: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856 годов

Соч. М.И. Богдановича

 

 

ГЛАВА ХIV.
Выступление русских войск из Дунайских Княжеств. — Бомбардирование Одессы.

По отступлении нашей армии на левую сторону Дуная, мы имели в Княжествах 7 дивизий пехоты, 4 1/2 дивизии кавалерии, 3 батальона стрелковых, 3 батальона сапер и 8 казачьих полков, всего же, вместе с туземными волонтерами, до 120 тыс. человек с 392 орудиями, не считая отряда генерала Ушакова, в составе: 7-й пехотной дивизии, резервной бригады 15-й пехотной дивизии, и 2-й бригады 3-й легкой кавалерийской дивизии, остававшихся в Бабадагской области (1). Турецкая армия Омера-паши состояла всего-на-все из 100 тысяч человек, из коих 45 тыс. были собраны в укрепленном лагере под Шумлою и до 6-ти тысяч в Варне; прочие же находились по гарнизонам дунайских крепостей: Силистрии, Рущука, Видина и Калафата (2). Главные силы Англо-французского корпуса, в числе около 50 тыс. человек, (как будет изложено впоследствии), не могли открыть действий прежде начала (половины) июля. Следовательно — мы имели перевес в силах, и нам нечего было опасаться каких-либо решительных действий со стороны Турок; что же касается до Австрии, то она еще оставалась в нейтральном положении, и к тому же на юго-западной нашей границе собиралась грозная армия, именно: кроме 1-го и 2-го пехотных корпусов, кирасирский корпус был направлен к стороне Хотина; гренадеры и гвардия шли к Варшаве. Очевидно, что, находясь в таком положении, мы могли не только наказать Турок за всякую попытку их вторгнуться в Княжества, но и померяться с Англо-Французами, усиленными турецким корпусом Омера-паши.

В продолжении осады Силистрии, турецкий главнокомандующий оставался в Шумле, не смея выйти в поле с позиции, считавшейся неприступною. Но, узнав о переправе Русских за Дунай, Омер, желая показать своим союзникам, что наше отступление было вынуждено храброю защитою гарнизона Силистрии, решился открыть наступательные действия от Рущука и стал туда постепенно стягивать войска, число коих к 21-му июня (3-му июля) простиралось свыше 30 тыс. человек. Между тем у Журжи, против Рущука, мы имели, в течении 9-ти месяцев. только два егерских полка, Томский и Колыванский, и Павлоградский гусарский полк, с двумя батареями, под начальством генерал-лейтенанта Соймонова.

Князь Горчаков, находясь в Плоэшти, получил донесение о сборе значительных неприятельских сил в Рущуке. Первое сведение о числе войск и намерении Турок было доставлено в нашу главную квартиру 13-ти-летним Болгарином Райчо Николовым, переплывшим через Дунай (который там имеет до 500 сажен ширины). Главнокомандующий немедленно приказал направить в Колентино (в двух верстах от Букареста), из Урзичени и Радулешти, 11-ю пехотную дивизию с её артиллерией, 1-ю бригаду 4-й легкой кавалерийской дивизии с конно-легкою № 7-го и донскою № 9-го батареями и донской казачий № 40-го полк.

21-го июня (3-го июля), в 11 часов утра, неприятель открыл канонаду с батарей Рущука по городу Журже. На следующий день, генерал Соймонов занял остров Радоман одним баталионом Томских егерей и всеми штуцерными своей бригады, с 8-ю батарейными орудиями.

23-го июня (5-го июля), на рассвете, Турки, под прикрытием канонады Рущука и береговых бата-рей, посадили войска на пароход и 18 лодок, заранее приготовленных в устье реки Лом, и стали
переправляться на незанятый нами остров макан. Огонь нашей батареи, сооруженной влево от Журжи, заставил несколько турецких судов и пароходов возвратиться в реку Лом, однако же неприятель, в значительных силах с 4-мя орудиями, успел высадиться на остров Макан и приступил к постройке там батарей.

Между тем, еще накануне, по распоряжению генерала Данненберга, выступил в помощь отряду Соймонова, из окрестностей Букареста, генерал-майор Баумгартен. с Тобольским пехотным полком, батарейною № 1-го батареей 10-й артиллерийской бригады и одним эскадроном Бугских улан.

24-го июня (6-го июля), как только этот отряд прибыл к Журже, генерал Соймонов поручил охранение левого крыла занятой им позиции, от нижней оконечности острова Макана до речки Рутпуры, генерал-майору Баумгартену, с 4-мя баталионами Тобольского полка, при 8-ми орудиях, одним эскадроном улан и сотнею казаков. На следующий день, 25-го июня (7-го июля), в 6 часов утра, неприятель, открыв сильную канонаду со всех батарей Рущука и с новых батарей, построенных на острове Макане, начал переправлять войска на остров Радоман. Генерал-лейтенант Хрулев, с двумя батальонами Томского егерского полка и сотнею волонтеров, поддержанными батальоном того же полка, перейдя на остров по устроенному нашими войсками мосту, кинулся на встречу Туркам, и, несмотря на численное превосходство неприятеля, оттеснил его к самой оконечности острова. Одновременно с высадкою на Радоман, переправлялись на остров Макан и к Колыванский егерский полк, встретив их у Журжи, опрокинул к Дунаю. Но, между тем, неприятель, пользуясь обширностью острова Радомана, простирающегося на 7 верст, высаживал войска то на одном, то на другом пункте, что заставило генерала Соймонова поддержать егерей на острове двумя батальонами Тобольского пехотного полка. До самой ночи продолжалась перестрелка, переходившая от времени до времени в рукопашный бой, и наконец, огромный перевес неприятеля в силах заставил нас оставить остров. В этом деле с нашей стороны убито 342 человека; ранены: генерал-лейтенант Хрулев, в руку; 5 штаб-офицеров, 17 обер-офицеров, 450 нижних чинов; контужено 200 нижних чинов. Урон неприятеля, по показанию пленных, простирался более 5-ти тысяч человек, и едва ли можно сомневаться в такой потере, если правда, что Омер-паша, заметя колебание своих войск, побуждал их к высадке на остров Радоман, стреляя по ним картечью с правой стороны Дуная. Выстрелами нашей артиллерии потоплено 15 судов с переправлявшимися на них людьми и пробит пароход.

В ночи с 25-го на 26-е июня (с 7-го на 8-е июля), генерал Соймонов, находя занимаемую им позицию несоразмерною с числом войск, приказал разрушить мост, соединявший остров Радоман с левым берегом Дуная, и очистив Журжу, отвел вверенный ему отряд на высоты у сел. Фратешти (3).

Князь Горчаков, получив, 27-го июня (9-го июля), донесение генерала Данненберга о сражении под Журжею, изъявил неудовольствие за то, что в Букаресте были оставлены, для содержания караулов, все четыре батальона Екатеринбургского пехотного полка, из коих следовало послать три в помощь Соймонову, и немедленно сделал расоряжения для встречи неприятеля достаточными силами. С этою целью направлены форсированными маршами из Мая-Катаржилуй к Фратешти: Селенгинский, Якутский и Охотский полки 11-й пехотной дивизии, с тремя батареями, и 1-я бригада 4-й легкой кавалерийской дивизии, с двумя конными батареями, которые в продолжении двух суток прошли более ста верст. Туда же послан из Букареста Екатеринбургский пехотный полк. Главная квартира перешла во Фратешти 1-го (13-го) июля, а 3-го (15-го) июля, присоединились к стоявшим там войскам: 9-я пехотная дивизия с её артиллерией, 3-й стрелковый и 4-й саперный батальоны, и один казачий полк. Туда же были направлены 8-я пехотная и 2-я драгунская дивизии; но 8-я дивизия, по достижении Урзичени, обращена в Молдавию, вероятно, из опасения действий со стороны Австрии, не смотря на то, что все доступы из Трансильвании были нами преграждены, посредством пороховых взрывов (4).

Таким образом, в начале (в половине) июля у Фратешти и в окрестностях этого пункта было собрано: 46 батальонов, 60 эскадронов, 4 казачьих полка и 180 орудий. Кроме того, у Обилешти-Ноу были расположены перешедшие туда, 4-го (16-го) июля, из Калараша войска генерала Лидерса (5). Число турецких войск, тогда стоявших у Журжи, по самым преувеличенным показаниям, не превосходило 45 тыс. человек с 50-ю орудиями, и потому князь Горчаков, имея на своей стороне превосходство в силах, не должен был сомневаться в победе, следствием которой было бы совершенное поражение Турок, при отступлении их по длинному мосту чрез Дунай. Но наш военачальник, еще до прибытия к войскам, расположенным у Фратешти, обратил исключительно все свое внимание на очищение Дунайских Княжеств. Вместо решительного наступления против Турок, он предпринял, 4-го (16-го) июля, усиленную рекогносцировку к Журже — "чтобы убедиться, в каких силах неприятель находится на левом берегу Дуная и какие производит работы". В 6 часов утра, князь Горчаков отправился с бригадою улан и с конною батареей, выслав вперед казачьи полки. Турки допустили нас без выстрела так близко, что можно было видеть их рабочих на окопах укреплений, и потом вдруг открыли сильную канонаду. Сам главнокомандующий и генералы Коцебу и Бутурлин, с небольшим конвоем, подъехав к неприятелю, вывели заключение, что «у Журжи он возвел сильной профили предмостное укрепление, имеющее до 25-ти амбразур». При этом обозрении контужены: генерал-майоры: Бутурлин и походный атаман казачьих войск армии, граф Орлов-Денисов, два офицера и один из нижних чинов. К вечеру главнокомандующий возвратился в Фратешти (6).

Затем, в продолжении 11-ти дней, войска, собранные у Фратешти, оставались в совершенном бездействии, пока главнокомандующий — «вследствие особого хода политических обстоятельств» — положил «продолжать начатое общее движение к северу и сблизить главные силы с войсками, расположенными в Молдавии».

Положение Австрии, желавшей с одной стороны сохранить дружественную связь с Западными державами и освободить от занятия русскими войсками Дунайские Княжества, а с другой — избежать войны с Россиею, было крайне затруднительно. По заключении, в апреле 1854 года, с Пруссиею трактата, в котором несколько спустя приняли участие и все прочие германские державы, австрийское правительство решилось потребовать, чтобы наши войска очистили Княжества (7). Несколько дней спустя, после свидания Императора Австрийского с Королем Прусским в Тешене, Король поддержал требование Австрии, хотя и в более умеренной форме (8). В ответ на домогательства германских дворов, наше правительство поставило им на вид, что "занятие Дунайских Княжеств русскими войсками не было главною причиною войны и не препятствовало открытию и ведению переговоров, и что расположению в Княжествах наших войск нельзя приписать- ни устранение Портою венской ноты, ни отказ Западных держав в принятии условий, одобренных венским кабинетом. Ежели, по убеждению австрийского правительства, занятие Княжеств было главным поводом к войне, то с прекращением его должны быть прерваны военные действия. Но может ли венский кабинет ручаться в том? Требовать от России, чтобы она отказалась от действий на единственном пункте, где они для нее выгодны, между тем как морские державы могут вредить нам на всем пространстве европейского и азиятского прибрежий — подобная мысль (ласкаем себя надеждою), не свойственна Императору Францу-Иосифу. Австрийское правительство, приняв на себя обязательства в отношении Западных держав, на основании протокола 9-го апреля, не должно упускать из вида, что оно исполнит сии обязательства только тогда, когда Россия будет поставлена в возможность очистить Дунайские Княжества, без нарушения своего достоинства и безопасности собственных владений". В заключение депеши, сообщенной венскому кабинету, было сказано, что Российский Монарх не желает ни занимать своими войсками Княжества неопределенное время, ни присоединять их к своим владениям, и что он помышляет еще менее о разрушении Оттоманской Империи, и потому готов принять три главные основания; заключающиеся в протоколе 9-го апреля, именно: неприкосновенность владений Турции; очищение Дунайских Княжеств, если только будут даны необходимые ручательства, и обеспечение прав христианского населения Турции (9). В депеше, сообщенной берлинскому кабинету, наше правительство, сославшись на ответ, посланный в Вену, давало знать, что хотя мы не разделяем вполне мнение германских держав на счет занятия Княжеств, однако же, принимая во внимание особенные интересы Австрии и Германии на Дунае и обязательства, принятые венским и берлинским дворами, на основании протокола 9-го апреля, предлагаем, получив желаемые нами ручательства, вывести войска из; Княжеств и открыть переговоры, либо заключить перемирие (10). Германские державы, изъявив сожаление, что требуемые нами ручательства во всеобщем прекращении войны от них не зависят, сообщили тюильрискому и лондонскому дворам предложения нашего правительства (11).

Из всей этой дипломатической переписки не трудно вывести заключение, что со стороны Австрии, в июле 1854 года, нельзя было нам ожидать явного разрыва, и тем паче внезапного открытия военных действий. Стало быть — не было никакой основательной причины торопиться очищением Княжеств, дальнейшее занятие коих заставило бы Англо-Французов вести войну на Дунае, где были у нас сосредоточены значительные силы.

По всей вероятности, если бы мы, сосредоточив силы у Фратешти, решились атаковать Турок, стоявших впереди Журжи, и разбили их — то австрийское правительство продолжало бы действовать медленным путем дипломатии и не осмелилось бы направить войска в Княжества, пока стояла там наша армия. Но князь Горчаков, основываясь на преувеличенных сведениях, и опасаясь наступления с одной стороны 150-ти тыс. Австрийцев, а с другой — 100 тыс. Турок, сомневался в возможности отступления за Прут без значительной потери (12).

Готовясь отступать, князь Горчаков отдал войскам 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов следующий приказ:
«Две недели мы стоим лицом к лицу противу многочисленного неприятеля, и он не только не решился напасть на нас, но, зная ваше мужество и отвагу, и помня сильный отпор, встреченный им при переправе на остров Радоман и понесенный огромный урон, скрывается за укреплениями, не выдти в поле.
Цель Турок очевидна: они стараются удержать нас сколь можно долее под Журжею, дабы доставить возможность Англичанам и Французам действовать в ином направлении.
Поэтому необходимо сблизить здешние войска с теми, которые расположены у нас севернее. чтобы, соединив все силы, перейти потом к окончательному наступательному движению.
Итак, нам предстоит теперь кратковременное отступление. Я вполне уверен, что войска, состоящие под моею командою. одушевленные твердою надеждою на будущее, совершат это с такою же бодростью духа, с какою шли до сих пор вперед.
Вспомните 1812-й год, когда русские армии, посредством заранее обдуманного отступления, увлекли за собою многочисленного неприятеля и тем приготовили ему конечную гибель.
Государь Император, в Собственноручном письме ко мне, соизволил выразиться: "скажи всем, что я их усердием, храбростию и терпением вполне доволен и уверен, что, строгим сохранением порядка, они будут опять готовы на славу".
Об этом лестном для нас Высочайшем отзыве. считаю истинным счастием объявить войскам, в полном убеждении, что они потщатся оправдать слова нашего Великого Государя.
С нами Бог; за нас правое дело!»

Главнокомандующий провел ночь, накануне снятия войск с позиции, у Фратешти. в передовом отряде генерал-лейтенанта Соймонова, все еще ожидая, что Турки атакуют нас, как только заметят наше отступление. Но неприятель, довольный тем, что мы оставили его в покое, и не помышлял преследовать нас. 15-го (27-го) июля, наши главные силы выступили по направлению к Букаресту: в арриергарде двигалась 10-я пехотная дивизия с частью кавалерии, под начальством генерал-адъютанта графа Анрепа-Эльмпта. На следующий день, главная квартира князя Горчакова пришла в Желаву, верстах в 20-ти не доходя Букареста, близ соединения дорог, ведущих из Журжи и Туртукая. Положено было не вступать в город, откуда уже вывозили больных, провиант и прочие тяжести. а остановиться в Желаве на несколько дней. Сам главнокомандующий отправился в Букарест, где, в ожидании его приезда, были собраны высшие лица туземного управления, на квартире нашего чрезвычайного комиссара, генерал-адъютанта барона Будберга. Князь Горчаков произнес на французском языке краткую речь, в которой, напомнив боярам, чиновникам и духовенству единоверие валахского народа с Россиею и благодеяния, издавна оказываемые нашими Государями Дунайским Княжествам, выразил надежду, что жители края, оставляемого нами по политическим обстоятельствам, сохранят навсегда преданность и любовь к России. Все отвечали утвердительно, хотя и не все искренно (13).

Что касается до туземных войск, то сперва предполагалось увести их вместе с нашею армиею, но впоследствии это намерение было оставлено, преимущественно потому, что русское правительство не хотело подвергнуть судьбу их неопределенной будущности. Офицеры и солдаты, изъявившие желание поступить в русскую службу, были приняты, с сохранением получаемого ими жалованья; прочие же обезоружены и отпущены домой. 20-го июля (1-го августа) главные силы князя Горчакова присоединили к себе части войск, находившиеся в Букаресте, и перешли к сел. Маре-Домняско, минуя город, откуда уже были вывезены госпитали и запасы. Вывоз провианта и фуража, в количестве 400 тыс. четвертей, раскинутого на протяжении 600 верст, был чрезвычайно затруднителен, по множеству подвод, нужных для его поднятия: полагая по 4 четверти на подводу, требовалось собрать 100 тыс. подвод в разных пунктах. Но, несмотря на то, благодаря деятельности генерал-майора Затлера, все запасы были свезены на дорогу, ведущую из Бузео в Бырлад. В течении целого месяца, из Бузео, Фокшан и Текуча, выступало ежедневно но 1,500 и более подвод с провиантом до следующего магазина, где запасы перегружались на другие подводы, и таким образом до 200 тыс. четвертей доставлено в Водолуй-Исакчи одновременно с прибытием арриергарда; остальные припасы отпускались в войска, во время обратного их следования в пределы Империи. Движение обозов, по дороге от Бузео до Водолуй-Исакчи, было так велико, что в некоторых местах подводы, нагруженные запасами, и другие, возвращавшиеся для новой нагрузки, шли в четыре ряда (14). Из 27,000 больных и раненых, состоявших в госпиталях и лазаретах Молдавии и Валахии, оставлено в Княжествах не более ста человек, а из 3-х тысяч больных, находившихся в Букаресте, остались там только 38 нижних чинов, преимущественно тяжелораненых, которых князь Горчаков приказал поместить в городское филантропическое отделение, вверив попечение о них туземным властям. Из этих 38-ми человек почти половина возвратилась потом в Кишинев, а остальные умерли. Омер-паша, по занятии Турками Букареста, предлагал выздоровевшим вступить в службу Оттоманской Порты, но все они наотрез отказались (15).

Дальнейшее движение наших главных сил было направлено, чрез Синешти и Кошарени на реке Яломице, к Бузео, куда главная квартира прибыла 27-го июля (8-го августа). Отправление оттуда более 2-х тысяч больных, поступивших большею частью с транспортов, тянувшихся из Букареста, задержало князя Горчакова двое суток, в продолжении коих войскам дан отдых; а 1-го (13-го) августа наша главная квартира перешла в Фокшаны и оставалась там две недели, до 16-го (28-го августа). Оттуда были отправлены в Яссы все излишние тяжести и больные, которых в городе и пригородном селении Одабешти было до 2-х тысяч, да прибыло из Букареста и Бузео с отступавшими войсками более 3-х тысяч. Самый город, по распоряжению фельдмаршала, был прикрыт несколькими редутами; в случае же надобности, мы могли, оставя сильный арриергард в Фокшанах, отойти
за реку Серет, на хорошую позицию, прикрытую полевыми укреплениями; впрочем, Турки хотя и двинулись по нашим следам в Валахию, однако же и не помышляли о решительном наступлении. Только 5-го (17-го) августа произошла стычка казаков главного арриергарда, под начальством полковника Бонтана, с турецкою кавалерией, при Бузео, не имевшая никаких последствий (16).

Отряд генерал-лейтенанта Липранди (17), выступив 20-го июля (1-го августа) из Плоешти, прибыл 25-го (6-го августа) в Бузео, и оттуда двинулся на Фокшаны к Бырлату (18).

Главные силы отряда генерал-адъютанта Ли-дерса, в составе 15-й пехотной дивизии с её артиллерией, 5-го стрелкового батальона, трех рот 5-го саперного батальона и валахской батареи, вместе с госпиталями, выступили из Обилешти-Ноу к Браилову, 20-го июля (1-го августа); арриергард, под начальством генерал-лейтенанта Гротенгельма, в составе 14-ти эскадронов 1-й бригады легкой кавалерийской дивизии, с конно-легкою № 5-го батареей и тремя сотнями казаков № 22-го полка, следовал за войсками Лидерса, в расстоянии одного перехода. Отряд генерал-майора Немчинова, стоявший в Калараше, присоединился у Слободзеи к войскам генерала Лидерса, которые 30-го июля (11-го августа) прибыли в Браилов (19).

Между тем отряд генерал-лейтенанта Ушакова оставался на правой стороне Дуная.

Главнокомандующий, получив донесение о появлении Французов в значительных силах у Кюстенджи, поручил начальство над войсками на Нижнем Дунае генералу Лидерсу; ему же подчинен был и отряд генерала Ушакова, В предписании князя Горчакова Лидерсу сказано: «генерал-лейтенант Ушаков будет вам хороший помощник; он сведущий и бойкий офицер».

Непосредственно по вступлении Англо-Французского флота в Черное море, в начале января н.ст. 1854 года, союзники предприняли экспедиции паровыми судами, как для обозрения прибрежных пунктов, принадлежащих России, так и для содействия Туркам в снабжении портов их запасами и войсками. При обозрении Севастополя, под предлогом передачи туда известия о прибытии Союзного флота в Черное море, для охранения турецких владений, оказалось, по отчету, представленному лейтенантом Бони (Bonie), что — "предположив даже невооруженными казематные батареи, достаточно барбетных батарей для отражения атаки на Севастополь со стороны моря... Но что, несмотря на то, можно овладеть Севастополем, сделав высадку на нескольких пунктах, в расстоянии 3-х или 4-х миль от укреплений, где берега доступны для мелких судов и отлогая местность не представляет никаких затруднений" (20). Убеждение в неприступности Севастополя с моря подало Союзникам повод к намерению — заградить выход из севастопольского рейда, посредством 15-ти или 20-ти старых судов, нагруженных камнями, связанными цементом и затопленных у выхода, что, по мнению французских моряков, обратило бы севастопольский порт навсегда в озеро и лишило бы Севастополь сообщения с морем (21).

Между тем как в марте 1854 года началась посадка на суда войск, долженствовавших принять участие в Восточной войне, было произведено несколько морских экспедиций к устьям Дуная и к берегам наших Закавказских владений.

В первой (во второй) половине апреля, Союзники бомбардировали Одессу. Этот важный торговый город был укреплен весьма слабо: батарея № 1-го, вооруженная 6-ю двухпудовыми мортирами и двумя единорогами, была устроена на правом фланге, в трех верстах от карантинной пристани, при съезде на дачу графини Ланжерон; батарея № 2-го, в шесть 24-х-фунтовых пушек, за входом в карантинную пристань; № 8-го, в шестнадцать 24~х-фунтовых пушек, на оконечности карантинного мола; № 4-го, в восемь пудовых единорогов, внизу бульвара, на право от большой лестницы; № 5-го, в шесть 24-х-фунтовых пушек — левее лестницы, впереди дома и сада князя Воронцова, и № 6-го, в четыре 24-х-фунтовых пушки — на оконечности практического мола. К 10-му (22-му) апреля, были собраны в Одессе, под непосредственным начальством генерала барона Остен-Сакена, 16 резервных и запасных батальонов, с 5-ю пешими и 2-мя конными батареями, уланские полки эрцгерцога Карла-Фердинанда (Белгородский) и графа Никитина (Чугуевский) и две сотни Дунайских казаков (22).

1-го (13-го) апреля, английский военный пароход "Фюри" (Fury), подойдя в карантинной гавани, выслал под парламентерским флагом шлюбку к берегу и просил известить — находится ли еще в городе английский консул. Получив ответ, что консул за несколько дней пред тем оставил Одессу, шлюпка отошла к своему пароходу, который, вместо того, чтобы удалиться, двинулся вперед, очевидно с намерением делать промеры в заливе и высмотреть расположение наших батарей. Подобно тому, в конце декабря (в начале января 1854 года), капитан английского парохода "Ретрибюшен», Дрюммонд, пользуясь туманом, пришел под парламентерским флагом в севастопольский порт, и, не объявляя о цели своего прибытия, производил там промеры, и объяснил цель своего прихода — сообщить известие о появлении Союзного флота в водах Черного моря, — только тогда, когда по нем сделали несколько выстрелов. Англичане восхваляли в своих газетах смелую выходку Дрюммонда, о чем было известно в Одессе, и потому командир ближайшей из наших батарей, зная с какою целью подходил неприятельский пароход, сделал по нем четыре выстрела и заставил его удалиться. Этот случай был оглашен во всей Европе, как неслыханное нарушение народного права, не дозволяющего враждебных действий против судов под парламентерским флагом. Союзники, не довольствуясь этими воплями, направили свой флот, тогда стоявший у Каварны, к Одессе, требуя удовлетворения за мнимое оскорбление парламентера. Конечно — они могли, и без этого предлога, произвести нападение на Одессу, город, принадлежащий неприятельской державе, но этот город заключал в себе множество жителей всех европейских наций, что побуждало Союзников выказывать в действиях против Одессы необычную им умеренность.

8-го (20-го) апреля, в четверг на страстной неделе, подошел к городу флот, из 19-ти линейных кораблей и 9-ти пароходов-фрегатов, занявший на следующий день позицию правым флангом против батареи № 1-го, в трех верстах от берега. 9-го (21-го), в 4-м часу пополудни, адмиралы Дундас и Гамелен прислали чрез парламентера письмо к командующему войсками в Одессе, генерал-адъютанту Сакену, требуя, в возмездие за оскорбление, нанесенное парламентерскому флагу, немедленно выдачу находившихся в гавани английских, французских и русских судов. Письмо это было оставлено без ответа. На другой день, 10-го 22-го) апреля, в Великую Субботу, около 61/2 часов утра, четыре неприятельских фрегата (23), пройдя вне выстрела мимо первых батарей, открыли на расстоянии около 700 саж. огонь по батарее № 6-го.
Несколько спустя, английские корабль и паровой фрегат (24), пройдя позади этих четырех фрегатов, расположились, для поддержания их, вне выстрела нашей батареи, и подошли к ней еще четыре паровых фрегата (25). Батарея № 6-го, устроенная на левой оконечности практического мола, была вооружена (как уже сказано) четырьмя 24-х-фунтовыми пушками, с прислугою 28-ми человек резервной № 14-го батареи 5-й артиллерийской дивизии, под начальством прапорщика Щеголева. Против десяти судов, с которых под конец боя действовало до 350 орудий, сражался, под перекрестными их выстрелами, Щеголев — сперва с четырьмя орудиями, а потом, когда два из них были подбиты, с двумя орудиями, в продолжении шести часов, и с таким успехом, что фрегат Вобан, загоревшийся от каленого ядра, был отведен за вторую линию. После четырехчасовой канонады, были введены Союзниками в дело четыре паровые фрегата, стоявшие во второй линии; тогда же высланы с правой оконечности неприятельской линии к предместью Пересыпь шесть английских гребных лодок, которые, подойдя к берегу, стали пускать конгревовы ракеты по нашим судам на практической гавани и по строениям в предместье. Войска, находившиеся на этих лодках, покушались сделать высадку, но встреченные картечью четырех полевых орудий резервной № 14 батареи, под прикрытием поставленных в засаде шести рот резервного и запасного баталионов Томского и резервного батальона Колыванского полков, были обращены в бегство и потерпели значительный урон. Между тем неприятель, пользуясь большим калибром своих орудий, в особенности бомбических пушек, не подходил близко к берегу, и потому 4-я и 5-я наши батареи не могли вредить ему, хотя находились под его вы~ стрелами; 6-я-же батарея прапорщика Щеголева продолжала сражаться и замолчала только тогда, когда примыкающие к тылу батареи строения были объяты пламенем. Во время бомбардирования, студенты Ришельевского лицея Деминистр и Скоробогатов неоднократно ходили на батарею, принося генералу Сакену сведения о ходе боя, а студент Пуль, видя, что крестьянин, везший заряды на воловьей подводе, бежал не доехав до батареи, вскочил на повозку и сквозь град ядер и бомб привез заряды к орудиям.

Едва лишь Щеголев с остальными людьми своей команды успел оставить батарею и отойти от ней шагов 15, как последовал взрыв его зарядных ящиков, без всякого, однако же, вреда прислуге орудий. В конце боя, пред вечером, несколько линейных кораблей приближались к даче генерала Лидерса, перестреливались с батареями №№ 1, 2 и 8-го и отходили назад к прочим судам Союзного флота. В седьмом же часу неприятельские фрегаты потянулись с левого нашего фланга к своей общей позиции, а линейный корабль, стоявший против нашего правого фланга, также ушел из-под выстрелов. Батареи наши, кроме 6-й, нисколько не потерпели от неприятельской канонады; девять купеческих кораблей, стоявших в практической гавани, в числе коих несколько английских и французских, сделались жертвою пламени. Вся потеря наша в людях убитыми не превосходила 4-х нижних чинов; ранены артиллерии подполковник Мещерский и 45 нижних чинов; жителей города убито 3 и ранено 8. Город пострадал весьма мало; повреждены более прочих дома князя Воронцова и Нарышкина; отбит ядром угол гранитного пьедестала памятника герцога Ришелье. Со стороны Союзников, убито и ранено до 30-ти человек; четыре фрегата понесли значительные повреждения и отведены для починки в Варну.

В наступившую ночь и весь следующий день Светлого Христова Воскресения неутомимо производились работы на батареях Одессы: на батареях № 4-го и 5-го срыты мерлоны и расположены орудия
для стрельбы через банк; окончена «центральная» батарея, над таможнею, и поставлена новая батарея на Пересыпи. На другой день, неприятельский пароход, выйдя на всех парах из общей линии, открыл огонь по нашим рабочим, но, будучи встречен выстрелами ближайших батарей, ушел столь же быстро назад. Союзный флот, простояв в виду Одессы до 12-го (24-го) апреля, отправился по направлению к Севастополю (26).

Император Николай, получив донесение о бомбардировании Одессы, пожаловал командиру 3-го пехотного корпуса, генерал-адъютанту Сакену орден Св. Андрея; прапорщик Щеголев произведен в штабс-капитаны и по удостоению кавалерской думы получил орден Св. Георгия 4-й степени (27); студенты Деминистр, Скоробогатов и Пуль приняты на службу подпрапорщиками и пожалованы знаками отличия Военного Ордена.

16-го (28-го) апреля, утром, англо-французский флот появился в виду Севастополя. Фрегаты французский Катон и английский Фюри захватили у Евпатории четыре купеческие суда. Эскадра, под начальством английского контр-адмирала Лайонса, в составе корабля Агамемнона и пяти пароходов, с тремя французскими пароходами, направилась к берегам Закавказья, чтобы войти в связь с горцами и Турками. Союзники роздали в Геленджике горцам 37 тыс. патронов и обещали поддерживать их. Затем — обозрев форты, оставленные нашими войсками, эскадра присоединилась к остальной части флота, возвратившейся, 8-го (20-го) мая, в Бальчик и Каварну. Один из английских пароходов, Тигр, 30-го апреля (12-го мая), утром, при необыкновенно густом тумане, сел на мель под крутым берегом, у дачи Картаци, в шести верстах на юг от Одессы. Быстро прибывшие туда из колонии Лютсдорф два батарейных орудия 16-й артиллерийской бригады, под начальством поручика Абакумова, с прикрытием из двух резервных рот Днепровского и взвода уланского графа Никитина (Чугуевского) полков, меткими выстрелами сделали несколько пробоин в пароходе. Командиру его, капитану Гиффарду, оторвало ногу; принявший от него начальство, старший лейтенант приказал спустить флаг и со всем экипажем сдался военнопленным. Между тем подоспели к месту боя восемь батарейных и двенадцать легких орудий 16-й бригады, четыре батарейные орудия 10-й бригады и конно-легкая № 11-го батарея под прикрытием батальона Суздальского пехотного полка, резервного батальона Украинского егерского полка и дивизиона уланского эрцгерцога Карла Фердинанда (Белгородского) полка. Тогда же показались в тумане еще два неприятельские парохода, Нигер и Везувий. Не имея средств снять с мели сдавшегося фрегата и привести его в гавань, в присутствии двух пароходов, за которыми вслед могли прибыть другие суда, генерал Сакен приказал, по снятии пленных с фрегата, зажечь его выстрелами. Неприятельские пароходы, подойдя на ближний выстрел батарейных орудий, открыли по нашим батареям огонь, на который отвечали восемь батарейных орудий 16-й бригады и четыре батарейные орудия 10-й резервной бригады, под начальством полковника Гороновича и капитана Верховского, так успешно, что поврежденные пароходы отступили и стали вне выстрела. Бой прекратился около двух часов пополудни, а затопленный фрегат взорван в восьмом часу вечера.
С нашей стороны убиты два рядовых, контужены: командир 2-й легкой батареи 16-й бригады, полковник Ильинский, и резервной батареи 10-й бригады поручик Смирнов. Взяты нами в плен: капитан фрегата Гиффард, 24 офицера и 200 нижних чинов (28).

Между тем как англо-французский флот производил на водах Черного моря экспедиции, не имевшие никаких последствий. Союзники, решась оказать более деятельную помощь Порте, снаряжали армию для высадки и совместного действия с турецкими войсками. На первый раз назначено было послать около 40 тысяч Французов и до 20 тыс. Англичан. Начальство над французскими войсками было поручено маршалу Сент-Арно (Leroy de St.-Arnaud), а над английскими — генералу лорду Раглану.

Маршал Сент-Арно, смелый, предприимчивый, беспечный, одаренный способностями к управлению войсками, поступил на службу в 1816 году, пятнадцати лет от роду, и, дослужась до подпоручичьего чина, принужден был выйти в отставку. Затем, Сент-Арно провел несколько лет в разных странах Европы, ведя бурную жизнь искателя приключений, но воспользовался этим временем для изучения нескольких языков. После революции 1830 года, он снова определился на службу, в чине подпоручика, имея от роду уже более тридцати лет. Действительное же военное поприще его началось в 1836 году, когда он отправился поручиком в Иностранный легион, где — по собственным словам его — все служившие проводили отчаянно свою молодость. Там отличался он усердием и самопожертвованием, не обращая внимания ни на удручавшие его болезни, ни на опасности. На штурме Константины, после сильного взрыва, когда войска обратились в бегство, несмотря на усилия Бедо и Комба удержать их, капитан Сент-Арнб, с громким криком, повел свою храбрую молодежь на брешь и первым ворвался в город. В награду этого подвига, он получил крест Почетного Легиона. Даже находясь в отпуску для поправления здоровья, во Франции, Сент-Арнб находил пищу своей кипучей деятельности и отваге. Ежели где либо, в соседстве его, случался пожар, он являлся на верху зыбкой лестницы, на крыше дома, готовой обрушиться — везде, где опасность казалась неминуемою. Участие, принятое в судьбе его главнокомандующим в Алжирии, маршалом Бюжо, послужило к его быстрому возвышению: в продолжении восьми лет, поручик Иностранного легиона Сент-Арно был произведен в полковники и в 1844 году назначен начальником войск в орлеанвильском округе, где тогда появился новый предводитель туземного восстания — Бу-Маза, по призыву коего дружно вооружились жители страны против Французов. Для подавления мятежа, были посланы три колонны, под начальством Пелисье, Сент-Арно и л'Амиро. Эта бесчеловечная экспедиция, в которой Пелисье и Сент-Арнб соперничали между собою в истреблении Арабов, окончилась сдачею Бу-Мазы и доставила полковнику Сент-Арнб командорский крест Почетного Легиона. В 1847-м году, он был произведен в генерал-майоры (marechal de camp), а в 1851-м — в награду столь же трудной, сколько и успешной экспедиции против Кабилов — в генерал-лейтенанты general de division). В том же году генерал Флёри отправился в Алжирию, чтобы глаз-на-глаз сговориться с Сент-Арнб и предложить ему место военного министра, с тем, чтобы он принял деятельное участие в задуманном Людовиком-Наполеоном перевороте. Сент-Арно, человек отважный и не разбиравший средств для своего возвышения, охотно согласился поддерживать предприятие, казавшееся отчаянным, и в день 2-го декабря был душою заговора против республики. В награду за то, он был возведен в достоинство маршала Франции. Но домогательства Сент-Арнб, в соединении с мотовством его, не знавшим предела, до того надоели Наполеону, что он, желая, во что бы то ни стало, избавиться от назойливого сподвижника, предложил маршалу главное начальство над войсками, назначенными для содействия Порте, а чтобы опыт способностей его в командовании армией не обошелся слишком дорого Франции, ему приданы были надежные лица главного штаба (29).

Лорд Сомерсет, впоследствии лорд Раглан, поступив на службу в 1804-м году, шестнадцати лет от роду, вскоре обратил на себя внимание сэра Артура Веллеслея (впоследствии — герцог Веллингтон), который, отправляясь, в 1808-м году, с войсками в Португалию, назначил его в свой главный штаб, и потом, в продолжении всей войны на Пиренейском полуострове, имел при себе в должности адъютанта и правителя канцелярии (military secretary). В продолжении времени от первой реставрации Людовика XVIII до возвращения Наполеона во Францию, Раглан был секретарем английского посольства в Париже и женился тогда на племяннице герцога Веллингтона. Когда же, в эпоху Ста дней, снова возгорелась война, он снова занял должности адъютанта и правителя канцелярии герцога, и в сражении при Ватерлоо потеряв правую руку, усвоил привычку легко писать левою рукою и опять был назначен секретарем посольства в Париже. В 1819-м г., возвратясь на родину, Раглан занял должность секретаря при артиллерийском управлении (secretary to the Master-General of the Ordnance); в 1825-м, прибыл с Веллингтоном в Петербург, в качестве секретаря посольства, а два года спустя назначен военным секретарем при главном командире Horse Guards (отборного полка тяжелой кавалерии) и оставался в этой должности до смерти Веллингтона, в 1852 году, когда ему было поручено управление артиллерии, в звании Master-General of the Ordnance; в феврале 1854 года, лорд Раглан произведен в полные генералы и вскоре после того назначен главнокомандующим английских войск, посланных в помощь Турции. Таким образом, проведя почти всю свою жизнь, от юности до преклонных лет, при Веллингтоне, и получив независимое начальство над войсками уже на шестьдесят шестом году от роду, Раглан отличался и глубокими сведениями но военной части, и боевою опытностью, но, ограничиваясь в продолжении всей своей службы скромною ролью исполнителя чужих соображений, не обладал самостоятельными способностями полководца и затруднялся распоряжаться действиями столь сложной машины, какова армия в военное время. Проведя большую часть жизни в занятиях по части администрации войск, он сделался формалистом, заботился исключительно о строгом соблюдении порядков управления и не имел дара поселять в солдатах несколькими простыми словами тот дух, который умели внушать Суворов и Блюхер. Скромный, непоколебимый в своих нравственных убеждениях, он был совершенно несходен характером с маршалом Сент-Арно (30).

Посадка на суда Союзных войск, с огромными запасами, по артиллерийской, инженерной, интендантской и госпитальной частям, началась в первой (во второй) половине марта. Для высадки их в Турции избран был маршалом Вальяном пункт у города Галлиполи, который должен был служить основанием действий Союзной армии. При всех усилиях французского военного министерства, в начале (в половине) апреля 1854 года, высажено не более 11-ти тысяч человек; что же касается до английских войск, то их было тогда высажено всего до 3-х тыс. человек. В половине (в конце) мая, у Галлиполи собрано: французских войск 27 тыс. пехоты и 1,500 кавалерии, английских 9 тыс. человек. Немедленно по прибытии первых войск было приступлено к укреплению позиции у Галлиполи (31).

В начале (в половине) мая, оба главнокомандующие отправились в Варну, где назначено было, 7-го (19-го) мая, совещание их с Омер-пашею. Турецкий военачальник, сообщив Раглану и Сент-Арно сведения о силах и расположении своей армии (32), доказывал необходимость избегать решительных действий, ограничиваясь обороною. По его настоянию, решено было перевести англо-французскую армию из Галлиполи в Варну. Впрочем, Союзные полководцы, по-видимому, не доверяя показаниям Омер-паши, на следующий же день отправились в Шумлу, чтобы убедиться в действительном положении турецкой армии. По их мнению,
укрепленный лагерь под Шумлою, вооруженный 250-ю орудиями и занятый 45-ю тысячами человек, под начальством энергического полководца, мог держаться долго против сильной армии. Турецкие войска, стоявшие на этой позиции, были плохо вооружены, дурно одеты, еще хуже обуты, но вообще способны к войне и маневрировали в порядке.
Кавалерия имела малорослых, но выносливых коней. Артиллерия составляла лучшую часть армии; упряжь была прочна; канонеры не уступали французским; в особенности же была поразительна меткость выстрелов. Всего же неисправнее нашли они госпитальную часть: не было достаточно ни медиков, ни лекарств; больные и раненые гибли без помощи, без призора (33).

По возвращении главнокомандующих в Варну, где ожидали их адмиралы Гамелен и Дундас, немедленно были приняты меры для передвижения войск из Галлиполи в Варну. Две французские дивизии, 1-я и 4-я, и английские войска были туда отправлены морем, 3-я-по берегу Мраморного моря, в Константинополь, и далее морем, а 2-я французская дивизия генерала Боске — сухим путем, чрез Адрианополь. 5-я французская дивизия прибыла из Франции и Алжирии прямо в Варну. В начале (в половине) июля, Французы, в числе 40 тысяч человек, находились у Варны, а 15 тысяч Англичан — частью также у Варны, частью же у Девна, по дороге в Шумлу. Турецких войск было собрано в Варне 6 тыс. человек с 20-ю полевыми орудиями (34). Таким образом Союзники успели сосредоточить 60 тысяч человек, но не имели в достаточном числе артиллерийских, кавалерийских и подъемных лошадей, да и снабжение войск жизненными припасами не вполне было обеспечено. К тому же, еще во время сбора у Марсели и стоянки у Галлиполи, во французских войсках появилась холера, которая развилась с ужасною силою в лагере под Варною (35).

В таком затруднительном положении, на совете обоих главнокомандующих Союзными армиями и адмиралов Дундаса, Гамелена, Брюа и Лайонса, 6-го (18-го) июля, предстояло решить вопрос о дальнейших действиях. На основании инструкций, по-лученных из Парижа и Лондона, а равно и по собственному убеждению Союзных вождей, надлежало атаковать Севастополь; но такое предприятие, по-видимому, требовало огромных средств и приготовлений, которые еще не были окончены; с другой стороны — казалось необходимо выйти, во что бы то ни стало, из бездействия, имевшего весьма вредное влияние на здоровье и дух войск. Решено — произвести, как можно тщательнее, обозрение прибрежных окрестностей Севастополя. С этою целью отправилась комиссия из французских и английских офицеров: генерала Канробера, полковников Трошю и Лебёфа, инженер-подполковника Сабатье, генерала Броуна, и проч. Одновременно с тем, маршал Сент-Арно, надеясь ослабить влияние повальных болезней, свирепствовавших в Союзной армии, предпринял экспедицию в Добруджу (Бабадагскую степь), где, по собранным Союзниками сведениям, было не более 10-ти или 12-ти тыс. Русских, рассеянных на пространстве между Мачином и Кюстенджи. 7-го (19-го) июля, генерал Юсуф, с 3-мя тысячами кавалерии Восточных спагов, сформированных из башибузуков, получил приказание выступить из Варны к Кюстенджи, присоединить к своему отряду два батальона зуавов полковника Бурбаки, опрокинуть русские войска, занимающие Бабадаг, и возвратиться 4-го августа (23-го июля ст. ст.) в Варну, чтобы на следующий же день сесть на суда, для экспедиции в Крым. Для поддержания Юсуфа, назначена была 1-я пехотная дивизия Канробера, тогда состоявшая под начальством генерала Эспинасса, которая двинулась, вместе с французскою кавалерией, 9-го (21-го) июля, из Варны по дороге, ведущей на Мангалию в Кюстенджи. 2-я и 3-я пехотные дивизии выступили из Варны днем позже, получив приказание прибыть в два перехода к Базарджику и выслать оттуда отряды по путям, ведущим к Силистрии, Рассове и Мангалии. Сколько можно судить из инструкций, данных генералам Юсуфу и Эспинассу, маршал имел в виду сильную демонстрацию, посредством которой надеялся побудить князя Горчакова к окончательному очищению Дунайских Княжеств, после чего все войска должны были стянуться к Варне и отправиться в Крым (36). 16-го (28-го) июля, разъезды, высланные от передового отряда войск генерал-лейтенанта Ушакова, открыли неприятеля, в числе до 5 тысяч человек с артиллерией (отряд Юсуфа), который, заняв селение Кагарлык, выдвинул аванпосты к сел. Тереклии. На следующий день, неприятель, продолжая наступление, достиг сел. Дивенджи; наши казачьи посты отступили с боем, захватив несколько лошадей и взяв в плен двух баши-бузуков; урон с нашей стороны состоял в двух убитых и четырех раненых казаках. 18-го (30-го) июля, генерал Юсуф хотел атаковать в ночи отряд наш у Бабадага, но в сумерки, когда уже он отдал приказание сняться с биваков, до 500 человек вдруг заболели холерою и в восемь часов вечера из числа их умерло 150; остальные холерные лежали в предсмертных страданиях. Само собою разумеется, что предположенное нападение не могло быть исполнено; отряд Юсуфа, похоронив наскоро умерших и навьючив больных на кавалерийских и артиллерийских лошадей, отошел на соединение с дивизией Эспинасса, к селению Кагарлыку; войска Эспинасса были поражены в ту же ночь эпидемией и понесли не менее ужасные потери. Обе колонны, страшась взаимно заразы, направились отдельно к Кюстенджи и Мангалии; там все больные, в числе до 2000, были посажены на суда и отправлены в Варну, где умерло между тем от холеры до 1200 человек. В довершение бедствий дивизии Эспинасса, интендантство не озаботилось снабдить войска достаточным количеством жизненных запасов. Несмотря на чрезвычайную убыль в людях, дивизия в продолжении восьмидневного похода истощила весь свой провиант и была подвержена голоду, пока генерал Канробер, прибыв, по окончании порученного ему обозрения крымских берегов, в Кюстенджи, распорядился доставкою из Варны в Мангалию хлеба, вина, кофе и сахара (37).

В войсках Боске, следовавших за 1-ю дивизией, в расстоянии перехода, появилась в сильной степени холера по достижении Мангалии; но гибельное влияние эпидемии было устранено, благодаря мерам предосторожности, которые принял генерал Боске: при его дивизии находилось триста туземных подвод (арбы), которые, будучи распределены между полками. служили для возки жизненных запасов и больных; он строго смотрел за соблюдением гигиенических наставлений, предписанных медиками его дивизии. На привалах, солдаты везде имели горячую пищу и кофе, несмотря на скудость воды в Добрудже. Как только получил он сведение о бедствии, постигшем войска Юсуфа и Эспинасса, то немедленно отвел свою дивизию на возвышенную плоскость у сел. Франга, не доходя восемь верст до Варны. Там к нему прибыл один из адъютантов маршала Сент-Арно, с известием, что все городские госпитали завалены больными, и что для больных его дивизии нет там места. Боске отвечал. что он совсем не думал пользоваться госпиталями Варны для помещения своих больных, и что найдет к тому средства. Для этого, по совету опытных врачей, были раскинуты палатки в местах возвышенных и лесистых, и учрежден призор за больными солдатами, товарищей их и маркитанток, добровольно принявших на себя эту обязанность. Последствия совершенно оправдали заботливое попечение Воске о своих подчиненных: урон, понесенный его дивизией, не превышал 354 человек (38).
3-я дивизия, принца Наполеона, двигавшаяся в двух переходах от войск Эспинасса, была обращена назад в Варну, как только в ней оказалось более пятидесяти человек заболевших холерою; но тем не менее с 4-го по 16-е августа (с 23-го июля по 4-е августа ст. ст.) заболело вновь 238 человек.
Остатки дивизии Эспинасса, над которыми принял начальство генерал Канробер, с большими затруднениями достигли Мангалии, откуда двинулись в Варну, отправя туда же на пароходах до двух тысяч человек, пораженных холерою, в числе коих находился и сам Эспинасс (39). Потери, понесенные французскою армией, были огромны. В продолжении шести недель, с 21-го июня (3-го июля) по 8-е (20-е) августа, вообще заболели холерою 8,142 человека, из числа коих умерло 5183 (40). Другие считают число заболевших французов до 10-ти тысяч. Англичане тоже потеряли много людей от холеры, хотя несравненно в меньшей степени, нежели их союзники (41).

Едва лишь стала ослабевать эпидемия, как постигло Союзников новое бедствие: 29-го июля (10-го августа), ввечеру, внезапно произошел пожар в Варне. Причиною тому полагали мщение Греков, раздраженных мародёрством французских войск, и в особенности баши-бузуков, сформированных генералом Юсуфом. При сильном ветре неудержимое пламя, найдя себе обильную пищу в огромных складах спирта, разлилось с ужасающею быстротою в соседстве французских магазинов и пороховых погребов. Сам главнокомандующий потерял голову и считал все погибшим. Но генерал Боске, в челе своей дивизии, и начальник штаба армии генерал Мартимпрей, распоряжаясь хладнокровно и с самоотвержением, приняли меры к укрощению грозной стихии. Англичане успели перенести в безопасное место свои пороховые склады; напротив того, Французы, находившиеся ближе к пожару, были застигнуты пламенем в то самое время, когда они ломали дом возле погреба, с пятью тысячами пудов пороха. Все инженерные офицеры, здесь находившиеся, бросились в огонь горевшего дома и вместе с своими командами, разметав его, спасли себя и армию от страшной катастрофы. Большая часть магазинов с провиантом была истреблена; но все больные перенесены в уцелевшую часть города. Остававшиеся у генерала Юсуфа баши-бузуки, пользуясь общим смятением, разбежались (42).

В конце августа, князь Горчаков, с главными силами вверенной ему армии, переправился на левую сторону Прута, у Скудян; вслед затем, и войска генерала Ушакова, очистив Добруджу, расположились на Нижнем Дунае, у Измаила (43).

По всей вероятности, если бы наша армия осталась еще некоторое время в Княжествах, то Союзники были бы принуждены отсрочить экспедицию в Крым, и как вскоре наступила бы глубокая осень, то война могла бы принять совершенно иной оборот.

По мере отступления наших войск из Дунайских Княжеств, медленно подвигались вперед турецкие войска Омер-паши. 10-го (22-го) августа, сам паша вступил в Букарест. Тогда же перешли границу Валахии австрийские войска фельдмаршал-лейтенанта Коронини, которые, по соглашении Союзных держав с турецким правительством, сменили Турок и заняли Княжества. Прибытие австрийских войск было встречено жителями сих областей весьма холодно и вскоре возбудило общее неудовольствие. Вместо уплаты золотом за все припасы, поставляемые для армии (как было в продолжении занятия страны русскими войсками), Австрийцы платили бумажными деньгами, беспрестанно терявшими цену, да и вообще распоряжались так, как будто бы Дунайские Княжества им были уступлены на вечное время (44).

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru