Кавалергардский полк от Николая I до Николая II

Часть III

ладимир Петрович Шелашников

1818-1843

из дворян Тверской губернии. В службе в кавалергардах с 25 октября 1836 г. с определением в Школу и 28 января выпущен корнетом в свой полк. В 1842 г. произведен поручиком.

Зимою 1843 г. Владимир Шелашников был командирован на Кавказ и 3 марта писал из Москвы своему другу А.Н. Муравьеву, что едет в Сергиеву лавру говеть. "Я до крайности доволен, что побывал в лавре, но признаюсь, что ехал туда неохотно: не смел не последовать совету владыки, зато теперь благодарен остаюсь ему чрезвычайно: дни, которые я провел там тихо и уединенно, много меня успокоили. Нечаев, узнав мое намерение ехать к Троице, рад был случаю исполнить долг и поехал со мною и говел усердно, лучше гораздо меня, потому что до последнего дня сердце мое было совершенно закрыто, несмотря на мои старания чтением и молитвою умягчить его. Время наше, свободное от богослужения, проводили мы или у настоятеля, беседуя, или дома, читая Седьмицу и другие степенные книги, а потому ты можешь судить, что наружно говели мы очень хорошо, а внутренне же всякий знает про себя".

"Через несколько часов, - писал Шелашников 12 марта, - выезжаю из Москвы к месту моего назначения; стою, так сказать, пред дверьми моего поприща на Кавказе; не знаю, что-то меня там ожидает, но признаюсь чистосердечно, что за исключением сожаления о друзьях и некоторых родных, нимало не раскаиваюсь, что еду туда. За всем тем мне грустно покидать Москву: расставаясь с нею, мне кажется, что разрываю последнее звено, связующее меня с родными и близкими, и что с этим вместе делаюсь совершенно другим человеком..."

29 марта он был в Ставрополе и узнал, что назначен в южный Дагестан или, как приписывал его друг Нечаев, "к черту на кулички. В великую субботу приехал в Тифлис, откуда в первый день праздника писал: "Нынешний день встретил я впервые после четырех лет в церкви и все-таки не так, как бы мне хотелось (просто, не по наряду), а то и здесь парад, все военные и гражданские чины в здешней соборной церкви... Слухи насчет войны носятся самые дурные; говорят, что дел у нас почти вовсе не будет, но Нейдгарт такой милый человек, что обещал, как скоро где начнутся дела, а в нашем отряде будет смирно, перевести нас туда и дать способ сделаться героями. Вообще, любезный друг, о себе ничего вперед не знаю и не хочу знать, а полагаюсь на волю провидения".

Последнее письмо Владимира Шелашникова было от 13 июля из лагеря под Кумухом: "Чувствую, cher Andre, что я заслужил, чтоб меня выбранили да выругали на чем свет стоит за то, что с выезда из Тифлиса ни разу к тебе не писал. Дело в том, что здесь большие затруднения писать письма: отсылают их с казенными бумагами очень неохотно, придут сказать за полчаса, что сейчас отходит нарочный, так что к отцу и матери успеваешь написать только несколько строк; нынче, например, я уже ни к кому, кроме тебя, написать не успею; но я раскаиваюсь, что не писал дорогою из Тифлиса в отряд. А было что рассказать, например, как заехал я к одному хану в гости, чрез какие прелестные проезжал места, какие любопытные видал вещи дорогою, например вечные огни в Баку и баядерки в Шемахе; последнее тебя пугает, успокойся, я только смотрел на них, но рукам воли не давал. Хан так насмешил, что не могу не рассказать тебе его ответа на вопрос мой через переводчика о его здоровье; он отвечал, что нос его жирен, умственные способности в порядке, а естественные нужды исправляет хорошо... (Далее следует описание природы.) Извини, что не стану продолжать описания: к нам в палатку набилось человек двадцать и мешают все писать, уйти же некуда. Нечаев, Аверкиев, Глебов (Конногвардеец Владимир Нечаев, товарищ по выпуску Шелашникова; преображенец Дмитрий Аверкиев, убит вместе с Шелашниковым; конногвардеец Михаил Глебов, одного выпуска с Шелашниковым (был секундантом Мартынова в поединке его с Лермонтовым), убит 28 июля 1848 г. при ауле Салты) - кланяются; не пишут оттого, что: Нечаев (отправляется) - будто бы на пикеты; Аверкиев - будто бы на ведеты (ведеты - ближайшая к противнику цепь конных сторожевых и разведывательных постов); Глебов - ленив".

В конце августа Шамиль, собрав около 10 тысяч человек, двинулся к Унцукулю и по дороге уничтожил отряд полковника Веселицкого. 31 августа горцы овладели Унцукулем, а отряд майора Коссовича очистил аул Харачи, имевший важное стратегическое значение.

Для овладения Харачами направлен был отряд из четырех рот апшеронцев под командою майора Зайцева с приказанием "овладеть Харачами во что бы то ни стало, для чего выбить оттуда мюридов штыками". Шелашников, князь Черкасский, Аверкиев и Нечаев получили позволение присоединиться к отряду Зайцева.

Наскучив долгим бездействием, все они с радостью ожидали первого дела и боялись только, чтоб деревня не сдалась без выстрела. Шелашников и князь Черкасский были необыкновенно веселы; но Аверкиев, незадолго перед тем получивший известие о смерти любимой сестры, казалось, предчувствовал и свою судьбу. "Не шутите, - говорил он, - кто знает, что может случиться... и все ли мы вернемся?!" "Какая тут опасность, - возразил Шелашников, - уж не прикажешь ли плакать?" Князь в свою очередь уверял, что дела не будет, потому что он несчастлив...

В три часа ночи на 1 сентября отряд, сохраняя глубокую тишину, потянулся по узкой тропинке на гору, за которой лежит селение Харачи. Он благополучно поднялся на вершину горы, в половине пятого двинулся далее, когда начало рассветать. В это время в деревне раздался крик муллы, призывавшего мусульман к утренней молитве; но вдруг войска наши были замечены: горцы, суетясь и бегая, подняли страшный шум.

Между тем человек 40 самых отчаянных подбежали на полуружейный выстрел к селению; вслед за ними подошли две штурмовые колонны, состоявшие из 2-й гренадерской и 5-й рот Апшеронского полка. При них или, вернее сказать, впереди них находились гвардейские офицеры. Князь Черкасский все еще шутил и не верил, что будет бой. Шелашников был совершенно спокоен. Он шел как будто на прогулку. Один Аверкиев грустил. Он простился с товарищами и вместо шашки вооружился огромным кинжалом.

Первый натиск был быстр и удачен. Солдаты, предводимые храбрыми офицерами, вмиг овладели каменной оградой и крайними домами и перекололи там оборонявшихся; но в то время, когда наши колонны дробились по селению для штурма каждой сакли, неприятель производил самый убийственный огонь из других домов и башен, так что менее чем в полчаса в числе других пали майор Зайцев, гвардии поручики Шелашников, Аверкиев и Черкасский, а поручик Нечаев ранен в левую руку, впрочем неопасно. Когда офицеры были перебиты и строй ослаблен выносившими раненых, тогда неприятель, бросившись в шашки, без труда опрокинул штурмовавшие колонны... При поспешном отступлении отряда тела убитых остались в руках горцев, которые обыкновенно раздевают трупы донага; следовательно, не было никакой возможности отыскать тела убитых молодых людей...

"Я получил твое письмо, - писал Нечаев 19 марта 1844 г. с Кавказа Муравьеву. - Благодарю тебя за память и за дружбу - она же требует от меня тех горестных подробностей, которые я мало знаю и мало помню, потому что сам был в прескверном положении, но если ты непременно хочешь и если можно верить человеку, рассказывающему давно виденный страшный сон, из которого он помнит нечто несвязное, неясное и выводит свои заключения, то вот что могу я тебе сказать.

Из двух рот, которые ходили на штурм аула, я был в одной с Черкасским, в другой был Аверкиев и наш бедный Шелашников; я был ранен почти прежде всех; передо мною упал только Зайцев; меня оттащили, потом я встал и с помощью двух солдат пошел в гору; не успел я отойти, как началось отступление, и все, что я помню, на половине горы упав от усталости, - это белую фуражку: по справкам после оказалось, что это был наш Владимир, раненный в ногу и отступавший во время сильного преследования.

Остальное ты, верно, и сам отгадаешь; я помню крик: "Изрубили, изрубили", но кого - нас было так много, - я не знаю, и в этом общем смятении, в виду этих картин, и сам раненный, я разобрать ничего не мог; верно только, что никого из бывших в этом деле в плену нет: все справки через лазутчиков были сделаны, и все тщетно..."

Сергей Дмитриевич Безобразов

1801-1879

из дворян Владимирской губернии, сын статского советника. Воспитывался в частном учебном заведении; в службу вступил 8 мая 1817 г. юнкером в Кавалергардский полк; через год уволен по болезни в отставку и тогда же поступил в лб.-гв. Подольский кирасирский полк; 16 октября того же года произведен корнетом; в 1820 г. назначен адъютантом к великому князю Константину Павловичу; в 1822 г. произведен поручиком, в 1829 г. - штабс-ротмистром.

По словам современников, Сергей Безобразов отличался умом и образованием, что давало ему возможность играть видную роль, будучи адъютантом при цесаревиче в Варшаве. Жил он в Бельведерском дворце и, вероятно, по этой причине, а также потому, что считался "одним из красивейших мужчин своего времени", был назван Аполлоном Бельведерским. "При его любезности, ловкости, умении танцевать немудрено было ему сводить всех полек с ума". В числе таковых была и Т. И. Радзивилл (первая жена А. И. Чернышева)...

Польское восстание изменило весь строй веселой и беспечной жизни в Варшаве. В день восстания Безобразов был в театре, куда один из заговорщиков, Добровольский, вошел с саблею наголо и закричал: "Поляки, к оружию, режут нас русские!" Безобразов, сидевший на крайнем кресле около той двери, в которую вошел Добровольский, встал, накинул шинель и направился к выходу, и когда Добровольский дерзко его остановил, то так сильно его толкнул в плечо, что тот отшатнулся и очистил дорогу к выходу. В деле при Калушине (5 февр. 1831 г.) он состоял при графе Толе, а под Гроховом - при цесаревиче и награжден орденом св. Владимира 4-й ст. с бантом; затем участвовал в деле при Ендржеве; в сражении под Остроленкою состоял при графе Дибиче и участвовал в обороне Вильны. За Польскую войну получил золотую шпагу.

По кончине цесаревича назначен 25 июня 1831 г. флигель-адъютантом и в том же году произведен ротмистром.

В ноябре 1833 г. Сергей Безобразов женился на дочери князя Хилкова, фрейлине императрицы Александры Федоровны; свадьба была в Зимнем дворце. Когда была объявлена свадьба Безобразова, то Пушкин в письме к жене замечает: "Безобразов умно делает, что женится на кн. Хилковой. Давно бы так. Лучше завести свое хозяйство, нежели волочиться весь свой век за чужими женами..."

В 1834 г. Сергей Безобразов был командирован на Кавказ, участвовал в экспедиции генерала Вельяминова и 3 октября ранен пулею в правую ногу. В 1835 г. участвовал в экспедиции Вельяминова против шапсугов и произведен за военное отличие в полковники. "Командуя в течение двух лет то авангардами, то всею кавалерией в отрядах Вельяминова, он целым рядом блистательных дел составил себе громкое военное имя. Всегда в высокой белой папахе, на белом коне, всегда впереди атакующей кавалерии, он увлекал своей отвагою линейных казаков, которые умели дать настоящую цену удачи и храбрости. Его так и звали казацким Мюратом. Двухлетние походы доставили ему орден св. Анны на шею, чин полковника и командование Нижегородским полком, но надо сказать, что вместе с производством он был отчислен от свиты и перестал носить флигель-адъютантские аксельбанты".

Нижегородский полк он получил в запущенном виде. "Это наследие не смутило, однако, Безобразова, человека, одаренного большим жизненным опытом... Принадлежа к категории редких офицеров, умеющих сочетать показную сторону службы с теми боевыми требованиями, которые предъявляет война", он быстро привел в порядок обмундирование, полковой лазарет и общее санитарное положение полка. Вместе с тем без крутой ломки, отдавая дань времени, он привел на высоту тогдашних требований шагистики и пеший строй полка.

Менее чем через год командующий Кавказским корпусом барон Розен, осмотрев учебный дивизион нижегородцев из собранных по 40 человек с эскадрона, отдал в приказе: "В пешем строю люди мною найдены отлично выправленными по новой форме; в учении как в ружейных приемах и прочем была вся возможная правильность; все движения и построения были произведены с надлежащей точностью и быстротою; церемониальный марш отлично хорош, шаг верен. Гг. офицеры знают пеший строй весьма хорошо; в построениях сомкнутым фронтом, равно как и в стрелковом деле, не было ни одной ошибки. В конном строю лошади найдены в надлежащей доброте и в хорошем теле, посадка людей весьма хороша и правильность в езде соблюдена..." К смотру государя полк представился в отличном состоянии, и Безобразов удостоился получить "особенное высочайшее благоволение".

В первый же год своего командования С. Д. Безобразов учредил военную школу для кантонистов и для детей грузинских помещиков. Эта школа служила не только образовательным целям, но и политическим, так как местные дворяне стали охотно посылать своих детей, которые изучали русский язык и сближались с русскими.

В 1841 г. и ранее Безобразов участвовал в нескольких экспедициях - против набегов лезгинцев и нуховцев. Головин в донесении своем военному министру об осмотре Лезгинской линии писал: "Проезжая Джарскую область не далее как в сентябре прошлого года, я везде встречал угрюмые, недовольные лица жителей; в нынешнем году от Елису до Белокан меня встречали везде с непритворною радостью... Должно надеяться, что спокойствие и порядок, восстановленные деятельным и благоразумным управлением полковника Безобразова, дадут отличные результаты". Такого высокого мнения об офицере был и князь Чернышев, ревизовавший в 1842 г. Кавказ.

С появлением Безобразова в штаб-квартире нижегородцев на Карагач "легла печать какого-то особого, словно праздничного настроения, и туда стала съезжаться чуть не половина Тифлиса. Домашние танцы, спектакли, пикники, охота с борзыми собаками и ястребами сменялись военными забавами: джигитовкой, маневрами, примерными штурмами, и все это заканчивалось пиршествами... Опять начались и забытые поездки к грузинским князьям, на которые Безобразов смотрел не только как на развлечение, но видел в них средство к изучению быта, обстановки и. местных условий края". Однако должно отметить, что эта широкая жизнь создала серьезные затруднения преемникам Безобразова...

В мае 1842 г. он был произведен за военные отличия в генерал-майоры и назначен начальником правого фланга Кавказской линии; в этой должности пробыл год. В 1845 г. участвовал в Даргинской экспедиции и награжден орденом св. Анны 1-й ст. В следующем году назначен состоять при 2-й кавалерийской дивизии, а еще через год - командиром варшавских улан.

Прокомандовав уланами около полутора лет, С. Д. Безобразов в октябре 1848 г. был перемещен командиром Кавалергардского полка.

Один из однополчан так отзывается о нем: "Сын богатого помещика, адъютант вел. кн. Константина Павловича, а после его смерти флигель-адъютант, прекрасно воспитанный, умный, красивый, имевший успех в высших кругах общества, в которых постоянно вращался, был совершенно иного типа, нежели три его предшественника. Командуя полком и другими частями на Кавказе, он не мог считаться знатоком кавалерийского дела. Но в продолжение короткого командования лб.-гв. Уланским полком настолько ознакомился со своими обязанностями, что уже приняв наш полк, командовал им не хуже других и, как ловкий человек, всегда сам себя и полк умел хорошо показать. И сравнивая его с другими гвардейскими командирами полков, можно смело сказать, что если бы пришлось послать какого-нибудь командиpa в Париж или Вену, то, наверное, Безобразов был бы самым представительным". По свидетельству того же однополчанина, командир "был вспыльчив, но немедленно справедливость брала у него верх". Вообще он был вполне светским и вежливым человеком.

В декабре 1851 г. С. Д. Безобразов был назначен командиром 1-й бригады гв. кирасирской дивизии; в следующем году произведен в генерал-лейтенанты с оставлением в прежней должности. В 1854 г. назначен начальником 7-й кавалерийской дивизии. В августе 1860 г. пожалован в генерал-адъютанты и вскоре назначен командиром 4-го корпуса. В следующем году произведен в генералы от кавалерии. Через три года ему пожалован был на Кавказе участок земли в 300 десятин.

Скончался С. Д. Безобразов 6 декабря 1879 г. и похоронен в Москве на Даниловском кладбище, где стоит большой мраморный памятник, осененный двумя старыми липами.

Граф Анатолий Владимирович Орлов-Давыдов 2-й

1837-1906

родился в Петербурге, воспитывался дома. В службу вступил 15 января 1855 г. в 4-й дивизион Кавалергардского полка юнкером, спустя год - корнетом.

В январе 1859 г. назначен для особых поручений к главнокомандующему Кавказской армией; участвовал в Дагестанской экспедиции князя Барятинского и награжден орденом св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом; участвовал во взятии Гуниба и пленении Шамиля и награжден орденом св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом. В апреле того же года произведен поручиком, прикомандирован к 20-му стрелковому батальону; в январе 1860 г. переведен в этот батальон капитаном, командовал в нем 4-й (кабардинскою) ротой, участвовал в экспедиции против абадзеков, при штурме аула Беноя и награжден золотым оружием.

В 1862 г. за отличие по службе переведен тем же чином в кавалергарды с назначением в адъютанты к князю Барятинскому; в 1864 г. пожалован флигель-адъютантом и полковником. В 1866 г. состоял при министерстве внутренних дел; в 1872 г. произведен в генерал-майоры с назначением в свиту.

Во время свадебных торжеств великой княгини Марии Александровны граф Орлов-Давыдов состоял при принце Валийском. В Москве они как-то заехали к Сапожникову посмотреть различные парчи. Особенно понравился принцу кусок золотой парчи, который он облюбовал было для своего курительного кабинета (f umoir), но, узнав цену (50 руб. аршин), поморщился и взял один аршин, чтобы обить банкетку. Орлов-Давыдов приказал принести себе весь кусок и, провожая принца до границы, захватил весь этот кусок парчи с собою.

Прощаясь в Вержболове с графом, принц в сердечных выражениях благодарил его за любезное исполнение при нем службы во время пребывания его в России. "Вы знаете, - прибавил принц, - что в Англии не принято, как в других странах, в подобных случаях давать ордена, но позвольте на память вам что-нибудь оставить в знак моей сердечной признательности". И принц вынул из рукавов две хрустальные запонки, которые он обыкновенно носил, и поднес их графу. "Я очень тронут, - отвечал Анатолий Владимирович, - но позвольте и мне, ваше высочество, по русскому обычаю отдариться и поднести вам для вашего fumoir понравившийся вам в Москве кусок материи". И при этом немедленно в вагон внесли парчу ценою не менее 3 тысяч... Когда граф Орлов-Давыдов рапортовал императору Александру II о проводах принца Валийского, он должен был и этот эпизод доложить. Император улыбнулся и сказал: "Молодец, русским барином поступил".

В 1875 г. Орлов-Давыдов был назначен командиром бригады 1-й гвардейской кавалерийской дивизии; в августе 1881 г. произведен генерал-лейтенантом. С 1882 по 1891 г. состоял в Москве обер-гофмейстером и президентом дворцовой конторы; в 1891 г. пожалован обср-шталмейстером с переименованием в гражданский чин.

В 1882 г. Анатолий Владимирович пожертвовал 5 тысяч на учреждение капитала своего имени в Кавалергардском полку для выдачи ежегодно троим строевым унтер-офицерам, состоящим на сверхсрочной службе, по 83 руб. каждому. При начале войны с Японией пожертвовал на Красный Крест миллион рублей.

Граф Орлов-Давыдов владел в Московской, Симбирской, Самарской, Тамбовской, Воронежской, Калужской, Орловской и Эстляндской губерниях 234 000 десятин земли и в Петербурге двумя домами; за его женою состояло 500 душ. Во всех имениях графа построены были церкви и в большинстве - школы и больницы. В имении "Отрада" Московской губернии при фамильной усыпальнице существовало благотворительное заведение, основанное в 1852 г., с больницей, богадельней и общиною сестер милосердия из крестьянок.

Князъ Владимир Иванович Барятинский 3-й

1817-1875

из дворян Курской губернии, сын посланника в Мюнхене, родился в Ахене. Воспитывался в Пажеском корпусе и произведен из пажей 11 января 1837 г. корнетом в Лейб-Кирасирский полк; в 1838 г. - поручиком и назначен адъютантом к военному министру. 11 апреля 1842 г. переведен тем же чином в Кавалергардский полк с оставлением адъютантом и в 1845 г. произведен штабс-ротмистром,

9 сентября 1846 г. уволен от службы надворным советником и пожалован камер-юнкером; в апреле 1847 г. назначен адъютантом к наследнику цесаревичу с зачислением в Кавалергардский полк. В 1849 г, произведен ротмистром, в феврале 1855 г. - флигель-адъютантом и в декабре того же года - полковником.

В 1860 г. пожалован генерал-майором с назначением в свиту. 9 апреля 1861 г. назначен командиром Кавалергардского полка, которым командовал более пяти лет, когда в чине генерал-адъютанта назначен исполнять должность шталмейстера с сохранением кавалергардского мундира. В августе 1867 г. произведен в генерал-лейтенанты.

Князь В. И. Барятинский получил тяжелое наследие - распущенный и опустившийся состав офицеров. Относительно офицерского состава достаточно сказать, что при приеме полка налицо оказалось 16 офицеров, из них только один разговаривал по-французски. В порядочном обществе кавалергардские офицеры отсутствовали, предпочитая ему кутежи, далеко не всегда приличные, и картежную игру, далеко не всегда корректную. Дошло до того, что старые кавалергарды стали отдавать своих сыновей и родственников в чужие полки... В хозяйственном отношении полк был "вполне разоренным", но особенно было печально то, что кавалергардские предания полкового хозяйства, созданные еще Уваровым и Де-Прерадовичем и строго и безусловно соблюдаемые ближайшими их преемниками (графом Апраксиным, Гринвальдом, Фитингофом и бароном Менгденом), были нарушены...

Князь Барятинский круто, но приемами порядочного человека привел полк в хорошее состояние: удалил некавалергардские элементы офицерского состава и заменил их вполне кавалергардскими, для чего "ездил в Школу приглашать офицеров, чтобы они выходили в Кавалергардский полк. Сделать подходящий подбор офицерского состава было делом весьма нелегким, чему может служить доказательством приказ по округу, коим Барятинскому был "объявлен строжайший выговор за допущенный 7 мая 1865 г. в 3-м эскадроне беспорядок по внутреннему управлению". "Беспорядок" этот был весьма крупный: эскадрон ночью был самовольно выведен эскадронным командиром по тревоге, причем некоторые пешие офицеры вскочили на коров, попавшихся им по дороге на Царицын луг.

Надо было приучить офицеров к "свету", и в этом командиру помогала его жена княгиня Betsy, которую многие относили к числу "прелестных барынь". Ежедневно к обеду приглашалось кроме дежурного по полку еще несколько офицеров. Обедали, даже когда не было посторонних, начиная с хозяина, в вицмундирах, а княгиня - в открытом платье. Один из офицеров вел ее к столу под руку; так как не все умели подать руку даме, то княгиня в шутливом тоне исправляла погрешности.

До последних дней своей жизни княгиня Елизавета Александровна видела в Кавалергардском полку свою семью, гордилась всеми его успехами и болела от его неудач. До самой кончины, последовавшей в 1904 г., для нее существовал один только полк - полк кавалергардов.

Всего пять с половиною лет прокомандовал князь Барятинский кавалергардами, но и за это время успел воскресить в полку завещанные ему предания и опять поставить кавалергардов на принадлежащее им место. И, несмотря на молодой состав офицерского корпуса, полк за все время командования В. И. Барятинского во всех случаях представлялся в особо блестящем виде.

При уходе из полка Владимир Иванович подарил обществу офицеров свою дачу в Павловской слободе, где позже помещалась офицерская артель.

Павел Александрович Кривский

1829-1905

из дворян Саратовской губернии, сын статского советника. Отец его служил раньше в военной службе и, состоя адъютантом при Витгенштейне, был тяжело ранен в 1812 г. под Полоцком, пролежал несколько часов на поле битвы, но все-таки потом поправился, хотя на всю жизнь остался хромым, так как одна нога была гораздо короче другой.

Павел Кривский воспитывался в Школе, откуда 13 июня 1848 г. вышел корнетом в Кавалергардский полк и в апреле 1850 г. произведен в поручики. Как один из деятельных участников дуэли Розена с Тендряковым, обвинявшимся в том, что он вместо успокоения первого высказывался за необходимость дуэли, Кривский был переведен в 1851 г. во Владимирский уланский полк тем же чином. Почти два года спустя он вернулся в гвардию, переведенный в лб.-гв. Кирасирский полк. В 1854 г. был произведен в штабс-ротмистры, а еще через два года уволен в отставку по болезни с чином ротмистра.

Вернувшись в Саратовскую губернию в имение матери-вдовы в самый разгар крестьянской реформы, Павел Кривский 1.8 мая 1861 г. был назначен вместе с братом Владимиром мировым посредником по Сердобскому уезду. "Лучшее дворянство, - писал много лет спустя последний, - бросив дела, до того увлеклось устройством крестьян, что забыло думать о себе и своих нуждах; первый призыв посредников служит тому доказательством".

Горячий сторонник освобождения крестьян, проект которого подавала князю А. Ф. Орлову когда-то его мать Елизавета Дмитриевна, Кривский был деятельным мировым посредником и особенно хлопотал, хотя и не всегда успешно, чтобы крестьяне не льстились на "дарственный", а брали полный надел. Смутные слухи о возможности даром получить землю вызывали упорство крестьян. С другой стороны, Кривскому приходилось сталкиваться и с помещиками

Прямой, независимый и временами резкий, Павел Кривский, чтобы всегда оставлять за собой полную свободу действий, никогда даже не останавливался в помещичьих усадьбах, а всегда в волостных правлениях и на съезжих, что усиливало доверие к нему населения. Когда отношения обострились, предводитель просил саратовского губернатора князя В. А. Щербатова "удалить вредных филантропов братьев Кривских".

В 1864 г. П. А. Кривский был переименован в коллежские асессоры, в 1866 г. пожалован в камер-юнкеры, а в 1869 г. избран в почетные мировые судьи по Сердобскому уезду. В 1870 г. Кривский был пожалован камергером, а в 1873 г. как опытный хозяин приглашен был министром государственных имуществ Валуевым в "Особую комиссию для исследования положения сельского хозяйства и сельской производительности в России".

С конца 1876 г. начинается та долголетняя деятельность П. А. Кривского, которой он всецело отдал вторую половину жизни. 5 ноября того же года он был избран в саратовские губернские предводители дворянства. В этой должности он прослужил четыре трехлетия и за это время был пожалован в должность шталмейстера, произведен в действительные статские советники; а в 1883 г. получил орден св. Станислава 1-й ст. и в 1886 г. - св. Анны 1-й ст.

В этом году он заседал в комиссии вместе с губернаторами и в числе предводителей дворянства для обсуждения проекта местного управления и проекта положения земских учреждений. Он совершенно неожиданно явился противником усиления бюрократического воздействия на земское самоуправление. "Ведь какие мы ни есть, - говаривал он, - все же мы местные, а что такое губернаторы-пришельцы! Сегодня здесь, завтра там; ничем они с земством не связаны..." Земство находило в нем всегда защитника: однажды, когда председательствующий в комиссии о реформе земства князь Гагарин указал на хищения в одном из земств, Кривский, признавая, что "в семье не без урода", указал на такой же факт, случившийся в бюрократических сферах, вышел из заседания, объявив, что слагает с себя членство, если председатель не принесет извинения. Извинение было принесено...

Оставив службу, П. А. Кривский большею частью жил в своем родовом имении - селе Борках, Сердобского уезда. Тут он устроил себе новую усадьбу, сам занимался сельским хозяйством, конным заводом, но особенно много положил труда на овцеводство. В этом он был знатоком, это было не только дело, но и страсть. Шерсть его овец породы "инфантадо" скоро достигла необыкновенной мягкости и нежности, вместе с обилием и весом руна, а отдельные экземпляры баранов и маток являлись первоклассными и получали высшие награды на разных выставках не только в России, но и за границей, в Париже и Чикаго. В 1891 г. он получил "во внимание к заслугам по улучшению овцеводства в России" большую золотую медаль "за полезную деятельность по сельскому хозяйству".

В 1896 г. П. А. Кривский был пожалован в шталмейстеры, а в конце года вновь избран дворянством в губернские предводители. В следующем году он был приглашен в комиссию при министерстве внутренних дел для рассмотрения, по высочайшему повелению, составленного им проекта правил о найме на сельские работы. 

Кривский составил записку "о причинах, разоривших дворянство, и о мерах к поддержанию дворянского землевладения". Высказав убеждение, что дворянство само не виновато в своем настоящем положении, Кривский ставит вопрос: "Нужно ли дворянство для государства или нет?.. Если нужно, то необходимо его поддержать". На основании слов государя о дворянстве и, конечно, собственного твердого убеждения отвечая положительно на этот вопрос, Кривский излагает ряд причин, приведших к оскудению дворянство, и в устранении их видит средство для его поддержания.

Назначенный в мае 1902 г. членом Государственного совета, с присутствованием в департаменте законов, он должен был оставить должность губернского предводителя, прослужив до этого еще два трехлетия.

Как ни любил он общественную деятельность, но каждый раз с грустью покидал позднею осенью Борки, уезжая в Петербург, и жаловался на то, что не чувствует уже себя свободным, как прежде. Последние годы предводительства он совсем не жил в Саратове, а только туда временами наезжал из деревни... Перед Пасхой 1905 г. он уже мечтал о возможности скоро уехать в Борки, а на страстной неделе скончался скоропостижно в Петербурге. Тело П. А. Кривского было перевезено в Саратовскую губернию и на второй день Пасхи рано утром было перенесено на руках крестьянами со станции Салтыковка Рязанско-Уральской железной дороги в село Борки, где и похоронено около церкви в семейном склепе...

Видный, высокий, Павел Александрович Кривский был на редкость красивым, представительным стариком с крупной прямой фигурой и раздвоенной седой бородой; глаза его из-под густых бровей смотрели несколько сурово и холодно. Его слишком резкие отзывы о людях, его привычка держать себя независимо и говорить прямо в глаза тяжелые вещи создали ему славу человека гордого и высокомерного. Но его и действительно нельзя было назвать человеком мягким, ему чужда была всякая сентиментальность; в то же время он был, несомненно, добр и иногда излишне доверчив. Убеждения его были тверды и прямолинейны, он не способен был на сделки со своей совестью и компромиссы; так же он судил и о Других. С ним можно было не соглашаться, спорить, но он всегда был честным противником и открытым врагом - это сознавал всякий.

Павел Александрович до последних дней сохранил жизненные силы и интересовался всем. У людей преклонного возраста чаще бывает, что они живут в прошлом, интересуются и любят рассказывать об отдаленных событиях, которые хорошо помнят; у Кривского было как раз наоборот - его живо захватывало движение современной жизни. Но это не значит, что он не интересовался прошлым, напротив, он любил побеседовать на исторические темы. Немало пережив и повидав, Кривский мог многое сообщить, но в этом случае приходилось нередко выспрашивать, задавая вопросы или высказывая свои взгляды. Иногда он сам начинал говорить, вспоминая что-нибудь прошлое из своей молодости. Так, прочитав в одном из исторических журналов, что глаза государя Николая Павловича имели какой-то особый фосфорический блеск, он сказал: "Вздор! Ничего подобного не было, самые обыкновенные голубенькие глаза".

Как это ни удивительно, но П. А. Кривский не был почитателем ни самого Николая I, ни его времени. Критикуя обилие немцев в армии, Кривский уверял, что на смотрах первый, кто произносил командные слова правильно по-русски, был командир Кавалергардского полка Безобразов, "все же, что было выше, командовало на ломаном русском языке". Рассказывая о царствовании Николая Павловича, Кривский часто задумчиво говорил: "Да, не хотелось бы второй раз пережить такое время". Может быть, отчасти причиною этого нерасположения было и крушение его собственной военной карьеры в результате злополучной дуэли Розена и Тендрякова, но он не любил говорить об этом и уклонялся от вопросов.

Рассказы П. А. Кривского были всегда правдивы, иногда очень остроумны, и даже при повторении прикрас никогда не было. Остается очень пожалеть, что за постоянной житейскою сутолокой он не нашел времени записать своих воспоминаний, а он много знал и многое видел на своем веку.