[114]

Глава III
Занятие княжеств и действия в них до объявления войны включительно
(июль — октябрь 1853 года)

Не успев еще дойти до Бухареста, граф Анреп получил от князя Горчакова новое изменение инструкции. Командующий войсками кроме опасения переправы турок ниже Силистрии, что могло бы угрожать безопасности наступления к Бухаресту, возымел опасение о возможной переправе турок у Журжи и поэтому рекомендовал начальнику авангарда выставить к этому пункту дивизион кавалерии, подкрепив его особым отрядом из пяти эскадронов и двух конных орудий. Этот отряд должен был на общих основаниях не вступать в бой с неприятелем, если последний будет в больших силах, но прогонять малые шайки турок; наблюдение же за Дунаем, между Турно и Туртукаем, производить при посредстве особых подвижных колонн силой от 1/2 до 1 эскадрона¹.
Граф Анреп на основании полученных им общих распоряжений расположил 6 июля, после занятия Бухареста, главные силы своего авангарда биваком по Журженской дороге на р. Саборе, между селениями Желява и Магурени (Магура), и принял обширные меры для наблюдения и охраны Дуная на протяжении около 250 верст, от деревни Бетрешти, что ниже Гирсова, до города Зим-ничь, что против Систова².
С этой целью было выдвинуто пять самостоятельных отрядов: 1.
К с. Слободзея — отряд подполковника Баканова силой в 2 эскадрона и 1 сотню³, на который возлагалась охрана и наблюдение участка от д. Бетрешти до д. Манукуль протяжением около 90 верст⁴. 2.
В Обилешти-Ноу — отряд майора Бантыша силой в 2 эскадрона и ? сотни для наблюдения участка от д. Манукуль до ст. Ольтеницы, против Туртукая, длиной около 40 верст⁵. 3.
В Будешти — 1 эскадрон и У2 сотни, которым был дан участок от Ольтеницы до Пуэни длиной около 30 верст⁶.
4. У Фратешти — отряд генерал-майора Гасфрта силой в 6 эскадронов, 2 сотни и 2 конных орудия⁷, которому поручался участок от с. Пуэни до г. Зимнича протяжением около 80 верст⁸.
5. Как бы в резерве за этим последним отрядом, в 19 верстах за ним, у д. Калагурени, были поставлены 2 эскадрона⁹, которые в то же время предназначались для прикрытия правого фланга расположения главных сил авангарда графа Анрепа. Начальник [115] авангарда, осмотрев лично передовые части, выдвинул из этого отряда 2 взвода улан к с. Драганешти, с приказанием посылать разъезды к селениям Русе-де-Веде и Александрия.
Таким образом, для наблюдения всего 250-верстного участка Дуная с целью не допустить переправы турецких партий на его левый берег было назначено 13 эскадронов, 4 сотни и 2 конных орудия. Все отряды несли свою наблюдательную службу при помощи отдельных застав, постов и сети разъездов¹⁰. Наблюдение за Дунаем, выше устья р. Веде, должно было производиться при помощи лазутчиков.
С 16 июля главные силы нашей армии стали прибывать к Бухаресту и располагаться по квартирам в 30—40-верстном районе около города, между р. Кфылништа, впадающей в Аржис против Гастинари, р. Аржисом, до устья р. Дымбовицы, и чертой от слияния р. Дымбовицы и Аржиса, вверх на Иляны и Урзичени. Санитарное состояние войск было прекрасное" .
Охрана квартирного района была возложена на авангард графа Анрепа, который для этого был соответственно усилен пехотой и артиллерий. Он должен был расположиться квартиро-бивачным порядком на нижнем Аржисе, в 25 верстах от Бухареста, между селениями Колибаш и Гостинари¹².
После многих дополнений и изменений охрана расположения главных сил князя Горчакова и наблюдение за Дунаем на всем пространстве ниже впадения в него р. Веде вылилась в следующую форму:
1. Авангард графа Анрепа силой в 11 бат., 32 эск., 9 сот., 36 пеш. и 16 кон. op.¹³ расположился между Калибахом и Гастинари¹⁴, непосредственно прикрывал квартирное расположение [116]
главных сил и наблюдал за Дунаем на протяжении от р. Веде до оз. Мостинешти¹⁵.
Он выдвинул от себя два отряда:
Расположение Браиловского отряда в августе 1853 г.
а) правый, силой в 8 эск., 6 сот. и 2 кон. op.¹⁶, наблюдал со стороны Малой Валахии и Дуная, в районе между притоком р. Веде, рекой Кленвице, рекой Веде и Дунаем, от впадения в него Веде и до селения Ойнаку, что ниже Журжи, включительно. Этот отряд разделился на две, почти равные, части: 4 эск. и 1 сот. стали на тесных квартирах в сел. Калагурени, 3 эск., 2 сот и 2 кон. op. — биваком у с. Фратешти (Одая); остальные части заняли отдельными заставами, силой от ½ до 1 сотни каждая, селения Кривенику (Мари), Най-пуль, Путинею и 1 эск. с ½ сот. — Журжу¹⁷;
б) левый отряд силой в 8 эск., 3 сот. и 2 кон. op.¹⁸, наблюдая течение Дуная от селения Ойнаку до озера Мостинешти, расположился квартиро-бивачным порядком у сел. Негоешти, выставив заставы в с. Прунду, Гряку и Хошару и 1 сотню в с. Ульмени¹⁹.
Сборным пунктом для всего авангарда графа Анрепа, в случае перехода турок через Дунай, было назначено с. Колибаш²⁰.
2. Отряд генерал-майора Богушевского силой в 16 эск., 3 сот. и 8 кон. op.²¹; на него возлагалось прикрытие левого фланга расположения главных сил и наблюдение за Дунаем от границы района авангарда графа Анрепа, озера Мостинешти, до с. Тикилешти, верстах в 15 к югу от Браилова²². Отряд генерала Богушевского расположился квартиро-бивачным порядком в с. Облешти-Ноу, Гурбанешти и Приязни-Веки, выставив от себя передовые части к с. Гауноша (1 эск. и 15 каз.), Слободзея (2 эск. и 25 каз.), Чоара-Дейчешти (1 сот.) и на берегу левого рукава Дуная, у с. Дудешти, что на середине расстояния между Каларашем и Гирсово (1 сот.). Части эти непосредственно наблюдали уже все течение Дуная на данном районе при помощи ряда застав, постов и разъездов²³.
Частными сборными пунктами для отряда генерала Богушевского были селения Обилешти-Ноу и Тамадсу-де-Сус и общим — с. Друмасеру. [117]
3. Браиловский отряд генерал-майора Энгелъгарда силой в 8 бат., 8 эск., 2 сот. и 24 пеш. op.²⁴ предназначался для удержания наступления турок со стороны Браилова и Галаца, для наблюдения за Дунаем между отрядами генералов Богушевского и Ли-дерса²⁵, для охраны тыла армии князя Горчакова и ее сообщений с нашей границей.
Отряд генерала Энгельгарда, первоначально расположившись в с. Немолосы²⁶, пододвинулся в августе к Браилову, занял этот пункт сильной казачьей заставой, выдвинул к Галацу отряд полковника Гордеева (1 бат., 1 сот. и 2 op.) и связался разъездами с отрядом генерала Богушевского.
Для охраны тыла главных сил и для обеспечения их сообщения со Скулянами и Леово генералом Энгельгардом были употреблены два батальона и несколько казаков, которые заняли как этапные пункты Скуляны, Яссы, Бырлат, Текуч и Фокшаны.
Что же касается охраны нижнего Дуная, на протяжении около 190 верст, от Галаца до устья, то там было сосредоточено всего 13 бат., 48 op., 6 сот., пограничная и карантинная стражи и большая часть Дунайской флотилии²⁷.
Войска эти заняли Рени (1 бат., 1 сот. и дивизион артиллерии²⁸), Измаил (4 бат., 1 сот. и 48 оруд.²⁹, Болград и Татар Бунар (5 бат.)³⁰ и Килию (2 бат.), имея по сотне казаков в Слободзее-Маре и Кара-чаге³¹ и 17 канонерских лодок у Измаила. Собственно наблюдение за Дунаем на протяжении от Рени до Сулина производилось при помощи 137 кордонов пограничной стражи и казаков, силой каждый от 4 до 35 человек. Вход в рукав Дуная, ведущий к Измаилу, ограждался 2 канонерскими лодками у мыса Четала, Сулинский же пункт охранялся брандвахтой из двух канонерских лодок при 50 казаках. Рени и Галац были соединены прочным мостом на плотах, устроенным в этом месте через р. Прут.
Описав уже характер князя Горчакова, нечего и прибавлять, что все мельчайшие подробности изложенного выше расположения охранительных и разведывательных отрядов были приняты не по личному почину ближайших начальников, которые могли ближе ознакомиться с местными условиями, а по распоряжению командующего войсками, который считал возможным указать по карте место чуть ли не каждой заставе на линии наблюдения, растянутой на 250 верст.
В обширных инструкциях, данных князем Горчаковым начальникам передовых частей, обращалось неоднократное внимание на то, чтобы не дать туркам возможности нанести поражение даже нашим отдельным постам, что произвело бы неблагоприятное для нас впечатление в княжествах. Благодаря этому служба охраняющих частей была очень тяжела; половина из них почти всегда находилась в полной боевой готовности, и это в продолжение [118] многих месяцев. Между тем как большая разброска наблюдающих частей, малая их величина, соседство Дуная, дающего возможность туркам скрытно приблизиться к нашим постам, и безусловная осведомленность неприятеля о том, что происходит на нашем берегу, делали желание князя Горчакова, как впоследствии и подтвердилось на практике, почти невыполнимым. Войска наши менее утомились бы и не было бы случаев удачного нападения на наши отдельные посты, если бы мы отказались от желания пресечь незначительным турецким шайкам возможность переправиться на левый берег Дуная на всем протяжении 250-верстной линии.
С приходом в княжества начались постоянные беспокойства князя Горчакова, постоянное колебание между надеждами на мир и войну. Обширная переписка с Петербургом, Веной и Варшавой вливала в душу командующего войсками те мирные иллюзии, которыми были полны наши дипломаты, верившие в несокрушимую силу союзов, меморандумов и нот³²; живой же голос с того берега Дуная давал, наоборот, чувствовать, что дело обстоит не так благополучно; струны были сильно натянуты, для того чтобы рассчитывать на мирное окончание всех недоразумений. «Его Величество полон мирными иллюзиями, — занес в свой дневник генерал Коцебу, — а между тем все более и более выясняется, что война неизбежна». Английский и французский консулы всеми силами старались, по словам нашего начальника штаба армии, ослабить влияние России на Турцию и поставить Дунайские княжества под протекторат всех держав. Подпольная работа второстепенных дипломатических агентов западных держав была более видна на самом месте их действий, и генерал Коцебу чуть ли не ежедневно заносил в свой дневник, что война неизбежна.
Что касается князя Горчакова, то у него не сложилось такого определенного мнения, как у его начальника штаба, и он поочередно находился или под влиянием внушений издали, или под влиянием тех сведений, которые собирались на месте. Князь Михаил Дмитриевич не принадлежал к тем натурам, которые способны спокойно и беспристрастно взвесить всю окружающую обстановку, поэтому по мере приближения к Дунаю он все нервнее и нервнее относился ко всем слухам, которые в необработанном и непроверенном виде доходили до него с того берега. Не только ожидание войны в будущем, но ежеминутное ожидание нападения не выходило из головы командующего войсками и в полумирной еще обстановке вызывало лихорадочную и суетливую деятельность самого князя Горчакова, его штаба и всей армии³³.
Первоначальное опасение за низовья Дуная вызвало, как было упомянуто выше, желание воспользоваться для его охраны нашей флотилией, в настоящем употреблении которой главные [119] деятели сухопутного и морского ведомств долгое время не могли прийти к соглашению³⁴ .
Князь Горчаков хотел употребить ее в виде крейсирующего по Дунаю отряда, против чего сильно восставал князь Меншиков. Наконец в это дело вмешался Решид-паша, который протестовал против движения по Дунаю наших военных судов выше впадения в него Прута, угрожая в противном случае вооруженным сопротивлением. Князь Горчаков, вопреки мнению князя Меншикова, решил оставить этот протест без ответа³⁵, но в то же время отменил движение наших пароходов выше Галаца³⁶. Государь одобрил это решение командующего войсками³⁷.
Не успел князь Горчаков успокоиться относительного своего левого фланга, низовьев Дуная, как началась тревога на правом фланге, со стороны Малой Валахии.
Господарь Стибрей получил от Порты приказ оставить Валахию; после долгих обсуждений этого вопроса с князем Горчаковым и после многих колебаний Стибрей решил остаться на своем месте, хотя это решение и вызвало со стороны английского и французского консулов в Бухаресте спуск с их домов национальных флагов³⁸. Господарь Гика последовал примеру своего собрата. Но вместе с тем Стибрей, «в душе, по словам командующего войсками³⁹, большой негодяй, главный руководитель которого есть французский консул», внес в сердце князя Горчакова новый источник мучений, предупредив его, по всей вероятности с корыстной целью, о намерении турок занять Малую Валахию⁴⁰.
С тех пор начинается постепенное тяготение наше на запад, вплоть до Видина, исходившее из желания князя Горчакова предупредить на всем большом пространстве появление турок и приведшее в начале открывшихся осенью военных действий к полной разброске наших сил по обширному протяжению Дуная. Не помогло в этом отношении даже всесильное мнение князя Варшавского, который рекомендовал не занимать Малой Валахии, а держать войска сосредоточенно от Гирсова до Бухареста⁴¹. [120]
«Беспокойство Горчакова, — записал генерал Коцебу, — в это время было необыкновенное, так же как и его мучительная педантичность⁴². Он питает особенный страх, что турки нас могут атаковать и что мы можем быть разбиты... Мы много суетимся...»
Следствием опасения за Малую Валахию было созревшее наконец, после многих колебаний и отмен, решение сформировать особый Мало-Валахский отряд. В своем донесении военному министру князь Горчаков объяснял выделение особого Мало-Валахского отряда полученными сведениями о сосредоточении значительных сил турок к Систову, Никополю, Рахову и Видину и необходимостью распространения вследствие этого нашего наблюдения на правом фланге к стороне Систово и Турно⁴³. Сюда же примешивалось и желание расширить общий квартирный район с целью облегчения продовольствия войск.
Первоначально был сформирован незначительный отряд силой в 3 бат., 8 эск., 2 сот. и 8 op.⁴⁴ под начальством командира 1-й бригады 10-й пехотной дивизии генерал-майора Бельгарда, которому было приказано расположиться в Русе-де-Веде⁴⁵ и наблюдать посредством передовых постов и разъездов за течением Дуная⁴⁶, от устья р. Веде до впадения р. Ольты, и «вместе с тем показать войска наши в Малой Валахии»⁴⁷. Что касается образа действия генерала Бельгарда в случае перехода турок через Дунай, то они были тождественны с действиями остальных прикрывающих частей: прогоняя незначительные партии, не рисковать неудачей при встрече с турками в значительных силах и, стягивая свой отряд, отступать к Бухаресту.
Указанные выше распоряжения были сделаны 28 июля, и вслед за тем началась продолжительная, тяжелая многомесячная жизнь Мало-Валахского отряда, который причинял князю Горчакову наибольшие беспокойства и потому более чем какой-либо другой отряд испытал на себе все особенности характера командующего войсками. Мирные и воинственные слухи, боязнь разбрасывать войска и желание показать их на всем обширном пространстве княжеств, боязнь понести поражение хотя бы в лице незначительного своего отряда и надежды «напугать» турок, «показав» свои войска от Калафата до Черного моря — все это вносило в распоряжения князя Горчакова ту суету и переменчивость, которые бесполезно изнуряли его самого, его штаб, сбивали с толку исполнителей и вливали в войска еще далеко до встречи с неприятелем тот яд апатии, который так мастерски изобразил Э. Золя в своем военно-историческом романе «La debacle».
В течение какой-нибудь недели генерал Бельгард днем и ночью получал целую массу противоречивых распоряжений. То князю Горчакову казалось, что турки уже заняли Калафат и всеми силами наступают в Малую Валахию; он спешно усиливал отряд [121] генерала Бельгарда и торопил его к Крайову, связывая, однако, ему руки постоянным повторением вступать с турками в дело лишь с верной надеждой на успех. То полученное из Петербурга письмо мирного характера заставляло его отводить Мало-Валахский отряд к Текучу⁴⁸. И во всех этих распоряжениях главная цель состояла не в том, чтобы иметь возможность нанести действительный удар неприятелю, если он в самом деле будет наступать, а в надежде устрашить его появлением наших казачьих разъездов и этим отбить охоту к переходу на наш берег Дуная. К сожалению, турки были очень хорошо осведомлены о том, что у нас делалось, и разброска наших сил не была для них секретом.
К этому же времени у командующего войсками созрела, отчасти под влиянием Варшавы и Петербурга, та превратная мысль о способе будущих действий турецких войск, которая легла в основу его дальнейших распоряжений и во многом послужила причиной наших неудач. Князь Горчаков был уверен, что турки, переправившись через Дунай, могут увлечься нашим притворным отступлением и неосторожно удалиться в поле. Заставить турок отдалиться от Дуная на два или на три перехода и потом обрушиться на них превосходными силами — вот план действий, который князь Горчаков беспрестанно рекомендовал всем частным начальникам, а также и начальнику Мало-Валахского отряда. Турки ни разу не поступили согласно рецепту князя Горчакова, а мы, исполняя предписание командующего войсками, неоднократно давали им в продолжение последующих действий возможность безнаказанно переходить и укрепляться на нашем берегу Дуная.
К счастью для войск генерала Бельгарда, разноречивые приказания князя Горчакова следовали так быстро одно за другим, что отряду не пришлось совершить всех поочередно предписываемых передвижений от Русе-де-Веде к Крайову и обратно к Текучу. Согласно новому приказанию командующего войсками, который установился на среднем решении, Мало-Валахский отряд, усиленный до 7 бат., 24 пеш. op., 8 эск. и 2 сот.⁴⁹, 11 августа сосредоточился к с. Слатино, выдвинув авангард из 2 бат., 2 эск. и 4 op. к с. Гоняса, в 5 верстах по дороге на Крайово⁵⁰.
Новая цель отряда генерала Бельгарда⁵¹ заключалась в защите пространства между pp. Жио и Ольтой, причем ему разрешалось перейти в Малую Валахию только после удачного дела и подтверждалось, по обыкновению, ни в каком случае не ввязываться в неравный бой. Что же касается атаки укреплений Калафата, если бы они были заняты турками, то атака разрешалась лишь в том исключительном случае, когда калафатские укрепления будут ничтожны и успех обеспечен⁵².
Выделение Мало-Валахского отряда дало повод князю Варшавскому сделать нашему командующему войсками в письме от [122] 15 (27) августа⁵³ целое тактическое нравоучение с обильными ссылками на то, как вообще действовал сам светлейший князь. Впрочем, вся суть поучения сводилась к тому, что фельдмаршал, оправдывая необходимую разброску войск при оборонительном образе действий, чего, собственно, и должен был придерживаться князь Горчаков, ограничивался предостережением его от такой разброски при наступлении. Постоянное ожидание нападения и неопределенность, это естественное последствие пассивной обороны реки на протяжении нескольких сот верст, вызвали' со стороны князя Горчакова следующие полные отчаяния строки⁵⁴: «Если возгорится война, то я буду просить разрешения перейти Дунай и не для того, чтобы предпринять решительные действия — теперь уже очень поздно и ничего не готово для начала осады, но чтобы не оставаться в оборонительном положении, так как нет положения более глупого и более вредного»⁵⁵.

Между тем политический горизонт все более и более омрачался. Известие о непринятии турками венской ноты, вызывающий голос константинопольской прессы⁵⁶ и видимое усиление турок на правом берегу Дуная, а также спешно производимые ими крепостные работы ясно давали чувствовать, что враждебные действия с их стороны не замедлят начаться. Это особенно проявлялось в армии, в княжествах, куда все сведения с того берега Дуная доходили в их первоначальном виде, где близость врага инстинктивно заставляла более правильно чувствовать пульс мира и войны. Войска наши страдали от безрезультатной тяжелой службы по наблюдению за обширным протяжением Дуная, страдали от напряженного ожидания нападения турок без права ответить им тем же; чувство народной гордости их было оскорбляемо рассуждениями иностранной и в особенности константинопольской печати. Воинственный пыл начал с особой силой проявляться среди армии князя Горчакова⁵⁷.
Вполне понятно, что параллельно с этим усиливалось и беспокойство командующего войсками, а равномерно усиливались и предпринимаемые им меры боевых предосторожностей.
14 августа прикрытие квартирного района с фронта было возложено уже на два авангарда, правый — графа Анрепа, с главными силами у с. Копачени, а левый — графа Нирода, с главными силами у с. Фрузанешти⁵⁸. На первый из этих авангардов возлагалась охрана участка от устья р. Веде до с. Гряка, что ниже Журжи, и наблюдение за дорогами от Зимнича и Рущука; на авангард же графа Нирода⁵⁹ возлагалась охрана участка от с. Гряка до г. Браилова и наблюдение за дорогами из Туртукая, Силистрии и Гирсова⁶⁰. Охранную и наблюдательную службу оба эти авангарда [123] несли при помощи трех передовых отрядов (у Ойнаки, Негоешти и Гауноша), постов и разъездов⁶¹.
Но не успели эти распоряжения войти в силу, как князь Горчаков вновь их изменил, назначив начальником правого авангарда, под названием главного, начальника 10-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Соймонова и расширив район его охранения до р. Аржиса; граф же Анреп был назначен инспектором обоих авангардов⁶².
Одновременно с этим князем Горчаковым была отдана подробная диспозиция по передовым войскам⁶³ с указанием, как им действовать при появлении неприятеля на правом берегу Дуная. В случае появления незначительных турецких сил передовые отряды должны были отбросить их; в противном случае — отступать на линию Калагурени, Фрузанешти и Обилешти⁶⁴. 12 сентября князь Горчаков отправил генералу Соймонову новую инструкцию⁶⁵, в которой рекомендовал еще строже соблюдать бдительность и, подробно описывая возможные действия каждого эскадрона и сотни, окончательно запутывал этого генерала, лишая его всякой самостоятельности. Каких-либо существенных изменений в будущий образ действий генерала Соймонова эта инструкция не вводила.
Новые сведения о прибытии к берегам Дуная значительных отрядов албанцев вызвали сосредоточение 13 сентября отряда генерала Соймонова к с. Копачени-Джулиешти⁶⁶, а опасение переправы турок через Дунай против Бухареста и атаки главных сил князя Горчакова заставили его дать новое расположение прикрывающим частям. Предполагалось, что при этом новом расположении попытки неприятеля перейти Дунай против Бухареста могли бы быть с успехом отражаемы и квартирное расположение главных сил было бы более обеспечено⁶⁷. [124]
С этой целью 15 сентября был образован особый передовой отдел войск, вверенный командиру 4-го пехотного корпуса генералу Данненбергу, на которого была возложена охрана Дуная от устья р. Веде до монастыря Корницели (близ озера Мостите) и обеспечение квартирного расположения главных сил.
Всего в распоряжении генерала Данненберга находилось 19 бат., 14 эск., 9 сот., 56 пеш., и 8 кон. op., которые лично князем Горчаковым были распределены следующим образом⁶⁸.
Авангард передового отряда под начальством генерала Соймонова силой в 7 бат., 5 сот. и 24 пеш. op.⁶⁹ у с. Одая (Фратешти), имея казаков у с. Ойнаку с цепью постов по Дунаю, от устья р. Веде до Ойнаку.
Левый отряд, подчиненный за отсутствием графа Нирода начальнику 11-й пехотной дивизии генералу Павлову, силой в 4 бат., 6 эск., 3 сот. и 12 пеш. op.⁷⁰, имея пехоту с артиллерией у Будешти, улан у Фундени и казаков у Негоешти и Ульмени, с постами по Дунаю от Кортыли до монастыря Корницели.
Резерв под непосредственным начальством генерала Данненберга силой в 8 бат., 8 эск., 1 сот., 24 пеш. и 8 кон. op.⁷¹ располагался на тесных квартирах в ее. Броништарах и Сингурени, имея казаков у Гостинари с постами в Пуэни и Гряка.
Влево от отряда генерала Данненберга Дунай по-прежнему наблюдал, от озера Мостище до Браилова, отряд генерала Богушевского, с главными силами в Обилешти, а от Браилова до устья р. Прута — отряд генерала Энгельгарда⁷². Вправо от отряда генерала Данненберга находился у с. Плоска на р. Веде донской казачий № 37 полк подполковника Шапошникова, который охранял Дунай от устья р. Веде до впадения р. Ольты, где он входил в связь с Мало-Валахским отрядом.
В особой инструкции, данной генералу Данненбергу, князь Горчаков выражал уверенность, что при таком расположении наших войск он не ожидает даже частных попыток со стороны турок против Журжи⁷³ и не полагает, чтобы они отважились перейти [125] Дунай в больших силах около Туртукая, Рущука и даже Зимнича. Далее генералу Данненбергу предписывалось отгонять за Дунай малые шайки; в случае же переправы всей турецкой армии действовать двояким образом: атаковать неприятеля с возможно большим числом войск при самом начале переправы и тем уничтожить его покушение, или же, если это будет признано неудобным, сосредоточить свои войска против пункта переправы на выгодной позиции и ожидать на ней прибытия главных сил.
Генералу Энгельгарду был предписан, в случае весьма маловероятной переправы турок на его участке, подобный же образ действий; если же ему пришлось бы начать отступление, то он должен был отходить на Немолосы к Фокшанам с целью прикрытия этого главного склада запасов. В случае наступления турок на Леово⁷⁴ генерал Энгельгард должен был движением в тыл принудить их к отступлению; при действии турок на Рымник или Бузео он от Немолосы угрожал их флангу и принуждал к отступлению за Дунай.
Что касается обороны нижнего Дуная, то генерал Лидере, в предвидении разрыва с Портой, предпринял следующие меры.
На всем пространстве от устья Прута до впадения Дуная в Черное море более доступным участком для нападения турок был участок от Рени до Измаила включительно и Килия, узел нескольких рукавов Дуная, обеспечивавшийся Килийской крепостью. Пространство от Рени до Измаила было разделено озером Ялтух на две не сообщающиеся между собой части.
Оборона участка вправо от озера Ялтух была возложена на отряд генерала Марина силой в 9 бат., 7 сот. и 32 op., из которых 2 бат. 12 op. и 1 сот.⁷⁵ стояли в Рени, 4 бат.⁷⁶, 20 op. и 2 сот. — в окрестностях Сатунова и остальные — при с. Этюли⁷⁷.
Оборона участка влево от озера Ялтуха сводилась к обороне крепости Измаил, занятого 7^¾ бат. и 16 op.⁷⁸. Резервом для этих войск должны были служить 3 бат. и 3 сот.⁷⁹, направленные из Одессы⁸⁰.
Однако в это время особенно беспокоили командующего войсками не центр и тем более не левый фланг; в его мыслях самая страшная гроза надвигалась справа, со стороны Малой Валахии. Нравственное состояние князя Горчакова лучше всего видно из ежедневных записок его начальника штаба, генерал-адъютанта Коцебу. Приведем для иллюстрации некоторые из них⁸¹.
«12 сентября. Злой день. Стирбей сообщил, что Омер-паша намерен нас атаковать со стороны Видина, демонстрируя на других пунктах. Так как мне это показалось возможным, если бы турки думали переправляться через Дунай, то я посоветовал сосредоточить 12-ю дивизию у Бухареста. Вместе с тем, вопреки моему мнению, князь Горчаков собрал по тревоге и другие войска. [126]
Ночью я опять отдавал приказания, вызванные его болезненно возбужденным волнением».
«19 сентября. Впечатление, которое на меня производит Горчаков, печальное; его приказания так запутанны, что его никто не понимает».
«6 октября. Система крайней предосторожности князя Горчакова, доходящая до боязливости, может довести человека до отчаяния, тем более если к этому еще прибавляется нерешительность»⁸².
Такое настроение командующего войсками особенно отражалось на беспокоившем его Мало-Валахском отряде, которому в короткое время пришлось выдержать гораздо больше перемен в своем составе и в своем назначении, чем другим частям армии князя Горчакова.
Командующий войсками еще 14 августа, по получении сведений о стягивании значительных турецких сил к Турно, Рахову и Видину, усилил Мало-Валахский отряд гусарским князя Варшавского полком, конно-легкой № 10 батареей и сотней Донского казачьего № 37 полка⁸³, подчинив его новому начальнику — генералу Фишбаху. Отряд этот должен был передвинуться из Слати-на вниз по Ольте и расположиться у с. Стоенешти⁸⁴, имея целью охранять пространство между pp. Веде и Жио, причем за эту последнюю разрешалось переходить только для окончательного поражения разбитого неприятеля⁸⁵. В остальном инструкция, данная генералу Фишбаху, мало отличалась от наставлений, преподанных прочим начальникам охраняющих частей. Он должен был [127] посылать партии к Крайову для распускания слуха, что город скоро будет занят нашими войсками, которые, в случае разрыва с Турцией, переправятся через Дунай у Рахова; действовать с осторожностью, если турки переправятся и укрепятся на левом берегу Дуная, стараясь выманить их в открытое поле, и отступать на главные силы к Бухаресту в случае переправы турок в значительных силах, примерно тысяч 20—30. Без особого приказания генерал Фишбах никоим образом не должен был переходить Дунай⁸⁶.
3 сентября до князя Горчакова дошли сведения о стягивании значительных отрядов албанцев к Систову, Рахову и Видину, и тотчас же к генералу Фишбаху было отправлено спешное приказание сосредоточиться к с. Комани. Навряд ли вся сопряженная с этим суета и беспокойство отряда оправдывались необходимостью передвижения его в сторону на каких-нибудь 7—8 верст.
13 сентября командующий войсками получил новые сведения о турках. Согласно этим сведениям, Омер-паша направился из Шумлы к Видину, где предполагалось сосредоточение больших турецких сил. Сообщалось также, что всего вероятнее переправу турок следует ожидать около Видина и Рахова, где собираются более значительные силы и где берега Дуная более способствуют переправе⁸⁷.
Это известие вновь вызвало тревогу в нашей главной квартире, отразившуюся на Мало-Валахском отряде. Однако в чем-либо существенном положение этого отряда не изменилось; его приказали сосредоточить у с. Каракул, в 5 верстах от места прежнего расположения. Впрочем, генералу Фишбаху предлагалось «усугубить» надзор за Дунаем и р. Жио, посылать «как можно чаще партии к Крайову, а казачьи до Калафата и распускать слух, что он составляет авангард армии, следующей за ним».
Один из близких свидетелей деятельности штаба князя Горчакова, П. К. Меньков, разбирая в своих записках⁸⁸ работу Мало-Валахского отряда, дает следующую образную характеристику положения генерала Фишбаха, сходную с положением всех остальных частных начальников нашей Дунайской армии.
«На расстоянии 500 верст, без знания местных обстоятельств, по карте, выбираются позиции, приискиваются случайности, в которые может быть поставлен отряд, и предписывается отряду действовать так или иначе... и где в заключение всего говорится: «Я вам ни того не разрешаю, ни этого не запрещаю; действуйте по обстоятельствам, но помните, что, в случае неудачи, вы виноваты!..» Подобного рода приказания — начальника отряда решительного, дельного и смелого — делают трусом и заставляют сомневаться в себе. С начальником бездарным, боящимся ответственности, не умеющим обсудить собственного положения, выходит ряд нескончаемых глупостей. В этом последнем случае находился [128] генерал Фишбах». Он должен был бить турок всеми своими силами поочередно на всех пунктах, у Видина, Рахова и Турно.
1 октября генерал Фишбах получил от князя Горчакова новую инструкцию⁸⁹, являющуюся лучшей иллюстрацией только что приведенной характеристики Менькова.
Главным побуждением к сформированию Мало-Валахского отряда, по словам инструкции, было убеждение князя Горчакова, что турки, не решаясь вторгнуться в Большую Валахию⁹⁰, занятую нашими войсками, предпримут вторжение в Малую Валахию с целью поживиться в этом крае, а затем будут «хвастаться» своими наступательными действиями на нашей стороне Дуная. Поэтому на отряд генерала Фишбаха возлагалась «защита Малой Валахии от частных покушений неприятеля».
Считая невыгодным движение всего отряда Фишбаха к Крайову, командующий войсками рекомендовал постоянные передвижения отряда между pp. Жио и Ольтой с таким расчетом, чтобы, оставаясь в 2—3 переходах от Дуная, не быть от него отрезанным. Главным же средством для противодействия поискам мелких партий противника князь Горчаков считал посылку в разные стороны особого сильного отряда, примерно в 4 эск. и 1 сот. с придачей, если понадобится, и 2 конных орудий.
Князь Горчаков считал, что в случае быстрого перехода турок у Видина или Рахова на левый берег Дуная в числе 25—30 тысяч силы отряда генерала Фишбаха были недостаточны для охраны Малой Валахии, и потому предлагал ему при таких обстоятельствах отступать на главные силы.
«Я решительно не хочу, — писал он, — чтобы войска при начале войны потерпели неудачу где бы то ни было. Лучше дозволить туркам кратковременно занять Малую Валахию, нежели подвергать войска вредному влиянию неудачи при открытии кампании». Наступление отряда за р. Жио, по направлению к Видину, командующий войсками признавал рискованным, так как в случае перехода другого турецкого отряда у Рахова он грозил отрезать генерала Фишбаха от главных сил; зато князь Горчаков благословлял начальника отряда двинуться против турок, если они переправятся у Рахова или Никополя. В довершение окончательного запутывания слабого и нерешительного генерала Фишбаха князь Горчаков в заключение своей инструкции рекомендовал ему «не вдавать себя в обман лживыми слухами или хвастливыми разглашениями турок и не оставлять Малой Валахии без надобности перед незначительными отрядами».
Инструкция, способная сбить с толку и самого решительного генерала. Растерявшийся генерал Фишбах, более всего опасавшийся по смыслу инструкции за Рахово, периодически доносил командующему войсками, что «со стороны Рахова все спокойно»⁹¹. [129]
Не в осуждение князя Михаила Дмитриевича, нравственно страдавшего более, чем кто-либо из чинов его армии, от того ненормального положения, в которое были поставлены наши войска, мы останавливаемся так подробно на обильных инструкциях, даваемых князем Горчаковым частным начальникам. Они во многом зависели от возложенной на наши войска дипломатической задачи, которая шла совершенно вразрез с самыми фундаментальными основами военного дела. Князь Горчаков был поставлен в самое фальшивое положение в этом отношении; его военные дарования были закованы в цепи предвзятой, узкой дипломатической идеи. Вместо того чтобы руководствоваться только боевыми соображениями, имеющими целью встретить или атаковать врага сильной массой, успех чего покрыл бы все мелкие неудачи, он думал только о том, чтобы «всюду показать» свои войска, чтобы всюду «напугать» турок. Самые существенные причины наших неудач на Дунае заключались именно в той невыносимой в военном отношении обстановке, в которую наша армия была поставлена всеми тонкостями петербургской политики.
Инструкцию князя Горчакова генерал Фишбах выполнил следующим образом⁹².
Он выделил два передовых отряда⁹³: правый — флигель-адъютанта полковника князя Васильчикова силой в 4 эск., I сот. и 2 кон. op.⁹⁴ и левый — силой в 2 эск.⁹⁵
Князь Васильчиков должен был направиться через Крайово к с Радовану (в 25 верстах от Крайова, по дороге к Калафату), куда он прибывал 7 октября к вечеру, а левый отряд — к с. Бикетул, против Рахова, куда он также прибывал 7-го числа⁹⁶.
Главные силы отряда направились в Крайово, имея целью успокоить город и уменьшить фанатизм турок быстротой наших передвижений⁹⁷. В занятии Крайова генерал Фишбах видел и стратегическую цель. Оттуда он мог, в случае переправы турок в Рахове, [130] поспеть туда в два перехода и, разбив их, успеть перехватить тот турецкий отряд, который мог наступать от Калафата к Крайову⁹⁸.
Но не успел генерал Фишбах привести в исполнение все свои предположения, как им было получено известие о переправе турок у Калафата⁹⁹.
3 октября их иррегулярные войска пытались, по приказанию Гусейна-паши, занять на Дунае большой остров между Калафатом и Видином, но бежали, заметив на левом берегу наших казаков. В ночь на 4 октября турки в числе 300 человек снова заняли остров, причем к полудню там уже находилось до 2000 человек, которые приступили к укреплению острова. В самом Видине замечались усиленные приготовления к переправе и передвижения войск. 5 октября жители Калафата в беспорядке бежали в степь. Со стороны Рахова по-прежнему было все спокойно¹⁰⁰.
Генерал Фишбах, получив эти сведения, отказался от движения к Крайову, а свернул от Леула к с. Маротани, что лежит на середине пути между Раховом и Крайово¹⁰¹. Отсюда начальник отряда полагал более удобным действовать при одновременной переправе турок у Видина и Рахова, рассчитывая сначала разбить войска, перешедшие Дунай у последнего пункта, а потом встретить наступавшие от Калафата. В случае же движения турок только от Видина генерал Фишбах решил дать им отойти от берега на 1 —2 перехода и потом уже их атаковать.
А между тем, по донесению самого же Фишбаха¹⁰², турки стягивали к Калафату все более и более войск, но не с целью наступления к Крайову, а с целью образования на нашем берегу Дуная хорошего опорного пункта, при помощи которого всегда можно было бы грозить нашему флангу и в нужные минуты отвлекать в этом направлении внимание русской армии.
Предвзятая идея о будущем способе действия турок заставила нас упустить возможность захвата Калифата, который на несколько месяцев сделался самым больным местом для князя Горчакова¹⁰³. Турки, не торопясь, делали на наших глазах свое дело, и надо сознаться, что они приближались к своей цели очень методично: укрепляли остров, соединяли его прочным мостом с Видином, но сам Калафат еще не занимали¹⁰⁴. Между тем генерал Фишбах утешал себя мыслью, что турки верят в нашу переправу в скором будущем через Дунай у Рахова, хотя тут же прибавлял, что число турецких войск в этом пункте значительно уменьшилось¹⁰⁵.

Многочисленными инструкциями и передвижениями частей войск не ограничивались заботы князя Горчакова о своей армии в этот продолжительный подготовительный к военным действиям период. Он решил прийти войскам на помощь [131] составлением также особого руководства для боя против турок¹⁰⁶. И здесь скромный князь Михаил Дмитриевич отодвигал себя на задний план, указывая, что все данные им правила были преподаны и постоянно соблюдаемы князем Варшавским в знаменитых его походах против персов и турок.
Отличительная черта руководства князя Горчакова заключалась в полном забвении наступательных действий, в присущей тому времени шаблонности, в полном пренебрежении рассыпным строем и в желании наметить целый ряд рецептов при отсутствии общих основных идей.
Руководство рекомендовало избегать боя в рассыпном строю даже в местах, пересеченных или покрытых высоким кустарником, заменяя этот строй сомкнутыми застрелыцичьими взводами или ротными колоннами; штуцерных запрещалось высылать в передовые цепи, а рекомендовалось держать соединенно в каждом батальоне или полку и выдвигать вперед в сомкнутом строю вместе с застрелыщичьими взводами; пехоте указывалось строиться для боя в колоннах к атаке, а удобными ротными колоннами руководство совершенно пренебрегало.
Боевой порядок пехоты должен был состоять из двух линий и резерва; для разного количества батальонов в отряде был подготовлен расчет, сколько иметь частей в каждой линии и в резерве, причем вообще резерва не предполагалось делать сильным. Интервалы и дистанции точно определялись шагами. Интервалы между колоннами батальонов были от 150 до 200 шагов. Дистанции второй линии от первой — 200 шагов; расстояние резерва от второй линии — 200, 400 или 600 шагов, в зависимости от его величины.
В артиллерии был установлен особый артиллерийский резерв, в который отчислялось по две батареи от каждой артиллерийской бригады. Батареи боевой части становились в интервалах батальонов полубатарейно; в случае надобности допускалось усиливать их частью артиллерии резерва.
Кавалерия располагалась между второй линией и резервом, а конная артиллерия — при артиллерийском резерве.
Таким образом, в этом боевом порядке замечалось полное отсутствие применения к местности, равномерное распределение сил по фронту, разброска артиллерии, отсутствие возможности для этой последней действовать при переходе пехоты в наступление и сильное пренебрежение к действию огнем даже в оборонительном бою. И во всем этом нет ничего удивительного, так как тактические взгляды двенадцатых годов, санкционированные успехами Паскевича в двадцатых годах, были в полном объеме перенесены на поля сражений пятидесятых годов.
Что касается самого характера боя, рекомендуемого князем Горчаковым, то он исключительно затрагивал оборонительные [132] действия, применял наставление к некоторым частным случаям и основывал свои положения на пренебрежительном отношении к свойствам противника, почерпнутым из опытов давно прошедшего времени.
Прежде чем перейти к описанию военных действий, интересно хоть вкратце проследить отношение главных действующих лиц эпохи к распоряжениям князя Горчакова. Об этом можно судить по обширной его переписке с Петербургом, Варшавой и Николаевом, где в то время находился князь Меншиков.
Большая часть писем из Петербурга затрагивала вопросы будущего хода политических дел и неразрывно связанных с ним военных операций. В них, по обыкновению, выказывался весь рыцарский характер императора Николая, все его миролюбие и верность раз данному обещанию, хотя государь сознавал всю невыгоду принятого положения вещей чисто с военной точки зрения. Проглядывала в этих письмах и замечательная деликатность государя к выбранному военачальнику, боязнь стеснить его самостоятельность каким-либо категорическим приказанием даже по тем распоряжениям князя Горчакова, которых государь не мог не признать ошибочными.
Внимательность императора Николая к князю Горчакову отчасти превзошла даже пользу службы, о чем явствует крайне любопытная переписка между военным министром и начальником штаба армии генерал-адъютантом Коцебу¹⁰⁷.
2 ноября князь Долгоруков совершенно секретно сообщал, по высочайшему повелению, генералу Коцебу, что до государя дошли сведения о печальном состоянии здоровья князя Горчакова. «Говорят, что он слаб, подвержен очень частым припадкам лихорадки, и что неожиданные, большей частью маловажные обстоятельства приводят его в такое волнение, что даже сон его не может успокоить». Поэтому князь Долгоруков взывал к чувству долга генерала Коцебу и именем государя требовал правдивого ответа, действительно ли состояние Горчакова так плохо, что он не может перенести тяжелого бремени, сопряженного с многочисленными обязанностями главы действующей армии.
Генерал Коцебу письмом от 12 ноября уведомил военного министра, что слухи о печальном состоянии здоровья князя Горчакова справедливы, но что он приписывает это скорее нервам, а не [133] лихорадке. Удостоверяя физическую слабость командующего войсками и полную его неспособность к перенесению в зимнее время бивачной жизни, начальник штаба, однако, успокаивал военного министра тем, что бодрость духа и рвение к службе князя Горчакова берут верх над его физической немощью¹⁰⁸.
Уклончивый, но достаточно ясный ответ генерала Коцебу не повлек, однако, за собой смещения князя Горчакова, которого мы видим до конца кампании во главе армии первоначально на Дунае, а потом и в Крыму.
Государь в своих письмах успокаивал¹⁰⁹ расходившиеся от постоянного ожидания наступления турок нервы командующего войсками, предвидя, со своей стороны, наступательные действия противника скорее на Кавказе; он более спокойно смотрел на возможность мелких набегов из-за Дуная, находя, что «предупредить их трудно, отбивать же довольно легко, но из-за этого одного выходить из принятого плана было бы лишиться всех его больших выгод». Государь, все еще надеясь на мирный исход кризиса, полагал, что турецкая армия, простояв всю зиму в сборе, придет в расстройство, и поэтому до весны он решил Дуная не переходить. «А что будет с правительством их через зиму, — писал государь, — при постоянной стоянке союзного флота, еще мудренее определить. Не думаю, чтобы это послужило к укреплению власти султана, и, вероятно, власть его окончательно рушится под этими разными влияниями». К тому же государь считал князя Горчакова слабым к ведению кампании за Дунаем, а посылать туда новые войска, «при неистовом состоянии революционной партии в Англии и Франции и даже в Германии, требующей нашей готовности по всей западной границе»¹¹⁰, считал невозможным. Впрочем, император Николай допускал один лишь случай, который мог его заставить перейти Дунай до весны, а именно оказание помощи восставшим христианам, если бы таковое восстание случилось, «но тогда только, когда восстание примет такой размер, что туркам не устоять». Относительно принятого князем Горчаковым распределения войск Николай Павлович выражал свое желание, чтобы командующий войсками не разбрасывался чрезмерно, а держал под рукой весь 4-й корпус, имея на нижнем Дунае, по возможности, сосредоточенной 15-ю дивизию.
«Итак, — заканчивал государь свою переписку за этот период, — вся выгода наша ожидать¹¹¹,упираясь на время года, затрудняющее всякое враждебное против нас покушение, кроме набегов. Но осторожность необходима. У тебя ничего важного случиться не может при принятых мерах»¹¹².
Князь Варшавский вел за это время переписку с государем и с князем Горчаковым, письма к которому отличались несколько покровительственным и снисходительным тоном. [134]
Светлейшего князя более всего заботили наши будущие военные операции, и в особенности подготовка театра военных действий в интендантском отношении. Надо отдать полную справедливость, что этот последний вопрос он разбирал с редкой любовью и знанием дела.
Паскевич, как было уже сказано выше, придавал большое значение занятию нами княжеств, которое позволяло выиграть время, необходимое «для верного достижения целей сей войны»¹¹³. Но он был против перехода нами Дуная и вообще против начала неприязненных действий с нашей стороны. «Если же турки, — писал фельдмаршал, — перешли бы на левый берег, то, без сомнения, их следует отбросить, но и тогда еще подумать, идти ли вперед или остановиться, ибо едва ли мы будем готовы для перехода за Балканы. Разумеется, если бы удалось разбить и разогнать их армию так, чтобы все пространство перед нами очистилось, — тогда, конечно, пользоваться обстоятельствами и идти вперед. Но это может быть почитаемо только счастливым случаем, который упускать не должно, но на который рассчитывать не следует, тем более что есть средство к успеху вернее».
Это средство князь Варшавский видел в заблаговременном заготовлении в Одессе запасного магазина со всеми родами припасов для довольствия армии в будущем после перехода ее через Балканы, так как фельдмаршал по опыту предшествовавших войн свидетельствовал, что «все наши потери и убыль в людях происходили не от неприятеля, но от недостатков всякого рода в голодном крае».
Заготовленные, таким образом, запасы должны были по мере движения наших войск перевозиться морем, а если оно будет занято флотами западных держав, то подыматься на судах вверх по Дунаю и потом следовать на Варну гужом.
Одновременно с этим Паскевич писал и князю Горчакову¹¹⁴, рекомендуя ему не расходовать в княжествах своих запасов, разместить войска так, чтобы они могли жизнь на средства страны и «не довольствоваться лишь хлебом насущным, а употребить все удобное время для составления сколь можно значительнейших запасных магазинов в нескольких пунктах над Дунаем».
Что касается распределения войск в княжествах, то князь Варшавский в письмах к государю придерживался несколько иного мнения, чем в переписке с князем Горчаковым. Во-первых, он несочувственно относился к занятию Малой Валахии, вполне законно находя, что мы не в состоянии защитить христиан на всем обширном протяжении княжеств, и указывал, что в эту ошибку мы всегда впадали, «начиная от Миниха и Румянцева до Каменского». В письме же к Горчакову¹¹⁵ Паскевич, наоборот, предупреждал его беречься со стороны Малой Валахии. «Неприятно будет, [135] если турки, прорвавшись с той стороны, обойдут ваш фланг, будут угрожать тылу и станут грабить около Бухареста».
Отказ Порты от принятия венской ноты возбудил понятное в России негодование. Негодовал и князь Варшавский. Война с Турцией сделалась неизбежной, и Паскевич уведомлял государя, что «мы можем ожидать спокойно последствий. На европейской границе мы, кажется, уже готовы; на азиатской же немудрено увеличить наши средства»¹¹⁶.
Во всеподданнейшей записке, поданной государю в Варшаве 11 сентября¹¹⁷, фельдмаршал разбирал возможные против турок действия. В случае борьбы с одной Турцией князь Варшавский вновь обращался к мысли о десанте в Босфоре; при занятии же флотами западных держав Черного моря он считал десант невозможным и единственное средство видел в действиях на сухом пути.
Успех этих действий, по мнению фельдмаршала, зависел от надлежащего обеспечения продовольствием и от увеличения собственных сил вооружением христианских племен Турции. Паскевич, развив известную уже мысль о заготовлении разного рода запасов, переходил в своей записке к сравнительно новой идее вооружения христианских племен Турции. Он подробно останавливался на организации этих вооруженных элементов и выражал уверенность, что наша армия, углубляясь внутрь Балканского полуострова, увеличится таким способом 30—40 тысячами «людей отчаянных, хороших стрелков, знающих местность и тамошний образ войны». [136]
Жестоко ошибался князь Варшавский в этом своем предположении: нельзя было в несколько месяцев раздуть смелую искру борьбы за свободу в народе, который в продолжение многих веков был лишен всякой духовной жизни. Да, наконец, способ вооруженной борьбы против законной власти был так противен всем убеждениям императора Николая, что он решил прибегнуть к нему лишь в том случае, когда признает необходимость полного уничтожения Оттоманской империи.
Фельдмаршал, обращаясь к характеру ведения войны за Дунаем, который он предполагал возможным по климатическим условиям перейти только в конце февраля или в начале марта¹¹⁸, рекомендовал быстрое движение с осадной артиллерией к Варне, немедленное заложение траншей и открытие огня, так как «по опыту известно, что ничто так не страшит неприятеля, как скорое открытие работ и безостановочное движение их вперед, по правилам инженерного искусства». Князь Варшавский рекомендовал при встрече с турецкой армией разбить ее и воспользоваться нашим успехом; если бы турки уклонились от боя, то не преследовать их далеко, а постоянно иметь целью Варну. Разбирая разные могущие встретиться при осаде этой крепости случаи, фельдмаршал рекомендовал целый ряд решительных действий, примером которых выставлял поведение Наполеона под Мантуей и свое собственное в Аббас-Абаде. Паскевич, считая турецкую армию еще «не вышедшей из младенчества», весьма радужно смотрел на наше положение после взятия Варны, «очень полагаясь на ополчения турецких христиан». Эта последняя мысль так беспокоила престарелого фельдмаршала, что через некоторое время он вновь обратился к государю¹¹⁹, рекомендуя на этот раз воспользоваться подготовлявшимся восстанием греков.
Приведенный выше, полный жизни и здравого военного взгляда, план князя Варшавского особенно интересен при сравнении с собственными его действиями под Силистрией, имевшими место всего лишь несколько месяцев спустя после изложенных им мыслей.
Но не прошло и двух недель со времени этих наступательных порывов князя Варшавского, как взгляд его относительно наших будущих действий существенно изменился.
Фельдмаршал, узнав о проходе Дарданелл несколькими французскими и английскими кораблями, 24 сентября вошел с новой всеподданнейшей запиской¹²⁰, в которой рекомендовал на европейском театре войны строго оборонительный образ действий. «Наше положение, — писал он, — слишком хорошо для того, чтобы спешить выйти из него, начав военные действия первыми, и тем поставить против себя, кроме Турции, еще сильнейшие державы Западной Европы. Время за нас, и мы имеем в руках, оставаясь в княжествах, еще другие сильнейшие способы без военных [137] действий угрожать Турецкой империи». Оставалось только решить, как нам действовать, если турки сами начнут войну, и в этом отношении фельдмаршал разбирал способы противодействия им на Дунае, в Азиатской Турции и на Черном море.
Князь Варшавский рекомендовал разбить турок при переходе их через Дунай наголову, но и после этого еще подумать¹²¹, не полезнее ли нам продолжать оставаться в оборонительном состоянии, «прогоняя их каждый раз, но самим не заходить далее». Автор записки категорически высказывался за такой способ действий, по опыту уверенный в том, что, ежели бы мы дошли даже до Адрианополя, то «Европа не допустит нас воспользоваться нашими завоеваниями». В оборонительных же действиях фельдмаршал видел большие выгоды. «Мы не поссоримся с Европой, не остановим торговли, не помешаем дипломатическим сношениям, которые в результате могут быть нам выгодны. Такое положение дел будет, конечно, новое и странное: две державы в войне, а союзники, поддерживая разные стороны, остаются в мире с противной стороной. Но почему же не так? Никто ныне в Европе войны не хочет, а наше положение делается между тем день ото дня лучше... Что же касается турок, то ни для одной державы нет выгоды объяснять им сие небывалое положение дел, ибо ни одна держава войны не желает, даже Англия, вероятно, скоро должна стараться о мире».
Но князь Варшавский, восхваляя выгодные для нас стороны обороны, вновь обращался к тому, «более страшному для Турецкой империи оружию», которое имеется в наших руках и «успеху которого не может воспрепятствовать ни одно государство в Европе». Автор подразумевал влияние наше на христианские племена Турции.
Зная отвращение императора Николая ко всему, имеющему связь с революцией, автор записки старался придать этому делу иную окраску. «Меру сию нельзя, — писал Паскевич, — мне кажется, смешивать со средствами революционными. Мы не возмущаем подданных против своего государя, но если христиане, подданные султана, захотят свергнуть с себя иго мусульман, когда мы с ними в войне, то нельзя без несправедливости отказать им в помощи». Вслед за этим следовало подробное развитие автором своей мысли об организации вооружаемых христиан при помощи кадров молдово-валахских войск, истинное значение которых было выяснено выше.
Князь Горчаков также затрагивал в это время вопрос о поднятии христианских народностей¹²², хотя, однако, как человек, ближе стоявший к делу, он менее радужно смотрел на способность балканских племен энергично откликнуться на призыв России. Замечательно, что император Николай, читавший письмо князя [138] Горчакова некоторое время спустя после приведенных выше записок князя Варшавского, сделал на нем пометки, которые уже не отвергали предлагаемых средств.
Что касается действий на Черном море, то князь Варшавский, сознавая вероятность входа в это море флотов западных держав, вполне основательно полагал, что мы должны будем и там обратиться к обороне.
Совершенно иного мнения он был относительно ведения войны на кавказском театре. Здесь фельдмаршал рекомендовал наступательный образ действий, указывая на необходимость быстрого взятия Карса, Ардагана, а может быть, и Баязета.
Война на Кавказе, совершенно не завися от событий на европейском театре, могла составлять «отдельную кампанию, хотя бы на Дунае и не было военных действий».
Подлинную записку князя Варшавского государь приказал препроводить князю Горчакову «для его сведения, но не с тем, чтобы принять ее в руководство для предстоящих ему действий»¹²³.
Таким образом, мысли императора Николая и его «отца-командира» относительно ближайшего плана кампании против турок были почти одинаковы. Пребывание государя в это время в Варшаве, частые личные свидания его с князем Паскевичем и, наконец, сличение дат вышеприведенных писем и записок достаточно точно удостоверяют, кто был автором мыслей, легших в основу нашего плана войны с турками.
Переписка между князем Горчаковым и князем Меншиковым преимущественно касалась Дунайской флотилии и той помощи, которую князь Михаил Дмитриевич ожидал от морского ведомства на случай могущей быть переправы через Дунай. Не представляя ничего существенного, переписка эта, однако, интересна в смысле характеристики двух главных деятелей Восточной войны и их взаимных отношений.
Вопрос о подготовке к переправе через Дунай, очевидно, должен был беспокоить командующего войсками уже в то время. Желание обеспечить свою переправу возможно широко в материальном отношении вполне естественно заставило князя Горчакова заблаговременно озаботиться о заготовлении мостов и плавучих средств; при недостатке и того и другого на месте не менее естественно было обращение к средствам обширного Николаевского адмиралтейства, в котором в течение лета производились «практические испытания»¹²⁴ постройки плавучих на мелких судах мостов. Просьба оказать помощь в якорях, канатах и прочих принадлежностях для постройки мостов встретила резкую отповедь со стороны князя Меншикова. «Моряки не в состоянии вас снабдить якорями, — писал князь Александр Сергеевич¹²⁵, — и тем множеством канатов, которые требует Бухмейер¹²⁶. [139]
Претензии невежды-инженера превосходят дозволенное: каким образом требовать в Николаеве колотушку для вбивания кольев, когда начальник инженеров в Измаиле должен их иметь более чем нужно»¹²⁷. Еще более резко князь Меншиков выражался в письме к военному министру¹²⁸, в котором называл Бухмейера «пожирателем канатов»¹²⁹ и просил отклонить ходатайство князя Горчакова, не ссоря их между собой.
«Характер пожирателя, — отвечал князь Долгоруков¹³⁰, — отличает нашего командующего Дунайской армией во многих вещах. Вы не можете себе представить то количество муки, пороха и госпитальных принадлежностей, которое он от меня требует. Что хотите вы? Я понимаю желание обеспечить себя против всяких случайностей и извиняю его от всего сердца. Но, что приятно в князе Горчакове, это то, что он, не сердясь, вникает в те мотивы, которые ему противопоставляют»¹³¹.
Не был князь Горчаков удовлетворен и в остальных обращенных к князю Меншикову просьбах¹³², но тем не менее он с полным добродушием всегда готов был уступить князю Александру Сергеевичу первое место.
Получив уведомление о непринятии государем поправок к венской ноте и увидав, таким образом, неизбежность войны, князь Михаил Дмитриевич приветствовал своего старого товарища юности следующими словами¹³³:
«Я думаю, что вы и я должны будем уничтожить это низкое вмешательство Европы. Не оставьте меня вашей помощью, и если мы на будущий год встретимся в Бургасе или около Босфора, то я кинусь в огонь и воду, как только вы того потребуете. Я серьезно верю, что вы предназначены сыграть роль Rico Dandolo. Берегите себя для этой роли!»¹³⁴.
Поистине тяжело было положение преданного всем своим существом долгу службы доброго и нерешительного князя Михаила Дмитриевича, окруженного требовательностью князя Варшавского по заготовлению запасов, эгоизмом князя Меншикова и легкостью князя Долгорукова. [140]
Рыцарски отплатил он год спустя князю Александру Сергеевичу, отнимая от себя все необходимое и снабжая бедствовавшего под Севастополем командовавшего войсками, в Крыму расположенными!

Между тем вопрос о войне и мире был разрушен турками. 27 сентября князь Горчаков получил от главнокомандующего турецкой армии Омера-паши письмо с предложением очистить в продолжение двух недель княжества, грозя, в противном случае открытием военных действий.
В то же время было получено сообщение нашего венского посольства, что, несмотря на это, Омеру-паше послано приказание не переправляться через Дунай, а лишь ограничиться его обороной¹³⁵. После продолжительных колебаний князь Горчаков ответил турецкому главнокомандующему, что он не имеет полномочий рассуждать о мире и войне, а также об очищении княжеств.
Нападение турок ожидалось ежеминутно, и кипучая деятельность главной квартиры еще более увеличилась. «Князь Горчаков начинает суетиться», — записал Коцебу 28 сентября¹³⁶. «Князь Горчаков очень суетится, — записал он на другой день, — из-за чего сделано много бесполезных распоряжений, изнуряющих войска».
И действительно, хотя командующий войсками очень спокойно сообщал в Петербурге¹³⁷, что он не ожидает переправы Омера-паши с большей частью его армии, а лишь частные попытки иррегулярными войсками на всех возможных для переправы пунктах, но, однако, вместе с этим дал своим прикрывающим частям такую инструкцию в форме предписания, которая лишала их всякой возможности действовать сообразно с обстоятельствами и была способна сбить с толку самых решительных начальников.
«По имеющимся известиям, — сообщал князь Горчаков генералу Данненбергу¹³⁸, — и вообще, по всем вероятностям, нельзя полагать, чтобы турки перешли Дунай в значительных силах у Туртукая, Журжи или Систова. Но, однако ж, в сем последнем пункте можно ожидать переправы с несколько большими силами, нежели на прочих двух.
Если турки переправятся при Журже или около Журжи, то ген.-лейт. Соймонову с вверенным ему авангардом надлежит вступить в бой; от вашего высокопревосходительства же будет зависеть, в случае надобности, дать ему нужное подкрепление и, если признаете за полезное, принять непосредственное командование войсками, вошедшими тут в дело.
Если же переправа совершена будет турками у Туртукая, то посты донского № 34 полка и резерв оного, при Ольтенице находящийся, должны прогонять неприятеля, если перейдут только [141] ничтожные шайки; в противном же случае, казаки должны отступать на отряд, при Будештах расположенный; сей же последний должен действовать тогда по указаниям вашего высокопревосходительства сообразно обстоятельствам.
Что касается Систова, то хотя нельзя ожидать оттуда весьма больших сил, но, однако ж, скорее можно предполагать, что при сем пункте перейдут примерно от 5 до 6 тыс. человек. Во всяком случае ген.-лейт. Соймонову было бы невыгодно двинуться против неприятеля в сем направлении, так как при таковом движении Журжа осталась бы обнаженной от войск.
Поэтому, если турки переправятся при Систове, то ген.-лейт. Соймонову немедленно надлежит послать два дивизиона гусар с достаточным числом казаков для наблюдения за неприятелем.
Если турки переправятся только незначительными шайками, то отряд этот должен прогнать их. Но если переправившийся неприятель будет так силен, что нельзя без риска атаковать оный, то помянутому отряду следует ограничиться наблюдением за неприятелем, не вдаваясь в бой, и если он будет идти вперед, то отступать перед ним, оставаясь в таком от него расстоянии, чтобы не быть смятым, притом доносить сколь можно чаще о силе неприятеля и о направлении его, если пойдет вперед, как мне, так и ген.-лейт. Соймонову.
Если из Зимницы турки направятся на Журжу, то ген.-лейт. Соймонову дать им там сражение, а ваше высокопревосходительство должны подкреплять его сообразно сказанному выше.
Но если турки пойдут в другом каком-либо направлении или останутся у Систова, то ген.-лейт. Соймонову не следует предпринимать наступательного движения вперед до моего приказания, ибо в таком случае указано будет мной общее, соображенное с обстоятельствами, движение достаточных сил для верного успеха, о каковом движении вам будет сообщено своевременно».
При этом войскам было приказано соблюдать везде самую бдительную осторожность, отнюдь не переходить Дунай и не начинать военных действий без нападения со стороны турок, «дабы не давать туркам повода впоследствии обвинять нас в начатии войны».
Данненберг в отношении левого авангарда, генерала Павлова, облек это предписание в более краткую форму: «Если бы турки вздумали переправиться на наш берег, то не завязывать с ними дела, а только не пускать их дальше»¹³⁹.
«Такое категорическое приказание, — пишет Алабин, — возмущало генерала Павлова... Как исполнить такое приказание, говорил Павлов: не завязывать дела и не пускать дальше?! Но разве возможно удержать неприятеля при таких условиях? Да к тому же, дальше какого места не пускать его: дальше Дуная, на берегу [142] которого стоят наши казаки, или дальше Будешти, где наши главные силы?»
В то же время князь Горчаков сделал распоряжение об усилении левого авангарда и о приближении передовых частей к угрожаемым пунктам.
Таким образом, для усиления журжинского отряда к Фратешти (Одая)¹⁴⁰ были направлены 8 эск. и 8 кон. op.¹⁴¹ Авангард генерала Павлова был усилен остальными тремя полками его дивизии с артиллерией, которые перешли из Мавгурени и Колибаша и совместно с Ольвиопольским уланским полком расположились в Добрени, Будешти и промежуточных деревнях, пододвинув три сотни донского казачьего № 34 полка из Негоешти к Ольтенице.
Приказание держать главные силы левого авангарда в Будешти, около которого не было какой-либо позиции, заставило генерала Павлова хорошо ознакомленного с местностью, войти к генералу Данненбергу с представлением недостатков такого расположения и с указанием на более выгодные и близкие к Дунаю позиции у Негоешти и в особенности между с. Митрени и Ольтеницей. Генерал Данненберг приказал ожидать своих личных распоряжений, так как он предполагал немедленно прибыть к отряду генерала Павлова, в случае наступления на него турок¹⁴². Это распоряжение осталось не без влияния на печальный исход Ольтеницкого сражения.
Только что были приведены в исполнение сделанные князем Горчаковым распоряжения, как вновь явился повод к сильному [143] беспокойству. Турки заняли остров против Калафата, и вместе с этим до главной квартиры дошло сведение о намерении Омера-паши сделать одновременную попытку переправы через Дунай незначительными силами на обеих оконечностях нашей растянутой линии у Видина и Гирсова, чтобы, отвлекая в этих направлениях наше внимание, переправиться с главными силами у Рущука, Тур-тукая или Силистрии и двинуться к Бухаресту¹⁴³.
Эти сведения вызвали немедленное распоряжение о сформировании в Слободзее особого отряда силой в 6 бат., 7 эск., 12 пеш. и 8 кон. op., который поручался начальствованию графа Анрепа. В состав его вошли части авангарда Павлова и отряда Богушевского, что значительно ослабляло оборону Дуная со стороны Туртукая¹⁴⁴.
Едва войска успели тронуться со своих мест, как в главной квартире было получено известие о переправе турок у Ольтеницы. Хотя в действительности произошло простое нападение турок на один из наших пикетов, но князь Горчаков отменил сосредоточение отряда в Слободзее¹⁴⁵.
Одновременно с рядом изложенных мер командующий войсками решил продвинуть часть флотилии от Измаила вверх по Дунаю, к Галацу и Браилову. При этом князь Горчаков имел целью овладение Дунаем от Рени до Гирсова, обеспечение городов Рени, Галаца и Браилова от покушений турок и держание под рукой части флотилии на случай нашей переправы через Дунай¹⁴⁶.
Означенное передвижение флотилия должна была совершить в составе 2 пароходов («Прут» и «Ординарец») и 8 канонерских лодок¹⁴⁷ под начальством командира 2-го батальона гребной флотилии капитана 2-го ранга Варпаховского 11 октября, т. е. в конечный срок, назначенный Омером-пашой для очищения нами княжеств. Во время своего движения флотилии приходилось проходить мимо исправленных и вооруженных турками укреплений крепости Исакчи, что надлежало, по приказанию князя Горчакова, совершить ночью, не стесняясь при надобности вступить и в бой. Но командир отряда и все офицеры просили разрешения совершить этот переход днем¹⁴⁸, что кроме личного мужества вызывалось желанием сохранить в случае боя наибольший порядок.
Генерал Лидере¹⁴⁹, разрешив Варпаховскому двинуться днем, вывел ночью из Сатунова 3-й батальон Житомирского егерского полка и 4 орудия и поставил их в камышах против Исакчи для поддержки флотилии, если бы это случайно понадобилось.
Пароходы, расположив вдоль своих бортов канонерские лодки для защиты машин от выстрелов и взяв по одной лодке на буксиры¹⁵⁰, снялись в 5 часов утра 11 октября с якоря, имея впереди пароход «Прут» с начальником отряда, и пошли вверх против течения со скоростью два с половиной узла.[144]

Схема №8. План р. Дуная от Измаила до Ренни

[145] В половине девятого утра флотилия подошла к Исакче. Турки открыли огонь ядрами, бомбами и картечью по обоим пароходам¹⁵¹. От попавшего снаряда на «Ординарце» начался пожар, скоро, впрочем, потушенный.
После шестого турецкого выстрела капитан Варпаховский сигналом приказал начать бой. Команды приветствовали этот сигнал радостным криком «ура». Находившийся у Сатунова генерал Лидере приказал открыть огонь по туркам из 4 полевых орудий, чем первоначально и отвлек их внимание от нашей флотилии.
Вслед за сигналом Варпаховского при продолжавшихся криках «ура» был открыт батальный огонь из всех орудий канонерских лодок, имевших возможность действовать. Стреляли гранатами, ядрами и картечью по укреплениям, на которых нам удалось сбить несколько орудий, по городу и по турецкому лагерю, расположенному на скате горы. Турки же направляли свой огонь преимущественно с целью повредить машины пароходов. Одной из первых жертв сделался капитан Варпаховский, сраженный ядром в то время, когда он распоряжался боем, стоя впереди кожуха на пароходе «Прут».
К 10 часам утра отряд вышел из-под выстрелов турецких батарей, произведя охвативший весь город пожар в Исакче и истребив турецкий лагерь, из которого толпами бежали войска. Наши пароходы получили много пробоин, не помешавших им, однако, совершать дальнейшее плавание. Кроме капитана Варпаховского мы потеряли убитыми 6 и ранеными 45 нижних чинов¹⁵². У турок был уничтожен лагерь, пострадал город (сгорело 30 домов) и выбыло из строя 1 шт.-оф., 3 об.-оф. и 156 нижн, чинов¹⁵³.
Раздался, наконец, с таким нетерпением ожидавшийся нашими войсками первый выстрел на Дунае¹⁵⁴. Впечатление было общее и громадное¹⁵⁵. Войска давно сгорали желанием выйти из того выжидательного и томительного состояния, сопряженного с тяжелой сторожевой службой, в котором они пребывали уже три месяца. Государь наградил молодецкий, состоявший на две трети из рядовых Модлинского полка, экипаж 12 знаками отличия военного ордена и приказал выдать по 1 рублю на человека¹⁵⁶.
Князь Горчаков был очень доволен приходом флотилии к Галацу и Браилову; он рассчитывал при ее помощи не допускать неприятеля возводить батареи по берегу Дуная, между Мачиным и Рени, усилить средства к обороне Галаца, Браилова и Рени и крейсировать по Дунаю¹⁵⁷. Пароход «Прут» немедленно был послан в такое крейсерство вверх по Дунаю, дошел до Гирсова и благополучно вернулся в Браилов.
«Он мне сослужил огромную службу, дойдя до Гирсова, — делился князь Горчаков своей радостью с князем Меншиковым¹⁵⁸, — турки будут смотреть теперь в оба глаза, прежде чем переходить [146] реку в этом месте, зная, что я могу при помощи военных судов атаковать их с тыла через Браиловский рукав».

Схема № 9. Построение канонерских лодок

Одновременно с этим командующий войсками приказал прекратить движение по Дунаю торговых судов под флагами всех наций и собрать в озера или устья рек все лодки и перевозочные материалы на пространстве Дуная, наблюдаемом нашими войсками, и там их задерживать.
В то же время князь Горчаков сделал распоряжение об усилении передовых частей¹⁵⁹. Селенгинский пехотный полк с двумя батареями¹⁶⁰ должен был перейти из Добрени в Будешти, а 1-я бригада 12-й пехотной дивизии, 4-й стрелковый батальон и две батареи 12-й артиллерийской бригады¹⁶¹ — занять тесные квартиры в окрестностях Бухареста, имея сборным пунктом Крецешти, движение с которого разрешалось не иначе как по особому приказанию. Бугскому уланскому полку расположиться между р. Аржисом и с. Клежаны, а резерву аванпостов отряда генерала Богу-шевского¹⁶² перейти из Гауноши в Чокул.
Все эти изменения должны были быть приведены в исполнение к 16 октября.
В Измаиле же ушедшие оттуда пароходы были заменены присланными князем Меншиковым пароходами «Сулин» и «Метеор».
Что касается охраны пространства левого берега Дуная от Браилова до устья Прута и охраны поднятой по Дунаю флотилии, то генералом Лидерсом были сделаны следующие распоряжения: до замерзания Дуная лодки и пароходы были распределены по городам Браилову, Галацу и Рени, а для крейсерства был назначен пароход «Прут», как имеющий орудия большого калибра и лучший ход. На зимовку флотилию предполагалось сосредоточить в небольшой бухте выше города Галаца и в устье р. Прута, причем оба эти пункта предполагалось усилить укреплениями.
Для лучшей обороны левого берега Дуная были намечены следующие укрепления: а) редуты для пехоты с артиллерией у г. Браилова, против Мачинского рукава, и у г. Галаца; б) мостовое укрепление для защиты переправы через Прут со стороны Молдавии и в) баррикады в Браилове и Галаце¹⁶³.
Привезенное в Петербург известие о деле при Исакче вызвало манифест 20 октября о войне с Турцией. [147]
«Тщетно даже главные Европейские державы, — гласил манифест, — старались своими увещаниями поколебать закоснелое упорство турецкого правительства. На миролюбивые усилия Европы, на наше долготерпение оно ответствовало объявлением войны и прокламацией, исполненной изветов против России. Наконец, приняв мятежников всех стран в ряды своих войск, Порта открыла уже военные действия на Дунае.
Россия вызвана на брань: ей остается, возложив упование на Бога, прибегнуть к силе оружия, дабы принудить Порту к соблюдению трактатов и к удовлетворению за те оскорбления, коими отвечала она на самые умеренные наши требования и на законную заботливость нашу о защите на Востоке православной веры, исповедуемой и народом русским.
Мы твердо убеждены, что наши верноподданные соединят с нами теплые мольбы к Всевышнему, да благословит Десница Его оружие, поднятое нами за святое и правое дело, находившее всегда ревностных поборников в наших благочестивых предках. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки»¹⁶⁴.
Радостью откликнулись на этот манифест и на Дунае, и на волнах Черного моря, и на далеком Кавказе, где непосредственные защитники чести России были поставлены в фальшивое положение и с горьким чувством видели безнаказанную продолжительную подготовку турок к войне. Верили, что манифест окончательно развяжет руки главнокомандующему, что начнутся наконец решительные действия против векового врага за дело, близкое сердцу русскому¹⁶⁵.
«Подлинно, это может быть брань библейская, — сказал митрополит Филарет по прочтении манифеста, — брань народа Божия с язычниками, только если бы мы менее заразились языческими обычаями Запада». Но великий старец еще с 1850 года сильно восставал против нашего чрезмерного самовосхваления и еще тогда писал, что «в наше время мы много хвалимся и не довольно каемся»¹⁶⁶; он вновь обратил на это внимание и при объявлении войны. «Не нравится мне, — писал он лаврскому наместнику Антонию, — что в первом донесении о начатии войны князь Воронцов сравнивает ее с войной 1812 года».
В самом сердце России, в Москве, и в провинции манифест вызвал большой подъем духа. Целая масса пожертвований деньгами, людьми и продовольствием обильной рекой полилась от всех сословий русского народа с разных концов нашего обширного отечества, и в особенности из коренных русских губерний. Радушный прием проходивших войск, обеспечение оставшихся семей офицеров и нижних чинов — все это было откликом на призыв императора Николая. Многочисленные произведения в стихах и прозе были посвящены свершившемуся событию, и в большинстве [148] из них проглядывало то горькое чувство от напрасных изветов западной печати, которое долго таилось в глуши русской провинции и радо было наконец вырваться наружу в боевых кликах современных поэтов¹⁶⁷.
«Многие говорят, — записал сенатор Лебедев в своих записках¹⁶⁸, — что поездка государя в Москву есть начало крестового похода».
В Западной Европе манифест вызвал много превратных толкований, о которых будет сказано в своем месте.
Что касается Турции, то ее беспечность в военном отношении простиралась только до разрыва с нами дипломатических сношений. Одновременно же со сосредоточением армии князя Горчакова на р. Прут оттоманское правительство решило, отчасти по собственной инициативе, отчасти же под давлением своих западных покровителей, принять деятельные меры к укреплению двух оборонительных линий, составляющих оплот империи с севера, т. е. линий Дуная и Балкан, а также к деятельному укомплектованию и усилению армии.
Особое внимание было обращено на те пункты по Дунаю, которые имели значение в предшествовавшие кампании, и турки немедленно приступили к укреплению Тульчи, Исакчи, Мачина, Гирсова, Силистрии, Туртукая и Рущука. К сентябрю линия Дуная была, таким образом, уже значительно усилена. [149]
В Тульче исправили старую крепость и построили шесть батарей сильной профили для обстреливания самой реки и мыса Чатал. У Исакчи особое внимание было обращено на укрепление пространства против Сатуновской плотины, для чего построили десять батарей и редут. В Мачине на месте старой крепости возвели укрепление временной профили и вдоль берега рукава построили ряд батарей, соединенных ложементами для стрелков. У Гирсова был приведен в оборонительное состояние старый замок и на высотах, командующих городом, было построено три батареи, соединенные между собой ложементами для стрелков; кроме того, к северу от города был возведен ряд батарей, образовавших сильно укрепленную позицию с несколькими опорными пунктами. Силистрия, Туртукай, Рущук, Систово, Никополь, Рахов и Видин были приведены в оборонительное положение как исправлением старых верков, так и постройкой новых укреплений, преимущественно на тех местах, где нами велись осадные работы в предшествовавшие кампании.
В отношении защиты Балкан было обращено особое внимание на укрепление Варны, Правод, Шумлы и проходов Габровского, Чаловыковского и Доброльского.
В течение зимних месяцев оттоманское правительство, обеспокоенное, по всей вероятности, увеличением численности наших войск в Малой Валахии, обратило внимание на приведение в оборонительное состояние городов и крепостей в Сербии и по соседству с этой страной.
Были приняты также меры к сосредоточению возможно больших сил на берегах Дуная и вообще в Болгарии. Туда были направлены войска из Румелии, Албании и Боснии, были призваны редифы и объявлен набор со всего магометанского населения Турции.
Кроме того, начался деятельный сбор башибузуков и были потребованы контингенты из Египта и Триполи.
Вследствие всех этих мер силы Омера-паши возросли к середине июня до 58 тысяч человек, из которых 40 тысяч были распределены по течению Дуная от Тульчи до Видина.
В начале октября прекратилось сосредоточение турецкой армии в Болгарии, причем можно полагать, что силы Омера-паши к этому времени доходили до 100—120 тысяч человек, которые были распределены примерно пополам на линии Дуная и на линии Балкан с главным резервом в Шумле.
В таких приблизительно размерах, не считая иррегулярных банд, армия Омера-паши продержалась всю зиму. Наша главная квартира несколько преувеличивала силы, находившиеся в руках турецкого главнокомандующего, и полагала у него под ружьем до 220 тысяч человек¹⁶⁹. [150]

Во время движения наших войск к Бухаресту административная часть армии была организована следующим образом.
Оккупационный корпус имел к 21 июня, т. е. к началу выступления из Скулян и Леово, впереди на своем пути запасы, которые были заготовлены местными уездными исправниками княжеств в Бырлаге, Текуче, Фокшанах, Бузео, Лучиу, Слободзее, Бухаресте, а также в незначительном количестве и на всех ночлегах¹⁷⁰.
26 июня князь Горчаков, независимо от сделанных раньше распоряжений, предложил великому лагофету княжества Молдавского заготовить дополнительно по пути следования наших войск еще овса, ячменя, соломы, дров и соли в количестве и пунктах, указанных князем Горчаковым¹⁷¹. Лагофет ответил, что потребованное количество будет заготовлено к 30 июня¹⁷².
Для сношения с местными властями состояли при главной квартире, при штабах корпуса, дивизий и отрядов земские комиссары от княжеств.
Вслед за авангардом из Леов двинулись три полубригады подвижного магазина, которые опередили колонну главных сил, шедшую через Скуляны, и сгружали свои продукты для следовавших сзади войск в Бырлате, Текуче и Фокшанах. Четвертая полубригада¹⁷³, приведенная в Скуляны и нагруженная там несколько позже, шла сзади, по пути первых трех полубригад¹⁷⁴.
На походе к Бухаресту главное затруднение по довольствию войск состояло в том, что при быстром движении и за краткостью остановок нельзя было снабжать войска хлебом или сухарями из учрежденных на пути местных магазинов. Это вызывалось тем обстоятельством, что местное население не умело печь хлеб и выпекать сухари; задерживать же для этой цели движение войск к Бухаресту не представлялось желательным.
Поэтому князь Горчаков главным образом принужден был довольствовать войска вплоть до Бухареста провиантом из подвижных магазинов.
Для этого войскам было приказано пополнить свои запасы в Текуче (через который шли все колонны) из складов, доставленных до их перехода в этот город на подвижном магазине. Таким образом, части, выступая из Текуча, снова имели при себе полный 13-дневный запас провианта. Но так как от Текуча до Бухареста им предстояло идти от 12 до 13 дней, то, чтобы этого запаса хватило до конца пути, было приказано уменьшить ежедневную дачу сухарей на ⅓, выдавая взамен ее ¼ фунта мяса. По этому расчету войска оказались снабженными провиантом на 17 дней¹⁷⁵. Хотя в Бырлате, Текуче и Фокшанах молдавским правительством было поставлено ко времени прохода войск через эти пункты лишь незначительное количество потребованных припасов¹⁷⁶, но препятствий [151] в довольствии не встречалось, так как провианта в подвижном магазине для пополнения 10-дневного запаса было вполне достаточно, а все остальное, что войска могли потребовать из запасов, собранных от земли распоряжением правительств княжеств, получалось во все время следования исправно как авангардом, так и всеми колоннами главных сил. За взятые в магазинах продукты войска выдавали квитанции; мясо и вино покупали сами. Прочие продукты приходилось покупать лишь изредка, когда их не оказывалось в магазинах. Все покупалось по установленным, весьма умеренным, ценам. Фуража везде было много¹⁷⁷.
Таким образом, войска, имея при себе только 10-дневный запас сухарей в полковом обозе, прошли расстояние от Прута до Бухареста в 25 дней, нигде не останавливаясь из-за недостатка в провианте.
По мере движения наших войск к Бухаресту немедленно учреждались на их коммуникационной линии, а потом и в районах расположения отрядов провиантские магазины, которые к концу августа были открыты в Яссах, Бырлате, Текуче, Галаце, Браилове, Баксу, Фокшанах, Бузео, Лучиу, Урзичени, Бухаресте, Руссо-де-Веде, Команах, Слатине и Крайове¹⁷⁸.
Провиант в эти магазины поставлялся частью от жителей, по распоряжению правительств Молдавии и Валахии, частью подвозился из Скулян и Леова на четырех полубригадах подвижного магазина, совершавших беспрерывные кругообороты между этими двумя пунктами и магазинами. Мало-Валахский отряд довольствовался из магазинов в Крайове и Слатине, которые, в свою очередь, наполнялись из расположенных непосредственно за ними, [152] а также и от земли. 3 августа вслед за 2-й бригадой 10-й пехотной дивизии выступила из Бухареста рота подвижного магазина, нагруженная тысячью четвертями сухарей, и сложила их в Крайове в запас для отряда¹⁷⁹.
В Бырлате, Текуче, Фокшанах, Бузео и Бухаресте тотчас по проследовании наших войск были устроены большие хлебопекарни и организовано приготовление сухарей. Для выпечки хлеба и сухарей в этих пунктах были от наших войск назначены команды по 300 человек. В Бырлате, Текуче и Фокшанах эти команды были от 2-й бригады 15-й пехотной дивизии, входившей в состав войск Немолосского отряда¹⁸⁰.
Потом хлебопечение открывалось в разное время и при других русских провиантских магазинах. В августе хлебопечение производилось уже в Крайове, Слатине, Калугарени и Слободзее¹⁸¹.
Для заведования магазинами были назначены временно, до прибытия из России интендантских чиновников, офицеры от 4-го и 5-го корпусов. От ближайших частей войск к магазинам назначались караулы.
С прибытием в Бухарест войскам было приказано опять выдавать полную норму провианта¹⁸²; с середины же сентября всем строевым начали выдавать ежедневно по У фунта мяса, а нестроевым — пять раз в неделю¹⁸³.
До октября войска получали муку, крупу и дрова частью из местных провиантских складов, устроенных правительствами княжеств, частью же поставками от земли прямо в войска под квитанции. В Бухаресте и в некоторых других пунктах были устроены, как о том будет сказано ниже, большие хлебопекарни, в которых выпекались также и сухари.
Кроме того, в некоторых местах войска пекла хлеб сами. Доставка хлеба и сухарей в войска из пунктов хлебопечения производилась частью на обывательских подводах, частью на повозках полкового обоза, а иногда и на подвижном магазине. Мясо, вино, уксус, перец, соль и фураж войска покупали сами по утвержденным ценам¹⁸⁴.
Выше было уже упомянуто, что правительства княжеств заготовили далеко не все потребованное количество продуктов, а в Бухаресте ко времени прибытия туда наших войск заготовленного там валахским правительством провианта едва хватило лишь на первое время. Поэтому князь Горчаков приказал¹⁸⁵ провиант заготовлять частью интендантству, частью предоставил покупать самим¹⁸⁶ войскам. С октября пришлось прекратить подвоз с бессарабской базы и основать все довольствие войск на средствах самих княжеств. Вместе с тем пришлось отказаться от поставок от земли по нормальным ценам и перейти к заготовлениям исключительно посредством торгов. Подвоз с базы был неудобен потому, [153] что для этого имелись все те же четыре полубригады подвижного магазина, которые могли взять только месячный запас для 70 000 человек. Войск же на Дунае в это время было больше (около 104 000), и ожидалось еще прибытие всего 3-го корпуса. Для полного кругооборота полубригад нужно было более месяца, 44 дня, а слишком удалять перевозочные средства от войск, ввиду возможного перехода через Дунай, было рискованно.
Поэтому для устройства довольствия, основанного на подвозе с тыла, понадобилось бы формирование дополнительных транспортов из обывательских подвод. Это представляло опять-таки два больших неудобства. Во-первых, постоянный наряд лошадей на одной и той же коммуникационной линии совершенно истощил бы вдоль ее перевозочные средства и фураж, т.е. они истощались бы именно там, где должны были двигаться войска; во-вторых, цены на подводы неизбежно повысились бы и довольствие обошлось бы гораздо дороже, чем заготовление его в княжествах¹⁸⁷.
Пример такой дороговизны перевозки имелся в недавнем прошлом при доставке провианта в Скуляны, причем нужно принять во внимание, что это случилось у себя дома, в России.
То же самое повторилось при выступлении в поход 3-го корпуса с доставкой в Могилев на Днестре провиантских телег из Царства Польского¹⁸⁸.
На подвоз морем также нельзя было рассчитывать ввиду враждебного настроения Франции и Англии, которые и действительно в начале 1854 года ввели свои флоты в Черное море.
Довольствие войск местными средствами посредством поставок по нормальным ценам, практиковавшееся до сих пор, в сущности представляло собой реквизицию и ложилось тяжелым бременем на жителей княжеств, а потому вызывало их неудовольствие.
К тому же местные спекулянты искусственно поднимали цены, скупая огромные количества хлеба и составив подложные договоры о продаже его за границу для того, чтобы эти запасы не могли быть потребованы правительствами для войск¹⁸⁹. Жители же жаловались одновременно с этим на низкие цены и на злоупотребления местных властей при расчетах с ними за продукты¹⁹⁰.
Наконец, господарь Валахии, князь Стирбей, обратился к князю Горчакову с запиской о том, что принятый способ сбора припасов обременителен для княжеств и вызывает неудовольствие жителей¹⁹¹.
К тому же в армии открылись беспорядки в выдаче квитанций за взятые продукты, а войска стали жаловаться, что установленные цены слишком низки¹⁹².
Итак, с одной стороны, доставка с базы оказывалась неудобной, а с другой — пользоваться местными средствами реквизиционным способом становилось невозможным, но вместе с тем представлялась необходимость все-таки ими пользоваться. [154]
По всем этим причинам с 1 октября подвоз припасов из Бессарабии был прекращен, и было решено пользоваться средствами княжеств, заготовляя припасы не поставками от земли по нормальным ценам, а через подрядчиков и комиссионеров посредством публичных торгов, назначенных в департаментах внутренних дел княжеств¹⁹³.
С этих пор на обязанности жителей осталось снабжение войск за определенную цену только подводами и топливом и бесплатный отвод помещений. Покупка мяса и фуража была возложена на командиров частей, для чего были утверждены существовавшие цены¹⁹⁴. По таким же ценам войскам было предоставлено покупать и провиант в тех случаях, когда не хватало заготовлений.
Этот способ довольствия войск и продолжался все время до конца пребывания их в княжествах.
Вследствие неизвестности, сколько времени останутся наши войска в княжествах и будет ли война, интендантству было первоначально приказано заготовить провиант для текущей потребности только на два месяца, с 1 октября по 1 декабря 1853 года.
В конце августа в Бухаресте и Яссах были объявлены торги на поставку 50 000 четв, муки с соответствующим количеством круп. Торги не состоялись из-за стачки евреев поставщиков, и генерал Затлер приискал подрядчиков, которые взяли на себя поставку всего требуемого количества.
Провиант этот они поставляли не в магазины, а прямо в войска, что и составляло одно из главных условий поставки, затруднявшее приискание подрядчиков. Необходимость этого условия была вызвана тем, что магазины имелись не во всех местах расположения войск, а для учреждения их там, где встречалась в этом потребность, не хватало чиновников¹⁹⁵. [155]
Вскоре после этого князь Горчаков, по представлению генерала Затлера, приказал заготовить двум чиновникам на коммерческом праве еще 160 000 четв, муки с пропорцией круп.
Из этого количества 60 000 четв, предназначались для текущего довольствия войск, а остальные 100 000 четв., с перепечением муки в сухари, готовились в запас на случай наступления за Дунай. Этот запас составлял четырехмесячную пропорцию на 100 000 человек.
Всеми же сделанными до сих пор заготовлениями войска, находившиеся в октябре в княжествах (4-й и 5-й корпуса), были обеспечены провиантом по 1 мая 1854 года.
Из назначенных в последний раз к заготовлению 160 000 четв, муки с пропорцией круп в княжествах было заготовлено только 110 000 четв, муки с пропорцией круп, а остальные 50 000 четв, собирались в Измаиле и Кагуле, несмотря на то что там провиант обходился дороже.
Так было приказано потому, что все еще не было известно, будет ли война, и из опасения, что придется, может быть, очистить княжества и нести большие расходы на обратный вывоз в Россию заготовленного провианта¹⁹⁶.
Провиант, предназначенный на текущую потребность 4-го и 5-го корпусов (60 000 четв, муки с пропорцией круп), доставлялся подрядчиками мукой прямо в отряды. Войска же, имея все время при себе полный ранцевый запас, сами перепекали эту муку в хлеб, для чего еще в июне им были разосланы правила хлебопечения и устройства полевых печей¹⁹⁷.
Вскоре после прохода войск магазины были открыты еще в Слободзее, Калараше¹⁹⁸, Плоешти, Питешти, Калугаренях и Стоянешти¹⁹⁹. Всего к концу октября в княжествах было открыто 24 русских провиантских магазина²⁰⁰.
Когда в августе делались общие распоряжения по обеспечению 4-го и 5-го корпусов продовольствием по 1 января 1854 года, то и для Мало-Валахского отряда был свезен провиант на тот же срок в Слатино, Команы и Руссо-де-Веде²⁰¹.
В середине августа для Мало-Валахского отряда было уже сложено:

Кроме того, в Текуче было для этого отряда наготове 1000 чтв. сухарей, а мука и крупа подвозились из Стоянешти²⁰². [156]
Провиант в магазины для Мало-Валахского отряда подвозился, как и в других местах, частями и иногда имелся в магазинах в обрез²⁰³.
Обеспечение Дунайской армии боевыми припасами вылилось за это время в следующую форму.
Князь Горчаков вскоре после перехода Прута приказал (27 июня 1853 г.) подвижному парку № 14 перейти из Тирасполя в Леово, а парку № 15, находившемуся в Леове, поступить в ведение начальника 10-й пехотной дивизии и, присоединившись к 1-й бригаде этой дивизии, следовать в Фокшаны. Вслед за этим парку № 14 было приказано (14 июля 1853 г.) перейти из Гура-Сарацыка (в окрестностях Леова), где он стоял по квартирам, в Плоешти.
Таким образом, из Скулян двигались подвижные парки № 10, 11 и 12, а из Леово — № 14 и 15. Все парки шли, пополняя свой 10-дневный запас продовольствия в Бырлате, Текуче и Фокшанах. 31 июля 1853 года штаб 4-й парковой бригады и все 5 парков были сосредоточены в Плоешти, где для прикрытия их стоял батальон²⁰⁴.
Парки для более удобного расквартирования ввиду тесноты помещения в Плоешти были переведены 1 августа в окрестные селения: № 12 — в Буково, № 14 — в Альбешти, № 15 — в Филинешти, а в августе парк № 14 был переведен из Альбешти в соседнюю деревню Уралац. Между 15 августа и 1 сентября парки № 12, 14 и 15 ходили в Леово за снарядами. В начале октября половина парка № 10 была отправлена к Слатину в отряд генерала Фишбаха, а парк № 14 — в с. Ту нар (около Бухареста)²⁰⁵.
Князь Горчаков ввиду удаления армии от границы и для более удобного безостановочного пополнения ее припасами писал уже 28 июня начальнику Дунайского артиллерийского округа генерал-майору Рербергу о необходимости учредить промежуточный парк в Фокшанах, предлагая ему произвести торги на перевозку туда вольнонаемными подводами запасов тираспольских местных парков.
Доставка запасов в Фокшаны затянулась из-за неготовности к этому как парков, подлежавших перевозке, и помещений для них в складочных пунктах, так и по недостатку перевозочных средств.
Все эти причины возбудили, по обыкновению, обширную переписку.
Оказалось, что в тираспольских местных парках вовсе нет ружейных патронов, которые в апреле 1853 года были перевезены в Одессу для десантного отряда. 2 июля генерал Рерберг доносил князю Горчакову, что комплект патронов для тираспольских парков (1 400 000) может быть изготовлен только через месяц и что, кроме того, в парках имеется для укладки и перевозки патронов лишь половинное число необходимых для такого количества [157] боевых припасов зарядных ящиков; остальные же еще делаются в Тирасполе и в Одессе.
Поэтому командующий войсками приказал в начале июля перевезти в Леово сначала половину имущества трех тираспольских и трех хотинских местных парков, пополнив их из киевских второлинейных парков.
В то же время князь Горчаков сделал распоряжение о свозе запасов в Плоешти, приказав перевезти туда имущество одного бендерского местного парка. До Леово этот парк должен был быть перевезен на вольнонаемных подводах, а из Леово в Плоешти — средствами подвижных парков.
Тогда возник вопрос о помещениях для парков в Леово и в Фокшанах.
В Леово подходящих помещений для 3 местных парков не было, но посланный туда для устранения этих затруднений офицер нашел там ямы и бревна, оставшиеся от пороховых погребов, бывших в 1848 году; ямы эти и были применены к постройке новых погребов²⁰⁶.
Всего в Фокшаны предполагалось свезти патронов на 7 пехотных дивизий, а зарядов в двойном комплекте по числу всех орудий, перешедших Прут; запасы эти весили 31 636 пудов. Кроме того, в сентябре было приказано отправить в Фокшаны 1200 пудов пороха для инженерного ведомства на случай осадных работ²⁰⁷, а в октябре доставить туда из Киевского арсенала ударные ружья для замены ими существовавших в войсках кремневых ружей²⁰⁸. Хотинские и тираспольские парки перевозились в Фокшаны в сентябре и октябре на вольнонаемных подводах с торгов. 30 июля князь Горчаков приказал немедленно перевезти в Плоешти имущество и запасы одного местного бендерского парка. До Леова парк был перевезен на вольнонаемных подводах с торгов, а для перевозки из Леова до Плоешти был назначен подвижной парк № 15, который, сложив свое имущество в Плоешти, пришел с пустыми повозками в Леово (18 августа) и, нагрузив там запасы бендерского парка, выступил с ними обратно в Плоешти 23 августа. [158]
Но так как один подвижной парк не мог сразу поднять целого местного парка, припасы которого весили 7500 пудов и требовали для нагрузки 175 повозок, то все запасные вещи бсндерского парка были оставлены в Бендерах²⁰⁹.
В Измаиле в середине октября находилось 3 местных парка, в которых имелось патронов на один пехотный корпус.
Снарядов же готовых не было, а материалов для них состояло на три артиллерийские бригады, из которых парк готовил снаряды для артиллерии, расположенной на границе, в Бессарабии.
При войсках генерала Лидерса, расположенных в окрестностях Измаила, не было ни одного подвижного парка, почему парку № 15 было приказано оставить свое имущество в Филипешти и идти в Измаил, где получить припасы из тамошних местных парков и поступить в состав отряда генерала Лидерса²¹⁰.
Подвижному арсеналу № 3 было приказано купить упряжь и лошадей и к январю приготовиться к походу; к 20 октября он вновь перешел в Тирасполь²¹¹.
Половина лабораторной роты № 2 по прибытии в Скуляны была немедленно двинута в Плоешти, куда пришла к началу октября, а оттуда к 16 октября была переведена к Бухаресту, в с. Балта.
Итак, к 21 октября 1853 года расположение артиллерийских запасов для Дунайской армии было следующее:
второлинейные парки в Киеве; там же арсеналы, склады пороха и артиллерийский гарнизон;
перволинейные парки — хотинские, бендерские, тираспольские и измаильские; там же были и артиллерийские гарнизоны;
промежуточные склады в Фокшанах и Плоешти;
подвижные парки: в Плоешти — № 11 и половина № 10; около Бухареста: в Букове — № 12, в Тунаре — № 14; на пути из Филипешти (около Плоешти) — № 15; в Слатине (отряд генерала Фишбаха) — половина № 10;
лабораторная рота № 2: половина в с. Балта (близ Бухареста), другая половина в Брест-Литовске.
Кроме того, в Тирасполе находились подвижной парк № 13 и подвижной арсенал № 3.
В Леове были расположены артиллерийские склады.
Служившие впоследствии для пополнения армии склады и запасы находились еще в следующих пунктах: местные парки — в Динабурге (3 парка), Новогеоргиевске (9 парков и арсенал), Брест-Литовске (6 парков), Бобруйске (3 парка), Севастополе (3 парка и склад патронов), Замостье (3 парка), Херсоне (3 парка и склад), Николаеве (большие артиллерийские склады), Килии (артиллерийский гарнизон) и в Одессе (склады патронов и пороха и подвижной № 9 парк). [159]
Что касается санитарной части армии, то при переходе через Прут больные были оставлены в военно-временных госпиталях в Леове и Скулянах. Впереди были уже открыты госпитали в Яссах, Фокшанах и Бузео. При колоннах главных сил следовали подвижные госпитали (№ 4 — при средней колонне, № 5 — при левой).
Вместе с передовыми войсками в княжества вступили госпитальные кадры, которые шли так же, как и подвижные магазины, впереди колонн главных сил и открыли военно-временные госпитали в Бырлате, Баксу, Текуче, Фокшанах, Бузео и Бухаресте еще до прихода в эти пункты колонн главных сил.
В Бузео кроме нашего военно-временного госпиталя по распоряжению владетельного князя Валахии в городской больнице было оставлено для наших солдат 30 мест со всеми принадлежностями²¹².
В Яссах нашего военно-временного госпиталя сначала не открывали, так как по предварительному соглашению с молдавским правительством наши больные принимались в Ясскую городскую больницу, причем в течение первых двух месяцев для них было предназначено 120 бесплатных мест, а после этого они могли помещаться за плату по расчету действительной стоимости содержания каждого больного²¹³.
Средств этих было более чем достаточно. Больных в войсках, вступивших в княжества, состояло к 1 июля: офицеров — 43, нижних чинов — 2159 человек²¹⁴. В полках имелись полковые лазареты, а больные, которые не могли перенести перевозки, оставались по пути в вышепоименованных пунктах.
По мере движения наших войск вперед военно-временные госпитали, смотря по надобности, открывались и закрывались на скорую руку в разное время и в других пунктах.
В августе в Фокшанах находилось одновременно пять военно-временных госпиталей (№ 2, 3, 4, 5 и 7)²¹⁵, в Текуче — четыре (№ 1,3,6 и 28); временно был открыт госпиталь в Бузео (№ 9); в Бухаресте было уже открыто четыре военно-временных госпиталя (№ 1, 4, 6 и 12)²¹⁶; в Яссы был переведен из Скулян и открыт военно-временной госпиталь № 16²¹⁷. Материальных средств госпиталей было в избытке; лазаретными вещами и медикаментами военно-временные госпитали были снабжены по положению. Личного состава по числу больных в войсках было достаточно, но его далеко не хватало по штату, и 17 августа князь Горчаков доносил, что в 18 военно-временных госпиталях не достает против штата 105 человек писарей, фельдшеров и аптекарских учеников (штат — 366, было — 261 )²¹⁸.
К концу октября после сосредоточения войск на Дунае военно-временные госпитали были после некоторых перемещений открыты на продолжительное время в Яссах, Бырлате, Текуче, Фокшанах, Бузео, Слатине, Питешти и Бухаресте²¹⁹. Больные [160] из Слободзейского отряда отправлялись в Бузео (ночлеги в Крунцах и Колдарешти), из Калараша — в Бухарест²²⁰. Из отряда генерала Соймонова больные до 14 сентября посылались в Журжу, где принимались в тамошние лечебные- заведения по сделанному о том сношению с местным начальством; с этого же времени всех больных, которых можно было перевезти на обывательских подводах, направляли в полковой лазарет Колыванского полка в Копачени, а в Журже оставляли только таких, которые не могли вынести перевозки²²¹. К началу октября больных в госпиталях и войсковых лазаретах было всего: офицеров — 159, нижних чинов — 6824 человека²²²; в госпитальных же кадрах, сосредоточенных в княжествах, был полный комплект госпитального хозяйства на 35 000 больных. Соответственно этому числу были заготовлены и лекарства в запасных аптечных магазинах в Херсоне, Одессе, Леове и в передовой аптеке при штабе войск.
Вообще на Дунае было сосредоточено такое количество госпитальных средств, что до конца военных действий там не встретилось надобности в развертывании всех госпитальных кадров.
Госпитальные кадры доставляли медицинский персонал, прислугу, лекарства, посуду, белье и проч.; кровати и мебель брались, где было можно, от жителей; помещения назначались по отводу в городах и местечках²²³, и в них недостатка не было, так как число больных было невелико.
Ввиду того, что войска были расположены широко, являлась полная возможность выбрать места для открытия госпиталей там, где было достаточно больших строений.
Поэтому больные были размещены удобно и просторно, воздух в палатах был чистый, кроватей достаточно, одежды и белья вдоволь.
Для выздоравливающих были устроены при всех госпиталях слабосильные команды, где им давалось улучшенное довольствие, и откуда больные, окрепнув, возвращались в свои части.
Пища была хорошая. Довольствие госпиталей производилось местными средствами. Сначала продовольствие больных было возложено на комиссионном праве на смотрителей госпиталей, [161] но такой способ оказался слишком дорогим, и после прибытия князя Горчакова в Бухарест он был изменен. В департаментах внутренних дел княжеств были назначены торги и довольствие госпиталей сдано подрядчикам²²⁴.
На коммуникационных путях от Прута к Дунаю устраивались этапные пункты соответственно движению на них войск в трех колоннах, а затем и соответственно расположению их в трех группах.
К августу этапы были учреждены в Скулянах, Леове, Яссах, Васлус, Бырлате, Текуче, Баксу и Фокшанах. Для несения этапной службы в эти пункты были командированы молдавские войска, на каждый этап от 40 до 60 человек, при молдавских же офицерах²²⁵. Потому были еще добавлены этапы в Бузео, Плоешти, Урзичени, Слободзее, Калараше, Бухаресте, Питеште, Чалонешти, Слатине и Крайове.
Дороги в некоторых местах были по возможности исправлены, причем особенное внимание обращалось на мосты. У Скулян мост был наведен еще 13 июня. В конце июня был наведен по распоряжению молдавского правительства понтонный мост и у с. Немолосы. В августе наши саперы построили прочные мосты на р. Серете, близ Водени, на Пруте, при с. Раковицы, на Ольте в с. Команы. Кроме , ого, на Ольте на случай разлития реки было, по приказанию генерала Бельгарда, заготовлено еще четыре парома. На Пруте тоже был мост у г. Рени²²⁶.
Между некоторыми пунктами устраивались в разное время летучие почты и временные почтовые сообщения²²⁷.
На Немолосский отряд генерала Энгельгарда возлагалось, между прочим, прикрытие наших сообщений с Россией через Скуляны и Леове, на случай переправы турок у Галаца и Браилова; поддержание порядка в тылу; прикрытие продовольственных складов на коммуникационной линии, преимущественно в Фокшанах, и перепечение муки в сухари.
По одному батальону этого отряда постоянно находилось в Галаце, Бырлате, Текуче, Фокшанах и Яссах. В первых четырех пунктах, а также в Бузео и Бухаресте были назначены команды по 300 человек для изготовления сухарей²²⁸. С середины октября в Бузео хлеб пекли четыре роты 3-го полка Валахской милиции²²⁹. Кроме того, временное хлебопечение при помощи войск производилось в Слободзее²³⁰, в Слатине и в Крайове²³¹. Во всех этих пунктах были устроены хлебопекарные печи²³².

Примечания

¹ Князь Горчаков — графу Анрепу 1 июля 1853 г., № 257. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3419.
² См. схему № 2. [162]
³ 3-й и 4-й эскадроны Бугского уланского полка и 4-я сотня Донского казачьего № 34 полка.
⁴ Подполковник Бакаев выставил для выполнения возложенной на него задачи три отряда: в Киоре, против Гирсова (1 взвод улан и 25 казаков), в Кокарджиа (1 взвод улан и 25 казаков) и в Калараше (2 взвода улан с 68 казаками), и два отдельных казачьих поста для наблюдения за переправами у Гура-Яломница и у Силистрии. Эти отряды, выставив от себя по берегу, как показано на схеме, ряд постов, связались между собой, а равно и с соседним отрядом, разъездами. Эскадрон и несколько казаков оставались в Слободзее.
⁵ Два эскадрона гусарского князя Варшавского полка и ½ сотни Донского казачьего № 34 полка. От этого отряда были выдвинуты к селениям Ульмул и Ульмени по взводу гусар с 20 казаками и пост из 6 гусар у устья р. Аржиса, против Туртукайской переправы. Весь берег Дуная на этом участке также наблюдался разъездами, которые входили в связь с соседними участками.
⁶ Гусарского пр. Фридриха-Карла и донского казачьего № 34 полков. От него были выставлены: пост из 7 казаков на правый берег р. Аржиса для наблюдения за Туртукаем и взвод гусар с 30 казаками в Хошару (Кашорли), которые, как и прочие отряды, наблюдали за Дунаем и связывались с соседними разъездами.
⁷ 6 эскадронов Бугского уланского полка, 2 сотни донского казачьего № 34 полка и 2 орудия № 9 конной батареи.
⁸ От этого отряда были высланы: 1 эскадрон и ½ сотни к Журже, причем два казачьих поста поставлены против Рущука, и 40 казаков к д. Бригадир.
⁹ Уланского герцога Нассауского полка.
¹⁰ Граф Анреп — князю Горчакову 11 июля 1853 г., Na 39. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3419.
¹¹ Князь Горчаков — военному министру 17 (29) августа 1853 г. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 57.
¹² Князь Горчаков — графу Анрепу 15 июля 1853 г., № 398. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3419.
¹³ 11 бат. 10-й пех. дивиз, с тремя бат. 10-й артил, бриг., 5-я легк. кавалер, див. с ее артил., Донской казач. № 37 и три сот. № 34 полка.
¹⁴ Тобольский пехотный полк с батарейной № 1 батареей 10-й артиллерийской бригады, включенный в состав авангарда графа Анрепа, оставался расположенным в окрестностях Дарешти (Орешти).
¹⁵ См. схему № 3.
¹⁶ Гусарский князя Варшавского и донской казачий № 37 полки и 2 орудия конной легкой № 10 батареи.
¹⁷ Предписание князя Горчакова графу Анрепу 21 июля 1853 г., № 448; генерал Коцебу — ему же того же числа, № 443. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3419.
¹⁸ Уланский герцога Нассауского и донской казачий № 34 полки и 2 орудия конной легкой № 9 батареи.
¹⁹ Все эти меры были приняты к 24 июля. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3316.
²⁰ Предписание графу Анрепу 7 августа 1853 г., № 688. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3316. [163]
²¹ 1-я бригада 4-й легко-кавалерийской дивизии, три сотни донск. казач. № 34 полка и конная легкая № 7 батарея.
²² Князь Горчаков — генералу Богушевскому 17 июля 1853 г., № 407. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3428.
²³ Подробности см. на схеме № 3.
²⁴ 2-я бригада 15-й пехотной дивизии сдвумя легкими батареями 15-й артиллерийской бригады, гусарский принца Прусского полк и 2 сотни донского казачьего № 25 полка.
²⁵ Последний, как известно, охранял нашу границу по Дунаю ниже устья р. Прут.
²⁶ См. схему № 4.
²⁷ Рапорт генерал-адъютанта Лидерса от 26 августа 1853 г., № 68. Военно-исторический журнал военных действий.
²⁸ Артиллерия была расположена в с. Барту, в 12 верстах от Сатунова.
²⁹ Батареи стояли в Бабеле и Татбунаре.
³⁰ 1 батальон стоял в Болграде, а 4 батальона 15-й резервной бригады между Белградом и Татар Бунаром.
³¹ См. схему № 1.
³² Всеподданнейшее письмо князя Варшавского 18 (30) мая 1853 г. Архив канц. Воен. мин. 1853 г., секр. д. № 44; его же письма князю Горчакову 29 июня и 14 июля 1853 г.; князь Долгоруков — князю Меншикову 11 июля 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254); Рукописный дневник генерал-адъютанта Коцебу (рукоп, отд. Музея Севастопольской обороны) и др.
³³ Переписка князя Горчакова и дневник П. Е. Коцебу.
³⁴ Переписка между князем Меншиковым и князем Горчаковым. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
³⁵ Там же.
³⁶ Князь Горчаков — князю Меншикову 10 (22) августа 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 4253.
³⁷ Высочайшая резолюция на всеподданнейшую записку князя Горчакова 22 июля. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 47.
³⁸ Всеподданнейшее письмо князя Горчакова от 22 июля. Архив канц. Воен. мин. по снар. во. 1853 г., секр. д. № 47.
³⁹ Там же.
⁴⁰ Дневник П. Е. Коцебу.
⁴¹ Всеподданнейшее письмо от 2 (14) июля 1853 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
⁴² Перевод с немецкого.
⁴³ Князь Горчаков — военному министру 4 августа 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3429.
⁴⁴ Три батальона Екатеринбургского пехотного полка, батарейная № 1 батарея 10-й артиллерийской бригады, гусарский принца Фридриха Прусского полк и 2 сотни Донского казачьего № 37 полка.
⁴⁵ Князь Горчаков — генералу Бельгарду 28 июля 1853 г., № 537. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3429.
⁴⁶ См. схему № 5. [164]
⁴⁷ Князь Горчаков не преминул при этом указать генералу Бельгарду и подробности несения охранительной службы его отрядом. Он должен был выставить дивизион кавалерии к с. Плоска, который в свою очередь выставлял по 1/2 эскадрона к с. Цыганешти и Фуркулешти и 1 сотню на правый берег р. Ольты (к с. Плони). Наблюдение за Дунаем должно было производиться при помощи разъездов.
⁴⁸ Военно-исторический журнал войск 4-му и 5-му корпусов в 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. 3588. Генералу Бельгарду 30 июля 1853 г., № 582. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3429. Князь Горчаков — генералу Бельгарду 31 июля 1853 г., № 598 (там же). Князь Горчаков — военному министру 4 августа 1853 г., № 420 (там же). Князь Горчаков — генералу Бельгарду 5 августа 1853 г., № 651 (там же). Дневник генерал-адъютанту Коцебу. Рукоп. отд. Музея Севастопольской обороны.
⁴⁹ Три батальона Екатеринбургского полка и Тобольский пехотный полк, батарейная и легкая № 1 батареи 10-й артиллерийской бригады, гусарский принца Прусского полк и две сотни Донского казачьего № 37 полка.
⁵⁰ Генерал Бельгард — князю Горчакову 11 августа 1853 г., № 55. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 3429.
⁵¹ Князь Горчаков — военному министру 4 августа 1853 г., № 420.
⁵² Генералом Бельгардом были приняты следующие меры охраны и разведывания: от авангарда на Крайово высылался сильный казачий разъезд; у с. Плоэшти-Румыны для обеспечения левого фланга квартирного расположения был поставлен особый пост, от которого высылался разъезд на Каракул. Охрана Дуная от Ольты до Систова возлагалась на один из кавалерийских полков, выдвинутых к Русе-де-Веде.
⁵³ Русская старина. 1876. Кн. 1.
⁵⁴ Письмо князю Меншикову от 7 августа 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
⁵⁵ Перевод с французского.
⁵⁶ Echo de rOrient 1853 г., № 469, Journal de Constantinople и др.
⁵⁷ Алабин. Восточная война.
⁵⁸ Князь Горчаков — военному министру 14 августа 1853 г. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 57 и Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1852—1854 гг., д. № 3/12.
⁵⁹ Камчатский егерский полк, легкая № 4 батарея 11-й артиллерийской бригады, 1-я бригада 4-й легкой кавалерийской дивизии, гусарский наследника цесаревича полк, 4-я конная артиллерийская бригада, Донской казачий № 34 п. и три сотни № 37 п., всего: 4 бат., 24 эскадрона, 9 сотен, 12 пеших и 16 конных орудий.
⁶⁰ Князь Горчаков — графу Нироду 14 августа 1853 г., № 761. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3429.
⁶¹ См. схему № 3.
⁶² Князь Горчаков — военному министру 25 августа 1853 г., № 898. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 52.
⁶³От 14 августа 1853 г. Она помещена в приложении № 33.
⁶⁴Таблица распределения наших войск в княжествах помещена в приложении № 34. [164]
⁶⁵ См. приложение № 35.
⁶⁶ Генерал Соймонов — князю Горчакову 14 сентября 1853 г., № 235. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3419.
⁶⁷ Князь Горчаков — генералу Данненбергу 15 сентября 1853 г., № 1178. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3318.
⁶⁸ См. схему № 6.
⁶⁹ Томского и Колыванского егер. п., две бат. 10-й артил, бриг, и пять сот. Донского № 40 полка.
⁷⁰ Камчатский егерский полк, легкая № 4 батарея 11-й артиллерийской бригады, Ольвиопольский уланский полк и три сотни донского казачьего № 34 полка.
⁷¹ 1-я бриг. 11-й пех. див., бат. № 3 и легк. № 5 бат. 11-й артил, бриг., гусар. наследника цесаревича п., конно-легк. № 8 бат. и сотня Донского казачьего № 40 п.
⁷² Отряд генерала Энгельгарда (см. схему № 7) к этому времени имел в 8 бат., 8 эск., 1 сот. и 16 пеш. op. и был расположен у с. Максимени, имея по 2 батальона, 4 op. и ½ сотни у Браилова и Галаца (князь Горчаков — военному министру 14 августа 1853 г., № 762. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 52).
⁷³ Однако уже 20 сентября князь Горчаков приказал перевести в Журжу 3-й и 4-й батальоны и штуцерных Томского егерского полка.
⁷⁴ См. схему № 1.
⁷⁵ Пражского и Донского казачьего № 22 полков.
⁷⁶ Пражского и Житомирского полков.
⁷⁷ Модлинского полка.
⁷⁸ 3 бат. резерв, бриг., 2 бат. Житомирского п., 2 бат. Подольского п. ⁷⁹1 стрелк, и 2 Подольских полка и сотни Донского казач. № 39 п.
⁸⁰ Генерал Лидере — князю Горчакову 9 октября 1853 г., № 1936. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3410.
⁸¹ Дневник генерал-адъютанта Коцебу. Рукоп. отд. Музея Севастопольской обороны.
⁸² Перевод с немецкого.
⁸³ Весь отряд, таким образом, состоял из 7 бат., 16 эск., 3 сот., 24 пеш. и 8 кон. op.
⁸⁴ См. схему № 5.
⁸⁵ Князь Горчаков — военному министру 14 августа 1853 г., № 762. Архив канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 52.
⁸⁶ Напомним, что для связи отряда генерала Фишбаха с авангардом генерала Соймонова был поставлен на р. Веде у с. Плоска Донской казачий № 37 полк, который в то же время наблюдал пространство между pp. Веде и Ольта. Сотни этого полка, бывшие в отряде генерала Фишбаха, были заменены у него Донским № 38 полком.
⁸⁷ Рапорт генерала Фишбаха 13 сентября 1853 г., № 235. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
⁸⁸ Записки П. К. Менькова. Т. 1. С. 51 и 52.
⁸⁹ См. приложение № 36.
⁹⁰ Раньше было указано, как князь Горчаков опасался вторжения в эту область. Очевидно, что все опасения командующего войсками появлялись [166] под впечатлением минуты. Он всюду хотел быть сильным и в решительную минуту всюду оказывался слабым.
⁹¹ Записки П. К. Менькова. Т. 1. С. 52.
⁹² Рапорт генерала Фишбаха 5 октября 1853 г., № 53. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. No 3431.
⁹³ См. схему № 5.
⁹⁴ Гусарского принца Прусского полка и № 10 конно-легкой батареи. ^{< [163]} Гусарского князя Варшавского полка.
⁹⁶ Линия передовых постов шла на ее. Недея, Бырка, Амулешти, Мерой и Рудари; ближайшие их резервы расположились в с. Гыджова на р. Жио и Инторсура на Калафатской дороге. В с. Быйлешти было поставлено 1 У сотни казаков, наблюдавших течение Дуная от Лома через Калафат до Моцецей.
⁹⁷ Кап. Кебеке — генералу Коцебу 6 октября 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
⁹⁸ Там же.
⁹⁹ Рапорт генерала Фишбаха 6 октября 1853 г., № 56 и письмо капитана Кебеке генералу Коцебу от того же числа. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
¹⁰⁰ Письмо Кебеке от 6 октября. Там же.
¹⁰¹ Рапорт генерала Фишбаха 7 октября 1853 г., № 65. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
¹⁰² Там же.
¹⁰³ Князь Горчаков объяснял свое желание не выбивать турок с острова против Калифата как тем обстоятельством, что этот остров находился под огнем крепости, так и невыгодой посылать отряд к конечности Малой Валахии (князь Горчаков — военному министру 7 октября 1853 г., №710. Архив канц. Воен. мин. 1853 г., секр. д. № 52).
¹⁰⁴ Рапорт генерала Фишбаха 13 октября 1853 г., № 80. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
¹⁰⁵ Там же.
¹⁰⁶ См. приложение № 37.
¹⁰⁷ Сообщением этих интересных документов, так же как и дневника П. Е. Коцебу, мы обязаны любезности племянника генерал-адъютанта графа П. Е. Коцебу, тайного советника Эрнеста Карловича Коцебу, которому приносим нашу искреннюю признательность.
¹⁰⁸ Подлинные письма помещены в приложении № 38.
¹⁰⁹ Письмо от 18 (30) сентября 1853 г. из Варшавы. Собств. Его Велич. библ., шк. 114, портф. 14.
¹¹⁰ Письмо от 5 октября 1853 г. из Царского Села. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
¹¹¹ Курсив подлинника.
¹¹² «Думаю, — писал государь несколько ранее, — что образ войны будет особый, ежели вынужден буду объявить независимость княжеств и тем дам знак к постепенному отпадению христианских частей Оттоманской империи. Но и это еще мысль, а не решимость» (Из письма к князю Горчакову от 25 июля 1853 г. Собств. Его Велич. библ.).
¹¹³ Всеподданнейшая записка кн. Варшавского от 2 (14) июля 1853 г. См. приложение № 39. [167]
¹¹⁴ Письмо от 6 июля 1853 г.//Русская Старина 1876. Кн. 1.
¹¹⁵ Письмо от 29 сентября 1853 г.//Русская Старина 1876 г. Кн. 1.
¹¹⁶ Письмо от 4 сентября. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 44.
¹¹⁷ Помещена в приложении № 40.
¹¹⁸ Конец зимы.
¹¹⁹ Письмо от 28 сентября. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 44.
¹²⁰ См. приложение № 41.
¹²¹ Курсив подлинника.
¹²² В письме к военному министру от 30 сентября 1853 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
¹²³Отношение генерал-адъютанта графа Адлерберга 24 сентября 1853 г., № 436. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
¹²⁴ Из письма князя Меншикова к князю Горчакову 4 августа 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
¹²⁵ От 8 сентября. Там же.
¹²⁶ Начальник инженеров Дунайской армии.
¹²⁷ «Les exigences de l'ingenieur ignare passent la pernission: comment demander a Nicolaef une sonnette a battre les pieux, tandis que le commandeur du genie a Ismail'doit en avoir de reste».
¹²⁸ От 11 сентября 1853 г.
¹²⁹ «Une espece d'ogre en fait de cordages».
¹³⁰ От 26 сентября 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
¹³¹ Перевод с французского.
¹³² О содействии по обеспечению устоев Дуная от входа неприятельских судов (письмо от 12 октября 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253).
¹³³ Письмо к князю Меншикову от 4 сентября 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
¹³⁴ Перевод с французского.
¹³⁵ Дневник П. Е. Коцебу. Севастопольский музей.
¹³⁶ Там же.
¹³⁷ Письмо военному министру от 30 сентября. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
¹³⁸Предписание от 29 сентября 1853 г., № 1370. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3318.
¹³⁹ Алабин. Восточная война. Т. 2. С. 79.
¹⁴⁰ См. схему № 6.
¹⁴¹ Гусарский наследника цесаревича полк и Ns 8 конно-легкая батарея.
¹⁴² Алабин. Восточная война. Т. 2. С. 79—80.
¹⁴³ Предписание генералу Фишбаху 12 октября 1853 г., № 117. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3431.
¹⁴⁴ Предписание генералу Данненбергу 10 октября 1853 г., № 1550 и генералу Богушевскому от того же числа, № 1548. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3428.
¹⁴⁵ Предписание генералу Богушевскому 11 октября 1853 г., № 1562. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 1562.
¹⁴⁶ Князь Горчаков — военному министру 7 октября 1853 г., № 710. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2., № 3431. Князь Горчаков — генералу
Лидерсу 16 октября 1853 г., № 1668. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 3324.
¹⁴⁷ «Прут», под командой лейтенанта Языкова, был вооружен четырьмя 36-фунт. пушко-каронадами; «Ординарец», под командой лейтенанта Барковского, — четырьмя 3-фунт. пушками. На каждой канонерской лодке было по три орудия 24-фунт. калибра и по четыре 3-фунт. фальконета. Комплект людей на каждой лодке состоял из 20 матросов, 5 ластового экипажа и 40 рядовых Модлинского полка.
¹⁴⁸ Князь Горчаков — военному министру 13 октября 1853 г. Архив' канц. Воен. мин. по снар. войск 1853 г., секр. д. № 57.
¹⁴⁹ См. схему №8.
¹⁵⁰ См. схему №9.
¹⁵¹ Турки действовали из 12, 6 и 3-фунтовых пушек и 2-пудовых мортир. Всего было насчитано на их укреплениях 25 орудий и 3 мортиры.
¹⁵² Рапорт контр-адм. Мессера 12 октября 1853 г., № 496. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3317.
¹⁵³ Рапорт ген. Лидерса 18 октября 1853 г., № 2185. Там же.
¹⁵⁴ Записки П. К. Менькова. Т. 2. С. 56.
¹⁵⁵ Дневник П. Е. Коцебу.
¹⁵⁶ Донесение князя Горчакова. Архив канц. Воен. мин. по снар. Войск 1853 г., секр. д. № 60. Всеподданнейший отчет великого князя Константина Николаевича за 1853 г. Морской сборник, 1853 г. № 10. Письма подполковника Батезатула (Севастопольский музей); дневник П. Е. Коцебу (там же); Шханочный журнал парохода «Ординарец» за 1853 г, (Николаевский морск. архив); записки П. К. Менькова и др.
¹⁵⁷ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 16 октября 1853 г., № 1668. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 3324.
¹⁵⁸ Письмо от 14 (26) октября 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
¹⁵⁹ См. схему № 6.
¹⁶⁰ Батарейная № 3 и легкая № 5 11-й артиллерийская бригады.
¹⁶¹ Легкие №6 и 8.
¹⁶² Эскадрон Вознесенского уланского полка и сотня Донского казачьего № 34 полка.
¹⁶³ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 16 октября 1853 г., № 1668. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, № 3324.
¹⁶⁴ Полный манифест помещен в приложении № 24. '"Записки П. К. Менькова. Т. 2. С. 56.
¹⁶⁶ Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XIII. С. 9.
¹⁶⁷ Современные газеты и журналы, и в особенности,«Северная пчела», «Русский инвалид», «С.-Петербургские ведомости» и др.
¹⁶⁸ Русский архив. 1888. Кн. 5.
¹⁶⁹ Краткий свод сведений о турецкой армии и крепостях по 1 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5741. Сведения от наших агентов. Архив канц. Воен. мин. и Архив Мин. иностр. дел.
¹⁷⁰ См. схему № 1.
¹⁷¹ Князь Горчаков потребовал (см. общую карту) заготовить: в Фокшанах, Тырго-Куку, Рымнике, Кильнео, Бузео и Мержинянах по 500 пуд. [169] сена, 6433 пуд. соломы, 100 четв, овса, 100 четв, ячменя и 109 саж. дров; в Бароешти, Васлуе, Кицканах, Бырлатах, Лиешти, Текуче, Синешти и Бухаресте по 500 пуд. сена, 100 четв, овса и 100 четв, ячменя; в Урзичени 500 пуд. сена, 100 четв, овса, 100 четв, ячменя, 2588 пуд. соломы и 36 саж. дров; в Яссах, Тырго-Формозе, Мирчешти и Ромоне по 2326 пуд. соломы и 38 саж. дров; в Колиени, Раковицах, Башу, Лучиу и Мишелеу по 2588 пуд. соломы и 36 саж. дров; в Турцештах (дорога в Текуч) — 500 четв, овса, 3200 пуд. сена, 2600 пуд. соломы и 400 саж. дров.
¹⁷² Архив воен. уч. ком., Гл. шт., отд. 2, д. № 3311 и 3594.
¹⁷³ Сформированная в северных уездах Бессарабии.
¹⁷⁴ Архив канц. Воен. мин., д. № 1856 г., № 71, ч. III. Затлер. Ч. I. С. 194.
¹⁷⁵ Архив канц. Воен. мин., журн. воен. дивиз. Графа Горчакова 27 июня — 2 июля 1853 г. Приказ по 4-му и 5-му корп. 28 июня 1853 г., № 17. Архив воен. уч. ком. Гл., шт. д. № 3311.
¹⁷⁶Аратовский. С. 318.
¹⁷⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3311 и 3419.
¹⁷⁸ Там же, д. № 3311, 3419, 3428, 3431 и 3594. ^,79Тамже,д. №3431.
¹⁸⁰ Там же, д. № 3420, № 3427. Затлер. Ч. I. С. 195. Ч. 4. С. 184. Приказ по 4-му и 5-му корп., 27 июля 1853 г., № 50.
¹⁸¹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3419, 3427 и 3429.
¹⁸² Приказ по 4-му и 5-му корп. 28 июня 1853 г., № 20.
¹⁸³ Приказ по 4-му и 5-му корп. 1853 г., № 94. ¹⁸⁴3атлер. Ч. 1. С. 195.
¹⁸⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. Nu 3431. Аратовский. С. 318.
¹⁸⁶ Так, еще 9 сентября Затлеру было приказано в пунктах сборов войск для учений заготовлять дрова, сено и солому по 5 фунтов на человека: для авангарда — в Копачени и Друмешти; для главных сил — в Мовчурени, Слытешти, Виртезу, Жилова и Калентине (Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3311).
¹⁸⁷ Затлер. Ч. 1.С. 196.
¹⁸⁸ Поливанов. С. 49.
¹⁸⁹ Аратовский. С. 319.
¹⁹⁰ Поливанов. С. 76.
¹⁹¹ Затлер. Ч. 1. С. 196.
¹⁹² Приказ по 4-му и 5-му корпусами 1853 г., № 99.
¹⁹³ Архив канц. Воен. мин. 1856 г., № 71, ч. III.
¹⁹⁴ Затлер. Ч. 4. С. 3.
¹⁹⁵ Аратовский. С. 319. Затлер. Ч. 1. С. 197; Ч. 4. С. 5.
¹⁹⁶ Аратовский. С. 320. Затлер. Ч. 1. С. 201; Ч. 2. С. 4 и 8.
¹⁹⁷ Приказ по 4-му и 5-му корп. 27 июля 1853 г., № 50.
¹⁹⁸ В Слободзее были два строения, вмещавшие 18 тыс. четв, и кроме того там было построено нами третье. Запасы постоянно пополнялись свозом из окрестных селений; так, 15 октября в слободзейском магазине имелось: сухарей — 120 пуд., муки — 5808 четв., крупы — 198 четв., сена — 10тыс. пуд. В Калараше постоянно имелось провианта на 2 недели, поставлявшегося по распоряжению местного исправника (Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3428). [170]
¹⁹⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3419, 3427, 3428, 3429 и 3431.
²⁰⁰ Затлер. Ч. 4. С. 8.
²⁰¹ Архив канц. Воен. мин. 1856 г., Гл. шт., № 71, ч. III.
²⁰² Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3431.
²⁰³ В конце августа провиант подвозился в Слатино частью из Руссо-де-Веде, частью из Коман. В конце августа, по донесению генерала Фишбаха, в Слатине оставалось муки на 2 дня, и войскам пришлось расходовать 13-дневный запас до нового подвоза (Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3431).
²⁰⁴ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3311, 3429 и 3605. Архив канц. Воен. мин., д. 1852/53. Журн. 21 июня 1853 и 18 июля 1853.
²⁰⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3429 и 3605.
²⁰⁶Тамже,д. №3606.
²⁰⁷ Там же, д. №3605.
²⁰⁸ Там же, д. №3616/15.
²⁰⁹ Там же, д. № 3605 и 3606.
²¹⁰ Там же, д. №3615.
²¹¹ Там же, д. №3605.
²¹² Там же, д. №3419.
²¹³ Там же, д. №3594.
²¹⁴ 3атлер. О госпиталях. С. 174.
²¹⁵ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3311 и 3310.
²¹⁶ 3атлер. О госпиталях. Приложение № 23.
²¹⁷ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3594.
²¹⁸ Архив канц. Воен. мин. Гл. шт., д. № 1853, № 19.
²¹⁹ Затлер. О госпиталях, приложение № 23.
²²⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3428.
²²¹ Там же, д. №3419.
²²² Затлер. О госпиталях. С. 167.
²²³ Затлер. О госпиталях. С. 163. Затлер. Записки. Ч. 2. С. 12.
²²⁴ Затлер. О госпиталя. С. 164, 165.
²²⁵ Архив канц. Воен. мин., д. 1852 и 1853. Журнал воен. дивизии князя Горчакова, 21 июня — 2 июля 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3420.
²²⁶ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3427, 3429 и 3431.
²²⁷ От отряда, выставленного для наблюдения за Дунаем между реками Ольтой и Веде (от 37-го казачьего полка), была учреждена летучая почта от с. Плоска (штаб полка) до Бухареста, с постами в Магура-Лычанке, Драгонешти, Гимпанцах и Копачени (Архив воен. уч. ком., д. № 3431). В начале октября было устроено временное почтовое сообщение между Бухарестом и с. Чоклно для сообщения отряда генерала Богушевского; лошади были выставлены на Чоклно, Паду-Дрогане и др. пунктах (Архив воен. уч. ком., д. № 3428).
²²⁸ Архив канц. Воен. мин. Журнал воен. дивизии князя Горчакова. 21 июня — 18 июля 1853 г.
²²⁹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3311.
²³⁰ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3428.
²³¹ Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 3429.
²³² Подробное устройство коммуникационной линии к 21 октября 1853 г. показано в приложении 42.