: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Кавалергардский корпус

Часть III


Из биографий кавалергардов

емен Гаврилович Зорин

1745-1799

В половине XVIII столетия сербы толпами переходили юго-западную границу России и селились в Новороссии. Политические гонения в Турции и вероисповедные притеснения в Австрии побудили полковника Хорвата из Куртиц просить русского посла в Вене графа М. П Бестужева-Рюмина о праве переселиться в Россию. В 1751 г. последовало разрешение, и в том же году Хорват с семейством и со многими своими единоверцами переселился в Россию. В следующем году явилось еще много сербских выходцев под предводительством полковников Ивана Шевича и Райко из Прерадович, служивших в войсках императрицы Марии Терезии. Им отведены были земли по левой стороне днепровской степи, между речками Луганью и Бахмутом, где они и образовали два гусарских полка

Наградной знак кадетам "За прилежание и хорошее поведение"Зорич происходил из сербской шляхты, был греческого вероисповедания, не имел никакого состояния. В 1754 г. он зачислен в службу гусаром. В 1760 г., будучи вахмистром, он участвовал в Прусской войне и 1 марта был взят пруссаками в плен, где находился около девяти месяцев, и был отпущен "на пароль". По возвращении из плена он был произведен в корнеты и в тот же день в подпоручики -- за неоднократно проявленную им смелость в бою. Попав снова в строй, он продолжал участвовать в Прусской войне до самого ее окончания уже офицером, имея от роду всего 16 лет; в одном из сражений он был ранен саблей. Высокого роста, красивый, смелый, решительный, он легко приобретал общую любовь и уважение. Целый ряд отличий характеризует его как блестящего офицера, и по окончании войны он был произведен в поручики.

В первую Турецкую войну Семен Зорич командовал значительными передовыми отрядами и за свою личную храбрость произведен в секунд-майоры. Состоя под командой генерал-поручика Штофельна, он неоднократно получал приказания разведывать движения турок через р. Дунай. В декабре 1769 г. Зорич отличился поражением татарских скопищ в Бессарабии и разорением их селений.

19 мая 1770 г. Штофельн командировал Зорича воспрепятствовать туркам переправиться через Прут. Когда Зорич прибыл, неприятель перешел уже Прут и даже два залива вброд и вплавь. У третьего, самого узкого, залива стоял капитан Требухович Ахтырского полка с 300 человек легких войск, 200 человек Архангелогородского пехотного полка и двумя орудиями. "Невзирая на сильную пальбу по нем из пушек, неприятель с обыкновенным криком бросился в воду". Зорич поспешил туда на помощь, приказал стрелять и метать гранаты по неприятелю и заставил его бежать, несмотря на то что турок было 12 тысяч.

27 мая того же года Семен Зорич со своей командою сильным артиллерийским огнем не допустил неприятеля построить мост на р. Прут и принудил его отступить. "В течение семимесячного командования Зорича передовыми отрядами на дистанции в 180 верст неприятель не имел возможности прорваться внутрь кордона, кроме двух раз, да и то не далее пяти верст, причем с большим уроном был прогоняем; так был прогнан крымский хан с тремя бунчужными пашами, с 9 тысячами янычар, с большою артиллерией и с буджацкой и другими ордами".

3 июля того же, 1770 г. Зорич, получив две раны копьем и одну саблей, был взят турками в плен. Очевидец Щегловский говорит: "Храбрый майор Зорич был окружен турками, защищался мужественно и решился дорого продать свою жизнь. Многие пали от руки его; наконец, видя необходимость уступить и поднятые над собою сабли, он закричал, указав на грудь свою: "Я капитан-паша!" Это слово спасло ему жизнь. Капитан-паша у турок полный генерал, почему и отвезли Зорича в Константинополь, где он был представлен султану как русский генерал. Его ум, важный вид, осанка, рассказы о его мужестве - все побуждало султана отличить его". По словам Щегловского, султан просил Зорича перейти к нему на службу, но ни обещанные награды, ни угрозы не смутили его: он с негодованием отверг предложение султана и содержался в Константинополе до обмена пленных (около пяти лет).

По возвращении Семена Зорича в Россию в 1775 г. он тотчас же был отправлен с важными депешами в Стокгольм и лишь по возвращении получил орден св. Георгия 4-й ст. В Петербурге Зорич решился искать покровительства у Потемкина, своего бывшего сослуживца по армии. Именно в это время при дворе появились Безбородко и Завадовский, поддерживаемые Румянцевым, Разумовским и Г. Г. Орловым. Императрица награждала их усердие и особенно благосклонно стала относиться к Завадовскому. Потемкин был недоволен Завадовским, стремившимся сделаться самостоятельным, и искал человека, который мог бы занять его место при дворе.

 Зорину тогда было 30 лет; по отзыву современников, он был красивый мужчина и храбрый офицер. Потемкин оставил его при себе в звании адъютанта и 26 мая 1777 г. представил императрице доклад о назначении Семена Зорина командиром лейб-гусарского эскадрона и лейб-казачьими командами. 30 мая Зорич получил просимое Потемкиным назначение с производством в подполковники. Затем он был представлен императрице и пожалован флигель-адъютантом с производством в полковники и назначением шефом лейб-гусарского эскадрона. Румянцев в своей автобиографии так говорит об этом событии: "Возвратясь в Петербург, мы нашли Завадовского, теряющего фавор, и без того недолговременный. Зорич заступал его место. Почести, награды, богатство посыпались на него". 22 сентября Семен Гаврилович Зорич пожалован в корнеты Кавалергардского корпуса с производством в генерал-майоры, а через два дня назначен шефом Ахтырского гусарского полка.

Зорич получил большое влияние при дворе, но не злоупотреблял им. "Случай" с Зоричем был принят петербургским обществом благоприятно для него. "Генерал Зорич, - писал А. К. Разумовский своему отцу, - очень ласково со всеми обходится". Другой современник писал о Зориче, что он "был писаный красавец, но весьма ограничен и без всякого воспитания; впрочем, он был добрейшим из смертных". Вернее понимала его сама императрица: "Можно сказать, что две души имел: любил доброе, но делал и худое, был храбр в деле с неприятелем, но лично трус".

Выход императрицы Екатерины II с дежурными генералами Г.Г. Орловым и С.Г. ЗоричемЕго успехи при дворе продолжались менее года, и его удаление состоялось в мае 1778 г. Об этом современники рассказывают следующее: ставленник всесильного Потемкина Зорич вздумал освободиться из-под его влияния. "Потемкин хотя и не опасался Зорича, но хотел показать, что нельзя безнаказанно даже думать ему противиться, и этим примером предостеречь всякого, кому пришла бы в голову такая мысль. Князь представил императрице, что неприятно и даже унизительно иметь близ себя человека столь ограниченных познаний, как Зорич".

Императрица, вероятно под влиянием Потемкина, как-то раз обошлась с Зоричем очень холодно. Приписывая это интригам Потемкина, Семен Зорич, будучи от природы очень вспыльчив и необуздан, тотчас же наговорил князю кучу дерзостей и вызвал на дуэль, которую Потемкин отклонил. Зорич отправился к императрице и с отчаяньем объявил ей, что дорожит в своей жизни лишь ее к нему расположением. После этого два дня императрица снова была к нему благосклонна, и, казалось, все снова пошло по-старому. Но это только казалось: дни влияния его при дворе были уже сочтены. Английский посланник говорит, что императрица лично объявила Зоричу его отставку в самых мягких формах, прибавила ему пенсиона, дала огромную сумму денег и 7 тысяч крестьян. Зорич покинул Петербург и отправился путешествовать за границу.

В сентябре 1778 г. он возвратился из-за границы в Шклов, где в день именин императрицы, 24 ноября, основал Шкловское благородное училище.

В Шклове Зорич жил широким русским барином, славясь своим гостеприимством и удивляя вcex своей роскошью. Каждый год в шкловский замок к Екатеринину дню, к именинам Зорича и на время шкловских ярмарок съезжались со всех сторон знакомые, гостившие у него недели по две и даже более; тут устраивались балы, маскарады, любительские спектакли, фейерверки и карусели. В 1780 г. императрица Екатерина два раза заезжала в Шклов во время своего путешествия в Могилев. Зорич достойным образом встретил свою матушку-царицу. Он переделал свой дом, выписал из Саксонии чудный столовый сервиз, построил триумфальные ворота. Семен Гаврилович встретил государыню у триумфальных ворот и проводил ее в свой дом. Он ехал с правой стороны кареты рядом с графом 3. Г. Чернышевым, наместником края. Вечером императрица играла в карты и слушала немецкую комическую оперу. Затем открылся бал, по окончании которого был подан великолепный ужин...

Выйдя в 1784 г. в отставку, С.Г. Зорич еще более занялся своим училищем; он сам носил звание главного директора и был его начальником. Все воспитанники, число которых сперва было 150, а потом доходило до 300, были дворяне, и хотя училище не называлось военным, но носило характер военно-учебного заведения. Оно состояло из эскадрона кавалерии и трех рот пехоты. Эскадрон делился на два взвода, первый был кирасирский, второй гусарский; две гренадерские роты и одна егерская составляли пехоту. О выпускаемых из училища Зорич ходатайствовал перед императрицей об определении их на службу. Он вложил не только свою душу в это училище, бывшее в то время единственным в своем роде, но и значительные суммы.

Вскоре по вступлении на престол император Павел 25 декабря 1796 г. назначил Зорича шефом Изюмского полка, а год спустя произвел в генерал-лейтенанты. Назначение это было неудачное и принесло немало горя самому Зоричу. Безалаберный, невоспитанный, постоянно нуждаясь в деньгах и держась только займами, сроки которых "редко наблюдал", привыкнув в Шклове к исполнению всех своих прихотей и к подобострастному отношению, Зорич запутался в полковых денежных суммах, а своим дерзким вызывающим поведением восстановил против себя офицеров своего полка, начиная с полкового командира Трегубова, преданного по жалобе на него Зорича суду.

Штаб-офицеры Изюмского полка подали на Зорича жалобу инспектору Лифляндской дивизии генерал-лейтенанту Нумсену, обвиняя шефа в недопущении их к проверке денежного ящика. Узнав о посылке таковой жалобы, Зорич "почел сие за возмущение", о чем и донес Нумсену. Прибыв в м. Биржу, Нумсен повел дело "как только возможно, чтоб не компрометировать Зорича с подчиненными ему". Он хотел ограничиться допросом командующего полком подполковника Дембровского, который пользовался "безызъятною доверенностью шефа", но оказалось, что Зорич и его не допускал к полковой денежной казне. На просьбу штаб-офицеров допустить их к освидетельствованию казны он отвечал, что "подчиненные слепо повиноваться должны", что он "ко всякому предприятию имеет свои причины, а может, и чрезвычайные повеления", и наконец сказал: "Чего вы хотите смотреть в казне? Денег нет налицо, ордера есть, которых я еще не подписал, но я их тотчас подпишу".

При расследовании Нумсена оказалось, что "на частную потребу" издержано шефом свыше 12 тыс. руб. полковых денег, что не только офицеры, но и нижние чины не получили жалованья, что "многие из нижних чинов принуждены были продать собственные вещи на свое содержание", что Зорич употреблял нижних чинов и казенных лошадей для возведения собственных построек и т. д.

Получив донесение Нумсена, император Павел 15 сентября уволил от службы Зорича, а через три дня Ростопчин сообщил ему следующее высочайшее повеление: "Государь император соизволил указать написать к в. np-ву, что после случившегося в правлении вами полком не дурно будет жить вам в Шклове..."

В начале 1798 г. С. Г. Зорич покончил расчеты с полком и переехал в Шклов. Два раза обращался он к государю с просьбами разрешить ему приехать в Петербург, "где бы во мгновение ока В. И. В-во увидели бы истину", но разрешения не последовало.

Выездка в манеже

29 мая 1799 г. сгорело Шкловское училище. Пожар сильно опечалил Зорича и отозвался на его расшатанном здоровье: он слег в постель, и положение его по заключению врачей становилось безнадежным.

В том же году Семен Гаврилович Зорич скончался, ровно в третью годовщину смерти Екатерины. "Государь милосерд, он вас не оставит", - сказал умирающий собравшейся у постели его многочисленной призреваемой им родне.

С. Г. Зорич погребен близ шкловской Успенской церкви. На могиле его поставлен был мраморный крест, но лучшим памятником Зоричу служит переведенное из Шклова в Москву благородное училище, именуемое 1-м Московским кадетским корпусом.

Александр Дмитриевич Ланской

 1758-1784

был сыном смоленского помещика Дмитрия Артемьевича, служившего поручиком в одном из кирасирских полков; разжалованный за самоуправство и выслужившийся снова во время Семилетней войны, Дмитрий Артемьевич занял впоследствии должность полоцкого коменданта. Александр получил домашнее образование и в 1772 г. начал службу в Измайловском полку солдатом, где "происходил унтер-офицерскими чинами". Из сержантов Измайловского полка пожалован 19 июня 1776 г. в Кавалергардский корпус кавалергардом с производством в армейские поручики. Состояние молодого кавалергарда в то время было крайне скудным. Все имущество его, по словам некоего Серра, обучавшего его французскому языку, составляли пять рубах.

Судьба, обделившая Ланского богатством, щедро наградила его прекрасной наружностью. По отзывам современников, Ланской имел чрезвычайно правильные и красивые черты лица и был большого роста, здорового и мужественного телосложения. Императрица Екатерина II во время пребывания своего в лето 1779 г. в Петергофе обратила внимание на красавца кавалергарда, часто появлявшегося в карауле. 4 октября того же года Александр Ланской подал прошение о переводе в армию и через два дня был назначен адъютантом князя Потемкина. С переходом Ланского на должность адъютанта Потемкина совпала отставка близкого к императрице лица - флигель-адъютанта Корсакова. Гаррис в письме от 11 октября 1779 г. писал лорду Уаймоуту: "Вчера утром Корсаков получил свою отставку лично от самой императрицы... Имя его преемника - Ланской, родом из Смоленской губернии. Он служил в кавалергардах и со времени пребывания в Петергофе постоянно привлекал внимание Ее Имп. Величества. Ланской молод, красив и, как говорят, чрезвычайно уживчив". С этого времени действительно начинается быстрое возвышение Ланского, не прекращавшееся до его ранней кончины.

Представленный императрице Потемкиным, Александр Ланской в ноябре 1779 г. был пожалован во флигель-адъютанты, получил 100 тыс. руб. на гардероб и переехал во дворец. Та уживчивость, о которой говорит Гаррис в своем письме, много помогла Ланскому в его новом положении, а полное воздержание от вмешательства в государственные и политические дела поставило его вне всяких интриг. Отзывы современников о Ланском по большей части говорят в его пользу. По свидетельству Гельбига, "он мог иметь часто случай сделаться важным лицом. В то время в Россию приезжали Иосиф П, потом Фридрих Вильгельм, наследник Фридриха II, и, наконец, Густав II. Каждый из них охотно привлек бы его на свою сторону, но его поведение всегда было настолько сдержанно, что до него нельзя было и добраться". Безбородко,сравнивая Ланского с графом Мамоновым, называет его "сущим ангелом, потому что он не слишком старался вредить другим". При таких свойствах характера и при все усиливавшемся расположении к нему императрицы Ланской сделался одним из самых приближенных к Екатерине II лиц.

Императрица искренно привязалась к своему юному флигель-адъютанту. Вся переписка ее с Гриммом полна самых лестных, едва ли не преувеличенных, отзывов о Ланском. "Чтобы понять, что такое этот молодой человек, - писала императрица 25 июня 1782 г. Гримму, - надо вам знать сказанное про него графом Орловым одному своему другу. "О, - сказал он, - вы увидите, какого она сделает из него человека. Он все "пожирает". В одну зиму он "пожирал" поэтов и поэмы, в другую несколько историков, романы нам надоедают, и мы увлекаемся Алъгаротти и его товарищами. Не получив образования, мы приобретаем бесчисленные познания, и мы любим только общество самое образованное. Ко всему этому мы строим и садим, мы благотворительны, веселы, честны и кротки".

Действительно, Александр Ланской, не получивший образования, но смышленый и неглупый от природы, уже при дворе стал пополнять свои знания изучением литературы и истории, причем императрица сама руководила его занятиями. В это же время у Ланского появилась страсть к коллекционированию различных произведений искусства. Он в большом количестве скупал картины, камеи и драгоценные каменья. Императрица не жалела средств для его удовольствия. Гримм состоял комиссионером при покупке вещей за границей, и между ним и Ланским установилась своеобразная переписка: не владея французским языком, Ланской подписывал свою фамилию под письмами, написанными от начала до конца императрицею.

Катанье на тройках в паркеНе жалея ни наград, ни денег для своего любимца, императрица во время путешествия ее в Белоруссию пожаловала Ланского 9 мая 1780 г. в камергеры, что дало ему право на чин генерал-майора; вслед за сим он был назначен шефом Смоленского драгунского полка; в 1783 г. пожалован орденами св. Александра Невского и св. Анны. Наконец 2 февраля 1784 г. Александр Ланской получил высшее придворное отличие того времени - звание генерал-адъютанта с производством в генерал-поручики, а 6 марта пожалован поручиком Кавалергардского корпуса. Состояние Ланского быстро возросло, и современники оценивали его в 6-7 млн. Оно заключалось в вотчинах, трех домах в Петербурге и Царском Селе, капиталах и коллекции.

Таково было положение и состояние генерал-адъютанта Александра Дмитриевича Ланского через четыре года после того, как он бедным кавалергардом и армии поручиком впервые появился при дворе.

...19 июня 1784 г. Ланской почувствовал боль в горле и сообщил о том императрице, сказав, что он подвергнется тяжкой болезни, от которой не встанет. Предчувствие его оправдалось: к вечеру жар усилился и заставил его лечь в постель, а через пять дней, 25 июня в половине пятого пополудни, его не стало...

Современники приписывали исход болезни Ланского тому обстоятельству, что организм его был расшатан сильными дозами кантарида, будто бы ему прописанными доктором Соболевским.

Похороны состоялись на третий день после его кончины. "В четверг, 27 июня, - значится в камер-фурьерском журнале, - поутру, около 9 часов, тело покойного его пр-ва А. Д. Ланского из дому его вынесено с должною честью в соборную Софийскую церковь, где оное после литургии отпето высокопреосвященным митрополитом Новгородским и С.-Петербургским с другими тремя архиереями и с прочим знатным духовенством; потом для погребения всем оным духовенством, також знатнейшими обоего пола особами из соборной церкви препровождено до кладбища и в имеющейся тут часовне предано земле".

По повелению императрицы над могилою Александра Ланского воздвигнута была церковь во имя Казанской Божьей Матери.

Смерть Ланского повергла императрицу в глубокую печаль. 2 июля она писала Гримму: "Я встала с постели, но слабая и так горько опечаленная, что в настоящее время я не могу видеть человеческого лица без того, чтобы рыдания не заглушали моей речи; я не могу ни спать, ни есть, чтение мне надоедает, а писание изнуряет мои силы. Я не знаю того, что со мною будет, но что я знаю, так это то, что никогда в жизни я не была такой несчастной, как с тех пор, когда мой лучший и милый друг меня покинул таким образом".

Кавалергард в парадном головном убореИз указа Сенату, данного в Царском Селе 7 июля 1784 г., видно, что Александр Ланской перед своей кончиной передал обратно в казну все свое недвижимое имущество. Остальное было предоставлено "соизволению лица, писавшего указ", т. е. соизволению Екатерины П. Императрица приказала разделить состояние Ланского между его матерью, братом и пятью сестрами. Коллекция была приобретена Екатериною за 350 тыс. руб.

Образ Ланского не скоро изгладился из памяти императрицы. По прошествии двух лет придворные иногда замечали, что Екатерина обливалась слезами у памятника, воздвигнутого покойному генерал-адъютанту.

Ланской, вознесенный волею императрицы на высшую степень почестей, при жизни своей представлял из себя пример такой верной преданности Екатерине, которой она, по ее собственному утверждению и по свидетельству современников, в жизнь свою не встречала. В этой безграничной преданности императрице и в том, что, сделавшись сильным человеком, Ланской не пользовался своим влиянием, чтобы вредить другим, состоит его заслуга.

 

Граф Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов

1758-1803

 Отец его издавна служил в дворцовом ведомстве. Александр воспитывался дома, затем жил у своего дяди барона Строганова "на его коште"(Кошт - содержание, пропитание; иждивение; денежные средства). Мамонов владел итальянским и французским языками; "по-французски и по-русски говорил и писал, как немногие в те времена", и недурно рисовал. Когда поступил в военную службу и как служил - неизвестно. Из сохранившихся материалов видно лишь, что в 1784 г., будучи уже 26 лет, он состоял генерал-адъютантом князя Г. А. Потемкина.

Два года спустя Потемкин представил Мамонова императрице. Рассказывают, будто между Екатериной и Потемкиным было условлено, что князь пришлет ей своего адъютанта с картинкой, критика на которую будет служить оценкой подателя. Отпуская Мамонова, Екатерина ему велела передать князю, что "картинка хороша, но колорит дурен". 19 июля 1786 г. Мамонов был произведен в полковники с пожалованием во флигель-адъютанты, а 2 сентября того же года пожалован корнетом Кавалергардского корпуса с чином генерал-майора. 20 января 1787 г. он был пожалован действительным камергером, а 11 июня того же года премьер-майором Преображенского полка.

К чести Мамонова, должно указать на его отношения к великому князю Павлу Петровичу, служившему мишенью глумлений и дерзостей других фаворитов. Несмотря на отношение своей повелительницы к сыну, Александр всегда оказывал величайшее почтение и внимание к наследнику и его супруге и старался делать им одно приятное. Гарновский доносил Потемкину, что обе половины двора живут теперь в наилучшем согласии.

Из всех фаворитов Екатерины Мамонов был единственный, который тяготился таким своим положением и спустя три года изменил императрице, женившись на ее подданной. Это, впрочем, и единственные его отличия: своей жизнью и деятельностью он не оставил по себе заметного следа.

Приблизив к себе Мамонова, Екатерина старалась выработать из него государственного человека - все дела внутренней и внешней политики обсуждались и решались всегда в присутствии графа Мамонова, - но эти ее усилия не увенчались успехом. Александр нимало не был придворным человеком, и он окончил свою придворную жизнь самым, по словам Потемкина, "глупым образом".

Уже в декабре 1786 г., спустя всего лишь пять месяцев после назначения флигель-адъютантом, Мамонов говорит императрице, что ему "при дворе жить очень скучно" и что "между придворными людьми почитает он себя, как между волками в лесу". "Паренек считает житье свое тюрьмою, очень скучает", - говорит Захар Зотов.

Клетка была золотая - но все же клетка. Фаворит тяготится своим положением, властью и решается променять все это на личное семейное счастье. "Неблагодарный", он влюбляется в 16-летнюю фрейлину Дарью Федоровну Щербатову. В продолжение восьми месяцев он борется между чувством любви к княжне и благодарностью к императрице, осыпавшей его столь великими милостями.

О связи Мамонова со Щербатовой многие уже при дворе говорили. Императрица также слышала, но не хотела тому верить. "Мне князь зимой еще говорил, - рассказывала она Храповицкому, - мол, матушка, плюнь на него, и намекал на Щербатову, но я виновата, я сама его перед князем оправдать старалась".

И однако на него сыплются награды: 1 мая 1788 г. он назначен шефом Казанского кирасирского полка; 4 мая - поручиком Кавалергардского корпуса с производством в генерал-поручики и с пожалованием в генерал-адъютанты; 9 мая он возведен в графы Римской империи. Но все же государыня замечает, что Мамонов тяготится своим положением. Наконец отношения настолько сделались натянутыми, что Мамонов не выдерживает и 17 июня 1789 г. идет к государыне, просит ее совета, что ему делать. Императрица обещает подумать о retraite brillante (блестящей отставке) , чтобы выйти ему из этого положения.

Граф Рибопьер в своих записках, говоря об этой сцене, приводит слова Екатерины: "Я старею, друг мой; будущность твоя крайне меня беспокоит. Хотя великий князь к тебе благосклонен, однако я крайне опасаюсь, чтобы завистники (а у кого их нет при дворе) не имели влияния на переменчивый его нрав".

Но Мамонов отказывается оставаться при дворе. В ответ на письмо государыни он пишет "дрожащею рукою", что он год уже влюблен в Щербатову и полгода, как дал слово жениться.

1 июля в девятом часу вечера происходило бракосочетание в придворной церкви. 2-го числа в 10 часов вечера он ходил к государыне прощаться, и в ночь молодые уехали в Дубровицы. Мамонов уезжал графом, шефом Казанского кирасирского полка, генерал-адъютантом, уезжал, получив от императрицы годовой отпуск, не отставку.

Кавалергард во вседневной форме

Однако Мамонов был тяжело наказан за неблагодарность к своей благодетельнице. Наказание это было в лице его жены, с которой он жил очень недружно. Отец и мать Мамонова, узнав об его удалении от двора, "затрепетали", а сам он постоянно упрекал жену в том, что она сломала его карьеру. Скоро раскаявшийся в сделанной им "глупости", он желал вернуться на службу в Петербург, писал об этом императрице, но дозволения вернуться, конечно, не получил...

24 ноября 1796 г. Мамонову по приказу Павла I было предложено или отправиться на службу в Казанский кирасирский полк, в котором считается шефом, или оставить службу. Мамонов 14 декабря подал прошение об отставке и получил ее 20-го числа того же месяца.

В 1803 г. 29 сентября А. М. Дмитриев-Мамонов скончался в Москве, пережив всего на два года свою жену.

Князь Платон Александрович Зубов

 1767--1822

Князь Платон Александрович ЗубовОтец его, известный взяточник и лихоимец, служил в Конной гвардии, по болезни был уволен с чином подполковника ландмилицкого корпуса, перешел в гражданскую службу и занимал должность вице-губернатора, причем управлял имениями графа Н. И. Салтыкова. Платон восьмилетним ребенком был, по обычаю того времени, записан сержантом в Семеновский полк.

В 1788 г. Зубов находился при армии, действовавшей в Финляндии. 1 января 1789 г. он был произведен в секунд-ротмистры.

Быстрой карьере Платона Александровича способствовало покровительство графа Н. И. Салтыкова, которому молодой человек понравился "своей скромностью и почтительностью". Весною 1789 г., когда императрица отправлялась в Царское Село, Зубов выпросил у своего покровителя Салтыкова команду над конногвардейским отрядом, назначенным для царскосельских караулов. 20 июня стало уже несомненным, что именно Зубов будет преемником Дмитриева-Мамонова.

"Со вчерашнего дня, - пишет Гарновский, - государыня сделалась повеселее. С Зубовым, конногвардейским офицером при гвардейских караулах, здесь находящихся, обошлись весьма ласково. И хотя сей совсем не видный человек, но думают, что он ко двору взят будет, но прямо никто ничего не знает, будет ли что из г. Зубова". 21 июня Зубов сидел у императрицы; 22-го он уже обедал с императрицей и с тех пор каждый вечер проводил с нею. 24-го он получил 10 тыс. руб. и перстень с портретом государыни. 4 июля Екатерина подписала указ о производстве Зубова в полковники и пожаловании его флигель-адъютантом.

Возвышение Зубова устроили враги Г. А. Потемкина, желая иметь при императрице лицо, на которое они могли бы опереться и таким образом усилить свое значение. Но Потемкин был слишком могущественным, с ним опасно вступать в открытую борьбу, необходимо даже заручиться его благосклонностью. Все это внушалось Зубову, который не только послушно оказывал "к его светлости достодолжное почтение", но и старался приобрести расположение лиц, близких к Потемкину. Даже сама Екатерина долго не решалась сообщить Потемкину об отставке его ставленника Дмитриева-Мамонова и о выборе ему "заместителя". В письме от 6 сентября 1789 г. императрица "ходатайствует" перед князем Потемкиным о назначении Платона Зубова корнетом Кавалергардского корпуса, шефом которого был князь.

Вслед за Зубовым начинает выдвигаться и родня его - отец и братья. Но сам Платон Зубов, "человек невидный" и "ума недалекого", удержится ли при дворе? Даже покровители его боялись за своего питомца и следили, чтобы ко двору не явились красивые молодые люди. А. Н. Нарышкина уверяла Екатерину, что Зубов влюблен в нее; Салтыков наставлял молодого человека, как нужно действовать, чтобы утвердиться на месте: "Никогда не иметь желания, которое не совпадало бы с мнением императрицы, всегда льстить капризам императрицы и ее главным страстям и... смиряться пред князем Потемкиным и противиться ему не прежде, чем когда будешь настолько крепок, чтобы князь не мог уже свергнуть".

С первых же дней возвышения Зубова императрица стала приучать его к государственным делам. "Я и государству делаю немалую пользу, воспитывая молодых людей", - говорила она Салтыкову. Часы доклада были для Зубова временем учения, причем проявилась полная неспособность ученика. "С утра докладывал Зубов по гвардейским бумагам, и было не без шума", - записано Храповицким 30 декабря 1792 г. Столь же малоуспешны были и занятия над государственными бумагами. "Из всех сил мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей... Весьма прилежен к делам и опричь оных чужд всяких забав, но еще нов, и потому бремя выше настоящих его сил", - писал граф Завадовский. Даже добродушный Храповицкий называет его "дуралеюшка Зубов". Суворов также свидетельствовал, что "князь Платон Александрович царя в голове не имеет", и признал его "что называется в общенародье лукавым".

Суворов не ошибся. Зубов не был ни скромен, ни добр, ни хорош; он был только лукав. Он притворялся, хитрил и лукавил, пока не укрепился в занятой им позиции при дворе. Став же полновластным господином удрученного годами сердца Екатерины, Зубов явился во всем своем нравственном безобразии - дерзким до наглости, спесивым до чванства, властолюбивым и надменным, человеком вполне бесчестным.

Очевидец свидетельствует, что на обеде в Зимнем дворце, на котором был цесаревич Павел Петрович с семейством, зашел оживленный разговор, в котором наследник престола не принимал, однако, участия; Екатерина, желая приобщить великого князя к беседе, спросила его, с чьим мнением он согласен по вопросу, составлявшему предмет разговора. "С мнением Платона Александровича", - любезно отвечал цесаревич. "Разве я сказал какую-нибудь глупость?" - нагло откликнулся Зубов. Как все выскочки, он был очень спесив. Всем обязанный Н. И. Салтыкову, представившему его императрице, Зубов не задумался теснить старика, чтоб самому получить место президента Военной коллегии и таким образом стать фельдмаршалом. Вопросы чести были совершенно ему неизвестны.

Слухи об усиливающемся значении Зубова доходили до Потемкина и не могли его не тревожить. Потемкин дорожил славою Екатерины, он понимал нужды и знал положение России; он видел, что то и другое не по плечу Зубову, о котором до него доходили верные сведения. Рассказывают, что, отпуская в Петербург курьера с известием о взятии Измаила, Потемкин сказал ему: "Доложи государыне, я во всем здоров, только один зуб мне есть мешает; приеду в Петербург, вырву его".

28 февраля 1791 г. Потемкин прибыл в Петербург. Многое из того, что он увидел, не предвещало ничего хорошего. Из дневника Храповицкого видно, что в течение всего пребывания Потемкина в Петербурге его разговоры с Екатериною нередко оканчивались слезами императрицы и мрачным расположением духа Потемкина, хорошо понимавшего, чего можно ожидать от такого ничтожества, как Зубов. Много лет позже Зубов добровольно сам сознался: "Хотя я победил его (Потемкина) на половину пути, но окончательно устранить с моего пути никак не мог, а устранить было необходимо, потому что императрица всегда сама шла навстречу его желаниям и просто боялась его, будто взыскательного супруга. Меня она только любила и часто указывала на Потемкина, чтобы я брал с него пример". Зубову этот пример был не по силам.

12 октября пришло в Петербург известие о смерти князя Потемкина. Весть эта страшно поразила императрицу. Она слегла в постель и весь следующий день провела в слезах. Храповицкому она жаловалась, что ей не на кого теперь опереться; Гримму же она писала: "Князь Потемкин, умирая, сыграл со мною жестокую шутку. Теперь вся обуза падает на одну меня... Снова мне приходится подготовлять людей, и, конечно, Зубовы подают к тому наибольшие надежды..." Смерть "устранила" Потемкина, которого, по мнению Зубова, "устранить было необходимо", а старческая любовь императрицы ставила Зубова на место Потемкина.

21 октября 1791 г. Зубов назначен шефом Кавалергардского корпуса, 12 марта 1792 г. произведен в генерал-поручики и пожалован в генерал-адъютанты; 23 июля 1793 г. получил портрет императрицы и орден св. Андрея Первозванного; 25 июля назначен екатеринославским и таврическим генерал-губернатором, 19 октября генерал-фельдцейхмейстером; 1 января 1795 г. Зубову пожалован орден св. Владимира 1-й ст.; 18 августа он получил во вновь присоединенных польских областях Шавельскую экономию, а за присоединение Курляндии ему пожалован курляндский замок Руэнталь. В том же году он назначен шефом Кадетского корпуса и получил портрет императрицы, осыпанный крупными солитерами; 19 июля 1796 г. назначен начальником над Черноморским флотом и Адмиралтейством. И, наконец, 22 мая того же года П. А. Зубов получил титул князя священной Римской империи.

Близкий ко двору человек, испытанный в делах, прямой и честный Д. П. Трощинский много лет наблюдал за ходом дел, захваченных Зубовым, и в год смерти императрицы, когда уже Екатерина только царствовала, а управлял Россией Зубов, писал графу А. Р. Воронцову о всемогущем фаворите: "Вот ему-то прямо идет название бельма вместо ока государева". "Все ползало у ног Зубова, - говорит Массой, - он один стоял и потому считал себя великим. Каждое утро многочисленные толпы льстецов осаждали его двери, наполняли прихожие и приемные".

Только Суворов не уважал, не любил и верно оценивал Зубова. 15 декабря 1795 г., когда фельдмаршал приехал в Зимний дворец, Зубов принял его по-домашнему, в сюртуке; когда же фаворит приехал к нему с ответным визитом, Суворов принял его в одном нижнем белье. В качестве новороссийского генерал-губернатора Зубов считал Суворова своим подчиненным и смешил его своими распоряжениями. Когда же тон его писем сделался слишком начальническим, Суворов преподал ему урок, как мальчишке: "Ко мне штиль ваш рескриптный, указный, повелительный, употребляемый в аттестованиях? нехорошо, сударь!" Суворов относился к деятельности Зубова неодобрительно и при всяком удобном случае открыто высказывал это, громко отзываясь о Зубове как о негодяе и болване.

Михайловский замок в Санкт-Петербурге

6 ноября 1796 г. Екатерина умерла. С ее смертью кончилось значение Зубова. Тем не менее император Павел Петрович, имевший столько поводов быть недовольным Зубовым, и наследник Александр Павлович, не желавший иметь его даже в числе своих лакеев, с участием отнеслись к его горю. Император Павел I купил за 100 тыс. руб. дом Мятлева на Морской, велел отделать его, как дворец, и 14 ноября, накануне дня рождения П. А. Зубова, подарил этот дом ему. На другой же день Их Величества Павел Петрович и Мария Федоровна навестили Зубова и "кушали у него вечерний чай".

Благосклонность Павла I к Зубову была непродолжительна. Уже в начале декабря Зубов просил увольнения от занимаемых должностей. 3 февраля 1797 г. он уволен был на два года в чужие края для поправления здоровья с разрешением заехать в лежащие на пути литовские деревни. Путь его лежал через Ригу. Из Риги Зубов проехал на некоторое время в литовские свои имения, оттуда отправился в Германию, где поражал всех своим богатством. В Берлине он был принят очень хороню; при различных германских дворах, которые он посетил, его также принимали благосклонно.

Осенью 1798 г. Зубов получил высочайшее повеление возвратиться в Россию. Приехав в Вильну, он сообщил императору о своем приезде и испрашивал дальнейших приказаний. В ответ он получил письмо от князя Лопухина с советом поселиться в своем имении Владимирской губернии, Платон Александрович вместе с братом Валерианом был отдан под надзор владимирского губернатора Рунича. Указом Сенату 25 мая повелено было "все имения фельдцейхмсйстера князя Зубова и отставного генерала Зубова, кроме родовых, взять в казенное ведомство..."

В конце 1800 г. Зубовым разрешено было возвратиться в Петербург. Разрешение это состоялось по предложению с.-петербургского военного губернатора графа Палена. Зубов был назначен директором 1-го кадетского корпуса, с переименованием в генералы от инфантерии; 25 февраля следующего года он был назначен шефом того же корпуса. Конфискованные имения были ему возвращены.

"Платон Александрович, забудем прошлое", - сказал государь при первом появлении Зубова при дворе. Но Зубов не умел забывать; он охотно примкнул к заговору, задуманному графом Паленом против императора. Заговорщики двумя партиями направились во дворец: во главе одной шел Пален, во главе другой Беннигсен и Платон Зубов. Когда заговорщики подошли к дверям первой дворцовой передней, Зубовым вдруг овладел страх, и он предложил вернуться назад. Беннигсен схватил его за руку и сказал: "Как, вы нас привели сюда и теперь хотите отступить? Мы слишком далеко пошли, чтобы следовать вашему совету, который всех погубил бы". Зубов, Беннигсен и Аргамаков вошли первыми в спальню императора. Зубов бросился к постели и нашел ее пустой. "Nous sommes perdus! II s'est sauve!" ("Мы пропали! Он спасся!" (фр-))- закричал он в ужасе. Тревога оказалась напрасной: императора нашли рядом с кроватью за ширмами. Беннигсен и Зубов указали ему на необходимость отречься от престола. Павел Петрович ничего не ответил и, обратившись к Зубову, сказал: "Что вы делаете, Платон Александрович?" В это время один из заговорщиков вошел в комнату и сказал Зубову, что его присутствие необходимо внизу. Зубов вышел и более не возвращался в спальню... 

По воцарении Александра I Зубов некоторое время играл видную роль и пользовался влиянием.

30 марта 1801 г. был учрежден Государственный совет, и Зубов был назначен его членом. 21 ноября он был назначен членом вновь учрежденной комиссии для устройства Новороссийского края. Зубов сразу сумел уловить новые веяния: главный деятель реакционного периода царствования Екатерины II превратился в одного из самых либеральных сановников. "Трое ходили тогда с конституциями в кармане - Державин, князь Платон Зубов со своим изобретением и граф Никита Петрович Панин с конституцией английской, переделанной на русские нравы и обычаи... Стоило тогда большого труда наблюдать за царем, чтобы не подписал которого-либо из проектов; который же из проектов был глупее, трудно было описать: все три были равно бестолковы".

Положение Зубова, однако, было очень непрочно. К нему относились подозрительно; над ним и графом Н. П. Паниным был учрежден тайный полицейский надзор. Зубов просил о заграничном отпуске, который и был ему разрешен 24 декабря 1801 г., а в октябре 1802 г. он уже снова был в России. Обыкновенно он жил в своих имениях. В сентябре 1805 г. Зубов принимал императора Александра в своем витебском имении Усвяте, в том доме, где в 1780 и 1787 гг. останавливалась Екатерина П. В память этого события он воздвиг обелиск.

Дворянская усадьба в окрестностях Москвы

С 1814 г. Зубов поселился в своем имении Янишках, Шавельского уезда, Виленской губернии, центре его обширных литовских владений. Зубов имел до 30 тысяч душ крестьян, заселявших множество местечек, фольварков и деревень, при соответствующем количестве пахотной земли, лесов и т. п. В своих имениях Зубов устроил правильное полевое хозяйство и конные заводы. Не доверяя никому, кроме своего главноуправляющего Братковского, он входил сам во все хозяйственные подробности. Осенью к нему съезжались скупщики пшеницы и прочих хозяйственных продуктов и лошадиные барышники из Пруссии, царства Польского и Прибалтийского края. Только тогда Зубов бывал весел, разъезжал со своими посетителями по усадьбам, угощал купцов и сбывал им при этом товар по выгоднейшим для себя ценам. Остатки непроданных продуктов и забракованные лошади посылались в Митаву, Ригу и другие торговые пункты.

Весь доход от торговых оборотов, оброка и аренды, все звонкой монетой, Зубов свозил в подвалы своего янишкского замка, и груды золота и серебра хранились здесь неприкосновенно. По праздничным дням он в сопровождении Братковского спускался в подвалы, любовался своими сокровищами и приводил в порядок случайно осыпавшиеся горы звонкой монеты. После смерти Зубова, по свидетельству Братковского, оказалось на 20 000 000 серебряных руб.

Осенью 1821 г. на конной ярмарке в Вильне Зубов познакомился с помещицей Валентинович и ее красивой 19-летней дочерью Феклой Игнатьевной. Женолюбивый Зубов, несмотря на свои 54 года, влюбился в красавицу польку и женился на ней...

П. А. Зубов скончался в замке Руэнталь, в Курляндии, 7 апреля 1822 г. и был погребен в Сергиевой пустыни, близ Петербурга, в склепе под церковью Инвалидного дома, воздвигнутого Зубовыми в память брата, графа Валериана Александровича. Вдова Зубова княгиня Фекла Игнатьевна спустя четыре года вышла замуж за графа Андрея Петровича Шувалова, и таким образом часть богатства Зубова перешла к роду Шуваловых. Зубов был чадолюбивым отцом: он имел от разных матерей несколько побочных детей и всех  их обеспечил, положив в банк на имя каждого 1 млн. руб. ассигнациями. Сын его Александр был принят на службу в гвардию и начал службу в Кавалергардском полку.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru