: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856 годов

Соч. М.И. Богдановича

 

 
 

ГЛАВА II
Переговоры князя Меншикова в Константинополе.

 

При отъезде князя Меншикова из Петербурга в Константинополь, ему поручено было, вручив письмо нашего Государя Султану, потребовать от Порты, чтобы Турецкое правительство заключило с Россией конвенцию следующего содержания.

Ст. 1. Императорский Всероссийский Двор и Блистательная Порта, движимые желанием предупредить и устранить навсегда все, что могло бы подать повод к спору, недоразумению, либо несогласию, на счет льгот, прав и преимуществ, дарованных и обеспеченных Оттоманскими Падишахами, в их владениях, Православной Греко-Российской Вере, исповедуемой всею Россией, а равно жителями Молдавии, Валахии и Сербии, и другими христианами, подданными Турции, постановили, на основании настоящей конвенции, что Православная Христианская Вера будет постоянно пользоваться покровительством Блистательной Порты, и что министры Императорского Всероссийского Двора будут, как и прежде, облечены правом ходатайствовать в пользу церквей константинопольских и других, а также в пользу духовенства, каковые просьбы будут уважены, как приносимые от имени соседней и искренно дружественной державы.
Ст. 2. Патриархи Константинопольский, Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский, а равно митрополиты, епископы и другие духовные лица, свободно избранные и посвященные по правилам и уставам Восточной церкви и древнему обычаю, будут признаваемы и уважаемы сообразно своему званию, исполняя беспрепятственно обязанности занимаемых ими должностей и пользуясь вполне всеми льготами и правами, дарованными им и утвержденными на основании бератов (грамот), полученных ими при их назначении, согласно с уставами Блистательной Порты.
Ст. 3. Как патриарх Константинопольский и прочие патриархи, избранные свободно синодами, назначаются пожизненно, сообразно церковным уставам, и утверждаются также пожизненно бератами Блистательной Порты, на основании издревле существующего обычая, то ничто не будет изменено в этом отношении, и смена патриарха не может иметь места впредь, за исключением случаев, обозначенных в жалованных им бератах, где сказано: "пока не окажется, что патриарх притесняет раиев, либо нарушает уставы их веры, либо виновен в измене Государю, он остается пожизненно в своем звании".
Ст. 4. Как уже признано и доказано историческими преданиями и многими документами, что Православная Греческая церковь в Иерусалиме, а равно тамошний патриарх и состоящие в его ведении епископы, со времени Калифов и при всех Императорах Оттоманских, всегда были покровительствуемы, признаваемы и утверждаемы во всех их правах и льготах, то Блистательная Порта обязывается, в отношении Императорского Всероссийского Двора, соблюдать и поддерживать сии самые права и льготы, как в Иерусалиме, так и в прочих местах, без всякого ущерба для прочих христианских общин, подданных либо иностранцев, посещающих храм Гроба Господня и другие Святыни, как сообща с Греками, так и отдельно.
Ст. 5. Его Величество, ныне благополучно царствующий Султан, находит нужным и справедливым утвердить и укрепить новым фирманом и хатти-гумаюном (августейшею грамотою), обнародованными ..... (*), постановления, изданные его славными предшественниками в пользу патриаршей Иерусалимской церкви, с означением Святынь, предоставленных православному исповеданию и его служителям, на основании их древних прав, и тех, коими пользуются издавна духовные лица римско-католического исповедания, и потому Блистательная Порта обещает и принимает на себя обязательство в том, что помянутые фирман и хатти-гумаюн, в том самом виде, в каком они были сообщены Императорскому Всероссийскому Двору, будут буквально исполнены и впредь соблюдаемы в точности.
Ст. 6. Российские подданные, как светские так и духовные, которым, на основании трактатов, дозволено посещать Иерусалим и прочие Святые места, должны пользоваться покровительством местных властей наравне с нациями, коим наиболее благоприятствует правительство, и как подданные прочих держав, католики и протестанты, имеют своих священнослужителей и свои собственные духовные учреждения, то Блистательная Порта обязывается, в случае, ежели того пожелает Российский Императорский Двор, назначить удобное место в Иерусалиме, либо в окрестностях сего города, для построения церкви, посвященной Богослужению русского духовенства, и странноприимного дома для неимущих и больных поклонников, поручив эти учреждения особому надзору Российского генерального консула в Сирии и Палестине.

К этой конвенции был приложен проект отдельных секретных условий (Project d’un Acte separe et secret), на основании которых Император Николай Павлович обязывался, в случае ежели бы справедливое удовлетворение его требований возбудило неудовольствие, либо вражду какой-либо европейской державы против Оттоманской Порты, помогать Султану своими сухопутными и морскими силами, для защиты его владений 1.

Вместе с тем князь Меншиков получил инструкцию, для руководства в сношениях с представителями великих держав в Константинополе.

В отношении Франции было сказано:
"Новая Империя и новый Император признаны нашим Августейшим Монархом с такими ограничениями и на таких условиях, которые наиболее удобны для выказания в глазах света видов и намерений русского правительства. Поступать дружественно, мирно, приветливо, но — в то же время — осторожно и твердо; никаких напрасных вызовов, но — вместе с тем — и никаких уступок. Не оскорблять Людовика-Наполеона в его основательных щекотливостях (dans ses susceptibilities raisonnables), но и не спускать ему ни в чем, не уступать ему в притязаниях политики и законной наследственности Наполеонидов: такова система, которой следовал и которой предполагает и впредь следовать Император.
Самая форма признания Французской Империи нами принята в этом духе. Она была последствием вызова, брошенного Наполеоном с первого его шага державам, низложившим первую Империю, и его притязания — поставить свой демократический принцип выше принципа древних Монархий (d’elever son principe democratique au desus de celui des vieilles monarchies). Наш Августейший Монарх, приняв в дипломатических сношениях с Франциею такую форму и заставя нового Императора удовольствоваться ею, не только поступил согласно с своим искренним убеждением, но имел в виду политическую цель — ослабить то обаяние страха и силы, которое оказывает новое французское правительство на слабые государства, и в числе их на Турцию.
Трудно решить нам — принадлежит ли нынешний образ действия Франции в Константинополе умышленной политике Наполеона, или только его представителю... Почти невозможно сомневаться в том, чтобы домогательства французского правительства от Турции не были следствием намерения Наполеона принять на себя исключительное покровительство католиков на Востоке, как для того, чтобы утвердить там свое преобладание над нашим, так и на основании льстивой системы (systeme de captation), в отношении к французскому духовенству, нового Императора, в качестве главы католической церкви. Можно даже опасаться, что Людовик-Наполеон, нуждаясь в смутах для достижения, во что бы то ни стало, своих властолюбивых видов, и опасаясь возбудить против себя коалицию великих держав, если какие-либо замешательства возникли бы в Бельгии, или на Рейне, предпочитает возбудить их на Востоке, доведя там дело до крайности... Ежели сколько-нибудь таковы его намерения в действительности, то мы не можем ожидать от него никакой уступчивости в Константинополе. Правда, на-днях, он предлагал нам уладить вопрос о Св. местах по частному с нами соглашению. Но мы не видим никаких практических средств придти к подобному результату, пока тюльерийский кабинет не перестанет ставить в основание своих притязаний договоры, коих заключение восходит к XVI столетию, не обращая внимания на последующие события, сперва изменившие прежние договоры, а потом сделавшие невозможным их буквальное исполнение. Впрочем, отозвание г. де Лавалетта и замещение его в Константинополе другим представителем, быть может, дадут нам средства судить о большей или меньшей искренности миролюбивых намерений, изъявленных нам французским правительством. Действия нового посла послужат вам указанием положения, которое вы примете…
Касательно наших политических отношений к английскому правительству, они хороши, но так еще новы, что нельзя их определить в точности. Нынешнее великобританское министерство едва лишь успело вступить в исполнение своих обязанностей. Лорд Руссель, по-видимому, занимает только временно место министра иностранных дел, и потому наше политическое положение в Лондоне еще не обозначилось. Тем не менее могу вам сказать, что личный характер и прежние дипломатические действия лорда Эбердина, главы нового министерства, подают верное ручательство в его благоразумии и умеренности. Восстановление Наполеонидов во Франции и воспоминания первой Империи достаточны для упрочения между нами и Англиею общности видов. Несмотря на неосновательную поспешность, с которою великобританское правительство признало Наполеона III, не выждав трех прочих держав и не условясь с ними в необходимых ограничениях, оно не разумело чрез то отделиться от них. Оно, по необходимости, пожертвовало правилами им принятыми в отношении первой Империи, но Англия не питает к Франции такого сочувствия, какое, благодаря сходству правления, существовало между нею и конституционною монархиею Людовика-Филиппа. Она опасается Наполеона, не доверяет ему и следит за ним, решась вместе с нами связать его трактатами 1815 года и уважением настоящего положения дел (respect du statu quo). Без сомнения, если бы на Востоке дело шло только о перемещении влияния, то для Англии было бы не важно преобладание католической Франции над православною Россиею. Но она не может столь же равнодушно видеть, под маскою религиозного влияния, господство политики Франции над своею собственною... "Все это заставило нас, при вступлении в должность нового английского министерства, сообщить ему с полною откровенностью наши виды и цель посольства князя Меншикова, чтобы успокоить Англию на счет намерений нашего правительства в отношении Оттоманской Порты, объяснить вероятные замыслы Людовика-Наполеона и просить великобританское правительство действовать с твердостью в Париже и Константинополе, особенно же в Париже, отняв у Наполеона всякую надежду на содействие Англии, в случае если бы вздумалось ему возжечь войну на Востоке. Сколько можно судить по последним известиям из Лондона, лорд Эбердин усердно старается отвратить последствия высокомерных и дерзких поступков французского посланника. Он питает совершенное доверие к умеренным и консервативным намерениям нашего Августейшего Монарха, которые доказаны столь убедительно прежними событиями, и мы имеем право надеяться, что инструкции в таком же смысле будут сообщены великобританским министерством английскому резиденту в Константинополе.
Что же касается до прочих двух великих европейских держав, вам известно, что мы состоим с ними в тесном союзе, и потому было бы излишне сообщать вам, что между их кабинетами и нашим существуют совершенное тождество видов и прочность взаимных обязательств, во всех главных вопросах европейской политики. Это относится наипаче к Австрии, которая, по своему географическому положению, преимущественно пред Пруссиею, может оказывать деятельное влияние на дела Востока. Конечно — в споре, возникшем по поводу Св. мест, Австрия, как держава католическая, не может слишком явно поддерживать права грекороссийского исповедания против притязаний католиков. Но венский кабинет, руководясь свойственною ему проницательностью, легко мог усмотреть, что в этом вопросе для Франции шло дело не столько о религиозном сомнении, сколько о политической цели, и мы должны были заключить, что Австрия, именно как держава католическая, никогда не признает исключительного покровительства, которое домогается присвоить Франция над всеми христианами одного с нею исповедания. А потому, нисколько не колеблясь, мы обратились к Австрии с такими же объяснениями, какие сообщены были нами Англии, и с просьбою действовать таким же образом в Константинополе и Париже. Мы должны
отдать справедливость австрийскому правительству в том, что оно предупредило наши желания их исполнением. На-днях полученные нами отзывы, совершенно самопроизвольные (entierement spontanes) с его стороны, убеждают нас, что венский кабинет совершенно понял тайные виды французского правительства... Итак, мы имеем вполне право надеяться, что В. С. найдете в уполномоченном венского двора, искренно нам союзного (dans le mandataire d’une Cour notre Alliee la plus intime), совершенную взаимность содействия, которая происходит от стремления к одной цели и желания достигнуть одних и тех же результатов…» 2

В этой замечательной инструкции видим поразительное соединение проницательности глубокого политика, вполне разгадавшего характер и виды Наполеона III, с доверчивостью рыцаря без страха и без упрека к великобританскому и австрийскому правительствам. Полагаясь на их обещания, мы не приняли во внимание — ни зависимости английского министерства от общественного мнения, ни всегдашней тревоги Австрии, на счет славянских областей ее, прилежащих Дунайским Княжествам, которые, в случае войны на Востоке, должны были первые подвергнуться вторжению русских войск.
Очевидно, что конвенция, предложенная Оттоманской Порте, не заключала в себе никаких новых обязательств в отношении к России, и что наше правительство требовало только соблюдения прав и преимуществ Православной церкви, условленных по прежним трактатам. Но наши противники не признавали самой сущности этих условий, утверждая, будто бы статья 7-я Кайнарджиского договора давала нам право блюсти о покровительстве не православных подданных султана, а русских, пребывающих в Турции.
Признать с нашей стороны такое толкование прежних трактатов — значило бы отказаться от прав, приобретенных ценою многолетних пожертвований. Невозможно было отрицать, что только лишь надежда на покровительство России воздерживала христиан Европейской Турции от восстания против слабейших в числе, хотя и господствовавших, магометан. Французы и англичане также домогались покровительства — первые католикам, а последние протестантам, живущим в Турции. Отказывать в подобном же праве России, на основании только того, что православных в Турции было несравненно более, нежели христиан прочих исповеданий — было нелепо.
Император Николай не желал войны, но не мог добровольно отказаться от прав, завещанных Его Венценосными предками 3.

Адмирал князь Меншиков прибыл в Константинополь, 16 (28) февраля 1853 года, на военном пароходе Громоносец, с большою свитою, в числе которой были генерал-адъютант вице-адмирал Корнилов, генерал-майор Непокойчицкий и проч. При выходе на берег, он был встречен всеми чинами русской миссии и множеством Греков и других христиан, которые сопровождали его до приготовленного для него помещения в доме русского посольства. Обычный церемониал требовал, чтобы, прежде всего, он сделал визит министру иностранных дел Порты, но как занимавший тогда сию должность Фуад-эфенди явно выказал, по делу о Св. местах, недоброжелательство к России, то князь Меншиков дал знать верховному визирю, что желает иметь с ним частное, дружеское свидание и просит назначить для того день. Визирь, вероятно, не поняв намерения посла — видеть его запросто, принял князя Меншикова со всеми почестями, обычными при церемониальных посещениях. Посол, не предвидя такого недоразумения, поехал к визирю во фраке, сверх которого на нем было необходимое по тогдашнему времени года верхнее платье (пальто), и не снимал его в длинном нетопленом коридоре, полагая, что перед приемною залою есть передняя, либо какая другая комната, где можно будет снять верхнюю одежду. Но, когда он дошел до конца коридора и приподнялась завеса из черного сукна, за которою на пороге стоял верховный визирь в парадном мундире, Меншиков, прежде, нежели подойти к нему, снял пальто и перекинул его чрез левую руку, а потом, сев на предложенное ему место в углу софы, положил пальто подле себя. Беседа с визирем, не знавшим никакого из европейских языков, продолжалась не более четверти часа, однако же посол успел сообщить ему, что, желая исполнить успешно данное Императором поручение, не может вести переговоров с Фуадом, которого недобросовестность и двуличие постоянно обнаруживались в сношениях с русским посольством. Когда же визирь, по выходе князя Меншикова, провожавший его по коридору, поравнявшись с комнатою министра иностранных дел, указал чрез драгомана на Фуада-эфенди, стоявшего в мундире, посол прошел мимо, как бы не замечая турецкого министра. Такой решительный поступок князя Меншикова заставил Фуада-эфенди подать в отставку, на что немедленно последовало соизволение Султана: случай до того времени беспримерный в Турции. На место Фуада, министром иностранных дел был назначен Рифаат-паша, уже исправлявший эту должность, а также бывший прежде посланником в Вене.

Несколько дней спустя, 24 февраля (8 марта), князь Меншиков был принят Султаном в Чераганском дворце. В официальной аудиенции, русский посол, предъявив свою кредитивную грамоту, сказал: "Император, повелев мне предстать пред Ваше Величество, поручил, прежде всего, выразить его дружеские чувства к Вашей Особе, а равно им участие в благополучии Вашего царствования и в прочности Оттоманской Империи.
Затем, повелено мне заняться упрочением согласия и дружеского соседства обоих государств. Ваше Величество можете быть уверены, что с моей стороны будет сделано все возможное к достижению этой цели, и что я считаю за счастье поручение мне данное — передать Вашему Величеству такие чувства моего Государя".

За этою аудиенцией непосредственно последовала другая — приватная, при которой находились только рейс-эфенди (министр иностранных дел) и драгоманы (переводчики). Князь Меншиков вручил
Султану письмо нашего Государя следующего содержания:
"Всепресветлейший Государь, Падишах Оттоманский.
Исполняю в отношении Вашего Величества долг союзника и истинного друга, обращаясь к Вам с этим письмом и посылая к Вашей Особе моего генерал-адъютанта, адмирала князя Меншикова, в качестве чрезвычайного и полномочного посла. Облеченный вполне моим доверием, он передаст Вашему Величеству словесно чувства прискорбия и удивления, мною испытанные при получении известий о решении Вами принятом в последнее время по делу о Св. местах в Палестине.
Соблюдая добросовестно все мои обязательства и договоры с Оттоманскою Портою, всегда готовый помогать ей и скреплять более и более искренний союз, завещанный Вашему Величеству Вашим
славным родителем, я не могу верить, чтобы ответом на мои чувства и намерения были уклонения от данных обещаний и такие поступки, которые мне прискорбны как другу, обидны как союзнику, и кои налагают на меня, как Государя, весьма тяжкие обязанности.
По всей вероятности, неопытные, либо неблагонамеренные министры представили Вашему Величеству в ложном виде положение дела, и, вместе с тем, скрыли последствия отмены, либо искажения фирмана, утвержденного Вашим хатти-шерифом (высочайшею грамотою), документами, которые, незадолго пред сим, сообщены турецким министерством моему представителю в Константинополе.
» Я поручил моему послу обратить внимание Вашего Величества на эти последствия, которые Вы еще имеете возможность отклонить; с своей стороны, желая предупредить их, прошу Вас верить словам его и обдумать, с свойственною Вашему Величеству мудростью, предмет моего нынешнего отзыва и важность решения по этому делу.
Весьма далек я, Высокий и Державный друг, от намерения подвергнуть Ваше правительство распрям с другими державами, либо предложить Вам нарушение какого-либо условия, основанного на трактате, состоящем доныне в силе и обязательном для Турции.
Но, с другой стороны, в нынешнем вопросе, я должен советовать Вам сохранение прав, освященных веками, признанных всеми Вашими славными предшественниками и подтвержденных Вами самими, в пользу Православной церкви, которой догматы исповедуют многие из состоящих под Вашим владычеством христиан, а равно и наибольшая часть моих подданных.
Ежели сохранение сих прав и документов, дарованных Вашею волею и верховною властью, повело бы к какому-либо замешательству, или если бы, вследствие того, Ваши владения были угрожаемы опасностью, то подобные события укрепили бы еще более Ваш союз с нами и повели бы к соглашению, которое положило бы конец требованиям и притязаниям, несовместным с независимостью Вашего правительства и со внутренним спокойствием Вашей Империи.
Позволяю себе надеяться, что Ваше Величество, убедясь в справедливости этих замечаний и в искренности слов моих, устраните с твердостью коварные и недоброжелательные изветы, клонящиеся к разрыву дружества и доброго соседства, кои столь благополучно доселе существовали между нами.
В ожидании того, прошу Ваше Величество принять уверение в моем высоком уважении и ненарушимой привязанности" 4.
Письмо нашего Государя, по-видимому, достигло своей цели, сделав сильное впечатление на Султана. Заметив его смущение, Меншиков сказал ему, что хотя Император имел повод к неудовольствию на турецких министров, однако же не изменил своего всегдашнего дружеского расположения к Турции, и что даже он будет доволен увеличением сухопутных и морских сил Султана, с целью обеспечить независимость его монархии 5. Султан отвечал нашему послу в таком смысле, что если и произошли какие-либо недоразумения, то без всякого намерения с его стороны. Затем, князь Меншиков откланялся Султану, испросив у него дозволение посетить давнишнего своего знакомого, старого Хозрева-пашу.

Отставка Фуада-эфенди, обнаружив важность влияния России на Порту, возбудила неудовольствие английского поверенного в делах в Константинополе, полковника Роза, который, в разговоре с нашим поверенным в делах, г. Озеровым, сказал ему: "Намерения вашего правительства по делам Турции должны были предварительно быть известны и, по выражению депеши лорда Сеймура, одобрены великобританским кабинетом. Я так объяснился с турецкими министрами". Г. Озеров, обратив внимание полковника Роза на неуместный термин одобрения, неупотребительный в сношениях дворов, независимых один от другого, и предположив, что это, по всей вероятности, произошло от описки, ограничился отзывом, что "всякое постороннее вмешательство в предстоящие переговоры России с Турциею не могло послужить ни к чему, а только усложнило бы положение дела, повергнув Турок в лабиринт сомнений и проволочек, вредных для соглашения, мирного, но сообразного с достоинством российского правительства". Когда же полковник Роз выразил мнение, что Порта должна предоставить решение вопроса о Св. местах переговорам России с Франциею, тогда князь Меншиков, узнав о том от г. Озерова, поручил ему передать английскому агенту, что, по убеждению нашего кабинета, согласно с мнением лорда Русселя, мы не могли согласиться на требования французского правительства. Полковник Роз, не довольствуясь этими объяснениями, настаивал на своих притязаниях, что заставило г. Озерова напомнить ему, что представители великих держав, искренно дружественных Турции, неоспоримо должны стремиться к одной и той же цели, не расходясь между собою в мнениях на счет важного и непременного основания сохранения Оттоманской Империи, которое всегда соблюдалось русским правительством; но что действия различных посольств совершенно свободны, и что мы не могли допустить никакого вмешательства по вопросам, касающимся особенно нашего правительства.
Великобританский поверенный в делах снова отнесся к г. Озерову, настаивая на сообщении инструкций, данных князю Меншикову, но, встретив такой же отпор, просил, чтобы переговоры, порученные нашему послу, были отложены до предстоящего вскоре прибытия лорда Редклифа. В ответ на такую просьбу, г. Озеров сказал ему, что, напротив того, князь Меншиков должен стараться исполнить как можно поспешнее поручение своего Государя 6.

Вслед затем, поверенный в делах Франции, г. Бенедетти, посетив князя Меншикова, старался склонить его к соглашению по вопросу о Св. местах и выразил мнение, что ежели Порта, по настоянию чрезвычайного русского посла, отменит уступки, сделанные в пользу Франции, то французское правительство будет поставлено в безвыходное положение (dans une position inacceptable). Князь Меншиков отвечал, что ему не поручено вести переговоры о Св. местах с французским посольством. Когда же Венедетти завел речь о вооружениях России, которые — по словам его — устрашали Порту и обеспокоивали прочие державы, русский посол сказал, что "вероятно, — кабинеты их объяснятся о том между собою" — и прибавил, что "движение Омера-паши с 50-ю тысячами человек к австрийским границам (**), присутствие в его армии иностранных революционеров и покушение Турок овладеть Черногориею вполне оправдывали меры, нами принятые для собственной безопасности".

10-го (22) марта, князь Меншиков, приступив к переговорам, имел совещание с Рифаат-пашою в его доме; при этой беседе находились логофет (патриарший секретарь) Аристархи и драгоман Порты Нуредин-бей. Изложив накануне турецкому министру оскорбления нанесенные его правительством России, Меншиков вручил ему ноту, с приложением проекта окончательного решения Порты по вопросу о Св. местах: в этом проекте были изложены следующие требования русского правительства: во 1-х, чтобы полученный католиками ключ от вифлеемской церкви не давал им права на владение большим престолом храма, и чтобы не было сделано никакого изменения в существовавшем доселе порядке Богослужения, в часах, на то ежедневно определенных, и в охранении главного входа греческим духовенством, по древнему обычаю. Во 2-х, чтобы звезда, вновь поставленная в вифлеемском вертепе, была объявлена дарованною от щедрот Султана и не давала католикам никакого нового права. В 3-х, чтобы в Гефсимании первенство осталось за Греками и очередь в Богослужении соблюдалась, как предлагал патриарх Иерусалимский, именно: чтобы от восхода солнца первые четыре часа служили Греки и Армяне, а потом два или три часа — католики, причем, когда настанет время католикам приступить к Божественной службе, врата храма будут открыты и все нужное для греческого церковного служения должно быть убрано. В 4-х, чтобы вифлеемские сады, по точному смыслу фирмана, основанному на древних и новейших документах, были во владении обеих сторон, без всякого преимущества в пользу латинской церкви. В 5-х, ежели дарованы какие-либо новые права католикам. нам неизвестные, то они отменяются. В 6-х, Блистательная Порта исполнит свое обещание, на счет разрушения гаремов, загромождающих террасы Гроба Господня. В 7-х, как хатти-шериф (высочайшая грамота), дарованный в сентябре 1841 года, не был отменен никаким последующим указом, а, напротив, в подтверждение его последовал хатти-гумаюн (августейшая грамота), в конце января ст. ст. 1852 года, то древние права Греков на обновление большого купола должны быть формально признаны. Пособие, пожалованное на сей предмет от щедрот Султана, в пользу его православных подданных, долженствует упрочить дарованные им права, и потому надзор за обновлением купола будет поручен патриарху Иерусалимскому, либо назначенным от него лицам. В 8-х, все святыни, кои, на основании существующего порядка (statu quo), должны быть предоставлены Грекам, будут обозначены с такою определительностью, чтобы впредь не было повода к каким-либо притязаниям других христианских общин.

Князь Меншиков, сообщив этот документ Рифаат-паше, сказал ему, что опыт прошедших событий поставляет наше правительство в прискорбную необходимость искать, для сохранения дружественных сношений с Портою, ручательство более прочное, нежели обещания, столь часто нарушаемые, и уверения, остающиеся без исполнения. Вместе с тем, он вручил турецкому министру в переводе на турецкий язык, проект конвенции, сообразно с инструкциею, ему данною при отправлении его из Петербурга в Константинополь.

На следующий день, Рифаат-паша, в разговоре с первым переводчиком нашей миссии, г. Аргиропуло, сказал насчет вопроса о Св. местах, что, по рассмотрении этого дела в Совете, оно будет представлено на утверждение Султана и решение его сообщено французскому резиденту. "Что же касается до конвенции — продолжал Рифаат — то едва ли нам удастся победить препятствия, которые не позволяют нам принять ее, и все-таки я принужден сознаться в том, что, по моему искреннему убеждению, вы правы. Наше вмешательство и наши происки в делах греческого духовенства, наша экспедиция против Черногорцев, и проч. — не могут быть оправданы, а неловкость Аали-паши, признавшего силу французского договора, довела нас до требования конвенции русским правительством. Меня не страшат предлагаемые вами условия: они не заключают в себе ничего чрезвычайного, но, будучи предложены в такой форме, едва ли могут быть нами приняты 7.

В следующем совещании князя Меншикова с Рифаат-пашою, 19-го (31) марта, турецкий министр изъявил согласие на все наши требования, по вопросу о Св. местах, за исключением следующих: турецкие власти, согласно с католиками, желали, чтобы в Гефсимании каждая из христианских общин пользовалась правом отправлять божественную службу два дня в неделю, а князь Меншиков настаивал. чтобы соблюдалась очередь, предложенная патриархом Иерусалимским, т.е. чтобы служба отправлялась каждою общиною, в известные часы, ежедневно: после долгого спора, положено принять это условие к решению в будущем (ad referendum). Насчет обновления большого купола, турецкие министры, предлагая исполнить эту работу на счет Султана, домогались, чтобы внутри купола не было ни образов, ни надписей, потому что купол — по словам их — принадлежал вообще всему христианству, а не греческому исповеданию. Князь Меншиков не согласился на то, ссылаясь на фирман 1841 года, коим повелено обновить купол в настоящем его положении; что же касается до права на купол вообще всех христианских общин, он объявил, что оно не отменяет издревле признанного права Греков на эту Святыню. Не могли согласиться тоже на счет надзора патриарха за работами обновления купола. Вообще, вопрос о куполе остался нерешенным. Наконец, последнее условие — о соблюдении точного statu quo (прежнего порядка) — было только слегка затронуто, потому что совещание уже продолжалось около семи часов 8. Князь Меншиков был вполне уверен, что Порта согласится принять все наши предложения, по делу о Св. местах, с некоторыми изменениями, на счет коих не трудно будет сойтиться с турецкими министрами. Не то думал он о прибывших в начале апреля н. ст. в Константинополь резидентах западных держав, лорде Стратфорде Редклифе и де Лакуре, хотя, прежде свидания с последним, наш посол, в беседе с Редклифом (который посетил его на другой день по прибытии в Константинополь), отозвался о французском посланнике, как о сговорчивом человеке. Редклиф, не выразив на этот счет своего мнения, завел речь о Св. местах и сказал, что не следовало бы затрагивать вопрос о куполе, потому что он находился в довольно удовлетворительном состоянии и мог обойтись без починки лет семь. Князь Меншиков не принял этого предложения и вскоре после того узнал, что Редклиф советовал верховному визирю угождать паче всего Императору Наполеону, которого пылкость и своенравие могли быть весьма вредны для Порты, но и не оставлять без внимания справедливых требований России. Вообще же весьма заметно было, что Редклиф побывал в Париже, где его принимали с большим почетом. По словам князя Меншикова — Турки были довольно сговорчивы на счет Св. мест, но опасались связать себя конвенциею, и, чтобы избежать того, Султан — (как уверял сам верховный визирь) — готов был писать к нашему Государю в покорном тоне, послать доверенное лицо с извинением и обратиться к великодушию Императора. Князь Меншиков, предвидя большие трудности в исполнении данного ему поручения, был намерен действовать постепенно, сперва ограничиваясь решением дела о Св. местах, потом — хотел потребовать объяснительный фирман, стараясь включить в сей документ условие об учреждении русского странноприимного дома в Иерусалиме, и наконец — приступить к переговорам о ручательствах в будущем.

"По всей вероятности — писал князь Меншиков — мне откажут в сенеде (правительственном указе), чтобы не поссориться с Францией, и тогда я употреблю всевозможные усилия, чтобы заключить конвенцию".
Затем князь Меншиков предложил на разрешение канцлера графа Нессельрода следующие вопросы: "Должно ли доводить настояния до прекращения дипломатических сношений с Портою? Можно ли довольствоваться нотою, либо другим документом, вместо формального трактата? В случае разрыва, согласно ли будет с видами Императорского кабинета — объявить Порте, что всякое нарушение льгот Восточной церкви, противное смыслу Кайнарджиского трактата, заставит Россию требовать от Порты удовлетворения средствами, кои будут прискорбны Императору, как по дружбе его к Султану, так и по всегдашнему сочувствию к Оттоманской Порте, но кои обязательны для него как Православного Государя".

Тогда же князь Меншиков сообщил, что без поддержания наших требований силою (sans une crise de contrainte), трудно Императорскому посольству снова иметь такое влияние на Диван, каким оно пользовалось в прежнее время 9.

Как министерство Порты сообщило французскому посольству все статьи по делу о Св. местах, на счет коих Рифаат-паша согласился с князем Меншиковым. то русский посол счел нужным объясниться о том с де Лакуром. Главные предметы совещания между ними были:
Во 1-х, вифлеемская церковь. На изъявление французским министром опасения, что привратник из греческих духовных станет затруднять вход чрез главные врата латинскому духовенству, причем де Лакур выразил желание, чтобы привратник был из католиков, князь Меншиков отвечал, что вифлеемская святыня есть церковь греческого монастыря, и потому привратник должен быть того же исповедания. К тому же — сказал Меншиков — католики не пользуются правом отправлять Богослужёние в этой церкви, да и не имеют в том надобности, потому что у них в своем монастыре есть большая церковь.
Во 2-х, порядок, предложенный патриархом Иерусалимским, для отправления Божественной службы общинами различных исповеданий в гефсиманском вертепе. Комиссар Порты в Иерусалиме Афиф-бей, по совещании с латинским духовенством, без участия православных, постановил, чтобы Греки, Армяне и католики вели очередь между собою по дням, так чтобы на каждую общину приходилось по два дня в неделю. Г. де Лакур отстаивал это распоряжение и не допускал первенства Греков, как посягательства на права католиков. С своей стороны, князь Меншиков возражал, что ведение очереди по дням лишило бы многих православных богомольцев возможности слушать литургию ежедневно, и сократило бы число дней, в которые отправляется служба, с 365-ти на 120 дней в год; что же касается первенства Греков, они имели на то право, как первоначально владевшие святынею, в которую католики получили доступ недавно. В подтверждение своих слов, Меншиков прибавил. что, на таком же основании, мы не требуем первенства в храме Вознесения, куда Греки были допущены позже католиков. Французский посол оспаривал князя Меншикова, ссылаясь на мнимое первенство Римской церкви, на что Меншиков возразил замечанием, что на почве права мы не могли придти к соглашению, и что мы имеем также права свои; поэтому — прибавил он — следовало принять за основание факты и statu quo (настоящее положение дела), и для избежания затруднений соглашался, чтобы в указе Порты было выпущено слово первенство, а сказано, что Греки будут иметь в своем распоряжении с восхода солнца определенное число часов, по прошествии которого могут отправлять Божественную службу католики. Французский посол, не сказав ничего на это предложение, принял его ad referendum.
В 3-х, обновление купола Святыни Гроба Господня, под наблюдением Греческого патриарха. Латинское духовенство постоянно противилось этому обновлению, домогаясь, чтобы нынешние образа, написанные внутри купола, были заменены другими, католическими, с латинскими надписями, В ответ на такое необычайное требование, князь Меншиков возразил, что неотлагательное исправление купола необходимо только в кровле свода, где нет ни образов, ни надписей. Таким образом удалось устранить это затруднение; напротив того, условие о надзоре патриарха встретило сопротивление со стороны де Лакура, но, после нескольких совещаний с князем Меншиковым, французский посол наконец согласился, чтобы, при обновлении купола, все осталось в прежнем виде, и чтобы патриарх Иерусалимский имел право не допускать никакого нововведения в архитектуре свода. Вместе с тем Меншиков продолжал настойчиво домогаться от Порты окончательного решения по делу о Св. местах и совещался с Рифаат-пашою на счет объяснительного фирмана, которого черновой проект условлено сообщить предварительно русскому посольству. Следствием переговоров с турецким министром была словесная нота князя Меншикова, от 7 (19) апреля, заключавшая в себе следующие требования нашего правительства:
Объяснительный фирман, с указанием: во 1-х. что ключ вифлеемской церкви и возобновление серебряной звезды на алтаре Рождества Господня не дают католикам никаких преимуществ над христианами других исповеданий; во 2-х, что дозволение католикам отправлять Божественную службу в гефсиманском вертепе не отменяет первенства (preseseance) православных и права их отправлять первыми церковные требы в сем храме (et leur priorite pour la celebration du service Divin ans ce sanctuaire) и, в 3-х, что Греки будут владеть совместно с католиками вифлеемскими садами.
Повеление Султана — немедленно исправить, на счет государственной казны, купол храма Гроба Господня, с участием греческого патриарха, без вмешательства уполномоченных от других христианских общин; заградить стеною слуховые окна, выходящие на эту святыню, и разрушить, если окажется удобно, гаремы, прилежащие к храму.
Сенед (правительственный указ), или конвенцию, в обеспечение точного statu quo (соблюдения) привилегий Восточной церкви и Святынь, принадлежащих Грекам в Иерусалиме, исключительно, либо совместно, с прочими христианскими общинами.
В заключение совещания с турецким министром иностранных дел, князь Меншиков повторил, что Россия не требует от Порты никаких политических уступок, и что единственное желание нашего Государя заключается в том, чтобы успокоить религиозные сомнения своих единоверцев уверенностью в сохранении того, что есть, и что соблюдалось до нашего времени.

Между тем Редклиф, при свидании с нашим поверенным в делах г. Озеровым, выразил ему свою радость о соглашении, по делу о Св. местах, между князем Меншиковым и де Лакуром, и не скрыл, что и он, с своей стороны, настойчиво убеждал Турок приступить, по возможности, скорее к заключению, т.е. к фирману. «Мне сказывали — продолжал он — что он уже готов и будет вам сообщен в ноте, составленной в самых приличных выражениях. которую — надеюсь — вы примете с доверием в будущем».

Заметив невольный жест сомнения со стороны г. Озерова, Редклиф продолжал с видимым оттенком нетерпения: "Я знаю, что вы хотите развязки более важной (un denouement plus solennel): это — ни благоразумно, ни справедливо. Положение ваше, по сочувствию к вам христиан, подданных Турции, всегда будет внушать подозрения. Всякий одержанный вами на этой почве успех возбудит недоверие не только Порты, но и всех нас, людей Запада. Если вы желаете исправить какое-либо нарушение заключенных с вами трактатов, требуйте, и, без сомнения, вы получите немедленное удовлетворение; но если вы домогаетесь новых прав, то встретите сильное противодействие и вооружите против себя коалицию... Скажу вам прямо, слишком тесная дружба между вами и Турциею возбудит столько же подозрений в Европе, сколько разрыв, который поведет за собою войну".

Г. Озеров был совершенно готов к пылкой выходке английского дипломата, узнав от поверенного в делах Австрии, г. Клецля (Kletzl) о сообщенном ему в откровенной беседе Редклифом намерении западных держав — поддерживать Турцию. Редклиф старался выведать у Клецля, как думает поступить австрийское правительство в случае войны Англии и Франции с Россиею; но Клецль прервал его расспросы, сказав наотрез, что, на основании полученных им от своего двора инструкций, он должен настойчиво побуждать Порту к согласию на наши требования. Таким образом Озеров, зная сокровенные замыслы западных держав и пользуясь коротким знакомством с лордом Редклифом, решился объясниться с ним откровенно, выразив скорбь, которую причинял ему образ мыслей великобританского посла о наших делах с Турциею. "Нет ничего удивительного, — сказал он, — что газеты позволяют свое язвительные отзывы о мнимых захватах России; но мы не ожидали встретить такую же недоверчивость к нашему правительству в представителе державы, имеющей столь несомненные доводы великодушных намерений нашего Августейшего Государя. Где же воспоминания нашей последней войны с Турцией? Какие непомерные выгоды получили мы по Адрианопольскому трактату? Что доставили нам одержанные нами блистательные успехи? Что приобрели мы от сочувствия православных народов? Гораздо лучше поступили бы вы, побудив Турцию к избежанию разрыва с Россиею. Ежели сочувствие к нам христиан, подданных Султана, наводящее вам столько опасений, существует в действительности, то не безрассудно ли в высшей степени возбуждать и усиливать его? Неужели тогда, когда чужеземное вмешательство в дела Турции столь очевидно, наш Государь будет лишен права выражать открыто свое участие в деле религии, исповедуемой им вместе с большею частью его подданных?" Эти доводы г. Озерова были так убедительны, что Редклиф принужден был сознаться в неосновательности своих опасений. Тем не менее, однако же князь Меншиков, которому известны были все происки английского посла, полагал, что:
«Порта, более нежели когда-либо, предана слепо внушениям лорда Стратфорда, что турецкие министры сообщают ему в подробности все, что касается до наших переговоров, и что великобританский посол, принимая на себя явно роль миротворца, побуждает в тайне Диван противиться нам в самом важном из наших требований" 10. Таково было положение дел в Константино-поле при получении князем Меншиковым новых инструкций из Петербурга. Граф Нессельрод, сообщив ему волю Государя — соображаться с точным смыслом инструкции ему данной при отправлении его в Константинополь, писал, что Император все еще надеется получить от Порты должное удовлетворение за вероломство и неуважение к России, в деле о Св. местах, и ручательство в будущем заключением конвенции, в том виде, в каком наш посол был уполномочен принять ее. В случае же отказа в удовлетворении и ручательстве, повелено было князю Меншикову, сообразно с содержанием данной ему при отъезде инструкции, назначить министрам Султана трехдневный срок для принятия наших предложений, изложенных в его последнем отзыве Рифаат-паше, и по миновании этого срока, без точного, удовлетворительного ответа, объявить данное ему поручение оконченным и уехать из Константинополя 11.

Еще до получения этих инструкций князем Меншиковым, Рифаат-паша сообщил ему об утверждении Султаном двух фирманов: одного объяснительного, по поводу хатти-шерифа 1852 года, о Св. местах, на которые изъявляли притязания католики, и другого, на счет обновления большого купола церкви Гроба Господня. На основании первого из сих фирманов, почти все, по нашему желанию, было оставлено без изменения (in statu quo). Для окончательного соглашения с Портою, оставалось нам заключить договор, который обеспечивал бы наши права в будущем. Князь Меншиков, убедясь в решительном нежелании Турок подписать конвенцию в таком виде, в каком она была составлена в нашем министерстве иностранных дел, изменил несколько ее форму и предложил Рифаат-паше вновь составленный им проект, в форме сенеда (указа), в котором были исключены некоторые места, возбуждавшие сомнения в советниках Порты. Так, напр., в этом проекте была вовсе выпущена статья 1-я, которою давалось русским резидентам в Константинополе право ходатайства в пользу Греко-российской церкви и православного духовенства, а в замену того, в статье 6-й, сказано, что "все предшествовавшие договоры России с Портою, утвержденные отдельным актом Адрианопольского трактата, остаются во всей своей силе". Следовательно — по точному смыслу этой статьи — Порта "дозволяла министрам Российского Императорского Двора делать, по всем обстоятельствам, в пользу как воздвигнутой в Константинополе церкви, так и служащих оной, разные представления и обещала принимать оные в уважение, яко чинимые доверенною особою соседственной и искренно дружественной державы" (Трактата, заключ. в Кучук-Кайнарджи, статья 7-я). Статьи 2-я и 3-я прежнего проекта, относящиеся к порядку выбора и правам патриархов Константинопольского, Антиохийского, Александрийского и Иерусалимского, заменены 2-ю статьею нового проекта, где сказано: "права и преимущества, дарованные Оттоманским правительством, а равно и те, которые будут дарованы впредь прочим христианским исповеданиям, трактатами, конвенциями и особыми распоряжениями Блистательной Порты, будут считаться также принадлежащими православному исповеданию". В статье 3-й нового проекта, заменившей статью 4-ю прежнего, на счет покровительства Иерусалимской православной церкви турецким правительством, вместо слов: «Блистательная Порта обязывается перед Российским Императорским Двором (la sublime Porte s’engage vis-a-visla cour Imperiale de Russie) и проч.» сказано: «Блистательная Порта, заботясь о религиозных убеждениях своих подданных, исповедующих это учение (***), которых набожность была встревожена различными событиями, обещает, и проч.» Князь Меншиков не отважился сделать более существенных изменений в полученном им при отъезде из Петербурга проекте конвенции, тем более. что, состоя в неблагоприятных отношениях с канцлером, опасался, чтобы уклонение от составленных им инструкций не было выставлено пред Государем в виде произвольного толкования Высочайшей воли.

Князь Меншиков, сообщая проект сенеда Рифаат-паше, 23-го апреля (5-го мая), писал ему:
"В этом акте, возражения и замечания, сделанные в различное время Е. П. Рифаат-пашею и некоторыми из прочих министров Порты, приняты во внимание, что явствует из чернового прежнего сенеда, прилагаемого к настоящей ноте.
"Князь Меншиков ласкает себя надеждою, что отныне впредь справедливые ожидания его Августейшего Государя не будут обмануты, и что Блистательная Порта, оставя всякое колебание и недоверие, оскорбительные для сана и великодушных чувств нашего Монарха, сообщит неотлагательно Императорскому посольству верховное решение Е. В. Султана по сему предмету. В надежде на то, Российский посол просит Е. II. Рифаат-пашу удостоить его ответом не позже 28-го апреля (10-го мая). Дальнейшее же отлагательство он сочтет неуважением к своему правительству, что возложило бы на него самые тяжкие обязанности".

В ответ на ноту князя Меншикова последовал, в вечеру 28-го апреля (10-го мая), отзыв Рифаат-паши, в котором турецкий министр, изъявляя готовность Султана удовлетворить требованиям России и обеспечить права и преимущества Греческой церкви, писал, что ручательства, в виде присланного к нему проекта сенеда, несовместны с верховными правами Султана. Такой отзыв был непосредственным следствием аудиенции, испрошенной лордом Редклифом у Султана, в которой английский министр, одобрив возбужденное им самим сопротивление Дивана требованиям России, выразил мнение, что, по всей вероятности, князь Меншиков оставит со всем русским посольством Константинополь, и что, быть может, русские войска временно займут Дунайские Княжества, но что Император Николай не решится объявить войну, потому что это не согласовалось бы с его торжественными уверениями и вооружило бы против него всю Европу. "В случае же действительной опасности — сказал Редклиф — мне разрешено потребовать от командующего морскими силами ее Величества в Средиземном море, чтобы он прибыл сюда со всею своею эскадрою" 12.

Князь Меншиков, сообщив, 29-го апреля (11 мая), о непринятии им отзыва Рифаат-паши за ответ на посланную, 23-го апреля (5-го мая), ноту, поставил на вид турецкому министру важность последствий его поступка, и дав ему новый срок, до 2-го (14-го) мая, для ответа, сообразного с достоинством державы, которой был представителем, предупредил его, что, в случае отказа или замедления в исполнении этого требования, будет считать поручение свое оконченным и дипломатические сношения между Россиею и Портою прерванными 13. На следующий день, Рифаат-паша предложил князю Меншикову съехаться, в пятницу, 1-го (13-го мая, для совещания, на дачу верховного визиря. Русский посол изъявил согласие на это свидание, но, потеряв всякое доверие к Оттоманскому кабинету и в особенности к визирю, решился обратиться прямо к Султану и испросить у него аудиенцию. Султан по пятницам посещал мечеть, и потому князь Меншиков, не надеясь быть принятым прежде субботы, переехал на пароход Громоносец. Но в пятницу, около 11-ти часов утра, получив неожиданно уведомление, что Султан ждет его, посол отправился к нему во дворец. При этой аудиенции находились только первый драгоман русской миссии и адъютант Султана Одгем-паша. В начале, князь Меншиков изложил все поводы к неудовольствию, поданные нашему правительству Портою, и выказал необходимость дать Его Величеству Императору верные ручательства в соблюдении преимуществ православного исповедания турецким правительством. «Воля моего Государя по этому делу непоколебима — сказал он. — Его расположение к Оттоманской Порте, не допускающее и тени помышления о преобладании, требуют формального опровержения злорадливых толков о его намерениях. Он домогается явного доказательства вашей доверенности. Никогда мой Августейший Государь не думал, как доносили Вашему Величеству, мешаться в дела между Вами и Вашими подданными. Как в мирное, так и в военное время, он воздерживался от призыва к столь естественному сочувствию своих единоверцев в Турции. Агенты Его Величества всегда склоняли их к слепому повиновению верховной власти, и в настоящих обстоятельствах мой Августейший Государь, желая согласить свою высокую набожность и свои религиозные убеждения с поддержанием и утверждением Вашей Монархии, обращается единственно к могуществу и справедливости Вашего Величества, чтобы обеспечить и охранить под вашею защитою вековые льготы и преимущества православного исповедания».

Султан, видимо смущенный правдивою речью русского посла, изъявил свое искреннее желание восстановить сердечное и прочное согласие со своим Августейшим союзником, а равно уверенность в бескорыстных видах нашего правительства.
Затем, князь Меншиков обратил внимание Султана на опасный оборот, данный его советниками переговорам, отчего дело, которое могло прямо уладиться между двумя дружественными Государями, превратилось в вопрос европейский. Он представил Турцию, подобно Греции, Бельгии и другим мелким государствам, подчиненною официально ареопагу великих держав и управляемою протоколами, имеющими силу формальных трактатов.

Султан, казалось, был поражен столь мрачною картиною положения его Империи. В заключение
аудиенции. Меншиков испрашивал определительного ответа и не скрыл тягостных последствий дальнейшей проволочки дела. Султан, благосклонно выслушав его, обещал дать ему ответ на другой или на третий день, Вы получили бы его сегодня же — сказал он — если бы отставка верховного визиря, данная по его прошению, не лишила меня моего главного советника". Но, по-видимому, визирь Мехмед-Али был отставлен не по собственному своему желанию. а вследствие мнения, выраженного русским послом о советниках Порты. Откланявшись Султану, князь Меншиков возвратился на пароход и послал сказать Рифаат-паше, что, получив лично от Султана обещание немедленного ответа, считает излишним предположенное совещание, и потому просит извинения в том, что не приедет к визирю. В Буюкдере, где князь Меншиков уже несколько дней имел пребывание на пароходе Громоносец, он узнал вечером о переменах в высшей администрации Порты, именно: президент Совета Мустафа-паша был назначен верховным визирем, а прежний визирь Мехмед-Али — сераскиром (главным начальником регулярных войск), на место Мехмеда-Рушди-паши, получившего командование гвардией; министерство иностранных дел было поручено Решид-паше.

На следующий день. 2-го (14) мая, князь Меншиков отправился к Решид-паше и потребовал ясного и точного ответа на свою ноту. После него приехал лорд Редклиф и пробыл у министра иностранных дел целые два часа. Между тем Озеров, будучи послан в Диван — приветствовать новых сановников Порты — объяснился решительно с новым визирем и с бывшим министром иностранных дел Рифаатом.

Князь Меншиков, прождав двое суток ответа от Решид-паши, вместо того получил, 3-го (15) мая, ноту, с просьбою новой отсрочки. Хотя русский посол, в строгом смысле, имел право, оставя без внимания эту ноту, немедленно уехать со всем посольством, однако же этого не сделал, узнав, что накануне, в совещании Дивана, Решид настаивал на необходимости удовлетворить требованиям России и представлял в ярких чертах опасность, угрожавшую Порте. Его доводы напили отголосок в речах нового визиря, а также Ахмед-Фети-паши и Шеик-уль-Ислама, но встретили сильное сопротивление со стороны прежнего визиря и его партии. Такое положение дела заставило князя Меншикова отнестись в тот же день к Решид-паше с отзывом, в котором писал, что разрыв дипломатических сношений уже был совершившимся фактом, но что, принимая во внимание трудное положение нового министерства и личное доброхотство самого министра, русское посольство отложит до 6-го (18) мая сообщение официальной ноты о своем отъезде, который последует в случае неудовлетворительного решения дела.

5-го (17) мая, по повелению Султана, происходило чрезвычайное собрание Верховного Совета, для окончательного решения по ultimatum’у князя Меншикова. В этом совещании участвовали все министры и высшие сановники порты, как состоящие на службе, так и отставные, в числе коих старый Хозрев и Фуад-эфенди, а также Шеик-уль-Ислам, главные улемы и пять областных правителей, всего же 48 лиц. Накануне и утром в день совещания, лорд Редклиф посетил многих из этих сановников, убеждая их отвергнуть требования русского посла и дать ему ответ, составленный в английской миссии и переданный бывшему верховному визирю Мехмеду-Али. Огромное большинство членов Совета (42) подало голоса согласно с желанием Редклифа; немногие же, отважившиеся изъявить противное мнение, подверглись обвинению в московитизме.

На другой день, 6-го (18) мая, Решид-паша, посетив князя Меншикова, сообщил ему словесно, что Совет постановил: "Провозгласить верховное решение, коим обеспечивалось statu quo (настоящее положение) Иерусалимских Святынь, не допускавшее никаких изменений без предварительного соглашения с русским и французским дворами; даровать патриарху Константинопольскому фирман, с обозначением прав греческого исповедания; сообщить князю Меншикову, в заключение переговоров, объяснительную ноту une note explicative) и предложить ему сенед, в силе формального трактата, об уступке места на сооружение церкви и странноприимного дома для русских в Иерусалиме.

Вслед затем, князь Меншиков, получив ноту в смысле словесного объяснения Решида-паши, считал свое поручение совершенно оконченным, однако же, уступая желанию турецкого министра — возобновить прерванные переговоры — и просьбе австрийского резидента, от имени представителей четырех держав, согласился на новую отсрочку, и даже на некоторую уступку в прежних условиях. Сообразно тому, русский посол сообщил, 8-го (20) мая, Решиду-паше проект новой ноты, в которой была исключена статья, относившаяся к соблюдению всех прежних договоров, подтвержденных Адрианопольским трактатом 14. Решид, не смевший ступить ни шага без ведома лорда Редклифа, отправился он нему, и, сообщив ему проект ноты, умолял его одобрить этот документ, что прекратило бы все колебания и сомнения Порты. Но, вместо того, Редклиф прислал к Решиду-паше своего секретаря, г. Ализона, с объявлением, что нота князя Меншикова, сообщенная как последнее слово уступок русского правительства, имеет вполне важность трактата, и потому не может быть принята без нарушения верховной власти Порты. Вместе с тем, лорд Редклиф пригласил к себе представителей Франции. Австрии и Пруссии и склонил их "принять решение, совершенно тождественное с мнением турецких министров». Представители великих держав, под влиянием мнимой опасности, угрожавшей Турции, подписали меморандум, в котором объявили, что "в вопросе, столь близко касавшемся свободы действий и охранения верховной власти Е. В. Султана, Решид-паша был лучшим судьею положения дел, и что потому они не считали себя в праве выразить свое мнение" 15.

Получив отказ Решида-паши в принятии предложенного ему проекта ноты, князь Меншиков, 9-го (21) мая, отправился в Одессу.

Князь Меншиков не поехал в Петербург, а оставался в Одессе, откуда он мог возвратиться в Константинополь в двое суток; но переговоры, им прерванные, не были возобновлены, а вместо того граф Нессельрод послал, 19-го (31) мая, турецкому министру иностранных дел ноту, в коей требовал, чтобы последний проект князя Меншикова был подписан и отправлен ему в Одессу не позже восьмидневного срока. В противном же случае — писал канцлер — русские войска получат приказание перейти границу, не для открытия военных действий, а чтобы приобресть материальный залог до получения от Турции нравственного ручательства в исполнении требований нашего Государя. Между тем Порта, утвердив, 4-го июня н. ст., новым фирманом права и привилегии греческой церкви, отвечала на ultimatum графа Нессельрода, что "проект ноты князя Меншикова заключал в себе обязательства, несовместные с верховными правами независимого государства; что упрек в недоверии, сделанный Порте, может быть обратно отнесен к России, которая, не довольствуясь самыми торжественными обещаниями Султана, домогается утвердить их формальным договором, и что, в случае вторжения русских войск в пределы Турции, Порта будет протестовать и вооружится только для собственной защиты, но примет всякое условие, не нарушающее ее верховной власти, и готова послать, с этой целью, в Петербург, чрезвычайного посла, ежели на то изъявит согласие русское правительство" 16.

Непосредственным следствием угроз нашим правительством Турции было появление англо-французской эскадры у входа в Дарданеллы, в заливе Бешика, в начале (в половине) июня 17. Предписания находившимся в Средиземном море союзным адмиралам Ласюссу и Дундасу — приблизиться к Дарданеллам — были посланы в конце мая (в начале июня), тогда, когда еще не было объявлено о намерении нашего правительства занять Дунайские Княжества.

 

 

 (*) Такого-то числа, месяца и года.
 (**) Незадолго пред тем Омер-паша с сильным турецким корпусом был направлен против Черногории.
 (***) Греко-Российской церкви.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru