключить».
При производстве в капитаны кавалергарды переводились на службу в тот
полк, в котором они числились, но многие из них предпочитали службу по
гражданскому ведомству. Мы должны здесь заметить, что в те времена военная служба не была резко отделена от гражданской, и военным весьма нередко давались
назначения или командировки по делам чисто гражданского управления.
Императрица высоко ценила те качества, которые, несомненно, вырабатываются у
военных под влиянием особых условий военной службы: способность к инициативе,
отсутствие буквоедства и крючкотворства. Недаром говаривала она: «В нужных
случаях он (военный) решим и может две недели прослужить no-военному. Скорее
определю гусарского поручика, нежели ключника придворного».
Каждое перемещение по службе кавалергарда производилось не иначе как или с
высочайшего указа, или по крайней мере с ведома императрицы, и мы из дошедших
до нас документов можем видеть, что государыня входила во все подробности дела и
правильно оценивала службу, безошибочно налагала справедливые резолюции,
причем боевой службе отдавала преимущество далее перед службою участников
переворота 28 июня.
Так, одним и тем же докладом граф Г. Орлов в 1766 г.
ходатайствовал о назначении согласно их желанию кавалергардов Мих. Афан.
Долгова-Сабурова и Никит. Ефим. Мартьянова к статским делам: Сабурова при
конторе Невского монастыря, а Мартьянова в петербургскую экономическую
контору. Сабуров не участвовал в перевороте, но, «быв в Прусском походе на разных
баталиях, ранен в шею и прострелена нога пулею навылет», а Мартьянов был
участником переворота. Императрица наложила на вышеупомянутый доклад
следующую резолюцию: «Сабурова определить по его желанию с награждением чина,
а Мартьянова отослать в Сенат для определения по его рассмотрению к статским
делам».
При увольнении кавалергардов в отставку соблюдалось следующее: всем участникам
28 июня 1762 г. жаловался чин и неимущим давался пенсион в размере половины
получаемого ими жалованья; остальным чин жаловался только по особой
милости. В 1766 г. Орлов вошел с всеподданнейшим докладом о семи
кавалергардах, бывших лб.-кампанцах и принимавших участие в возведении
Екатерины II на престол, ходатайствуя о награждении их следующим чином «и по
крайней их бедности по желаниям их определить с армейским жалованьем, с
рационы и денщичьи по поданным от них челобитным, иных к местам, а иных,
уволя от статской и воинской службы, всемилостивейше отставить с пенсионом», т.
е. на тех же основаниях, как и прочих лб.-кампанцев, бывших при восшествии па
престол и пожалованных в кавалергарды. Императрица написала на докладе:
«Которые просят к статским делам — тех для награждения чином и определения
с штатным жалованьем к местам отослать в Сенат; равномерно и тех, кои
просят в отставку, наградя чином... удовольствовать пенсионом против прочих,
прежде отставленных».
Единственное исключение было сделано для четырех
кавалергардов, пожалованных в корпус из нижних чинов (не дворян) гвардии, а
именно: Андрея Стволова, Осипа Миронова, Афанасия Меньшова и Алексея
Кузнецова; им при отставке в 1778 г. была назначена пенсия в размере
получаемого ими жалованья.
Постоянные военные действия, продолжавшиеся почти без перерыва во все
царствование Екатерины II, влекли некоторых из кавалергардов на боевое
поприще; одни сами просились «в рассуждении военных обстоятельств продолжать службу в полках армии», другие же были командируемы от корпуса на театр
военных действий; так, например, в 1788 г. Григорий Меньшов, Густав фон Брюммер,
Фабиан Вреде и Владимир Шеншин «в сходственность Ее И. В-ва соизволения, по их
желанию быть волонтерами на кораблях в Средиземном море», были отправлены к
адмиралу Грейгу. Первые двое поступили на корабль «Дерис» и, по отзыву
командира капитана Федора Ломена, «присмотрены в поведении весьма хорошего,
порученную должность исправляли с успехом и рачением и во всех случаях в
действии против неприятеля оказывали себя мужественно». Бреде не удалось
участвовать в военных действиях, а Шеншин попал в Балтийский флот и, находясь
на корабле «Кир Иоанн» капитана Тета, «в сражении 6 июля со шведским
неприятельским флотом оказал себя храбрым и расторопным, также был и при
сожжении в 26-й день июля месяца шведского корабля «Кронпринц Густав
Адольф» и в бывших оказиях в 4-месячном пребывании при флоте оказал себя к
службе усердным с желаемым успехом».
Отправление ординарческой службы кавалергардами заключалось, во-
первых, в том, что они доставляли «в губернии и провинции» высочайшие
манифесты, во-вторых, — что они состояли «в числе положенных для разных
случающихся посылок при свите Константинопольского посольства»; иногда же
на них возлагались особые поручения, так, например, Грибовский заносит в
свой дневник: «О беспорядках по ночам от худого освещения улиц; посылка
кавалергардов для освидетельствования освещения».
Дисциплина
Набираемые почти исключительно из дворян, находясь постоянно при
императрице, кавалергарды в отношении дисциплины далеко уже не походили на
лб.-кампанцев.
От кавалергардов, как от ближайших телохранителей государыни, требовалось
образцовое поведение, причем за малейшее нарушение дисциплины их переводили в те
армейские части, в которых они числились. Даже нижние чины порочного поведения не
были терпимы в корпусе.
Не подлежит сомнению, что даже к началу царствования Екатерины II нравы
значительно смягчились по сравнению с тем, что мы видели при вступлении на
престол Елизаветы Петровны; однако они до конца жизни Екатерины оставляли
желать лучшего.
Императрица в 1787 г. жаловалась, что «теперь много выходит
шалостей от гвардейских, для того (потому) что всякий сброд набирают, а прежде
служили одни дворяне», но одно дворянское происхождение без соответственного
воспитания не препятствовало как прежде, так и впоследствии тому, что в гвардии не
переводились «шалости», имевшие вес признаки уголовных преступлений; и если
исстари «подписывались под руки и разные делали обманы для получения денег», то то
же самое было и теперь.
Ниже мы приводим случаи нарушения дисциплины и
совершения преступлений кавалергардами в царствование Екатерины II, и, приняв
во внимание общее состояние нравственности и понятие о праве, существовавшее в то
время, мы должны согласиться, что таковых правонарушений было немного и что
Ее Императорского Величества Кавалергардский корпус за все 34 года своего существования являлся во всех отношениях образцовым.
...25 августа 1764 г. кавалергард
Алексей Нарымов, зайдя в трактир «обер-директора» Саввы Яковлева, заколол
насмерть работника Яковлева, Ефимова. Следственная комиссия «мнением» положила, что хотя на основании законов Нарымов «и подлежал бы смертной казни,
но, как из обстоятельства производимого дела видно, он то учинил
действительно не по другой какой умышленной злости или прежде бывшей
вражде, а единственно от безмерного пьянства, как бы уже в беспамятстве, и,
может, за кое-либо от того работника огорчительное ему слово оного заколол». А
потому и приняв во внимание, что Нарымов служит беспорочно уже 23 года,
комиссия полагала Нарымова, «отобрав патенты, лиша чинов, вместо смерти
прогнать шпицрутенами чрез 1000 человек 12 раз и, написав в рядовые, определить
для церковного покаяния на род подначальный».
На всеподданнейшем докладе графа Гендри-кова Екатерина II написала: «Лиша
его всех чинов, сослать на церковное покаяние в монастырь».
...Кавалергард Алексей Коробьин, находясь в 1775 г. в Москве, встретился с
женою сержанта Настасьей Болотиной, разговорился с нею, и она тогда ему,
кавалергарду, «о своем жительстве открылась». Оказалось, что Болотина нанимает
квартиру близ дома Коробьина. И Коробьин вместе со своим двоюродным братом
Михаилом Коробьиным и выгнанным со службы воеводою Халкидонским вечером
28 сентября отправились в гости к Болотиной. У Болотиной они застали жену солдата
из дворян Татьяну Строилову и «черевишника» (башмачника) Мартына Дегтерева.
Решил ли Дегтерев ограбить Коробьина или по другим причинам, а только когда
Алексей Коробьин, посидев минут с десять, стал выходить от Болотиной, Дегтерев
вместе с дворником Павловым в сенях напали на него, ударили по лицу, а когда он
хотел войти назад в комнату Болотиной, то, ухватя за косу, не пускали, причем, по
показанию Коробьина, требовали с него 100 руб. Заслыша драку, Халкидонский
выскочил из окна и побежал в дом Коробьина, откуда прибежали люди Коробьина с
кольями и, увидя, «что господина их бьют, с теми, кто его бил, начали производить
драку». Между тем Дегтерев и Павлов скрылись, а Коробьин и люди его, ища их,
ворвались в помещение Дегтерева, где в суматохе один из них, приняв лежавшего на
полу больного человека за Дегтерева, ударил его раза два дубиной. Были ли удары
очень увесисты или тот потерпевший был сильно болен, только в результате он
оказался мертвым... Алексей Коробьин, согласно прошению, был переведен в
армию.
Кавалергардами совершались подлоги.
...Кавалергард князь Михаил Ухтомский продал подложно чужого беглого
человека. При допросе Ухтомский показал, что проданный им человек явился к нему
сам и объявил, что достался ему, Ухтомскому, по наследству от умершей тетки его
Булуниной. Чем окончилось дело, нам неизвестно, оно было начато в июне 1765 г., а
мы видим, что 8 июля 1766 г. Ухтомский без прошения переведен в армию.
...В 1765 г. обнаружилось, что кавалергард Федот Насонов, еще будучи в Лейб-
кампании, заложил в 1760 г. Государственному банку для дворянства недвижимое
свое имение, показав в нем 25 душ мужского пола. По справке же за ним, Насоновым,
«оказались только одна дворовая девка и один мальчик пяти лет». Замечательно, что
требование банка заключалось лишь в том, чтобы у Насонова ежегодно удерживалось
из жалованья 50 руб. впредь до погашения долга (200 руб.).
...В 1774 г. оказалось, что кавалергард Алексей Вердеревский подложно заложил
несуществующее у него имение. Когда банк потребовал «о присылке его к следствию»,
то канцелярия корпуса отвечала, что Вердеревский ныне в корпусе не состоит, а
переведен по прошению в полки 1-й армии.
...«Подпоручика и кавалергарда Василия Дмитриева, который по
требованию из конторы С.-Пб. Госуд. банка для дворянства за учиненный им в
заложении имений подлог для произведения над ним по силе законов следствия
отправлен в реченную банковую контору, из списка Кавалергардского корпуса
выключить».
Екатерина II вскоре по вступлении на престол обратила внимание на
картежничество, процветавшее преимущественно в обеих столицах, и в 1768 г.
указом Сенату воспретила азартные игры под угрозой тяжелых наказаний.
Среди многочисленных картежников самого разнообразного состояния и
положения оказалось двое кавалергардов: капрал корпуса Федор Иванов и
кавалергард Дмитрий Спешнев. Иванов, пойманный «в картежной, запретительной
игре» с генерал-майором Поздеевым, подал императрице повинную, и «Ее
Величество высочайше указать соизволила о касательных до него по тому делу
обстоятельствах сделать решение на основании закона, не требуя более от него
дополнения». Иванов был приговорен к штрафу в размере годового оклада
жалованья.
.. Спешнев, находясь в 1768 г. в отпуску в Москве, обыграл «в банк фаро»
вместе с целой компанией темных личностей комиссионера, «перекреста из жидов»
Михаилу Башмакова, который показал, что пропитание имеет «от делания на
продажу помады», причем прибавил, что он и разносит «данные от господ разные
галантерейные вещи». Эти-то вещи, данные от господ на продажу, Башмаков за
неимением наличных денег и проиграл. Началось дело, но когда 30 мая 1768 г.
Военная коллегия уведомила Кавалергардский корпус о проступке Спешнева,
канцелярия корпуса могла уже ответить коллегии, что «прапорщик Спешнев, по
желанию его служить Императорскому Величеству и Отечеству в заграничной
армии, сего года марта 31-го дня отослан в государственную Военную коллегию и
более в кавалергардах не состоит».
Дошедший до нас случай наложения дисциплинарного взыскания был в 1766 г.:
«По приказу е.с. графа А. Г. Орлова подпоручик и кавалергард Петр Гофман за
учиненный им проступок оставлен без очереди на караул на 8 суток».
Первым комиссаром корпуса (Комиссар {фр. commissaire, лат. comrnissarius
уполномоченный) — должностное лицо, облеченное особыми или значительными
полномочиями; здесь: казначей) был Иван Захаров, у которого в 1765 г. при сдаче им
своей должности оказался недочет в 668 руб. 95 коп. Представляя об этом 23 июня
1766 г. всеподданнейший доклад императрице, Орлов указывал на то, что Захаров,
«служа в бывшей Лейб-кампании с 1755 г., находился при восшествии В.И. В-ва на
всероссийский престол» и что Захаров объясняет недостачу денег тем, что прочел их
(просчитался) «ни от чего иного, как по всегдашней слабости своего здоровья и
болезненных иногда припадков». Екатерина написала на докладе: «Прощается».
Через три дня Орлов внес другой доклад о том, что Захаров, «находясь ныне во
всегдашних болезненных припадках и имея в голове и в ногах лом, и в сердце
колотье, и на груди горб, просит за вышеписаными болезнями из корпуса отставить с
награждением против выпущенных прочих служащих в бывшей Лейб-кампании и
потом в кавалергардах — премьер-майорским чином с пенсионом». Граф Орлов так
заключал свой доклад: «Всемилостивейшая государыня! Я, представя о нем, что он,
служа в бывшей Лейб-кампании, так и быв потом при восшествии В.И.В-ва на всероссийский императорский престол, заслуживает высочайшую В.И.В-ва милость и
благоволение». Императрица написала на докладе: «Быть по сему».
В 1769 г.
комиссаром был назначен Василий Ласунский, бывший лб.-кампанец и участник в
возведении Екатерины II на престол. Ласунский пробыл в этой должности до 1772 г.,
когда обнаружилась растрата казенных денег. Дело Ласунского тянулось до 1775 г., и в
апреле этого года императрица приказала отослать его в Военную коллегию «для
произведения над ним военного суда». Ласунский показал на суде, что у него «не
явилось денег 9506 рублев 60 коп. потому, что оные им, Ласунским, употреблены
были на собственные его расходы... а именно: имея по чину своему карету, а при том
и лошадей, кои, по несчастью его, падали, почему он те деньги и издерживал». Суд
нашел, что «сей проступок учинен им, капитаном Ласунским, весьма дерзновен», а
потому приговорил его к повешению, постановив «до получения на то конфирмации
сковать в железа». Екатерина так конфирмировала приговор: «В рассуждение
прежней его службы, расковав, выключить его из службы».
Кавалергард Андрей Воейков 9 июля 1777 г. самовольно отлучился ид квартиры
своей, за что тотчас же приказом по корпусу был исключен из кавалергардов.
Воейков пробрался в Польшу, но в начале 1780 г. добровольно вернулся в
Россию; над Воейковым учрежден был «генеральный военный кригсрехт»
(военный суд). Воейков объяснял свой побег тем, что вошел «в партикулярные
долги», о которых узнал отец его, писавший вахмистру Кавалергардского корпуса
Арсеньеву; Арсеньев пригрозил, что Воейков будет «за те долги при корпусе штрафован». Чтоб не подать своим товарищам дурных о себе мыслей, он
вышеупомянутую отлучку и сделал. Суд, приняв во внимание, что Воейков «в сие
впал по молодым своим в тогдашнее время летам», приговорил его «написать до
выслуги в солдаты». Екатерина II положила нижеследующую конфирмацию:
«Воейкова в учиненном побеге за границу, как он явился сам, простить и, выключив из Кавалергардского корпуса, определить в армейские полки в такое
место, где бы мог он ревностною службою загладить помянутое преступление».
Хозяйство
Денежное довольствие. Денежное довольствие кавалергарды получали четырех
видов: жалованье, рационы, денщичьи деньги и порционы. Размеры окладного
жалованья были определенные и зависели от чина кавалергарда; размеры рационов
также были в зависимости от чинов, но, кроме того, как этот вид денежного довольствия, так и денщичьи деньги изменялись с повышением цен на жизненные
припасы. Так как кавалергарды имели ранги армейских офицеров, а по штатам
рационы в армии производились не круглый год (но внутри России из 6-месячного
расчета, а в Остзее (Остзейский край (от нем. названия Балтийского моря Ostsee) —
то же, что Прибалтийский край) в течение 7 месяцев), то в 1763 г. граф Гендриков
ходатайствовал перед императрицею, чтобы кавалергардам во время пребывания их в
Москве по примеру того, как выдавали Лейб-кампании при императрице Елизавете
Петровне, «рационы производились, как в Остзее, на 7 месяцев». На этот доклад
последовала высочайшая резолюция: «Быть по сему».
Порционные деньги выдавались за содержание внутреннего караула в следующих
размерах: 50 коп. — кавалергардам и 20 коп. — нижним чинам корпуса.
Большинство кавалергардов не имело денщиков на том основании, что они
владели более чем 100 душами крестьян или в Остзейском крае более чем 5 гаками,
каковым денщиков не полагалось, и мы видим, что денщиков требуют себе только ка-
валергарды или из лб.-кампанцев, или из пожалованных не из дворян.
25 июля 1762 г. Гендриков представил особый доклад, в котором писал: «...ныне я
запотребно рассудил В.И.В-ву всеподданнейше представить, хотя предписанный
Кавалергардский корпус и в малом числе людей состоит, только для довольствия
оного жалованьем, мундиром, амуницией и прочим довольная сумма денег потребна,
то... не соизволите ль всевысочайше повелеть Военной коллегии, начав от вице-
вахмистра до нижних чинов, расписать по полкам, по одному и по два человека в полк,
в коих и числится им старшинством впредь для перемены (производства), а когда они
по своему старшинству доходить будут к перемене, об оных Военной коллегии
сообщать в Кавалергардский корпус; жалованье ж на них, не отпуская в полки, в
которых счисляться имеют, главному комиссариату по третям года отдавать в
Кавалергардский корпус. Затем уже потребна денежная сумма только на одно
мундирное и амуничное строение и на мелочные расходы». Императрица утвердила
этот доклад.
Офицеры Кавалергардского корпуса получали жалованье свое также в корпусе,
причем граф А. Гр. Орлов приказал из своего оклада отсылать в московский
воспитательный дом по 500 руб. в год.
Вещевое довольствие. Мы видели, что Екатерина II, вступив на престол,
решила короноваться осенью того же года. Для коронации нужны были кавалергарды,
нужно было не только набрать их, но и обмундировать, и уже 16 июля состоялся
высочайший указ: на вновь учреждаемый Кавалергардский корпус построить новые
мундиры. Вслед за тем граф Гендриков представил императрице доклад с исчислением
расходов на Кавалергардский корпус вплоть до коронации. Расходы эти показаны
были в размере 3968,5 руб., причем Гендриков указывал, что сумму эту можно
сократить на 1012 руб., если будет разрешено вместо постройки новых конских уборов
взять те, которые были заготовлены на «голштинские полки». Императрица против
этого места доклада написала: «Графу Гендрикову проведать, в Ораниенбауме ли
оные уборы и не отосланы ли в Военную коллегию».
В апреле 1764 г. Гендриков представил императрице доклад о необходимости
«построить чинам Кавалергардского корпуса для всегдашнего употребления
супервесты с принадлежащею к ним амуницией». Обмундирование строилось на 65
человек и по смете испрашивалось 10 153 руб. 87,5 коп. Императрица положила
резолюцию:
«Быть по сему, а деньги... отпускать из кабинетной суммы». Через год (в марте 1765 г.)
приступлено было к постройке парадной кавалергардской амуниции. Мы не можем
указать стоимости ее, но на изготовление ее было принято с Монетного двора 15
фунтов золота и 50 пудов серебра.
Денежными и вещевыми довольствиями заведовал комиссар, избиравшийся всеми
кавалергардами за их общей ответственностью.
Квартирное довольствие. По учреждении Кавалергардского корпуса
положены были кавалергардам квартирные деньги, но по прибытии корпуса в
Москву оклады оказались слишком незначительны, и их пришлось увеличить на
30—50%. Расквартировать же корпус в лефортовском доме не было возможности
вследствие его неисправности, и в нем удалось только поместить цейхгауз .
Кавалергардам же предписано было нанять себе квартиры вблизи головинского
дворца, где имела местопребывание императрица.
По возвращении двора в Петербург для жительства кавалергардов не было
отведено казенного помещения, а им выдавались квартирные деньги; даже для
канцелярии и цейхгауза приказано было нанять помещение «с каменной палаткою в
улицах Миллионной Луговой (Малая Миллионная), Большой или Малой Морских
или около Гостиного двора». Но и этого не удалось сделать: во-первых, поблизости
не было подходящих помещений, во-вторых, домовладельцы требовали слишком
дорого (500 руб.), а потому под канцелярию и для житья нижних чинов приказано
было отвести четыре комнаты в одном из казенных домов близ Зимнего дворца.
Выбор пал на «старый Зимний дом», где канцелярия помещалась до 1765 г., когда
была выведена в наемное помещение в доме Демидова по Большой Миллионной
улице с платою по 16 руб. в месяц.
В 1767 г. в Москве даже канцелярию и цейхгауз нельзя было расположить в
лефортовском доме, а под них был нанят поблизости, в Немецкой слободе, близ
головинского моста дом полковника Штока за 600 руб. в год.
Расходы по содержанию корпуса выражались в ежегодной сумме 12—14 тыс. руб.,
не считая постройки мундиров.
|