Восточная война

[615]

Глава XV¹
Обзор границ и крепостей России к началу войны

На военное могущество государства в значительной степени влияет, кроме величины и устройства его сухопутных и морских сил, протяжение и очертание его границ, а также меры, предпринятые для их защиты.
Протяжение всех границ Российской империи доходило до 20 тысяч верст, причем она соприкасалась с владениями свыше десяти самостоятельных государств. Более двух третей всей пограничной линии приходилось на долю морских границ и около трети на долю сухопутных.
Невыгодная сторона существования громадной пограничной линии нашего Отечества уменьшалась тем обстоятельством, что большая часть границы проходила по местам совершенно недоступным или же соприкасалась с государствами слабыми и, таким образом, не требовала для своей охраны ни войск, ни крепостей.
Наша северная граница, омываемая на всем своем протяжении Северным Ледовитым океаном и его морями, являлась почти совершенно недоступной для неприятельского вторжения как по свойствам этого океана, так и благодаря необитаемой на многие сотни верст в глубину прибрежной полосе.
Лишь только западная ее часть, Белое море, в течение нескольких летних месяцев была доступна для вторжения неприятельских флотов.
Здесь, на всем протяжении от Варангер-фиорда или от норвежской границы до устья Северной Двины, т. е. на протяжении 900 верст, была только одна Новодвинская крепость², построенная у устья Северной Двины, в 18 верстах ниже Архангельского порта для обеспечения этого последнего. Крепость эта состояла из четырехугольного редута с бастионами, вооруженными 54 орудиями. Сам фарватер реки защищался Новодвинском слабо, и для успешной обороны подступов к Архангельску необходимо было построить впереди крепости батареи, при отсутствии которых неприятель мог почти безнаказанно произвести высадку³.
На крайнем востоке русские владения соприкасались на Курильских островах с японскими и в Америке — с английскими. Эти страны были мало населены и в военном отношении не имели значения ни для России, ни для ее соседей. Мы здесь имели лишь несколько полевых укреплений у Петропавловского порта, послуживших единственным полем действий во время Восточной войны. [616]
На юге на протяжении многих тысяч верст мы соприкасались с Китайской империей, причем от Великого океана до слияния реки Аргуни с Шилкой граница не была даже точно определена и шла по горам севернее реки Амура. От слияния реки Аргуни с Шилкой границу составляли река Аргунь, горы Саянские и Алтайские, до верховьев реки Иртыша, и горы Ала-Тау южнее озера Иссык-Куль.
На всем этом пространстве к востоку от верховьев Иртыша мы непосредственно соприкасались с китайцами, миролюбие которых не вызывало никакой необходимости иметь здесь укрепления, и русские владения в достаточной степени обеспечивались естественными преградами и постами от Сибирских войск. Но к западу от верховьев Иртыша вдоль границы кочевали киргизские племена, и для обеспечения наших владений от набегов кочевых азиатов были устроены на протяжении трех с половиной тысяч верст две укрепленные линии: Оренбургская — от Каспийского моря, по реке Уралу и другим речкам, до Орской крепости и далее по реке Тоболу и Сибирская — от форпоста Песчаного, через Петропавловск и Омск, по реке Иртышу, до Бухтарминской станицы. Эти линии состояли из нескольких малых крепостей и укреплений и охранялись постами, выставляемыми уральскими, оренбургскими и сибирскими казаками.
В Средней Азии мы соприкасались с ханствами Кокандским и Хивинским, граница с которыми не была в точности определена никакими трактатами, и русские владения здесь распространялись [617] от форта Перовского, по реке Сыр-Дарье, через Аральское море и далее до Каспийского моря приблизительно по параллели 44° северной широты.
Исключительное господство на Каспийском море было предоставлено русскому флоту, причем на основании Туркманчайского мира 1826 года Россия обязывалась охранять берега Персии от туркменских морских разбойников. Таким образом, Каспийское море являлось внутренним русским морем и имело лишь значение кратчайшего сообщения с Закавказьем. Берега его особого охранения не требовали, и на нем имелись только две слабые крепости Дербент и Баку и укрепление Ленкоранское.
Совершенно иное значение имели наши границы на западе, а также и на юге, в пределах Европейской России и Кавказа. Здесь мы соприкасались с сильными европейскими государствами и воинственными племенами Кавказа, поддерживаемыми в своей борьбе с нами Оттоманской Портой, и в то же время эта часть границы не представляла для вторжения неприятеля, кроме Кавказа, никаких серьезных естественных преград.
Очевидно поэтому, что все внимание правительства было обращено на придание большей обороноспособности нашей границе с европейскими государствами и Турцией.
И в этом отношении Россия многим обязана императору Николаю Павловичу, который впервые положил прочное основание стройной системе обороны границ государства, существующей и по настоящее время⁴. При его же деятельном участии у нас образовался отличный корпус инженерных офицеров, который за время царствования императора Николая выдвинул из своей среды много выдающихся деятелей, а во время Восточной войны вполне оправдал заботы о себе своего основателя.
В двадцатых годах прошлого столетия вся наша западная граница была почти совсем открыта, и на протяжении от Балтийского до Черного морей имелось всего семь крепостей. Кронштадт к этому времени состоял из столетних петровских укреплений, пришедших в совершенную ветхость, а в Севастополе имелось лишь несколько земляных батарей, устроенных по распоряжению разных флотских начальников без какого-либо общего плана.
Государь не только лично принимал самое деятельное участие в начертании общего плана обороны государства, но и в утверждении проектов каждой крепости. К началу Восточной войны, однако, план государя не был окончательно приведен в исполнение, и к этому времени мы имели на западной границе только одну вполне законченную крепость, а именно Новогеоргиевскую.
Эта часть границы также не на всем своем протяжении имела для нас одинаково важное значение. [618]
От Ледовитого океана до Ботнического залива мы соприкасались со Швецией; граница здесь проходила по местности малонаселенной и не имевшей в военном отношении какого-либо значения.
Далее границу составляло Балтийское море, омывавшее наши пределы от Торнео до Либавы на протяжении около трех тысяч верст и составлявшее самую важную для нас морскую границу. Здесь находилась столица государства, здесь же была сосредоточена большая часть нашего военного флота и нашей заграничной торговли. Но, к сожалению, в военном отношении Балтийское море, в особенности при борьбе с врагом, имевшим более сильный флот, предоставляло для нас очень много невыгодных сторон.
Финляндский берег, имевший протяжения более 1200 верст, образовал со своими многочисленными островами и шхерами целую массу удобных для высадки мест и требовал для обороны большого количества войск и мелкосидящих судов шхерной флотилии. Южный, или прибалтийский, берег хотя и имел в своей восточной части незначительное число пунктов, удобных для высадки, но по мере удаления к западу, у берегов Эстляндии и отчасти Лифляндии, число таких пунктов значительно увеличивалось.
Выходы из Балтийского моря не находились в наших руках, благодаря чему Прибалтийский край мог всегда сделаться театром военных действий. Превосходный в силах неприятельский флот, заняв центральное положение, имел возможность почти безнаказанно угрожать нам высадкой в любом направлении, так как быстро сосредоточить войска ко всякому пункту длинной линии [619] Балтийского побережья, при отсутствии к тому же железных дорог, было для нас делом невозможным.
Искусственные меры для увеличения обороноспособности Балтийского моря и его побережья в 1853 году сводились к следующему:
Центром всей обороны и убежищем для Балтийского флота служила Кронштадтская крепость, расположенная в 30 верстах от Петербурга, в Финском заливе, на острове Котлине, прикрывая таким образом столицу и вход в устье Невы. В ней были сосредоточены арсеналы, мастерские, склады и разные другие учреждения Морского ведомства; весь Балтийский флот легко укрывался за укреплениями Кронштадта. От финляндского берега до крепости считалось около 9 верст и от ораниенбаумского — около 6 верст.
Усиленные меры для приведения Кронштадта в вид, соответствовавший современным требованиям, были приняты только в царствование императора Николая.
И сам государь, и лица, близкие к нему, считали укрепления Кронштадта непреодолимыми⁵. Военный министр князь Долгорукий находил даже, что при взгляде на Кронштадт нельзя не прийти в восхищение, настолько общий вид его производит в высшей степени внушительное впечатление⁶, но в действительности крепость эта далеко не представляла из себя той грозной силы, которую в ней предполагали.
К 1853 году кронштадтские укрепления заключали в себе сухопутные верки, морские форты и батареи.
Сухопутные верки были расположены на острове Котлине и состояли из бастионных фронтов с казематированными башнями и оборонительными казармами.
Форты, защищавшие южный фарватер, были расположены в две линии: в первой — гранитные форты «Император Александр I» и «Император Павел I», во второй — «Император Петр I», «Кроншлот» с четырьмя каменными бастионами и «Князь Меншиков» — четырехэтажная казематированная батарея. Купеческая гавань была защищена купеческой стенкой, состоявшей из двух каменных стен, приспособленных к обороне.
К 1854 году многие из укреплений далеко еще не были закончены постройкой, а в том числе и важнейшие форты «Павел I» и «Александр I». Многие верки имели в чисто инженерном отношении весьма большие недостатки⁷: толщина сводов казематированных батарей была слишком мала, непомерная высота некоторых фортов вредила их прочности; в обеспеченных от навесного огня крытых помещениях для запасов пороха и продовольствия ощущался недостаток⁸.
Но, кроме того, и в самой системе кронштадтских укреплений существовали весьма важные промахи. [620]
Северный фарватер считался нашими инженерами недоступным по глубине для неприятельских судов⁹, а потому был совершенно открыт и не обеспечен от бомбардирования с моря.
Между тем он, «вопреки существовавшему мнению, оказался удобным для прохода неприятельских судов»¹⁰. Преграждавшие южный рейд форты «Император Павел I» и «Александр I» были приспособлены лишь для ближней обороны. Будучи выдвинуты от Купеческой гавани всего на 900 саженей, они могли сосредоточить сильный перекрестный огонь на близком расстоянии, но что касается обстреливания фарватера вдоль, то это возможно было лишь в самой слабой степени. Таким образом, в расстоянии около 2000 саженей от фортов неприятель мог почти безнаказанно сосредоточить свой флот.
Пятиверстное пространство между фортом «Император Павел I» и ораниенбаумским берегом оставалось почти без обороны, а между тем с этой стороны легко могли прорваться мелкосидящие суда.
Западный фронт главной крепостной ограды утратил вследствие близости гавани к городу свое первоначальное значение, и для воспрепятствования неприятелю произвести высадку на косе необходимо было укрепить ее вынесенной вперед новой оборонительной линией. В противном случае неприятель легко мог там высадиться и, утвердившись на узком перешейке, вести правильную осаду. Это для Кронштадта представлялось тем более невыгодным, что с его верков нельзя было ни действовать против флангов неприятеля, ни предпринять вылазки¹¹.
Хотя в наших официальных сферах¹², пробужденных надвигавшейся грозой, и надеялись, что Кронштадт будет в состоянии оказать упорное сопротивление даже самой сильной атаке флота, [621] но в то же время сознавали, что необходимо было принять серьезные меры для усиления обороны как возведением новых промежуточных батарей и укреплений, так и улучшением существовавших верков.
В 1854 году на всех кронштадтских укреплениях, приведенных в оборонительное положение, было 1022¹³ орудия, из числа которых на форте «Павел I» — 171, на форте «Александр I» — 123, на батарее «Князь Меншиков» — 44 и на Купеческой стенке — 113¹⁴.
Важнейшим после Кронштадта пунктом на Балтийском море была крепость Свеаборг, прикрывавшая Гельсингфорс и лучший рейд, который мог служить главным местом стоянки нашей шхерной флотилии¹⁵. Кроме того, наш флот, сосредоточенный в Свеаборге, имел возможность действовать во фланг и тыл неприятельской эскадры, грозившей Кронштадту, и во всяком случае заставлял неприятеля отделить против него часть своих сил. Наконец, Свеаборг имел значение и в смысле удобства маневрирования нашего флота, представляя для него сильный опорный пункт¹⁶.
Но, к сожалению, к началу Восточной войны крепость далеко не была в том виде, в каком ей надлежало быть, ввиду огромного значения в отношении нашей обороноспособности. Общая система свеаборгских укреплений оставалась почти неизменной с 1809 года, и до 1853 года ничего не было предпринято для ее усиления и улучшения. Стены главных свеаборгских укреплений (Густавсвердских) были до того ветхи, что комендант генерал Сорокин не рисковал даже произвести с них летом 1854 года пробную стрельбу, уверяя, что от первого выстрела стены разрушатся. И действительно, после нескольких пробных выстрелов стены рухнули, в виду неприятельского флота. Острова, с которых можно было бы обстреливать неприятеля и которые давали ему возможность скрытно произвести высадку, нами не были совершенно заняты, и только летом 1854 года благодаря анонимному донесению государю было приступлено к их укреплению¹⁷. Профили укреплений по своей тонкости не могли выдержать сотрясения бомбических орудий, и «если бы неприятель знал, что у нас в Свеаборге было только 9 бомбических орудий, если бы он знал состояние стен, малость и малочисленность нашей артиллерии, несовершенство их вооружения, то еще осенью 1854 года разрушил бы все. Но фальшивая слава Свеаборга заставила его отложить свое намерение до собрания положительных сведений»¹⁸.
Однако попытка союзного флота против Свеаборга, произведенная им в следующем году, не увенчалась, как будет изложено в своем месте, положительными для союзников результатами.
Крепость занимала шесть небольших гранитных островов в двух верстах от Гельсингфорса, отделенного от нее заливом¹⁹.
Фронтальная оборона была слаба и состояла исключительно [622] из земляных батарей, пришедших в большей своей части в совершенную негодность²⁰. Главнейшее внимание строителей было обращено на оборону со стороны рейда, но и эта часть крепости если и была достаточно сильна, то только против парусных судов старого времени, когда корабли были вооружены орудиями не более 30-фунтового калибра. Самые фортификационные сооружения имели очень мало казематированных помещений для гарнизона и пороховых запасов²¹. Остров Скансланд, ближайший к крепости и командовавший ею, вовсе не был укреплен, так же как и те два острова, о которых упоминалось выше; неприятелю представлялась возможность проникнуть на рейд, атаковать крепость с тыла и бомбардировать оттуда Гельсингфорс²². Безопасность Свеаборгского рейда и самой крепости требовала как укрепления нескольких соседних островов, так и обеспечения Гельсингфорса от атаки с сухого пути. Между тем с этой стороны не было никаких укреплений, и Гельсингфорс не был обеспечен от бомбардирования.
Во всяком случае Свеаборг не мог бы устоять против соединенной атаки, веденной одновременно с моря и с суши.
На вооружении крепости к 1854 году состояло 333 орудия, из которых 9 бомбических, 10 — 36-фунтовых, 91 — 30-фунтовое и остальные меньшего калибра²³.
Следующее по важности на финляндском берегу место принадлежало крепости Выборг, расположенной в 120 верстах от Петербурга на перешейке между Финским заливом и Сайминским озером, через который проходили важнейшие пути из Финляндии в Россию. В этом заключалось значение Выборга.
Крепость была старинной шведской постройки и к началу войны состояла из девяти бастионных фронтов, окружавших город, предмостного укрепления и древнего замка. Все они содержались в порядке. Прибрежные же укрепления на островах, оборонявших пролив, были совсем запущены и возобновлены только в 1854 году, с приведением Выборга в оборонительное положение²⁴.
Далее по финляндскому берегу для прикрытия более значительных заливов и рейдов существовали укрепления Роченсальмское, Свартгольмское и Гангеудские²⁵. Все эти укрепления по своей слабости могли играть роль не более как наблюдательных постов; существование их и занятие войсками приносило нам более вреда, чем пользы, так как ни один из этих пунктов не мог выдержать атаки даже одного флота без десантных войск. Большая их часть была упразднена еще до войны (кроме Гангеудских), а остальные были нами разоружены и разрушены во время самой войны²⁶.
Несколько иное значение имели Аландские укрепления, расположенные на островах того же имени у входа в Ботнический залив. [623]
Идея этих укреплений всецело принадлежала императору Николаю Павловичу и главным образом заключалась в образовании опорного пункта вне Финского залива для активного действия нашего флота и для поддержания господства его на Балтийском море. Так на них смотрели и англичане, протестуя против намерения государя укрепить Аландские острова²⁷.
Проект Аландских укреплений был составлен лично государем еще в 1831 году; тогда же было приступлено и к работам. Для прикрытия порта предполагалось построить один главный форт на 2500 человек и пять больших отдельных каменных башен; кроме того, на окружающих гавань мелких островах предполагалось построить еще семь башен. Но к 1853 году была готова только большая оборонительная казарма с горжевым капониром, двумя офицерскими оборонительными зданиями, одна башня к западу от казарм при Бомарзунде и три отдельные оборонительные башни у мыса Нотвика и на острове Прест-Э²⁸. При орудиях и под ружьем к этому времени состояло не более 1600 человек, орудий же было 112²⁹.
Каких-либо данных о том, был ли государь лично в Бомарзунде, в особенности в последнее перед войной время, не имеется, но, судя по дневнику флигель-адъютанта Аркаса³⁰, он в 1854 году считал эту крепость «превосходной, сильной и хорошо снабженной».
Нельзя и в этой идее выдвинутого вперед порта не отметить правильного военного взгляда императора Николая, причем и сами проекты укреплений вполне соответствовали состоянию артиллерийского и инженерного искусства эпохи их составления. Но беда в том, что они явились на суд истории двадцать три года спустя и в размере только одной пятой части проектированного в 1831 году, без всякого применения к новым данным артиллерийской техники [624] и при обстоятельствах, уничтожавших возможность активного действия флота.
Что касается обороны Эстляндского побережья, на котором находилось наибольшее количество удобных для высадки мест, то каких-либо, сильных опорных пунктов на нем не имелось. Существовавшие укрепления в Ревеле, Риге с Динамюнде³¹ и в особенности в Нарве не представляли из себя крепостей, которые могли бы выдержать осаду, хотя бы только в течение нескольких дней.
Ревель был единственным укрепленным пунктом для защиты Эстляндии. Крепость представляла из себя древние сухопутные укрепления, окружавшие Вышгородский замок.
Укрепления были совершенно запущены, и оборонять Ревельский рейд могла только береговая батарея, а для прикрытия города мог служить только один бастионный фронт и Вышгородская цитадель. С сухопутной стороны Ревельская крепость была окружена командующими высотами, и, кроме того, неприятель мог лишить гарнизон и жителей воды³².
Впрочем, такое состояние Ревеля вполне соответствовало и существовавшему взгляду на его назначение³³. «Ревель не есть крепость,— писал государь в 1854 году,— ибо давно брошена по бесполезности. Ревель есть позиция и сильная позиция для защиты тыла порта»³⁴.
В 1854 году на сухопутных и приморских укреплениях Ревеля было 556 орудий³⁵.
Динамюнде, расположенный при впадении Западной Двины в Рижский залив, в 15 верстах от Риги, преграждал доступ к этому городу с моря.
Крепость состояла из шести тесных бастионов с пятью равелинами, с каменными эскарпами и водяным рвом. Со стороны моря она была в удовлетворительном состоянии и могла обстреливать фарватер, но с сухого пути не могла выдержать осады³⁶. Входы в Двину не были заграждены³⁷.
Нарвская крепость была расположена на левом берегу реки Наровы, в 4 верстах от впадения ее в Финский залив, на единственном [625] в то время сухом пути сообщения Петербурга с Остзейским краем. Она имела назначением охранять при содействии корпуса войск от неприятельских десантов близкое к столице прибрежье³⁸. Укрепления Нарвы состояли из 8 земляных бастионных фронтов с двумя древними замками. Крепость была запущена и находилась в таком состоянии, что не могла оказать сопротивления даже открытому нападению. Устья реки не были обеспечены укреплениями от доступа с моря³⁹.
Чтобы окончить обзор Балтийского побережья, следует упомянуть еще о Петропавловской крепости в С.-Петербурге, которая никакого военного значения не имела и могла разве служить редюитом временных укреплений, построенных в Восточную войну в устьях Невы.

От местечка Полангена, что на Балтийском море, и до устья Дуная на Черном море проходила наша наиболее важная и опасная сухопутная граница. Здесь мы на протяжении 2200 верст соприкасались с Пруссией, Австрией и Дунайскими княжествами, причем на всем этом протяжении граница не имела значительных естественных преград.
Характерную особенность упомянутой сухопутной границы составлял глубоко вдающийся в пределы Пруссии и Австрии четырехугольник, образуемый так называемыми Привислянскими губерниями. Для наступательных действий против обоих поименованных государств эта выдающаяся часть нашей границы представляла большие удобства, но совершенно иное значение она имела при обороне. Неприятель движением в тыл легко мог отрезать войска, там расположенные, от прочих сил государства.
Так как к тому же в случае войны с западными соседями Привислянские губернии при всякой политической комбинации должны были сделаться театром военных действий, то на оборонительную силу этого участка западной границы нашим правительством было обращено особое внимание.
В течениях рек Вислы и перпендикулярно впадающих в нее Буго-Нарева и Вепржа с их болотистыми долинами мы имели готовый опорный пункт, в котором наша армия могла удерживаться против превосходного в силах противника. Но этот сильный по своим местным свойствам участок был, кроме того, обеспечен рядом возведенных крепостей: Новогеоргиевск, Александровская цитадель в Варшаве, Ивангород и Брест-Литовский.
Новогеоргиевская крепость была расположена при впадении реки Наровы в Вислу. К 1853 году она была вполне отстроена и, удовлетворяя почти всем требованиям военно-инженерного искусства [626] того времени, была, бесспорно, лучшей из наших первоклассных крепостей⁴⁰.
Александровская цитадель в Варшаве по своей слабости не могла собственно считаться крепостью, способной выдержать правильную осаду, и имела значение больше как опорный пункт Варшавы⁴¹.
Ивангород был расположен на правом берегу Вислы при впадении в него Вепржа. Крепость не представляла из себя достаточного оплота против правильной осады, не была еще закончена постройкой и требовала усиления своих верков⁴². По мнению генерал-адъютанта Сумарокова, Ивангород в том виде, в каком он был уже в 1855 году, т. е. после приведения его в оборонительное положение, не мог бы выдержать и двух недель правильной осады⁴³.
Брест-Литовская крепость составляла тыл четырехугольника, защищаемого Буго-Наревом, Вислой и Вепржем. Она состояла из цитадели и главной ограды, образуемой тремя отдельными укреплениями. К 1853 году была окончательно достроена только цитадель и обеспечено от нечаянного нападения одно из трех главных укреплений⁴⁴. Вообще крепость, для того чтобы быть в состоянии выдержать правильную осаду, требовала больших работ для ее усиления⁴⁵.
К этой же группе крепостей следует отнести и незначительную крепость Замостье, находившуюся в узле дорог, на правом берегу притока р. Вепржа, в болотистой и лесистой местности.
Начиная примерно от Брест-Литовска, вдоль течения бассейна реки Припяти, образуется большое лесисто-болотистое пространство в виде треугольника с вершиной у Брест-Литовска и с основанием в 300—400 верст по Днепру между Киевом и Могилевом. Это пространство, известное под именем Полесья, совершенно неудобно по своей малонаселенности и непроходимости для каких-либо в нем военных действий. Непроходимые свойства Полесья все более и более увеличивались по мере движения внутрь страны, т. е. к Днепру.
Такие свойства Полесья подразделяли нашу пограничную полосу на два совершенно самостоятельных отдельных театра — к северу и к югу от него.
Северная часть имела значение только в случае войны с Пруссией. Оборонительными линиями здесь служила река Неман и далее, по направлению к Петербургу, река Западная Двина с крепостью Динабург, а по направлению к Москве — линия Днепра и его притоков с крепостью Бобруйск⁴⁶.
Южная часть, от Полесья до Черного моря, могла быть театром борьбы с Австрией и с Турцией в случае наступательных ее действий со стороны Дунайских княжеств. Все это пространство было беззащитно. Прут и Днестр не составляли серьезных преград, [627] а находившиеся здесь крепости Измаил, Килия, Бендеры и Хотин были совершенно слабы и находились в самом плачевном состоянии. Крепость Хотин, например, имела в июне 1854 года обвалившиеся верки и треснувшие стены⁴⁷. Только Киев мог представить некоторое препятствие, но постройка этой крепости, как увидим ниже, не была закончена.
Измаильская крепость находилась на левом берегу северного рукава Дуная, в 67 верстах от его устья, против острова Четала. Она состояла из 11 бастионных и 2 тенальных фронтов с каменными эскарпами и контр-эскарпами и сухими рвами. Мнения всех генералов и офицеров, осматривавших крепость в 1854 году, сводились к тому, что она требовала производства многих исправлений и улучшений. Блиндированных помещений было недостаточно, некоторые верки имели слишком слабую профиль, эскарпы были плохи и ненадежны и нуждались в укреплении их во рву палисадами; на валганге орудия и прислуга не имели прикрытий⁴⁸.
К 1853 году крепость имела 130 орудий, из которых только 99 были штатных калибров, тогда как их полагалось иметь в это время 11 8⁴⁹. Но даже из существовавших орудий далеко не все могли быть поставлены на валгангах по неимению и плохому состоянию лафетов⁵⁰. К тому же некоторые из лафетов, на которых уже стояли [628] орудия, были совсем гнилые и от первых выстрелов должны были развалиться⁵¹.
Что касается артиллерийских запасов, то к октябрю 1853 года даже по охранительному вооружению их не хватало в размере 32 950 готовых снарядов и 2544 пудов пороха; для оборонительного же вооружения не хватало снарядов 71 220 и пороху 7620 пудов. Артиллерийский же гарнизон Измаильской крепости был очень незначителен, и в июле 1853 года за всеми расходами приходилось менее двух человек прислуги на орудие⁵².
Крепость Килия была расположена на левом берегу северного (Килийского) рукава Дуная, в 25 верстах от его устья. Это была маленькая четырехугольная бастионная крепость с каменными эскарпами и контр-эскарпами и водяным рвом. Блиндированных помещений было слишком мало, и они требовали значительных исправлений. Перед войной крепость находилась в очень запущенном виде; каменные эскарпы и контр-эскарпы были ветхи и не вполне надежны, прислуга и орудия на валгангах не имели прикрытий и проч.⁵³ Артиллерийских орудий в крепости имелось только 49 вместо полагавшихся 79⁵⁴, да и те по большей части были неисправны; огнестрельных припасов не хватало даже для орудий охранительного вооружения. Артиллерийской прислуги за всеми расходами приходилось менее одного человека на орудие.
Бендерская крепость была расположена на правом берегу реки Днестра, в 60 верстах от Кишинева. Она состояла из 10 бастионных фронтов старинного начертания. Верки находились в самом неудовлетворительном состоянии, и эскарповые стены местами обрушились⁵⁵. В крепости вместо 127 орудий имелось 79, для которых существовало только 25 лафетов.
Крепость Хотин, расположенная на правом берегу Днестра вблизи австрийской и турецкой границ, была важна в военном отношении, но по своей слабости могла иметь значение лишь предмостного укрепления. Вообще эта крепость была так слаба, что даже в 1854 году, по приведении ее в оборонительное состояние, она не могла бы выдержать и самой кратковременной осады.
Такое плачевное состояние пограничных с Турцией крепостей объясняется тем, что мы никогда не предполагали вести против турок оборонительной войны.
Киевская крепость состояла из цитадели с тремя люнетами, двух отдельных укреплений и системы оборонительных казарм и отдельных казематированных башен; в большей части крепости оборона была основана почти исключительно на артиллерии казематированных казарм, между тем как эти последние были совершенно открыты с поля. Крепость была в запущенном состоянии, верки местами даже обрушились⁵⁶. [629]
Штатное вооружение состояло из 554 орудий; имелось в крепости 412 орудий и к ним всего 177 лафетов⁵⁷.
Южная граница России шла от устьев Дуная Черным морем до Кавказских его берегов и далее в Малой Азии по Аджарским горам, по рекам Арпачаю и Араксу, через гору Арарат и по Карадагским горам.
Берега Черного моря имели в пределах России более 2600 верст протяжения, представляли много мест для высадки неприятеля и были очень слабо укреплены.
От устья Дуная до Очакова имелось только слабое Ольвиопольское укрепление, служившее скорее предмостным укреплением на реке Днестре.
Одесса была почти не укреплена, а близлежащие удобные для высадки места вовсе не были укреплены.
К марту 1854 года одесские укрепления состояли из городских приморских батарей, расположенных в двух местах, на оконечностях мола карантинного и практического. В каменных парапетах карантинного мола было прорезано 48 амбразур, а практического, 33 амбразуры. Сооружения эти были возведены из мягкого и мелкого камня, который не мог противостоять действию снарядов, так что в случае военных действий надо было снять весь парапет и устроить защиту из мешков, насыпанных землей.
Вооружение батарей состояло из 20 орудий 24-фунтового калибра. На все эти орудия имелось только 4 лафета, построенные к [630] тому же тридцать лет тому назад и пришедших в совершенную негодность.
Комплектов зарядов имелось по 190 на орудие. Команда гарнизонной артиллерии состояла из одного офицера и 25 нижних чинов⁵⁸.
Для обороны Бугского лимана и прикрытия Николаева, одного из самых главных пунктов на Черном море с верфями и запасами для Черноморского флота, а также Херсона и Берислава с большими складами, существовала только крепость Кинбург и слабое Никольское укрепление, единственно оставшееся от всех упраздненных в 1852 году Очаковских укреплений⁵⁹.
Кинбургская крепость была расположена на косе при входе в Днепровский лиман, ширина которого между Кинбургской косой и Очаковом была около 3½ верст.
К началу Восточной войны крепость находилась в том же виде, в каком она была после укрепления ее Суворовым в 1788 году, и состояла из 5 бастионов и 2 полубастионов. Фронты, обращенные к лиману, были снабжены оборонительными казармами со сводами в 3 фута толщиной и земляной насыпкой в 1 фут. Внутреннее пространство в крепости было очень тесно и совершенно загромождено казематами и другими воинскими зданиями, которые по малой толщине стен не могли служить укрытиями. Для ушире-ния внутреннего пространства крепости пришлось валганги сузить до такой степени, что действовать из орудий было крайне неудобно⁶⁰ . Наружные верки были удалены от фарватера более чем на 1000 саженей, и неприятельский флот мог в виду их легко прорваться через лиман к Николаеву⁶¹.
На вооружении крепости имелось 68 штатных орудий вместо полагавшихся 74⁶²; лафетов же для них было 33, так что кинбургский комендант принужден был забаррикадировать свободные амбразуры дровами, чтобы «гарантировать себя от всяких сюрпризов»⁶³. Иное впечатление эта крепость произвела летом 1855 года на генерала Лидерса, который находил ее в порядке, но считал, что она подвергнется особой опасности, если неприятель будет бомбардировать ее с моря⁶⁴.
Очаковское или, вернее, укрепление Никольское было расположено в полуверсте от города Очакова и состояло из одного кронверка, обращенного фронтом к сухому пути и примыкавшего крыльями к турецкому замку. Все укрепление было удалено от фарватера более чем на три версты и потому не доставляло ему никакой обороны; оно не могло препятствовать также десанту. Артиллерия была ненадежна, орудия (их было 19) старые и в самом ветхом состоянии⁶⁵. Лафеты во время практической стрельбы рассыпались.
Эти-то приморские крепости, как увидим ниже, и доставили дешевые лавры могущественным союзникам. [631]
Вообще Кинбург и Очаков не могли помешать противнику войти в лиман. Гораздо более могла препятствовать этому сама местность — трудный вход в лиман и большая извилистость фарватера, по которому после снятия указателей почти невозможно было пройти.
На всем Крымском полуострове единственным укрепленным пунктом был Севастополь, главный наш военный порт на Черном море и стоянка всего Черноморского флота. На долю Севастополя выпала роль быть ключом всей войны; он одиннадцать месяцев привлекал на себя взоры всего цивилизованного мира и притянул к себе все силы наших многочисленных врагов. Состояние севастопольских укреплений к началу войны будет изложено в отделе описания борьбы под стенами этого города.
Керченский полуостров, прикрывавший вход в Азовское море, важное в торговом отношении и в отношении обеспеченного морского сообщения Крыма и Кубанского края со внутренними губерниями России, вовсе не был обеспечен, так же как не было обеспечено и само море какими-либо укреплениями. Здесь находился лишь ряд упраздненных крепостей, из которых важнейшие: Керчь, Еникале и по Азовскому морю: Арабат, Геническ, Мариуполь, Таганрог, Азов и Ейское укрепление⁶⁶.
Впрочем, среди нашей высшей администрации господствовало убеждение, что Азовское море вполне обеспечено от вражеского [632] нападения мелководностью Керченского пролива, который позволяет войти в Азовское море только мелкосидящим пароходам⁶⁷. Лишь во время самой войны был принят ряд запоздалых мер к усилению этих важных пунктов.

Совершенно в обособленном положении находилась перед войной наша граница на Кавказе, да и весь этот край, бывший полем полувековой упорной войны с горцами и бесспорно долженствовавший служить важным театром военных действий в случае нашего столкновения с Турцией.
Кавказ представлял из себя такой горючий материал, которым враги наши неминуемо должны были воспользоваться. С другой стороны, и мы, имея там отличную двухсоттысячную армию, могли бы развить с этой стороны обширные наступательные операции, которые не смутили бы Европы, ревнивой к нашим успехам на западной стороне Черного моря. А между тем, как увидим ниже, двухсоттысячная кавказская армия могла в 1853 году выставить для действия в поле против девяностотысячной турецкой армии только 30 тысяч человек, а в самом решительном бою этой кампании, Башкадыкларском, только 9 тысяч человек.
Императору Николаю постоянно приходилось слышать просьбу кавказского начальства о присылке свежих войск, что вызывало справедливое недоумение государя. Присылка в 1854 году новых подкреплений мало помогла делу, и в кампании этого года против стотысячной турецкой армии мы могли выставить в поле только 45 тысяч, из которых в сражении при Кюрюк-Дара приняли участие лишь 17 тысяч человек.
Характер военных действий на кавказском театре во время Восточной войны 1853—1856 годов определялся всем нашим положением в этой стране и зависел от борьбы, которую мы вели с горскими племенами. Это заставляет нас несколько подробнее остановиться на описании кавказской границы, места будущего театра военных действий, а также сделать краткий исторический очерк распространения в этом крае русского владычества и его утверждения⁶⁸.
Движение русских к границам Кавказа началось в шестнадцатом столетии, когда, после присоединения царств Казанского и Астраханского явилась необходимость обеспечить наши пределы от вторжения горцев. С этой целью в трех верстах от Каспийского моря, на Тереке, была заложена крепость Терский городок, которая способствовала сильному развитию наших торговых сношений не только с Персией, но со средней Азией и Индией, а также и заселению предгорий Кавказских гор русскими выходцами, которые образовали Гребецкое казачье войско. [633]
Великий преобразователь России в своем неудержимом стремлении завязать прямые торговые сношения с Востоком обратил внимание на упрочение нашего владычества на Каспийском море и присоединил к России все прибрежье Дагестана, а также области Гилян, Мозандерян и Астрабад. Царствование Анны Иоанновны остановило наше наступательное движение на Кавказе, а трактат с Персией 1734 года даже вернул нас за Терек.
Существование в Закавказье единоверного нам Грузинского царства заставило, однако, в 1770 году наше правительство протянуть ему руку помощи и вновь перейти в наступление. Русские войска перевалили Кавказский хребет через Дарьяльское ущелье, подчинили русской власти Кабарду, Мингрелию и Имеретию, и Кучук-Кайнарджийским трактатом нашей границей со стороны Кавказа была установлена река Кубань.
Это дало возможность продолжить линию русских поселений от низовьев Терека вплоть до Черного моря заселением Кубани, на низовьях которой образовалось Черноморское казачье войско, а в верховьях — Кавказское линейное казачье войско.
Таким образом, от моря до моря, на всем тысячеверстном протяжении наши выходцы стали лицом к лицу с мусульманским населением северного склона Кавказских гор, и с этих пор между ними началась беспрерывная борьба. Постоянная опасность и частые боевые столкновения способствовали развитию среди русских поселенцев тех высоких боевых качеств, которыми и поныне отличаются кавказские казаки, а также и знакомству с характером своего противника. В ожидании нечаянных нападений все станицы постепенно обращались в укрепленные пункты, между которыми в расстоянии 5—7 верст друг от друга строились укрепленные посты.
Появление среди горцев Шах-Мансура, возбуждавшего их к религиозной с нами войне, и возможность для Турции действовать против нас со стороны Анапы заставили императрицу Екатерину постепенно усиливать Кавказскую линию регулярными войсками, а принятие Грузии под покровительство России и просьба ее в оказании помощи вынудили преемника императрицы передвинуть с линии в Закавказье 15-й егерский (ныне лейб-Эриванский) и Кабардинский полки с пятью орудиями. Присоединение же в декабре 1800 года этого государства к России сделало необходимым постоянное пребывание там наших войск. Приходилось утвердить в Грузии нашу власть, обеспечить новые владения от внешних нападений и установить прочное их сообщение с Россией, закрепив обладание Военно-Грузинской дорогой.
В последующие годы владения наши в Закавказье стали быстро расширяться, что вызвало столкновение с Персией, а потом и с Турцией. Однако русские войска успешно выходили из своего затруднительного положения, и примерно к 1813 году сохранили [634] свою независимость только две группы горных племен, разделенных Военно-Грузинской дорогой: к западу от нее, еще номинально признававшие власть Турции, так называемые закубан-ские народы, черкесы, к которым принадлежали племена абадзе-хов, убыхов, катухайцев и других, а к востоку, между Кавказским хребтом, речкой Сунжей и Дагестаном, — чеченцы и в Нагорном Дагестане — лезгины.
Наибольшее затруднение для наших войск в их экспедициях против непокорных горцев представляли действия в Дагестане как в отношении топографическом и климатическом, так и благодаря особым военным дарованиям лезгин и целому ряду выдающихся предводителей, вышедших из их племени. Нашим войскам приходилось вести ужасную горную войну с храбрыми, привыкшими к местной обстановке племенами, которые не только оспаривали каждый шаг, но просто были неуязвимы для регулярных частей. Лишь продолжительный опыт давал возможность бороться с аборигенами, но эта борьба требовала неимоверного труда, много времени и войск⁶⁹.
Трудность борьбы с горцами и все более и более расширявшиеся задачи в Закавказье вызывали необходимость увеличения там наших войск, так что к 1816 году мы имели уже, кроме поселенных казачьих полков, 58 батальонов, 96 орудий, 1 драгунский и 9 донских казачьих полков.
С этими силами приступил к упрочению нашего положения на Кавказской линии и в Дагестане новый главнокомандующий [635] генерал Ермолов. Он хорошо сознавал, что дело замирения Кавказа потребует энергичных, а главное, систематичных действий в течение многих лет, и старался обеспечить и в будущем эту систематичность от иных взглядов новых главнокомандующих. Результатом забот Ермолова был указ императора Александра I, которым повелевалось как ему, «так и всем, могущим впредь заступить его место, утвердиться на Сунже, населять казаков и вообще покорять горский народ постепенно, занимая лишь то, что за собой удержать можно; не распространяться иначе, как став твердой ногой и обеспечив занятое пространство от покушений неприязненных».
Для достижения этой цели генерал Ермолов в течение десятилетнего управления краем занимался постройкой передовых, впереди Кавказской линии, укрепленных пунктов, которые служили опорой для наступательных действий, устройством между ними и в тылу прочных сообщений, выселением непокорных горцев далее в горы и экспедициями для наказания оказавших сопротивление. Им за это время был усилен Назрановский редут для прикрытия дороги из Владикавказа в Моздок и поселены близ него ингуши, всегдашние враги чеченцев; построены для обеспечения линии Терека крепости Грозная и Внезапная с промежуточными укреплениями у Аксай и Истису, а также укреплены Староюрт, Таш-Кичу и Амир-Адже-Юрт на сообщениях этих крепостей с Тереком; сооружена крепость Бурная на берегу Каспийского моря и начаты просеки на Колкалыковском хребте и в Шалинкском лесу; построен ряд укреплений в Кабарде у подошвы Черных гор, от Владикавказа до верховьев Кубани, а также на речках Урук, Кальчик и Ваксан.
Вторжение в 1826 году персов, восстание, охватившее большинство горских племен, и, главное, замена Ермолова Паскевичем отвлекли нас от продолжения программы, обещавшей относительно скорое умиротворение Кавказа.
Ко времени управления этой страной генерал-адъютантом Паскевичем относится важная административная мера, а именно разделение Кавказской линии на четыре части — Черноморию, правый фланг, центр, левый фланг и учреждение новой, Лезгинской линии; при этом связью между левым флангом и Лезгинской линией служил Прикаспийский край⁷⁰, в котором спокойствие поддерживалось покорностью нам населения многих округов, а позднее и усилением там наших войск и постройкой укрепления Темир-хан-Шура.
Таким образом горцы были окружены почти сплошным кольцом наших постов и отрядов; оставалось только сомкнуть это кольцо по берегу Черного моря от Абхазии до устья Кубани.
По Туркманчайскому трактату Россия приобрела от Персии ханства Нахичеванское и Эриванское, а по Адрианопольскому [636] мирному договору к нам были присоединены от Турции Ахалцыхский и Ахалкалакский округа, крепости Поти и Анапа, и, кроме того, Турция навсегда отказалась от своих прав на Черноморское побережье. Таким образом, горские племена западного Кавказа, признававшие номинально власть Порты Оттоманской, были окружены нашими владениями и должны были быть подчинены нашему влиянию, но они естественно тяготели к Турции, с которой их связывали интересы религиозные, торговые и в особенности контрабанда оружием, боевыми припасами и живым товаром.
Наше правительство вынуждено было принять ряд особых мер для противодействия таким преступным сношениям горцев с Турцией.
С этой целью, кроме охраны, так сказать, активного характера, выражавшегося в постоянном крейсеровании у восточных берегов Черного моря судов нашего Черноморского флота, правительством были приняты и охранительные меры в виде расположения вдоль морского берега целого ряда отдельно стоящих незначительных фортов, известных под именем Черноморской береговой линии.
Линия эта была основана в 1840 году именно с целью пресечения контрабандной торговли горцев с турками и прекращения подвоза горцам оружия и боевых припасов, так как одного крейсерства для этой цели признавалось недостаточным.
«К пресечению подобных сношений, — сообщал военный министр командиру кавказского корпуса генералу Головину⁷¹, — крейсерство военных судов, неослабно продолжавшееся, оказалось [637] совершенно недостаточным, и никакого не оставалось средства, дабы положить им предел, как занятие самого берега с устройством укреплений в главнейших якорных местах. Правительство никогда не считало этой меры достаточной для окончательного усмирения горцев, но принятием оной и неослабным продолжением ее исполнения достигает двоякой цели, в последствиях своих одинаково важной: во-первых, лишает горцев всяких внешних пособий, во-вторых, заставляет их обратить всю торговлю в наши пределы. Независимо от сего в мере сей заключается и нравственное для горцев убеждение о положительном и непоколебимом намерении правительства привести их к покорности».
Таким образом, береговые укрепления не должны были иметь какого-либо постоянного значения, а на них надо было скорее смотреть как на учреждения временные, служившие лишь средством к достижению известной цели.
В действительности укрепления береговой линии, владея вокруг себя пространством не далее пушечного выстрела, не содержали берега в нашей власти и имели лишь значение как опорные пункты гребной Азовской флотилии⁷².
Паскевич, занятый во время своего пребывания на Кавказе внешними войнами с Персией и Турцией, не мог правильно продолжать дела утверждения нашего владычества в этом крае, а ряд следующих за ним главнокомандующих забыл установленную Ермоловым последовательную систему постепенного замирения Кавказа. Действия там носили случайный характер, без определенного плана, и состояли в ряде набегов и экспедиций, направленных к занятию таких пунктов, которых удержать в своих руках, не обеспечив заблаговременно сообщений, мы не могли. Результатом таких действий были не только громаднейшие потери наших войск и умаление нашего влияния среди горцев, но и быстрый успех на Кавказе мюридизма⁷³, при помощи которого все группы восточных, а отчасти и западных горцев сплотились в одно целое, подчиненное воле одного лица, которое было проникнуто ненавистью к гяурам и одушевлено идеей священной войны с нами. Не могли мы помешать и усилению власти и значения такого фанатика мюридизма, каковым был Шамиль, успевший сделаться самостоятельным деспотическим владетелем большей части горских племен, среди которых он ввел стройное внутреннее управление и военную организацию.
Лишь только со времени вступления в управление краем графа (впоследствии князя) Воронцова мы с 1846 года вновь переходим к выполнению программы Ермолова, и новый главнокомандующий являлся поборником идеи генерала Вельяминова⁷⁴, который высказал следующий взгляд на Кавказскую войну: «Кавказ можно уподобить сильной крепости, чрезвычайно твердой по местоположению, [638] искусно огражденной укреплениями и обороняемой многочисленным гарнизоном. Одна только безрассудность может предпринять эскападу против такой крепости; благоразумный полководец увидит необходимость прибегнуть к искусственным средствам, заложить параллели, станет подвигаться вперед силой, призовет на помощь мины и овладеет крепостью. Так, по моему мнению, должны поступить с Кавказом, и если бы ход сей не был предварительно начертан, дабы постоянно сообразоваться с ним, то сущность вещей вынудит к сему образу действий; только успех будет гораздо медленнее по причинам частых уклонений от истинного пути».
С 1846 года набеги стали применяться только для наказания непокорных или чтобы очистить от них известную зону. Постепенное, прочное занятие присоединенных частей Кавказа сдерживало непокорных в горах, и через железное кольцо русских войск, опиравшихся на укрепления, вторжение горцев в наши пределы сделалось почти невозможным.

К 1853 году укрепления Кавказа и нашей пограничной там линии с Турцией и Персией представлялись в таком виде: Черноморскую береговую линию составляли 25 отдельных укреплений и фортов. Из них важнейшими были из укреплений первого разряда: Анапа, Новороссийск, Сухум-Кале, Редут-Кале и Поти и из укреплений второго разряда: Геленджик, Вельяминовское, форт Св. Духа, Пицунда, Бомбары и пост Св. Николая⁷⁵.
Наибольшее значение из этих укрепленных пунктов имели расположенные на оконечностях береговой линии: Анапа и Новороссийск — на северной и Сухум —на южной.
С занятием первых двух неприятель приобретал две удобные бухты вблизи Крымского берега и Азовского моря, в которых военные суда его нашли бы в течение восьми месяцев в году спокойную стоянку.
Сухумская бухта также доставила бы противнику удобный рейд для зимовки флота, и, кроме того, из Абхазии он мог бы угрожать Имеретии и сообщениям Гурийского отряда.
Все укрепления были заняты малочисленными гарнизонами, не соответствовавшими потребности для обороны края и не имевшими между собой сухопутного сообщения. Так, в Анапе находилось только 1½, батальона вместо необходимых для выдержания осады 6 тысяч человек, в Новороссийске — 3 батальона, в Геленджике — 2, при недостаточном к тому же числе артиллерии. В случае блокирования берега неприятельским флотом гарнизоны оказывались бы разобщенными друг от друга и могли бы держаться только до израсходования провианта. Существование береговой [639] линии возможно было только до тех пор, пока наш флот господствовал на Черном море.
Во всех укреплениях было 268 орудий, причем главные из них были вооружены крайне недостаточно. В Анапе, например, вместо полагавшихся только для охранительного вооружения 33 орудий имелось всего 18; в Новороссийске их было 13, в Геленджике — 8, в Сухуме — 17, причем более половины орудий были малых калибров.
Наша сухопутная граница в Малой Азии сильна естественными преградами, но на всем своем протяжении в 800 верст имела только один пункт, который мог быть назван крепостью, а именно Александрополь (Гумры). Хотя в числе пограничных крепостей и считались также Ахалцых, Эривань и Шуша, а в числе укрепленных пунктов Ахалкалаки и Ленкорань, но все они не могли представить никакого серьезного сопротивления правильной осаде.
В бассейне Риона, который составлял особый театр военных действий и был более других подвержен нападению с моря, не было ни одного укрепленного пункта.
Взгляд наместника Кавказа князя Воронцова на силу его сухопутных крепостей можно видеть из письма его к военному министру от 21 августа 1853 года⁷⁶.
«Sur tout la ligne depuis la mer Noire,— писал он,— nous avons quatre points fortifiйs, sans compter le petit fort de St.-Nicolas, pras de Poti. Ahalzich, Achalkalahy, Alexandropol et Erivane sont ces quatre points importants. Les trois premiers ne couerent aucun risque, mais leurs faubourgs, si les Turcs font une operation bien соmbinйe, ne pourront pas Ktre bien dйfendus. Erivane, comme vous le savez, est dans un mauvais etat de defense, et le projet d'amйlioration discutй depuis l’annй 1837 et qui a йtй derniйrement соonfirmй par Sa Majestй l'Empereur, ne peut s'effectuer immediatement».
Александрополь, расположенный на самой границе, на берегу реки Арпачая, прикрывал кратчайшую и лучшую дорогу из Эрзерума и Карса в Тифлис. Его укрепления состояли из главной ограды бастионного начертания, двух земляных верков и двух отдельных батарей. К 1853 году некоторые наружные верки не были еще достроены.
Ахалцых — крепость старинной турецкой постройки — был расположен на дороге из Ардагана в Тифлис, на утесах левого берега реки Пасхов-Чая. Она состояла из двух частей, верхней, или цитадели, командовавшей над всеми укреплениями, и нижней.
Ахалкалаки — на сосредоточении дорог из Карского пашалыка в Грузию. Крепость состояла из каменной стены с двумя башнями и каменной цитадели внутри.
Эривань — на главной дороге из Тифлиса в Тавриз. С западной стороны крепость прилегала к высокому обрывистому берегу реки [640] Занга, а с остальных имела двойные каменные стены с 56 башнями и двумя равелинами. Укрепления были обнесены рвом с палисадом.
Упомянем еще о существовавших в то время сухопутных кордонных линиях на Кавказе, исключительное назначение которых сводилось к борьбе с горцами, имело целью охранять наши пределы от их набегов и служить опорными пунктами наступательных против горцев действий наших войск.
К 1853 году существовали следующие сухопутные кордонные линии: Черноморская по р. Кубани, из крепости Екатеринодара и 6 укреплений; Правый фланг Кавказской линии, из 19 укреплений, 16 постов и 8 станиц; Центр Кавказской линии, из 10 укреплений и 2 постов; Владикавказский округ, из 6 укреплений и 2 постов; Левый фланг Кавказской линии, из 18 укреплений и 3 постов; в Дагестане и Каспийской области 19 укреплений и 1 пост; Лезгинская линия, из 10 укреплений и 4 постов, и передовая Чеченская линия, из 5 укреплений.
Посты представляли собой небольшие укрепления, чаще четырехугольные редуты с земляными брустверами и рвами. Многие из них были вооружены артиллерией и имели внутри избы, вмещавшие гарнизон из 50 до 200 казаков, в зависимости от важности поста.

В отношении оборонительной силы государства имеют также большое значение пути сообщения. В особенности это касается нашего отечества, огромные размеры которого и большое протяжение открытой для вторжения неприятеля границы делают Россию особо чувствительной к хорошим путям сообщения.
К сожалению, Восточная война застала нас в этом отношении в самом печальном положении. Мы не только не имели железных дорог, но имели очень мало шоссированных путей, и на всем обширном протяжении приходилось почти исключительно пользоваться грунтовыми дорогами.
Вопрос о проведении железных дорог начал интересовать наши правительственные сферы еще в тридцатых годах прошлого столетия, и император Николай Павлович сразу стал убежденным сторонником пользы железных дорог, предугадывая их будущее значение для России. «Читал с большим вниманием, — написал государь на первом проекте железнодорожной сети, представленном ему в 1835 году, — и убежден, как прежде, в пользе сего дела».
Но взгляд государя расходился со взглядом его ближайших сотрудников, и в особенности со взглядом обоих главноуправляющих путями сообщения графа Толя и графа Клейнмихеля, которые считали железные дороги по меньшей мере бесполезными для России⁷⁷. [641]
В результате к началу 1853 года мы имели железную дорогу только между Петербургом и Москвой, если не считать незначительных линий Царскосельской, Варшаво-Венской и участка Петербург—Гатчина. Всего железных дорог мы имели 979 верст⁷⁸.
Что касается шоссированных путей, то в царствование императора Николая было обращено особое внимание на развитие сети шоссе, но время его царствования было слишком незначительно для того, чтобы покрыть шоссированными путями хотя бы только главные направления в Европейской России. Первоначальное внимание правительства было обращено на нашу западную, как наиболее опасную, границу, и центр западного края, Варшава, был соединен шоссе с Петербургом и Москвой; на юг же шоссе доходило от обеих столиц только до Орла. К 1855 году мы имели отстроенных шоссированных дорог 5397 верст и неоконченных 1838 верст⁷⁹. Все же остальное пространство Европейской России, за исключением Привислянских губерний, имело только грунтовые дороги.
Следует упомянуть еще о водных путях. Искусственных водных путей в виде каналов существовало к 1855 году 579,5 версты; естественных же речных путей с искусственными сооружениями было 6623 версты.
Недостатком водных путей служили их замерзаемость в течение большей половины года, обмеление в течение летних месяцев и направление главных водных артерий в сторону от наиболее важных границ⁸⁰. В самом худшем положении относительно путей сообщения находился Кавказ.
Закавказье связывалось с Империей при посредстве Военно-Грузинской дороги, которая в то время не представляла ничего похожего на нынешнее прекрасное сооружение. Морское же сообщение, по неимению на кавказском берегу хороших портов и частных пароходных компаний, было также затруднительно.
Сообщение берегов Черного моря с центром Закавказья производилось только по одной крайне неудовлетворительной грунтовой Военно-Имеретинской дороге.
Внутренние пути Кавказа находились также в крайне неудовлетворительном состоянии. Как на Северном Кавказе, так и в Закавказье не было ни одной шоссированной дороги⁸¹.
Электрических телеграфов в описываемую эпоху у нас почти не существовало. До 1854 года таковые имелись только от Петербурга до Москвы, Царского Села и Гатчины. Между Петербургом, с одной стороны, и Варшавой и Кронштадтом, с другой для нужд правительства существовали оптические телеграфы. Скорость передачи известий при помощи этих телеграфов доходила при сообщении Петербурга с Варшавой до 2½ часов времени.
С 1854 года количество линий электрического телеграфа у нас стало быстро увеличиваться, причем во время войны преимущественно [642] устанавливались линии, необходимые в военном отношении⁸².
В зависимости от большей или меньшей естественной силы границ государства и их значения была сделана и соответствующая группировка расположения в мирное время наших полевых войск⁸³.
Важное значение столицы, Балтийского побережья и Царства Польского вызывало необходимость сосредоточивать у этих пунктов и большую часть наших полевых войск. И действительно, в начале 1853 года, т.е. в то время, когда наше правительство было далеко от мысли о скорой европейской войне, мы имели расположенными:
В Финляндии — 14 батал. и 6 сот.
В Прибалтийском крае, включая сюда столицу и ближайшие к нему губернии,— 76 батал., 102 эск. и 29 батарей.
В Литовских губерниях, против прусской границы — 50 батал., 32 эск. и 14 батарей.
В Царстве Польском — 101 батал., 124 эск. и сот. и 38 батарей.
В Юго-Западных губерниях, против австрийской и турецкой границ — 62 батал., 32 эск. и 18 батарей.
На побережье Черного моря — 38 батал., 50 эск. и сот. и 10 батарей (из них — в Крыму 12 батал. и 4 батар.).
На Кавказе — 124½ батал., 263½ эск. и сот. и 21 батарея.
Кроме того, внутри государства, между Тверью и Новороссийским краем, было сосредоточено 50 батал., 194 эск. и 26 батарей, [643] которые могли считаться резервом выдвинутых к границам вооруженных сил.
Таким образом, как и следовало ожидать, большая часть наших вооруженных сил в мирное время была расположена на наших западной и северо-западной границах, где мы соприкасались с более могущественными соседями и где сосредоточивались наши наибольшие интересы.

Примечания

¹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. №4272,4321 и другие.
² Архив канц. Воен. мин., 1856 г., секр. д. № 71.
³ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5519.
⁴ В приложении № 202 помещается собственноручная записка императора Николая об укреплении западной границы, относящаяся к 1843 году.
⁵ «Государь сказал,— отметил князь Меншиков в своем рукописном дневнике 5 марта 1837 года,— что из опытов, произведенных в Кронштадте, он удостоверился в невозможности пробраться мимо фортов».
⁶ Военный министр князь Долгорукий сообщал князю Меншикову 8 мая 1854 года (Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254), что «hier j'ai utuvoir Kronstadt avec Sa Majestй. Il est impossible de ne pas ktre йmerveillй de tout ce qui y а йtй fait. L'ensemble a un aspect des plus imposants».
⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Ns 4322.
⁸ В Кронштадте имелось помещение на 8293 чел., 12 100 четв. пров. и 11 916 пуд. пор. Архив канц. Воен. мин., 1856 г., секр. д. № 71.
⁹ Архив Морск. мин., канц. ген.-адм., 1853 г., д. № 24. Донесение князя Меншикова генерал-адмиралу в январе 1854 года, в котором он между прочим писал: «Расположение кораблей между Кронштадтом и Лисьим Носом по одну или другую сторону заграждения невозможно, по недостатку глубины, и в этом отношении 1809 год не может служить примером. Корабли того времени были меньших размеров, многие 60-пушечного ранга, не вполне вооруженные; они подходили ближе к блокшифам, чем к мореходным судам».
¹⁰ Рукописный дневник фл.-ад. Н. А. Аркаса.
¹¹ Шильдер. Граф Тотлебен, биограф, очерк, 1886 г.
¹² Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4276.
¹³ Архив канц. Воен. мин., 1856 г., с. д. № 71; по Богдановичу, по Шильдеру, — 969 орудий.
¹⁴ Таблицу состояния крепостей см. в приложении № 203.
¹⁵ Архив канц. Воен. мин., 1856 г., секр. д. № 71.
¹⁶ Мнения адмиралов, представленные вел. князю Константину Николаевичу в январе 1854 г. Архив Морск. мин.
¹⁷ Донесение контр-адмирала Матюшкина генерал-адмиралу от 26 сентября 1854 г. Архив Морск. мин., канц. ген.-адм., 1854 г., д. № 45; Журнал Военного совета. 16 июня 1854 г., по привед. Свеаборгской крепости в надлежащий вид. Архив Морск. мин., инсп. деп., I отд., 2 ст., 1854 г., д. № 167; Рукоп. дневник фл.-ад. Аркаса. [644]
¹⁸ Из донесения к.-адм. Матюшкина от 26 августа 1854 года.
¹⁹ Архив канц. Воен. мин., 1856 г., секр. д. № 71.
²⁰ Архив Морск. мин., канц. ген.-адм., 1854 г., д. № 45.
²¹ См. приложение № 203.
²² Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4321.
²³ Архив Морск. мин., канц. ген.-адм., 1854 г., д. № 45. Ср. с приложением № 203.
²⁴ Вооружение см. приложение № 203.
²⁵ Вооружение см. приложение № 204.
²⁶ Прик. Воен. мин., 1851 г., № 82. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. №4321.
²⁷ См. главу VII.
²⁸ Жаринцов. О сооруж. порта императора Александра III. Архив канц. Воен. мин., 1856 г., с. д. № 71. Шильдер. Граф Тотлебен. Морской сборник. 1895., № 11.
²⁹ См. приложение № 204.
³⁰ Рукоп. отдел музея Севастопольской обороны.
³¹ См. приложение № 203.
³² Архив канц. воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4323 и 4272.
³³ Состояние Ревеля ко времени войны и значение его лучше всего видны из письма генерал-адъютанта Берга к военному министру, которое помещается в приложении № 205.
³⁴ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4276.
³⁵ См. приложение № 203.
³⁶ См. там же.
³⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Na 4272.
³⁸ Архив канц. воен. мин., 1856 г., секр. д. № 71.
³⁹ Вооружение см. приложение Na 203.
⁴⁰ См. там же.
⁴¹ Там же.
⁴² Там же.
⁴³ Письмо ген.-ад. Сумарокова воен. мин. от 12 октября 1855 г. Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1855 г., д. № 75/и а.
⁴⁴ См. приложение № 203.
⁴⁵ Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1855 г., д. № 75/и а.
⁴⁶ См. приложение № 203.
⁴⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3473.
⁴⁸ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., 1856 г., д. № 3339; архив канц. Воен. мин., 1853 г., д. № 1, ч. 1 и № 73а. Всеподд. отчет Воен. мин. за 1852 г.
⁴⁹ См. приложение № 203.
⁵⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3472 и 3473.
⁵¹ Там же, д. № 3472 и 3480. ⁵²Тамже,д. № 3339 и 3473.
⁵³ Всепод. отчет Воен. мин. за 1852 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. Na 3492. Архив канц. Воен. мин. по сн. войска 1853 г., д. № 1, ч. 1.
⁵⁴ См. приложение № 203.
⁵⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3614/37 и всепод. отч. за 1852 г. [645]
⁵⁶ Всепод. отч. за 1852 г.
⁵⁷ См. приложение № 203.
⁵⁸ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3316.
⁵⁹ Прик. Воен. мин. 1852 г., № 5.
⁶⁰ Военный сборник. 1858. № 7.
⁶¹ Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1853 г., д. № 73 и № 1; Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3392.
⁶² Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1853 г., д. № 1.
⁶³ Письмо князя Меншикова военному министру 4 февраля 1854 года. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
⁶⁴ Донесение генерала Лидерса князю Горчакову от 21 июля 1855 года. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3392.
⁶⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3392.
⁶⁶ Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1856 г., секр. д. № 71.
⁶⁷ «Je pense, — писал князь Меншиков военному министру 13 марта 1853 года, — que la navigation de la mer d'Azow est suffisamment garantie par le dйtroit de Kertch. Nos vapeurs de guerre ne peuvent pas le traverser et par consйquent ceux de l'ennemi qui ont plus de tirant d'eau que les nфtres. Pour le cas cependant oщ des pyroscaphes de moindre dimension voudraient y pйnйtrer, ceux de la ligne sont la pour les combattre» (Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1853 г., секр. д. № 72).
⁶⁸ Романовский. Кавказ и Кавказская война (публичные лекции); Фаддеев. Письма с Кавказа; Дубровин. История войны и владычества русских на Кавказе; Зиссерман. Фельдмаршал князь Барятинский (Русский архив. 1888); Потто. Кавказская война; Bodenstedt. D. Volker d. Kaukasus u. ihre Freiheits Kflmpfe gegen die Russen. Истории полков. Дневник H. H. Муравьева (рукопись) и др.
⁶⁹ В приложении № 206 мы приводим выдержки из записки генерала Пассека, рисующие общий характер действий наших войск против горцев.
⁷⁰ Разделение Кавказской линии на участки подробнее обозначено в приложении № 207.
⁷¹ Морской сборник, 1862. № 9. Письмо от 22 февраля 1840 года, №1131.
⁷² Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
⁷³ В мусульманстве мюридизм не есть какая-либо особая секта, он выражает собой лишь особую степень религиозности. Первую степень составляет исполнение шариата, обязательное для всех правоверных, следующую — тарикат, уже требующую в жизни подражания пророку, наконец, третью — хакикят, требующую особо благочестивой веры, ведущей к достижению лицезрения Магомета. Для достижения последней степени нужно отречься от всего земного и предаться исключительно служению и созерцанию Бога, а потому и отказаться от воинственности. Желавший ее достигнуть должен был обратиться к какому-нибудь известному праведнику — шейху, сафию, мюршиду (учителю), сам же он с этого момента именовался мюридом, учеником. Основным положением мюридизма являлось полное подчинение воли мюридов своим духовным наставникам, с другой стороны, полное равенство их всех, несмотря на сословие. На Кавказе благодаря плохому знакомству горцев [646] с догматами религии, целому ряду энергичных и честолюбивых проповедников удалось воспользоваться воинственным духом населения и одним из догматов мюридизма объявить газават, т. е. священную войну против неверных, против обложивших их со всех сторон русских. Идея эта вполне отвечала настроению возбужденного против нас населения, и в несколько лет мюридизму удалось из разрозненного горского населения образовать одно сплоченное целое, с ненавистью устремившееся на нас.
⁷⁴ Командовавшего в тридцатых годах войсками на Кавказской линии.
⁷⁵ Архив канц. Воен. мин. по сн. войск, 1856 г., секр. д. № 71.
⁷⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 6562.
⁷⁷ Кислинский. Наша железнодорожная политика по документам Архива комитета министров.
⁷⁸Собственная Его Величества библиотека, рукоп. отд. имп. Александра И. Всепод. отч. по вед. Путей сообщ. 1855—1880 гг.
⁷⁹ Там же.
⁸⁰ Там же.
⁸¹ Там же.
⁸² Таблица устроенных линий помещается в приложении № 209.
⁸³ См. карту и приложение № 172.