: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Кавалергарды в царствование Александра I

Часть V


Из биографий кавалергардов

лександр Михайлович Гедеонов

1791-1867

происходил из дворянского рода, принадлежавшего к смоленской шляхте. Отец его, которого он рано лишился, дослужился до чина полковника, а затем в гражданской службе до действительного статского советника.

Александр Гедеонов получил домашнее воспитание и на 13-м году был записан на службу юнкером в Московский архив иностранных дел, а 30 марта 1805 г. определен в военную службу, в свиту Е. И. В-ва по квартирмейстерской части колонновожатым. Произведенный в подпоручики, 8 января 1810 г. переведен в Кавалергардский полк; 30 апреля того же года назначен адъютантом к полковому командиру Н, Н. Де-Прсрадовичу и 28 сентября произведен в поручики. Прослужив в Кавалергардском полку полтора года, Александр Гедеонов 9 июня 1811 г. переведен в Ямбургский драгунский полк капитаном и с этим полком принял участие во время Отечественной войны в Кля-стицком и Полоцком сражениях. 5 марта 1813 г. переведен в Казанский драгунский полк, который входил в состав корпуса, блокировавшего Данциг. Во время осады Александр неоднократно отличался, в особенности смелой атакой на мызу Шальмюль, где едва не захватил командовавшего французскими войсками генерала Раппа, и был тяжело контужен.

Александр Михайлович Гедеонов23 февраля 1816 г. Гедеонов был уволен от службы по прошению за ранами, с чином майора и с мундиром. В отставке пробыл около года, после чего поступил в гражданскую службу: 17 апреля 1817 г. определен в экспедицию Кремлевского строения в число смотрителей. На новом поприще он быстро достиг высокого служебного положения. Первыми успехами он, по всей вероятности, был обязан родственным связям, дальнейшими же успехами - расположению своего непосредственного начальника князя Н. Б. Юсупова, очень ему покровительствовавшего и награждавшего его, по мнению некоторых, не в меру заслуг. Впрочем, нерасположенный к нему вообще А. Я. Булгаков находил, что Александр был полезен придворному ведомству тем, что "знал Москву и все лица хорошо".

14 января 1818 г. он назначен присутствующим в экспедиции Кремлевского строения и оставался в этой должности до 22 августа 1831 г., когда экспедиция была преобразована в московскую дворцовую контору, а он назначен советником этой конторы.

Помимо своих прямых обязанностей Гедеонову приходилось исполнять и некоторые другие, на него возлагавшиеся. В 1822 г. был директором итальянской оперы, находившейся в доме его деда Апраксина. Обязанности директора театра были на него возложены, вероятно, потому, что он был большой театрал и сам подвизался на сцене в качестве любителя; жена его тоже была талантливая певица-любительница, обладавшая красивым сопрано. Впрочем, управление оперой было, по-видимому, не совсем удачно, и его близкие отношения к театру за-

кончились скандалом вследствие его непрошеного вмешательства в частную жизнь одной замужней артистки, чуть не доведшего его до дуэли с другим ее поклонником. В 1828 г. он заседал в комитете по сооружению в Москве храма Христа Спасителя, причем ему было вверено управление имениями, купленными в казну для храма.

Кроме пожалованных орденов и наград он за время своей 15-летней службы в Москве получил чин действительного статского советника, придворные звания камергера и церемониймейстера и денежную награду в 5 тыс. руб. Позднее, в 1846 г., ему был пожалован чин действительного тайного советника.

В 1833 г. А. М. Гедеонов переменил поприще своей деятельности:13 мая этого года был назначен и.д. (исполняющим должность) директора Императорских петербургских театров. Утвержденный в должности при производстве в тайные советники (31 дек. 1834 г.), Александр Михайлович Гедеонов в течение четверти века стоял во главе петербургской театральной дирекции и с 1842 г. распространил свою власть и на московские театры. Должность директора театров, стоявшая сравнительно невысоко на придворной иерархической лестнице, при нем достигла высших ступеней ее: 5 января 1835 г. повелено было считать директора "в числе вторых чинов двора и носить ему придворный мундир", а 26 августа 1847 г. повелено считать его уже "в числе первых чинов двора" и определено ему жалованье, положенное президенту придворной конторы.

Первые годы управления Гедеоновым Императорскими театрами были лучшим временем его деятельности. Гедеонов главное внимание обратил на сокращение расходов и поднятие театральных сборов, и уже 25 марта 1836 г. ему было объявлено "совершенное высокомонаршее благоволение за немаловажное сбережение в суммах по расходам дирекции на 1835 г. и значительное умножение сборов".

Александрийский театр в Санкт-Петербурге

В первый же год Александр Михайлович занялся реформой Театрального училища, а затем приобрел в собственность дирекции огромный дом против Александрийского театра, куда и перевел все театральные учреждения, помещавшиеся прежде в различных зданиях. Хозяйственно-административная часть при нем изменилась к лучшему. Гедеонов обратил также внимание на бесправное положение актеров и исходатайствовал артистам 1-го разряда за 20-летнюю службу потомственное почетное гражданство. Затем он выхлопотал выдачу пенсий вдовам и сиротам артистов. В благодарность за первую из вышеуказанных милостей актеры поднесли Гедеонову изящный серебряный позолоченный кубок, и, тронутый этим, директор пригласил их к себе на обед. Вообще первое время актеры были очарованы его приветливостью и простотою; к такому отношению они не привыкли при прежних директорах. С летами, однако, характер его испортился.

Желая поднять сборы, Гедеонов обратил в равной степени внимание на все подведомственные ему театры. Драматический театр был в большом пренебрежении при его предшественнике. Он стал посещать театр почти ежедневно, замечал успехи молодых артистов и поощрял их похвалой или материальным вознаграждением.

Русская опера до Гедеонова почти не существовала, так что, собственно, он положил ей основание. Отделив оперную труппу от драматической, он решил ставить по-русски большие оперы иностранных композиторов. Первым опытом была постановка оперы Мейербера "Роберт Дьявол", стоившая до 60 тыс. руб. Опыт благодаря трудам капельмейстера К. А. Кавоса оказался блестящим, и в сезон 1835 г. поставлены были оперы Мейербсра, Россини, Обера, Герольда. Вскоре после этого гениальный Глинка положил начало и самобытной русской опере: в 1836 г. была поставлена его "Жизнь за царя". В 1844 г. была восстановлена итальянская опера, после того как имели большой успех гастроли Рубини, певшего с русскими артистами. В этой опере Гедеонов дал возможность петербуржцам услышать лучших знаменитостей того времени: Виардо, Бозио, Тамберлика, Марио и др. Много внимания уделял он и балету. Вообще, время управления Гедеоновым петербургскими театрами было блестящим периодом в их истории по роскоши и изяществу постановки и составу исполнителей.

С течением времени Гедеонов совершенно охладел к драме и опере и все внимание обратил на балет, а в последние годы на французский театр. Балет достиг высокой степени процветания, и Петербург в этом отношении превзошел все европейские столицы, в особенности с приездом Тальони. Так как балет пополнялся воспитанницами Театрального училища, то Гедеонов обращал большое внимание на это учебное заведение и относился к его питомицам как добрый, чадолюбивый отец. При приеме поступающих в училище он обращал внимание на то, чтобы они были миловидны. "Если не будет талантлива, - говаривал он, - то чтобы мебель была красивая на сцене".

Некоторые современники называют Гедеонова глубоким знатоком театра, изучившим сцену всесторонне и добросовестно. Действительно, он чутко угадывал вкусы большинства публики, посещавшей театры, и умел ей угодить выбором пьес, но был далек от понимания истинного искусства. И если при нем поставлены были и "Ревизор", и оперы Глинки, то не он явился инициатором их постановки. Воспитанный на французской литературе, он, по свидетельству Куликова, плохо знал русскую литературу, по-русски писал неправильно и ничего не читал, кроме театральных рецензий в "Северной пчеле". У него были две страсти - карты и женщины.

В 50-х годах Александр Михайлович всецело был поглощен поздней страстью к одной из артисток французского театра и большую часть времени проводил за кулисами этого театра. В сущности, он уже только номинально стоял во главе театрального ведомства. Ему дали дослужить до юбилея, и 25 мая 1858 г. он был уволен от должности с пожалованием в обер-гофмейстеры.

"При всех своих недостатках и слабостях, - говорит Каратыгин, - он был действительно человеком доброй души, существенного зла он, конечно, никому из артистов не сделал, но мог бы сделать много доброго русскому театру, если б не увлекался своим чрезмерным самолюбием и умел укрощать свой строптивый и упрямый характер; самое его мягкосердечие было иногда некстати и заставляло его оказывать снисхождение людям, которые этого не заслуживали... Как бы то ни было, но большая часть артистов, служивших при нем, и особенно театральных чиновников с благодарностью о нем вспоминают". Однако нельзя сказать, чтобы он относился ко всем одинаково и умел ценить действительные таланты. Многие из первостепенных артистов не без основания жаловались на притеснения с его стороны; известный балетмейстер Дидло должен был выйти в отставку вследствие недоразумений с директором. Кроме того, у него, по словам Каратыгина, была слабость создавать таланты, которые, однако, не пользовались успехом у публики и только заграждали дорогу настоящим дарованиям, а по поводу его любовных похождений ходили анекдоты.

Последние годы своей жизни А. М. Гедеонов провел большей частью в Париже, куда он последовал за французской артисткой, и здесь же скончался в апреле 1867 г. Погребен на кладбище Pere Lachaise.

Гедеонов имел трех сыновей, младший из них - Степан Александрович - был впоследствии известный деятель театра, директор Эрмитажа и Императорских театров.

 

Дмитрий Петрович Бутурлин

1790-1849

Как и большинство дворян того времени, принадлежавших к высшему кругу, он получил хорошее домашнее воспитание. В отроческих годах он наезжал с отцом к известному общественному деятелю, писателю и издателю Н. И. Новикову, имение которого в Московской губернии находилось в соседстве с имением Бутурлиных. Быть может, этому знакомству Дмитрий обязан рано сказавшейся в нем любви к книгам.

15 февраля 1808 г. он поступил в Ахтырский гусарский полк корнетом. Два года спустя за отличие в Австрийском походе переведен в Кавалергардский полк. Дмитрий служил во 2-м эскадроне (Ершова), которому по жребию приходилось обратиться в запасной. Все хлопоты его о переводе в один из действующих эскадронов остались безуспешны, и 26 марта 1812 г. он перешел подпоручиком в свиту Е. И. В-ва по квартирмейстерской части - учреждение, впоследствии переименованное в Генеральный штаб.

В начале августа Бутурлин сильно заболел и потому не мог участвовать в Бородинском бою. Участие в разных арьергардных делах доставило ему чин поручика. 6 октября произошло Тарутинское сражение, положившее начало бегству "великой армии". Принимая участие в преследовании французов до Вильны, Дмитрий находился в сражении при Малоярославце и в деле при Вязьме. За отличие в последнем в кампанию этого года деле при Вильне он был награжден золотой шпагою и 24 декабря переведен тем же чином снова в Кавалергардский полк.

Наполеон на реке БерезинеС перенесением в следующем, 1813 г. войны за пределы России Бутурлин участвовал в делах при Гейерсберге, при Кульме и, наконец, в "битве пародов" под Лейпцигом (4 и 6 окт.), где был ранен и получил орден св. Анны 2-й ст. Несмотря на рану, он находился в авангардном деле при Рейне и 23 октября был произведен в штабс-ротмистры.

Кампания 1814 г. застает Бутурлина в рядах союзной армии; он принимает участие в авангардных делах в окрестностях города Труа и в сражении при Арси (8 и 9 марта), за что ему было объявлено высочайшее благоволение. Сражением при Фершампенуазе 13 марта и боем под Парижем 18-го, во время которого Бутурлин находился на аванпостах близ Эссона, закончились его походные труды.

По окончании боевой службы Дмитрий Бутурлин, юный штабс-ротмистр, украшенный военными орденами, посвящает себя военно-историческим трудам, причем вследствие полученного образования не будучи в состоянии литературно излагать свои мысли по-русски, пишет на французском языке. Первый его труд "Кампания 1799 г. в Италии" обратил, как говорят, на себя внимание Жомини.

25 января 1816 г. Дмитрий был назначен адъютантом к начальнику Главного штаба князю П. М. Волконскому. В том же, 1816 г. он подал князю "мемуар на французском языке", заключавший в себе теоретические соображения относительно обороны южной и западной границ России.

1 июля 1817 г. Бутурлин был назначен флигель-адъютантом и уже в чине ротмистра сопровождал государя на конгресс в Ахен. 13 марта произведен в полковники. В это время, задумав писать историю походов русских в XVIII столетии, он испросил разрешение собирать материалы в архиве Иностранной коллегии и в сотрудничестве с прикомандированным к нему отлично образованным офицером А. Корниловичсм составил четырехтомную "Историю походов россиян в XVIII ст." с приложением тома планов. И это сочинение было изложено Бутурлиным по-французски и переведено на русский язык А. Корниловичем.

Вскоре затем Бутурлин попал в Испанию в качестве военного представителя России. За отличное исполнение возложенных на него поручений 1 января 1824 г. он был произведен в генерал-майоры с назначением состоять по кавалерии, а 4 марта снова причислен к свите Е. И. В-ва по квартирмейстерской части.

30 июня 1824 г. состоялось назначение его генерал-квартирмейстером 1-й армии, главнокомандующим которой был граф Сакен. Бутурлин не спешил к месту своего назначения и значительную часть времени проводил в Петербурге. Между ним и графом Сакеном возникла переписка. Письма его заключают любопытные подробности о придворных и военных новостях. Сообщая своему начальнику о суде над декабристами, Бутурлин с удовольствием констатирует твердость нового правительства и его желание быть вполне беспристрастным. "Образ действия нового правительства, - пишет он, - отличается такой твердостью, искренностью, величием, что невольно возбуждает удивление. Все делается явно, на виду у всех".

Отступление "великой армии"

В Москве во время коронации Николая Павловича Бутурлин получил орден св. Анны 1-й ст. Возвратясь в Петербург, он просил графа Сакена продлить ему отпуск, указывая на необходимость окончить собирание материалов для задуманной им работы. Результатом занятий в архивах было появление в 1829 г. "Картины войн России с Турцией в царствование Екатерины II и Александра I", написанной по-французски и переведенной на русский язык Ф. Булгариным.

В конце 1829 г. Бутурлин подал в отставку, и 4 января 1830 г. уволен по домашним обстоятельствам от службы с мундиром и пенсионом. В августе того же года он уехал с семейством в Италию.

По возвращении из-за границы начинается его служба в гражданских чинах. Переименованный высочайшим указом 14 мая 1833 г. из генерал-майоров в тайные советники, 18 мая того же года он становится сенатором. В декабре 1840 г. назначен членом Государственного совета и в октябре 1843 г. - директором Публичной библиотеки с оставлением в прежних званиях.

Б это время им написана трехтомная "История смутного времени" - единственное сочинение, написанное автором на русском языке. 1 января 1845 г. он пожалован был орденом св. Александра Невского, а в следующем году произведен в действительные тайные советники,

Февральская революция 1848 г., низвергнувшая монархию во Франции, отголосок которой раздался по всей Европе, причинила немало тревоги и беспокойства нашему правительству, которое решилось оградить русское общество от революционных идей, не останавливаясь ни перед какими мерами, и открыто стало на путь реакции. Одним из сторонников таких крайних мер был Д. П, Бутурлин, выступивший даже с проектом закрытия университетов.

Реакция вылилась и достигла своего апогея в возникшем по инициативе барона М. А. Корфа "особом комитете". В поданной цесаревичу Александру Николаевичу докладной записке Корф настаивал на необходимости подвергнуть особой цензуре наши периодические издания, которые, "пользуясь малоразумием тогдашней цензуры, позволяли себе печатать бог знает что и по проповедуемым под разными иносказа-тельствами идеям могли сделаться небезопасными для общественного спокойствия". Подобная же записка "о либерализме, коммунизме и социализме, господствующем в цензуре и во всем министерстве народного просвещения", по внушению того же барона Корфа была подана государю бывшим попечителем московского учебного округа графом Строгановым.

Результатом этих докладов было учреждение в конце февраля особого временного комитета, облеченного самыми широкими цензурными полномочиями. 2 апреля комитет был преобразован в постоянное учреждение, состоявшее под председательством Бутурлина из статс-секретарей Корфа и Дегая и получившее название "негласного комитета 2 апреля". Членам комитета поручалось просматривать все вышедшие и уже подвергшиеся цензуре произведения печати, отмечать упущения цензоров и их начальства, т. е. министерства народного просвещения, и делать обо всем этом доклад государю.

Хотя об учреждении комитета не было сообщено в законодательном порядке, однако слух о нем быстро проник в общество, и, когда выяснился дух этого учреждения, среди литераторов и издателей распространилась настоящая паника. Люди различных направлений, взглядов и убеждений единогласно сходятся в оценке деятельности комитета, получившего по имени председателя название "бутурлиновского", и тех условий, в которые была поставлена наша печать, называя это печальнейшее время в истории нашего просвещения эпохой цензурного террора. "Бутурлин действует в качестве председателя какого-то негласного комитета по цензуре, - записал Никитенко в своем дневнике, - и действует так, что становится невозможным что бы то ни было писать и печатать". При таких условиях, чтобы оправдать самое существование комитета, его члены должны были обращать особое внимание не на "видимую цель автора, как то предписывалось неотмененным цензурным уставом, но на предполагаемую, и читать между строк". Впрочем, и сами члены комитета не сознавали ясно, в чем заключаются их обязанности. Сам Бутурлин "был в больших попыхах и признавался, что находится в затруднительном положении, ибо не может себе дать отчета, в чем должна состоять обязанность комитета, которого он был председателем".

Карикатура на отступающих французов

О характере Д. П. Бутурлина и его образе мыслей в эту эпоху свидетельствует следующий рассказ графини Блудовой. Отец рассказчицы, бывший в большой дружбе с Дмитрием Петровичем, под конец, в 1848 г., совершенно разошелся с ним в мнениях относительно цензуры, так как Бутурлин был сторонником самых крайних мер. Так, он предлагал вычеркнуть из акафиста Божьей Матери несколько строк, осуждающих дурных правителей, находя, что эти строки революционны. На замечание собеседника, что акафист сочинен св. Дмитрием Ростовским, которого никто не считал за революционера, Бутурлин не обратил внимания. Когда же из разговора выяснилось, что подобные же места можно найти и в Евангелии, он, переходя в шуточный тон, заметил, что если бы Евангелие не было так распространено, то и в нем следовало бы сделать необходимые цензурные поправки.

5 апреля 1849 г. Д. П. Бутурлин получил алмазные знаки к ордену св. Александра Невского, а 9 октября его уже не было в живых. Он погребен в Духовской церкви Александро-Невской лавры.

Военно-исторические сочинения Бутурлина не имели научного значения и давно всеми позабыты; но "бутурлиновский" комитет, незавидно прославивший его имя, нанес чувствительный ущерб русскому просвещению.

 

Сергей Николаевич Тургенев 1-й

1793-1834

отец писателя Ивана Сергеевича, происходил из старинного рода тульских и орловских дворян. Прадед его был кавалергардом в 1726 г. и позднее бригадиром, а отец служил в Семеновском полку. Сергей Тургенев родился в родовом имении с. Тургеневе, Чернского уезда, Тульской губернии, в 18 верстах от с. Спасского-Лутовинова; у отца его было всего только 140 душ крестьян.

Медаль "В память Отечественной войны 1812 г."В 1810 г. шестнадцатилетний Сергей Тургенев поступил на службу юнкером в Кавалергардский полк, а через год был произведен в эстандарт-юн-кера. Он участвовал в Бородинском бою, где "храбро врезался в неприятеля и поражал оного с неустрашимостью", причем был "ранен картечью в руку", и награжден знаком отличия Военного ордена. В кампании 1813 г. Сергей не принимал участия, он оставался в России при резервных эскадронах, которые тогда формировал генерал Кологривов. За это время он был произведен (21 окт. 1812 г.) в корнеты, а через год - в поручики.

В марте 1814 г. с резервным эскадроном Сергей Тургенев был командирован за границу для присоединения к полку. Он встретил полк только 30 июня в Саксонии на обратном походе из Франции и вместе с полком возвратился в Россию.

В ноябре 1815 г. Тургенев был уволен в отпуск в Орловскую губернию и здесь через два месяца женился на Варваре Петровне Лутовиновой, богатой владелице населенных имений в губерниях Курской, Калужской, Орловской, Тульской и Тамбовской, доставшихся ей после дяди, перед тем скоропостижно умершего, у которого она жила с 1810 г.

Сергею было в то время всего 23 года; "он был очень хорош собой: удивительные темные глаза, смелые и мужественные... взгляд какой-то русалочий, светлый и загадочный; чувственные губы и едва заметная усмешка". Одна немецкая владетельная принцесса высказала раз Варваре Петровне, что она "после императора Александра I не видала никого красивее ее мужа".

Лутовинова была на 6 лет старше своего мужа. Невысокого роста, сутуловатая, смуглая брюнетка с большим носом, под старость сизым, с лицом, попорченным оспой, она была очень нехороша собой: большие черные глаза, загоравшиеся злым блеском, не только не красили ее лица, но придавали ему еще неприятное выражение. Зато она была единственной наследницей большого лутовиновского состояния, заключавшегося в нескольких тысячах крепостных душ, и хорошо понимала, что муж любил не ее, а ее состояние, что она была для него выгодной партией... При некрасивой наружности Лутовинова обладала еще и очень тяжелым характером, хотя, говорят, была "умна и обаятельна", когда этого хотела.

После женитьбы Сергей Тургенев, просрочив отпуск, вернулся в полк и 9 августа 1817 г. был произведен в штабс-ротмистры, через год - в ротмистры, а 20 октября 1819 г. переведен подполковником сверх комплекта в Екатеринославский кирасирский полк, стоявший на юге.

В 1816 г. 4 ноября родился старший сын Тургеневых Николай; 28 октября 1818 г. - второй, Иван, будущий писатель; третий и последний сын, Сергей, родился 18 марта 1821 г. (эпилептик; он умер в 18 лет). В том же году С. Н. Тургенев вышел в отставку полковником и поселился с семьей в с. Спасском-Лутовинове Мценского уезда.

Жизнь в Лутовинове протекала так же, как и в большей части богатых "дворянских гнезд" того времени: многочисленная дворня, свой оркестр, свои певчие и театр, частые гости со всего уезда и постоянно менявшиеся гувернеры у детей - всякие швейцарцы и немцы сомнительного качества... Иван Тургенев рано выучился у них французскому языку, но узнал и полюбил русскую литературу только благодаря крепостному камердинеру матери, с увлечением читавшему "Россияду" Хераскова. Все домочадцы, начиная с детей, много терпели от жестокости Варвары Петровны и вспыльчивости Сергея Николаевича. Долго наблюдая сцены деспотизма матери над крепостными, Иван Тургенев всю жизнь помнил впечатления молодости и сознавался, что он "вырос среди побоев и истязаний". "Драли меня, - рассказывал он, - за всякие пустяки чуть не каждый день..." Сергей Николаевич мало этим интересовался; жизнь в Спасском доставляла гораздо более удовольствий мужу, чем жене: она хорошо знала его наклонности. Иван Тургенев не часто вспоминал своего отца, но когда это случалось, с полной искренностью определял преобладавшую черту его характера: "Отец мой был великий ловец перед Господом..."

В начале 1827 г. Тургеневы переехали в Москву, где купили себе дом на Самотеке. Вероятно, здоровье Сергея Николаевича требовало постоянного лечения, к тому же дети подрастали, и их нужно было помещать в учебные заведения. Известно, что Иван Тургенев был сначала отдан в пансион Вейденгаммера, затем жил у директора института Краузе и, наконец, в 1833 г. поступил в Московский университет.

Лето этого года Тургеневы жили на даче около Донского монастыря, против Нескучного сада, по крайней мере, так говорит Тургенев в своей повести "Первая любовь"; в герое рассказа писатель изобразил своего отца, и, по словам автора, в повести этой "нет ни одной строчки придуманной".

Между тем старший сын Тургеневых Николай поступил в военную службу в Петербурге; туда же в начале 1834 г. переехала и вся семья. "Через полгода отец мой, - говорит Иван Тургенев в повести "Первая любовь", - скончался от удара в Петербурге, куда только что переселился с матерью и мною".

Кроме приведенных выше, других сведений об С.Н. Тургеневе как о человеке не имеется, а потому будет не лишним посмотреть, каким именно пытался изобразить отца сын-писатель в своей повести.

Высокого роста, красивый, сильный и смелый, презиравший робких людей, прекрасный наездник, он был человеком, полным сил, жаждущим и торопящимся жить и умеющим пользоваться благами жизни... "Сам бери, что можешь, - говорил он сыну, - а в руки не давайся, самому себе принадлежать - в этом вся штука жизни... А знаешь ли, что может дать свободу человеку? Воля, собственная воля; и власть она даст, которая лучше свободы. Умей хотеть - и будешь свободным, и командовать будешь..." Если Сергей Николаевич Тургенев был действительно таким, каким изображен герой повести, - он был полной противоположностью своему знаменитому сыну, которому именно и не хватало того, в чем, по убеждению отца, была вся "штука жизни"...

 

Василий Васильевич Шереметев 2-й

1794-1817

Василий Васильевич ШереметевИз эстандарт-юнкеров Кавалергардского полка. В октябре 1812 г. был произведен в корнеты, через год - в поручики, а в октябре 1817 г. - в штабс-ротмистры.

В том же, 1817 г. Василий Шереметев был убит на дуэли камер-юнкером графом А. П. Завадовским.

Обстоятельства, вызвавшие эту дуэль, были следующие: Шереметев увлекся известной тогда балериной Истоминой, которая около двух лет была у него на содержании и жила с ним на одной квартире. В ноябре 1817 г. между ним и Истоминой произошел разрыв. Истомина уверяла, что она "давно намеревалась, по беспокойному его характеру и жестоким с нею поступкам, отойти от него"; некоторые лица из высшего петербургского общества предполагали наоборот, что Шереметев, "по юным летам своим, вероятно, ничем другим пред нею не провинился, как тем, что обмелел его карман".

Как бы то ни было, Истомина 3 ноября переехала от Шереметева на отдельную квартиру, а 5 ноября из театра отправилась к графу Завадовскому вместе с Грибоедовым, квартировавшим тогда у Завадовского. Об обстоятельствах этого визита Истомина на следствии показала, что, "когда она была 5-го числа, в понедельник, в танцах на театре, то знакомый как ей, так и Шереметеву ведомства госуд. Коллегии иностр. дел губ. секр. Грибоедов, часто бывший у них по дружбе с Шереметевым и знавший о ссоре ее с ним, позвал ее с собою ехать к служащему при театральной дирекции д. ст. сов. кн. Шаховскому, к коему по благосклонности его нередко езжала, но вместо того завез ее на квартиру Завадовского, но не сказывая, что его квартира, куда вскоре приехал и Завадовский, где он, по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает, но согласия ему на то объявлено не было, с коими посидевши несколько времени, была отвезена Грибоедовым на свою квартиру".

По этому поводу Грибоедов показал, что он Истомину "пригласил ехать единственно для того только, чтоб узнать подробнее, как и за что она поссорилась с Шереметевым, и как он жил до сего времени за неделю па квартире гр. Завадовского, то и завез на оную, куда приехал и Завадовский, но объяснялся ль он ей в любви, не помнит, но после отвез в ее квартиру".

Завадовский сначала утверждал, что он "ее в театре на лестнице лично приглашал к себе, когда она оставит Шереметева, побывать в гостях у него, но с кем она приехала к нему, не знает и о любви, может быть, в шутках говорил и делал разные предложения", но на очной ставке с Грибоедовым он взял назад свое показание и заявил, что он "ошибся, принявши визит Истоминой на свой счет".

Рассказывали, что Истомина, опасаясь Шереметева, просила Грибоедова ждать ее с санями у Гостиного двора, куда балерина приехала в театральной карете. На третий день после этого приключения Шереметев просил прощения у Истоминой и звал ее к себе, а когда она стала выражать свое прежнее желание "ехать к кн. Шаховскому", то Шереметев, подобно Грибоедову, под этим самым предлогом завез се к себе и грозил застрелиться, если она не останется у него. Видя Шереметева "в таком чистосердечном раскаянии и не желая довести до отчаяния", Истомина согласилась на его предложение. В течение двух следующих дней Шереметев замучил Истомину расспросами о том, не была ли она у кого-нибудь во время их ссоры, причем грозил застрелить уже ее.

Вынудив у Истоминой признание о ее визите Завадовскому, Шереметев вызвал его на дуэль. Правда, секундант и друг Шереметева лб.-гв. Уланского полка корнет Якубович утверждал, что причиною дуэли был какой-то "поступок Завадовского, не делавший чести благородному человеку", но разъяснить эти слова отказался, ссылаясь на обещание хранить тайну, данное им умиравшему Шереметеву, а от очной ставки с Завадовским уклонился, прося "пощадить его, не дав случая видеть убийцу друга его и виновника всех его несчастий".

Вообще подробности поединка не были вполне выяснены, потому что оба - Завадовский и Якубович - старались всячески выгородить прочих участников дуэли. В Петербурге носились слухи, что дуэль была предположена двойная и что Якубович посоветовал Шереметеву вызвать Грибоедова, а сам обещал стреляться с Завадовским; Грибоедов будто бы, наоборот, предложил Шереметеву стреляться с Завадовским, а сам сделал вызов Якубовичу. Дуэль между Грибоедовым и Якубовичем, состоявшаяся в Тифлисе осенью 1818 г., как бы подтверждает эти слухи.

Официальное следствие, производившееся Кавалергардского полка полковником Ланским 3-м совместно с полицмейстером полковником Ковалевым, выяснило только, что 9 ноября в 4 часа дня Шереметев с Якубовичем приехал к Завадовскому и потребовал от него "тот же час драться насмерть". Завадовский просил дать два часа срока, для того чтобы пообедать, и тогда Якубович решил отложить дуэль до 10 ноября. На другой день в 9-м часу утра Шереметев и Якубович приехали снова к Завадовскому для переговоров о дуэли, причем Шереметев, как и накануне, говорил, что он "ничем не обижен", но что поединок должен быть смертельным, потому что он "клятву дал".

Якубович, правда, опровергал показания Завадовского о суровых условиях дуэли и о клятве Шереметева, но эти показания были подтверждены гвардейской артиллерии подпоручиком бароном Строгановым, бывшим в то время у Завадовского. Завадовский тщетно старался успокоить Шереметева и отклонить его от дуэли, просил, между прочим, у него письменного вызова. Барон Строганов также не мог убедить Шереметева в бесцельности поединка.

10 ноября дуэль не могла состояться потому, что для нее не выбрали еще места, а 11-го - вследствие снежной погоды. Только в понедельник 12 ноября в два часа дня противники съехались на Волковом поле. Барьер был сделан на 18 шагах, и было условлено, что, кто первый выстрелит, тот должен подойти к барьеру. Завадовский и Якубович отрицали присутствие секундантов; но молва называла свидетелями дуэли Грибоедова, лейб-гусара Каверина и доктора Иона.

Кофейня в парке

Шереметев выстрелил первый, выведенный, по словам Якубовича, из терпения медленностью Завадовского, и оторвал пулею край воротника у сюртука противника. При этом Шереметев, по словам Завадовского, повторил, что если этот последний не попадет, то он по нем стреляет вновь. Тогда Завадовский ради самообороны вынужден был стрелять в Шереметева. Согласно не совсем достоверным рассказом о дуэли, находящимся в "Воспоминаниях" Пржецлавского, Завадовский стрелял сначала нарочно мимо и предлагал примирение, от которого Шереметев, одно время колебавшийся, отказался по настоянию Грибоедова.

По данным, добытым следствием, Завадовский, бывший отличным стрелком, целился очень долго, сделал два раза вспышку на полке и один раз осечку и только после этого выстрелил в Шереметева. Пуля попала в бок, а по другим сведениям - прошла через живот и засела в левом боку. Шереметев тотчас упал, но потом поднялся на ноги, пока его не положили для перевязки, которую, как утверждал Якубович, желая, вероятно, выгородить присутствовавшего при дуэли врача, он сделал раненому сам. По совершенно неправдивому известию "Записок" Н. Н. Муравьева, Якубович после окончания поединка между Шереметевым и Завадовским "с досады" выстрелил в последнего и прострелил ему шляпу. Якубович отвез Шереметева на его квартиру, где последний и умер 13 ноября в шестом часу пополудни. Он был погребен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Говорили, что отец Шереметева просил государя не подвергать Завадовского наказанию, и император Александр Павлович, выслушав объяснения Завадовского, признал, что убийство Шереметева было совершено "в необходимости законной обороны". Завадовский был отправлен за границу, а Якубович переведен на Кавказ.

 

Николай Николаевич Тургенев 2-й

1795-1881

На 17-м году, как и старший брат, поступил на службу юнкером в Кавалергардский полк. Оба брата служили в одном эскадроне, вместе участвовали в Отечественной войне и в Бородинском бою, в числе первых "храбро врезались во фронт неприятеля", за что и награждены знаком отличия Военного ордена, в один и тот же день (21 окт. 1812 г.) произведены в корнеты и перечислены в резервные эскадроны, а годом спустя - в поручики. 6 ноября 1816 г. Николай Тургенев был уволен от службы по болезни штабс-ротмистром.

А. А. Фет познакомился с Н. Н. Тургеневым, когда ему было уже далеко за 60 лет; когда-то "ломавший подковы", он и теперь казался "могучим стариком"; веселый, остроумный и общительный, он был любим всеми соседями и знакомыми. Фет называет его "милейшим стариком, незабвенным здравомыслом" и т. п., а граф Л. Н. Толстой однажды на похвалы Фета тоже воскликнул: "Он прелесть!"

После смерти (в 1834 г.) брата Сергея Николаевича Тургенев в течение более 10 лет был главным управляющим у его вдовы, матери знаменитого романиста. "Главным лицом в доме, - говорит в своих воспоминаниях Колонтаева, - был родной брат ее мужа Н. Н. Тургенев; он управлял ее имениями и заведовал всеми делами, хотя полновластным хозяином не был, потому что все делалось по инициативе Варвары Петровны". Незадолго до смерти Варвары Петровны (в 1850 г.) Н. Н. Тургенев навлек на себя ее неудовольствие женитьбою на одной из ее горничных. Он оставил Спасское-Лутовиново и переселился в свое маленькое именьице Сухово Карачевского уезда.

Аллея в дворянском поместьеВесной 1858 г. Иван Тургенев, к тому времени уже автор "Записок охотника", обратился к дяде Николаю Николаевичу с предложением принять на себя труды по управлению всеми имениями, так хорошо ему знакомыми. В это время Николай Николаевич был уже второй раз женат "на совсем молоденькой женщине, более годившейся ему во внучки", и имел от нее двух дочерей.

И. С. Тургенев говорил Николаю Николаевичу: "Не беспокойся, дядя, твои дети - мои дети, и мое состояние - их состояние", и в виде обеспечения выдал дяде вексель на 20 тыс. руб.

Переселившись в Спасское, старик Тургенев зажил здесь полным хозяином; племянник приезжал сюда гостем, отношения его с дядей были прекрасные. Иван Сергеевич был чрезвычайно внимателен и с домашними дяди, выписывал для них газеты и журналы, подарил им рояль, снисходительно выслушивал их безыскусственное пение... Фет, братья графы Толстые и другие соседние помещики были частыми гостями у Николая Николаевича, а в день именин старика и его жены в Спасском бывал "пир горой", с фейерверком на лугу, устраивавшимся по старой памяти бывшими дворовыми.

Первое время И. С. Тургенев был, по-видимому, доволен управлением дяди, но уже с 1864 г. начались между ними недоразумения из-за денежных расчетов, доходности имений и отчетности по управлению. Поселившись в Бадене, Иван Сергеевич стал все чаще и настойчивее требовать присылки денег и указывать на недостаточность доходов с имений. В конце 1864 г. И. С. Тургенев обращался к П. В. Анненкову с просьбою подыскать ему управляющего, "так как дядя стареет и путает все дела".

Когда в 1867 г. Тургенев нашел управляющего и предписал ему принять от дяди управление так, как тот пожелает ему сдать, не требуя ни в чем отчета, Николай Николаевич, по рассказу Фета, "громко рыдал каждый раз, когда в речах касался грозящей ему сдачи управления не лично Ивану". 20 мая того года он оставил наконец Спасское, получив предварительно "изъявление благодарности" от племянника в "Московских ведомостях" и обещание пенсии в 1 тыс. руб. в год.

В начале 1872 г. брат сообщил И. С. Тургеневу, что престарелый их дядя ослеп и помещен в больницу. Иван Сергеевич в ответ на это писал: "Картина Н. Тургенева - слепого, в больнице, возбудила во мне жалость... все-таки я глубоко любил его - и не могу я не дорожить этим прошедшим... Как же не сострадать к своему ближнему - и кто из нас безгрешен; кто имеет право строго судить другого..."

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru