: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Восточная война

1853-1856

Соч. А.М. Зайончковского

 

 

[348]

Глава X
Посольство князя Меншикова

 

Тем временем в Петербурге подготовлялось отправление в Константинополь чрезвычайного, облеченного особым доверием государя посла, который при существовавших трудных обстоятельствах мог бы добиться у Порты не только исполнения наших требований относительно Святых мест, но и установления необходимых гарантий в том, что права православной церкви впредь не будут нарушаемы.
Выбор лица, на которое можно было бы возложить выполнение такого важного поручения, являлся делом в высшей степени затруднительным. Граф А. Ф. Орлов и граф П. Д. Киселев, не рассчитывая на успех задуманного предприятия, уклонились от его выполнения, и выбор государя остановился на генерал-адъютанте светлейшем князе Меншикове. Этот выбор обусловливался и тем, что император Николай желал в своем после в Турцию видеть не только дипломата, но и лицо, способное, в случае надобности, руководить морскими и сухопутными военными операциями1. Таким условиям, по мнению государя, наиболее удовлетворял князь А. С. Меншиков2.
Князь Александр Сергеевич, по словам бывшего канцлера князя Горчакова3, обладал замечательным природным умом и к тому же получил самое разностороннее образование, но, как замечает Горчаков, к сожалению, его «ум и образование затемнялись истинным или напускным бессердечием. Ко всему на свете он относился саркастически, злобно и разве по меньшей мере насмешливо. Отсюда происходил тот неиссякаемый источник всех его острот, всех злых, но метко высказанных им bons mots».
И действительно, князь Александр Сергеевич сохранил о себе в потомстве память, как человек необыкновенного ума, обладавший к тому же весьма злым и острым языком.
Не задаваясь целью писать биографию этого деятеля первой половины прошлого столетия чуть ли не по всем отраслям государственной жизни, остановимся, однако, несколько на личности, с которой так неразрывно связана эпоха Восточной войны пятидесятых годов4.
Как человек обширного ума князь Меншиков, поставленный во главе многих отраслей государственного управления, должен был бы оставить потомству хоть какие-либо положительные следы своей деятельности. Но их не видно ни в одном из тех дел, во главе которых становился князь Александр Сергеевич. А деятельность его была обширна и, главное, разнообразна. И дипломатом, и моряком, [349] и администратором, и, наконец, главнокомандующим сухопутной армией довелось быть князю Меншикову, и всюду он вносил достаточную долю эгоизма, самомнения, равнодушия; что касается талантов, то злой рок, видимо, не дал ему возможности проявить на деле ту разнородность их, которой его так щедро наделяли.
Свойства характера князя Меншикова, скрытность и присущая ему, по отзывам современников, способность острого и едкого слова заставляли опасаться князя и приписывать ему те качества, которых он не сумел или не имел в действительности случая выказать.
Непомерное себялюбие, громадное самолюбие и самомнение, обширная начитанность, отсутствие привязанности к кому бы то ни было и к чему бы то ни было, недоверчивость к окружающим, неумение распознавать людей и несомненная личная храбрость — вот в немногих словах тот облик, в котором в действительности рисуется князь Меншиков5.
Впоследствии при изложении фактической стороны Восточной войны личность князя Александра Сергеевича выяснится более подробно сама собой.
По некоторым намекам дневника князя Меншикова можно предполагать, что канцлеру был не особенно приятен его выбор в чрезвычайные послы6, и этот вопрос был окончательно решен только 18 января, причем граф Нессельроде счел необходимым снабдить князя Меншикова сверх данных ему полномочий и кабинетного письма целым рядом письменных инструкций7.
Канцлер в своем докладе государю8 следующим образом рисует поведение чрезвычайного посла в Константинополе: он прежде всего должен прямо и настоятельно потребовать обнародования данных нам фирманов без малейшего отступления от обычных формальностей. Турецкие министры, конечно, предложат некоторые изменения для согласования фирмана с признанным за латинянами [350] правом владеть ключами от Вифлеемского храма. Князь Меншиков должен был согласиться на это, но при условии опубликования другого, объясняющего отступление в пользу католиков, фирмана и отмены всех остальных данных им в ущерб православным преимуществ, причем признание Портой прав греческой церкви должно было быть изложено в особой, заключенной с нами конвенции или сенеде.
Но самая богатая по последствиям часть всеподданнейшего доклада канцлера заключалась в том, что он предлагал обязать нашего посла отказаться вести переговоры с потерявшим доверие петербургского кабинета Фуадом-эфенди, если бы султан избрал последнего для этой цели, и должен был предложить Порте заключение союзного оборонительного договора в том случае, если бы Франция мешала Турции своими угрозами удовлетворить наши требования.
Краткий и определенный доклад государю вылился в целый ряд очень обширных и менее определенных письменных инструкций, которыми напутствовал граф Нессельроде нашего чрезвычайного посла9.
В первой инструкции канцлер обращал внимание князя Меншикова на те основания, которыми руководствовался петербургский кабинет в своей политике относительно Турции после Адрианопольского мира, и на всегдашнее желание государя поддерживать с этой страной отношения благосклонные, миролюбивые и даже снисходительные. Такое поведение граф Нессельроде объяснял «как слабостью этого государства и его внутренними смутами, так и большей частью несправедливыми притязаниями других держав». Выяснив дальше особое значение для нас в данную минуту удачного решения вопроса о Святых местах, канцлер повторял в общем вышеприведенный свой всеподданнейший доклад. В этой инструкции новой является только одна мысль о связи уступок католикам с общим преобразовательным движением, охватившим министров Порты и заставлявшим их принимать меры, к которым совершенно не подготовлены мусульманские и христианские подданные султана. Наставление заканчивалось новым повторением [351] о нежелании государя ускорять распадение Оттоманской империи, которое необходимо должно последовать «за первым серьезным ударом, который наши войска ей нанесут».
Вторая, секретная инструкция, составленная под впечатлением «новейших известий из Константинополя», производит несколько странное впечатление. Начинаясь выражением почти полной уверенности в благополучном исходе посольства князя Меншикова, она неожиданно переходила к изложению поведения посла в случае отказа Порты в удовлетворении наших требований. Князю Меншикову предписывалось в таком случае испросить торжественную аудиенцию, заявить на ней об оставлении Константинополя со всей миссией, протестовать против неправильных действий Порты и возложить ответственность за происшедший разрыв на советников султана, которые противились принятию наших предложений. Угроза о выезде должна была быть исполнена через три дня.
Третья инструкция, которая также ссылалась на полученные из Константинополя известия, имела совершенно иной характер. Она говорила о нравственном состоянии султана, находившегося под влиянием угроз Франции и сознания неисполненного долга перед Россией, причем канцлер выводил отсюда предположение о возможности со стороны султана и визиря искреннего желания сблизиться с нами. В таком случае князю Меншикову предлагалось в своих переговорах «дойти до предложения оборонительного союза». Целью такого союза должна была быть защита Порты от протектората Франции над Иерусалимом, чего, видимо, добивался Людовик-Наполеон; мы, со своей стороны, взамен этого требовали только подписания с нами отдельной конвенции по вопросу о Святых местах.
Еще в одной секретной инструкции граф Нессельроде объяснял чрезвычайному послу цель действий наших противников. По словам канцлера, она заключалась в том, чтобы ослабить русское влияние на турецком Востоке, поставив католическое исповедание в особенное преимущественное положение. В турецких министрах граф Нессельроде видел слепое орудие скорее политической, чем религиозной пропаганды, «и мы оказываем, — писал канцлер, — услугу султану и его империи, обращая его внимание на преступную деятельность турецких министров». В заключение автор инструкции напоминал, что каково бы ни было течение переговоров относительно заключения оборонительного союза, не следует приостанавливать дела об исполнении фирмана относительно Святых мест, так как «в этом отношении обязательства Порты относительно нас вполне положительны».
Граф Нессельроде не ограничился этими инструкциями. В тот же день он дал князю Меншикову еще одну, касавшуюся поведения [352] нашего посла по отношению к аккредитованным при султане представителям великих держав.
Канцлер начал с Франции. По его словам, политика императора Николая имела целью ослабить нравственными неудачами влияние нового французского правительства, поэтому князь Меншиков должен был по отношению к французскому представителю в Константинополе держаться вежливо, но твердо, не выказывая ни желания войны, ни боязни перед ней. Примирительные предложения, сделанные французским правительством в Петербурге, навели графа Нессельроде на мысль, что в Париже стало преобладать более спокойное настроение, почему он предоставлял личному усмотрению князя Меншикова придать тот или другой характер сношениям с французским дипломатом, который должен был заменить пылкого Лавалета.
Весьма интересны взгляды канцлера на отношения к нам других держав. По его мнению, мы еще не достигли полного согласования наших видов с видами великобританского правительства, но «достаточно восстановления во Франции наполеонидов и воспоминаний, с этим связанных, чтобы восстановить между нами и Англией некоторую общность интересов (une certaine communion d'inffincts)». Граф Нессельроде высказывал полное удовольствие по поводу приема, который встретили в Лондоне наши сообщения относительно политики императорского кабинета в вопросе о Святых местах; он был уверен, что английский посол в Константинополе получит инструкции, проникнутые доверием к нашей консервативной и умеренной политике. Поэтому канцлер предлагал князю Меншикову убеждать английского представителя полковника Розе в нашем миролюбии и склонять к совместным действиям для охраны мира на Востоке.
Что касается Австрии и Пруссии, то инструкция указывала на полное согласие их взглядов с нашими, и особенно подчеркивалась в этом отношении Австрия. Эта католическая держава поняла, по словам канцлера, что Людовик-Наполеон заботился не о католицизме, а о подрыве русского влияния, и отказалась содействовать французской политике, так как такие предложения «скрывали хитро задуманную цель ослабления ее связи с Россией». В доказательство полного согласия наших взглядов и интересов канцлер ссылался на посольство графа Лейнингена и выражал надежду, что князь Меншиков встретит в австрийском представителе союзника, который будет защищать одно и то же дело и стремиться к одному и тому же результату.
К инструкциям князя Меншикова были приложены краткое обозрение истории вопроса о Святых местах10 и проект предполагавшейся к заключению с Портой конвенции11.
Согласно первой статье этого проекта, договаривавшиеся стороны постановляли, что православная религия будет пользоваться [353] постоянным покровительством Блистательной Порты и наши посланники в Константинополе будут иметь право делать ей по этому поводу представления. Вторая и третья статьи обеспечивали права, преимущества и несменяемость четырех восточных патриархов. Четвертой статьей Порта обязывалась перед императорским двором хранить и поддерживать права иерусалимского греческого патриарха в Иерусалиме и вне его не во вред, однако, другим христианским общинам. Пятая статья обязывала султана издать гатти-гамаюн, который признавал бы все прежде данные иерусалимской греческой церкви фирманы и с точностью указывал те Святые места, которые были с древних времен предназначены для православных и католиков. Наконец, согласно последней статье, Порта принимала на себя обязательство предоставить в Иерусалиме в распоряжение нашего правительства место для постройки там русской церкви и странноприимного дома.
Чрезвычайный посол был снабжен также проектом отдельного и секретного акта оборонительного союза с Турцией12. В первой статье этого документа выражалась готовность императора Всероссийского оказать султану вооруженную помощь в том случае, если бы какая-нибудь держава решилась напасть на него потому только, что он, пользуясь своими верховными правами, признает за православными подданными Оттоманской империи их вековые права и преимущества. Впрочем, автор проекта трактата оговаривался, что «такого случая никаким образом нельзя ожидать или опасаться». Во второй статье указывалось, что, в случае наступления предусматриваемых трактатом неожиданных событий, договаривающиеся стороны определят количество сухопутных и морских сил, какие наше правительство отправит на помощь Порте.
28 января князь Меншиков откланялся государю, получив приказание «угрожать туркам признанием независимости княжеств»13, а 29 числа поторопился отправиться в путь. [354]
Но отъезд не избавил князя Александра Сергеевича от многочисленных письменных наставлений канцлера. Он подтверждал ему вслед14 всегдашнее свое желание действовать не в смысле отнятия у католиков дарованных им прав, а в смысле соответственного увеличения прав православных; радовался благорасположению Лондона и Парижа и предупреждал относительно ожидаемого в Константинополе сопротивления со стороны Лавалета и полковника Розе; сообщал о скором прибытии в Стамбул Редклифа и нового французского посла Лакура, выражая радость по поводу последнего и искреннее пожелание князю Меншикову покончить все дело до приезда первого15 . Канцлер послал также князю копию депеши барона Бруннова16, в которой сообщалось, что полковник Розе получил инструкцию склонять Порту к уступчивости и что английское правительство будет содействовать выполнению наших желаний в Париже.
16 февраля пароход-фрегат «Громоносец», на котором находился князь Меншиков, сопровождаемый генерал-адъютантом Корниловым, генералом Непокойчицким и многочисленной свитой, бросил якорь в Буюк-дере. Чрезвычайный посол был встречен всей русской колонией и многочисленной толпой греков, которые с радостными криками провожали его до русского дворца в Перу. Султан приветствовал приехавшего через своего церемониймейстера Киамиль-бея17.
С этой минуты начинается последний, самый решительный акт дипломатического воздействия на Порту.

Через день после своего приезда в Константинополь князь Меншиков отправился с официальным визитом к великому визирю, во фраке18. Он начал свою беседу с заявления визирю, что «не может иметь никакого доверия к Фуаду-эфенди (турецкому министру иностранных дел) по вопросу, ему порученному, и просил назначить для переговоров другое лицо19. «Мое заявление, — пишет князь, — смутило визиря; по выходе же от него, я, желая подтвердить свои слова действием и показать, как мало ценю Фуада-эфенди, не сделал ему обычного визита вежливости. Это произвело большое впечатление и вызвало неудовольствие Порты, а Фуад подал в отставку».
Английский и французский поверенные в делах обратились к обиженному министру с настойчивой просьбой остаться на своем посту; особенно настаивал на этом полковник Розе. Фуад, однако, ушел, а князь Меншиков поторопился сделать визит его преемнику Рифату-паше, которого ему рекомендовали как «человека достойного, с довольно порядочными правилами», но также с большим недостатком: «он никогда не желает принять на себя ни малейшей ответственности»20. [355]
С первых же дней прибытия нашего чрезвычайного посла в Константинополь начались недоразумения между ним и временным представителем Англии полковником Розе, который желал присвоить себе право контроля над нашими переговорами с Портой. «Assaut repoussft du colonel Rosem, qui veut connaotre mes instructions, —занес князь Меншиков в свой дневник за 19 февраля21.— Visite du colonel Rose, — записал он через несколько дней, — prйоссирй d'un avis de son consul d'Odessa sur nos prйparatifs de guerre»22.
Французский представитель Бенедетти держал себя по отношению к нашему послу совершенно иначе и первоначально прилагал старания к дружелюбному разрешению вопроса о Святых местах23.
Определились к этому же времени и отношения князя Меншикова к главе православной церкви в Константинополе. Через приветствовавшего его по случаю приезда от имени патриарха митрополита он просил последнего передать вселенскому патриарху его упреки относительно беспорядков в духовном управлении, невежества духовенства и относительно тех преимуществ, которые они уступили другим исповеданиям24.
Только через неделю после своего приезда в Константинополь князь Меншиков удостоился торжественной аудиенции у султана. Такая задержка объяснялась турками переменой министра иностранных дел, но в действительности она была следствием старания полковника Розе задержать ход переговоров до прибытия в Константинополь великобританского посла лорда Редклифа. Резкое поведение князя Меншикова с Фуадом дало повод утверждать, что возложенное на него поручение имеет враждебный характер, причем турецкие министры и их английские советники допускали даже возможность дерзкого обращения нашего чрезвычайного посла с султаном. Князю Александру Сергеевичу пришлось уверять Рифата-пашу, что он «умеет говорить с монархом с подобающим уважением»25.
Аудиенция с соблюдением обычного церемониала происходила 24 февраля, после чего последовал частный прием султаном нашего посла в присутствии министра иностранных дел и наиболее почтенного драгомана. Князь Меншиков вручил падишаху письмо государя, которого султан, видимо, не ожидал и был до такой степени смущен, что посол счел нужным не делать никаких упреков, «de ne pas augmenter l'espnce d'effroi qu'il semblait uprouver». Для успокоения султана князь Меншиков заметил, что, конечно, государь жалуется, но делает это как друг, желающий добра и независимости Турции и радующийся увеличению ее сухопутных и морских сил. Падишах отвечал отрывочными фразами о недоразумениях, которые разъяснятся, и успокоился лишь тогда, когда разговор перешел на другие темы.
Письмо императора Николая было написано внушительным тоном26. Признавая, что отправление князя Меншикова в Константинополь [356] является актом дружбы и союза, государь тем не менее не скрывал чувств «глубокого прискорбия и удивления», вызванных в нем поведением султана, и указывал на «серьезные последствия», которые такое поведение может повлечь за собою. Конец письма касался возможного скрепления союза между Россией и Турцией, в случае возникновения каких-нибудь осложнений или опасности для Турции причем этот союз мог бы привести к соглашению, которое прекратило бы всякие притязания, несовместимые с независимостью и спокойствием Оттоманской империи.
Меншикову все более и более приходилось разочаровываться в точности наших дипломатических сведений и в английском поверенном в делах полковнике Розе. Вместо ожидаемой помощи и поддержки наших требований, которые предсказывали барон Брун-нов и граф Нессельроде, полковник Розе действовал в совершенно противоположном смысле. После отказа князя Меншикова познакомить его с полученными инструкциями английский дипломат стал почти в открытую оппозицию нашему послу. Является несколько непонятной такая скрытность князя Александра Сергеевича, так как канцлер ему писал, что программа наших действий уже сообщена лондонскому кабинету и встретила там самый прекрасный прием. [357]
В действительности следует оговориться, что сообщение это нашим министерством иностранных дел было сделано с.-джемскому кабинету в самой общей форме, и английское правительство и даже наш представитель при лондонском дворе подробно ознакомились с инструкциями князя Меншикова только в апреле, причем до сведения первого они были доведены лордом Страдфордом Редклифом.
Отчасти благодаря такой скрытности и поведению чрезвычайного посла миссия князя Меншикова возбуждала все большее и большее недоверие среди западных дипломатов. Французский поверенный в делах Бенедетти, со своей стороны, счел необходимым передать Порте записку, в которой предостерегал турок от опасности, «parce que le but de l'ambassade serait peut-Ktre de lier la Porte par quelque acte, comme celui de Hounkiar-Iskftlessi, dont l'Europe s'est donnft tant de peine pour sauver la Turquie»27. Полковник же Розе, даже получив из Лондона приказание объявить Порте, что с.-джемский кабинет считает наши требования основанными на праве, «n'a pas pu se dйcider a prendre une attitude passive et paraot s'ktre accorder avec M. Benedetti pour engager la Porte a employer des moyens dilatoires»28.
Официальные переговоры князя Меншикова с Портой начались 4 (16) марта, когда наш посол сообщил Рифату-паше устную ноту, заключавшую перечень всех провинностей турецких министров перед Россией по вопросу о Святых местах29, и передачу эту сопровождал указанием, что время одних слов миновало и впредь необходимо положительное обеспечение от повторения прошедшего30 . Князь Меншиков предлагал турецким министрам вникнуть в смысл его слов и уяснить суть его посольства.
Таким образом, не ознакомившись с обстановкой и со степенью влияния различных партий в Константинополе, наш посол с первых шагов принял тон таинственный и угрожающий, который давал обильную пищу недоброжелателям России, заставил с недоверием относиться ко всяким, даже самым справедливым требованиям нашего посла и придал будущим переговорам характер, очень затруднявший их успешное окончание.
Князь Меншиков после первого объяснения с Рифатом-пашой дал Порте несколько дней «pour praarer le sultan et les ministres aux demandes que nous allions formuler et dont je leur avais dftja fait pressentir la nature»11. Он предполагал, что в течение этого времени султан пригласит его к себе, но так как этого не случилось, то Ю (22) марта он имел второе частное совещание с Рифатом-пашой. Наши требования относительно Святых мест32 и даже относительно включения турецких обязательств по этому поводу в особый торжественный акт33 не смутили турецкого министра, что дало князю Меншикову надежду достигнуть успеха без больших затруднений. [358]
Но совершенно иначе Рифат-паша отнесся к предложению о заключении особой конвенции, касающейся гарантии наших прав в будущем34. При чтении проекта этого документа, сопровождавшегося весьма решительной нотой нашего посла, «лицо Рифата видимо потемнело»; он показался князю Меншикову «сильно взволнованным и несколько мгновений не мог ни слова произнести».
Одновременно с этим наш посол принял меры к тому, чтобы предостеречь султана от превратных толкований наших требований. Он поручил Озерову объяснить их смысл первому секретарю султана Фериду-эфенди и уверить его, что они сводятся лишь к подтверждению наших прав по прежним трактатам, что мы не желаем ничего нового, стесняющего верховную власть султана, и что наши предложения имеют безусловно мирный характер35.
Князь Меншиков не забывал, впрочем, и возможных последствий неудачи его посольства. Адмирал Корнилов и генерал Непокойчицкий исследовали берега Босфора и даже совершили поездку в Смирну и Пирей, чтобы убедиться, что число французских и английских судов на этих морских станциях не превышает обыкновенного. По мнению князя, Порта не в состоянии была выслать в море более пяти военных кораблей, а в Константинополе находилось войск не более 30 тысяч при 144 орудиях36.
Тем временем переговоры продолжались. Наши требования относительно Святых мест предполагалось передать на обсуждение совета, а проект конвенции предварительно должен был быть представлен султану. Рифат-паша счел долгом заметить при этом, что, по его «opinion intime et toute privfle», мы правы, но что заключение конвенции будет трудно. «Ce ne sont point les articles de votre projet, — сказал Рифат, — qui m'effrayent; ils ne me paraissent nullement forts, c'est le principe mme qui ne me paraot point acceptable»37.
19 (31) марта у турецкого министра происходила конференция, продолжавшаяся свыше семи часов, на которой наш и турецкий представители пришли к соглашению относительно большей части [359] вопросов, касавшихся Святых мест. Было установлено, что ключ от Вифлеемского храма не даст латинянам особых прав на этот храм, что серебряная звезда будет объявлена пожалованной от щедрот султана всем христианским вероисповеданиям, вифлеемские сады будут в ведении обеих сторон, а прилегающие к Святым местам здания гаремов разрушены. Остались неразрешенными только вопросы о подробностях перестройки купола в храме Гроба Господня и о порядке богослужений разных исповеданий в этом храме38.
В Петербурге между тем замечалось уже некоторое нетерпение, вызываемое медленностью переговоров. Граф Нессельроде, разъясняя еще раз князю Меншикову сущность нашего проекта конвенции, указывал, что цель ее состоит в более точном и ясном определении нашего права покровительствовать Восточной церкви в пределах Оттоманской империи, чем это было определено Кучук-Кайнарджийским договором; таким образом нашу конвенцию можно было бы противопоставить французским капитуляциям 1740 года. Граф Нессельроде не придавал значения ни названию, ни форме договора, но желал лишь, чтобы он имел силу и ценность трактата. «Ce qui nous paraot le plus important, — писал канцлер39, — c'est que les irresolutions du sultan ne se prolongent pas trop et que nos adversaires ne profitent de cette indйcision et des retards qui en rasultent pour faire perdre a la mission de votre altesse le caractиre de сйlйritй et de vigueur qui doit en assurer le succиs».
К концу марта, по-видимому, можно было надеяться, что мы достигнем полного успеха. Канцлер писал князю Меншикову40, что обещания, данные Портой французам41, не противоречат нашим требованиям, и если французское правительство не имеет еще каких-либо намерений, то «l'entente et l'arrangement rйciproquement йquitables, qu'on nous propose, ne nous semblent pas difficiles a йtablir». Канцлер только добавлял, что необходимо убедить французское правительство так же, как и другие католические державы, что, требуя от Порты «des garanties pour le maintien inaltârable les immunitfis dont nos coreligionnaires de l'Oreint n'ont cessM de jouir depuis les premiers temps de la conqukte, nous ne rйclamons rien de blessant pour la dignitft des gouvernements qui accordent leur protection aux йtablissements catholiques de la Palestine».
Беседы князя Меншикова с прибывшим в Константинополь французским послом Лакуром также подтверждали благоприятное направление парижского кабинета. Хотя Лакур и начал с заявления, что «c'est une question de dignitu pour les deux empires», но в конце концов согласился с нашими предложениями относительно ключей Вифлеемского храма, порядка богослужения в Гефсиманском вертепе и даже возобновления купола под наблюдением иерусалимского патриарха42. Сведения о миролюбии французского правительства князь Меншиков получал и с других сторон43. [360]
Что касается Англии, то барон Бруннов сообщал нашему послу44, что великобританское правительство находит поведение полковника Розе неправильным и несогласным с видами лондонского кабинета. Его же требование, обращенное к адмиралу Дундасу, о приближении английской эскадры к турецким берегам, не исполненное, впрочем, адмиралом, порицалось, и по возвращении лорда Редклифа в Константинополь полковник Розе должен будет покинуть столицу оттоманов.
Через Петербург также приходили весьма успокоительные известия. Князю Меншикову была сообщена копия депеши лорда Кларендона Сеймуру45, в которой великобританский министр сообщал, что лондонский кабинет не испытывает никакого страха по поводу тревожных слухов, доходящих из Константинополя, так как он «неоднократно получал личные уверения государя о решении его поддерживать независимость Турецкой империи, и если бы намерения Его Величества по отношению к этому важному вопросу изменились, то они были бы откровенно сообщены правительству королевы». Признавая далее, что положение, занятое французским правительством, может вызвать осложнения, лорд Кларендон выражал надежду, что этих осложнений можно будет избежать благодаря государю, который, наверное, предпишет своему послу не требовать ничего, что оскорбило бы честь и интересы Франции.
Граф Нессельроде после этого вполне уверовал, что английское правительство смотрит на события совсем иначе, чем полковник Розе, и с облегчением сообщал нашему послу дошедшие до него вести, что «le terrible Stratford Canning est dans les niKmes dispositions que son gouvernement»46.
Казалось, таким образом, что все обстоит самым благоприятным образом. Вопрос об удовлетворении наших требований по поводу торжественного объявления фирмана о правах греческого вероисповедания в Святых местах был разрешен удовлетворительно, причем, по словам Меншикова, «окончательному соглашению сему много способствовал лорд Редклиф»47. Однако вслед за этим [361] наш чрезвычайный посол добавлял: «Но это его (Редклифа) добро-желание миновалось, и я встречаю сильное сопротивление в получении обязательства, обеспечивающего в будущем положение настоящего времени, как относительно Святых мест, так и православного духовенства».


Уже в половине марта князю Меншикову стало известно, что турецкие министры не находили возможным скрывать предмета наших переговоров от представителей прочих держав, и в особенности от всевластного английского посла. В то же время ясно обнаружился и взгляд Порты на предлагаемую нами конвенцию. Рифат-паша умолял оставить эту идею. «Во имя Бога, — говорил он одному из лиц посольства, — будьте умеренны; не толкайте нас в объятия других»48.
Князь Меншиков не замедлил сообщить в Петербург49 свои подозрения насчет знакомства лорда Редклифа при посредстве турецких министров с нашими требованиями и насчет таинственных бесед последних с великобританским представителем, причем до сведения князя из этих бесед дошли лишь слова Мехмеда-Али и Рифа-та-паши: «Cela nous est impossible». Они, заметил по этому поводу наш посол, могли относиться равно к нашим предложениям, как и к предложениям английского представителя.
Князь Меншиков начинал предвидеть возможность отказа Порты от заключения договора, который обеспечивал бы в будущем наше право на покровительство православной церкви в пределах Оттоманской империи. Он сообщил в Петербург50 заявление великого визиря о невозможности удовлетворить наше требование о конвенции и спрашивал, должен ли он довести свою настойчивость по этому предмету даже до риска выезда посольства из Константинополя или же может в крайнем случае удовлетвориться обменом нот или другими тождественными заявлениями, не имеющими формы трактата? Против первого вопроса император Николай написал: «Oui», a против второго заметил: «Traitй ou convention m'est fort йgal». В конце запроса нашего посла государь начертал: «Я не имею ничего добавить; все ясно изложено в последних инструкциях, и я настаиваю на их исполнении».
С другой стороны, турки продолжали упрямиться; князь Меншиков, со свойственной ему любовью к остротам, их упрямство изобразил в следующем напутствии одному из отъезжающих в Петербург чиновников его канцелярии: «Прибавь, разве, что я здоров, что часто езжу верхом, что теперь объезжаю лошадь, которая попалась очень упрямая, и что лошадь эту зовут... султан»51.
В дальнейших переговорах наш посол решился следовать совету, изложенному в турецком стихотворении, любезно присланном [362] ему Зивером-эфенди: «Кто скоро бежит, тот всегда встречает много препятствий, а чем тише едешь, тем вернее достигнешь цели»52. Он сообщал канцлеру53, что слишком угрожающий тон не повлечет за собой уменьшения турецкой щепетильности и опасений относительно предлагаемой конвенции, поэтому князь принял предложение Рифата-паши рассматривать конвенцию по отдельным пунктам.
Наш посол не уяснил себе истинной цели турецкого министра, который заботился только о том, чтобы выиграть время в надежде на поддержку иностранных держав. И, действительно, лорд Страдфорд Редклиф, видя, что заключение предлагаемой князем Меншиковым конвенции может повести к утверждению нашего влияния в Константинополе и на всем турецком Востоке, проявил замечательную деятельность с целью воспрепятствовать успеху посольства князя Меншикова.
Этой личности не без веских оснований приписывались все наши неудачи в восточной политике. Обладая характером весьма самостоятельным и тяжелым, лорд Страдфорд Редклиф представлял из себя тип, от которого все старались избавиться. Его не хотели держать в Лондоне в составе кабинета; назначение его послом в Петербург было отклонено императором Николаем еще в начале тридцатых годов и вызвало в нем чувство горечи к государю, высокие качества которого привлекали к себе сердце этого английского государственного деятеля, несмотря на полную противоположность взглядов императора Николая и лорда Редклифа. Весть о назначении его послом в Париж также не встретила одобрения со стороны французского правительства. Благородному лорду пришлось посвятить свою продолжительную деятельность делам турецкого Востока.
Это был человек, обладавший большими способностями и огромной силой ума и характера, но в то же время направлявший всю свою энергию в узких рамках только одной отрасли деятельности, что мешало ему обладать обширным кругозором. Такие качества лорда Страдфорда «придавали силу и величие его деятельности на дипломатическом поле»54. [363]
Редклиф свою продолжительную деятельность в столице оттоманов посвятил борьбе против усиления нашего влияния на Босфоре, которое он считал невыгодным для интересов Великобритании на Востоке. Желание достигнуть намеченной цели дошло до размеров фанатизма, и он поставил задачей своей жизни борьбу с нами на почве восточных дел.
Способ обращения с турками и находчивость в самых затруднительных дипломатических осложнениях дали возможность лорду Страдфорду высоко поднять среди турок свой личный авторитет и значение Англии. В начале пятидесятых годов он был всемогущ в Константинополе. Турецкие министры преклонялись перед ним, искали у него покровительства и совета. Князю Меншико-ву пришлось, таким образом, иметь дело не только с Портой, но главным образом с лордом Редклифом, искусившимся в дипломатии, превосходно изучившим константинопольский театр действий и пользовавшимся доверием турок. Очевидно, что борьба была очень неравная, хотя сам лорд Страдфорд признавал, что наш посол «благоразумен, и ему можно доверять».
Вернувшись из отпуска к своему посту, великобританский представитель поспешил сделать в сопровождении своего драгомана графа Пизани визиты даже не имеющим веса турецким сановникам. Он привез от Дж. Рёсселя, Пальмерстона и Абердина письма к Решиду-паше, игравшему в деле наших переговоров с Портой весьма двойственную роль55. Этот последний поспешил на другой же день явиться к английскому послу со своим сыном Али-Галиб-пашой56.
Очевидно, что беседы лорда Страдфорда во время этих визитов касались посольства князя Меншикова, так как он по всему Константинополю искал копий наших трактатов с турками и после многих поисков нашел их в бельгийской миссии57.
В беседе с нашим послом у лорда Редклифа «сквозило подозрение о домогательстве у Порты вступить в оборонительный [364] с нами союз»58; сам же он доносил своему правительству, что он не скрыл от князя Меншикова знакомства с нашими предложениями59. «Я, со своей стороны, — доносил он лорду Кларендону60, — принимая во внимание основательность справедливых его (князя Меншикова) доводов и не скрывая между прочим, что мне известны и его последние предложения, старался склонить его к уступкам, высказывая свое убеждение, что предложения князя встретят отпор среди держав, наиболее расположенных к Порте».
Из бесед с австрийским представителем Редклиф убедился, что венский кабинет стоит на стороне Англии, а его представитель терпеть не может князя Меншикова61, предложения которого клонятся «к утверждению русского влияния на Востоке в ущерб независимости Турции».
Сообщения нашего посла от 14 (26) апреля носили уже угрожающий относительно успеха дела характер. Западное влияние получило решительный перевес, и представители держав усматривали в требуемой нами конвенции нарушение верховных прав султана62. В частном письме канцлеру от того же числа63 Меншиков сообщал заявление Редклифа, что с европейской точки зрения наша конвенция с Турцией «offre des grandes difnculffis». Письмо было наполнено слухами о приглашении визирем флотов западных держав, и сказанная Редклифом фраза потерялась до такой степени, что император Николай сделал на письме пометку: «Toute cette expftdition ne prftsente rien du tout».
Английский посол неуклонно следовал установившейся у него точке зрения. Когда великий визирь и Рифат-паша явились к нему за советом относительно предложений князя Меншикова, то лорд Редклиф дал турецким сановникам такую программу64: «Старайтесь отделить вопрос о Святых местах от всякого дальнейшего русского предложения, каково бы оно ни было. Ваше поведение относительно первого пункта, кажется, было правильно, и оно имеет шансы на успех. Всякий раз, как только князь Меншиков сделает вам новые предложения, вы можете отказаться от переговоров, предварительно требуя полного разъяснения их сущности, пространства и основания. Если, рассматривая их, вы найдете, что такие предложения создают в пользу иностранной державы такое влияние на христианских подданных Порты, которое может вызвать опасность или серьезные неудобства для осуществления верховных прав султана, то вы не совершите ошибки, отклонив их».
«Личный характер императора Николая, — продолжал дальше действительный руководитель турецкой политики, — его отношения к другим христианским дворам, его частые заявления об уважении самостоятельности Турецкой империи не допускают мысли, чтобы для достижения цели он решился прибегнуть к силе». [365]
Граф Нессельроде уверял князя Меншикова65, что Редклиф ведет в Константинополе свою частную политику, а не политику английского правительства, и что лорд Абердин и Гамильтон Сеймур говорят совсем иное сравнительно с тем, что говорит великобританский посол в Константинополе. Но навряд ли наш канцлер был прав в этом отношении. В приведенной выше депеше Ред-клифа отразилась вся английская политика на турецком Востоке, имевшая целью не допустить там нашего влияния и в то же время по возможности избежать войны. Английский посол искренно радовался удовлетворительному ходу переговоров о Святых местах, но с присущей ему страстностью и неоправдываемым недоверием отнесся к нашему желанию конвенции, против которой он ополчился со всей силой убежденного фанатика. Он продолжал настоятельно советовать турецкому министру отделить вопрос о Святых местах от остальных наших требований66, идти навстречу в первом и отклонять остальные. Замечательно то, что князь Мен-шиков подобное разделение вопросов считал очень выгодным шахматным ходом со своей стороны, при помощи которого полагал довести до успешного конца и свои остальные требования.
8 апреля наш посол вручил Рифату-паше новую словесную ноту67. В ней князь Меншиков указывал, что «турецкий министр видел двуличность своих предшественников и должен был понять, до какой степени они проявили неуважение к особе государя императора, и до какой степени простирается великодушие Его Величества, дающее Порте средство выйти из затруднений, которые были созданы недобросовестностью (mauvaise foi) ее министров». Упомянув о желании государя получить прочное обеспечение для будущего, нота замечает, что государь «les veut formelles, positives et assurant l'inviolabiliffi du culte professft par la majorifâ des sujets chrfitiens tant de la Sublime Porte que de la Russie, et enfin par l'Empereur Lui-ткте».
Далее нота требовала от турецкого правительства: 1 ) издания объяснительного фирмана, составленного по обоюдному соглашению и касающегося ключей от Вифлеемского храма, звезды, Геф-симанского грота и вифлеемских садов; 2) Верховного указа об исправлении турецким правительством купола храма Гроба Господня при участии греческого патриарха и без вмешательства делегатов других вероисповеданий, а также о заделке окон, выходящих в этот храм, и о разрушении прилегающих к нему гаремных построек. Князь Меншиков присовокуплял, что по этим пунктам он обязан требовать формального удовлетворения.
Третье требование касалось сенеда или конвенции, гарантирующей точное status quo преимуществ православного вероисповедания и Святых мест, находящихся в его исключительном или совместном с другими исповеданиями владении. «Россия, — [366] замечал князь Меншиков, — не требует у Порты политических уступок. Ее желание состоит в успокоении умов уверенностью в сохранении того, что есть и что практиковалось во все времена». Требование это хотя и не отличалось столь решительным характером, как два первые, но было также выражено в настойчивой форме, и князь Меншиков заканчивал свою ноту фразой, что от ответа турецкого министра будут зависеть дальнейшие действия чрезвычайного посла, согласные прежде всего с достоинством представляемого им правительства и исповедуемой его государем веры68.
Настойчивость князя Меншикова имела известную поддержку и в сообщениях из Петербурга. «Требуя заключения конвенции, — писал граф Нессельроде нашему послу 11 апреля69, — император руководствовался соображениями высшего порядка, которых не в состоянии понять в Константинополе, а может быть, и в других местах. Его Величество не преследует в том, что в настоящее время он требует от Турции, политических целей, а следует голосу своей совести и исполняет долг государя, защищая церковь, которой учение исповедует он и его подданные». Поэтому, заключает граф Нессельроде, мы требуем не протектората над христианским населением Турции, а только формального обещания Порты уважать преимущества, которыми пользовались ее православные подданные. Форма конвенции или обязательной ноты для канцлера была безразлична, но, прибавляет граф Нессельроде, государь не может допустить, чтобы его намерения подвергались сомнению и чтобы переговоры слишком затягивались. Князь Меншиков уполномочивался дать Порте для ответа определенный срок.
В частном же письме канцлер советовал князю70 прежде всего заботиться о том, чтобы в надвигающемся восточном кризисе не допустить Англию и Францию соединиться против нас и с этой целью оберегать щепетильность лорда Редклифа. Граф Нессельроде как бы уже в то время предвидел неудачу миссии князя Меншикова и в конце письма выражал желание, чтобы «оно застало его со всем персоналом посольства еще в Константинополе, а не в Одессе».
Корреспонденция канцлера встретилась в дороге с донесением нашего посла71 об успехе переговоров относительно Святых мест и о том, что по вопросу о конвенции посол сталкивается «со слепым и упорным противодействием Порты», и что лорд Редк-лиф остается непоколебимым в своем враждебном отношении к заключению нами новой конвенции с Турцией. «Турция, — говорили западные советники турок, — давая России новое свидетельство благорасположения к православным, усилит ее влияние в ущерб верховным правам султана. Европа неукоснительно работает над противодействием этому влиянию; она не позволит, чтобы труды соединенных усилий неожиданно ускользнули бы от нее». [367]
Редклиф не стеснялся в совершенно открытом выражении своих взглядов. В беседе с нашим поверенным в делах Озеровым он заметил72, что наше желание заключить торжественный акт конвенции неосторожно и несправедливо. То положение, «которое создают вам в Турции религиозные симпатии, — сказал английский дипломат, — всегда вызывает подозрения. Каждый ваш новый успех на этом поприще вызовет подозрительность не только Порты, но и всех нас, западных соседей. Против вас образуется лига»... Австрийскому же поверенному в делах Редклиф прямо сказал, что если с нашей стороны проявятся по отношению к Порте «давление и угрозы», то Англия не замедлит присоединиться к Франции. Князь Меншиков взывал о новых инструкциях и указывал на необходимость уведомить барона Бруннова о ходе переговоров в Константинополе73.
Но новые инструкции не прибывали, и приходилось действовать на основании того, что предлагалось в депеше канцлера от 31 марта74, т. е. потребовать от Рифата-паши принятия наших предложений в трехдневный срок и, в случае неисполнения этого требования, объявить цель посольства оконченной и выехать из Константинополя. Князь Меншиков колебался и не знал, как лучше поступить при изменившихся обстоятельствах, как примирить то, что говорил Редклиф, с тем, что писали об английской политике граф Нессельроде и барон Бруннов. [368]
У нашего посла, отлично знавшего чистоту намерений государя, оставалось в руках еще одно решительное средство, которое, может быть, помогло бы довести до успешного конца порученное ему дело. Так как князю Меншикову было известно, что все секретные переговоры его с турецкими министрами тотчас же сообщались великобританскому представителю, то не следовало окутывать их какой-то таинственной завесой, которая заставляла подозрительного лорда Редклифа предполагать за ней нечто, ему еще неизвестное и особенно опасное для английских интересов. Откровенное объяснение, на которое неоднократно напрашивался английский посол, могло бы принести пользу. «Lord Redcliff, — занес князь Меншиков в свой дневник75, — me fait confidentiellement demander la copie du projet; je le laisse confidentiellement sans raponse».


23 апреля (5 мая) наш чрезвычайный посол передал Порте новую ноту, требуя ответа в течение пяти дней76 ; в противном случае князь Меншиков предполагал угрожать разрывом, но считал возможным принять предложение совместного разбора проекта сенеда, не допуская в нем существенных изменений77.
Нота78 ссылалась на то, что ответ на требования, предъявленные князем Меншиковым еще 7 апреля, был получен лишь 23 числа, причем он касался только первых двух предложений и совершенно умалчивал о последнем, касавшемся гарантии прав православной церкви, в виде сенеда. Поэтому посол, «en renfermant cette fois ses reclamations dans les dernmres limites des directions superieures», требовал соглашения, основания которого должны были состоять в следующем:
Православная восточная вера, ее духовенство, церкви и владения будут на будущее время пользоваться под управлением султана преимуществами и правами, которые признаны за ними ab antiququo.
Новый объяснительный фирман о Святых местах должен иметь значение формального обязательства перед императорским правительством.
В Иерусалиме русское духовенство и паломники будут пользоваться преимуществами, которые признаны за другими народностями.
Все эти пункты составят предмет особого сенеда, который будет служить доказательством взаимного доверия обоих правительств.
Нота заключалась замечанием, что неполучение ответа до 28 апреля возложит на посланника самые прискорбные обязательства.
К ней был приложен и сам проект сенеда79, несколько отличавшийся от первоначального проекта, который был составлен в Министерстве [369] иностранных дел. Нота объясняла это отличие примирительным настроением нашей политики, благодаря чему были приняты во внимание секретные замечания Рифата-паши на первоначальный проект.
Князем Меншиковым была выпущена первая статья первоначального проекта, согласно которой наши представители в Константинополе должны были пользоваться правом делать представления о нуждах греко-российской церкви и ее духовенства. Это изменение представляло большую уступку, не вознаграждавшуюся ссылкой на прежние договоры, по которым «министры Российского императорского правительства в Константинополе могли ходатайствовать лишь по делам одной построенной в Константинополе церкви и служащих в оной».
В новый проект сенеда не были также включены статьи, относившиеся к выбору и преимуществам всех православных патриархов Востока, а только внесена статья, касавшаяся одной иерусалимской церкви, ее патриархата и епископов, по которой Порта обязывалась хранить, без ущерба прочим вероисповеданиям, права и преимущества этой церкви, дарованные оттоманскими императорами.
Статьей 4-й проекта князя Меншикова требовалось точное исполнение двух султанских фирманов от 30 января (11 февраля) 1852 года и об исправлении купола, а также сохранение status quo относительно владения Святыми местами. [370]
В последних двух статьях говорилось об отведении в Иерусалиме места для русского храма, странноприимного дома и госпиталя и о сохранении в силе всех прежних договоров наших с Портой.
Ответ на наши предложения относительно Святых мест, о чем упоминала нота князя Меншикова, заключался в препровожденных ему 23 апреля двух султанских фирманах80. Согласно первому из них, купол храма Гроба Господня подлежал исправлению турецким правительством, причем иерусалимскому патриарху предоставлялось право следить за правильностью исправления формы купола; этим фирманом повелевалось также заделать окна турецких жилищ, пробитые в куполе.
Другой фирман давал объяснения относительно преимуществ латинян на Вифлеемский храм. Данный им ключ, по толкованию фирмана, свидетельствовал лишь об их праве входа в храм, но не предоставлял им ни владения этим храмом, ни права совершать в нем службу. Новая серебряная звезда в вертепе объявлялась даром султана, который не давал особых преимуществ ни одному из вероисповеданий. Фирман подтверждал также порядок службы у могилы Пресвятой Богородицы, причем первенство давалось грекам, за которыми следовали армяне, а потом уже латиняне. Вифлеемские сады и прочие Святые места, находившиеся в общем или отдельном владении каждого вероисповедания, должны были оставаться в таком же положении и на будущее время.
Таким образом, наши требования относительно Святых мест были окончательно удовлетворены. Оставался нерешенным вопрос о сенеде.
Турки, по обыкновению, старались затянуть переговоры. Рифат-паша предложил через нашего драгомана Аргиропуло князю Меншикову81 принять участие в особом совещании, в котором с турецкой стороны должны были присутствовать, кроме Рифата-паши, еще великий визирь и сераскир. «Нам необходимы, — сказал турецкий министр, — разъяснения: что вы требуете гарантию или права вмешательства. Мы поспорим, сговоримся и, я надеюсь, придем к удовлетворительному результату».
В своих действиях министры Порты Оттоманской строго следовали указаниям лорда Редклифа. В беседах с Рифат-пашой этот последний советовал82 заявить князю Меншикову, что его требования затрагивают верховные права султана, и если дело касается международного положения Турции, то его надо разрешить совместно со всеми державами, подписавшими трактат 1841 года. Великому визирю и сераскиру Редклиф прямо сказал, что, по своему внутреннему убеждению, он находит конвенцию, которую предлагал князь Меншиков, совершенно невозможной к принятию (as inadmissible). На вопрос же великого визиря, может ли Порта рассчитывать [371] на приближение английской средиземной эскадры, посол отвечал, что «в настоящем положении вопрос имеет преимущественно нравственный характер, и поэтому с затруднениями следует бороться только нравственными средствами, а не демонстрациями, которые способны только увеличить тревогу и вызвать неудовольствие».
Тем временем в Петербурге тот самый граф Нессельроде, который выражал опасения, что его письма даже не застанут Меншиковаз Константинополе, считал долгом придавать своим всеподданнейшим докладам яркий розовый оттенок. В докладе от 26 апреля83 он сообщал об успешном ходе переговоров по вопросам, касающимся Святых мест, и замечал, что только вопрос о гарантиях на будущее время еще встречает затруднения, которые, впрочем, будут сглажены, когда князь Меншиков получит последние приказания. Государь вернее своего канцлера видел положение дел и надписал на докладе: «Будем надеяться, но не будем спешить верить успеху; с этим Редклифом можно всего опасаться».
Государь не ошибался. Великобританский посол откровенно высказал в беседе с Озеровым84 свои соображения по поводу наших требований, касавшихся заключения сенеда или конвенции. Он начал с указания на «беспокойство, которое мы внушаем Европе», приглашал князя Меншикова удовлетвориться достигнутым уже успехом и жаловался, что «его правительство не было предупреждено о наших намерениях относительно покровительства православному вероисповеданию». Все более и более увлекаясь своей речью, Редклиф советовал нам бросить почву трактатов и совместно с ним стремиться к улучшению положения турецких христиан во имя человеколюбия. «Мои мнения в этом отношении, — прибавил английский дипломат, — до такой степени во мне укоренились, что если бы я встретил неодобрение моего правительства, то предпочел бы скорее оставить службу, чем от них отказаться».
Озеров возражал на доводы лорда Страдфорда, и беседа закончилась предложением последнего внести некоторые изменения в предлагаемый нами акт. [372]
Князь Меншиков из приведенного разговора вывел заключение, что Редклиф станет менее упорствовать, «в особенности, если мы немного польстим его самолюбию»85. Очевидно, что наш посол недостаточно изучил своего противника или не желал придать должного значения его словам.
Сущность своего разговора с Озеровым лорд Редклиф повторил в письме к князю Меншикову86. В своем ответе наш посол доказывал87, что его требования «не нарушают ни верховных прав султана, ни независимости его правительства, ни его отношений к союзникам». Он признал также несправедливым упрек в неисполнении обещаний, данных нашим правительством кабинету королевы, и, со своей стороны, отметил отсутствие содействия удачному выполнению его посольства со стороны лорда Редклифа как великобританского посла. Свое письмо князь Меншиков заключал невозможностью для русского представителя играть в Константинополе второстепенную роль, почему он и полагал ждать ответа Порты на последнее его сообщение, а потом поступить согласно инструкциям, полученным из Петербурга.
Ответ не заставил себя ждать. Рифат-паша, до истечения назначенного ему князем Меншиковым пятидневного срока, обратился к нему с просьбой о свидании в загородном дворце великого визиря. Наш посол отказался от приглашения, и Рифат-паша прислал ему записку88, в которой ограничился выражением досады («je suis fachft»), что князь отсутствовал на дружеском свидании и что «идеи и соображения его светлости не могли согласоваться с его (Рифата-паши) доброжелательными предложениями». [373]
«Вот ответ Рифата, — замечал князь Меншиков. — Он сух и подвергся изменению у великого визиря. Был приготовлен и другой ответ, прочитанный Рифатом Шавари, через которого его предполагалось доставить. Он был гораздо любезнее и повторял просьбу о свидании до срока (ответа)».
С этой минуты на сцену более открыто выступает новое действующее лицо — Решид-паша, двойственная игра которого была уже отмечена ранее.
На следующий после неудавшегося у великого визиря свидания день князь Меншиков обратился за содействием к Решиду-паше, который занимал перед тем пост великого визиря и пользовался значительным влиянием в совете султана. Наш посол убедительно просил турецкого сановника89 довести, если возможно, до сведения султана, что положение становится очень серьезным. «Я вас заклинаю, — писал князь Меншиков, — любовью, которую вы должны питать к благосостоянию и устойчивости вашей страны, и преданностью султану, вашему государю, немедленно представить ему картину настоящего положения и того, что оно повлечет за собой».
В тот же день князь Меншиков получил официальный ответ Порты на свои требования90. Он был наполнен уверениями в мире и дружбе, существовавшими между обоими государствами во все времена, обещанием заняться делом о русской церкви и о странноприимном доме в Иерусалиме, а также о русском духовенстве, «насколько это не наносит ущерба верховным правам Порты», но что касается сенеда, то турецкий ответ с замечательной точностью повторял доводы Редклифа против его заключения. Порта, говорилось в ноте, сохраняет и утверждает права греческого вероисповедания, «но заключение по столь щекотливому вопросу между обоими правительствами сенеда, который уничтожает основные устои независимости, противно, как это очевидно для всех, правам правительств и в корне подрывает их верховную независимость». Рифат-паша заканчивал свою ноту уведомлением, что Порта намеревается еще раз провозгласить перед лицом всего мира те меры, которые обеспечат ее христианским подданным их права и преимущества, что должно быть достаточной для всех гарантией.
В ответ на изложенное князь Меншиков предупредил Рифата-пашу91, что если Порта будет продолжать уклоняться от соглашения, то ему придется считать свое посольство оконченным, и что он не может принять турецкой ноты как ответа, сообразного с достоинством государя императора, а потому назначил новый срок до 2 (14) мая. В то же время наш посол жаловался, что ответ Порты отличается недоверием к императорскому правительству и сомнениями в его намерениях. «Это сомнение, — писал князь Меншиков, — высказывается в то время, когда император с сердечной откровенностью [374] обращается к дружбе своего августейшего союзника и не требует ничего более, как торжественного доказательства его забот о православной вере, которая исповедуется Россией, и естественным защитником которой является государь».
30 апреля наш посол обратился к Фериду-эфенди92, излагая ему сущность последних обоюдных нот, и просил доложить султану о необходимости другого направления политики его министров, так как в противном случае переговоры будут прерваны и наше посольство оставит Константинополь. Князь Меншиков ходатайствовал также о том, чтобы султан дал ему 1 или 2 мая аудиенцию без свидетелей и выражал при этом мнение, что свидание может предупредить неисчислимые несчастья.
Однако надеждам, возлагаемым князем Меншиковым на объяснение с султаном, не суждено было оправдаться, так как за день до его обращения к Фериду-эфенди султаном был принят в особой аудиенции лорд Редклиф. Он объяснил повелителю оттоманов, что «Порта должна нравственными мерами противодействовать русским требованиям, которые действительно не могут быть приняты ввиду серьезных и справедливых оснований; такое же начало лишь нравственного сопротивления должно быть принято и в случае оккупации княжеств — не по слабости или отчаянию, а в расчете на симпатии дружественных и независимых правительств»93.
Султан ознакомил английского посла с последними документами, касавшимися переговоров с князем Меншиковым, и выразил надежду на поддержку Англии. Лорд Страдфорд, приняв самый таинственный вид, сообщил султану, что «он уполномочен потребовать от начальника морских сил королевы в Средиземном море держать свою эскадру наготове» — тайна, которую благородный лорд не сообщил даже ни одному из турецких министров. Торжественность и таинственность, с которыми было передано это известие, произвели ожидаемое впечатление, и султан окончательно примкнул к Великобритании. Впрочем, князь Меншиков рассчитывал на влияние Решида-паши, который успел представить султану записку о положении, созданном отношениями Порты к нашему послу и его требованиям.
Бросив якорь между Чераганским дворцом и домом великого визиря Мехмеда-Али-паши, князь Меншиков ожидал, что аудиенция состоится в субботу, 2 мая, а не в пятницу, но случилось иначе, и в 10 часов утра 1 мая наш посол предстал перед султаном94. Изложив поводы нашего неудовольствия Портой, князь Меншиков подчеркнул «безусловную необходимость» гарантии перед государем прав православного исповедания, на что султан ответил несколькими несвязными словами о желании и надежде установить сердечное согласие между обеими империями и о доверии к бескорыстной политике императора Николая. [375]
Наш посол коснулся другой стороны дела. Он указал на опасность обращения русско-турецкого вопроса в общеевропейский, что может повести к низведению Турции до роли Греции, Бельгии или Швейцарии. «Это предупреждение, — замечает князь Меншиков, — которое относилось к маловероятной будущности, казалось, произвело сильное впечатление на султана».
Аудиенция окончилась извинением в обращении к посредничеству отставного министра Решида-паши и просьбой решительного ответа на наши требования с предупреждением о тех тяжелых обязанностях, которые, в случае новой отсрочки, послу пришлось бы выполнить.
Следствием аудиенции князя Меншикова была состоявшаяся в тот же день отставка великого визиря, пост которого занял Мустава-паша. Смещенный визирь Мехмед остался в совете в качестве сераскира, Рифат-паша сделался председателем совета, уступив свой портфель министра иностранных дел Решиду-паше. Лорд Редклиф сообщал своему правительству, что вновь назначенный состав министров принадлежал к противникам России95.
3(15) мая наш посол лично отправился к новому министру96 и узнал, что его последние предложения встречаются с сильным противодействием большинства членов совета. «Я должен был, — пишет князь Меншиков, — обратиться к Решиду со строгой речью. Я ему объявил, что, исчерпав все средства примирения и достигнув [376] последних пределов уступок, я не могу заставлять императорский кабинет ожидать ясного и точного ответа, и что последний должен быть дан в кратчайший срок».
Вслед за князем Меншиковым Решида посетил лорд Редклиф, визит которого продолжался два часа. Вечером наш посол получил от турецкого министра просьбу о новой отсрочке в пять или шесть дней ввиду необходимости для вновь назначенных министров ознакомиться с вопросом97. Хотя, как замечает наш посол в своей депеше к канцлеру, эта турецкая нота должна была бы повлечь за собой разрыв сношений с Портой, но ввиду полученных сведений о решительной поддержке Решидом наших предложений в заседаниях Государственного совета и ввиду затруднительного положения, в котором оказался новый турецкий министр, наш посол согласился отсрочить свой отъезд. Он устно заявил, что вручение официальной ноты о своем отъезде откладывает до 6 мая, если до того времени вопрос не получит удовлетворительного разрешения98. Князь Меншиков признавался канцлеру, что он имел на это очень слабую надежду.
В частном письме к графу Нессельроде, написанном в тот же день, но уже на «Громоносце»99, князь Александр Сергеевич сообщал, что его переезд на пароход и видимые приготовления посольства к отъезду произвели в Константинополе глубокое впечатление, и «страх, который охватил всех, был бы полезен для успеха», если бы вообще можно было на него надеяться. Но, замечает наш посол, сам лорд Редклиф не только не опасался разрыва наших дипломатических сношений с Портой, а, напротив, «привыкал к мысли, что оккупация княжеств будет необходимым последствием этого разрыва».
5 (17) мая в Константинополе был собран совет из всех министров и высших чинов Порты, включая сюда даже отставных, престарелого Хозрева-пашу и Фуада-эфенди. В нем приняли также участие шейх-уль-ислам, важнейшие улемы и пять провинциальных губернаторов.
Необыкновенно деятельный лорд Редклиф утром в день совета и накануне навестил большую часть созванных на совет сановников, «чтобы, — как говорит князь Меншиков100, — убедить их подавать голоса против нас и принять проект ответа, который уже заблаговременно был заготовлен в английском посольстве и передан бывшему великому визирю Мехмеду-Али».
Влияние Редклифа в Константинополе было так велико, что в его присутствии исчезала последняя тень самостоятельности турок. «Resserrйe entre une flotte et une ingйrence hors de toute mesure,— замечает князь Меншиков101, — cette indйpendance est dйsormais un mot vide de sens, et il ne nous reste qu'a nous prйmunir contre le danger sйrieux que prйsente une pareille situation pour le repos de la Turquie et la paix gйnйrale». [377]
В совете султана ненависть к России вспыхнула самым ярким образом. Мехмед-Али даже решился требовать наступательной против нас войны. Он с особенным торжеством указывал на возможность заключения союза с Сардинией, которая, видимо, уже тогда соображала шансы будущего содействия морским державам. Князю Меншикову этот союз казался принадлежащим к «domaine du ridicule»102.
Совет султана сорока двумя голосами против двух высказался за отказ удовлетворить наши требования.
На следующий день, 6 мая, Решид-паша лично сообщил князю Меншикову решение совета, которое заключалось в следующем103 :
Обнародовать верховный указ, обеспечивающий status quo Святых мест в Иерусалиме, причем впредь никакое изменение во владении этими местами не должно было допускаться без предварительного соглашения с Россией и Францией.
Выдать константинопольскому патриарху фирман, охраняющий православную веру.
Послать князю Меншикову объяснительную ноту104 и предложить ему сенед, который имел бы силу трактата и касался передачи нам в Иерусалиме места для постройки русской церкви и странноприимного дома.
Князь Меншиков резко отказал в приеме таких сообщений, и Решиду-паше оставалось только выразить ему сожаление о невозможности господствовать над положением. Нашему послу казалось, что турецкий министр стыдился того, что был вынужден высказать; в действительности же он торопился закончить беседу и отправиться на Босфор, где в лодке поджидал окончания свидания [378] лорд Редклиф, уже беседовавший рано утром с Решидом. «Вот что, — горько замечает князь Меншиков, — английские агенты называют независимостью Турции».
Предполагая, что намерение Порты издать торжественный фирман в пользу православной церкви скрывает ее желание утвердить лишь духовные права, совершенно умалчивая о гражданских, князь Меншиков 6 (18) мая обратился к ней с «нотой разрыва»105. «Отстраняя с недоверием, — писал наш посол, — требования императора в пользу греко-российской православной веры, Блистательная Порта не оказала должного уважения своему августейшему союзнику». Сделав далее очерк последнего периода переговоров, князь Меншиков заявил:
что он считает свою миссию оконченной;
что наш двор не может, не поступаясь своим достоинством, оставлять своего представителя в Константинополе, почему весь состав посольства, исключая директора коммерческой канцелярии, выезжает оттуда;
что отказ в гарантии повлечет для нашего правительства необходимость искать ее в собственном могуществе, и
что всякое уклонение от status quo прав Восточной церкви будет рассматриваться как нарушение существующих трактатов и как неприязненное по отношению к России действие.
Одновременно с этим князь Меншиков обратился к Решиду-паше с частным письмом106, в котором выражал пожелание, чтобы ему удалось осуществить соглашение и в более счастливой обстановке возобновить союз между двумя государями.
Таким образом официальный разрыв наступил. Однако попытка австрийского поверенного в делах, который просил князя Меншикова отсрочить, если возможно, принятое решение, дала нашему послу новый призрак надежды на успех107. Князь уведомил Решида-пашу, что он мог бы удовольствоваться новым проектом ноты, который он вместе с этим сообщал турецкому министру108.
Новое предложение князя Меншикова заключалось в том, чтобы ему как представителю русского правительства было дано самое торжественное уверение в заботливости султана о православном вероисповедании. Чтобы сделать это уверение более определенным и восполнить статьи прежних трактатов, оно должно было сопровождаться следующей декларацией оттоманского правительства:
1 ) православное восточное исповедание, его духовенство, церкви, имущество и религиозные установления будут пользоваться в будущем, без малейшего ущерба, правами и преимуществами, признанными за ними ab antiquo, и что, в силу начала высшей справедливости, они будут пользоваться преимуществами, даруемыми другим исповеданиям; [379] [380] 2)
фирманы от 15 февраля 1852 года и 23 апреля (5 мая) 1853 года будут буквально исполнены и точно соблюдаемы, чтобы навсегда сохранить status quo Святых мест, находящихся в исключительном или совместном с другими исповеданиями владении греков; 3)
по требованию императорского правительства будет назначена местность для русской церкви и странноприимного дома, которые будут находиться под особым наблюдением русского генерального консула в Сирии и Палестине, и, наконец 4)
об исполнении этих верховных решений будут изданы фирманы и указы должностным лицам и патриархам, и о разрешении частных вопросов, а также вопросов, не вошедших в настоящую ноту, последует соглашение в будущем.
Решид-паша, получив этот проект, немедленно отправился в английское посольство, где умолял драгомана упросить лорда Редклифа уступить нашим последним требованиям. «Представьте ему наше положение, — восклицал турецкий министр. — Ведь своим сопротивлением он толкает нас в пропасть... ведь может образоваться русская партия, и английский посол потеряет свое влияние»109.
Сам Редклиф отрицает существование таких просьб, а также тот факт, что Решид-паша в своей неуступчивости следовал только его советам110. Во всяком случае известно, что лорд Страдфорд, желая своему мнению придать в глазах турок более авторитета, собрал у себя представителей Франции, Австрии и Пруссии для совместного рассмотрения вопроса об отношении Турции к нашим требованиям. Дипломаты, конечно, уклонились от прямого ответа и составили меморандум, в котором заявляли, что «по вопросу, касающемуся свободы действий и верховных прав султана, Решид-паша есть лучший судья того, как следует действовать»; послы же «не считают себя вправе излагать свое мнение»111. Это не помешало лорду Страдфорду утверждать, что представители держав выразили мнение, совершенно согласное с мнением турецкого министра (an opinion essentially identical with that of the Turkish Minister)112.
Князю Меншикову оставалось покинуть Константинополь. Уезжая из столицы оттоманов, он счел необходимым письменно заявить Решиду-паше113, что всякий изданный Портой акт, который будет стремиться ослабить гражданские преимущества православного духовенства, хотя бы и утверждая его духовные права, будет считаться актом неприязненным по отношению к России и ее религии. Князю Меншикову было известно, что об опубликовании именно такого акта очень хлопотал лорд Редклиф.
«Громоносец» ушел в море; со здания нашего посольства были сняты флаг и гербы, и в Константинополе остался — и то лишь в качестве частного лица — наш бывший поверенный в делах Озеров. Ему пришлось беседовать с английским руководителем турецкой [381] политики, которого отъезд князя Меншикова смутил и лишил энергии114. Уверяя Озерова, что он вовсе не стремился к разрыву, а только «разделял общий взгляд турок и европейцев на наши требования», Редклиф старался узнать, возможен ли прием в Петербурге чрезвычайного турецкого посольства, а также заключение договора без «общих гарантий» для православной веры.

В Петербурге, где «до последней минуты» надеялись на успех посольства князя Меншикова115, неудача произвела самое сильное впечатление и чрезвычайно огорчила императора Николая.
На следующий день после прибытия «рокового фельдъегеря» государь поделился волновавшими его чувствами с князем Варшавским.
«Итак, — писал он116, — вот плоды образа действий, на который я так неохотно согласился, быв вперед уверен, что ни к чему не приведет и только прибавит важности неуспеху по торжественности, данной посылке Меншикова. Ежели бы, как я хотел, поступили мы, как австрийцы, стращая, вероятно, имели бы тот же успех, что они. Последствием — война. Однако прежде чем приступить к действиям, заняв княжества, дабы всем доказать, сколько я до крайности желаю избежать войны, решаюсь послать требование последнее туркам, удовлетворить меня в восьмидневный срок; ежели нет, то объявляю войну».
Государь знакомил князя Варшавского с выработанной программой дальнейших действий, в основу которой ложилось не нанесение Турции решительных ударов, а последовательный ряд мер, которые могли бы заставить ее уступить, сохраняя ее дальнейшее существование. Воздействие на Турцию предполагалось в следующей постепенности: занятие Придунайских княжеств, блокада Босфора, предложение Австрии занять Герцеговину и Сербию и, как крайность, объявление независимости всех этих турецких провинций. «И тогда, — пишет государь, — вряд ли Турецкая империя устоит, и, вероятно, будут везде бунты христиан, и настанет последний час Оттоманской империи». Переходить Дуная государь не предполагал — «разве империя (Турецкая) рушится, да и тогда скорее пошлю флот».
В своем письме император Николай останавливался и на поведении английского правительства по отношению к нашим требованиям в Константинополе. «Покуда хочу полагать, что Каннинг действовал по-своему, не согласно данной ему инструкции от своего правительства, что скоро откроется. Но ежели и правительство одобряет его действия, то это было бы величайшее вероломство. Но и это меня не остановит; буду идти своим путем по долгу моего убеждения, как надо достоинству России». Свое письмо государь заканчивал следующим [382] грустным восклицанием: «Сколько мне.все это на старости прискорбно, отгадаешь; желал бы кончить жизнь в покое!»
Император Николай не желал войны. Он только подчинялся своему долгу, «как надо достоинству России». Но, видимо, война приближалась; ее чувствовали все, о ней повсюду говорили. Было нечто непримиримое между столкнувшимися на почве Восточного вопроса интересами, и эту непримиримость нессельродовская дипломатия не имела сил устранить. Задача превышала ее силы, знания и средства.
Государь отдавал себе полный отчет в том, что всякое внешнее потрясение может вызвать острый кризис на Востоке. «J'admais, — писал государь на докладе графа Нессельроде еще 5 апреля117, — que l'avenir de l'Empire Ottoman est incertain; l'expression est juste, mais par la ткте cela indique que l'on ne peut ni dire que sa fin est filoigmie, comme il n'est pas possible d'affirmer qu'elle ne soit гарргоспйе; tout est incertain, et il faut ktre prиt a tout»118.
Хотя упорство Порты приписывалось у нас почти исключительно интригам лорда Редклифа, который действовал на свой личный страх119 и риск, тем не менее сознание важности исторической минуты и ответственности за будущее вызвало со стороны нашего кабинета еще одну попытку склонить султана к удовлетворению требований, заявленных чрезвычайным послом.
Граф Нессельроде не решился сразу предложить государю прибегнуть по отношению к Турции к военно-политическому воздействию, хотя о нем уже давно говорилось. Князь Меншиков еще 14 марта писал канцлеру, что, в случае необходимости активной поддержки наших требований, было бы лучше всего занять Каре, Баязет и побережье Черного моря до Трапезунда, так как подобная мера не вызвала бы ни брожения среди славянских народностей Оттоманской империи, ни особого протеста или вооруженного вмешательства Франции и Англии120.
Граф Нессельроде полагал, что отъезд князя Меншикова из Константинополя должен был произвести на Порту достаточно отрезвляющее впечатление, и она, быть может, радостно ухватится за случай, который ей даст возможность примириться с Россией. Он написал Решиду-паше одобренное государем письмо121. Указав в нем на крайнюю умеренность наших требований и на старания князя Меншикова избежать малейшего оскорбления щепетильности Порты, граф Нессельроде замечал, что Решид слишком прозорлив, чтобы не предвидеть последствий разрыва наших дипломатических сношений с Турцией. «Достоинство Его Величества, — говорилось далее в письме, — интересы его империи, голос его совести не позволят ему переносить оскорблений... Он должен требовать и получить удовлетворение и обеспечить себя от их повторения в будущем. [383]
Через несколько недель войска получат приказание перейти границу империи, но не для того, чтобы вести с султаном войну, которую Его Величество не желал бы предпринимать против государя, которого он всегда считал искренним союзником и доброжелательным соседом, а чтобы получить материальные гарантии до того времени, когда обращенное к более справедливым чувствам оттоманское правительство даст России нравственное обеспечение, которого она напрасно домогалась в течение двух лет...
Да поспешит ваше превосходительство, по испрошении согласия его величества султана, подписать эту ноту122 без изменений и переслать ее не позднее восьми дней нашему послу в Одессу, где он должен еще находиться».
Письмо это не могло отклонить Оттоманскую Порту от избранной ею системы отказа в наших требованиях. В Константинополе положение дел сильно изменилось в течение тех нескольких дней, которые последовали за отъездом князя Меншикова. Лорд Редклиф получил за это время депешу лорда Кларендона, в которой великобританский министр сообщал послу, что «придется прибегнуть к силе, как к последнему и неизбежному средству для защиты Турции против не вызванного нападения и для охраны ее независимости, которую Великобритания призвана поддержать»123. [384]
Английская средиземная эскадра получила приказание подчиниться всякому требованию константинопольского посла, несмотря на могущие произойти от этого последствия124.
Обе эскадры, французская и английская, подошли почти к самым Дарданеллам и остановились в Безикской бухте. Турки чувствовали себя в полной безопасности.
По совету английского посла Порта обнародовала торжественные акты об обеспечении религиозных прав христианских подданных султана. Греческому иерусалимскому патриарху Германосу были посланы фирманы, в которых говорилось, что «с вечно славного дня восшествия султана на престол и согласно с обязанностью калифа и с высоким призванием государя, оттоманское правительство никогда не переставало, следуя искренней и доброжелательной воле султана, посвящать все свои усилия и внимательно наблюдать, чтобы все классы подданных без всякого исключения пользовались полной охраной, а в особенности полным спокойствием в отношении их религии и их духовных дел». В конце фирмана патриарху предоставлялось право ходатайствовать перед Блистательной Портой по поводу всякого нарушения религиозных привилегий его паствы125.
Обнародование такого рода документов должно было, по мнению лорда Редклифа, произвести самое выгодное для Турции впечатление в глазах общественного мнения всего образованного мира. Сам посол посетил патриархов и епископов всех вероисповеданий и уверял их, что он три года работал, чтобы довести Порту до признания и обеспечения свободы религии. У Решида-паши был устроен торжественный прием, на который поочередно являлись патриархи православный и армянский, представители католического и протестантского духовенства и, наконец, еврейские раввины126.
После этих торжеств великий визирь встретил довольно холодно Аргиропуло, который привез ему письмо графа Нессельроде. Замечание нашего директора коммерческой канцелярии о приведении на военное положение части русских войск и о «возбуждении умов в России, могущем увлечь за собой правительство, вопреки его желанию127 », не произвело, по-видимому, на Решида-пашу никакого впечатления. Зато в Петербурге, просматривая донесение Аргиропуло, император Николай Павлович написал против этого замечания резкие слова: «C'est bKte».
В Константинополе ответ на письмо графа Нессельроде, конечно, составлялся при ближайшем участии лорда Редклифа; деятельно помогал Решиду и французский посол128. Визирь начинал с уверения129, что султан проявлял всегда особое внимание к русскому императору как к искреннему союзнику и доброму соседу, что Порта глубоко огорчена разрывом, происшедшим, быть может, [385] вследствие того, что «недостаточно хорошо была понята невозможность для нее подтвердить дипломатическим актом дарованные греческому вероисповеданию привилегии».
Порта надеялась, «от признанной мудрости князя Меншико-ва», что он останется доволен турецким проектом ноты. Решид-паша сознавался, что князь Меншиков допустил в своем проекте сенеда некоторые изменения, но что эти изменения не коснулись сущности самого акта, который продолжал являться дипломатическим обязательством, «не могущим согласоваться ни с независимостью Оттоманского правительства, ни с правами его верховной власти». По мнению Решида-паши, «такую невозможность нельзя называть отказом и превращать ее в вопрос чести Его Величества Императора Всероссийского».
Далее Решид-паша говорил о нашем недоверии к Порте, об издании облеченного султанским гатти-шерифом фирмана о правах и привилегиях греческой церкви, о противоречии между нашими мирными заверениями и намерением вступить военными силами в пределы Турции.
«Я надеюсь, — писал в заключение Решид, — что Русский двор доверчиво оценит искренность и законность поступков Блистательной Порты и примет во внимание действительную для нее невозможность удовлетворить предъявленным ей требованиям. Я уверяю ваше превосходительство, что как только эта невозможность будет оценена по достоинству, то Блистательная Порта не поколеблется отправить в С.-Петербург чрезвычайного посла для возобновления переговоров и для выработки, при участии правительства императора Всероссийского, соглашения, которое, будучи угодно Его Величеству, было бы вместе с тем приемлемо Портой без нарушения принципа ее независимости и верховной власти султана». [386]
После отправления письма Решида-паши к графу Нессельроде лорд Редклиф посетил патриархов греческого и армянского, настаивая на том, чтобы они поднесли адресы султану в благодарность за фирманы, которые подтверждали их привилегии. Греческий патриарх130 согласился на адрес, но решительно отказался упомянуть в нем, что будет молиться за успехи турецкого оружия. Что касается армянского патриарха, то он обещал лишь, что армяне будут вести себя так же, как греки. Составленный в греческом патриархате адрес подписали двадцать представителей высшего духовенства, двадцать именитых греков и десятка четыре купцов и ремесленников. Сообщая об этом, Аргиропуло замечает131, что «при исполнении формальности подписания адреса бросалась в глаза поразительная холодность, причем многие лица удалились перед этим», и что «вмешательство лорда Редклифа вызвало величайшее негодование греков».
Но до этого негодования английскому послу не было никакого дела. Он стремился произвести на Европу выгодное для Турции впечатление и цели этой достиг. Он представил миру Оттоманскую [387] Порту в совершенно новом виде благотворительницы своих христианских подданных, наделяющей их всех, без различия, широкими правами, которые превосходили даже наши требования относительно православного вероисповедания, уступчивой и мирной, но непоколебимо защищающей свое право независимости и государственного верховенства132. Общественное мнение склонилось, за немногими исключениями, на сторону Турции. Циркулярная нота Порты была встречена в Европе с нескрываемым сочувствием, наша — с недоверием.
Турецкий циркуляр133 сообщал, что «хотя вопрос о Святых местах был разрешен к общему удовлетворению, но князь Менши-ков заявил совершенно другие по существу требования, которые относились к греческой религии и к духовенству. Честь Порты заставляет ее охранять ныне и в будущем религиозные права и преимущества духовенства, церквей и монастырей, оттоманских подданных греческого вероисповедания, дарованные в прежние царствования и утвержденные его величества султаном... Но входить в соглашение с иностранным правительством в виде сенеда (обязательный акт), конвенции или ноты, имеющей такую же силу и ценность, о правах и привилегиях (хотя бы только относящихся к церквам и к культу) большей части своих подданных было бы противно независимости и верховным правам державы, дающей такое обязательство».
Циркуляр уверял далее, что Порта не питает никакой вражды к русскому Августейшему двору, и что, «принимая во внимание известные чувства справедливости императора, она надеется, что государь не начнет военных действий, и что постоянные принципы его политики, свидетелем которых является весь мир, не позволят ему предпринять ничего из того, что стоит в противоречии с данными всем европейским дворам положительными заверениями». В конце циркуляра упоминалось о наших вооружениях, которыми и объяснялись предпринимаемые Портой военные меры предосторожности.
Граф Нессельроде, со своей стороны, старался бороться с предубеждениями искусно направляемого против нас общественного мнения Западной Европы. Его циркулярная депеша от 30 мая (11 июня)134 начиналась с указаний на преувеличенные толки, вызванные отъездом князя Меншикова и перерывом дипломатических сношений с Оттоманской Портой и полемикой с западной прессой, которая приписывала нашему кабинету завоевательные замыслы, а также намерение установить религиозный протекторат над православным населением Турции. Граф Нессельроде заявлял, что государь не желает разрушения Оттоманской империи и считает сохранение status quo лучшим средством предупреждения международных осложнений. [388]
«Что касается протектората над греко-русским вероисповеданием в Турции, — говорил наш циркуляр, — то для охранения его интересов нам не нужно никаких других прав, кроме тех, которые обеспечены за нами договорами, нашим положением и влиянием, истекающим из религиозной симпатии между 50 миллионами православных русских и большинством христианских подданных султана, влиянием древним, влиянием неизбежным, как вытекающим из фактов, а не из слов, влиянием, которое застал император при. вступлении своем на престол, и от которого он не может, из-за несправедливых подозрений, отказаться, не отрекаясь от славного наследия своих августейших предшественников.
До какой степени были неосновательны все распространяемые по поводу миссии князя Меншикова слухи, ясно из того, что эта миссия никогда не имела другой цели, как разрешение вопроса о Святых местах».
В дальнейшем изложении канцлер замечал, что упомянутый вопрос был возбужден не нами и что наш кабинет предвидел грустные последствия этого возбуждения. Дарование латинянам привилегий, нарушающих вековые права греков, вызвало вмешательство государя, которое повлекло за собой назначение комиссии улемов и торжественное обещание султана сохранить все издревле признанные за греками религиозные права.
Граф Нессельроде жаловался далее на слабость, извороты и двуличность оттоманских властей, напоминал, что вышеупомянутый фирман был прочитан в Иерусалиме лишь после долгих проволочек и многократных настаиваний, что не помешало туркам нарушать его постановления. «Самым резким нарушением явилась передача латинскому патриарху ключа от главного входа Вифлеемского храма. Эта передача противоречила точным словам фирмана. Она глубоко задела духовенство и все население греко-российского вероисповедания, ибо по идеям, принятым в Палестине, владение ключом означает само по себе владение всем храмом.
Такое забвение самых положительных обещаний, данных в письме султана к императору, такое несомненное нарушение доверия, отягченное вдобавок поведением и неприличными заявлениями советников султана, очевидно, было достаточно для того, чтобы наш августейший государь, оскорбленный в своем достоинстве, в своем дружеском доверии и в своем религиозном чувстве, общем с чувством его народов, тотчас потребовал самого торжественного удовлетворения».
Государь не воспользовался случаем, чтобы разрушать Оттоманскую империю. У него не было таких намерений. Он избрал мирный путь переговоров. Миссия князя Меншикова имела два предмета, относившихся к делу о Святых местах: [389]
1 ) «установить вместо потерявшего значение фирмана новое соглашение, которое, не отнимая у латинян того, что они приобрели в последнее время, объяснило бы по крайней мере эти уступки отнюдь не победой над греко-российским вероисповеданием, и восстанавливало бы нарушенное равновесие»;
2) «укрепить это соглашение актом, который был бы для нас удовлетворением в настоящее время и гарантией на будущее».
Несмотря на разные затруднения, первая цель была достигнута, но, по словам циркуляра графа Нессельроде, «достигнуть соглашения было далеко не все». Необходима была гарантия его исполнения, и именно эту гарантию государь считал удовлетворением за нанесенное его достоинству оскорбление.
Циркуляр переходит далее к оценке турецких возражений против предложенной князем Меншиковым конвенции, сводившихся к тому, что она противоречила бы независимости и верховным правам Порты. Граф Нессельроде ссылался на договор времен реформации и находил, что в принципе конвенция не противоречила бы международным обычаям и что, опять лишь в принципе, все равно, к какому числу подданных султана она относилась бы.
«На деле, — писал далее граф Нессельроде, — религиозный протекторат уже существует, и предлагаемая форма конвенции ничего бы не прибавила к этому протекторату. Кайнарджийский договор, по которому Порта обязалась охранять в своих владениях христианское исповедание и его церкви, устанавливает в достаточной [390] мере наши права наблюдений и замечания. Эти права вновь вошли и еще более ясно указаны в Адрианопольском договоре, подтверждавшем все прежние. Вот, следовательно, уже около 80 лет нам фактически принадлежат признанные актами права, против которых ныне возражают».
«Конвенция, — говорилось далее, — не даст нам никакого преимущества, которое не принадлежало бы нам ранее, и которым мы не могли бы давно злоупотреблять, если бы наши намерения были таковы, каковыми их предполагают».
Циркуляр напоминал, что вопрос о форме соглашения представляется второстепенным и что князь Меншиков сделал Порте ряд уступок, предлагая вместо конвенции менее торжественную форму сенеда, отказываясь от статей о сохранении духовных и материальных преимуществ, издревле дарованных Пор-той всем четырем православным патриархам, и, наконец, соглашаясь заменить сенед односторонней нотой, проект которой прилагался при циркуляре.
Несмотря на умеренность выражений и на миролюбивый тон циркулярной депеши графа Нессельроде, она не могла умиротворяюще повлиять на политические страсти, систематически возбуждаемые нашими недоброжелателями. Депеша самым категорическим образом подтверждала наше право протектората над православными подданными Порты и даже указывала, что наш кабинет имел полную возможность злоупотреблять этим правом. Но именно это-то право отрицалось кабинетами морских держав, а общественное мнение обвиняло нас в желании оформить протекторат конвенцией или сенедом для того, чтобы иметь возможность им злоупотреблять. Граф Нессельроде, всегда столь осторожный и расчетливый в выражениях, на этот раз недостаточно оценил поводы всеобщего к нам недоверия. Его циркуляр как бы подтверждал недружелюбные догадки и злостные обвинения, которые сыпались на нашу политику во всей, за немногими исключениями, западноевропейской прессе.
О впечатлении, произведенном в Константинополе циркуляром графа Нессельроде, можно судить по следующему, несколько одностороннему донесению Аргиропуло князю Меншикову135 : «Циркуляр императорского правительства произвел здесь громадный успех... Лакур ведет себя менее шумливо, в чем некоторые видят иезуитство. Лорд Редклиф постоянно находится в том же пароксизме; он суетится, он озлоблен, бегает, инспектирует крепости, присутствует при измерении воды в Босфоре, и вообще он находится всюду. Его разговор, то угрожающий, то миролюбивый и успокаивающий, в зависимости от лиц и обстоятельств. Три дня тому назад он сказал Николаевичу, который мне это передал, не делая секрета, что он постарается убедить Порту не смотреть на [391] занятие княжеств как на действие враждебное, и что если Россия пообещает не завладевать оттоманской территорией и не вызывать там возмущения, то его правительство поверит слову государя; но он не уверен, примет ли Франция эти обещания. Другим он говорил, что первоначальная ошибка была сделана полковником Розе, призвавшим флот, чем Англия была втянута в спор, а также тем, что она тотчас же не отступила. С другой стороны, его действия и слова, так же как действия и слова его приближенных, не соответствуют этим сообщениям»136.

 

 


Примечания

 

1 Из рассказа князя А. М. Горчакова. Записки П. К. Менькова. Т. I. С. 17 и 18.
2 Из дневника князя Меншикова за 19 января 1853 года: «Был у государя; он объяснил мне свою политику, прибавив, что избрал меня для командования армией и флотом и послом — предвестником мира или войны».
3 Записки П. К. Менькова. Т I. С. 17 и 18.
4 В наших руках находился собственноручный дневник князя, веденный им ежедневно чуть ли не с 1810 года и до последних лет его жизни. Надо полагать, что этот дневник был любимым детищем автора, человека по своему характеру вообще весьма скрытного. Порядок, в котором он содержался, точность, с которой в него записывалось все, касающееся личности самого князя, служат тому ручательством. Смеем думать, что такой дневник, веденный более полустолетия изо дня в день, в достаточной степени может обрисовать личность его автора. Замечательно, что в дневнике князя Меншикова, при самом подробном описании всего того, что касалось физического существования его личности, нет ни одного теплого слова об интересах государственных и общественных, с которыми он так близко соприкасался.
5 Совершенно иного взгляда на князя Меншикова придерживается его бывший адъютант Панаев («Воспоминания» помещены в ж. «Русская ста рина»).
6 Из дневника за 17 января: «При докладе Нессельроде положено спросить меня, могу ли я на будущей неделе отправиться в путь, а между тем полковника Ковалевского послать в Черногорию, но Нессельроде не дал мне знать о сем». (Курсив подлинника.)
7 Архив Мин. иностр. дел. Картон «Доклады 1854 г.».
8 Приложение № 104.
9 Приложения № 105, 106, 107, 108 и 109.
10 Приложение № 88.
11 Приложение № ПО.
12 Приложение № 111.
13 Рукописный дневник князя А. С. Меншикова за 1853 год. Архив князя H. H. Гагарина.
14 Письмо от 12 февраля 1853 года, № 63. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
15 Письмо от 20 февраля 1853 года. Гос. архив, разр. III, № 124. [392]
16 Письмо от 9 (21 ) февраля 1853 года, № 33. Архив Мин. иностр. дел. Londres, 1853.
17 Рукописный дневник князя А. С. Меншикова.
18 Во время этого визита произошел маленький эпизод, который западной печатью был раздут до громадных размеров. Отправляясь к визирю, князь Меншиков имел сверх фрака надетым пальто, в котором он и вошел в первую комнату помещения, занимаемого турецким сановником. Предполагая, что до комнаты, где состоится свидание, еще далеко, он вошел в пальто в следующую комнату, где, к своему удивлению, встретил великого визиря. Князь поторопился освободиться от неподходящего костюма.
Все европейские газеты воспользовались этим случаем, чтобы убедить читающую публику, что князь Меншиков явился на аудиенцию к султану в пальто.
19 Князь Меншиков — канцлеру 25 февраля (9 марта) 1853 года, № 2. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
20 Агриполо — князю Меншикову 21 февраля (5 марта) 1853 года. Гос. архив, разр. XI, № 1234.
21 Рукописный дневник.
22 Дневник за 28 февраля.
23 Из дневника князя Меншикова за 2 марта: «Visite de M. Benedetti; son dusir d'une entente prftalable avec l'ambassade fraraaise sur les questions des Sts-Lieux».
24 Дневник за 1 марта 1853 года.
25 Князь Меншиков — графу Нессельроде 25 февраля (9 марта) 1853 года, № 3 и 4. Гос. архив, разр. XI, д. № 1226.
26 Приложение № 112.
27 Аргиропуло — князю Меншикову 21 февраля (5 марта) 1853 года. Гос. архив, разр. XI, д. № 1234.
28 Князь Меншиков — канцлеру 12 (24) марта 1853 года, № 17. Архив Мин. иностр. дел.
29 Приложение № 113.
30 Князь Меншиков — канцлеру 5 (17) марта 1853 года, № 6. Гос. архив, разр. XI, д. № 1226.
31 Князь Меншиков — канцлеру 12 (24) марта 1853 года, № 14. Там же.
32 Богданович. Восточная война. Т. I. С. 40—46 (Oesterns papers. Т. I).
33 Приложение № 114.
34 Приложение № 115.
35 Князь Меншиков — канцлеру 12 (24) марта 1853 года, № 16. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
36 Князь Меншиков — канцлеру 12 (24) марта 1853 года, № 19. Там же.
37 Князь Меншиков — канцлеру 14 (26) марта 1853 года, № 20. Там же.
38 Князь Меншиков — канцлеру 24 марта (5 апреля) 1853 года, № 22. Там же.
39 Граф Нессельроде — князю Меншикову 20 марта 1855 года, № 113. Архив Мин. иностр. дел.
40 31 марта 1853 года, № 143. Архив Мин. иностр. дел.
41 Вход и право богослужения в Вифлеемском и Гефсиманском храмах, [393] возобновление католического монастыря, прилегающего к храму Воскресения, и приобретение султаном нескольких домов для этого монастыря.
42 Князь Меншиков — канцлеру 4 (16) и 14 (25) апреля 1853 года, № 28 и 33. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
43 Аргиропуло — князю Меншикову 29 марта (10 апреля) 1853 года. Там же, № 1234.
44 24 марта (5 апреля) 1853 года, № 151. Там же, № 1226.
45 Приложение № 116.
46 Приложение № 117.
47 Приложение № 118.
48 Приложение № 119.
49 Приложение № 120.
50 Приложение № 121.
51 Русская старина. 1875. Кн. III.
52 Секр. донесение князю Меншикову от 4 апреля 1853 года. Гос. архив, разр. XI, д. № 1250.
"Князь Меншиков — канцлеру 24 марта (5 апреля) 1853 года, № 23. Архив Мин. иностр. дел.
54 Kinglake. L'invasion de la Crimife. T. I. P. 36.
55 Между прочим, Решид-паша подал нам мысль потребовать от Порты трактата, который служил бы противовесом французским капитуляциям 1740 года.
56 Секретные донесения князю Меншикову от 28 марта (7 апреля) 1853 года. Гос. архив, разр. XI, д. № 1260.
57 Князь Меншиков — барону Бруннову 26 марта (7 апреля) 1853 года. Там же, д. № 1236.
58 Там же.
59 Oesterns papers. Т. I. P. 150.
60 Письмо от 3 (15) апреля 1853 года.
61 Лорд Редклиф — Кларендону 11 апреля 1853 года (Oesterns papers): «Австрийский поверенный в делах, очевидно, получил инструкции конфиденциально сообщаться со мной по всем текущим делам. Он сказал мне, что его правительство вполне довольно тем, что мною сказано в Вене и в особенности по отношению к России» (Перев. с английского).
62 Приложение № 122.
63 Госуд. архив, разр. III, д. № 124.
64 Редклиф — Кларендону 6 апреля 1853 года. Oesterns papers. Т. I. P. 125.
65 Граф Нессельроде — князю Меншикову 11 апреля 1853 года, № 165. Архив Мин. иностр. дел.
66 Лорд Редклиф — лорду Кларендону 20 апреля 1853 года. Oesterns papers. Т. I. P. 155.
67 Приложение Na 123.
68 Эта нота уже 11 (23) апреля, т. е. через три дня после ее вручения, сообщалась лордом Редклифом своему правительству (Oesterns papers. P. 157).
69 Приложение № 124. [394]
70 Письмо от 11 апреля 1853 года. Гос. архив, разр. III, д. № 124.
71 Приложение № 122.
72 Приложение № 125.
73 Князь Меншиков — графу Нессельроде 20 апреля (2 мая) 1853 года. Гос. архив, разр. III, д. № 122.
74 № 144. Архив Мин. иностр. дел.
75 Рукописный дневник князя А. С. Меншикова 10 (22) апреля 1853 года.
76 Князь Меншиков — графу Нессельроде 24 апреля (6 мая) 1853 года, № 37. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
77 Интересно отметить, что эта нота сообщалась лордом Редклифом своему правительству в тот же день, когда сообщал о ней и князь Меншиков (Oesterns papers. T I).
78 Приложение № 126.
79 Приложение № 127.
80 Приложения № 128 и 129.
81 Аргиропуло — князю Меншикову 26 апреля (8 мая) 1853 года. Гос. архив, разр. д. № 1234.
82 Лорд Редклиф — Кларендону 9 мая (27 апреля) 1853 года. Oesterns papers. Т. I. P. 176.
83 Приложение № 130.
84 Приложение № 131.
85 Там же. № 131.
86 От 8 мая (26 апреля) 1853 года. Гос. архив, разр. XI, № 1226.
87 Приложение № 132.
88 Приложение № 133.
89 Приложение № 134.
90 Приложение № 135.
91 Приложение № 136.
92 Приложение № 137.
93 Oestern papers. Т. I. P. 213.
94 Приложение № 138.
95 Лорд Редклиф — Кларендону 2 (14) мая 1853 года. Oesterns papers. T I.
96 Приложение № 139.
97 Решид-паша — князю Меншикову 3 (15) мая 1853 года. Гос. архив, разр. XI, Ne 1246.
98 В письменном сообщении Решиду-паше не был указан срок до 6 мая. Приложение № 140.
99 Приложение № 141.
100 Приложение № 142.
101 Князь Меншиков — барону Бруннову 8 (20) мая 1853 года. Гос. архив, разр. XI, № 1236.
102 Приложение № 143.
103 Приложение № 142.
104 Проект этой ноты был доставлен князю Меншикову сыном Решида-паши 8 мая. Он помещен в приложении № 144.
105 Приложение № 145.
106 Письмо от 6 (18) мая 1853 года. Гос. архив, разр. XI, № 1243. [395]
107 Приложение № 146.
108 Приложение № 147.
109 Приложение № 146.
110 Oesterns papers. Т. I. P. 236—238.
111 Приложение к депеше Озерова от 14 (25) мая 1853 года, № 28. Гос. архив, разр. XI, № 1247.
112 Oestern papers. T I. P. 220. Следует заметить, что, по мнению Озерова (Гос. архив, разр. XI, № 1246), меморандум «exprime sous une forme dficlinatoire une opinion contraire a nos demandes».
113 Приложение № 148.
114 Приложение № 149.
115 Граф Нессельроде — князю Меншикову 19 мая 1853 года. Гос. Архив, разр. XI, № 1227.
116 Приложение № 150.
117 Архив Мин. иностр. дел, 1853. Доклады.
1,8 «Я допускаю, что будущность Оттоманской империи неопределенна; выражение правильно, но это именно и указывает, что невозможно ни предсказывать ее близкий конец, ни утверждать, что он далек; все неопределенно, и надо готовиться ко всему».
119 В письме к князю Меншикову от 5 (17) мая барон Бруннов уверял, что английское правительство «остается в совершенной неизвестности насчет окончательного решения, к которому поведут действия его посла», и что в сущности английские министры и даже Редклиф заботятся более о том, чтобы наша конвенция с Турцией произвела выгодное впечатление на английскую публику и всего менее о том, какой вред конвенция нанесет Турции (Приложение № 151).
120 Князь Меншиков — канцлеру 14 (26) марта 1853 года. Гос. архив, разр. III, д. № 124.
121 Приложение № 152.
122 По последнему проекту князя Меншикова.
123 Oestern papers. Т. I. P. 197.
124 Там же. Р. 199.
125 Фирман конца месяца Шабана 1269 года. Oestern papers. Т. I. P. 338, 339.
126 Аргиропуло — Балабину 29 мая 1853 года. Архив Мин. иностр. дел.
127 Аргиропуло — князю Меншикову 28 мая (9 июня) 1853 года. Там же.
128 Балабин — князю Меншикову 4 (16) июня 1853 года, № 9. Гос. архив, разр. XI, д. № 1226.
129 Приложение № 153.
130 Балабин — князю Меншикову 4 (16) июня 1853 года, № 9. Там же.
131 Донесение из Перы от 3(15) июня 1853 года. Архив Мин. иностр. дел.
132 По настоянию Редклифа Порта издала особый приказ губернато рам провинций, приглашая их наблюдать, чтобы при возникших затруднениях население не причинило никаких притеснений русским подданным (Oestern papers. Т. I).
133 Он приложен к донесению Балабина — Озерову 27 мая (8 июня) 1853 года, № 4. Приложение № 154. [396]
134 Приложение № 155.
135 От 13 (25) июня 1853 года из Константинополя. Гос. архив, разр. XI, д. 1226.
136 «La Circulaire du Ministиre Impimal a fait fureur ici...
Monsier Lacour contient sa conduite peu bruyante, que quelques-une croient Ktre jusuitique; Lord Redcliff est toujours dans le mkme paroxysme; il s'agite, il est irritй, il court, il fait des inspections des places fortes, il assiste au mesurage des eaux du Bosphore, enfin il est partout. Son langage est tantфt mena3ant, tantфt pacifique et conciliant, selon les personnes et les circonstances. Il y a trois jours, il disait a Monsieur Nicolaevitch, qui me l'a rapport!! sous le sceau du secret, qu'il techait de persuader la Porte de ne pas considiirer l'occupation des Principautiis comme un acte d'hostilitft, que si la Russie promettait, qu'elle n'avait pas des projets d'entamer le territoire Ottoman, ni d'y exciter des ravoltes, son cabinet ajouterait foi a la parole de l'Empereur, mais il n'fttait pas sbir si la France accepterait ces assurances. A d'autres il dit que la ргетшге faute a йtй commise de la part du colonel Rose, qui avait invitîi les flottes; que depuis lors l'Angleterre de trouvait engagiie, et qu'elle n'a pas reculii par la suite. D'une autre part ses actions et ses paroles, ainsi que celles de son entourage, ne rapondent pas a ses confidences».

 

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru