Восточная война

1853-1856

Соч. А.М. Зайончковского

том 2

[229]

Глава XVII
Действия на Дунае от приезда князя Варшавского до начала осадных работ под Силистрией

Князь П. П. Гагарин по случаю отъезда князя Варшавского из Петербурга на театр войны, записал в своем дневнике от 11 марта: «Les maréchel est parti avant-hier. L'idée d'aller recommencer une carrère nouvelle ne lui sourit plus. Il craint, dit-on, de compromettre sa gloire, comme si le craindre n'était point un signe de faiblesse»¹. П. К. Меньков, один из близких к фельдмаршалу во время пребывания его на Дунае людей, посвятил прибытию князя Варшавского на театр войны следующие строки: «Старый фельдмаршал прибыл с новыми идеями. Предательская, неопределенная и подлая политика Австрии давала повод думать о близком разрыве России с этой державой. В душе ненавидя австрийцев и, быть может, желая втайне войны с немцами, фельдмаршал был убежден или, лучше сказать, хотел убедить всех, что положение армии на Дунае весьма опасно, что Австрия через Молдавию и Валахию может действовать на фланг и тыл ее. Двусмысленное поведение Австрии несколько оправдывало предположения старого фельдмаршала, который за этой ширмой искусно скрывал опасения свои, чтобы давняя добытая им слава не свихнулась при встрече с турками»².
Таково было впечатление, которое произвел новый главнокомандующий и в Петербурге, и в близких к нему округах действующей армии. Семидесятилетний возраст фельдмаршала, физическая дряхлость и упадок энергии совместно с понятным желанием оставаться на высоте, приобретенной удачными войнами боевой славы, не могли не влиять на образ действий князя Варшавского во главе армии, на отсутствие смелого размаха мысли, решимости и отчасти даже риска и на преобладание чрезмерной осторожности, которая под давлением вполне соответствовавших обстановке настойчивых требований императора Николая вылилась в форму столь зловредных на войне полумер.
Новый главнокомандующий, заехав по пути из Петербурга в Варшаву, отправился оттуда на театр военных действий 27 марта вечером, рассчитывая около 3 апреля прибыть в Фокшаны, куда приглашал также приехать и князя Горчакова³.
Тем временем и в Петербурге, и по пути следования князя Варшавского получались новые донесения с Дуная, которые подтверждали полный успех нашего перехода через реку, отступление турок и [230] возможность, по мнению князя Горчакова, развить наши наступательные операции.
Государь вполне сочувствовал взгляду князя Михаила Дмитриевича на дело и, не предвидя близкой опасности со стороны Австрии, желал, насколько возможно, воспользоваться благоприятной обстановкой и занять выгодное положение до подхода англо-французов. Он предполагал с этой целью приступить к Силистрии, притянув туда одну дивизию из-под Бухареста, и прикрываться со стороны Малой Валахии и Рущука остальными тремя дивизиями. Если бы в это время турки вышли из Калафата и двинулись против генерала Липранди, то государь несколько изменял свой план в том смысле, чтобы дать неприятелю отойти на три или четыре перехода и потом решительно обрушиться на турок всеми войсками, собранными у Бухареста, т. е. 4 пехотными и 2 кавалерийскими дивизиями, а после этого уже приступить к Силистрии. В случае выхода Омера-паши с главными силами из Шумлы и движения против нас государь также полагал атаковать его до подхода союзников, которых, по мнению императора Николая, нельзя было ожидать ранее второй половины апреля. «Прости, любезный отец-командир,— так заканчивал государь свои предположения в письме к Паскевичу,— что так смело выражаю мои мысли и желания. Ежели ты другого мнения, уступаю, но душевно желаю, чтобы мы извлекли всю возможную пользу из столь неожиданного благополучного начала... Да благословит Господь Бог новый твой поход и да даст тебе новый венец славы в продолжение персидского, турецкого, польского и венгерского походов»⁴. Через несколько дней⁵ император Николай вновь писал князю Варшавскому и повторял свою мысль скорее осадить Силистрию. Он вновь успокаивал своего отца-командира насчет Австрии, в которой не было существенных приготовлений, угрожавших нашему правому флангу и тылу; к тому же государь считал нас достаточно сильными, чтобы остановить всякое покушение австрийцев с этой стороны. Опасности со стороны устья Дуная, где мы стояли твердой ногой на обоих берегах, Николай Павлович также не ожидал, так как высадку союзников предполагал у Варны исходя из того [231] заключения, что оттуда они могли оказать помощь Силистрии и подкрепить Омера-пашу. Из 96 000, имевшихся у Паскевича, государь считал возможным оставить до 36 000 против Малой Валахии, а с остальными 60 000 приступить к Силистрии, разбить турок и союзников, если бы они приблизились к нам, и потом уже осаждать крепость. «Вот истинное изложение моего взгляда,— кончал государь.— Может быть, и ошибаюсь; решишь уже ты⁶ и, верно, к лучшему».
Увы, император Николай предугадал обстановку совершенно правильно, и его обоснованный и логически изложенный план ближайших наших операций наиболее всего соответствовал сложившимся обстоятельствам, но, к сожалению, государь в очень деликатной форме передал этот план для исполнения в руки лица, совершенно не сочувствовавшего каким-либо нашим наступательным порывам.
Неоднократные и настойчивые желания императора Николая не могли быть оставлены без внимания даже князем Варшавским. Он должен был с ними считаться, имея в то же время постоянно в виду свою мысль об отступлении, и вследствие этого на берегах Дуная с приездом Паскевича еще больше начали процветать нерешительность, двойственность в операциях и разлад между видимыми действиями и истинной мыслью главнокомандующего.
В своей переписке с Горчаковым государь повторял те же мысли о необходимости использовать выгодное положение и подступить к Силистрии, разбив, если возможно, Омера-пашу до подхода французов. Император Николай особенно старался успокоить Паскевича и Горчакова относительно опасения высадки союзников в Бессарабии, в тыл нашей Дунайской армии. «Не сомневаюсь,— писал он⁷,— что первый французский десант будет у Варны, ибо им не может быть равнодушно, что мы так близки к Силистрии. Предупредить их прибытие было бы неоцененно и разбить Омера-пашу до их прихода. Одни что же они сделают?» Бессарабию и Одессу государь считал обеспеченными войсками Ушакова, занимавшими низовья Дуная Одесским отрядом барона Остен-Сакена и находившимся в тылу у него драгунским корпусом генерала Шабельского.
Тем временем князь Горчаков продолжал до прибытия нового главнокомандующего вести политику выжидательную. Не рискуя из боязни идти вразрез намерениям князя Варшавского — предпринять решительное наступление в Силистрии, он производил рекогносцировки этого пункта и вел оживленную переписку с генералом Лидерсом, дабы узнать мнение как его, так и генерала Шильдера о возможности быстрой атаки крепости.
Генерал Шильдер полагал, что простое маневрирование наших войск на правом берегу Дуная совместно с канонадой с левого [232] берега реки неминуемо повлекут за собой сдачу крепости, но генерал Лидерс считал такое легкое овладение Силистрией весьма загадочным, так как Омер-паша не мог не принять мер к удержанию этого пункта в своих руках, ожидая высадки союзных войск у Варны⁸. Быстрое движение к Силистрии командир 5-го корпуса признавал при сложившихся обстоятельствах весьма полезным, если только можно наверное надеяться скоро овладеть крепостью. Вообще же, по глубокому убеждению генерала Лидерса, всю операцию против Силистрии следовало начинать лишь с твердой целью непременно ею овладеть, так как недоведение дела до конца должно было привести к весьма невыгодным для нас последствиям⁹. Во всяком случае Лидерс считал возможным для содействия предположениям генерала Шильдера двинуть свой отряд к Черноводам, направив оттуда сильный авангард к Силистрии. В этом смысле он и испрашивал указаний князя Горчакова, но распоряжения последовали уже от прибывшего на театр войны князя Варшавского¹⁰.
3 апреля фельдмаршал прибыл на театр военных действий, в Фокшаны, где был встречен князем Горчаковым. Как на беду, первым известием, которое он там получил, было известие из Вены об угрожающем решении, принимаемом этим государством. Наш посол барон Мейендорф рекомендовал не переходить Дунай у Видина, так как в противном случае он не ручался, что Австрия не будет увлечена на путь враждебных против нас действий¹¹. А между тем по сведениям, полученным от генерала Липранди, турки оттягивали часть своих войск от Калафата на восток, и наши наступательные в этом направлении операции легко могли увенчаться успехом и во всяком случае заставили бы Омера-пашу прекратить оттягивание войск от Видина к Шумле.
«Это дурно,— отметил в своем дневнике генерал Коцебу по поводу депеши Мейендорфа¹²,— так как теперь навряд ли фельдмаршал решится предпринять что-либо активное». И действительно, на воспаленное воображение Паскевича сообщение Мейендорфа произвело удручающее впечатление.
Он отозвал к себе Фонтона¹³, который продолжал поддерживать сношения с сербами, и приказал генералу Липранди отойти к Крайову, рассчитывая такими мерами успокоить Австрию¹⁴. В то же время фельдмаршал делал вид, будто он намеревается энергично действовать под Силистрией, приказав пододвинуть туда осадную артиллерию и вызвав генерала Коцебу в Калараш. Собственно, этим и кончились все приготовления Паскевича к активным действиям на нашем левом фланге.
Они были сделаны лишь для успокоения государя, которого фельдмаршал одновременно с этим подготовлял к невозможности исполнить его волю. Во всеподданнейшем письме от 5 (17) апреля [233] князь Иван Федорович рисовал следующую картину положения на его левом фланге¹⁵.
Оставив для защиты низовьев Дуная 7-ю дивизию, фельдмаршал считал возможным двинуть к Силистрии отряд генерала Лидерса, усиленный 8-й дивизией. Войска эти вместе с осадной артиллерией могли прибыть к крепости 16 апреля, и к этому же времени он ожидал высадку союзников. «План их,— писал Паскевич,— по моему мнению, может быть тот, чтобы, высадив тысяч тридцать¹⁶, соединиться с турками, бывшими в Бабадагской области, и Омером-пашой, всего 70 000 или 80 000, и атаковать наши переправы на Дунае или нас, когда мы будем под Силистрией. Нам придется или отходить от Силистрии к переправе, или, оставив против крепости одну дивизию, встречать с 35 батальонами до 100 000 соединенных французов и турок. Имея все это в виду, мы, может быть, не успеем до прихода европейцев окружить Силистрию и разбить Омера-пашу, который едва ли выйдет навстречу. Во всяком случае я думаю войска генерала Лидерса подвинуть вперед до Черновод и маневрировать». Эта заключительная фраза вызвала у государя, судя по пометкам, сделанным им на письме, большое недоумение. Действительно, мысль решительного наступления на Силистрию у Паскевича вылилась в форму перехода к Черноводам и маневрирования неизвестно против кого и с какой целью. Ясно было, что фельдмаршал употребит всю свою старческую настойчивость исполнить по-своему и отвести армию на левый берег Дуная.
И действительно, осмотрев лично позиции на нижнем Дунае, князь Варшавский 11 апреля писал государю из Измаила¹⁷, что он убедился в невозможности нам держаться на Дунае и в княжествах в случае войны с Австрией и поэтому приостановил всякое движение вперед до получения положительных сведений о намерениях этого государства. «Но, может быть,— кончал фельдмаршал,— лучше бы избежать принуждения оставить княжества, добровольно их очистив, для того, чтобы быть сильнее в наших пределах, а вместе отнять у Германии всякий предлог к разрыву с нами».
Можно полагать, что до этого последнего письма император Николай не разгадал истинных намерений князя Варшавского и [234] верил, что фельдмаршал откладывал движение к Силистрии лишь до личного ознакомления с обстановкой. Поэтому в своих ответах государь спокойно, но определенно развивал идею наступления на Силистрию и старался представить обстановку такой, какой она была в действительности, а не рисовалась пристрастному воображению Паскевича.
Государь считал своевременным обратиться к задунайским христианам с прокламацией и поднять болгар; что же касается сербов, то он полагал, что если они возьмутся за оружие сами собой¹⁸, то это не беда для нас, так как отвлечет силы Австрии в другую сторону¹⁹.
«Теперь дай Бог, чтобы осада Силистрии пошла успешно,— заканчивал государь.— Ежели Омер-паша придет выручать, то тем лучше, ибо с Божьей помощью ты можешь его разбить до прибытия союзников, которые только что начинают прибывать в Галлиполи».
В своем ответе на письмо Паскевича из Фокшан от 5 апреля, в котором престарелый фельдмаршал выражал намерение вместо энергичного движения к Силистрии выдвинуться к Черноводам и «оттуда маневрировать», государь, надо полагать, умышленно пропустил эту фразу и лишь хвалил Паскевича за решение двинуться к Силистрии. С замечательной деликатностью он успокаивал фельдмаршала насчет опасений последнего относительно быстрой высадки союзников, определяя вполне правильно, что они не успеют сосредоточиться раньше конца мая в Константинополе и поэтому не могут поспеть в силах²⁰ на соединение с турками до обложения Силистрии²¹.
Но последнее письмо фельдмаршала из Измаила, в котором он предлагал заблаговременно очистить княжества, заставило императора Николая сделать грозное внушение новому главнокомандующему. «С крайним огорчением,— писал государь²²,— и с не меньшим удивлением получил я сегодня утром твое письмо, любезный отец-командир, писанное из Измаила 11 (23) числа. Тем более оно меня огорчило и поразило, что совершенно противоречит тем справедливым надеждам, которые в меня вселило последнее твое письмо, столь согласное с моими желаниями и с моей непременной волей, тогда как из письма твоего же не вижу ни одной уважительной причины все изменить, все бросить и отказаться от всех положительных, решительных выгод, нами недаром приобретенных. Неужели появление флотов у Одессы и даже потеря ее, если она должна последовать, были не предвидены? Неужели Сакен с 30 тысячами отличного войска, с сильными артиллерией и кавалерией не может и не должен остановить всякие успехи с той стороны, даже ежели бы и был на флоте хотя несколько значительный десант? А сего и быть не может по всем сведениям, мне доставленным и ежедневно подтверждающимся. Неужели появление каких-то французских партий с артиллерией у Кюстенджи, тогда как их туда [235] просить надо, чтобы наверное уничтожить? Право, стыдно и подумать. Итак, остается боязнь появления австрийцев. Действительно, могло бы быть дурно месяц тому, когда мы были слабы и войска, с тем предвидением приведенные, не были еще на местах. Но они уже там. Да и нет никаких сведений, чтоб подобное нападение готовилось теперь, и разве когда бы мы двинулись к Балканам, чего мы и не затеваем. Вчера же через Берлин получены сведения и еще более положительные, что они только нас стращать хотят, чтобы задержать наши успехи, и что они нас не атакуют и в Сербию не хотят войти, боясь у себя в тылу возмущения. Словом, эта опасность дальняя и во многом измениться может по нашим успехам. Между тем время дорого; мы положительно знаем, что ни французы, ни англичане в силах и устройстве не могут примкнуть к Омеру-паше, разве как в июне. И при таких выгодных данных мы все должны бросить даром без причин и воротиться со стыдом!!! Мне, право, больно и писать подобное. Из сего ты положительно видишь, что я отнюдь не согласен с твоими странными предложениями, а, напротив, требую, чтобы ты самым деятельным образом исполнил твой прежний прекрасный план, не давая сбивать себя опасениями, которые ни на чем положительном не основаны. Здесь стыд и гибель? там честь и слава! А буде бы австрийцы изменнически напали, разбей их 4-м корпусом и драгунами,— станет и этого для них. Ни слова больше, ничего прибавить не могу».
Упоминая в конце письма о неудаче, постигшей союзников под Одессой, государь прибавил: «Чего не ожидать от таких войск, когда б решимость ими водить! Нет невозможного²³. Ты так всегда вел дела, меня так учил, и я твоих уроков не забыл и не забуду. Теперь ожидаю от тебя, что ты сие вновь покажешь к чести и пользе России и к новым лаврам на твое чело. Аминь».
В Петербурге уже давно не понимали образа мыслей фельдмаршала, и нельзя не признать своевременности такого грозного и категорического повеления, отправленного на берега Дуная. Остается только пожалеть, что император Николай не довел дела до конца и не отозвал князя Варшавского с Дуная, оставив в его руках производство операции, которой тот не сочувствовал. В этом была главная причина неудачи силистрийского сидения.
Для того чтобы несколько сгладить впечатление столь непривычного для Паскевича грозного повеления государя и немного поднять его дух, письмо было отправлено с зятем фельдмаршала, флигель-адъютантом князем Лобановым.
О впечатлении, которое производил в Петербурге образ действий Паскевича, можно судить по следующим строкам письма военного министра к князю Меншикову²⁴: «Un autre commandement qui m'effraie, c'est celui du Danube. Le maréchal propose des plans tellement bizarres pour la continuation de la guerre, qu'on en est tout [237] abasourdi. On vient de lui envoyen Lobanoffpour l'endoctriner, mais réussira-t-il, c'est une question. Notre malencontreuse timidité est terrible, et elle arrive si mal à propos après le brillant passage du Danube. Le prince Gortchakoff avait si bien compris sa position en dernier lieu et il en avait, selon moi, tiré un si beau profit. Si le résultat de ses siccés est de nous retirer, parce que le maréchal a la bonté de craindre une rupture avec l'Autriche — nous serons gentils. Voyons ce qu'obtiendra son aimable gendre».
Объехав низовья Дуная, князь Варшавский прибыл в Бухарест, откуда 15 апреля отправил всеподданнейшую записку о положении дел на театре войны²⁵. Фельдмаршал считал нижний Дуная ключом нашей оборонительной позиции, так как неприятель, ворвавшись в гирла реки, мог привести туда всю свою армию и действовать на Дунае, имея сообщения с морем. Крепость Измаил он находил слабой для противодействия серьезным намерениям союзников, а потому и низовья реки беззащитными. Считая, что французы высадят в Кюстенджи или Балчике 30 000 —40 000 своих войск, фельдмаршал полагал, что они легко могут соединиться с 70 000 — 80 000 турок и, таким образом, иметь в кулаке до 100 000 человек. Эти расчеты вызвали несколько знаков вопроса со стороны императора Николая.
С такой армией союзники, по мнению Паскёвича, или могли форсировать у Гирсова небольшой сравнительно отряд Лидерса, или же в несколько переходов быть в Браилове, где могли захватить миллион четвертей хлеба. Если же одновременно с этим австрийцы, объявив нам войну, будут угрожать нашему правому флангу и тылу, то положение нашей армии было бы так затруднительно, что мы принуждены были бы бежать из княжеств и пробиваться сквозь окружающего нас неприятеля. «В предупреждение столь тяжкого положения,— писал фельдмаршал,— благоразумие [237] требовало бы теперь же оставить Дунай и княжества и стать в другой позиции, где мы можем быть так же сильны, как теперь слабы на Дунае. Позиция сия должна быть за Серетом, даже за Прутом».
Эти рассуждения Паскевича вызвали со стороны императора Николая несколько знаков восклицания.
Но до получения разрешения исполнить свое желание отойти за Серет и даже за Прут фельдмаршал считал необходимым сделать распоряжение по приведению в исполнение воли государя обозначенным движением к Силистрии.
С этой целью три батальона²⁶ из отряда генерала Ушакова были направлены в отряд генерала Лидерса, который должен был оставить их в Гирсовском предмостном укреплении, а с остальными войсками двинуться правым берегом Дуная к Черноводам. Между тем генерал Шильдер должен был приготовить мост в нескольких верстах ниже Силистрии, по которому надлежало 8-й дивизии присоединиться к отряду Лидерса. («Слава Богу»,— пометил государь.)
Таким образом, против Силистрии предполагалось собрать три пехотные дивизии²⁷ и два кавалерийских полка, с которыми Паскевич считал возможным начать осаду крепости, если обстоятельства будут тому благоприятствовать. Однако он полагал, что взятие крепости будет сопряжено с большими затруднениями. Кроме сильных укреплений и гарнизона причиной этому могли служить разлив реки, а главное, подход к Силистрии Омера-паши и союзных войск, что делало для нас невозможным держаться на правом берегу реки, и «...в таком случае,— заканчивал Паскевич своим любимым припевом,— предупреждая сии затруднения, мы должны будем отойти».
Остальные войска по Дунаю были расположены следующим образом:
Против Рущука 8 бат., против Туртукая 4 бат., у Калараша, против Силистрии, 4 бат. и в резерве впереди Бухареста 21 бат. Мало-Валахский отряд, состоявший из 12-й пехотной дивизии и 3 кавалерийских полков, находился в Крайове, но предполагалось оттянуть его за Ольту и далее для сближения с Бухарестом, чтобы иметь свободной еще одну дивизию. В низовьях Дуная оставались кроме 8 резервных батальонов 7-я пехотная дивизия и 4 батальона 14-й и два кавалерийских полка.
Но одновременно с отправлением вышеприведенной всеподданнейшей записки князь Варшавский продиктовал для исполнения свой план действий, который несколько отличался от изложенного в докладе государю²⁸. Он должен был держаться в секрете и быть сообщенным только князю Горчакову и генералам Коцебу и Бутурлину.
Согласно этому плану, отряд генерала Лидерса, подойдя к Силистрии, должен был обойти крепость вне выстрела и вне угрозы [238] от вылазок и, став на большой дороге, ведущей к Шумле, послать авангард искать неприятельскую армию, которой и дать сражение, что фельдмаршал полагал полезнее взятия самой Силистрии. Паскевич, отбросив турок, считал возможным, в зависимости от достигнутого успеха и сведений о десантах союзников, или начать осаду крепости, но «с большой осторожностью», или отойти к Гирсову.
Через несколько дней, а именно 22 апреля, князь Варшавский под впечатлением новых сведений из Австрии представил государю еще одну записку «о настоящем положении дел», цель которой состояла все в том же — склонить императора Николая к добровольному отводу войск из княжеств и к сосредоточению 170-тысячной армии за Прутом, на фланге Галиции. Фельдмаршал, рисуя в обширной записке все ту же мрачную картину, считал наше положение худшим сравнительно с 1812 годом и предсказывал, что нам придется бежать из княжеств, пробиваться, потеряв половину армии и все обозы. Но на этот раз Паскевич, в случае принятия его плана, намечал и другую, более привлекательную картину — нападение осенью на Австрию как на виновницу возможной коалиции против нас. Однако он исходил из одного неправильного положения, что осенью флоты союзников не в состоянии будут держаться в море, а их десанты не посмеют остаться на берегу, и мы, таким образом, будем свободны на южном фронте. «Осмеливаюсь просить,— так кончал свое письмо престарелый фельдмаршал,— смею умолять Ваше Величество: не ожидая вопросов Австрии, дать знать германским державам, что мы оставляем княжества, ибо, смею повторить, что мы к тому принуждены будем, если Австрия объявит нам войну»²⁹.
Интересно проследить состояние духа Паскевича в эти тревожные для него дни по записям в дневнике генерал-адъютанта Коцебу³⁰.
«15 апреля. У фельдмаршала план — стать перед Силистрией и стараться вызвать неприятеля на генеральное сражение. Я думаю, что это совершенно лишний маневр и только удалит нас от цели занятия крепости.
17 апреля. Поздно вечером пришел ко мне от фельдмаршала Горчаков и предложил вопрос — осаждать ли Силистрию? Я советовал приступить к осаде, усилив себя тремя полками с нижнего Дуная, которые выдвинуть заслоном к Карасу, и, кроме того, притянув 11-ю дивизию. Но фельдмаршал мало склонен к этому плану; его предположение — очистить княжества и действовать наступательно против австрийцев, если они объявят нам войну.
апреля. Наши дела обстоят печально. Фельдмаршал не желает осадить Силистрии и выказывает нерешительность, но при этом боится государя, советующего взять Силистрию.
апреля. В Журжеве при осмотре войск Паскевич говорил об отступлении, что произвело неприятное впечатление. [239]
21 апреля. Все здесь беспокойны и нерешительны.
апреля. Фельдмаршал находится в нерешительности. Он вне себя, что мы заняли Гирсово, и сказал, что мы подготовили гибель России. Он не хочет осаждать Силистрии, но все же отдал приказ Лидерсу выступить 29-го и в этот же день прибыть к Силистрии.
апреля. Фельдмаршал сердито говорил с Горчаковым о занятии Гирсова и о предложении взять Силистрию. Он сам ни на что не решается и сильно волнуется. При таком настроении надо быть готовым даже на наихудшее. Так и было! Около полуночи я получил приказание послать курьера к Лидерсу, чтобы он не двигался.
апреля. В 2 часа ночи Фролов разбудил меня и передал приказание, чтобы я не отправлял вчерашнего приказа Лидерсу, но было уже поздно! Утром Фролов опять пришел и вновь передал, чтобы послать приказ в отмену, но через час это распоряжение опять было отменено. Фельдмаршал решил очистить Валахию и отойти за Серет. Он собрал нас, чтобы обсудить вопрос, во сколько времени это может быть исполнено, и чрезвычайно спешит, указывая, что австрийцы могут нам отрезать путь отступления. Нашего мнения фельдмаршал не спрашивал. Ясно, что он рисует себе опасности, чтобы не вести войны и, отведя армию, уехать самому. Все кажется потерянным. Да сохранит нас Господь!
апреля. Le découragement saisit tout le monde. Je suis tout triste; avec nos immenses et magnifiques moyens nous ne songeons qu'à la retraite, et cela rien que pour l'égoïsme et la pusillanimité d'un seul homme!» [240]
Эта живая картина состояния главнокомандующего и его штаба служит лучшим объяснением последующих неудач под Силистрией.
Наконец, 29 апреля колебания Паскевича временно прекратились, так как в этот день из Петербурга прибыл князь Лобанов с известным уже письмом государя и с еще более энергичными устными приказаниями вести войну как можно активнее и княжеств не покидать. Лидерсу было послано последнее приказание спешить к Силистрии³¹. «Всеобщая радость!» — записал Коцебу.
Но в тот самый день, 29 апреля, когда фельдмаршал решился не по своей воле приступить к осаде Силистрии, император Николай писал ему знаменательное письмо, которое настолько характерно, что мы приведем его в подлиннике³².
«Сегодня утром я получил твое письмо, любезный отец-командир, от 22 числа³³. Со всей откровенностью должен тебе сознаться, что твои мысли вовсе (это слово государь подчеркнул три раза) не сходны ни с моими убеждениями, ни с моей непременной волей³⁴. Предложения твои для меня постыдны, и потому я их отнюдь не принимаю, ибо ни я на себя принять этого стыда не намерен, да и считал бы себя преступным пред достоинством России, если бы я и согласился на подобное. Ты болен, как мне пишешь, и, вероятно, в пароксизме лихорадки мне написал то, что твоя твердая душа и зоркий ум не поверят, когда ты здоров. Сведения мои про дела Австрии и Пруссии все тебе сообщил; других не получал, и они вовсе не согласны с теми мечтами, которые ты извлек из письма Мейендорфа. Вся тактика Австрии состоит в том, чтобы нас держать в недоумении и тем стращать. К несчастью, кажется, что это им удалось. Очистка Малой Валахии была нам нужна и полезна, но они это выставляют как плод их устращивания. Пора и нам в свою очередь показать им, что мы угроз их не боимся, а если бы и в тыл осмелились идти на нас, тогда ты обязан не бежать от них, как изъясняешься, а их разбить, на что у тебя сил достаточно и притом русских свежих сил. Мнимое тобой появление пруссаков в Галиции тоже одна бредня. Ты теперь под Силистрией; удобнее осадить,— осаждай по всем правилам и, собрав, что можешь, т. е. 4 дивизии при 3-х кавалерийских, выжидай, высунется ли Омер-паша с гостями? Да — разбей, нет — довершай осаду. Двух дивизий 4-го корпуса с двумя кавалерии очень довольно для прикрытия Бухареста. Когда сладишь с Силистрией, принимайся за Рущук. Никакой высадки в Бессарабии или на устьях Дуная не опасайся; теперь видим, с каким трудом союзники перевозят свои войска в Галлиполи. Что же они сделают без кавалерии, артиллерии и обозов, ежели бы и решились на те высадки? Да их, право, и пригласить бы надо было. Австрия нас не атакует, доколе не пойдем за Балканы, куда мы и не думаем, и потому эти опасения неуместны и противны истине. [241]
Надеюсь, что этим конец противоречиям. Будущее в руках Божьих, и я сему покоряюсь, но требую от тебя, чтобы ты исполнил волю твоего друга и государя. Ежели силы твои нравственные и телесные делают тебе обузу эту сверх сил, тогда скажи мне откровенно. Командуя всем, твое место, быть может, там, где за лучшее сочтешь. Ты не прикован к Дунаю, опасность везде теперь, и присутствие твое везде полезно. Аминь. Бог с тобой».
При таких-то условиях фельдмаршал 29 апреля решил приступить к осаде Силистрии. Ясно было, что он не был способен вложить всю душу в это дело и что, временно подчинившие), необходимости, он использует первый благоприятный случай направить ход военных операций в любезное ему русло стягивания за р. Прут.

Как известно, первым распоряжением прибывшего на Дунай князя Варшавского было приказание Мало-Валахскому отряду генерала Липранди отходить от Калафата первоначально к Крайову, а потом и далее, за р. Ольту, для приближения его к Бухаресту.
Между тем оттягивание Омером-пашой части войск от Видина к Шумле давало наконец возможность нашему сильному отряду у Калафата завладеть этим пунктом и обеспечить правый фланг нашего растянутого расположения. По сведениям, собранным генералом Липранди, из Калафата вышло 8 тысяч турок, которые направились на Лом, Рахов и далее, как надо полагать, к Шумле. Кроме того, из опасения переправы наших войск выше Видина турки вывели из крепости и Калафата до 3 тысяч человек, которых расположили между Видиным и р. Тимок. Всего в Калафате и Видине с окрестностями оставалось до 12 тысяч турок и в Лом-Паланке, Рахове и Никополе около 2 тысяч в каждом.
5 апреля, чтобы вполне удостовериться в численности турецких войск, занимавших Калафат, генерал Липранди произвел своей кавалерией рекогносцировку укрепленного турецкого лагеря. Неприятель, занимавший Чепурчени, был вытеснен из селения и в беспорядке отступил к непроходимым болотам прибрежья Дуная; высланные на помощь из Калафата части пехоты и кавалерии были опрокинуты с потерей 2 знамен и 260 человек убитыми кроме раненых и пленных³⁵.
Все говорило о том, что турки уменьшают свои силы на крайнем левом фланге, и активные здесь действия большого русского отряда давали кроме обеспечения нашего правого фланга, а также нравственного удовлетворения за Калафат и более практические результаты. Мы заставили бы Омера-пашу не оттягивать с верховьев Дуная войска, чем уменьшили бы силу его армии у Силистрии, где готовился главный удар, и, кроме того, удержали бы [242] в своих руках богатый край, население которого не было к тому же к нам расположено¹⁶.
Но 5 апреля генерал Коцебу получил «весьма неприятное» приказание Паскевича отозвать Липранди к Крайову и взять у него одну бригаду «pour des raisons très graves», как писал Горчаков³⁷. Мы уже знаем, в чем заключались эти важные причины, но в предписании генералу Липранди они определялись «наступательными с нашей стороны действиями на левом фланге настоящего театра войны»³⁸.
Отряду разрешено было двигаться обыкновенными переходами, с вывозом всех больных и запасов и с остановками дня на два в Быйлешти и в Радованах, но с непременным условием прибыть в Крайово не позже 14 апреля⁵⁹. Если бы турки во время движения Липранди решили преследовать его, угрожая нападением, то он должен был разбить и гнать их кавалерией хотя бы до самого Кала-фата, после чего вновь продолжать отступление. 1-ю бригаду 10-й пехотной дивизии с ее артиллерией Липранди должен был отправить после отступления от Быйлешти для усиления резерва Паскевича — Екатеринбургский полк в Бухарест и Тобольский в Турно. «Имея главным пунктом пребывания вашего в окрестностях Крайова, вы должны по возможности делать нападения на неприятеля, если он удалится от Дуная, и маневрировать так, чтобы он был за то наказан». Этими словами князь Горчаков заканчивал свою инструкцию генералу Липранди.
Мало-Валахский отряд, отправив в Крайово запасы, понтоны и госпиталь, начал отходить от Калафата под прикрытием батальона Тобольского полка, 16 эскадронов и нескольких сотен. Отход был так искусно замаскирован демонстрациями арьергарда, что турки долгое время не замечали отступления и предполагали лишь попытки выманить их из укрепленного лагеря⁴⁰. Это дало возможность отряду спокойно сосредоточиться в Крайове, где он получил приказание продолжать свое отступление за р. Ольту, к Слатино⁴¹. Таким образом, Малая Валахия перешла во власть турок, и там воцарились полный беспорядок и анархия. «О, как мы вредим себе этим отступлением!» — занес в свой дневник генерал Коцебу, упоминая о воцарившейся анархии в оставляемой нами провинции⁴². Впрочем, по некоторым английским источникам, турки вскоре назначили для управления Малой Валахией особый комитет, которому было поручено «собирать дань султану и исправлять другие функции правительства, после чего провинция быстро успокоилась, и жители вновь свободно вздохнули после русской неволи»⁴³.
Противник с фронта преследовал нас очень слабо, боясь быть атакованным в открытом поле сильным отрядом генерала Липранди; таким образом, он не давал случая исполнить то, чего в течение [243] всей кампании так сильно желал император Николай, а вслед за ним Горчаков и Паскевич, т. е. выманить турок в открытое поле, разбить их и преследовать нашей многочисленной кавалерией. Неприятель по-прежнему продолжал свои осторожные действия, атакуя нас накоротке тогда, когда мог рассчитывать на призрачный успех, который давал ему возможность прославлять свою мнимую победу и поражение русских. Наш враг, выигрывая время, возвышая дух своих войск и свой престиж за границей, тем самым парализовал сильную русскую армию и в особенности ее руководителей, которые, по непонятной причине, не могли сбросить с себя этого гипноза, а, напротив, старались подчинить ему и могучую волю императора Николая.
Турки, опасаясь энергично наступать против отходившего отряда Липранди с фронта, решили произвести нападение от Никополя на Турно, чтобы, как можно предполагать, выяснить, не повлекло ли отступление Мало-Валахского отряда уменьшения численности наших войск и на всем протяжении среднего Дуная.
15 апреля утром нами было замечено движение войск из Никополя к пристани, после чего на наш берег переправилось на судах до 800 турок, которые залегли за валом старых укреплений. Встреченный огнем подскакавшего на картечный выстрел дивизиона № 9 конной батареи, противник был атакован 1-м дивизионом Уланского герцога Нассауского полка и 30 сотней Донского № 37-го полка, которые, несмотря на сильный огонь с неприятельского берега, ворвались в занятое турками укрепление и опрокинули их с большими потерями в Дунай. Но вновь высадившиеся на берег 1000 человек неприятельской пехоты не дали возможности нашей коннице удержаться до смены ее пехотой в старом укреплении. Тогда начальствовавший на этом участке генерал Баумгартен прибыл в Турно с Тобольским полком и ввел в дело два батальона этого полка.
Четыре орудия им были поставлены с фронта на шоссе, четыре конных орудия влево для действия не только по занятому неприятелем укреплению, но и по Дунаю; 1-й батальон тобольцев занял лес на правом фланге, имея за собой в резерве 3-й батальон. Для выбития неприятеля были направлены только две роты тобольцев (4-я гренадерская и 12-я мушкетерская), которые и выполнили блестяще свою задачу под огнем 26 орудий с противоположного берега Дуная. Во время этой атаки три больших судна спешили к турками с подкреплениями. Встреченные метким огнем конных орудий, одно из них повернуло назад, одно было потоплено и одно было взято в плен рядовым 12-й мушкетерской роты Тобольского полка Сидором Ревлюком.
Число убитых и раненых турок генералом Баумгартеном было определено в 800 человек и пленных 123 человека. Наши потери были: убитых 18 нижних чинов и раненых 2 офицера и 58 нижних чинов⁴⁴. [244]
Тем временем отряд генерала Липранди, остававшийся еще в Крайове, все постепенно уменьшался распоряжениями свыше. Кроме уже отобранной бригады 10-й пехотной дивизии ему было приказано направить 1-ю бригаду 12-й пехотной дивизии с двумя батареями в Текуч, бугских улан в с. Дорешти и оставаться в Крайове со 2-й бригадой 12-й пехотной дивизии, 2 батареями, 2-й бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии, конно-легкой батареей и 2 казачьими полками⁴⁵.
19 апреля выдвинувшаяся вперед к Радовану регулярная кавалерия турок была успешно атакована и отброшена казаками генерала Липранди⁴⁶, который на следующий день выслал сильную разведку к Калафату для сбора сведений о противнике. Оказалось, что главные силы турок в числе около 15 тысяч вышли из укрепленного лагеря и расположились у с. Быйлешти, имея сильные кавалерийские части у Радован и Фонтынелиле.
Это известие вызвало со стороны главнокомандующего новую группировку Мало-Валахского отряда. Генералу Липранди было предписано отойти на левый берег Ольты с таким расчетом, чтобы быть в Слатине 3 мая с тремя полками 12-й пехотной дивизии, гусарской бригадой 5-й легкой кавалерийской дивизии и 10 сотнями казаков. Четвертый же полк 12-й дивизии с батареей и 2 сотнями казаков направить в Русе-де-Веде для поддержки отряда, расположенного в Турно, и для связи этого отряда с отрядом генерала Липранди⁴⁷.
3 мая Мало-Валахский отряд благополучно достиг Слатина и занял наблюдательными казачьими постами все течение р. Ольты [245] от Рымника до Турно, обозревая впереди лежащую местность высылаемыми к стороне турок разъездами. Особое внимание было обращено на верхнее течение Ольты, так как фельдмаршал опасался движения турок у подножия гор в тыл нашим войскам, сосредоточенным у Бухареста. С этой целью для наблюдения за путями, идущими от Тырго-Жио на Рымник был отправлен особый отряд в составе двух дивизионов Гусарского принца Фридриха-Карла Прусского полка и сотни Донского № 38 полка, к которому были приданы и все дорабанцы, собранные в Рымнике. Отряду этому было приказано особенно зорко следить за данным направлением и в случае отступления превосходящих сил противника отступать по дороге на Питешти, не теряя неприятеля из виду и стараясь вернее определить его силы. В этот последний пункт был отправлен батальон Валахской милиции, которому было приказано содействовать конному отряду.
По собранным генералом Липранди сведениям, турецкие войска были сосредоточены против него следующим образом: в Радоване — 3 тысячи кавалерии при 6 конных орудиях с передовым отрядом, выдвинутым к с. Подати; в Быйлешти — 3 батальона с 6 орудиями, а главные силы (около 10 тысяч) вновь отошли в Калафат⁴⁸.
Казалось бы, что это могло служить достаточным доказательством, что турки не предполагали развить на нашем правом фланге решительных активных действий; напротив, они боязливо занимали оставленную нами провинцию и лишь имели в виду, согласно принятому ранее плану, использовать нашу нерешительность и беспокоить нас мелкими нападениями.
Это подтверждалось и полученными 10— 12 мая сведениями об уходе в горы части турецких гарнизонов из Рахова и, что особенно значимо, из Никополя⁴⁹.
Фельдмаршал, решившись наконец приступить к осаде Силистрии, приказал, уезжая в Калараш, объединить в руках генерала Даненберга командование всеми войсками, расположенными в княжестве Валахил от озера Мостищи вверх по течению Дуная⁵⁰, и возложить на него охрану нашего правого фланга и Бухареста.
Князь Горчаков для выполнения этой задачи преподал генералу Даненбергу обширную инструкцию привычного для князя Михаила Дмитриевича характера — все предвидеть, все предрешить, отнять у исполнителя всякую самостоятельность и поставить в результате его, сбитого с толку, запутанного и запуганного, именно перед тем случаем, который не был предвиден и предрешен.
Генералу Даненбергу рекомендовалось распоряжаться так, чтобы отряды, расположенные по Дунаю, отстаивали пункты переправы через реку, но не подвергались ни поражению, ни даже большому урону. Если неприятель утвердится на нашем берегу, где-либо между Ольтеницей и Турно, и двинется внутрь края, [246] то действовать так, чтобы отряды, которые не могли оставаться на своих местах, могли бы своевременно и безвредно исполнить свое отступление. На поддержку их рекомендовалось высылать части из резерва или маневрировать всем резервом, стараясь навести неприятеля на выгодную для нас позицию, или же атаковать противника. В случае нашей удачи и отступления турок к Дунаю в сделанные заранее укрепления не атаковать их там, а вновь занять центральную позицию, оставив лишь необходимое число войск для наблюдения за неприятелем. В случае же нашей неудачи отступать по направлению к Бухаресту и отстаивать этот город, прикрываясь течением р. Аржиса.
Князь Горчаков считал наиболее вероятным наступление турок со стороны Систова и в особенности со стороны Турно, Рахова и Малой Валахии, поэтому он входил в подробности действий отрядов, наблюдающих эти пункты.
В случае сильных действий со стороны Систова или Рущука и необходимости отхода вследствие этого Журжинского отряда генерала Соймонова рекомендовалось оттянуть также к Аржису отряды Турнский и Мало-Валахский. Отряду же Ольтеницкому, если неприятель туда прорвется, следовало отступать на общий резерв или на Калараш.
При наступлении турок со стороны Никополя не признавалось возможным Мало-Валахскому и Турнскому отрядам оставаться на Ольте, а следовало отходить к Аржису. Ольтеницкому же и Журинскому отрядам разрешалось в таком случае оставаться на местах, но с таким расчетом, чтобы они могли присоединиться к главным силам «своевременно и безвредно».
В случае наступления со стороны Рахова и Малой Валахии отряды, на Ольте расположенные, должны были по возможности держаться на этой реке; при старании же противника обойти наш правый фланг отрядам этим отступать от Ольты⁵¹.
Вот, в общем, инструкция, данная, по приказанию князя Варшавского, генералу Даненбергу для действия на нашем правом фланге и в центре.
Эта инструкция носила чисто оборонительный характер, а так как турки, как известно, направили все свои силы к Силистрии и Шумле и были далеки от мысли действовать наступательно на нашем правом фланге, то в течение всей осады Силистрии здесь не произошло серьезных дел.
Вскоре в силу начавшейся осады этой крепости опасения за левый фланг района генерала Даненберга совершенно прекратились, и даже 13 мая нам удалось занять Туртукай. Фельдмаршал в видах усиления средств переправы у Силистрии приказал спустить вниз по Дунаю плоты для моста, приготовленные на р. Аржисе. При движении плотов вблизи Туртукая не было со стороны последнего [247] обнаружено никаких враждебных действий, и передовые посты донесли, что часть турецкой пехоты и конницы вышла из крепости в горы. Двум ротам Охотского полка было приказано занять остров, лежащий перед Туртукаем, что также было произведено без сопротивления со стороны противника, после чего был занят и покинутый турками город. В нем был нами оставлен батальон пехоты, который занялся срытием турецких укреплений⁵².
Тем временем со стороны Малой Валахии продолжалась полная бездеятельность обеих сторон. Крайово турки не заняли самостоятельным отрядом, а лишь высылали туда разъезды, которые постоянно возвещали жителям скорое прибытие в этот пункт какого-то значительного отряда и требовали приготовить для него продовольствие, между тем как все лазутчики единогласно показывали, что в Калафат никаких подкреплений не прибыло. Это дало мысль генералу Липранди произвести со своим отрядом неожиданное нападение на турок в Крайове в том случае, если бы они действительно двинулись туда из Калафата.
Неприятель не мог двинуть в Крайово более 15 тысяч, и такой отряд, переправившись через р. Жио по одному мосту, попадал в очень невыгодное положение, если бы Мало-Валахский отряд, внезапно появившись у Крайова, атаковал турецкие войска в то время, когда они только что перешли через Жио и не успели еще укрепиться в окрестностях города.
Сообщая свои предположения князю Горчакову, генерал Липранди просил разрешения двинуть свой отряд из Слатина через Балаш к Крайову, как только он получит положительные сведения о переходе турок через Жио, и, пользуясь выгодной минутой, нанести им решительный удар. Моральный эффект подобного набега Липранди считал несомненным; за фланги же свои он не опасался, так как, по имевшимся сведениям, неприятель ни в какую сторону своих отрядов не отделял.
Но если, при известной уже из опыта предшествовавшего периода кампании осторожности турок, предположение о возможности внезапной атаки Крайова и являлось несколько рискованным, то остальные мысли генерала Липранди как лица, находившегося на месте, заслуживали полного внимания. Убедившись, что турки не стягивают на верхнем и среднем Дунае своих войск с наступательными намерениями, что они очень медленно и боязливо занимают тот край, который нами очищается, и, по-видимому, будут ограничиваться лишь частными попытками к переправе, он считал необходимым воспретить туркам своим наступлением к Крайово и за р. Жио спокойное водворение в Малой Валахии, где они получают все продовольственные средства и успешно распропагандируют жителей страны через разных выходцев, участвовавших в смутах 1848 года⁵³. [248]
Следует заметить, что у государя в Петергофе почти одновременно появилась такая же мысль, как у Липранди в (Платине, и он писал Паскевичу, что «не хорошо ли б было перейти в Малой Валахии внезапно в короткое наступление и разбить наголову, что туда сунулось»⁵⁴.
Но этот наступательный порыв генерала Липранди был сдержан князем Варшавским, который разрешил ему предпринять быстрое наступление лишь в том случае, когда турки приблизятся к Слатину верст на пятнадцать. Одновременно с этим как бы из опасения, чтобы Липранди не вырвался, Днепровский полк его дивизии был отведен от Ольты к Бухаресту⁵⁵.
Но Липранди еще до получения этих распоряжений фельдмаршала решил приступить отчасти к исполнению своего плана. Ввиду появления турецкой кавалерии около г. Каракула и в разных местах по р. Ольтец он намеревался для отражения их отправлять за р. Ольту сильные кавалерийские партии.
16 мая с этой целью был выслан отряд из 3 дивизионов Гусарского князя Варшавского (Александрийского) полка, 4 орудий конной № 10 батареи и сотни Донского казачьего № 38 полка под начальством полковника Карамзина и при офицере генерального штаба штабс-капитане Черняеве.
Виновником свершившегося в этот день с отрядом несчастья был его начальник, появившийся на театре войны при несколько необычных условиях.
Вялость ведения кампании и нерешительность престарелого фельдмаршала вызывали не только удивление при дворе и в высших [249] административных сферах, но и целое возмущение в наиболее патриотично настроенных кругах обеих столиц. Главный центр этого кружка находился в Петербурге, и один из видных членов его, отставной полковник Карамзин, решил перейти от слов к делу, ехать на войну свершить подвиг и «donner un peu de vigueur au vieux maréchal»⁵⁶. Следует заметить, что Карамзин, сын знаменитого историографа, бросил строевую службу с чина поручика гвардейской артиллерии и, женившись на вдове известного богача Демидова, занимал выдающееся положение в обществе; его отъезд на Дунай служил как бы демонстрацией наиболее патриотично настроенных кругов столицы, недовольных вялым ведением кампании. Совершенно не знавший службы, никогда не служивший в полевых условиях, Карамзин приехал в Александрийский полк полковником и вступил, из-за болезни командира, в командование полком.
Хотя генерал Липранди и его начальник штаба князь Васильчиков сознавали всю неподготовленность Карамзина, но при описанных выше условиях им трудно было его обойти в назначении начальником отряда, и таким образом он стал во главе поиска районов дислокации противника 16 мая.
Александрийцы с приданными к ним частями должны были выступить без обоза в шесть часов утра и следовать через с. Пятра к с. Вадулени, пройдя которое, остановиться на ночлег близ р. Ольтец. Отсюда после необходимого лошадям отдыха выслать сильный разъезд в г. Каракул, чтобы убедиться, не занят ли этот город небольшим отрядом, который можно было бы оттеснить. Если бы неприятеля в Каракуле не оказалось, то 17-го продолжать поиск в направлении г. Балаш и при отсутствии неприятеля и в этом пункте 18-го вернуться в Слатино. Начальнику отряда предоставлено было по обстоятельствам несколько изменить направление движения, но ни в каком случае не иметь ночлега на правом берегу р. Ольтец⁵⁷. Это требование служило как бы указанием на возможность встречи превосходящих сил противника и должно было несколько связывать чрезмерный пыл неопытного Карамзина.
Карамзин, не соразмерив предстоявшей работы конского состава, повел свой отряд на быстрых аллюрах, дошел до с. Вадулени, пройдя которое, остановился на привал на левом берегу р. Ольтец. Но вместо того чтобы выслать для рекогносцировки Каракула сильный разъезд, как это было ему указано, он поверил показаниям местных жителей, что в этом пункте находится 600 или 700 человек неприятельской кавалерии, которую решил разбить и после этого вернуться на ночлег за р. Ольтец.
После четырехчасового привала Карамзин двинул свой отряд к Каракулу, имея в авангарде сотню казаков, в версте от нее — главные силы в колонне по шесть и артиллерию повзводно между 3-м [250] и 4-м дивизионами. Головной отряд казаков встретил у с. Добро-славени пикет из 10 иррегулярных турецких всадников, которые дали сигнальный выстрел и ускакали к городу. Штабс-капитан Черняев, произведя личную разведку, обнаружил на равнине у выхода из Каракула около 800 человек регулярной турецкой конницы, построенной в четыре колонны и готовой к бою. Между турками и нашим отрядом протекал в обрывистых берегах болотистый ручей Тезлуй, проходимый лишь по одному узкому мосту. Переходить в таких условиях ручей и развертываться в боевой порядок в виду готового к бою равносильного противника было весьма рискованно, почему Карамзину рекомендовали отвести обратно за ручей переведенный им уже на неприятельскую сторону отряд, построить боевой порядок и выждать, покуда не обнаружатся силы и намерения противника.
Но Карамзин не внял голосу рассудка и свой истомленный длинным переходом и движением на быстрых аллюрах от Вадулени отряд развернул в боевой порядок тылом к крутому берегу болотистого ручья Тезлуй, предполагая сделать несколько выстрелов из орудий и после этого начать отступление.
Однако первая очередь орудийных выстрелов была для турок сигналом броситься в атаку на наш отряд. Центр их пока оставался на месте, но из-за флангов вынеслись длинные цепи иррегулярной конницы, которые охватили наш боевой порядок, особенно угрожая нашему левому флангу. Лихие атаки александрийских гусар поэскадронно, безо всякого общего руководства, картечный огонь наших орудий почти в упор могли лишь временно задержать натиск турецкой кавалерии и дать нам возможность начать отход по мосту, но атаки турок свежими силами превратили это отступление в бойню. Мост был занят перемешанными частями нашими и турецкими; артиллерия с перебитыми лошадьми не могла попасть на мост и осталась на неприятельском берегу. В безумной рукопашной схватке у моста, делающей честь александрийским гусарам и конной № 10 батарее, проявившим здесь массу отдельных подвигов мужества и самопожертвования⁵⁸, они пробивались через врага и наконец устроились на противоположном берегу р. Тезлуй с потерей 19 офицеров, 101 гусара, 30 артиллеристов и 4 орудий. Виновник несчастья, полковник Карамзин, также пал геройской смертью, изрубленный турками.
По английским источникам, потери неприятеля доходили до 250 человек⁵⁹, а по нашим — до 700 человек.
От р. Тезлуй до р. Ольтенец турки безуспешно преследовали приведенных в порядок гусар, после чего преследование прекратилось⁶⁰.
Согласно донесению Омера-паши маршалу С.-Арно⁶¹, Карамзин имел дело с рекогносцировочным отрядом Генерального штаба [251] полковника Искендер-бея (граф Ильинский), одного из выдающихся офицеров оттоманской армии, в состав которого входил 2-й Румелийский кавалерийский полк под командой полковника Хаджи-Мехмет-бея. Хотя Омер-паша в своем донесении говорит только об одном шестиэскадронном полку, но, по свидетельству русских и английских источников, в отряд входило и до 2 000 иррегулярной конницы. Этому показанию следует верить, так как навряд ли для командования одним полком с турецкой стороны был бы назначен не только командир полка, но и особый начальник отряда⁶².
На другой день генерал Липранди произвел личную разведку противника, но не нашел его ни в Каракуле, ни в Балаше. По собранным же сведениям, турецкие войска расположились следующим образом: в Крайове, на правом берегу р. Жио, 4 000 кавалерии при 6 конных орудиях, в Быйлеште и Калафате по 4000 пехоты с артиллерией. Несколько дней спустя турецкая пехота начала оттягиваться к Калафату, а конница от Крайова перешла к Радовану.
Дело Карамзина должно было произвести на фельдмаршала удручающее впечатление, что и выразилось в предписании, данном им генералу Липранди⁶³. Паскевич признавал произведенный поиск бесцельным, так как для собирания сведений о противнике можно было выслать несколько казачьих партий, поддержанных 1—2 эскадронами; он признавал его неосторожным, так как кавалерия выбрасывалась в район, занятый противником, чуть ли не за 40 верст, и ставил в вину Липранди как назначение Карамзина начальником отряда, так и то, что последнему не было отдано приказания не переходить за р. Ольтенец.
Если в деле Карамзина и можно отметить бессмысленную неосторожность и полное неумение вести войска в бой, то никоим образом нельзя согласиться и с той ролью, на которую князь Варшавский указывал кавалерии, не считая возможным удалять ее от пехоты. [252]
«С горестным чувством читал донесение о несчастном деле Александрийского полка,— писал государь⁶⁴.— Дай Бог, чтобы подобное не повторялось, ибо ничего для меня нет прискорбнее, как подобная бесплодная трата драгоценного войска от глупости или неосторожности начальников».
Каракульским делом было закончено бесцветное существование Мало-Валахского отряда, так как вскоре после этого он был отведен в Плоешти, где составил заслон от ожидаемого нападения со стороны Австрии. Отряд этот по своему положению и силе мог сыграть видную роль в истекшем периоде кампании, но вместо того он влачил свое печальное существование и лишь в делах при Четати и Каракуле вплел без пользы для дела новые венки доблести в знамена Тобольского и Александрийского полков, доказав в то же время всей своей деятельностью отсутствие умелого им руководства.
В конце мая турки также покинули Малую Валахию, срыв калафатские укрепления и сосредоточив войска, там бывшие, у Тырнова⁶⁵.
Почти одновременно с описанным происшествием у Каракула фельдмаршал приказал генералу Соймонову, начальствовавшему Журжинским отрядом, организовать крейсирование флотилии от Журжи до устья р. Аржиса с целью убедиться в слабости турецких сил на среднем Дунае и с целью распространения ложных слухов о готовившейся здесь нашей переправе через реку. Был сформирован отряд под начальством полковника Бонтана из 16 офицеров и 450 нижних чинов, который вышел на 3 канонерских лодках и 18 гребных судах в ночь на 16 мая из Журжи и, прибыв 20-го числа к устью р. Аржиса, отправился обратно в Журжу. Экипаж по дороге делал небольшие рекогносцировки правого берега Дуная, но, кроме отступавших кавалерийских частей, никого не встречал⁶⁶.
Как бы в отплату за этот поиск турки на рассвете 30 мая произвели из Рущука нападение на наш Журжинский отряд. Шесть канонерских лодок и значительное число судов с регулярной пехотой направилось, под покровительством огня из Рущука и построенных ниже его батарей, к острову Радоману, но, встреченные огнем нашего отряда и штыками 8-й роты Томского полка, отплыли назад⁶⁷.
На низовьях Дуная передовые части сосредоточенного у Гирсо-ва отряда генерала Лидерса заняли 30 марта 3 сотнями Черноводы и 2 — Карасу. Высланные на юг разъезды обнаружили впереди присутствие небольших частей неприятельской кавалерии, которые, однако, при нашем появлении отходили в глубь страны. У Кюстенджи крейсировали англо-французские суда, но без десанта, и если экипаж их и выходил на берег, то только для сбора продовольствия и для разведок.
2 апреля турецкая кавалерия направилась в значительных силах к Черноводам, поощренная к этому приостановкой нашего движения [253] на юг. Подполковник Валуев, узнав об этом, оставил для охраны моста в Черноводах сотню, а с остальными двумя вышел навстречу туркам, направив одну сотню по дороге, а другую стороной для действия во фланг противнику. Пройдя 18 верст, казаки наткнулись на турок, которые, видя свое превосходство, атаковали сотню Валуева; но в это время другая сотня быстро появилась на фланге неприятеля и после залпа из ружей ударила в пики. Турки были смяты, оставив на месте 40 тел и 17 пленных. После этого вся неприятельская кавалерия отошла к Базарджику. Со своей стороны генерал Гротенгельм, начальник авангарда Лидерса, усилил передовые посты, расположив: в Черноводах — 4 сотни, в Докузове — 3 ½ сотни, в Карасу и Карамурате — по ½ сотни. Для поддержания казаков были расположены в д. Даникиой и Сеймене, под общим начальством генерала Столпакова, по одному дивизиону улан и по взводу конной артиллерии.
Между тем фельдмаршал решил передвинуть отряд Лидерса к Черноводам, куда он должен был прибыть 19 апреля, выдвинув авангард к с. Россевате и боковой отряд к Карасу. В виду этого движения выяснилась необходимость подчинить Галац, Браилов и Гирсово особо «опытному и распорядительному начальнику». Выбор Паскевича остановился на генерале Бельгарде. Наибольшее значение придавалось Гирсову, у которого был мост с предмостным укреплением, перволинейный склад продовольствия, и здесь же должны были проходить подымаемые вверх по Дунаю запасы. Кроме того, Гирсово было опорным пунктом войск Лидерса в случае обратного их движения, и сюда же скорее, чем в Браилов и Галац, мог направиться противник от Варны, Бальчика и даже Кюстенджи.
Бельгарда подчинили непосредственно генералу Лидерсу, но о всех разрешениях, требующих особой поспешности, и о всех важных происшествиях он должен был непосредственно доне :ить также князю Горчакову или главнокомандующему.
Опытный и распорядительный начальник, каковым был признан генерал Бельгард, был снабжен весьма подробной инструкцией, изложенной в духе всех инструкций князя Горчакова, желающих предвидеть все мелочи и отнимающих всякую возможность исполнить задачу по собственному разумению, в зависимости от сложившихся на месте обстоятельств. Такую же инструкцию Бельгард должен был получить и от генерала Лидерса.
В предписании князя Горчакова указывались меры поддержания связи с главнокомандующим, а также между войсками Лидерса и генерала Ушакова, который охранял с 20 батальонами и 8 эскадронами низовья Дуная, находясь с главными силами у Исакчи и авангардом у Бабадага. Но наибольшее внимание в инструкции было обращено на оборону Гирсова, в котором было приказано иметь [254] три батальона, батарею, дивизион улан и три сотни казаков, и отчасти Браилова, где находились 1 батальон и 4 орудия⁶⁸. В помощь Бельгарду для укрепления Гирсова был командирован инженер-подполковник Тотлебен.
19 апреля главные силы⁶⁹ генерала Лидерса расположились в Черноводах с авангардом⁷⁰ в Россевате, от которого к с. Малчево был выставлен наблюдательный пост из 2 '/, сотни казаков. Кроме того, к с. Девче (Девицкой) был выслан боковой отряд в составе 4 бат., 12 op., 4 эск. и 2 '/, сот. под начальством генерала Энгельгарда, на который возлагалось наблюдение за Кюстенджи и обеспечение тыла.
Хотя неприятельские разведывательные партии вновь начали появляться в районе расположения наших передовых частей и по сведениям, собранным через лазутчиков, генерал Лидерс ожидал атаки со стороны турок, но в действительности неприятель об этом и не помышлял. Все ограничилось несколькими незначительными столкновениями передовых кавалерийских частей, после чего турки прекратили свои поиски⁷¹.

Силистрия, древний Доростол, когда-то обороняемый русским великим князем Святославом Игоревичем против греков, имела первенствующее значение для турок, так как служила опорным пунктом нижнего Дуная и прикрывала кратчайший путь от этой реки к Константинополю. Оттоманское правительство, сознавая всю важность этого пункта, обратило особое внимание на его укрепление.
Силистрия⁷² лежит на низменном мысе правого берега Дуная, откуда вниз река образует ряд мелких болотистых островов. Ядро крепости состояло из 10 небольших бастионов с короткими фланками, соединенными куртинами от 150 до 200 саженей длиной, и рвами шириной от 75 до 90 футов и глубиной в 10—12 футов, которые имели фланговую оборону. Эскарпы и контрэскарпы были облицованы камнем, внутренняя же крутость бастионов была одета турами.
Так как к югу и к востоку от главной ограды местность повышалась и в расстоянии от нее в 1 ½ — 2 ½ версты образовала холмы высотой 300—800 футов, то главная сила крепости заключалась в фортах, вынесенных на окружающие город высоты.
Старая крепость и существовавшие раньше форты были тщательно исправлены, верки подняты и рвы углублены, но, кроме того, опыт 1829 года указал туркам на необходимость построить новые укрепления в тех пунктах, важность которых выяснилась для них предшествующей нашей осадой. Четыре таких форта и были возведены прусскими инженерами, а один турками, по указанию англичан. [255]
Наиболее сильный был форт Абдул-Меджид, вновь возведенный к юго-западу от города на Анбарской высоте, откуда были начаты нами осадные работы против Силистрии в 1829 году. Форт этот имел восьмиугольную форму с открытой горжей, рвы были с каменной одеждой и с тремя блокгаузами для обороны их, внутри имелся казематированный редут. Построенный по чертежам прусского полковника Гуцковского, Абдул-Меджид считался выдающейся работой. К западу от него, на соседней высоте, находился форт Кучук-Мустафа, к северо-востоку от которого, на равнине ближе к Силистрии, был расположен форт Кяхья-Табия (Луговой), имеющий севернее себя береговую батарею. На командующих высотах к востоку от Абдул-Меджида и к юго-востоку от Силистрии была сооружена группа из трех фортов. Далеко вперед на юго-восток был выдвинут форт Араб-Табия (Арабский), который занимал командующую над крепостью высоту. Этот открытый с горжи форт, сыгравший столь видную роль при обороне Силистрии, в апреле только строился и имел бруствер не более 3 футов вышиной, но во время осады он имел уже вал высотой 12 футов и глубокий ров. Между Абдул-Меджидом и Араб-Табией, уступом за последней, находился форт Урду-Табия (Египетский, или Лагерный, редут), а к северу от Арабского форта укрепления Деирмен-Табия (Песчаное), Еланли-Табия (Змеиное), и, наконец, с этой стороны систему обороны кончало укрепление Береговое, расположенное на берегу Дуная.
Гарнизон крепости в начале мая состоял из 16 000 человек. Количество орудий, бывших на вооружении, разными источниками показывается различно — от 50 (по английским источникам) до 120 (по русским). Последнюю цифру следует считать более соответствующей истине. Продовольствием крепость была обеспечена на год. Комендантом был энергичный Мусса-паша, реорганизатор турецкой артиллерии⁷³. [256]
Еще до прибытия на театр войны князя Варшавского Горчаков приказал на случай осады Силистрии начать ряд работ по укреплению левого берега Дуная, против крепости. В течение восьми дней, с 24 марта по 1 апреля, расположением генерала Хрулева были вырыты траншеи для прикрытия сообщений между береговыми батареями, а также возведено 14 новых батарей с эполементами с целью как для действия против неприятельских батарей на правом берегу Дуная и против Силистрии, так и для уничтожения турецкой флотилии, стоявшей за островом Гопа.
1 апреля нашими охотниками были заняты острова Гопа и Голый, на которых были построены батареи, вооруженные снятыми с прибывших канонерок осадными орудиями. 10 апреля из Рущука к Силистрии прибыло 7 турецких судов, из которых три было потоплено огнем наших батарей.
После приезда фельдмаршала, в период его нерешительности, работы на левом берегу и на островах, однако, продолжались. Число наших батарей было увеличено, и между островами были устроены сообщения посредством мостов на козлах и понтонах⁷⁴. По свидетельству английских офицеров, посетивших после снятия осады наши батареи, постройки эти доказывали «большое искусство русских инженеров»⁷⁵. 29 апреля с вновь устроенных батарей и канонерских лодок был открыт по Силистрии огонь, на который отвечала крепость. После нескольких выстрелов турки бросили свой лагерь на покатости и отошли к горам, а мы ночью заняли ближайший к неприятельскому берегу остров, впереди острова Салани, и укрепили его. Эта бомбардировка произвела сильный переполох среди жителей крепости, которые попрятались в подвалы. Комендант же Мусса-паша, храбрый и честный воин, тут не выказал ни силы, ни умения восстановить дисциплину в войсках и привести верки в надлежащее состояние. Это обстоятельство вынудило оттоманское правительство послать в помощь Мусса-паше бывшего прусского офицера полковника Граха, который также не принес пользы. Спасителями и «героями» Силистрии, по словам англичан, сделались английские поручики Бутлер и Насмит, которые с первого дня стали душой обороны и спасли Силистрию от неминуемой сдачи русским⁷⁶.
С 24 апреля для отряда генерала Лидерса начались томительные дни неизвестности, пойдет ли отряд к Силистрии или нет. Этого числа ему было отправлено предписание двинуться 27 апреля правым берегом Дуная к Силистрии с отрядом в составе: 15-й пехотной дивизии с ее артиллерией, 9-й пехотной дивизии с тремя батареями 9-й бригады и одной 14-й бригады⁷⁷,1-й бригады 3-й легкой кавалерийской дивизии с конно-легкой № 5 батареей, двух стрелковых (3-м и 5-м) и трех рот 5-го саперного батальонов и двух Донских казачьих (№ 9 и 22) полков. [257]
Считая движение Лидерса, отделенного от главных сил Дунаем, опасным, фельдмаршал требовал совершить его возможно скорее и не более как в пять дней. По прибытии к Силистрии отряд должен был остановиться вне пушечных выстрелов от наружных верков крепости и с таким расчетом, чтобы прикрыть место, где будет наведен мост через Дунай, по которому к отряду Лидерса будут присоединены из Калараша 8-я пехотная дивизия, 14 эскадронов уланской бригады 4-й легкой кавалерийской дивизии с конно-легкой № 7 батареей, донская № 9 и легкая № 3 батареи 11-й артиллерийской бригады.
Отряд должен был взять с собой только тот обоз, который находился при нем в Черноводах; провиантом же и фуражом был обеспечен на 10—12 дней. Остальной же обоз направить особым вагенбургом от Гирсова к Каларашу левым берегом Дуная, а 14 нагруженных провиантом и фуражом кирлашей, которые находились в распоряжении Лидерса, направить вверх по Дунаю, чтобы отряд во время пребывания под Силистрией был обеспечен продовольствием независимо от возможности сообщения по мосту⁷⁸.
Через несколько часов после отправки этого предписания фельдмаршал приказал его задержать; через шесть часов после этого он вновь приказал его послать и через два часа вновь отменил движение к Силистрии впредь до нового повеления⁷⁹. Наконец 29 апреля, после приезда в главную квартиру зятя Паскевича князя Лобанова с известным уже письмом императора Николая, фельдмаршал отправил Лидерсу окончательное приказание возможно скорее двигаться к Силистрии⁸⁰. Опасаясь за Гирсово, князь Варшавский приказал усилить этот пункт Подольским егерским полком и 4 эскадронами Гусарского графа Радецкого полка, взятыми с нижнего Дуная от Исакчи из отряда генерала Ушакова⁸¹, так что в Гирсове сосредоточивалось 7 бат., 24 op., 6 эск. и 2 сот.
Во всеподданнейшем письме, отправленном в тот же день⁸², князь Варшавский старался оправдать свою медлительность исполнением предначертанного в Петербурге плана кампании, согласно которому позиции наших войск намечались у Бузео, Рымника и за Серетом в том случае, если бы Австрия была против нас. Потерю времени, в ожидании известий из Австрии, фельдмаршал определял лишь в 3—4 дня, что вызвало три знака вопроса со стороны государя. Уведомляя далее о сделанных распоряжениях к скорейшему началу осады Силистрии, которую предполагается вести против фронта, обращенного к востоку и прилегающего к берегу Дуная⁸³, князь Варшавский присовокуплял, что, по мнению генерала Шильдера, осада продолжится не менее двух недель, а по мнению князя Горчакова, три или четыре недели. Своего мнения по этому поводу фельдмаршал, бывший уже на месте, т. е. в Калараше [258] под Силистрией⁸⁴, как он пометил письмо государю, не имел или не хотел его сообщить.
Но, предпринимая против своей воли силистрийскую операцию, Паскевич для отражения наступательных действий австрийцев, которые, по его мнению, могли нас атаковать со стороны Буковины и Трансильвании, сформировал в Молдавии под начальством командира драгунского корпуса генерала Шабельского отряд из 6-й пехотной дивизии, 8 резервных батальонов⁸⁵, резервного кирасирского корпуса и 1-й драгунской дивизии со штабом в Яссах. «Может быть, для распоряжений по сему предмету,— так кончал свое письмо государю фельдмаршал,— и мне придется ехать на место, а также, может быть, и к генерал-адъютанту Сакену, который ожидает новых нападений». Лица, бывшие при Паскевиче на Дунае, упрекали его в своих записках в том, что фельдмаршал искал лишь предлога покинуть Дунайскую армию. Приведенная выше фраза, написанная в день отдачи распоряжений об осаде Силистрии, является в этом отношении характерной, так как обстановка не требовала личного присутствия главнокомандующего всеми войсками ни в Одессе, ни в Яссах, а скорее всего в Силистрии.
Государь в своем ответе на письмо Паскевича⁸⁶ выражал радость по случаю решения фельдмаршала приступить к осаде Силистрии, сожалел о сосредоточении фельдмаршалом массы кавалерии Шабельского в Ушицах, где местность мало способствовала действию [259] этого рода оружия, и выражал твердую уверенность, что австрийцы не отважатся атаковать Паскевича в Валахии, так как в случае неудачи они будут притиснуты к горам лишь с двумя удобопроходимыми дефиле. «Но и это все,— писал государь,— раньше 6 недель или двух месяцев быть не может. Покуда авось с помощью Божьей кончим с Силистрией ежели не в три, то в четыре недели, и тогда у нас твердая нога на Дунае».
Император Николай не ответил прямо Паскевичу на его намек о возможной необходимости отъезда в Яссы или в Одессу, но косвенный ответ на это можно видеть в успокоении государем фельдмаршала относительно австрийцев и относительно десантов на Черном море. «Опасение десантов,— писал государь,— в наших пределах на Черном море делается ныне менее вероятным, ибо известно, с какими неимоверными усилиями и трудами исполняется вся перевозка войск и то почти без лошадей». Малое знакомство с силой парового флота и беспорядок, царивший у союзников в начале кампании, ввели в заблуждение государя, и не далее как через четыре месяца грандиозная по тому времени высадка союзников в Крым состоялась.
28 апреля князь Варшавский прибыл со своей главной квартирой в Калараш. К 30-му числу в нем сосредоточились: 8-я пехотная дивизия с ее артиллерией, Камчатский егерский полк с легкими №3 и 4 батареями 11-й артиллерийской бригады, 3 роты саперов и 3 сотни Донского казачьего №34 полка с казачьей №9 батареей, 4-й и 5-й понтонные парки, а также осадный артиллерийский и инженерный парки⁸⁷.
В этот же день генерал Лидерс начал свой опасный, в случае наступательных действий противника, фланговый марш по правому берегу Дуная от Черновод к Силистрии. Недаром фельдмаршал провел четыре томительных дня, беспокоясь за участь корпуса Лидерса, но турки не использовали да и не могли использовать благоприятного для них случая атаковать Лидерса в невыгодном для него положении.
Командир корпуса решил произвести фланговый марш тремя дорогами: главные силы и тяжелые обозы — через д. Мырлян береговой дорогой между Дунаем и озерами Голтино и Гирлица; авангард — через Узунамат, Полокчу, Кузгун и Козлуджи, и боковой отряд — через Махмут-Койсу, Малчево и Полокчу, откуда он должен был следовать по дороге авангарда.
Отважиться на такое разобщенное движение генерал Лидерс вынужден был известием о сосредоточении у Базарджика значительного неприятельского корпуса и возможностью движения неприятельских десантов береговой дорогой из Коварны и Мангалии. Присутствие в Девче самостоятельного бокового отряда генерала Энгельгарда и направление его на Карасу и Махмут-Койсу [260] прикрывало движение генерала Лидерса со стороны Базарджика и Коварны, а большое удаление колонны Энгельгарда от береговой дороги, по которой двигались главные силы, вызывало необходимость для безопасности бокового отряда пустить часть войск по средней дороге.
По Дунаю на высоте колонны главных сил должны были идти пароход «Ординарец» и две канонерские лодки, а за ними 10 кирлашей с запасом ячменя и сухарей. При отряде же продовольствия имелось на 11 дней и фуража на 8 дней.
30 апреля главные силы Лидерса дошли до Кокерлени, боковой авангард до Узунамата и боковой отряд до Карасу ; 1 мая — до Россевата, Полокчи и Малчева; 2 мая — до озера Голтино, д. Бейлык и. Кузгун; 3-го числа главные силы достигли д. Прыжой, выдвинув авангард к речке, соединяющей озеро Гирлицы с Дунаем, боковой авангард — д. Канлый и боковой отряд — д. Липницы, близ Козлуджи.
При нашем движении неприятель быстро отступал к Кучук-Кай-нарджи, но по мере приближения к Силистрии он неоднократно пытался задержать своей конницей наши передовые части, производя это, очевидно, лишь с целью разведки. Наиболее сильное нападение было произведено 3 мая к вечеру на авангард колонны главных сил, когда для отражения турок пришлось выдвинуть на поддержку передовых постов батальон пехоты, эскадрон улан и 4 орудия.
Тем временем было выбрано место для наводки моста через Дунай на высоте с. Адакиой⁸⁸, куда фельдмаршал приказал авангарду Лидерса прибыть к полудни 4-го числа и прикрыть наводку моста⁸⁹. С этой целью 4-го к 7 часам утра в месте ночевки авангарда главных сил у речки, соединяющей озеро Гирлицы с Дунаем, были сосредоточены главные силы отряда и боковой авангард, всего 17 бат., 9 эск., 6 сот. и 52 op. В резерве за этими войсками сгруппировались остальные части главных сил в составе 8 V2 батальона с 24 орудиями, при которых находились и все тяжелые обозы. Боковой отряд генерала Энгельгарда должен был, выступив с ночлега в половине четвертого утра, следовать правее д. Козлуджи и Канлыя к месту сбора главных сил, где составить арьергард всего корпуса.
В 7 часов утра 4-го числа Лидерс начал свое наступление, но на высотах, впереди речки, соединяющей озеро Гирлицы с Дунаем, появились партии неприятельской кавалерии. Против них были высланы 5 сотен казаков, которые сначала потеснили турок, но те получили подкрепление из Адакиой и вновь выказали намерение перейти в наступление. Пришлось казаков подкрепить двумя эскадронами улан и двумя конными орудиями, выдвинутыми на дорогу в д. Адакиой. После нескольких орудийных выстрелов неприятель отступил за лощину, идущую от Алмалуйского [261] оврага к Адакиой, и сосредоточил здесь значительную, до 1500 всадников, массу конницы; другая же масса собралась против нашего левого фланга. Для оттеснения их было приказано 4 эскадронам улан с 2 конными орудиями двинуться к устью Алмалуйского оврага, а остальным 2 эскадронам следовать по дороге на Алмалуй, обойти противника и атаковать его левый фланг. Пользуясь крутостью берегов оврага, лежащего перед нашим левым флангом, неприятель сосредоточил там значительную часть своей кавалерии, которая открыла по казакам ружейный огонь. Подоспевшие 2 конных орудия рассеяли эту толпу, а казаки и уланы перешли в наступление, после чего турки стали так быстро отступать, что эскадроны, посланные в обход, не могли своевременно поспеть.
Шагах в тысячи за кавалерией следовала вся 15-я пехотная дивизия, которая после перехода через мост была построена в первый боевой порядок, а Прагский полк с 4 орудиями был двинут по самому берегу Дуная на д. Адакиой и на лежащие близ этой деревни виноградники.
Дальнейшее отступление неприятеля продолжалось к вершине Алмалуйского оврага, причем он все время старался задерживать нас своей конницей⁹⁰.
В 11 часов утра Лидерс прекратил наступление, так как неприятель отступил на значительное расстояние, и наш боевой порядок остановился на позиции версты на полторы выше места, назначенного для наводки моста. Часа через два после этого неприятель подвез от Силистрии 4 орудия и открыл огонь против нашего правого фланга, на который отвечала наша конная артиллерия, поддержанная 4 пешими орудиями. После незначительной перестрелки действия с обеих сторон прекратились⁹¹.
Одновременно с подходом к Силистрии генерала Лидерса с наших береговых батарей был открыт для облегчения его наступления огонь, и было приступлено к наводке моста через рукав Дуная, в двух верстах выше с. Остров (д. Адакиой).
5-го числа неприятель вновь выдвинул до 2000 кавалеристов у вершины Алмалуйского оврага, поддержав их шестью орудиями, вывезенными из внешних укреплений, которые открыли огонь против нашего правого фланга. Турки, встреченные огнем нашей артиллерии и атакой улан и казаков, прекратили свое наступление и отошли к вершине оврага. Тогда Паскевич приказал начать наступление с нашего левого фланга отрядом в составе 2 батальонов, 6 орудий и 8 эскадронов. Огонь этого отряда заставил турок отойти назад и скрыться с горизонта наших войск. За оба эти дня отряд генерала Лидерса потерял убитыми и ранеными до 20 человек; потери турок считали значительно больше. [262]

Схема № 45. План крепости Силистрии

[263] В то время когда на правом берегу разыгрывались вышеописанные действия и все внимание фельдмаршала и турок было обращено на отряд Лидерса, генерал Хрулев, забрав лодки, приготовленные для проводки плотов к мосту, переправился с егерями на правый берег Дуная, вышел впереди цепи 15-й дивизии и собирался завладеть ближайшими передовыми укреплениями крепости, к которым безнаказанно подходил. К сожалению, Хрулева хватились и вернули, назвав его предприятие «нелепым», но впоследствии сам Хрулев и его спутники говорили с полным убеждением, что три передовых укрепления могли быть взяты без потерь, так как они не были вооружены артиллерией и не были заняты пехотой⁹².
Князь Варшавский весьма сильно тревожился за отряд Лидерса во время его движения от Черновод к Силистрии. «Фельдмаршал чрезвычайно беспокоится и тревожится из-за Лидерса,— записал генерал Коцебу в своем дневнике от 3 мая⁹³.— Он находит наше положение весьма опасным». Как нарочно в этот же день Паскевич получил депешу из Вены о том, что австрийцы активизируют свои приготовления в Трансильвании и что они будут готовы к войне не ранее шести недель. Но в то же время наш посол успокаивал, что Австрия не будет нас атаковать до тех пор, пока мы не перейдем Балканы.
Это известие произвело весьма успокаивающее впечатление на императора Николая, который вообще не верил в намерение Австрии нас атаковать и вполне правильно оценил традиционную двуличную политику этой державы, которая вооружалась не для того, чтобы с оружием в руках защищать свои жизненные интересы, а для того, чтобы при ликвидации возгоревшегося спора между Западом и Востоком иметь право на получение каких-либо выгод. Государь хорошо понимал, что надо использовать шестинедельный срок, в который Австрия еще не будет готова сказать свое решительное слово даже в том случае, если бы она рискнула это сделать. К сожалению, на фельдмаршала известия из Вены произвели совершенно обратное впечатление. Он полагал, что австрийцы, говоря о Балканах как о допустимом пределе нашего наступления, лишь старались выиграть время, вводя нас в заблуждение для того, чтобы иметь возможность собрать все свои силы. «Несмотря на увеличивающиеся таким образом затруднения,— писал фельдмаршал государю⁹⁴,— которых не могу скрыть перед Вашим Величеством, я с прибытием отряда Лидерса начну осаду Силистрии». Но и это письмо не достигло желаемой Паскевичем цели. В ответ на него государь выразил свою радость по поводу решения осаждать крепость и надежду на энергичные против нее действия. Волей-неволей пришлось приступать к осаде Силистрии, в течение которой Паскевич [264] наибольшее внимание обращал не на скорейшее взятие крепости, а на обеспечение себя на случай всегда ожидаемой им атаки противника. «Прежде всего необходимо устроить укрепленный лагерь и тет-де-пон»,— писал он государю⁹⁵ и тратил время на эти работы вместо того, чтобы приступить к осаде крепости, обложив ее со всех сторон. Интересно вспомнить, что в это же самое время Омер-паша находился в не меньшем беспокойстве, ожидая ежедневно известия о падении Силистрии и опасаясь появления русских войск под Шумлой, избранной им как убежище для своей армии до подхода союзников. Навряд ли можно найти в военной истории еще подобный пример действий двух главнокомандующих, которые, опасаясь друг друга жесточайшим образом, не двигались бы с места!
Таким образом, мы приступали к осаде Силистрии при крайне оригинальной обстановке, не предвещавшей ничего хорошего. Роль главного руководителя этой операции, Паскевича, уже достаточно выяснилась. Он считал взятие нами крепости злом, которого во что бы то ни стало надо избежать, и даже грозные повеления государя, его вдохновленная вера в успех и в пользу задуманного предприятия не могли поколебать упрямого «отца-командира» и заставить его, отрекшись от своих личных планов, исполнить волю государя от всего сердца, вложить в выполнение предстоявшей задачи всю свою душу и ум. С этой стороны можно было ожидать, как это в действительности и случилось, лишь вредных полумер.
Не лучше дело обстояло и с последующими исполнителями воли императора Николая. Вслед за Паскевичем главными действующими лицами и главными помощниками фельдмаршала являлись князь Горчаков и генералы Коцебу и Шильдер. Убежденные все трое в необходимости взятия Силистрии и в полной возможности это сделать безопасно от союзников турок и от австрийцев, они, однако, не были солидарны в способах ведения атаки.
Мира и согласия между Коцебу, имевшим, по своему служебному положению начальника штаба, большое влияние и на Паскевича, и на Горчакова, и фанатически настроенным Шильдером не было. Спокойный, методичный и отчасти мелочный характер первого совершенно не соответствовал горячей и отчасти взбалмошной натуре последнего. Коцебу не любил Шильдера, редко соглашался с его мнениями и неоднократно упрекал его в своем дневнике в путанице и в необоснованности его предположений. Очевидно, что оба эти лица не могли одинаково смотреть на предстоявший образ действий под Силистрией, а это не могло не отразиться на успехе осады. «Утром рано я отправился в лагерь перед Силистрией,— занес в свой дневник Коцебу⁹⁶,— произвел разведку крепости и опять убедился, что у старого Шильдера ветер в голове. Силистрия так хорошо укреплена, что с нашей стороны [265] потребуется долговременная осада, а не трехдневная, как уверяет Шильдер».
Вернее всего, что вследствие указанных причин плана осады крепости до самого конца составлено не было. «Его Императорскому Величеству,— писал военный министр князю Варшавскому уже 20 мая⁹⁷,— было бы приятно иметь общее предположение, по коему осада Силистрии производится», но на это 27 мая последовал ответ князя Горчакова, что «до взятия так называемого Арабского передового укрепления нельзя сделать общего предположения».
Как было сказано выше, сама крепость Силистрия, без казематированных построек, за исключением одной, в которой жил комендант, не представляла собой могущественного оплота, и сила ее заключалась в передовых укреплениях, вынесенных на командные высоты, которые окружали крепость с юго-западной, южной и юго-восточной сторон. Наиболее сильным фортом был Абдул-Меджид, прикрывавший юго-западный фронт; юго-восточный же фронт прикрывался укреплением Песчаным, перед которым на версту вперед турки начали уже во время войны строить на господствующей высоте передовое укрепление, известное под именем Нагорного, или Арабского (Араб-Табия), которое как стоявшее вне общей системы внешних укреплений лишено было фланговой поддержки с прочих фортов. Турки на наших глазах принялись за насыпку этого укрепления. Первоначально оно состояло из открытого с горжи бруствера вышиной не более 3 футов, [266] но затем насыпь постепенно возвышалась и достигла 12-футовой высоты. В левом углу форта находился небольшой бастион. Вооружение состояло первоначально из шести полевых орудий и небольшой мортиры; гарнизон состоял из 3200 человек отборных египетских войск, которые не покладая рук работали над усовершенствованием своего форта. Сообщение Араб-Табии с крепостью производилось при помощи траншеи, которая соединяла его с Песчаным укреплением.
Князь Варшавский, по-прежнему опасаясь нападения на нашу армию соединенных сил Омера-паши и англо-французов, решил первоначально укрепиться на высотах к востоку от Силистрии, против переправы, и начать осаду передового укрепления Араб-Табия, совершенно отказавшись от полной блокады крепости. Генерал Шильдер был другого мнения. Считая, что атака нагорных укреплений займет много времени, он полагал возможным ограничиться лишь оборонительными против них работами, направив главный удар в обход этих укреплений на береговой восточный № 1 бастион крепости. При таком направлении атаки генерал Шильдер предполагал использовать содействие нашей могущественной артиллерии, расположенной на островах и на левом берегу реки, и заставить турок без боя очистить нагорные форты. Но обязательным условием ведения осады он ставил полную блокаду крепости, считая это вполне соответствующим силе нашей армии, так как он вполне основательно не верил в возможность появления Омера-паши с союзниками на выручку крепости. Однако на это последнее условие, как и следовало ожидать, Паскевич ни за что не согласился. Это значило бы поставить главной целью своих действий скорейшее взятие Силистрии, что он считал злом, а фельдмаршал по-прежнему хотел сохранить главные свои силы в кулаке в наиболее безопасном для отступления положении, так как ожидал неминуемой атаки со стороны союзников. «При настоящей осаде Силистрии,— доносил князь Варшавский государю⁹⁸,— представляется еще одно важное обстоятельство, а именно то, что мы не можем держать всю крепость в обложении, ибо для сего нужно было бы раздробляться на пространстве 15 верст, что опасно сделать, имея сильную неприятельскую армию, сосредоточенную между Базарджиком и Шумлою».
Генералу Шильдеру пришлось подчиниться воле главнокомандующего, и он поторопился приступить к атаке Араб-Табии и Песочного, чтобы только «вовлечь нас в осадные работы»⁹⁹, рассчитывая направить их впоследствии согласно своему предположению. «Будем закладывать траншеи,— говорил он¹⁰⁰,— но далеко, далеко от крепости и не так, как я бы думал; впрочем, сделаю, что велят, и это будет работа не в счет абонемента». [267]
Нарисованная картина невольно заставляет предчувствовать читателя, что осада Силистрии не могла пройти гладко, но действительность оказалась хуже того, что можно было ожидать. И нельзя не согласиться со словами Н. К. Шильдера, что участь похода на Дунае была решена в роковом смысле для славы полководца. «Все силы,— пишет он¹⁰¹,— сосредоточенной на Дунае стотысячной русской армии были направлены к правильной осаде двух полевых укреплений крепости Силистрии, которые к тому же главнокомандующий не имел намерения взять, считая всякий одержанный на дунайском театре успех бесполезным».

Примечания

1 Собств. Его Велич. библ., рукоп, отд.
² П. К. Меньков. «Немцы на Дунае». Рукоп. отд. музея Севастопольской обороны.
³ Князь Варшавский — князю Горчакову 27 марта 1854 г. // Русская старина. 1876, февраль. С. 401.
⁴ Император Николай — князю Варшавскому 26 марта 1854 г. Собств. Его Велич. библ. Рукоп. отд., шк. 115.
⁵ От 1 апреля. Там же.
⁶ Курсив подлинника.
⁷ Император Николай — князю Горчакову 2 (14) апреля 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
⁸ Генерал Коцебу, который по приказанию Паскевича производил 9 апреля рекогносцировку Силистрии, тоже был поражен мнением Шильдера о возможности взять крепость в три дня. Он нашел ее столь хорошо укрепленной, что с нашей стороны требовалась для овладения крепостью долговременная осада (рукоп. дневник генерал-адъютанта Коцебу).
⁹ Генерал Лидерс — князю Горчакову 27 марта 1854 г., № 788, из с. Грон-чабан. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3411.
¹⁰ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 26 марта 1854 г., № 897.
Генерал Лидерс — князю Горчакову 31 марта 1854 г., № 824, и письмо от 2 апреля 1854 г.
¹¹ Шифрованная депеша барона Мейендорфа князю Горчакову из Вены 31 марта (12 апреля) 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
¹² Рукоп. дневник генерал-адъютанта Коцебу от 2 апреля.
¹³ «Отзыв Фонтона мне кажется лишним»,— начертал по этому поводу император Николай.
Надпись на записке князя Варшавского от 5 апреля 1854 г. из Фокшан. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 60.
¹⁴ Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 5 (17) апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹⁵ Там же.
¹⁶ «Где они?» — пометил император Николай. [268]
¹⁷ Всеподданнейшее письмо от 11 апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
¹⁸ Курсив императора Николая.
¹⁹ Император Николай — князю Варшавскому 7 (19) апреля 1854 г. Собств. Его Велич. библ. Рукоп. отд., шк. 115, портф. 14.
²⁰ Курсив подлинника.
²¹ Император Николай — князю Варшавскому 13 (25) апреля 1854 г. Собств. Его Велич. библ. Рукоп. отд., шк. 115, портф. 14.
²² От 17 (29) апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
²³ Курсив подлинника.
²⁴ Князь Долгоруков — князю Меншикову 20 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
²⁵ См. приложение № 168.
²⁶ 2-я бригада 14-й пех. дивизии.
²⁷ 8, 9-я и 15-я дивизии.
²⁸ См. приложение № 169.
²⁹ Всеподданнейшие письмо и записка от 22 апреля 1854 г., см. в приложении № 170.
³⁰ Рукопись. Музей Севастопольской обороны.
³¹ Дневник генерала Коцебу.
³² Император Николай — князю Варшавскому 29 апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
³³ Вышеприведенная записка «О настоящем положении дел».
³⁴ Курсив подлинника.
³⁵ Генерал Липранди — князю Горчакову 7 апреля 1854 г., № 330. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
³⁶ Генерал Липранди — князю Горчакову 12 мая 1854 г., № 464. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3415.
³⁷ Дневник генерал-адъютанта Коцебу, запись от 5 апреля 1854 г.
³⁸ Князь Горчаков — генералу Липранди 4 апреля 1854 г., из Фокшан. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
³⁹ Князь Горчаков — генералу Липранди 8 апреля 1854 г., № 471. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
⁴⁰ Tyrrel. War with Russia. P. 167—168.
⁴¹ Впрочем, отход к Слатино был произведен не сразу. В промежуток этого времени генерал Липранди получил еще одно (секретное) предписание князя Горчакова от 16 апреля, № 102, которым отряд его временно задерживался в Крайове. Такая задержка объяснялась желанием фельдмаршала не очищать преждевременно Малой Валахии. Но Липранди указывалось немедленно продолжать отступление в случае какой-либо опасности со стороны Калафата или Рахова. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
⁴² Дневник Коцебу, запись от 14 апреля.
⁴³ Tyrrel. War with Russia. P. 168.
⁴⁴ Рапорт генерала Баумгартена генералу Даненбергу 16 апреля 1854 г., № 22. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3426. [269]
⁴⁵ Журнал военных действий.
⁴⁶ Генерал Липранди — князю Горчакову 22 апреля 1854 г., № 395, из Крайова. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
⁴⁷ Журнал военных действий. Сравн. предписание князя Горчакова генералу Липранди от 23 апреля 1854 г., № 1300. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
⁴⁸ Рапорт генерала Липранди князю Горчакову 7 мая 1854 г., № 444, г. Слатин. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3416.
⁴⁹ Журнал военных действий.
⁵⁰ Начальник штаба — генералу Даненбергу 27 апреля 1854 г., № 1386. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3413.
⁵¹ Начальник штаба — генералу Даненбергу 3 мая 1854 г., № 1434, из Калараша. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3413.
⁵² Журнал военных действий. Le colonel Dieu au maréchal de St-Arnaud, le 10 juin 1854. Париж. Архив Воен. мин.
⁵³ Генерал Липранди — князю Горчакову 12 мая 1854 г., № 463. Архив воен. уч. ком., отд. 2, д. № 3416.
⁵⁴ Император Николай — князю Варшавскому 23 мая 1854 г. Собств. Его Велич. библ., шк. 115, портф. 14.
⁵⁵ Князь Горчаков — генералу Липранди 16 мая 1854 г., № 1582. Там же.
⁵⁶ Н. К. Шильдер. Фельдмаршал Паскевич в 1854 г. // Русская старина. 1875, август.
⁵⁷ Приказание по войскам Мало-Валахского отряда 15 мая 1854 г., № 15. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 82, ч. II.
⁵⁸ Частные подвиги чинов Гус. г.-ф. князя Варшавского полка. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3712.
Донесение командира дивизиона конной № 10 батареи 19 мая 1854 г., № 77. Архив воен. уч. ком., отд. 2, д. № 3417.
⁵⁹ War with Russia.
⁶⁰ Рапорт генерала Липранди князю Горчакову 17 мая 1854 г., № 479. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 82, ч. II.
Рапорт Ген. шт. штабс-капитана Черняева генералу Салькову 21 мая 1854 г., № 27. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3417.
⁶¹ Omer-pacha au maréchal de St-Arnaud. Choumla, le 1 juin 1854. Париж. Архив Воен. мин.
⁶² Алабин в своем труде «Восточная война» ( Ч. II. С. 258—262), подробно описывает карамзинскос дело на основании тех слухов, которые ходили на театре военных действий. Бегство и паника доблестного полка чуть ли не на десяток верст, которые он так красноречиво описывает, не подтвердились ни одним из исследованных мною документов.
⁶³ Письмо от 21 мая 1854 г., № 1644. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. 82, ч. П.
⁶⁴ Император Николай — князю Варшавскому 1 (13) июня 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁶⁵ Colonel Dieu — au général Canrobcrt le 10 juin 1854. Париж. Архив Воен. мин.
⁶⁶ Рапорт генерала Соймонова князю Горчакову от 28 мая 1854 г., № 403. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3587. [270]
⁶⁷ Рапорт генерала Соймонова генералу Даненбергу от 30 мая 1854 г., № 408. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3413.
⁶⁸ Князь Горчаков — генералу Бельгарду 17 апреля 1854 г., № 1196. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3324 (А).
⁶⁹ 13 бат., 2 эск., 1 сот., 36 п. op. и 4 роты волонтеров.
⁷⁰ 11 бат., 2 рота стр., 2 рота сап., 8 эск., 5 сот., 34 пеш. и 4 кон. op.
⁷¹ Журнал военных действий.
⁷² См. схему № 46.
⁷³ Журнал военных действий. Краткие сводные сведения о турецкой армии и крепостях к 1 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 5741.
Рапорт генерала Лидерса князю Горчакову от 11 апреля 1854 г., № 912. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
Корреспонденции Times из Силистрии 18 января 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 14.
Le maréchal de St-Arnaud à Omer-Pacha le 24 mai 1854. Париж. Архив Воен. мин.
Tyrrcl. War with Russia. Notes on the defence of Silistria by major Nasmyth.
⁷⁴ Журнал военных действий.
⁷⁵ War with Russia. P. 169.
⁷⁶ The post campaign by N. A. Woods.
⁷⁷ Батарейная № 3 батарея.
⁷⁸ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 24 апреля 1854 г., № 1311. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
⁷⁹ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 25 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3324.
⁸⁰ «Dieu merci,— писал по этому поводу военный министр князю Меншикову,— le maréchal s'est décidé à s'occuper de Silistric tout de bon... Voyons ce qui adviendra de tout cela». Князь Долгоруков — князю Меншикову 8 (20) мая 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
⁸¹ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 29 апреля 1854 г., № 126. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3324.
⁸² Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 29 апреля 1854 г., из Калараша. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁸³ Князь Варшавский — военному министру 29 апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁸⁴ Курсив подлинника.
⁸⁵ Резервная бригада 11 пех. дивизии.
⁸⁶ Император Николай — князю Варшавскому 7 мая 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁸⁷ Журнал военных действий.
⁸⁸ По журналу военных действий.
⁸⁹ Князь Горчаков — генералу Лидерсу 1 мая 1854 г., № 130.
⁹⁰ См. схему № 45.
⁹¹ Генерал Лидерс — князю Горчакову 9 мая 1854 г., № 1051. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 3407.
⁹² Записки П. К. Менькова. [271]
⁹³ Рукопись. Музей Севастопольской обороны.
⁹⁴ Всеподданнейшее письмо князя Варшавского от 3 мая 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 9.
⁹⁵ Там же.
⁹⁶ 9 апреля 1854 г. Рукопись.
⁹⁷ Князь Долгоруков — князю Варшавскому 20 мая 1854 г., № 8098. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 74.
⁹⁸ Князь Варшавский — военному министру 11 мая 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1854 г., секр. д. № 74.
⁹⁹ Записка ген.-ад. Шильдера князю Горчакову 1 июня 1854 г.
¹⁰⁰ Записки П. К. Менькова.
¹⁰¹ Н. Шильдер. Граф Э. И. Тотлебен. Его жизнь и деятельность.