: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856 годов

Соч. М.И. Богдановича

 

 

Глава ХLII.
Продолжение блокады и сдача Карса.

 

После неудавшегося штурма 17-го (29-го) сентября, многие в нашем лагере считали кампанию оконченною. Мысль о зимовке под Карсом никому не приходила в голову и почти все ожидали приказания снять осаду и выступить к Александрополю. Несмотря на отличный дух войск, готовых снова штурмовать крепость, начальники их были крайне озабочены расстройством частей своих. Суровость наступавшей глубокой осени, недостаток фуража и значительная убыль в войсках офицеров и нижних чинов, по мнению многих, требовали снятия осады. Но наш главнокомандующий остался непоколебим в своем намерении и вышел победителем из трудной борьбы с общественным мнением.

Защитники Карса ласкали надеждою освобождения от блокады: так думали и Турки, и распоряжавшие обороною крепости английские офицеры, которые, наблюдая в зрительные трубы наш лагерь и видя отсылку больших транспортов с ранеными по дороге в Александрополь, считали это движение началом отступления русских войск. Только лишь опытный Кмети не разделял общих надежд и настаивал, чтобы начальники карсского гарнизона, пользуясь успехом, атаковали, на следующий же день, отряд Базина, стоявший, отдельно от прочих наших войск, у селения Айнали, близ Мелик-кёв. Действительно, Турки могли тогда выдти из Карса, в числе до 18-ти тыс. человек из коих значительная часть не была в деле; но как вообще турецкие войска более способны к обороне укреплений, нежели к действиям в поле, то едва ли предложенное нападение могло быть предпринято с вероятностью успеха (1).

Недолго оставались наши войска в неизвестности на счет дальнейших действий. В семь часов вечера, главнокомандующий, призвав полковника Лорис-Меликова, спросил у него: «есть ли возможность иметь топливо и фураж на два месяца», и получил утвердительный ответ, с подробным объяснением, из каких селений можно было добыть дрова, где можно было достать в большом количестве саман, и проч. Во время доклада полковника Лориса прибыл к главнокомандующему генерал Бриммер. «В котором часу завтра Ваше Высокопр-во прикажете выступать войскам?» — спросил он в таком тоне. как будто бы после отбитого штурма не могло быть и речи о продолжении осады. Но главнокомандующий, нисколько не смутясь таким жестким вопросом старшего из своих сподвижников, отвечал хладнокровно: «прикажите, Эдуард Владимирович, усилить все посты, блокирующие крепость»; когда же Бриммер спросил: «да кто же будет кормить нас?», генерал Муравьев указал на Лорис-Меликова. Итак, первое приказание главнокомандующего после от того штурма было: «усилить блокаду Карса». К северу от главного лагеря, верстах в шести, у селения Бозгалы, оставался отряд князя Дондукова-Корсакова; далее стояли небольшие отряды майора Лошакова и подполковника Белюстина, сохранявшие связь отряда князя Дондукова с кавалерией генерал-майора Бакланова, расположенною у селения Мелик-кёв. На южной стороне Карса, у селения Каны-кёв, стоял отряд графа Нирода, прикрывая вагенбург и выдвинув казачьи сотни к селению Азат-кёв. К стороне Эрзерума, у селения Котанлы, верстах в 1б-ти от главного лагеря, полковник Исрафил-бек-Едигаров со 2-м полком татарской милиции, а по ардаганской дороге, на случай наступления Омера-паши, у селения Омераги, верстах в тридцати от Карса — генерал Базин, с тремя батальонами, восемью орудиями и несколькими донскими сотнями. Наконец — в до-лине Аракса, для действия во фланг Вели-паше, находился отряд генерал-майора Суслова (2).

Генерал Муравьев, желая заменить потери, понесенные на штурме действующим корпусом, предписал князю Бебутову — «если, по случаю выпавшего в Кавказских горах снега, войска, находившиеся на Лезгинской линии и около Тифлиса, были уже свободны, то, за отделением из них того числа, которое найдется нужным направить к стороне Имеретии, прочие прислать в Александрополь». Убылые начальники войск были замещены новыми: начальником 13-й пехотной дивизии, вместо генерал-лейтенанта Ковалевского, назначен генерал-майор Вас. Егор. Будберг; начальником 18-й дивизии, вместо князя Гагарина — генерал-майор Трегубов; правителем военно-походной канцелярии главнокомандующего, вместо генерал-майора Броневского — полковник Конст. Петр. Кауфман; а на место командира Виленского полка Шликевича, вызван из Эриванского отряда полковник Алтухов. Тогда же приняты меры к замещению батальонных и ротных командиров штаб и обер-офицерами, высланными из Тифлиса и штаб-квартир Кавказского корпуса.

Большие затруднения встретились также от значительного числа раненых после штурма. Отправление в Александрополь первого транспорта их последовало 21-го и 22-го сентября (3-го и 4-го октября), когда еще не было устроено порядочных этапов и пришлось довольствоваться для ночлегов большими палатками, разбитыми по пути в двух местах. Погода была холодная и почти во все время движения транспорта моросил дождь. Недоставало дров для варения пищи и для обогревания людей. Перевозка в арбах, на волах, была весьма медленна. Но, благодаря распорядительности гвардии ротмистра Башмакова, из восьмисот раненых отправленных в первом транспорте, умерло лишь несколько человек. За этим транспортом последовало несколько других, и в полевых госпиталях стало просторнее. Но призрение раненых, требуя много людей, ослабляло наличные силы корпуса. Необходимо было, но недостатку госпитальной прислуги, посылать при транспортах с ранеными строевых чинов. Носилки, наскоро изготовленные для переноски офицеров, были весьма тяжелы и потребовали для доставления каждого из них в Александрополь, на 70-ти-верстном расстоянии, две смены, по восьми человек. Люди, посылаемые с ранеными, не всегда своевременно были возвращаемы в лагерь действующего корпуса. Все это ослабляло наличную силу войск до такой степени, что в первые дни после штурма у нас оставалось в строю пехоты не более 11-ти тысяч человек. Для скорейшей высылки из госпиталей выздоравливающих нижних чинов и отправляемых с ранеными команд, были командированы в Александрополь деятельные штаб-офицеры; постепенно стали прибывать в лагерь получившие облегчение раненые. Оставалось ожидать подкреплений из Грузии (3).

По мере того, как усиливался наш действующий корпус, слабел гарнизон Карса от голода и холеры, которая в осажденной крепости была губительнее, нежели в нашем лагере. Положение гарнизона сделалось особенно тягостно с октября. Люди терпели также от стужи и усталости. Мясной пищи солдаты вовсе не получали; бульон из конины раздавался только больным в госпиталях и еще в небольшом количестве людям, которым приходилось стоять на часах ночью. Солдаты вырывали из земли коренья, и даже лошадиные трупы, и употребляли их в пищу (4). В первые три дня после штурма не было ни одного перебежчика из Карса; но потом они стали появляться снова, большею частью поодиночке, и только лишь Лазы выходили из города целыми партиями и покушались пробиваться сквозь наши посты. В конце сентября (в начале октября) привели с аванпостов к генералу Муравьеву выехавшего из крепости армянского архиерея. Главнокомандующий надеялся получить от него верные сведения о положении дел в Карсе, но когда он стал уверять, будто бы Турки нисколько не терпели нужды в жизненных запасах, и что им в Карсе хорошо, генерал Муравьев приказал отправить его обратно в Карс, что весьма огорчило бедного архиерея. Потом выехал из Карса поверенный персидского консула в Эрзеруме, который, в числе своей свиты, вывел из города (как говорили — за деньги) несколько Турок, но эта уловка не удалась: Турки были возвращены в Карс, а персидский поверенный отправлен в Тифлис (5).

Несколько дней спустя после штурма, было приступлено в нашем лагере к постройке землянок, в замен палаток, в которых становилось холодно. В продолжении октября, появились во многих частях войск казармы с дверями, окнами, печами и нарами; в особенности отличались хорошею отделкою казармы саперного батальона. Офицерские домики были с полами и с стеклянными окнами. Для этих построек лес добывался частью из селений, оставленных жителями, частью же от туземцев, обложенных лесною повинностью; кроме того, они же доставляли лес с высот Саганлуга, по определенной цене с бревна. На постройку землянок также служили материалами дерн и нетесаный камень. Сперва устроили казармы, а потом были помещены в просторных и теплых конюшнях почти все кавалерийские и артиллерийские лошади. По берегу Карс-чая построили бани и лавочки, занятые торговцами и промышленниками из Александрополя. Русский лагерь обратился в город с тридцатью тысячами жителей разного звания; среди лагерных построек возвышался белый церковный намет. И все это устроилось в продолжении нескольких недель, почти без всяких издержек. Тогда же появилось, в семи верстах от нового города, у Бозгалы, где стоял отряд князя Дондукова, другое поселение, а в лагере Бакланова, у сел, Мелик-кёв — третье. В домах сел. Каны-кёв были устроены госпитали, а на александропольской дороге, при разоренных селениях Визин-кёв и Хаджи-вали, учреждены почты, а также этапы для проходящих команд и собраны запасы дров, кизяку и саману (соломенной сечки).

В начале (в половине) октября, были отпущены на родину горские сотни. Генерал Муравьев, желая извлечь пользу из их появления в соседстве театра действий Омера-паши, направил их не по прямой дороге на Александрополь, а чрез Омераги, Ардагань и Ахалцых, и далее чрез Боржомское ущелье и Сурам к Гори. Чтобы заохотить горцев к возвращению в следующем году, приказано было угощать их в Ахалцыхе и Гори. Вслед затем были отпущены: грузинская дворянская дружина, осетинская конная сотня и Курды. Конно-мусульманские полки также просились домой, но были удержаны, потому что, по отбытии их, пришлось бы одним казакам содержать разъезды и аванпосты. С наступлением стужи много разошлось всадников из команды Лорис-Меликова; карапапахская милиция держалась в слабом составе, армянские же конные сотни оставались до конца похода (6).

В продолжении октября почти ежедневно происходили стычки на аванпостах наших Конно-мусульман с неприятельскими фуражирами. Гораздо чувствительнее для карсского гарнизона были ночные тревоги, весьма утомлявшие изнуренных голодом Турок. В таких предприятиях преимущественно принимал участие один из охотников Лорис-Меликова, Армянин, юнкер милиции Даниил Арютинов, известный в отряде под названием Данилки. Этот столь же ловкий, сколько и отважный азият отправлялся в ночные поездки, в сопровождении нескольких всадников, и брал с собою три или четыре боевые ракеты. Подъехав, как можно тише, в ночной темноте, к неприятельским укреплениям, Данилка пускал через вал ракеты и быстро уходил в сторону; а между тем в крепости раздавались пушечные выстрелы и, по призыву труб и барабанов, спешили войска на сборные пункты. Подобные тревоги не давали покоя голодному гарнизону и крепко надоедали Туркам (7).

Мало-помалу следы расстройства после штурма в наших войсках исчезли; холера постепенно ослабевала, так что в половине октября число заболевавших в сутки не превосходило 10-ти. следовательно было гораздо менее, нежели в начале эпидемии, когда число их доходило до 60-ти. По вечерам лагерь снова оглашался голосами песенников; солдаты устраивали театральные представления под открытым небом; появились также ловкие плясуны и акробаты, возбуждавшие шумное веселие своих товарищей. Несмотря на пристрастие главнокомандующего к формальности, офицерам разрешено было одеваться во всякую одежду — лишь бы грела. (Сам Муравьев ходил в папахе и толстом драповом сюртуке, прозванном «избою»; офицеры были — кто в папахе, кто в фуражке, кто в солдатской шинели, кто в сюртуке без эполет, либо в тулупе, но всегда при шашках, а дежурный — в шарфе. Вечером, по ракете и пушечному выстрелу, все начальники частей собирались на площадку, у домика главнокомандующего; в лагере играла музыка. На площадке, в присутствии генерала Муравьева, расспрашивали перебежчиков, узнавали новости о положении дел .в Карсе; здесь же изустно отдавались приказания, чем сокращалась официальная переписка (8).

В первой (во второй) половине октября, прибыли в Александрополь вытребованные главнокомандующим после штурма войска, именно: три сильных батальона резервной дивизии, две женатых роты гренадерской бригады и две роты резервного саперного батальона. Кроме того, присоединился к своему полку находившийся в Александрополе 4-й Виленский батальон.

Значительное усиление действующего корпуса свежими войсками и выздоровевшими из госпиталей, а равно столь же изобильное, сколько и правильное снабжение войск жизненными запасами, рассеяли общее сомнение в возможности зимовки под Карсом. В русском лагере стали держать заклады о сроке сдачи крепости. Князь Дондуков ожидал ее к 25-му октября; другие надеялись покончить дело 1-го ноября; а полковник К. П. Кауфман, еще задолго до того, уверял, что сдача последует не ранее половины ноября. Генерал Муравьев нередко вызывал на спор о времени падения Карса князя Дондукова с Кауфманом и, по различию их мнений, прозвал первого le medecin tant mieux, а второго — le medecin tant pis (9).

Между тем главнокомандующий, узнав из перехваченного письма майора Стюарта, находившегося в Эрзеруме, к генералу Виллиамсу, о предстоявшем наступлении с позиции при Деве-Бойну Эрзерумского корпуса, приказал войскам быть готовыми к движению и послал генералу Суслову предписание идти вперед, для отвлечения Вели-паши от Карса. Вслед затем, 18-го (30-го) октября, наши главные силы были разделены на две части, из коих одна, под начальством генерала Бриммера, назначалась для встречи Турок, в случае движения их от Эрзерума на выручку Карса, а другая, под начальством генерала Бакланова, должна была продолжать блокаду. 18-го (30-го) октября, Бриммер сделал смотр войскам своего отряда, одетым по-зимнему в полушубках (10).

Несмотря на неудачу действий князя Мухранского против Омера-паши и на занятие Турками Мингрелии, главнокомандующий, разгадав цель неприятеля — отвлечь нас от Карса, непоколебимо продолжал блокаду осажденной крепости. Генерал Муравьев не признавал возможности движения Омера к Тифлису, по дурным дорогам, в глубокую осень, без перевозочных средств, среди враждебного населения страны. Получив, 1-го (13-го) ноября, известие о потере сражения на Ингуре, Муравьев, в тот же день, писал военному министру, князю Долгорукову, о намерении своем оставаться под Карсом, и тогда же сделал распоряжения об усилении князя Мухранского подкреплениями частью с Лезгинской линии, частью из Ахалцыха. Таким образом Гурийский отряд должен был состоять из 24 ¾ батальонов с 30-ю орудиями, 11-ти казачьих сотен и нескольких тысяч человек милиции, всего же от 25-ти до 28-ми тысяч человек. С таким числом войск не трудно было преградить Туркам путь в Имеретию.

Со стороны же Эрзерума войска, облагавшие Карс, были совершенно обеспечены с 5-го (17-го) ноября, когда Саганлуг был завален снегом и пути через хребет сделались недоступны.

Пополнение карсского гарнизона день ото дня делалось невыносимее. Главнокомандующий, имея в виду постоянно содержать в тревоге изнуренных голодом Турок, заменил ракеты действием артиллерии. В ночи с 8-го на 9-е (с 20-го на 21-е) ноября, командир донской № 13-го батареи, подполковник Есаков, подъехав с 4-мя орудиями к Канлы-табиа, пустил шесть ядер в неприятельский лагерь. Турки по тревоге кинулись на вал, но уже наши орудия были вне выстрелов укрепления.

Генерал Виллиамс, видя бедственное положение защитников Карса, решился выдти в поле и пробиться чрез блокадную линию. С этою целью, было поручено майору Тисделю, совместно с генералом Кмети, избрать удобнейшее к тому направление. Предполагалось идти на Чахмах, по дороге за фортом Вели-паша-табиа, и, прорвавшись чрез наши посты, двинуться чрез Пеняк к Ольте. Это намерение оставалось в тайне для всех, кроме мушира, Кмети и английских офицеров. Войскам были розданы котомки с трехдневным запасом сухарей и велено быть в полной готовности к выступлению, под предлогом встречи с корпусами Селима и Омера-паши, которые будто бы шли от Эрзерума и Батума на выручку Карса. Но вслед затем были получены положительные сведения, что Селим решительно отказался идти к Карсу, что Омер-паша, отойдя на небольшое расстояние от Сухума, оставался в бездействии, и что вообще карсский гарнизон не мог надеяться ни на кого, кроме своих собственных сил (11).

Эти известия побудили мушира собрать военный совет, на который были созваны: генерал Виллиамс, адъютант его майор Тисдель, полковник, Лек, все паши и полковые командиры. Виллиамс открыл совещание подробным объяснением положения дел в Карсе. По словам его — хотя от холеры погибло до тысячи человек, однако же голод был еще губительнее: почти все больные, поступавшие в госпитали, были изнурены до крайности; некоторые из них восстановляли силы свои, питаясь там супом с кониною; но смертность постепенно увеличивалась и в последние дни осады умирало до ста человек. Обычная дача провианта была уменьшена почти вчетверо (вместо 300 драхм хлеба давали всего по 86-ти драхм). Солдаты и жители изрыли в городе землю, добывая корни для пищи. Все члены совета соглашались в том, что, по слабости людей, невозможно было предпринять движение к Ольте, не подвергнув войско явной гибели. Оставалось — сдаться. Турецкие начальники с сокрушением должны были высказать, что картина страданий гарнизона и жителей города, начертанная Виллиамсом, не была преувеличена и что надлежало безотлагательно открыть переговоры с начальником русских войск.

12-го (24-го) ноября, в два часа пополудни, прискакал казак с передовой цепи, с известием, что из Карса выехало к нам пять человек под белым флагом. Немедленно послали офицера их встретить и проводить в наш лагерь, не завязывая им глаз. Когда дело шло о размене пленных, приезжал адъютант Керим-паши с одним всадником. В настоящем же случае, число свиты парламентера и красный мундир его, выказывавший в нем одного из английских офицеров, подавали повод полагать, что он был прислан по какому-либо важнейшему делу. Оказалось действительно, что к нам в лагерь прибыл адъютант генерала Виллиамса, майор Тисдель, с письмом к главнокомандующему, в котором Виллиамс просил назначить ему время для свидания. Генерал Муравьев, приняв парламентера, отпустил его с словесным ответом: «главнокомандующий просит генерала Виллиамса приехать завтра в 12 часов» (12).

Утром 13-го (25-го) ноября, генерал Муравьев долго занимался с полковниками Кауфманом и князем Дондуковым, на которых возложил он ведение переговоров о сдаче Карса, в случае ежели генерал Виллиамс изъявит на то готовность. В 11 часов, капитан гвардейской артиллерии Корсаков, с конвоем из 10-ти линейных казаков — георгиевских кавалеров и 4-х драгун, под командою подполковника Мансурадзева, был выслан на встречу Виллиамсу и проводил его в приготовленную для него комнату в домике полковника Кауфмана, откуда он пошел к главнокомандующему и был тотчас им принят; при генерале Муравьеве в его землянке тогда находились полковник Кауфман и князь Дондуков. Генерал Виллиамс был довольно высокого роста, благородной наружности; на вид ему было около 50-ти лет. «Я человек прямой, искренний — сказал он. — Лгать не умею, не буду хвалиться изобилием нашего продовольствия и не стану скрывать от вас бедственное положение, в котором находится гарнизон Карса. Как честный человек, я исполнил свою обязанность до последней возможности; но теперь уже у меня к тому недостает способов. Войско изнурено до крайности; мы теряем от голода до полутораста человек в сутки; точно также гибнут и городские жители. Помощи нам ожидать неоткуда; хлеба у нас осталось только на три дня. Движимый человеколюбием, я прибыл к вам, с согласия нашего главнокомандующего Вассифа-паши, предложить вам сдачу Карса, предоставляя условия на ваше великодушие!»

Генерал Муравьев отвечал Виллиамсу, что как он предложил свидание, то им же должны быть выражены условия сдачи крепости.

Генерал Виллиамс, в ответ на слова нашего главнокомандующего, просил его уважить следующие три условия:
Во 1-х, чтобы военно-пленными были признаны только действующие части регулярных войск, а полки, сформированные из отпускных (редифы), а равно ополчения (лазы и баши-бузуки) и нестроевые чины были отпущены.
Генерал Муравьев, приняв во внимание, что мы не могли обременять себя огромным количеством пленных, в числе коих было множество больных и изнуренных людей, которые внесли бы эпидемию в наш лагерь, согласился на предложение английского генерала.
Во 2-х, Виллиамс просил отпустить несколько Венгерцев и других иностранцев, служивших в рядах карсского гарнизона, и в 8-х, чтобы всем офицерам было оставлено оружие.
Главнокомандующий, изъявив свое согласие и на эти условия, предложил Виллиамсу вступить в переговоры, по всем подробностям, относящимся к сдаче Карса, с уполномоченными на то полковниками Кауфманом и князем Дондуковым-Корсаковым (13).

Предварительные статьи договора о сдаче Карса, заключенные сими лицами, и, по мере их составления, утвержденные главнокомандующим, заключали в себе следующие условия:

Ст. 1-я. Крепость сдается с полным своим вооружением.
Ст. 2-я. Гарнизон, сдавшись военно-пленным, с главнокомандующим и прочими начальниками турецкой армии, выйдет из крепости с военными почестями и, сложив оружие и знамена, на условленном месте, отправится по назначению, указанному главнокомандующим русских войск. В уважение мужественной защиты гарнизона, офицеры сохраняют при себе шпаги.
Ст. 3-я. Частное имущество остается неприкосновенным.
Ст. 4-я. Милиция (редифы, баши-бузуки, лазы), по предварительном определении ее числа, получит разрешение возвратиться в свои дома.
Ст. 5-я. Тем же правом воспользуются нестроевые чины армии (писаря, переводчики, служители при больных), по предварительном определении числа их.
Ст. 6-я. Генералу Виллиамсу предоставляется право представить на утверждение генерала Муравьева список лиц, которым будет разрешено возвратиться в свои дома (*).
Ст. 7-я. Все поименованные в статьях 4-й, 5-й и 6-й обязуются честным словом не носить оружия против Его Величества Императора Всероссийского во все продолжение настоящей войны.
Ст. 8-я. Жители Карса предают себя великодушию русского правительства, которое примет их под свое покровительство.
Ст. 9-я. Памятники и городские здания, принадлежащие правительству, будут сохранены в целости.
Ст. 10-я. Подробности сдачи города будут определены, не позже как на завтрашний день, особою конвенциею (14).

В продолжении переписки начисто предварительных условий, предложено было генералу Виллиамсу прогуляться в нашем лагере. Он посетил отлично устроенные казармы саперного батальона и несколько офицерских домиков, видел все наши приготовления на случай зимней стоянки и убедился в твердом намерении генерала Муравьева оставаться на месте до покорения Карса. Встречая на каждом шагу здоровых, бодрых, веселых солдат, в теплой одежде и исправной обуви, он должен был сознать невозможность прорваться на свободу с изнуренными войсками Анатолийской армии. В тот же день вечером, когда он подписал предварительные условия, от него потребовали утверждения их турецким главнокомандующим. Генерал Виллиамс, дав слово доставить на следующий же день письменное полномочие Вассифа-паши, отправился в Карс.

На следующий день, 14-го (26-го) утром, главнокомандующий послал опять адъютанта своего Корсакова с конвоем для встречи Виллиамса; но вместо его выехал из Карса майор Тисдель, который, известив, что Виллиамс не будет, объяснил причину тому генералу Муравьеву. По словам Тисделя, Турки до того времени льстили себя надеждою прибытия к ним в помощь Омера или Селима-паши и не знали о совершенном истощении хлебных запасов в крепости. Когда же Виллиамс, по возвращении из русского лагеря, объявил о необходимости сдаться, войска и жители стали волноваться и роптать. Офицеры были согласны на сдачу, но не могли успокоить своих солдат. При отъезде Тисделя из города, до трехсот женщин с детьми окружили дом английского генерала, требуя хлеба и не слушая ни угроз, ни увещаний. Чтобы отделаться от них, Виллиамс приказал высыпать на улицу небольшой запас пшеницы, хранившийся у него в доме, и сам остался в городе, считая неблагоразумным уехать в такое смутное время; но майор Тисдель, от его имени, дал слово, что он завтра приедет в наш лагерь со всеми английскими офицерами. Главнокомандующий изъявил желание, чтобы вместе с ними прибыл известный ему начальник штаба Анатолийской армии, Керим-паша (15).

Исполнив данное ему поручение, майор Тисдель спешил возвратиться в Карс; ему напомнили о присылке полномочия от мушира. Вечером Тисдель, опять приехав в наш лагерь, доставил требуемое полномочие следующего содержания:

«Высокостепенный, выеокосановный, проницательный и благороднейший генерал Муравьев.
Находящийся здесь сановник высокой английской державы, превосходительный ферик Виллиамс-паша уполномочен и назначен с нашей стороны вести переговоры на счет оставления Карса. Во извещение о том Вашего Высокопревосходительства писано о сем мое письмо.
15-го Ребби-Эль-Аввель 1272 г. (14-го ноября 1855 г.)».

15-го (27-го) ноября, утром, капитан Корсаков, с конвоем из линейных казаков и драгун, встретил генерала Виллиамса, сопровождаемого довольно большою свитою: при нем были английские офицеры: Лек, Тисдель, Томпсон, док-тор Сандвит, секретарь Чорчиль и турецкие начальники: Ахмет-паша, Гафиз-паша и Кадыр-бей. Керима-паши не было, как отозвался Виллиамс, потому, что сочли необходимым оставить его в крепости для содержания в порядке войск (16).

Весь поезд, прибывший из Карса, остановился у домика полковника Кауфмана, куда вошли паши и английские офицеры, кроме Виллиамса, приглашенного к главнокомандующему. Там Виллиамс, не возобновляя переговоров об условиях сдачи, просил только, чтобы лазам и баши-бузукам было оставлено оружие, составлявшее их собственность и принадлежащее к их народной одежде, но генерал Муравьев на это не согласился. Затем Виллиамс представил, что, при сдаче оружия целым корпусом, построенным в боевом порядке, могли последовать беспорядки, и потому просил, чтобы статья о выходе гарнизона с военными почестями была оставлена в условиях сдачи, но чтобы солдаты сложили свое оружие в укреплениях и вышли в поле безоружными. Главнокомандующий одобрил это распоряжение.

Пока переписывались бумаги о сдаче Карса, Англичане и паши остались обедать у генерала Муравьева. Затем, составленный на основании предварительных статей акт был подписан генералом Виллиамсом и полковником Кауфманом, после чего английские офицеры и паши отправились в Карс, чтобы приготовиться к сдаче, условленной на следующее утро.

С нашей стороны также были сделаны распоряжения относительно: устройства надзора за пленными и продовольствия их; облегчения по возможности положения жителей Карса; назначения в город русского начальства и проч. Наряжены войска для занятия крепости и звание карсского коменданта временно возложено на полковника де Сажё. Приведение в известность и принятие артиллерии, оружия и казенного имущества поручено подполковнику Брискорну. Устраивались помещения в наших землянках для Англичан и турецких начальников; отдавались приказания о пропуске и конвоировании редифа и ополчений за Саганлуг. Главнокомандующий приказал приготовить завтра к 10-ти часам утра обед на все военно-пленные войска, возложив угощение Турок на полковника князя И.Д. Тарханова 2-го. Приказано также, чтобы, немедленно после сдачи, были направлены в город повозки с хлебом и скот. Между тем, соблюдались все необходимые меры предосторожности: войска оставались в постоянной готовности к движению налегке и имели при себе в мешках 4-х-днев-ныйзапас сухарей; артиллерии приказано, на случай тревоги, иметь по одному ящику на каждое орудие.

Вечером полковник Лорис-Меликов, назначенный начальником карсской области, читал главнокомандующему составленный, по его приказанию, проект управления этою областью; а в ночи с 15-го на 16-е (с 27-го на 28-е), были пропущены, согласно 6-й статье договора о сдаче Карса, иностранные выходцы, по списку, составленному генералом Виллиамсом. Все они были переданы князю Дондукову, который, угостив их в своем лагере при Бозгале, отправил с конвоем до сел. Чаплахлы, откуда они были препровождены, под прикрытием конвоя из охотников Лорис-Меликова, за Саганлуг, в сел. Бардус (17).

16-го (28-го) ноября, в день, назначенный для сдачи Карса, погода была пасмурна; порою накрапывал мелкий дождь. В половине 10-го часа утра, войска наши построились на равнине по левую сторону Карс-чая. В центре, примкнув правый фланг к реке, расположилась пехота в баталионных колоннах; впереди интервалов их стали батареи с заряженными орудиями. На левом крыле, по скату Бозгалинской высоты, был расположен отряд князя Дондукова-Корсакова; а на правом, по другую сторону Карс-чая, Новороссийские драгуны с конными батареями. Вообще же наша боевая линия образовала дугу, огибавшую с флангов место, назначенное для Анатолийской армии. Солдаты наши были в полушубках и амуниции, офицеры — в сюртуках. Миновало 10 часов, а на равнине близ селения Гюмбета еще не показывались Турки. Наконец, после долгого ожидания, генерал-майор Ходзько усмотрел в телескоп турецкие войска, частью переходившие через мост у селения Кичик-кёв, частью спускавшиеся с Шорахских высот. В начале второго часа пополудни, прибыл в наш лагерь генерал Виллиамс и все английские офицеры, на желание коих — не присутствовать при сдаче войск, наш главнокомандующий изъявил согласие. Вместе с ними приехал мушир Вассиф-паша, человек лет за шестьдесят, еще довольно бодрый, небольшого роста, в простом казакине и красной феске. Его и Виллиамса пригласили в кабинет генерала Муравьева, который ласково приветствовал мушира и говорил с ним по-турецки. В два часа пополудни, почти одновременно с приездом в наш лагерь генерала Виллиамса и Вассифа-паши, доложено было нашему главнокомандующему, что Анатолийская армия выстроилась на указанном ей месте.

Генерал Муравьев, взяв под руку Вассифа, спустился со всею своею свитою пешком с горы к мосту; перейдя его, все сели на коней. Главнокомандующий, объехав по фронту наших полков, приблизился к турецким войскам. Впереди их стояла небольшая кучка всадников и в числе их, на красивом жеребце, Керим-паша, старик воинственной наружности, смуглый лицом, с седою бородою, в простой одежде. Подъехав к нашему главнокомандующему он не сказал ни слова. Генерал Муравьев пожал ему руку и напомнил о старом знакомстве их в 1833-м году, когда, начальствуя в Царь-граде десантным русским отрядом, Муравьев также имел в своем распоряжении кавалерийский полк султанской гвардии, где Керим тогда служил подполковником. На вопрос главнокомандующего: «где же ключи города?» Керим-паша отвечал: «их нет». Вообще сдача Карса была сделана с отсутствием всякой формальности и только лишь знамена были переданы торжественно нашим войскам. Из турецких рядов выпили одновременно, как бы по сигналу, 12 рослых офицеров, каждый из коих нес знамя шелковой ткани, испещренное надписями из Корана. Пока они сходились к месту, где находились главные начальники, вызваны были из ближайшего (Тульского) полка 24 унтер-офицера и одна карабинерная рота, с музыкою, для принятия знамен. Уважая мужество неприятеля, генерал Муравьев не хотел, чтобы кричали «ура», но оно раздалось внезапно в рядах русского войска. Прочее же все происходило с азиятскою простотою и небрежностью. Отделив регулярные войска от редифа и ополчений, турецкие начальники, на требование с нашей стороны списков и ведомостей, отвечали: «Зачем вам они? Войско, оружие, запасы и город с обывателями: все ваше. Берите и сами считайте».

Уже день склонялся к вечеру, когда мимо нашего главнокомандующего потянулся редиф по направлению к Саганлугу. Это были люди большею частью рослые, но тощие и весьма изнуренные, в оборванной обгорелой одежде и почти без обуви изнемогавшие под бременем котомок, котелков и всякого тряпья, не по силам их. Сперва они шли в порядке, имея в голове батальонных начальников своих верхом, но потом растянулись и продолжали движение нестройными толпами.

Офицеры не только сохранили шпаги, как условлено было в акте о сдаче Карса, но получили разрешение оставить при себе и пистолеты. Турки проходили весьма близко от главнокомандующего, и потому сопровождавшие его лица напоминали ему об опасности, которой он подвергался. Но генерал Муравьев не обращал на то внимания и, въехав в толпу неприятельских солдат, говорил с ними по-турецки. Как при этих войсках оказалось мало знамен, то главнокомандующий поручил полковнику Лорис-Меликову осмотреть вьюки и имущество редифа, что и было исполнено на первом ночлеге, верстах в десяти от нашего главного лагеря. Нашлось 16 знамен и значков, частью повязанных на поясах, частью спрятанных за пазуху. До Саганлуга конвоировал Турок один из батальонов Лейб-карабинерного полка, под начальством барона Врангеля. На этом марше умерло от изнурения до 500 человек редифов, а до Эрзерума дошла только треть их; прочие же все погибли, либо разбрелись по аулам (18).

Генерал Муравьев, не дождавшись, пока пройдет редиф, медленно тянувшийся нескончаемою вереницею, подъехал со свитою к городской депутации, которая поднесла ему лаваш (пресную лепешку) с солью. Главнокомандующий успокоил граждан обещанием, что их имущества останутся неприкосновенны. Затем Муравьев, вместе с Вассифом-пашою, въехал в линию турецких баталионов и говорил с некоторыми из их начальников, после чего пригласил пленных к приготовленному для них обеду, состоявшему из щей с говядиною и каши, наваренных в огромном количестве, в котлах, на берегу Карс-чая. Сначала Турки колебались идти туда, не зная, что их ожидало такое угощение; но когда мушир и другие турецкие начальники громогласно повторили приглашение, войска гурьбою хлынули к котлам. На этом обеде было более 8-ми тысяч человек. Многие из них, насытившись вдоволь, не могли подняться и следовать за своими товарищами; были и такие, которые, поев не в меру, умерли на месте (19).

Пока обедали пленные, под жерлами орудий, на всякий случаи заряженных картечью, главнокомандующий приказал графу Нироду, с Ново-российскими драгунами и с линейною казачьею батареею Есакова, спуститься на равнину, где прежде стояла турецкая армия, и произвел смотр этим войскам, в виду Турок. Между тем, для занятия Карса, был послан полковник де Саже, с шестью батальонами (20), ротою сапер, полусотнею Донского № 4-го полка и легкою № 1-го батареей Кавказской гренадерской артилл. бригады, а капитану Корсакову поручено отвезти в Карс русский флаг и водрузить его в цитадели.

В сумерки главнокомандующий, посадив в свою коляску мушира, отправился в лагерь. На обед, начавшийся уже при свечах, были приглашены все английские офицеры и главные из турецких начальников. Между тем пленные, с большим лишь трудом поднятые после сытного угощения, были направлены на ночлег в селение Азат-кев; их медленное и шумное движение продолжалось всю ночь и, несмотря на строгость конвойных, шедших по обе стороны густою цепью, многие из Турок остались в нашем лагере и уже на другой день были отправлены в след за своими товарищами.

Вечером 16-го (28-го) числа был отдан по войскам действующего корпуса следующий приказ:
«Поздравляю вас, сотрудники мои. Как наместник царский, благодарю вас. Кровью вашею и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса; в нем является торжество креста Спасителя. Исчезла, как прах, тридцатитысячная анатолийская армия. В плену главнокомандующий ее, со всеми пашами, офицерами и английским генералом, управлявшим обороною, со своим штабом. Тысячи пленных Турок отправляются на родину нашу свидетельствовать о подвигах ваших. Не сочтены еще приобретенные нами больше запасы оружия и казенного имущества, оставшиеся в Карсе, но кроме отбитых вами в течении кампании орудий и знамен, еще 130 пушек обогатят арсеналы наши. Множество знамен украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших. Вторично поздравляю вас, от большего до меньшего, сотрудники мои. Вторично благодарю вас и от себя лично, почтенные сослуживцы. Вам обязан я счастием обрадовать сердце Царя. Вы в нынешнем году довершили совершенное вами в течении прошедших двух лет. Итак, возблагодарите вместе со мною Господа сил, в неисповедимых судьбах своих даровавшего нам ныне торжество в самом испытании, чрез которое еще в недавнем времени прошли мы.
Вера в святое Провидение Божие соблюдает у вас дух воинов и удваивает бодрые силы ваши. С надеждою на покровительство Всевышнего приступим к новым трудам».

Тогда же отдано приказание именовать лагерь при Чифтликае станом Владикарс.

На следующий день, 17-го (29-го) ноября, рано утром, был поднят над цитаделью русский флаг, грянул салютный выстрел из ближайшего турецкого орудия и раздалась пальба со всех укреплений Карса и в нашем лагере.

Уже в ночи отправился в Петербург вестником о сдаче Карса адъютант главнокомандующего А. Корсаков, с письмом к Государю Императору, с письмом следующего содержания:

«Ваше Императорское Величество!
Божиею милостью и благословением Вашим, совершилось наше дело. Карс у ног Вашего Величества.
Сегодня сдался военно-пленным изнуренный голодом и нуждами гарнизон сей твердыни Малой Азии. В плену у нас сам главнокомандующий исчезнувшей тридцатитысячной Анатолийской армии, мушир Вассиф-паша; кроме его, восемь пашей, много штаб и обер-офицеров и вместе с ними английский генерал Виллиамс со всем его штабом. Взято 130 пушек и все оружие.
Имею счастие повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества двенадцать турецких полковых знамен, крепостной флаг Карса и ключи цитадели.
Вашего Императорского Величества
верноподданный
Николай Муравьев.

16-го ноября 1855 года.
Лагерь при селении Чифтликае, на реке Карс-чай».

При выступлении Турок из Карса, оставалось более 1,800 неприятельских раненых и больных в 14-ти госпиталях, устроенных в мечетях, казармах и частных домах. При них состояло более 80-ти медиков и аптекарей. Белья и медикаментов было вдоволь, но прислуги — мало; больные терпели совершенный недостаток в хлебе и мясе, и многие из них умирали от голода. В числе страдальцев, лежавших в Карсе, находился Ряжского пехотного полка поручик Яцын, тяжело раненый на штурме 17-го (29-го) сентября; вместе с ним были 19 пленных нижних чинов, подававшие надежду на выздоровление.

Отправление в Александрополь пленных Турок, в числе до 8-ми тысяч, весьма озабочивало нашего главнокомандующего. Их разделили на пять партий и высылали одну после другой через двое суток, таким образом, что первая выступила 18-го (30-го), а последняя — 26-го ноября (8-го декабря). В ожидании же отправления, они толпились у сел. Азат-кёв, верстах в восьми от нашего главного лагеря, на берегу речки, под стражею нашей пехоты. В числе их было много больных, умирающих от изнурения, и хотя для снабжения их продовольствием употреблялись всевозможные средства, однако же мы не могли дать им ничего, кроме сухарей и мяса; а этого было недостаточно для восстановления их сил. В довершение их бедствий, выпал глубокий снег и по ночам были морозы; дров едва доставало для варения их скудной пищи, а полуразрушенное селение, около которого они стояли, не могло доставить им необходимого топлива. Легко вообразить бедствия этих несчастных, плохо одетых и обутых людей, особенно последней их партии, остававшейся у Азат-кёва более недели. По достижении Александрополя, до 1,200 человек было размещено в тамошних госпиталях, а прочие высланы в Тифлис, где для них отвели часть карантинных строений. Далее же в Россию их отправляли партиями, снабдив полушубками и сапогами и обеспечив их путевое довольствие. Паши на первое время оставались во Владикарсе, где разместили их в домиках старших начальников; Керим-паша гостил у главнокомандующего. Впоследствии же их отправили в Тифлис; Вассиф с несколькими пашами выехал из Владикарса 20-го ноября (2-го декабря), а Керим с прочими — 23-го (5-го). По прибытии пашей в Тифлис, вскоре получено было из Петербурга назначение местопребывания их в разных городах России. Керима отвезли в Москву, где он был приветливо принят (**); а заболевший Вассиф получил дозволение остаться в Тифлисе. Англичане, в сопровождении гвардии ротмистра Башмакова, отправились, 18-го (30-го) ноября, из Владикарса в Тифлис и оставались там, пока было назначено местопребывание их в России. Из них, Лека и Томпсона отправили в Пензу, а Виллиамс с Тисделем и Чорчилем, для коих была назначена Рязань, по болезни первого, выехали из Тифлиса гораздо позже, а по заключении мира, Виллиамс был милостиво принят Государем в Петербурге и отправился чрез Париж в свое отечество.

19-го ноября (1-го декабря), генерал Муравьев поехал в Карс, где, посетив госпитали, нашел их в ужасном положении. Больные в некоторых из госпитальных помещений оставались без всякого призора, без прислуги, без пищи, и даже без воды; некому было убирать трупы и потому они лежали вместе с живыми, заражая палаты смрадным, удушливым воздухом. Как городская дума, на которую возложено было приискание средств для содержания госпиталей, не исполнила этого требования, то генерал Муравьев приказал заключить в одном из госпитальных отделений старшину думы, до представления суммы, необходимой для продовольствия больных, и чрез несколько часов требуемые деньги были собраны. Из числа врачей приказано было оставить для лечения больных Турок 24 человека, коим назначено жалованье; прочие же все высланы в Эрзерум.

В тот же день, в замену блокадных отрядов, были поставлены казачьи заставы и пикеты кругом города, для задержания скрывавшихся в нем офицеров и нижних чинов регулярного войска и редифа (21).


С покорением Карса исчезла Анатолийская армия, число которой, в начале похода, простиралось до 30-ти тысяч человек. Из них, в течение лета, взято в плен и перебежало к нам до 2,000; до 3,000 успели пробраться в Эрзерум; 8,500 погибло на штурме и от голода, холода, холеры и других болезней; около 2,000 осталось в карсских госпиталях; 6,500 человек редифа и ополчения отпущены домой и до 8,000 сдались военно-пленными. В числе последних были 12 пашей и 665 штаб- и обер-офицеров. Знамен и значков, в продолжении похода и при сдаче Карса, взято около 60-ти. Медных орудий, в числе коих было много больших калибров — 136; ружей — 18,000 и, кроме того, 1,000 отличных штуцеров и несколько тысяч штук различного кавалерийского оружия. В Карсе найдено: зарядных и патронных ящиков 1,225; ящиков с боевыми снарядами — 1,956; боевых зарядов в бочонках — 250; бомб и гранат — 830; готовых снарядов до 1,000 и 6 миллионов ружейных патронов. Пороха найдено до 20,000 пудов (22).

Занятие карсского пашалыка было весьма важно по плодородию его почвы и по изобилию в сенокосных лугах и в лесе. В военном отношении, покорение Карса, вместе с уничтожением Анатолийской армии, открывало русскому оружию путь к Эрзеруму — столице обширного управления в Малой Азии, откуда можно было предпринять поход прямо к Царьграду. В политическом же отношении, заняв карсский пашалык, мы преграждали путь английской торговле с Персиею, чрез Трапезонт и Эрзерум.


По сдаче Карса, главнокомандующий оставался в лагере около двух недель, распоряжаясь отправлением пленных, вступлением на зимние квартиры войск, учреждением управления в покоренной стране и вывозом из Карса артиллерии, оружия и прочего казенного имущества, что было весьма трудно по недостатку в перевозочных средствах и по плохому состоянию дорог. В Карсе была оставлена 2-я бригада 18-й пехотной дивизии, с двумя батареями и несколькими казачьими сотнями, под начальством генерал-майора Фетисова; для занятия Ардагана назначены три донских сотни № 21-го полка с ракетною командою, под начальством есаула Кульгачева. Прочие же все войска были высланы на зимние квартиры: прежде всех выступили полки 13-й пехотной дивизии в Ахалцых, где они, вместе с несколькими резервными батальонами, составили довольно сильный отряд, на случай наступления Омера-паши. Полки гренадерской бригады возвратились на свои штаб-квартиры, в окрестности Тифлиса, куда также направлено было несколько батальонов резервной дивизии. Сосредоточение войск у Тифлиса имело целью — предпринять поход в Мингрелию, для изгнания оттуда Омера-паши, если бы удалось нам перевезти из Тифлиса через Имеретинские горы провиант, в замену того, который был истреблен князем Мухранским. Состоявшие в действующем корпусе два батальона Мингрельского полка возвратились в свою штаб-квартиру, Карабах. Войска же, не входившие в состав Отдельного Кавказского корпуса, расположились в пограничных селениях на Арпа-чае; из числа их: Рязанский полк у Ахалкалаки, а Ряжский у Александрополя; драгунская бригада — в Караклисе и Делижане. Нижегородский драгунский полк — в Елисаветполе. Артиллерия — при своих частях; казаки — по границе. Конно-мусульманские и куртинские полки были распущены.

Начальником карсского пашалыка, получившего название карсской области, был назначен полковник Лорис-Меликов (23). Один из иностранных историков, говоря о важности этого завоевания, замечает, что оно было обширнее всего Виртембергского королевства и, по крайней мере, в 15 раз более пространства, тогда занятого войсками четырех Союзных держав в окрестностях Севастополя и Кинбурна (24).

Распоряжения полковника Лорис-Меликова в покоренной нашими войсками карсской области увенчались совершенным успехом. Жители оставались спокойными и вносили обычную подать (бахру); откупные статьи, существовавшие при турецком управлении, были приведены в известность и стали давать доход; важнейшею из них была соль, добываемая в копях, на берегах Аракса, близ города Кагызмана.

В Карсе, многие из мечетей, во время блокады, были обращены в магазины и цейхгаузы, что подавало повод старым фанатикам считать их оскверненными; впоследствии же, когда Карс был взят русскими войсками, распространилась молва, будто бы в городе, занятом неверными, не может быть отправляемо мусульманское богослужение. Муллы не совершали обычных молитв в мечетях, жители окрестных селений перестали подвозить хлеб и Карсу снова угрожал голод. Полковник Лорис принял решительную меру: созвав утром весь меджлис (городской совет) в главную мечеть, он сказал членам совета: «Вскоре будет 12 часов; это — время вашей молитвы. Если сегодня муллы не будут служить в мечетях, то завтра весь меджлис будет повешен — вот здесь!» — прибавил он, указав на лампы, спускавшиеся на цепях с потолка мечети. Эта внушительная речь заставила муэзинов в полдень призвать правоверных к молитве. Слух пронесся, что осквернение снято, и вскоре затем появились в городе туземцы, с хлебом, мясом, сеном и другими продуктами. Порядок и изобилие водворились в Карсе (25).

Во всей области, зимою, господствовало спокойствие, нарушенное только однажды набегом в гельский санджак Арслана-паши с партией в 400 человек. Есаул Кульгачев, узнав о появлении этой партии, выступил из Ардагана, 20-го декабря (1-го января 1856 г.), с тремя сотнями донского № 21-го полка и четырьмя ракетными станками, и, прибыв в сел. Туркашен, получил там сведение, что большая часть неприятельской партии находится в селении Сейнот (Сигнот) — около 50-ти верст от Ардагана, а прочие в селениях верст 5 правее от главной части. Предположив охватить неприятеля с двух сторон, Кульгачев с двумя сотнями двинулся на Сейнот, а сотника Короткова с третьею сотнею послал вправо на сел. Хорованк. Одновременный удар казаков обратил неприятеля в бегство. Кульгачев преследовал Турок 15 верст, до границ пенякского округа, причем неприятель потерял убитыми 60 человек; взято казаками в плен 10 человек раненых; отбито 30 лошадей и много оружия. С нашей стороны ранено 4 казака, из коих один умер (26).

В наставлении, данном полковнику Лорис-Меликову, для управления вверенною ему областью, главнокомандующий предписал, чтобы суд и расправа были оставлены прежние, а исполнительная власть и полиция поступили в ведение русского управления; расходы на содержание чиновников этого управления должна была доставить страна: для этого туземцы вносили в казну, подобно тому, как и прежде, десятую часть доходов, которая не только была достаточна на содержание русского управления, на заведение почт (***), исправление дорог, и проч., но при сдаче области оказался за всеми расходами остаток в 32 тысячи рублей. Полковник Лорис-Меликов, донося о том генералу Муравьеву, испрашивал разрешение раздать эти деньги чиновникам управления вверенной ему области. Главнокомандующий, находя справедливым представление Лорис-Меликова, предписал, чтобы половина суммы была роздана служившим по управлению областью, а прочие деньги поступили на сооружение строившейся в Пятигорске церкви. Жители были так довольны русским управлением, что, по возвращении области Туркам, провожали наших чиновников, гласно изъявляя им благодарность; султан, узнав о том, пожаловал Лорис-Меликову орден Меджидие 2 степ. (27).


Генерал Муравьев, выехав 80-го ноября (12-го декабря) из Владикарса, прибыл в тот же день в Александрополь, где оставался несколько дней, для осмотра крепости и госпиталей и для распоряжений по части продовольствия, на случаи нового похода. Затем, продолжая свой путь, главнокомандующий прибыл 7-го (19-го) декабря в Тифлис, где, несколько дней спустя, удостоился получить следующий Высочайший рескрипт.

«С.-Петербург. 4-го декабря 1855 года.
Известие о сдаче Карса, любезный Николай Николаевич, обрадовало Меня донельзя. Сердце Мое преисполнено благодарности Благословившему столь блистательным успехом распорядительность вашу и стойкость храбрых наших Кавказских войск.
Благодаря вас от души за достохвальные заслуги ваши, поздравляю вас Кавалером Св. Георгия 2-й степени, на что вы приобрели неотъемлемое право. Вместе с тем поручаю вам передать Мое искреннее спасибо всем вверенным вам войскам, участвовавшим в блокаде Карса. Я ими горжусь, как всегда гордился нашими Кавказскими молодцами.
Надеюсь на милость Божию, что падение сей гордыни Малой Азии будет иметь благодетельное влияние на ход политических дел, как на востоке, так и на западе, и уверен, что вы не упустите воспользоваться сим моральным результатом, дабы поправить дела наши в Мингрелии и на прочих пунктах вверенного вам края, угрожаемых неприятелем.
Да подкрепит вас Бог!
АЛЕКСАНДР!»

Наступление зимы и трудность подвозов провианта вслед за войсками не дозволили генералу Муравьеву немедленно открыть наступательные действия против Омера-паши. Тем не менее однако же турецкий военачальник. постоянно тревожимый мингрельскими ополчениями, под начальством генерал-майора князя Григория Дадиана, был принужден стянуть все свои войска, в ночи с 27-го на 28-е января (с 8-го на 9-е февраля) 1856 года, на узкую полосу между болотами и морем, от Анаклии до р. Набада; там оставался он до отплытия к Трапезонту, в конце февраля (в начале марта) (28). Незадолго пред тем, наш Гурийский отряд поступил под начальство генерал-майора Бруннера.

 

***


В одном из дел, хранящихся в Канцелярии нашего Военного Министерства (29), заключаются следующие подробности об убыли наших войск в Восточную войну 1853-1856 годов.

В Крыму, от начала действий, 7-го (19-го) сентября 1854 года, по день оставления нашими войсками Южной стороны Севастополя, 27-го августа (8-го сентября) 1855 года, всего убито и ранено (не считая выздоровевших раненых) — 90,858 чел.
умерло от болезней — 30,132 чел.
Итого убыло — 123,990 чел.

На Дунае, от начала действий, 10-го (22-го) октября 1853 года, по день выступления главных сил из Дунайских Княжеств, 6-го (18-го) августа 1854 года, показано число убитых, раненых, контуженных и без вести пропавших во-обще 8,117 чел. Но эта цифра не выражает действительной потери наших войск на Дунае, потому что: во 1-х, в числе раненых не показано число выздоровевших, и, во 2-х, нет сведений об умерших от болезней.

Точно также показанная в деле убыль на Кавказско-Турецкой границе, убитыми, ранеными, контуженными и без вести пропавшими, вообще 16,262 человека, не выражает действительной потери Кавказского корпуса, потому что: во 1-х, во многих госпиталях приведена отчетность только за один месяц, а в других — не означено вовсе за какое время, и, во 2-х, даже не видно — к какому именно году относятся эти сведения.

Даже и в отчетах об убыли войск в Крыму сведения об умерших от болезней не совершенно полны, потому что в этих отчетах находятся данные только по госпиталям Крымского полуострова, между тем как в продолжении осады Севастополя постоянно вывозили оттуда раненых и больных в госпитали, устроенные вне полуострова, о смертности в коих не имеется никаких сведений.

Кроме того, в помянутых ведомостях не показана убыль: 1) войск на прочих театрах военных действий и 2) ополчения.

По сведениям медицинского департамента, в нашей армии умерло:

к 1-му ноября 1853 г. — 43,647 челов.
к 1-му ноября 1854 г. — 73,059 челов.
к 1-му ноября 1855 г. — 157,576 челов.
к 1-му ноября 1856 г. — 175,733 челов.
Итого — 450,015 челов.

Как исчисление убыли в Восточную войну должно быть принято с половины июня 1853-го до половины июня 1856-го года, ровно за три года, то из помянутой цифры придется исключить: за 1853-й год 20,000 и за 1856-й год — 15,000 человек, и в итоге убыли за время войны получим 415,000 человек. К этому числу должно прибавить: во 1-х, число убитых, по отчетам Инспекторского департамента, 31,907 и, кроме того, 64,000 человек, о коих, по сознанию самого департамента, не имелось никаких сведений. Таким образом действительная убыль войск, собственно от военных обстоятельств, на основании официальных сведений, оказывается свыше 500,000 человек.

Эта огромная цифра подтверждается следующим выводом:

 

К 1-му января 1853 года, до войны, состояло по спискам

1.123,583

челов.
В продолжении трех лет войны набрано рекрут 970,677 »
Вызвано из отпускных 215,197 »

Таким образом в рядах нашей армии было бы, не считая убыли, 2.309.457 челов.

 

К 1-му января 1857 года, после войны, состояло по спискам 1.029,431 челов.
Уволено в отставку и отпуски, в продолжении трех лет, по 1-е января 1857 г. 548,224 »
Бежало 17,161 »
Без вести пропало 17,535 »
Произведены в офицеры и передано в другие ведомства 20,996 челов.
Итого, не считая убыли от смертности 1.633,347 челов.
Остается убыль от смертн. 676,110 »

Исключив из этой цифры обыкновенную смертность в войсках, считая ее в 3½ % в год, при числе армии в 1.100,000 человек, что составит в четыре года до 154,000 человек, получится убыль собственно от военных обстоятельств 522,110 человек (****).

Этот огромный урон, по приблизительному расчету, двойной в сравнении с потерями Союзников, должен быть приписан: во 1-х, большим расстояниям, на которых двигались наши войска и отправлялись из армий в госпитали больные и раненые, и, во 2-х, сосредоточению сил на тесном пространстве у Севастополя.

Издержки, коих потребовала у нас борьба с большою частью Европы, простирались почти до 500 миллионов рублей (внешние займы 100 милл. и вновь выпущенные кредитные билеты на сумму 378.960,000 рублей).

Издержки Союзных держав, (не считая Турции, о которой известно только то, что она заключила в 1854 и 1855 годах два внешних займа, на сумму свыше 50-ти миллионов рублей), превышали издержки России. Государственный долг Франции увеличился на 375 милл., из коих война потребовала 350 миллионов. Государственный долг Англии — на 254 милл. рублей, из коих война стоила 220 миллионов. (Заметим, что все войны с Наполеоном 1-м обошлись Англии в 800 с небольшим миллионов). Государственный долг Сардинии увеличился на 19 миллионов рублей, из коих на военные издержки употреблено 13 миллионов. Итого, по приблизительному расчету, Восточная война 1853-1856 годов стоила нашим неприятелям около 600 милл. рублей (30).


К началу весны 1856 года, действующие войска, назначенные для обороны Западной и Южной границ Империи, были расположены следующим образом:

Западная и Средняя армии, под общим начальством генерал-адъютанта князя Горчакова 1-го.
Гвардия и гренадерский корпус, под начальством генерал-адъютанта графа Ридигера.
Гвардейский пехотный корпус, в составе 39-ти батальонов (31), в царстве польском, северо-западных и ревельской губерниях.
Гвардейский резервный кавалерийский корпус, в составе 74-х эскадронов (32), в северо-западных и рижской губерниях.
Гвардейская пешая и конная артиллерия, в составе 17-ти батарей (33), в северо-западных и остзейских губерниях.
Войска, в Финляндии расположенные, под начальством генерал-адъютанта Берга: 1-я гренадерская дивизия, 12 батальонов; 22-я пехотная дивизия, 22 батальона; три казачьих полка; 5 батарей (34).
Балтийский корпус, под начальством генерал-адъютанта князя Италийского графа Суворова-Рымникского: 2-я пехотная, 2-я резервная пехотная и 1-я легкая кавалерийская дивизии, всего 24 батальона, 32 эскадрона, 4 казачьих полка, 10 батарей (35).
1-я и 3-я пехотные дивизии, с артиллерией 2-ой и 3-ей артилл. бригад, всего 32 батальона и 10 батарей, в царстве польском (36).

Средняя армия, под начальством генерал-адъютанта Панютина: 2-й пехотный корпус и 2-я легкая кавалерийская дивизия, всего 50 баталионов, 32 эскадрона, 17 батарей, в царстве польском и подольской губернии (37). При Западной и Средней армиях вообще 12 казачьих полков.

Войска, в Крыму расположенные, под начальством генерал-адъютанта Лидерса: 3-й и 4-й пехотные корпусы; 2-я гренадерская и 7-я резервная пехотные. дивизии; 6-я легкая кавалерийская дивизия и три полка 1-ой драгунской дивизии, всего: 125 батальонов, 62 эскадрона, 14 казачьих полков и 39 батарей (38).

Под его же начальством, Южная армия генерала-от-артиллерии Сухозанета 2-го: 3-я гренадерская, 14-я, 15-я, 16-я и 17-я пехотные дивизии; 11-я, 14-я и 15-я резервные пехотные дивизии; 5-й, и 6-й стрелковые батальоны и 5-й саперный баталион; 3-я, 4-я и 5-я легкие кавалерийские дивизии и три полка 2-ой драгунской дивизии, всего 131 баталион, 158 эскадронов, 6 казачьих полков и 37 батарей (39).

Отдельный Кавказский корпус, под начальством генерал-адъютанта Муравьева 1-го: кавказская гренадерская бригада; 13-я, 18-я, 19-я, 20-я и 21-я пехотные дивизии; кавказский стрелковый, кавказский и 3-й резервный саперные батальоны; три драгунских полка, всего 103 батальона, 30 эскадронов и 45 казачьих полков (40). Кроме того, 18 грузинских линейных батальонов, 13 кавказских линейных батальонов, 16 черноморских линейных батальонов. Артиллерия в составе 37-ми батарей.

Черноморское казачье войско, под начальством генерал-майора Филипсона: 9 баталионов и 12 конных полков.

Кавказское линейное казачье войско, под начальством генерал-майора Рудзевича, 19 полков.

Вообще же на Западной и Южной границах находилось, не считая Черноморского и Кавказского линейного войск, всего: 585 батальонов, в числе 500 тыс. человек пехоты; 388 эскадронов, в числе 60 тыс. человек кавалерии, и 84 казачьих полка, в числе до 40 тысяч человек, всего же кроме артиллерии, более 600 тыс. человек. За ними стояли многочисленные резервы и ополчения.

К 1-му января 1856 года, состояло по спискам действующих войск: 824 генерала, 26,614 офицеров и 1.170,184 нижних чинов.

Из списочного числа нижних чинов было раненых и больных 135,575 и в командировках 60,053 (в том числе при ополчении 17,861).

А налицо состояло:
784 генерала, 20,000 офицеров и 974,556 нижних чинов.

Резервных и запасных войск состояло: 113 генералов, 7,763 офицера, 572,158 нижних чинов.

Ополчения сформировано было: 236 дружин, Стрелковый полк Императорской фамилии и 9 поселенных финских батальонов, всего же до 240 тысяч человек.

Казаков, при гвардейских корпусах, в Финляндии, при Балтийском корпусе, при Западной, Средней, Южной и Крымской армиях, для охра-нения берегов Азовского моря и при Отдельном Кавказском корпусе:
16 генералов, 2,380 офицеров и 118,359 нижних чинов.

Следовательно — к весне 1856 года, мы могли встретить неприятеля на всяком из пунктов наших границ значительными силами; но были готовы заключить мир, чтобы прервать военные действия, не обещавшие нам никаких выгод, и приступить к тем важным реформам, кои были исполнены в благополучное царствование Государя Императора Александра II.

 


 


Примечания

 (*) Таких лиц (Венгерцев, Поляков и проч.) оказалось 10. Бывшие в числе их, Измаил-паша (Кмети) и Фазли-паша (Кольман), ушли скрытно из Карса, 13-го (25-го) ноября, вечером, вероятно, не доверяя обещанию нашего главнокомандующего, либо не желая связать себя обещанием — не служить против России в течении настоящей войны.
 (**) В Москве Керим-паша представлялся начальству в пожалованной ему, за несколько лет перед тем, ленте Св. Станислава.
 (***) Почтовые станции были снабжены тройками лихих лошадей; на дорогах поставлены верстовые столбы. Генерал Муравьев, шутя, говаривал, что первым шагом для обрусения страны должно быть введение на почтовых дорогах форменных столбов и самоваров.
 (****) Исчислением урона, понесенного нашими войсками, на основании официальных сведений, автор обязан М.С. Максимовскому.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru