Восточная война

1853-1856

Соч. А.М. Зайончковского

том 2

[419]

Глава XX
Действия на Кавказе в 1854 году

Разногласие между Петербургом и Тифлисом в отношении операций на азиатской границе началось еще задолго до открытия военных действий и кончилось полной уступкой взглядам, существовавшим в Тифлисе.
Большое количество войск, сосредоточенных на Кавказе, независимость наших операций на этом театре от тех политических влияний, с которыми приходилось считаться на Дунае, и, наконец малое знакомство со всеми условиями борьбы внутри края за обладание Кавказом внушали в Петербурге уверенность в возможности быстрых и широких наступательных операций на нашей азиатской границе. Мы уже знаем, что князь Воронцов и его ближайшие помощники на месте были совершенно иного мнения, считали количество сосредоточенных на Кавказе войск не только недостаточным, но признавали и само положение этого края рискованным до получения солидных подкреплений из России.
Первоначально, еще до открытия военных действий, император Николай обратил свой взор на овладение Батумом, этим «гнездом контрабандистов и лучшим портом на восточном берегу Черного моря»¹. Город этот в то время был с сухого пути укреплен только палисадом и рвом, на вооружении его находилось 28 орудий, регулярных войск было до 4 тысяч, и по первому требованию должно было явиться 10 тысяч милиции. Взять Батум лучше всего было десантом с моря с одновременным занятием с сухого пути особым отрядом м. Кобулеты, отстоящего на 20 верст от гурийской границы. Этим мы принудили бы турок к сдаче весьма сильного по местным условиям укрепления Цихидзири, которое лежало почти на половине расстояния между постом Св. Николая и Батумом, и, таким образом, упрочились бы по берегу моря до Батума включительно.
Однако князь Воронцов вообще высказывался против предложенной операции, так как турецкая сухопутная граница была так растянута и неудобна, что обнажение одной части кордона могло иметь, при отсутствии лишних войск, самые пагубные последствия; удержать же Батум в своих руках в случае войны с морскими державами возможно было только при условии обеспечения его всем нашим Черноморским флотом².
Позднее, когда война с Турцией уже началась, император Николай в своей, известной нам, записке о плане кампании на 1854 год³ [420] на азиатском театре предусматривал лишь наступательный образ войны при всех возможных комбинациях борьбы с одной Турцией или с нею совместно с западными державами. «Желательно,— писал он,— чтобы Кавказский корпус наступал и овладел Карсом, Баязетом и Ардаганом, что исполниться должно в течение зимы или ранней весны». Государь после приведенного выше мнения князя Воронцова уже отказывался от овладения в этот период кампании Батумом и указывал лишь на необходимость эскадре у абхазских берегов усугубить надзор за недопуском турецких судов из Батума и Анатолии, но в кампанию 1854 и 1855 годов полагал необходимым завладеть Кобулетом и Батумом, «не подаваясь далее вперед и предоставляя персианам вести наступательную войну для их пользы». В своей записке государь затрагивал также положение наших укреплений восточного берега Черного моря в том случае, если туда войдут флоты морских держав, и приходил к заключению, что тогда форты, как это ни нежелательно, придется покинуть, за исключением, может быть, Анапы, Новороссийска, Геленджика и Сухум-Кале.
Не успел князь Воронцов получить приведенные выше указания государя, как вслед за этим канцлер граф Нессельроде ввел некоторую поправку в образ действий на Кавказе в зависимости от политических соображений. «Англия не хочет объявлять нам войны,— писал он наместнику 7 ноября⁴,— она в настоящее время не предполагает даже ввести свой флот в Черное море, но великобританский министр нам очень ясно объявил, что если наш флот сделает какие-либо враждебные поползновения против Батума, Трапезунда или Варны, то он встретит флоты английский и французский, готовые защищать эти пункты...
Таким образом, в наших будущих стратегических операциях мы не должны рассчитывать на помощь нашего флота, но и Англия не имеет ни предлога, ни средств помешать нам бить турок на сухом пути, и в настоящее время наши береговые укрепления безопасны от бомбардировки союзников Турции...»⁵
Следовательно, задача князя Воронцова сводилась к обеспечению нашей границы с Турцией, к удержанию горцев, к разрешению вопроса о положении укреплений на восточном берегу Черного моря и к переходу в наступление на Баязет, Каре, Ардаган и Батум. Удачные действия под Ахалцыхом и Баш-Кадыкларом в ноябре, усиление Гурийского отряда и разбитие горцев на линии в декабре временно обеспечили нашу турецкую границу и показали Шамилю, что война с Турцией не ослабила наших сил для борьбы внутри Кавказа. Наиболее жгучими вопросами оставались положение нашей береговой линии и будущие наступательные операции, которые и послужили предметом продолжительного обмена мнений между Петербургом, Тифлисом и отчасти Севастополем. [421]
Маленькие укрепления, а отчасти посты, разбросанные по восточному берегу Черного моря, имели исключительной целью содействовать покорению Кавказа преграждением сношений горцев с турками морским путем⁶. Большинство из них, а именно укрепления средней части, или 2-го отделения, не имело никакого сообщения внутрь края сухопутьем и могло базироваться только на море. По своей силе и величине гарнизона укрепления эти не могли противостоять нападению даже относительно незначительных сил с моря или с побережья, чему ярким примером мог служить захват турками поста Св. Николая в ночь на 16 октября. Укрепления береговой линии могли существовать только до тех пор, пока мы владели Черным морем; без этого условия они подвергались неминуемой гибели, не принося нам никакой пользы в начинавшейся кампании.
Князь Меншиков, с которым в общем соглашался и князь Воронцов⁷, считал очень затруднительной морскую помощь береговым укреплениям при атаке их турками даже в том случае, если флоты западных держав будут отсутствовать в Черном море, и совершенно невозможной при их присутствии там. Поэтому он полагал необходимым форты среднего участка, т. е. 2-го отделения, не имеющие сухопутного пути отступления, уничтожить, приготовив для этого все зимой, а гарнизоны свезти на судах в то время, когда будет определенно известно о входе в Черное море флотов морских держав. Преждевременно приступать к этой операции признавалось невыгодным, так как это могло произвести неблагоприятное для нас моральное впечатление на горцев. Из укреплений [422] северного участка Анапа считалась безопасной от нападения, а Новороссийск и Геленджик следовало во что бы то ни стало сохранить в своих руках, даже в случае серьезного нападения противника, так как с потерей этих пунктов прекращалось наше влияние на всю Кубанскую область. Оборона Абхазии или южного участка фортов находилась в тесной связи с обороной Гурии и могла быть выполнена лишь при существовании там сильного отряда, способного противостоять и туркам, сосредоточенным у Батума, и горцам. Во всяком случае на этом участке князь Меншиков полагал необходимым иметь центральный, сильно укрепленный пункт, для которого намечал Редут-Кале или Поти⁸.
Князь Воронцов не мог «без ужаса» подумать о необходимости снять укрепления 2-го отделения, так как эта мера должна была, по его словам, откинуть нас в отношении покорения горцев на многие десятки лет назад. В то же время наместник не считал даже возможным спасти гарнизоны этих укреплений снятием их нашими судами после входа в Черное море союзных флотов, и, желая для воздействия на горцев сохранить их возможно долгое время, он рекомендовал оставить укрепления в наших руках до тех пор, пока они не будут атакованы англичанами, после чего гарнизоны по избежание зверского их уничтожения горцами сдать в плен союзникам⁹.
Синопская победа и успехи наши на азиатской границе облегчили положение прибрежных фортов, и в декабре вопрос об очищении их не поднимался. Вход же в январе эскадр западных держав в Черное море вновь выдвинул критическое положение наших береговых укреплений, и начальник обороны восточного берега вице-адмирал Серебряков доносил о необходимости снятия гарнизонов укреплений второго отделения и усиления ими тех пунктов на побережье, которые предполагалось еще возможным сохранить в наших руках¹⁰. При этом Серебряков докладывал о трудности исполнения такой операции немногочисленными судами, находящимися в его распоряжении, и об отказе князя Меншикова оказать помощь частью судов из Севастополя ввиду риска подвергнуть их отдельному поражению союзными эскадрами. Больной, ослабевший физически князь Воронцов представил доклад Серебрякова государю и, не высказывая со своей стороны никаких предположений о спасении гарнизонов, ограничивался лишь просьбой избежать открытого разрыва с западными державами и тем спасти наше рискованное положение на Кавказе".
Участь береговых укреплений, казалось бы, решалась следующей пометкой императора Николая на донесении адмирала Серебрякова: «Эти несчастные гарнизоны, вероятно, приговорены к погибели; помочь им мы не в силах». Но вскоре вслед за этим государь приказал князю Меншикову войти в сношение с адмиралом [423] Серебряковым о том, какие из фортов береговой линии следует очистить и как это исполнить. Государь полагал снять гарнизоны лишь судами, которые находились в распоряжении Серебрякова, и в помощь им нанять малые каботажные суда в Керчи и в Азовском море. Надо было постараться спасти только людей, которых доставить в Сухум или Новороссийск; материальную же часть, в случае невозможности ее увезти, надлежало уничтожить¹².
Это высочайшее повеление положило конец разногласию местных властей, и князь Меншиков взял на себя инициативу очищения тех фортов, которые не имели сухопутного пути отступления. Вопреки своему первому решению он отправил к восточным берегам Черного моря три пароходо-фрегата, под флагом адмирала Панфилова, которые совместно с двумя фрегатами, корветом и пароходами, находившимися в распоряжении адмирала Серебрякова, должны были снять гарнизоны всех фортов от Абхазии до Геленджика и перевезти их в Новороссийск¹³. Гарнизон этого последнего, столь важного для нас, пункта увеличивался таким образом до 7—8 тысяч человек¹⁴. Князь Меншиков был возмущен намерением князя Воронцова сдать в плен гарнизоны фортов и «той паникой, которую внушали кавказским властям батумский паша и его отряд»¹⁵.
Из-за дурной погоды снятие гарнизонов могло начаться только 3 марта. В этот день 7 пароходов, под флагом адмиралов Серебрякова и Панфилова, имея на буксире гребные суда и транспорты, вышли из Геленджика и, продвигаясь вдоль кавказского берега, снимали гарнизоны, которые первоначально доставлялись в Геленджик, а больные — в Феодосию. Вся операция произошла совершенно спокойно от покушения противника, и лишь у Навагинского укрепления на виду нашей эскадры появились английский и французский пароходы, которые, впрочем, поторопились скрыться. Ввиду бурного моря не удалось лишь снять людей с укрепления Св. Духа, но в ночь с 9 на 10 марта и они были сняты особо высланным для этой цели из Севастополя пароходом «Громоносец»¹⁶.
Таким образом, гарнизоны 2-го отделения Черноморской береговой линии, в количестве 6 000 человек с семьями были нашим флотом спасены от верной гибели или плена, к которому их приговорил князь Воронцов, и послужили для усиления Геленджика и Новороссийска.
Одновременно с этим князя Меншикова очень беспокоила участь гарнизона Гагры, который он не счел возможным снять ввиду важного значения этого пункта для обороны Абхазии. Гагры представляли собой единственный выход из дефиле, по которому можно было проникнуть в Абхазию с севера, и его оставление могло повлечь за собой немедленное вторжение в эту область Магомета-Аминя. Во всяком случае очищение Гагр должно было быть произведено в связи с операциями войск, оборонявших Мингрелию¹⁷, и решение этого вопроса [424] было передано генералу Реаду, который в то время заменил уже в Тифлисе уехавшего больного князя Воронцова.
Вслед за снятием Черноморским флотом гарнизонов укреплений 2-го отделения, что являлось существенной необходимостью, так как гарнизоны эти, предоставленные сами себе и не имевшие пути отступления, должны были бесполезно погибнуть, генерал Реад решил снять также гарнизоны в Абхазии и на северном участке береговой линии.
В Абхазии операция эта представлялась весьма трудной, так как единственным путем отступления гарнизонов через Сухум была узкая прибрежная дорога с переправами вброд через горные речки, которые в дождливое время мгновенно превращались в бешеные потоки, нередко прерывающие сообщение на целые недели. К тому же отступление неминуемо должно было сопровождаться настойчивым преследованием со стороны горцев, которое могло поставить в критическое положение малочисленные гарнизоны, обремененные при своем отступлении неизбежными лишними тяжестями в виде семейств, больных и пр. В Тифлисе для уменьшения такой опасности сочли необходимым всю операцию вверить абхазскому владетельному князю генерал-адъютанту Шервашидзе, большие связи и влияние которого на горцев западного Кавказа могли содействовать успеху, а укрепление Гагры, как закрывающее свободный доступ горцам в Абхазию, сохранить до окончательного очищения всех остальных укреплений. Что касается спасения самого гарнизона Гагры, который, по слабости верков и незначительности вооружения, не мог бы устоять при одновременной его атаке горцами и союзными эскадрами, то генералом Реадом разрешено ему было в таком случае сдаться в плен¹⁸. Это последнее, небывалое в летописях России, распоряжение о сдаче в плен вызвало большое чувство неудовольствия у государя, о чем и было сообщено генералу Реаду с запрещением впредь прибегать к таким мерам¹⁹. И нельзя не согласиться с князем Меншиковым, что, имея между Сухумом и Пицундой около 4 000 войск, гарнизону Гагры можно было дать возможность отступить, не оставляя его во власти врага²⁰.
Впрочем, вся операция снятия гарнизонов в Абхазии была произведена совершенно спокойно. 22 марта были сняты гарнизоны Пицунды и Бомборы, которые отступили на Сухум-Кале и вместе с гарнизоном этого последнего отошли на присоединение к Гурийскому отряду. Что же касается гарнизона Гагры, то 23 апреля он был снят добровольцем греческим шкипером Соррандо Фота и доставлен в Керчь.
Еще раньше генерал Реад приступил к очищению укреплений северного участка береговой линии. 15 марта был очищен Геленджик, 30 марта — Новороссийск, а в начале апреля и Анапа. Весь восточный берег Черного моря сделался, таким образом, открытым для нападения союзного флота, и сообщение наших противников с горцами могло производиться совершенно свободно. [425]
ноября военный министр сообщил князю Воронцову о решении усилить Кавказский корпус 18-й пехотной дивизией с ее артиллерией, двумя драгунскими полками с конной батареей и резервной кавказской дивизией, что вместе с прибывшей уже на Кавказ 13-й дивизией и шестью казачьими полками составляло подкрепление в размере 35 батальонов, 20 эскадронов, 36 сотен и 88 орудий. В то же время князь Долгоруков спрашивал наместника о тех мерах, какие он предполагал принять, чтобы выйти из невыгодного оборонительного положения, в котором мы находились. Государь не видел иного к этому средства, как переход в наступление, в особенности после наших побед под Ахалцыхом и у Баш-Кадыклара²¹.
Но князь Воронцов так же, как и князь Бебутов, считал зимнюю операцию против Карса, Ардагана или Баязета невыполнимой. Турки, несмотря на ряд понесенных поражений, все-таки имели еще большие средства для продолжения войны. В Каре прибыл из Эрзерума, по сведениям, имевшимся у наместника, резерв в 18 000 пехоты и кавалерии с большим запасом огнестрельных припасов; Ардаган и Баязет также были заняты значительными частями пехоты и кавалерии. Наши же отряды в сравнении с противником были малочисленны, чтобы предпринять решительное наступление; да к тому же им необходимо было пополнить понесенные ими весьма значительные потери, привести в порядок расстроенную в бывших боях материальную часть, усилить состав отрядов и образовать резерв действующего корпуса. Все это делало, по мнению князя Воронцова, осаду Карса зимой невыполнимой.
Что же касается Ардагана и Баязета, то немедленное занятие их не приносило нам, по мнению князя Воронцова, существенной пользы. Занятие этих пунктов сильными, самостоятельными и хорошо обеспеченными отрядами не представлялось возможным по недостатку войск; малочисленные же гарнизоны не в состоянии были бы удержать в своих руках эти крепости в случае нападения на них превосходящих сил противника. От Карса, близ которого было расположено 30 000 турецких войск, до Ардагана было всего два перехода, т. е. гораздо меньше, чем до этого пункта от Ахалцыха или Александрополя, которые к тому же были отделены от него почти непроходимыми в зимнее время горами; таким образом, гарнизон в Ардагане не имел бы в течение всей зимы никакого сообщения с тылом и мог бы подвергнуться отдельному поражению без всякой надежды на поддержку. Князь Воронцов полагал, что, заняв весной Каре, мы тем самым облегчим и овладение Ардаганом и Баязетом²². В частном письме к князю Долгорукову наместник особенно настаивал еще на том, чтобы отложить наступательные действия до весны ввиду сильного утомления войск и расстройства материальной части²³. [426]
Государь признал доводы князя Воронцова «справедливыми», и вопрос о зимней кампании был оставлен²⁴.
Тем временем здоровье князя Воронцова до того ухудшилось, что он не признавал возможным оставаться на занимаемом им ответственном посту в наступившее тяжелое время и просил государя освободить его от дел. Император Николай, с трудом согласясь на удовлетворение просьбы наместника, пожелал, чтобы он до своего отъезда начертал план предстоящей кампании против турок в Малой Азии. При этом государь указывал, что лишь самое решительное, деятельное наступление обещает нам скорое достижение главной цели — убедить турок, что их упорство ведет к неминуемой гибели. Но прежде всего следовало завладеть Карсом, Баязетом и Ардаганом, так как без этих твердых основ наступление в глубь страны было бы неосторожно. Дальнейшую операцию государь предполагал направить на Эрзерум или западнее его, в район, где население состояло преимущественно из христиан; но при этом движении не следовало пренебрегать нашим крайним флангом, и поэтому Гурия должна была постоянно обеспечиваться значительным отрядом. Высадки союзников на восточном берегу Черного моря государь в то время еще не опасался, считая весьма затруднительным снабжение десанта артиллерией и перевозочными средствами²⁵.
Разработкой плана кампании на Кавказе занялся и князь Варшавский. Он был того же мнения, что кампания там с нашей стороны может открыться не ранее весны, а до того времени турки, пользуясь Черным морем, могут атаковать наш правый фланг. Здесь они могли [427] бы действовать двояким образом — от Батума на Ахалцых или же на наши приморские провинции. В зависимости от этого Паскевич полагал занять Ахалцых отрядом в 7000—8000 при 24 орудиях и с другим отрядом, примерно такой же силы, маневрировать в Имеретин, Мингрелии и Гурии. В случае десанта турок на северо-восточном берегу Черного моря они могли иметь целью действий лишь Черноморию и правый фланг нашей Кавказской линии, для обороны которой признавалось достаточным имевшихся там войск.
Указав меры для обеспечения нашего правого фланга, князь Варшавский обратился к наступательным операциям в центре и на левом фланге, которые могли открыться весной. Здесь он первыми объектами действий ставил Каре, Ардаган и Баязет. Паскевич исходил из убеждения в отсутствии необходимости держать войска внутри края, для удержания которого, по его мнению, достаточно было занять лишь несколько пунктов, отправив остальные войска в действующий корпус. Такая мера дала бы свободных, по крайней мере, до 20 батальонов пехоты с артиллерией, не принимая даже в расчет предназначенной для усиления Кавказского корпуса 18-й пехотной дивизии. С этими войсками предполагалось, отделив из них до 3000 против Баязета, атаковать Каре, который должен быть взят правильной, осадой в 10—15 дней. После Карса надлежало взять Ардаган, и действующий корпус, оставив в обеих крепостях гарнизоны, должен был направиться к Баязету, чтобы совместно с отделенным туда раньше отрядом взять и эту крепость. Осенью князь Варшавский предполагал уже двинуться к Эрзеруму, отдавая предпочтение направлению от Баязета, которое давало надежду взять турок в тыл, если бы они укрепились на труднодоступных Саганлугских высотах. Автор проекта рекомендовал не идти далее Эрзерума, пока не выяснится положение на нашем правом фланге; после же этого, если время позволит, то продолжать наступление на Бейбурт. Дальнейших действий Кавказскому корпусу князь Варшавский не указывал, так как они должны были зависеть от могущих свершиться событий²⁶.
Впоследствии, когда до Петербурга дошли слухи о намерении морских держав произвести высадку 10 000— 15 000 тысяч человек на восточном берегу Черного моря, Паскевич несколько изменил предложенный им план действий. В таком случае наш правый фланг приобретал, по его мнению, особенное значение; отряд в Гурии, Мингрелии и Имеретии следовало увеличить до 20 батальонов, 20 эскадронов драгун, 10 сотен казаков, 20 сотен милиции при 60 орудиях и с этими силами первоначально сбросить союзников в море, а потом уже перейти в наступление в центре и на левом фланге²⁷.
Все предложения фельдмаршала были по обыкновению богато иллюстрированы ссылками на то, как он действовал против турок в 1828 году. [428] Князь Воронцов во многом не согласился с запиской Паскевича, находя, что обстановка сильно изменилась сравнительно с 1828 годом. Границы края в то время были теснее и требовали меньше войск, да и само очертание их представляло более удобств для обороны. Кавказские народности были спокойнее, не были объединены и воодушевлены тем религиозным порывом, который чувствовался в пятидесятых годах и которым несомненно должны были, по мнению наместника, воспользоваться Шамиль и Магомет-Аминь. Все это делало необходимым держать значительную часть войск внутри края, чтобы противодействовать объединенным нападениям горцев и союзников. Турецкая армия за последнюю четверть века также намного изменилась к лучшему, и, наполненная европейскими офицерами, она не представляли уже такого легкого материала для победы; Каре, который Паскевич предполагал взять в 10— 15 дней, также успели сильно укрепить, и работы по усилению его все еще продолжались; наконец, Персия, униженная и ослабленная во время предыдущей войны нашей с турками, теперь также представляла собой некоторую силу, а двойственная политика этой страны — и некоторую для нас опасность. Все это должно было внести значительную поправку в широкий полет мысли фельдмаршала о наступательных действиях в Азиатской Турции. Не мог согласиться князь Воронцов и с той легкостью, с какой князь Варшавский решал вопрос об обеспечении Гурии, Имеретии и Мингрелии [429] одним подвижным отрядом, который должен «маневрировать». Непроходимые горы, разделявшие эти три области, делали такую задачу невыполнимой для одного отряда²⁸.
9 февраля князь Воронцов представил, согласно воле государя, свои предложения о плане кампании на 1854 год.
Наместник сознавался, что в истекший осенний период кампании у него не было общих предложений о действиях против турок, и цель его заключалась в том, чтобы отбросить противника подальше от нашей границы, что и было с успехом достигнуто случайно собранными отрядами. Так как турки после этого сосредоточили значительные свои силы против Гурии, Ахалцыха, Ахалкалак, Александрополя и Еревана, то и нам волей-неволей приходилось разбросать свои войска по всей растянутой на 700 верст пограничной полосе, группируя их у поименованных пунктов.
Князь Воронцов полагал, что отряд, расположенный в Гурии, должен был, по удалению своему от командира корпуса, по затруднительности с ним связи и по специальному своему назначению, быть выделенным в самостоятельную часть. Остальным же войскам действующего корпуса первой задачей ставилось овладение Карсом, Ардаганом и Баязетом.
После окончательного сосредоточения всех предназначенных для действия на азиатской границе войск и снабжения их всем необходимым для предстоящих наступательных операций главный наш отряд, расположенный у Александрополя, должен был наступать на Каре, разбить турецкую армию, если бы она вышла навстречу, и приступить к осаде крепости. В то же время отряды Ереванский и Ахалцыхский должны были своими демонстрациями содействовать нашему успеху под Карсом. Первый предназначался действовать с этой целью против Баязета и овладеть этим городом, если обстоятельства будут благоприятствовать; второй же — медленно подвигаться к Ардагану, не вдаваясь, однако, в горы, переход через которые признавался до занятия нами Карса затруднительным. Ахалкалакский отряд вместе с особо назначенной частью Ахалцыхского предназначался для наблюдения и прикрытия путей на Тифлис.
После занятия Карса часть главных сил совместно с частью Ахалцыхского отряда должна была направиться для завладения Ардаганом, который предполагалось занять достаточным гарнизоном, привести его в надлежащее оборонительное положение и снабдить всеми необходимыми запасами. Если к этому времени Баязет еще не будет взят, то, усилив Ереванский отряд частью войск из главного отряда, завладеть и этим пунктом.
Князь Воронцов полагал, что в кампанию 1854 года придется ограничиться занятием Карса, Ардагана и Баязета, приведением их в оборонительное положение и снабжением всем необходимым [430] армии, которая должна будет провести зиму на этой новой линии.
В числе препятствий, способных помешать исполнению предназначенного плана, наместник указывал на колеблющиеся отношения к нам Персии, на поведение Шамиля и на действия союзников на восточном берегу Черного моря. Кроме того, следовало ожидать, что и турки, сделав огромные приготовления на своей азиатской границе, пожелают встретить в поле наши войска, прежде чем допустить их до своих крепостей.
Если бы во время наших операций против Карса Персия стала бы во враждебное к нам положение, то Ереванский отряд следовало бы подкрепить резервом из Тифлиса, чтобы он мог, оставаясь в оборонительном положении, удержать Ереван в своих руках до падения Карса. После же этого не ограничиваться только взятием Баязета, а вторгнуться в пределы Персии и занятием Хоя, Урмии и Тавриза распространить страх на всю Персию.
В тот же день князь Воронцов отправил военному министру другую записку, в которой предупреждал, что изложенный им план действий имел в виду единоборство России с Турцией. Поэтому если последует разрыв с западными державами, то принять столь неравную борьбу возможно только при некоторых первоначальных пожертвованиях. Благодаря этому мы могли бы сосредоточить достаточное число войск, чтобы защитить наиболее важные пункты сообщения края с Россией, Тифлис и удержать в повиновении мирные племена Кавказа.
В этом отношении внимание наместника было обращено на очищение Черноморской береговой линии и, в зависимости от этой меры, на положение Гурийского отряда. Он мог быть обойден по Супсе и отрезан от Кутаиси. Поэтому князь Воронцов предлагал немедленно укрепить устье Цхенис-Цхали, где весь отряд и должен сосредоточиться при первом известии о разрыве с западными державами.
Здесь он выжидал прибытия гарнизонов береговых укреплений и отступал к Кутаиси, а может быть, и далее, по пути к Тифлису, до тех позиций, на которых решено будет дать окончательный бой.
Князь Воронцов приходил к заключению, что весной мы можем открыть наступательные действий внутрь Малой Азии лишь в случае мира с западными державами, так как, не обеспечив себя предварительно на всем протяжении правого фланга, мы не можем и думать о широких наступательных операциях. Растянув наши силы на южной границе, мы могли поставить себя в крайне рискованное положение тем, что открывали неприятелю пути от моря в землю Черноморского войска, в Кабарду и на Тифлис.
Судя по массе пометок, которыми государь испещрил обе записки князя Воронцова, можно сказать, что император Николай [431] вполне одобрил план наместника. Государь признал необходимым увеличить отряд, расположенный в Гурии, Мингрелии и Имеретин, до 20 батальонов, подчинить его самостоятельному начальствованию князя Андронникова и немедленно сделать все подготовительные распоряжения о порядке сосредоточения в случае надобности всех частей этого отряда на позицию Цхени-Цхали или к Кутаиси.
Что касается операций действующего корпуса, то он должен был ограничиваться защитой границы до окончания или выяснения намерений неприятеля на нашем правом фланге. Лишь только в том случае, если бы турки двинулись в значительных силах против нас, ему следовало идти навстречу и разбить противника. Точно так же, если бы неприятель пошел от Ардагана на Ахалцых в обход правофлангового отряда действующего корпуса через Боржомское ущелье, то отряду от Александрополя надлежало двинуться во фланг неприятелю и, разбив его, вернуться обратно²⁹.
Одновременно с изложением предполагаемого плана операций против турок князь Воронцов представил и проект распределения частей действующего Кавказского корпуса по отрядам.
Как уже сказано, государь в ноябре 1853 года решил двинуть на Кавказ 18-ю пехотную дивизию с ее артиллерией и драгунскую бригаду с конной батареей. Вслед за этим в Петербурге явилось предложение отправить на Кавказ и 17-ю пехотную дивизию с ее артиллерией. Решение это вызывалось желанием усилить Лезгинскую линию и иметь готовый резерв для действия против Персии, если бы она стала во враждебные к нам отношения¹⁰.
Первоначально предполагалось 18-ю дивизию направить, подобно тому, как это в августе имелось в виду и относительно 13-й дивизии, на Кавказскую линию; 19-ю же дивизию, занимавшую эту линию, направить в трехбатальонном составе в действующий корпус. Это предложение основывалось на желании иметь для наступательных операций войска боевые, знакомые с кавказской обстановкой и соответственно снаряженные. Драгунская бригада должна была следовать до Моздока и расположиться там в резерве³¹, а резервная дивизия Кавказского корпуса — в Ставропольском и Пятигорском уездах, что давало возможность двинуть на границу квартировавшие в Ставрополе, Георгиевске и Кисловодске линейные батальоны.
Князь Воронцов, однако, находил много неудобств при выполнении столь сложной комбинации, которая к тому же была излишней, так как опыт 13-й дивизии показал, что и европейские войска не отставали в боях от своих кавказских товарищей. Поэтому он предлагал одну бригаду 18-й дивизии включить в состав действующего корпуса, а другую направить на усиление Лезгинской линии, за которую следовало с наступлением весны опасаться. [432] Бригада эта, составляя резерв войск, охранявших Лезгинскую линию³², являлась бы и резервом действующего корпуса, к которому и могла бы быть направлена в случае спокойствия на линии. Резервную дивизию князь Воронцов желал придвинуть весной к Екатеринодару и Владикавказу с тем, чтобы не сменять ею линейных батальонов, а считать ее резервом Кавказской линии. Располагаясь таким образом, она обеспечивала бы Военно-Грузинскую дорогу и при надобности могла усилить правый и левый фланг линии. Наконец, драгунскую бригаду наместник признавал необходимым придвинуть весной к Александрополю, так как бедность действующего корпуса кавалерией чувствовалась во всех делах с турками³³.
Князь Воронцов предполагал ввиду назначения на Кавказ двух новых дивизий войска действующего корпуса распределить на турецкой границе следующим образом:
Гурийский отряд — 10 ¼ батальона, 20 орудий, 5 сотен казаков, 18 конных и 26 пеших сотен милиции;
Ахалцыхский отряд — 4 батальона, 10 орудий, 6 сотен казаков, 2 конных и 8 пеших сотен милиции;
в резерве обоих этих отрядов — 4 батальона и 8 орудий;
Ахалкалакский отряд — 2 батальона, 4 орудия, 2 ½ сотни казаков и 5 сотен конной милиции;
Ереванский отряд — 6 батальонов, 16 орудий, 10 сотен казаков, 10 сотен милиции и 8 ракетных станков;
Александропольский отряд — 26 батальонов, 76 орудий, 30 эскадронов, 9 сотен казаков, 10 сотен милиции и 8 ракетных станков;
артиллерийский резерв — 38 орудий.
Как предложение относительно предстоящего плана кампании, так и составленное князем Воронцовым распределение войск по границе удостоились одобрения государя, с отмеченными выше изменениями, и были возвращены в Тифлис для руководства князю [433] Воронцову и генералу Реаду, который должен был заместить отъезжавшего по болезни наместника.
Князь Долгоруков, сообщая Высочайшую волю, остановился на разборе предстоявших действий более подробно³⁴.
Операции на Кавказе подразделялись на два этапа: первый — оборонительный для отражения неприятеля на нашем правом фланге и второй — наступательный на Каре, Баязет и Ардаган, который должен был начаться после того, как мы отобьем неприятеля на правом фланге.
В этом порядке и обсуждался план предстоявших действий.
Записка начиналась с операций на правом фланге.
Высадкой в Геленджике, Новороссийске или Анапе неприятель мог угрожать Черномории и Кабарде с Военно-Грузинской дорогой; высадкой же в Сухуме и Редут-Кале он, обходя Гурийский отряд, угрожал Кутаиси и даже Тифлису. В обоих случаях сообщение с базой наших отрядов, сосредоточенных на турецкой границе, подвергалось опасности.
Ввиду возможности неприятельской высадки на северо-восточном берегу Черного моря высочайше повелено было сформировать на Дону конный и артиллерийский резерв и подчинить наказному атаману Войска Донского все войска, расположенные в Геленджике, в 1-м отделении Черноморской береговой линии, в земле Черноморского казачьего войска и на правом фланге Кавказской линии. В распоряжение генерала Хомутова, кроме того, был назначен особый резерв в составе 1-й бригады 17-й пехотной дивизии, 2-я бригада которой, в изменение первоначального предложения, направлялась в Крым ввиду опасного положения этого последнего после разрыва с западными державами.
Полагалось, что этими мерами Черномория и правый фланг Кавказской линии делались в достаточной мере обеспеченными, так как там легко можно было собрать 11 батальонов и 4 ½ конной батареи кроме гарнизонов трех прибрежных укреплений и 2-й бригады 19-й пехотной дивизии.
Местом сбора этого отряда государь полагал назначить окрестности Варениковой пристани с тем, чтобы, в случае высадки неприятеля у Геленджика или Новороссийска, следовать навстречу противнику и принять на себя гарнизоны этих пунктов, если они принуждены будут их бросить. Если же высадка последует у Анапы, то отбросить неприятеля в море и спасти Анапу.
При этом весьма вероятно, что союзники предварительно войдут в сношение с горцами, чтобы они отвлекли внимание и силы наши в другую сторону, угрожая Лабинской и даже Кубанской линиям. Воспрепятствовать этому предполагалось сбором у Ольгинского тет-де-пона отряда не менее 6 батальонов с артиллерией и 1—2 казачьих полков, чтобы отбить всякое на Кубанскую линию [434] покушение, а на Лабинской линии оставаться пока в оборонительном положении.
Адмиралу Серебрякову указывалось обратить особое внимание на сохранение Анапы и Новороссийска. Если Геленджик и Кабардинск нельзя будет отстоять, то гарнизоны их отводить к Новороссийску, а если и этот пункт нельзя будет отстоять, то, уничтожив в них все, что можно, отходить к Анапе, наводя неприятеля флангом на наш отряд, идущий от Варениковой³⁵.
Охрана Военно-Грузинской дороги от вторжений Шамиля, а также всего пространства между Кубанью, Ставрополем и Екатеринодаром от всяких покушений со стороны Черного моря была возложена на генерала Козловского, командовавшего войсками центра Кавказской линии. Государь считал эту задачу для него вполне выполнимой после того, как войска, в центре расположенные, были усилены резервной дивизией Кавказского корпуса, т. е. 14 батальонами при двух батареях.
В отношении действий на юго-восточном берегу Черного моря государь полагал, что неприятель может или сделать высадку в Сухуми, или же движением из поста Св. Николая по Сунже обойти Гурийский отряд и отрезать его от Кутаиса. Тот и другой случай делали весьма основательным предложение князя Воронцова выбрать сборный пункт у устья Цхени-Цхали для сосредоточения Гурийского отряда и гарнизонов 3-го отделения береговой линии. Этот пункт, а также обе дороги от Кутаиса на Тифлис должны быть немедленно укреплены и Гурийский отряд увеличен до 18, а если возможно, то и до 20 батальонов.
В отношении наших наступательных действий на Каре, Ардаган и Баязет государь оставил без изменения предложения князя Воронцова, повелев лишь приступить к исполнению этого плана после окончательного разрешения дел на правом фланге и после обеспечения тыла.
Обращаясь к намеченному князем Воронцовым распределению войск, военный министр в своей записке касался лишь необходимой замены, вызванной оставлением одной бригады 17-й дивизии в распоряжении генерала Хомутова и направлением другой бригады вместо Кавказа в Крым. Предназначавшуюся в состав действовавших на границе отрядов бригаду 17-й пехотной дивизии предполагалось заменить двумя батальонами с Лезгинской линии и шестью батальонами 19-й дивизии из центра.
Изложенная записка военного министра не застала уже князя Воронцова в Тифлисе. Он навсегда покинул Кавказ.
Волнения последнего года окончательно подорвали здоровье наместника, и он вынужден был просить государя освободить его от столь непосильного труда и уволить в бессрочный отпуск. Как ни трудно было заменить в такое тревожное время князя Воронцова, [435] но государь должен был согласиться с невозможностью требовать от него непосильной при болезненном состоянии работы, и 28 февраля князь Воронцов был уволен в шестимесячный отпуск, а должность его временно была вверена генералу Реаду. Вместе с тем начальником штаба при генерале Реаде был назначен князь Барятинский.
3 марта князь Воронцов отбыл из Тифлиса.
Чем выше служебное положение какого-либо деятеля, тем большей критики он подвергается. Не избежал такой критики и князь Воронцов. В отношении гражданского управления его упрекали в слишком рассеянной, полной удовольствий жизни, в расточительности, в излишнем доверии к своим приближенным, часто злоупотреблявшим этим доверием, во многих непрактичных проектах, поглощавших без пользы большие деньги, в излишней щедрости и раздаче наград, особенно местному грузинскому дворянству, и проч. Упреки эти едва ли основательны: князь Воронцов принял в свое управление край непочатый, дикий; он стремился поднять его цивилизацию, поднять его экономическое благосостояние развитием разного рода промышленности. Цели своей он достиг, хотя, может быть, и со слишком большой затратой средств.
Упрекали бывшего наместника в очень большом расходе войск на линиях, в значительном развитии при нем полковых штабов с массой отвлеченных от строя для хозяйственных надобностей нижних чинов; упрекали также в излишней робости перед [436] неприятелем, что вызывало постоянные жалобы на недостаточность сил и просьбы о высылке все новых подкреплений из России.
Нельзя не отметить справедливости этих замечаний. Внутренней борьбой на Кавказе была поглощена значительная часть наших вооруженных сил, и для борьбы с турками таковых почти не оказалось; можно соглашаться или не соглашаться со взглядом наместника на первенствующее значение в начавшейся войне удержания в своих руках Кавказа, но нельзя не отдать ему справедливости, что свою точку зрения он провел в жизнь вполне основательно. Мы не можем судить, как вели бы себя предводители горцев во время восточного кризиса, если бы они не были сдерживаемы широко раскинутым Воронцовым «железным кулаком». Характер действий князя Воронцова в открывшейся кампании можно назвать осторожным, но нельзя ему отказать в обдуманности и планомерности.
Несомненно, большой заслугой князя Воронцова была его распорядительность вместе с осмысленной решимостью в наиболее критический для нас осенний период кампании. Доблесть наших войск, ошибки турок, но и военные дарования наместника помогли нам не только сберечь свои границы, но и нанести туркам два решительных поражения.
Князь Воронцов при присущем ему благородстве и честности обладал тем гражданским мужеством, которое его особо высоко ставило среди деятелей первой половины XIX столетия. Это был не лицемерный, верный докладчик своему царю, без боязни высказывавший свое слово, даже идущее вразрез с мнением государя, если только он был убежден, что этого требует польза порученного ему дела. Император Николай высоко ценил такие качества своего наместника на Кавказе, нередко соглашаясь с его взглядами.
Князь Воронцов любил войска и близко к ним стоял. Несмотря на тяжелый недуг, он принимал к сердцу все вопросы их благосостояния и лично в этом отношении распоряжался. Войска ценили заботливость о них князя Воронцова, и весть об его отъезде была встречена в Кавказской армии с грустью.
Высочайшие указания относительно плана действий на Кавказе в 1854 году были получены уже генералом Реадом. Трудно было предполагать, чтобы временный заместитель князя Воронцова не придерживался в предстоявших действиях взгляда своего предшественника. Этому не соответствовал ни характер генерала Реада, человека в высшей степени исполнительного, но не одаренного духом самостоятельности, ни положение его временного заместителя, связанного к тому же инструкцией князя Воронцова. Поэтому можно было ожидать, что и в предстоящих действиях борьба с горцами и защита Кавказа от их нападений по-прежнему будут играть [437] главную роль. Но генерал Реад превзошел своей осторожностью и князя Воронцова.
Отказ в присылке на Кавказ 17-й дивизии привел нового главнокомандующего в смущение. Он³⁶ не считал возможным в «тяжелую эпоху предположенных оборонительных действий наших» ослабить преграды, удерживающие напор враждующих племен Кавказа, так как был уверен в усиленных действиях Шамиля и Магомета-Аминя, к которым должны примкнуть все наши внутренние враги и часть мирных горцев. Отсутствие 17-й дивизии, доносил генерал Реад военному министру, не только лишило здешний край всякой возможности к наступательным действиям, но и очень затруднило внутреннюю и внешнюю оборону его. Важное значение Военно-Грузинской дороги и Лезгинской линии делало необходимым обеспечить обладание ими, что требовало не только занятия этих пунктов соответственными отрядами, но и существования резервов, которых, за неприходом 17-й дивизии, образовать было не из чего. Генерал Реад не видел другого выхода из этого положения, как очистить некоторые из занимаемых нами пунктов и тем хоть немного сосредоточить силы разбросанного Кавказского корпуса. Выбор главнокомандующего остановился в этом отношении на Дагестане, очищение которого он считал менее чувствительным для нашего владычества в крае, а посему и просил ходатайства на положительное разрешение государя очистить Дагестан, когда увидит к тому неотложную необходимость.
Вместе с этим генерал Реад представлял на утверждение распределение войск на Кавказе, измененное ввиду отмены прихода туда 17-й пехотной дивизии. Оно сводилось к следующему:
центр Кавказской линии — 17 батальонов, 16 пеших и 8 конных орудий и 12 сотен;
Владикавказский округ — 13½ батальона, 8 орудий и 6 сотен;
левый фланг линии — 14 батальонов, 20 пеших и 10 конных орудий и 32 сотни;
Прикаспийский край — 24 батальона, 8 пеших, 20 горных и 2 конных орудия и 30 сотен;
Лезгинская линия — 10 батальонов, 2 пеших, 8 горных и 4 конных орудия, 5 пеших и 19 конных сотен.
Итого для борьбы с горцами предназначалось 78½ батальона, 104 сотни и 106 орудий, кроме 11 батальонов и 12 орудий, оставленных для содержания караулов в Тифлисе, по городам и крепостям Грузинской линии и для хозяйственных работ в штаб-квартирах³⁷.
В действующие на турецкой границе войска входил самостоятельный отдел князя Андронникова из отрядов:
Гурийского — 13½ батальона, 16 пеших и 8 горных орудий, 9 сотен казаков, 26 пешие и 3 конные сотни милиции; из Абхазии к этому отряду должны были присоединиться еще 4 ½ батальона, и [438]
Ахалцыхского — 7¼ батальона, 16 пеших и 4 горных орудия и 6 сотен казаков.
Всего у князя Андронникова — 25^¾ батальона, 44 орудия, 15 сотен казаков и 29 сотен милиции;
действующий корпус князя Бебутова из отрядов:
Ахалкалакского — 274 батальона, 4 пеших орудия, 3 сотни казаков и 1 сотня милиции;
главного Александрополъского — 1872 батальона, 48 пеших и 16 конных орудий, 26 эскадронов и 21 сотня казаков, и
Ереванского — 6 ½ батальона, 8 пеших орудий, 6 сотен казаков и 2 сотни милиции.
Всего у князя Бебутова — 27 ¼ батальона, 76 орудий, 26 эскадронов, 30 сотен казаков и 3 сотни милиции.
Таким образом, на турецкой границе всего предполагалось сосредоточить 53 батальона, 120 орудий, 26 эскадронов, 45 сотен казаков и 32 сотни милиции.
В общем резерве оставалось 4 батальона, 8 пеших и 4 конных орудия³⁸.
Кроме того, в Черномории, под начальством генерала Хомутова находилось 25 ¼ батальона, 90½ сотен и 50 орудий, распределенных на два отряда — Таманский и Закубанский.
Предложение генерала Реада об очищении Дагестана послужило предметом продолжительного обмена мнений.
В конце 1853-го или в самом начале 1854 года³⁹ император Николай в одной из своих собственноручных записок коснулся нашего положения за Кавказом⁴⁰. Одно из самых важных в этом отношении неудобств государь видел в необеспеченности и в дурном качестве путей сообщения, соединявших этот край с Россией.
Таких путей было четыре: 1 ) Черным морем в Абхазию и Редут-Кале; 2) по Военно-Грузинской дороге, путь кратчайший, но ненадежный как по природным условиям, так и ввиду близости враждебных племен; 3) берегом Каспийского моря, путь удобный только для сообщения с восточной частью наших владений, т. е. с Дагестаном, и, наконец, 4) Каспийским морем в Дербент, Баку и к устью Куры.
Это последнее направление государь считал имеющим первостепенную важность, в особенности ввиду начавшейся войны, когда путь через Черное море временно перестал для нас существовать. Действительно, Каспийским морем через Баку центр России соединялся непосредственно с центром Закавказья; по удобству этого пути в течение целого года и по безопасности его от нападений горцев он являлся лучшим коммуникационным путем Кавказской армии. На это направление государь и обратил свое особое внимание, заявив при этом, что ежели мы не желаем «даром бросить стольким трудом и кровью дорогой [439] купленное владычество наше за Кавказом», то Дагестан и Баку, обеспечивающие этот путь, должны оборонять до последней крайности. Государь полагал даже, что в случае потери Тифлиса нам следовало бы с главными силами отойти не на Военно-Грузинскую дорогу, а на Дагестан и Баку.
Естественно, что мысль генерала Реада об оставлении Дагестана не была встречена сочувственно, и его было приказано защищать во что бы то ни стало⁴¹.
С удивлением отнесся к этой мысли и князь Воронцов⁴² и с негодованием командующий войсками в Дагестане князь Орбелиани. Упразднение Дагестана, писал последний⁴³, есть упразднение всего Закавказского края. Огромная часть этой области присоединится к Шамилю, которому мы дадим таким образом возможность явиться против нас с громадной силой более 80 тысяч человек. Нам придется одновременно вести войну и против громадных сил Шамиля, и против восставших народов, и, наконец, против Персии. Не шах персидский страшен для нас, но страшен будет Шамиль, если завладеет всем Дагестаном.
Одновременно с разработкой предложений о плане действий против турок вновь возникал вопрос о положении, которое займет Персия. Страна эта подпадала все сильнее и сильнее под влияние Англии, и мы должны были опасаться открытого разрыва с ней, который потребовал бы отвода некоторого, хоть и незначительного, количества войск с турецкой границы. Потому решено было [440] направить все старание к тому, чтобы добиться от Персии нейтралитета, что было особенно выгодно в нравственном отношении, так как ограждало нас от восстания пограничных мусульманских племен⁴⁴.
Между тем дело приближалось к весне, и князь Горчаков порадовал Россию своей переправой через Дунай. Государю, как известно, желательно было воспользоваться этим нашим успехом и дать толчок наступательным операциям на европейском театре войны, тем более что к тому времени выяснилась полная неготовность морских держав быстро поддержать турок. Этой неготовностью государь хотел воспользоваться для перехода в наступление и на Кавказе. «Кажется мне,— писал он генералу Реаду⁴⁵,— что весьма полезно было бы воспользоваться сим драгоценным временем, чтобы князю Андронникову самому перейти в наступательные действия, чтобы разбить турок до прибытия союзников. Но где и как, не могу определить, а предоставляю решить вам по тем сведениям, которые у вас есть. Казалось бы, что из Гурии можно было бы наступать, чтобы отбросить на Батум. Быть может, что и Ардаган взять можно было бы от Ахалцыха, поддержав движениями Бебутова».
Мысль о наступательных действиях была не чужда и на Кавказе. По мнению князя Бебутова, Александропольский отряд не должен был оставаться в чисто оборонительном положении, независимо от того, какой бы оборот военные действия ни приняли на восточном берегу Черного моря. В противном случае неприятель, имея множество иррегулярной кавалерии, будет тревожить всю нашу пограничную полосу без возможности с нашей стороны препятствовать ему на каждом пункте. Князь Бебутов полагал необходимым при появлении подножного корма перевести Александропольский отряд за Арпачай, расположить его на удобной позиции и грозить неприятелю дальнейшим наступлением. Если бы турки вздумали встретить наш отряд, то разбитие их было бы лучшим ручательством сохранении спокойствия на нашей границе⁴⁶. Такой способ действий князь Бебутов считал наиболее выгодным и в отношении оказания поддержки отрядам Ахалцыхс-кому, Ахалкалакскому и Ереванскому, которые будут вне опасности, если Александропольскому отряду удастся нанести туркам решительное поражение⁴⁷. Разрешение на выдвижение за Арпачай было дано, и князь Бебутов с нетерпением стал ожидать появления подножного корма⁴⁸.
Наступательные намерения проявил и начальник Ереванского отряда генерал барон Врангель. Он просил разрешения его отряду действовать самостоятельно, вне зависимости от постоянной охраны слабого Еревана, подверженного всяким случайностям от внезапного вторжения противника или от вспышки в народе, [441] на верность и постоянство которого мы не должны полагаться . Но князем Бебутовым первоначальная задача Ереванскому отряду была дана только наблюдательная, причем он должен был иметь в виду лишь охрану края, ему вверенного, пока не последует приказания перейти к наступательным действиям. Командир корпуса указывал как на пункт, на котором было желательно сосредоточение отряда, на Сурмалинский участок, по правую сторону Аракса, так как, наблюдая оттуда за неприятелем, расположенным у Баязета, отряд был бы во всякое время в полной готовности встретить и отразить всякие нападения, и если бы неприятель вторгся через Арпачай в Сардар-Абатский участок, то всегда успел бы перейти на левый берег Аракса, обеспечивая в обоих случаях защиту Еревана и его окрестностей. Однако наблюдательное положение отряда должно быть соединено с полной его подвижностью, почему необходимо было обеспечить его перевозочными средствами, а гарнизон Еревана усилить, переведя туда Грузинский линейный № 4 батальон и 2 орудия⁵⁰.
Распространившиеся слухи о намерении турок произвести одновременное наступательное движение на оба наши фланга и известие о скором прибытии в Баязетский пашалык свежих сил обеспокоили барона Врангеля, тем более что всякая неудача в этом крае поставила бы нас в самое затруднительное положение как перед мусульманским населением, всегда готовым присоединиться к туркам, так и перед христианским, которое легко поддается страхам и чувству безнадежности. Лучшим выходом из своего тяжелого положения барон Врангель считал внезапное нападение на Баязетский отряд, не ожидая, пока он усилится; разбив же и рассеяв этот отряд, возвратиться в свои пределы⁵¹.
Князь Бебутов хотя и одобрил мысль барона Врангеля, но полагал, что с такими незначительными силами, какие были в Ереванском отряде, можно было решиться действовать наступательно только в том случае, когда неприятель двинется из Баязета и, перейдя горы, будет приближаться к Орговскому карантину. До тех пор вступать Ереванскому отряду в бой он признавал неудобным, так как если наш отряд перейдет через горы, то турки, по всей вероятности, не примут боя и отступят к Баязету; брать же эту крепость слабыми силами было невозможно, а отступление отряда через горы было рискованно при энергичном преследовании турок.
Поэтому князь Бебутов предписал барону Врангелю не предпринимать наступательного движения на Баязет, а ожидать приближения неприятеля к Орговскому карантину, где и нанести ему поражение. Сверх того он указывал, что действия Ереванского отряда должны быть в связи с действиями Александропольского и Ахалкалакского отрядов, чтобы наступление начать одновременно⁵². [442]
Турецкая Анатолийская армия после осенних поражений находилась в самом плачевном положении. Полное ее расстройство довершалось неустройством административной части и страшной пандемией.
В январе в Карее находилось только 18 тысяч человек и остатки нескольких батальонов из Ардаганской армии, разбитой под Ахалцыхом; в Эрзеруме также было только 10 батальонов этой разбитой армии. Правда, турки принимали самые решительные меры для усиления своей армии, но все старания их уничтожались страшной пандемией и побегами. Саксонский подданный доктор Хенчер, служивший в Карском гарнизоне, неоднократно писал в Константинополь, что если так будет продолжаться, то князю Бебутову не понадобится действовать против турок, так как армия их уничтожится сама собой⁵³. Как следствие такого положения, было приказание отнюдь нас не атаковать.
К февралю между Карсом, Ардаганом и Баязетом турецких войск собралось 30—35 тысяч человек, а в начале летней кампании мы считали под стенами Карса до 60 тысяч, хорошо устроенных и снабженных.
Подсчет этот безусловно следует считать преувеличенным, и о силах турок вернее руководствоваться данными французского разведывательного бюро и донесениями французских агентов своему главнокомандующему⁵⁴.
Союз с морскими державами, очищение нами береговых укреплений, ожидание прибытия на Кавказ англо-французского корпуса [443] и, наконец, ложные известия об успехах, одержанных нашими врагами, действительно подняли дух турецкой армии, и она желала перейти в наступление.
Распределены турецкие силы были следующим образом: 20 000 — в укрепленном лагере близ Карса, 3500 человек в Ардагане и 3500 — в Баязете. Все эти отряды находились под общим начальством мушира Мустафы-Зафира-паши, человека достойного, но слабого. Начальником штаба при нем был англичанин Гюйон, сварливый и малосведущий в военном деле; мушир его очень боялся, так как он пользовался особым покровительством лорда Редклифа. Главная квартира Зафира-паши находилась в Карее. 12 000 человек, под начальством Селима-паши, составляли Батумский отряд, который своими передовыми частями занимал некоторые из покинутых нами береговых укреплений на абхазском берегу, в том числе и Редут-Кале, приведенный ими в оборонительное состояние.
К недостатку расположения турецких войск следует отнести растянутость их на большом протяжении границы, причем сообщение между отдельными отрядами могло производиться лишь по тропинкам, проходимым только в хорошее время года.
Относительно расположения горцев у французов были сведения, что Шамиль-с 25 000 и 8 полевыми орудиями намеревается наступать на Тифлис, а Магомет-Аминь с 10—12 тысячами — действовать на сообщение наших войск между Кутаисом и Гори. Сухум-Кале также был занят горцами, но между ними происходили такие несогласия, что французский главнокомандующий настаивал на скорейшей отправке туда сильного турецкого гарнизона. Такая мера признавалась необходимой не только для того, чтобы обеспечить Сухум от захвата его русскими, но и для того, чтобы избежать там междоусобной резни.
16 мая по этому поводу состоялось совещание между союзными адмиралами, на котором было решено немедленно потребовать в Константинополе подкреплений для Анатолийской армии и послать приказ муширу отправить войска в Редут-Кале и Сухум-Кале.
В то же время было решено, что при предстоящем крейсировании англо-французской эскадры к Севастополю турецкий флот под прикрытием союзного должен будет направиться к кавказским берегам⁵⁵.

Рионский край, место действия Гурийского отряда, составляет бассейн Риона на берегу Черного моря и занимает все пространство нынешней Кутаисской губернии. Страна эта, отделенная от Грузии высоким и лесистым хребтом Месхийских гор, в то время сообщалась с Тифлисом по весьма дурной дороге, пролегавшей через Сурам. [444]
Географическое положение ринского района делает его совершенно отдельным театром военных действий, а топографические условия (сплошные леса, широкие и глубокие реки с болотистыми берегами, недостаток путей) вместе с весьма дурным климатом прибрежной зоны дают понятие о характере самой войны в этом крае; там нельзя было действовать массами, и оборона всегда имела перевес перед атакой.
Незначительные силы, находившиеся в распоряжении кутаисского военного губернатора князя Гагарина в начале войны, не дали ему, как известно, возможности в осеннюю кампанию предпринять активные действия. В наступающий же зимний период становилось рискованным и само положение Гурийского отряда на реке Чолок.
Хотя турки и не проявляли особой энергии, но продолжали сосредоточивать свои войска перед фронтом отряда князя Гагарина у Кобулет и усиливать на фланге взятый ими в октябре пост Св. Николая. При таких условиях наш Гурийский отряд, оставаясь на зиму на Чолоке и будучи совершенно изолирован, вследствие распутицы и бездорожья, от резервов, легко мог подвергнуться отдельному поражению. Поэтому князь Гагарин оставил берега Чолока с городом Озургеты и отступил на Акетские высоты с целью выждать дальнейшего хода событий. Здесь войска князя Гагарина вошли в общий состав отряда князя Андронникова.
К маю Гурийский отряд расположился главными силами у селения Марани (Орпири) с авангардами у Чахатаура и на Акетских горах. Турки занимали Редут-Кале, пост Св. Николая и всю Гурию к югу от р. Супе с нашим уездным городом Озургеты.
Когда установилась весенняя погода и дороги стали просыхать, турки начали наступательные движения.
Кобулетский бек Гассан-паша-Тавдгеридзе стал во главе турецкого авангарда, силой до 12 тысяч при 4 орудиях⁵⁶, и 27 мая начал наступать на селение Нигоити в обход акетской позиции.
С нашей стороны в Нигоити стоял авангард подполковника князя Эристова силой в 2 ½ батальона⁵⁷, 4 орудия и 10 сотен гурийской милиции.
В ночь с 26 на 27 мая князь Эристов узнал, что отряд Гассана-паши переправился через Супе у Байлета и идет на Аскет. В 11 часов утра 27 мая, когда неприятель с песнями и барабанным боем стал развертывать свой фронт, князь Эристов вышел ему навстречу, оставив в Нигоити обоз, под прикрытием артиллерии и двух рот Белостокского полка. В совершенной тишине и в полном порядке войска продвигались по чрезвычайно пересеченной местности; леса и сады скрывали наше движение. У Ланчхута, верстах в трех от нигоитской позиции, была небольшая поляна, прикрытая с фронта лесом, а справа деревянными строениями и каменными оградами садов. Здесь князь Эристов построил боевой порядок. [445]
Турки заняли позицию, несколько возвышенную, покрытую густым лесом; перед их фронтом была поляна. В центре позиции стояли два орудия, которые были прикрыты регулярной пехотой, а на флангах толпились массы башибузуков.
Как только отряд князя Эристова открылся неприятелю, турки обдали нас градом пуль и картечи. В атаку на батарею был брошен батальон Куринского полка, который через четверть часа прорвал уже центр неприятельской позиции, а рота капитана Вельяминова оседлала батарею; атака левого неприятельского фланга, произведенная батальоном Брестского полка, довершила дело, и турки бежали.
Но князь Эристов не мог преследовать неприятеля; его заботила судьба двух рот, оставленных для прикрытия обоза, так как Кобулетская милиция, несмотря на прорыв центра турок, обходила оба фланга и грозила раздавить наш малочисленный резерв. Это обстоятельство принудило повернуть назад батальон куринцев и направить его на помощь резерву.
Действительно, положение белостокских рот было критическое. Они изнывали в неравной борьбе, а орудия, потеряв большую часть прислуги, геройски отбивали одну за другой шесть атак. К счастью, куринцы поспели вовремя, и турки бежали, преследуемые нами до Супса.
Неприятель потерял два орудия с зарядными ящиками, пять значков и массу оружия и амуниции. На месте осталось до 1000 тел, и в том числе тело самого Гассана-паши. Наши потери достигали 460 человек, в том числе 200 милиционеров.
Императора Николая очень порадовал этот первый успех в открывшейся летней кампании. Князь Эристов, проявивший столько инициативы, был назначен флигель-адъютантом, произведен в полковники и награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.
После дела у Нигоити турки отступили к Озургетам. Туда же 29 мая, узнав об одержанной князем Эристовым победе, направился из Марани с главными силами и князь Андронников, имея в строю: 11½ батальона, 18 орудий, 6 пеших дружин гурийской милиции, 4 сотни казаков, 1 грузинскую и 5 имеретинских конных дружин, общей численностью до 10 тысяч человек.
Гурийские дружины, шедшие впереди, уведомили начальника отряда, что турки еще 2 июня очистили Озургеты и перешли на левый берег Чолока, где и расположились в укрепленном лагере между селением Какуты и горой Джихенджури. Милиция, преследуя врага, догнала его арьергард и после упорного боя на кинжалах отбила одно знамя.
3 июня Гурийский отряд занял Озургеты. По всему было видно, что турки очистили этот город поспешно, так как там было ими оставлено много запасов, больных и раненых. В тот же день князь [446] Андронников произвел с прилегающей к городу горы Экадии рекогносцировку и обнаружил неприятельский отряд, размещенный под личным начальством Селима-паши на левом берегу реки Чолок в трех укрепленных лагерях.
Турки расположились фронтом к реке⁵⁸. Правый фланг, где стояла большая часть милиции с 2 орудиями, был почти неприступен, прикрытый с фронта обрывистым берегом реки, а справа глубоким лесистым оврагом. Центр позиции был усилен на оконечностях двумя земляными батареями и с фронта прикрыт бруствером со рвом. На левом фланге находились высоты, которые господствовали над всей местностью, но почему-то не были заняты турками. Впереди же лагеря до самого Чолока был довольно крутой спуск, и река в этом месте протекала в невысоких, но обрывистых берегах, затруднительных для перехода войск.
Селим-паша, по сведениям князя Андронникова, имел на позиции 20 батальонов, 13 орудии, несколько эскадронов кавалерии и 14 000 милиции. По донесению же французского агента в Трапезунде маршалу С.-Арно, турецкий паша имел 5 батальонов регулярных войск численностью до 5000 и 4000 башибузуков⁵⁹. Будет более безошибочно взять среднюю из этих цифр, так как турки в своих донесениях союзному главнокомандующему всегда старались представить дело в более розовом для них свете.
Князь Андронников решил атаковать турок на занимаемой ими позиции и нанести главный удар на их левый фланг, на доминирующую над всей местностью высоту, и таким образом отбросить их от пути на Легву и Кобулеты.
4 июня с рассветом войска выступили из Озургет по единственной дороге, ведущей из города к границе. Вся гурийская и часть пешей имеретинской милиции, долженствовавшие демонстрировать против правого фланга турок, пошли влево лесом на Лихауры, а 6 сотен пешей имеретинской милиции следовали, также пробираясь лесами, правее колонны; кавалерия шла в хвосте колонны. Милиция, пройдя развалины крепости, разделилась на две части. Одна, под начальством поручика милиции князя Тавдгеридзе, направилась через Какуты, чтобы отрезать отступление неприятеля, а другая, под предводительством озургетского уездного начальника титулярного советника Мачавариани,— правее первой и в лесу наткнулась на башибузуков. После получасовой жаркой перестрелки неприятель очистил опушку, и милиция гнала его до верхнего лагеря, откуда была встречена огнем батальона и картечью двух горных орудий. Милиция, ведомая Мачавариани, стремительно бросилась в атаку с шашками наголо и кинжалами. Турецкая пехота не выдержала и бежала, оставив в руках победителя орудие, знамя и груду тел. В то же время и князь Тавдгеридзе, быстро наступая на правый фланг турецкой позиции, оттеснил противника [447] за овраг к самому лагерю и, спустившись к реке Чолок, занял горную дорогу к деревне Нацхватели. Пехота, услышав перестрелку в милиции, ускорила, несмотря на узкую лесистую дорогу, шаг, и в начале восьмого часа утра голова колонны подошла к реке Чолок.
Неприятель, ожидая нападения, еще ночью вышел из лагеря и расположился впереди правым флангом к реке, а левый примкнул к лесистым покатостям горы Джихенджури. Как только наши войска начали выходить на поляну перед Чолоком, он открыл по ним огонь из батарейных орудий.
Князь Андронников, во исполнение своего плана произвести главный удар на левый фланг турок, развернул боевой порядок следующим образом.
Правый боевой участок генерала Майделя — 4 батальона⁶⁰, 4 горных орудия и рота саперов — разворачивался на правом берегу Чолока, правее дороги, и, перейдя реку вброд, должен был атаковать левый фланг турецкой позиции, т. е. командующую высоту, которая ночью еще не была занята противником.
Левый участок генерала Бруннера — 4 батальона⁶¹, 4 горных орудия и рота саперов — разворачивался влево от дороги и, переправившись отчасти по мосту, отчасти вброд черед реку, должен был наступать на ближайшее к Чолоку турецкое укрепление.
Резерв полковника Карганова — 3 батальона и 10 орудий⁶² — располагался за серединой.
Кавалерия в походной колонне стояла у дороги за резервом.
Генералы Майдель и Бруннер перестроили свои отряды на правом берегу Чолока под сильным огнем в боевой порядок в две линии [448] батальонов, имея артиллерию между батальонами и саперов сзади. После этого генерал Майдель перешел вброд реку и начал принимать вправо, чтобы очистить место участку генерала Бруннера, когда он перейдет на левый берег Чолока. Батарея из резерва на рысях выехала в центр боевого расположения и открыла огонь, к которому присоединились и горные орудия обоих участков.
Чтобы не подвергать войска продолжительному обстрелу неприятельской артиллерии, решено было, как только боевой порядок развернется на левом берегу Чолока, атаковать противника участком генерала Майделя. Для усиления его генерал Бруннер с батальонами своей второй линии должен был передвинуться с левого на правый фланг и поддержать генерала Майделя.
Когда все эти перестроения закончились, боевая линия двинулась вперед, продолжая на походе принимать вправо. Движение это было совершено в примерном порядке, несмотря на убийственный огонь неприятельской артиллерии. Наши батареи быстро выезжали вперед на позицию, открывали меткий огонь и снова брали в передки. Под прикрытием артиллерийского огня генерал Майдель атаковал левый фланг турок. Батальоны Куринского полка, пробежав через болото и кустарники, ударили в штыки и ворвались в лагерь, а литовские батальоны обошли фланг противника и довершили поражение первой линии турок.
Селим-паша выслал для поддержки левого фланга весь свой резерв и встретил наступавшие колонны картечью и батальным огнем пехоты. Куринцы, понеся огромные потери, немного подались назад. Тогда князь Андронников решил произвести общее наступление. Батарея вынеслась вперед и осыпала неприятеля картечью. Пять батальонов кинулось вслед за куринцами в штыки, казаки понеслись в охват обоих флангов, а грузинская конная дружина обскакала турок с тыла и изрубила неприятельский батальон. Турки упорно оборонялись в своих завалах, но, выбитые оттуда штыками и шашками, обратились в бегство.
Князь Андронников, оставив на поле сражения наиболее потерпевшие урон войска, отправил для преследования разбитого неприятеля генерала Бруннера с 4 ½ батальона и 4 горными орудиями, вслед за которым двинулся и полковник Карганов с 2 батальонами, 2 горными орудиями и грузинской милицией. Турок гнали до селения Легвы, пока они совершенно не рассеялись; милиция же преследовала еще верст на десять дальше.
Приняв на себя в Легве возвращавшуюся кавалерию, генерал Бруннер отошел на главные силы, и весь отряд вернулся в Озургеты на прежнюю позицию, заняв постами пешей милиции линию Чолока и поставив кавалерию перед Озургетами.
Трофеями этой славной победы были 13 орудий, множество знамен, три укрепленных лагеря со всем имуществом турок и масса [449] пленных, которых целыми толпами приводили наши милиционеры. Потери турок доходили до 5 тысяч⁶³, в том числе были ранены Селим-паша и начальник башибузуков Ахмет-паша; почти вся их милиция разбежалась по домам. Наши потери были также велики и доходили до 1500 человек, в том числе был ранен бывший начальник Гурийского отряда князь Гагарин⁶⁴.
Поражение Селима-паши произвело на турок и их союзников удручающее впечатление. Сераскир обвинял Селима-пашу, который, вопреки категорически данного ему приказания обороняться, самовольно перешел из Озургет в наступление⁶⁵. По словам маршала С.-Арно, это был турецкий генерал хорошего закала и горячего военного характера. Французский главнокомандующий принужден был, чтобы прийти на помощь Батумской армии, немедленно отправить к Селиму-паше находившиеся в его распоряжении полк турецкой пехоты и две батареи. Несколько турецких фрегатов под конвоем французского «Вобана» повезли это подкрепление к восточным берегам Черного моря⁶⁶. Дух Анатолийской армии после поражения Селима-паши сильно упал. Надежда у всех была на Батумский отряд, от которого ожидали самых решительных успехов, а главное, на непременное соединение с Шамилем и совместные с ним действия. Весть о совершенном разбитии Селима-паши принесла полное разочарование, и «самые решительные недоброжелатели России не надеялись более на возможность наступательных операций»⁶⁷. Об ужасном положении Анатолийской армии после победы князя Андронникова свидетельствовали и союзники⁶⁴. «Карсская армия,— доносил французский консул в Трапезунде маршалу С.-Арно⁶⁵,— представляет очень печальную картину, и можно быть уверенным, что если к ней не явится на помощь корпус союзных войск, то первое же столкновение ей грозит полным поражением».
К сожалению, наши власти на Кавказе смотрели несколько иначе на положение турок, невзирая на весьма правдивые донесения русских пограничных консулов и агентов. «Князь Андронников болен,— писал генерал Реад князю Бебутову⁷⁰,— и переезжает на пользование в Боржом. Дела там не в очень хорошем положении; люди чрезвычайно болеют и в Кутаисе более 3300 человек в госпитале. Все внимание там обращено теперь на Абхазию, где Сефир-бей и Магомет-Аминь действуют заодно, чтобы двинуть туда сильную экспедицию горцев... Магомет-Аминь приезжал на английском пароходе в Сухум для совещаний. Турки укрепились и окопались в Редут-Кале, но оттуда до сих пор ничего не предпринимали. Пароходы беспрестанно крейсируют от Батума в Редут и Сухум-Кале, и это более всего производит тревожное положение в этом крае».
Такое впечатление на Кавказе произвела посылка маршалом С.-Арно полка пехоты и двух батарей и несвязные демонстрации [450] Магомета-Аминя. И по обыкновению только император Николай по-прежнему здраво смотрел на положение дел. «Sa Majesté,— писал князь Долгоруков генералу Реаду⁷¹,— attend avec la plus vive impatience la nouvelle de l'ouverture des opérations offensives du prince Beboutow. Tous les renseignements s'accordent à constater que le corps turc de Kars est très désorganisé. Un coup de vigueur de ce côté est fort désirable».
Победоносные войска Гурийского отряда также находились под впечатлением преувеличенных слухов о подходе на восточный берег Черного моря сильных подкреплений со стороны морских держав и о готовности к серьезным операциям со стороны Магомета-Аминя. Поэтому там решено было обратиться исключительно к обороне Рионского края.
Князь Багратион-Мухранский, заменивший раненного в сражении при Чолоке князя Гагарина и заболевшего князя Андронникова, остановился на следующем, утвержденном государем, плане действий. Он исходил из заключения, что при «подавляющем превосходстве сил союзников», при обладании ими морем, которое давало возможность неприятелю высадить в каждом пункте черноморского побережья превосходные силы раньше, чем мы узнаем об его намерениях, мы не в состоянии предупредить наступления союзников, которое может быть одновременно или порознь со стороны Абхазии, Редут-Кале и Кобулета. Поэтому нам оставалось лишь занять такую стратегическую позицию, с которой можно было бы парализовать наступление противника или, по крайней мере, задержать его до подхода подкреплений из Грузии. Лучше всего этому условию соответствовала местность на левом берегу реки Цхени-Цхали около селения Марани (Орпири). Но, стягивая сюда все силы, мы отдавали находившиеся на флангах Гурию и Мингрелию без боя, чего также нельзя было сделать без риска уронить престиж России в единоверных и преданных правительству странах.
Князь Багратион решил поэтому образовать два небольших отряда — гурийский и мингрельский, а в центре между ними поставить общий резерв, устроив между отдельными частями своего отряда хорошие пути сообщения. Мингрельский отряд силой в 5 ^¾ батальона расположился в Зугдидах и Хетах; гурийский, силой в 4 V батальона,— на Акетских высотах, и главные силы, 6 ½ батальона, были стянуты к местечку Сортиани, лежащему в одинаковом расстоянии от обоих отрядов. В конце июля войска заняли новые места, и этим окончилась здесь кампания 1854 года.
Не менее успешны были наши действия и на левом фланге в Ереванском отряде.
Как известно, первоначально на этот отряд была возложена задача наблюдательная; он должен был охранять Ереванскую губернию от неприятеля, включая сюда и Сурмалинский участок, находящийся [451] на правом берегу Аракса. Поэтому барон Врангель сосредоточил в начале мая, как только переправа через Араке после весенних разливов стала возможна, свой отряд на берегу этой реки, у селения Амарата. Здесь в течение долгой стоянки были приняты меры к устройству отряда и к обеспечению его всем необходимым к наступательным действиям, которые, впрочем, не разрешено было начинать, пока их не откроет Александропольский отряд.
Наконец, 15 июня было получено от князя Бебутова уведомление, что он со своим корпусом переходит Арпачай, почему и Ереванскому отряду предписывалось произвести наступление до селения Игдырь, или даже до Орговского поста, и маневрировать на этом пространстве, показывая вид, что мы хотим перейти турецкую границу, но на самом деле ее не переходить.
18 июня отряд, состоявший из пяти неполных батальонов, 12 орудий, 9 сотен казаков и 9 сотен милиции, перешел к Игдырю, где и расположился лагерем, имея впереди кавалерию и за ней пехоту.
22 июня барон Врангель решил произвести частью сил демонстрацию к Орговскому посту, а может быть, и дальше, к турецкой границе, чтобы внушить туркам более сильное убеждение в намерении нашем вторгнуться в их пределы. Вечером 3 батальона, 8 орудий и 10 сотен скрытно выступили из Игдыря по Орговской дороге, переночевали на посту и утром хотели направиться далее к турецкой границе, но на ней были обнаружены толпа башибузуков и неприятельский батальон. Барон Врангель остановился, чтобы выждать действия турок, но и те оставались на границе, не имея, видимо, намерения нас атаковать. После этого наш отряд, простояв несколько часов у Орговского поста, отошел к Игдырю, преследуемый башибузуками.
Демонстрация эта собственно достигла обратных результатов, чем те, на которые рассчитывал барон Врангель; она показала туркам ничтожество наших сил и отсутствие желания наступать и даже просто принять бой. Но в то же время она прибавила нашему врагу самомнения и в будущем помогла нам вовлечь турок в желательный для нас бой.
После этого дела отряд до половины июля стоял у Игдыря в бездействии.
В начале июля барон Врангель получил от князя Бебутова ответ на свою просьбу разрешить ему перейти неприятельскую границу, причем он свое желание мотивировал как тем, что разбитием Баязетского корпуса он лучше всего оградит Ереванскую губернию от вражеских покушений, так и тем, что для отряда надо было выискать на период наступающего жаркого времени более выгодную в гигиеническом отношении стоянку. Князь Бебутов не воспрепятствовал барону Врангелю действовать наступательно, если он находил возможным это сделать со своим небольшим отрядом, [452]

Схема №48. План сражения на Чингыльских высотах 17 июля 1854 г .

[4523] но выражал надежду, что вследствие этого Ереванская губерния не останется без защиты.
Барон Врангель, надеясь вызвать на бой турецкий корпус Селима-паши⁷², который, как было известно, вышел из Баязета и расположил свои войска в долине, верстах в шести от перевала через пограничный хребет Агри-даг, решил выступить с отрядом из Игдыря вечером 16 июля, чтобы на рассвете занять перевал и тем опередить турок. Все приготовления делались в большой скрытности, а произведенная раньше рекогносцировка дороги до перевала обеспечивала успех ночного марша.
Выступление должно было начаться в 8 часов вечера. Впереди колонны направлялись конница, 7 сотен казаков и 7 сотен милиции; за ними в двух верстах пехота, имея артиллерию между батальонами, далее обозы и за ними в прикрытии сотня казаков и сотня армян. Орговского поста отряд должен был достигнуть еще в темноте, а с рассветом двинуться к перевалу, до которого оставалось 9 верст.
От Орговского поста кавалерия должна была двинуться в трех колоннах, имея правую на колесной дороге, по которой следовал отряд. Кавалерия должна была занять три вершины, которые доминировали над перевалом, и удерживать их в своих руках до прохода пехоты, после чего собраться за флангами этой последней.
Войска были обеспечены продовольствием на 4 дня, а прочие обозы и парк были оставлены в Игдыре под прикрытием двух рот.
С самого начала движения мелкие неудачи преследовали отряд Врангеля. Пошел дождь, дороги попортились, и отряд мог собраться у Орговского поста, когда уже рассвело, т. е. скрытность сосредоточения наполовину была потеряна. Кавалерии поэтому не удалось опередить башибузуков в занятии двух правых вершин, и только войсковому старшине Чернову удалось разбить партию курдов и занять левую, наименее важную для нашего отряда высоту. Но Чернов увлекся преследованием отходивших курдов, наскочил в долине на следующий их, более многочисленный, отряд и должен был отойти на высоту, потеряв несколько человек. Этот маленький эпизод был роковым для Селима-паши. Получив отрубленные головы наших раненых, он так воодушевился, что изменил прежнему своему решению не предпринимать боя и отдал приказание своему отряду идти навстречу русским. Такому решению содействовали также показавшиеся турецкому паше нерешительными наши действия при демонстрации у Орговского поста 23 июня.
Хотя турецкая кавалерия, а вслед за ней и иррегулярная пехота постепенно усиливались на высотах, но нашей коннице удалось, пробираясь под дальним огнем турок, перевалить через хребет и занять по ту его сторону небольшое озеро Джан-гёль, или Чин-гин⁷³; оно имело большое значение как единственный [454] в окрестностях поля сражения источник воды при наступавшей тропической жаре.
Наша пехота, отдохнув немного на Орговском посту, выступила оттуда в 8 часов утра. Хотя погода прояснилась, но размокшая дорога, крутые подъемы и наступившая жара сделали этот девятиверстный переход крайне затруднительным; люди, ослабевшие от лихорадок, падали по дороге, как мухи, и сильно утомленный и ослабленный отсталыми отряд прибыл к озеру лишь в полдень.
Барон Врангель, видя чрезмерное утомление войск, решил оставить на позиции, не доходя двух верст до перевала, часть отряда в составе батальона, четырех орудий и двух сотен со всем обозом, чтобы опереться на него в случае необходимости отступления. Таким образом, на перевале собралось 4 слабых батальона пехоты, 8 орудий и 12 сотен кавалерии общей численностью до 3000 человек. Но нам все-таки удалось опередить турок, регулярная пехота которых и артиллерия еще не подошли.
Начальник отряда решил дать небольшой отдых своим утомленным войскам около озера Джан-гёль. Батальоны построились в две линии ближе к отлогостям правых высот, чтобы отклониться от огня башибузуков, занимавших левые высоты, составили ружья и, утолив жажду и голод, заснули под прикрытием цепи штуцерных, высланных влево против башибузуков. Это оригинальное, но в данной обстановке необходимое положение отряда на отдыхе под огнем противника, когда для некоторых сон отдохновения переходил в вечный сон, продолжалось до подхода главных сил Селима-паши.
В исходе первого часа дня наши посты стали доносить о приближении турецкой пехоты и артиллерии, и вскоре Селим-паша развернул свой боевой порядок по ту сторону озера, поперек дороги, в расстоянии около тысячи шагов от нас. Пехота стала в две линии батальонов, имея 4 орудия в первой линии, а башибузуки — на флангах, под прямым углом к пехоте. Всего у Селима-паши было около 12 тысяч человек, из которых 5 тысяч регулярных войск⁷⁴.
В час дня началась артиллерийская перестрелка, причем с нашей стороны отвечали 4 орудия, выдвинутые вправо от расположения пехоты и прикрытые казаками и болотом.
Тем временем отряд наш отдохнул и к нему успели подтянуться отставшие на походе люди.
Барон Врангель решил атаковать на много превосходящего противника и приказал подтянуться оставленному в тылу резерву. Но атака турок представляла в данном случае дело особенно тяжелое ввиду занятых ими позиций. Двигаясь против центра, мы оставляли влево на труднодоступных высотах массу башибузуков, которые из-за завалов могли поражать наши наступающие колонны своим огнем и отрезать нам в случае неудачи путь отступления. Атаковать же первоначально башибузуков было невозможно, так как на своей позиции [455] они были почти неприступны; приходилось потратить на это очень много времени, утомить войска и все время находиться под угрозой атаки центра неприятельского боевого порядка.
Поэтому барон Врангель решил энергично атаковать центр, пройдя мимо башибузуков и не обращая внимания на их огонь, который из-за дурных ружей не мог быть действенным. Батальоны по одному двинулись вперед по левому берегу озера, имея 4 орудия за головным батальоном, и начали быстро наступать под прикрытием огня оставшихся пока на прежней позиции остальных четырех орудий. Пройдя озеро, батальоны и артиллерия разворачивались вправо, чтобы дать место сзади идущим частям, а также чтобы уклониться от огня башибузуков. Когда на противоположном берегу озера боевой порядок вновь построился в две линии, войска быстро начали наступать на турецкую позицию под прикрытием переезжавшей поэшелонно с позиции на позицию артиллерии и огня штуцерных.
Первоначально турки, когда мы начали становиться в ружье, полагали, что, по примеру 23 июня, мы начнем отступать, а поэтому были совершенно ошеломлены, увидев наше энергичное наступление. Когда батальоны первой линии пошли уже у штыки, казаки вынеслись в карьер из-за обоих флангов и ударили на турок вместе с первой линией пехоты. Рукопашный бой продолжался лишь несколько минут, так что вторая линия не успела даже принять в нем участия, и турки обратились в бегство. Таким образом, центр противника был прорван, и иррегулярные войска, находившиеся во флангах, на высотах, совершенно отрезаны. Барон Врангель послал кавалерию преследовать бегущий центр, а батальоны второй линии направил в ротных колоннах атаковать с тыла и флангов башибузуков, отрезанных на высотах. Здесь турки засели за камнями и по мере наступления наших войск поднимались все выше. Ротам с громаднейшим трудом, пробивая себе часто дорогу штыком и пулей, пришлось карабкаться до самой вершины, где они покончили с противником.
Результатом сражения было полное поражение отряда Селима-паши; 4 орудия, 3 зарядных ящика, несколько знамен, масса боевых и других запасов, а также два турецких лагеря достались в руки победителей.
Более 2000 неприятельских трупов осталось на поле сражения; все же потеря их превосходила 3000 человек. Наши потери достигали 400 человек, и в том числе в начале боя был ранен и барон Врангель, который до окончания сражения не позволил сделать себе даже перевязку. Впрочем, ввиду незначительной силы отряда, в особенности по сравнению с противником, вынос раненых до окончания боя вообще был воспрещен.
Кавалерия преследовала неприятеля на протяжении трех верст, после чего была, ввиду чрезмерного утомления коней, остановлена, [456] и отряд расположился на ночлег биваком на месте турецкой позиции, откуда была видна вся Баязетская долина.
Турки очистили Баязет и продолжали свое безостановочное бегство к Вану, комендант которого отказался впустить их в город. Виновником поражения считали Селима-пашу, который первым обратился в бегство с поля сражения.
На следующий день отряд барона Врангеля двинулся к Баязету, который был занят 19-го числа. В этом городе захвачены были громаднейшие запасы пороха, снарядов и продовольствия, а также 3 орудия.
Однако начальник отряда не счел возможным при недостатке имевшихся у него сил оставаться в Баязете и, уничтожив запасы, которых он не мог взять с собой, 22 июля выступил оттуда с целью расположиться ближе к нашим пределам и тем лучше обеспечить защиту Ереванской губернии. Он выбрал местом стоянки Абаз-Гёльский перевал, имея между прочим целью господствовать над главным караванным путем из Персии и в то же время своим движением по направлению к Карсу оказать содействие Александропольскому отряду. У Абаз-Гельского перевала барон Врангель простоял до сентября, после чего перешел к Каравансарайскому перевалу, лучше прикрывавшему Ереван.
Союзникам занятие нами Баязета было крайне неприятно, в особенности потому, что оно делало невозможной сухопутную торговлю Англии с Персией и, по подсчету лорда Редклифа, должно было принести Англии убыток только за один год в 60 миллионов [457] рублей. Они успокоились только тогда, когда мы вновь вошли в наши пределы.
Император Николай встретил с радостью весть о победе под Баязетом, тем более что она должна была воздействовать в благоприятную для нас сторону и на колеблющуюся Персию. Барон Врангель, которому всецело принадлежала честь победы, был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени⁷⁵.

15 июня князь Бебутов начал с Александропольским отрядом наступательное движение за Арпачай с целью отойти вперед на 2—3 перехода, войти в пределы Турции и занять выжидательное положение на выгодной позиции. Такое расположение князь Бебутов считал наиболее выгодным для обеспечения защиты наших границ, и, не полагая пока, как известно, возможным наступать к Карсу, он рассчитывал выдвижением в турецкие пределы заставить неприятеля атаковать его корпус, принять бой и разбить турок.
Одновременно с этим князь Бебутов отдал уже известное распоряжение Ереванскому отряду барона Врангеля перейти к Оргову или Игдырю, чтобы своими демонстрациями отвлекать внимание неприятеля. Начальнику же Ахалкалакского отряда он предписал в случае вторжения турок в его участок в значительных силах не вступать с ними в бой, а, усилив гарнизон Ахалкалака, отступать по направлению к Цалке и далее, до урочища Маглиса, удерживая неприятеля на всех удобных для этого позициях.
Александропольский отряд выступил, имея во главе князя Бебутова и вновь назначенного ему помощником князя Барятинского, в составе 17 батальонов⁷⁶, 26 эскадронов драгун, 72 орудия, 14 сотен казаков и 14 сотен вновь набранной весной милиции⁷⁷. ВАлександрополе же были кроме линейного батальона оставленыеще 2 ¼ батальона, 4 орудия и 1 ½ сотни казаков⁷⁸.
20 июня корпус перешел через Каре-чай и остановился на ночлег в 10 верстах от этой реки, между селениями Палдерваном и Кюрюк-Дара⁷⁹, примыкая левым флангом к подошве горы Кара-Ял. До турецкого лагеря у селения Хаджи-Вали оставалось около 15 верст.
Здесь Александропольский отряд простоял в близком соседстве с турецкой армией свыше месяца, не предпринимая ничего решительного. Ни две победы князя Андронникова в Гурии, ни оказавшиеся впоследствии совершенно верными сведения, получаемые из Петербурга и от наших пограничных консулов, о расстройстве Анатолийской армии турок, ни, наконец, настоятельные требования императора Николая не могли заставить князя Бебутова предпринять дальнейшее наступление. Ссылаясь на то, что собираемые им сведения о положении неприятельской армии совершенно [458] не соответствуют составленному в Петербурге мнению об ее расстройстве, он упорно отказывался идти со своим уменьшенным, против первых предположений, отрядом вперед. Князь Бебутов боялся, а отчасти и предугадывал, что Зафир-паша не примет боя в поле, отойдет к Карсу или даже за него и Александропольскому отряду придется осадить эту крепость и быть, кроме того, готовым дать отпор турецкой армии, если бы она двинулась на выручку гарнизона крепости. Для таких действий командующий корпусом не признавал свой отряд достаточно сильным. Вообще, читая всю переписку князя Бебутова, относящуюся к тому времени, можно составить о нем мнение как о генерале, не обладавшем необходимой решимостью в составлении и исполнении широких стратегических задач. Это был отличный генерал поля сражений, но не театра военных действий. На поле битвы он обладал завидной решимостью, энергией и упрямством, а также способностью быстро ориентироваться и наметить слабую точку противника, куда следует нанести удар. Стратегические же операции, очевидно, были князю Бебутову не по плечу; у него не было широкого размаха мысли, строго и определенно установившегося в данной обстановке взгляда и решимости в достижении главной, наиболее существенной цели, не отвлекаясь побочными и мелкими задачами. Стратегические комбинации князя Бебутова отличались осторожностью и заключались в желании заставить неприятеля дать бой в выгодной для него, князя Бебутова, обстановке, не заботясь о том, чтобы это дорогое на войне средство произвело существенное влияние и на ход всей кампании. Немудрено поэтому, что каждая победа Александропольского отряда не производила на англо-французов серьезного впечатления, так как эти победы оказывали весьма малое влияние на ход всей кампании. И нельзя не согласиться с основательностью иронического замечания графа Граббе, сделанного им после получения известия о взятии бароном Врангелем Баязета. «Наконец-то,— занес он в свою записную книжку,— успех с последствиями, кроме трофеев»⁸⁰.
Во время продолжительной стоянки у Кюрюк-Дара князь Бебутов вел оживленную переписку об усилении войск, находившихся под его командой. В противоречие с раньше высказанным мнением, что Ардаган не стоит брать прежде Карса, так как падение этого последнего повлечет за собой и падение первого, князь Бебутов, находясь уже на позиции у Кюрюк-Дара, поднял вопрос о том, что его наступлению на Каре должно предшествовать занятие Ардагана. С этой целью он просил⁸¹ подчинить ему Ахалцыхский отряд и усилить его 4 батальонами из Гурии. Тогда отряд этот мог бы, оставив 5 батальонов для прикрытия Ахалцыха, самостоятельно действовать с остальными 7 батальонами против Ардагана; князь же Бебутов со своей стороны оказал бы ему поддержку. После же [459] взятия Ардагана два батальона предполагалось оставить в нем гарнизоном, два отправить в Ахалцых для усиления находившихся там пяти батальонов, а три присоединить к Александропольскому отряду. Это усиление, с прибытием к князю Бебутову еще Ряженого полка из Тифлиса и Александрополя, дало бы ему возможность «решительно наступать и, если бы неприятель заперся в Карее, не дав прежде боя в открытом поле, то приступить и к правильной осаде этой крепости». Через несколько дней в ответ на сообщенное генералом Реадом желание государя о наступательных действиях Александропольского отряда князь Бебутов вошел с новым предложением уже совершенно оборонительного характера⁸².
Исходя из заключения, что турецкий корпус, расположенный у Хаджи-Вали, начал после прихода нашего отряда в Кюрюк-Дара уменьшаться в своей численности и отходить под стены Карса, князь Бебутов пришел к заключению, что турки имели намерение завлечь его к Карсу, удаляя от правого фланга, и дать бой в невыгодной для него обстановке. Не желая предоставить неприятелю подобной выгоды и не считая возможным без просимых подкреплений предпринять осаду Карса, князь Бебутов по-прежнему решил оставаться на месте с целью выманить неприятеля в открытое поле. Но одновременно с этим он затрагивал другой вопрос. До Кавказа уже дошли слухи, что наша Дунайская армия отходит на Серет. В таком случае, писал князь Бебутов, не подлежит сомнению, что Франция и Англия предоставят защиту Турции ее собственным войскам, а свои десанты направят в Азиатскую Турцию и, вернее всего, в Батум. Отсюда они могут действовать на Ахалцых, Ахалкалаки или в тыл Александропольскому отряду. Такая нарисованная князем Бебутовым в одностороннем, безусловно, освещении картина вызывала его на мысли не о наступлении, а об обороне своих пределов.
Интересно заметить, что в то же самое время факт отхода нашей Дунайской армии за Серет вызвал в Петербурге совершенно противоположный взгляд на предстоявшие действия на Кавказе. «Нужно, чтобы успех был вполне достигнут вами,— писал князь Долгоруков князю Барятинскому⁸³,— так как ваши удачи могут, кроме благотворных откликов в горах Кавказа, принести с собой сильное отвлечение в наступательных проектах союзников на других пунктах театра военных действий».
Генерал Реад вполне согласился с доводами князя Бебутова о необходимости озаботиться об ограждении своих пределов, а не о наступательных операциях и испрашивал по этому поводу высочайших указаний⁸⁴.
«Предположения эти,— отвечал князь Долгоруков генералу Реаду⁸⁵,— тем более удивили государя императора, что они составлены после двух блистательных побед, одержанных войсками [460] Гурийского отряда, и, таким образом, вовсе не соответствуют местному положению дел на азиатском театре войны. События же, совершавшиеся на Дунае, отнюдь не могут быть поводом к перемене нашего плана действий в Азии... Внимательное обсуждение общего положения дел, напротив того, побуждает государя императора подтвердить и ныне Высочайшие указания. Нет сомнения, что если бы мы открыли решительные наступательные действия немедленно после перехода через Арпачай, то турки, захваченные врасплох, не успели бы отправить своих тяжестей в Каре и подверглись бы материальным потерям более значительным, нежели те, которые мы могли бы теперь им нанести. Его Величество тем менее может себе объяснить бездействие князя Бебутова, что он должен знать расстроенное состояние турецкого корпуса в Карее и... в таких обстоятельствах государь император считает себя вправе ожидать, что князь Бебутов не замедлит направить вверенные ему войска к поражению неприятеля».
Но прежде чем это предписание дошло до Кавказа, князь Бебутов нанес решительное поражение Анатолийской армии у Кюрюк-Дара при следующих обстоятельствах.
Мушир Зафир-паша, любимый войсками, сделал очень много для приведения армии в порядок в административном и хозяйственном отношениях, но у него не хватало характера поддерживать дисциплину и мерами строгости искоренить в армии злоупотреблений. Эти недостатки мушира могли быть уменьшены деятельностью его начальника штаба Куршида-паши (генерал Гюйон), в общем малосведущего, но наиболее талантливого из всех иностранных офицеров, в изобилии наполнявших Анатолийскую армию. Он был способен восстановить дисциплину и придать войскам хоть немного боевой облик. В этом имелась существенная необходимость, так как армия отличалась тем, что люди ничем не занимались и никогда не выходили из палаток не только для маневров, но и для парадов. Бездеятельность выражалась, между прочим, и тем, что, обладая массой иррегулярной кавалерии, турецкая армия не имела никаких сведений о наших войсках; о всех наших передвижениях и действиях в турецкой главной квартире становилось известно только после того, когда они уже были совершены. Но генералу Гюйону не удалось принести пользы Анатолийской армии. Среди массы иностранных офицеров, вошедших в состав этой армии, царил не культ военного искусства, а культ интриг, во главе которых стояли польские и венгерские эмигранты и в особенности Арелан-паша (граф Быстроновский). Полковник Мёфрей, представитель французского главнокомандующего при мушире, предупреждал маршала С.-Арно, что при таком положении надо ждать в армии катастрофы, и требовал удаления Арелан-паши⁸⁶. [461]
В половине июня Анатолий ская армия была расположена под стенами Карса, имея свой авангард у Хаджи-Вали и аванпосты между Карсом и Арпачаем. После выдвижения князя Бебутова к Кюрюк-Дара, башибузуки под начальством Измаила-паши (англичанин Кмети) отошли к Ингедери, и авангард был усилен до целой дивизии. Мушир решил отбросить князя Бебутова на ту сторону Каречая и потому приказал всей своей армии сосредоточиться к Хаджи-Вали. Но в это время он получил из Константинополя повеление оставаться в оборонительном положении и поэтому, несмотря на переход наших войск на турецкую территорию, решил удерживаться у Хаджи-Вали, где и пробыл до 24 июля (5 августа).
22 числа Зафир-паша получил достоверные сведения о полном поражении Баязетского отряда и о намерениях после этого барона Врангеля и князя Бебутова соединиться вместе для совместных действий против Анатолийской армии, причем барон Врангель должен был действовать во фланг, по дороге из Кагызмана. В таких обстоятельствах мушир собрал военный совет для решения вопроса, что делать. На совете было решено, что турецкая армия не могла без большого риска оставаться долее у Хаджи-Вали и ожидать, пока оба неприятельских корпуса не начнут совместных действий с разных сторон. Необходимо было расстроить планы русских генералов, разбить или по крайней мере поколебать неприятеля, пока возможно было иметь дело с одним из его отрядов. Муширу оставалось решить только, отходить ли ему к Карсу и оттуда выслать часть армии к Баязету для атаки барона Врангеля или же атаковать со всей свежей армией корпус Бебутова, перед которым его войска так долго стояли. Но при выполнении первого предложения часть турецкой армии оставалась бы перед Карсом лицом к лицу с более многочисленным противником, и в то же время против Баязета нельзя было бы выслать отряд настолько сильный, чтобы быть уверенным в победе. Поэтому остановились на втором предложении, и совет единогласно решил [462] всеми силами атаковать корпус Бебутова, так как поражение этого корпуса или хотя бы ослабление его уже само собой уменьшало для турок опасность соединения обоих русских отрядов. Атаковать было решено наутро 24 июля (5 августа)⁸⁷.
Местность, занятая нашими войсками, огибалась слева хребтом Кара-Ял, за которым находилось Баш-Кадыкларское поле сражения. На правом нашем фланге, в расстоянии двух верст с небольшим от Кара-Яла, находилось селение Кюрюк-Дара, а несколько правее и впереди него довольно обширное болото. От Кара-Яла до турецкого лагеря у Хаджи-Вали простиралась луговая долина, окаймленная с правой стороны крутыми берегами Мавряк-чая, а с левой высотами хребтов Большой и Малый Ягны. Между Большим Ягны, на правом фланге турецкого лагеря, и Мавряк-чаем, на левом фланге этого лагеря, местность у селения Хаджи-Вали образует уступы, на которых турки расположились в несколько линий, выдвинув вперед всю свою полевую артиллерию.
Неудобства нашего первоначального лагеря в лощине у Палдервана, где он затоплялся в дождливую погоду водой, заставили князя Бебутова перевести войска на полторы версты вперед. В первые две линии стала пехота, кроме одного полка, расположенного у подошвы Кара-Яла; в 3-ю линию — кавалерия, казаки — на флангах, а вагенбург — на обрывистом холме близ селения Палдервана, под прикрытием саперного батальона и 10 орудий.
15 июля наши войска усилились двумя батальонами Ряжского полка и 6 орудиями — все, чем генерал Реад мог ответить на усиленные просьбы князя Бебутова о подкреплении.
Луговая равнина между нами и турками почти посередине была перерезана глубоким оврагом, в который неприятель высылал для ближайшего наблюдения за нами часть своей кавалерии. Против их передовой цепи стояли наши аванпосты, и время от времени турки производили рекогносцировки, по преимуществу к выдающейся вперед высоте Кара-Ял. 10 (22) июля начальник штаба Зафира-паши генерал Гюйон предпринял рекогносцировку прямо на Кара-Ял и встревожил наш лагерь.
На уступе этой горы был для противодействия таким покушениям выстроен редут на две роты, который все время занимался пехотой, а днем у подошвы горы выставлялся также дивизион драгун с двумя легкими орудиями.
19 (31) июля неприятель, ободренный нашим бездействием, еще раз попытался потревожить русский лагерь. Он выслал 3000 башибузуков в обход нашего левого фланга на Суботань и Огухлы. Эта кавалерия, пройдя все Баш-Кадыкларское поле сражения, завязала перестрелку с милицией и кинулась на наш лагерь, но была встречена линейными казаками, которые атаковали ее в шашки и преследовали почти до самой турецкой позиции. [463]
23 июля Зафир-паша решил, как уже сказано, атаковать на другой день князя Бебутова, а этот последний, узнав об отправлении турками своих обозов в Каре и предполагая, что вслед за этим начнет отходить и вся армия, решил преследовать неприятеля и ударить во фланг и в тыл отступающим турецким колоннам. Отсюда на рассвете 24 июля должно было произойти сражение в случайной для обеих сторон обстановке.
План действий турецкой армии состоял в приближении к нашей позиции ночью и в неожиданном нападении на нее на рассвете.
Отряд Абдурахмана-паши в составе 5 батальонов, горной батареи и 2 эскадронов должен был выступить из лагеря первым около полуночи и составить крайний правый фланг атаки; он направлялся на высоты Кара-Яла, занятые лишь одним батальоном русских⁸⁸, и, овладев этим господствовавшим над всей позицией князя Бебутова пунктом, должен был на нем удерживаться.
Правая колонна под начальством Керима-паши в составе 1-й дивизии, силой в 19 батальонов, 16 эскадронов и 30 орудий, должна была выступить тотчас же вслед за отрядом Абдурахмана-паши и направиться к подошве Кара-Яла, поддержать впереди идущие войска и, когда они завладеют ближайшими отрогами горы, развернуть боевой порядок влево от них.
Левая колонна под командой генерала Кмети в составе 2-й дивизии, силой в 22 батальона, 22 эскадрона и 48 орудий, выступив вслед за правой, должна была взять направление от Хаджи-Вали на Ангедери, придерживаясь высот, и выстроить свой боевой порядок в уступной форме справа, примыкая к левому флангу первой дивизии. Артиллерия, массированная в четыре большие батареи, должна была занять интервал между обеими дивизиями, имея за собой общий резерв в составе 4 батальонов и 2 кавалерийских полков; к общему же резерву присоединялись и те части первой дивизии, которым не хватит места при развертывании боевой линии.
Башибузуки около 8000 человек двигались на обоих флангах боевого порядка.
Таким образом, отряд князя Бебутова должен был быть атакован с левого фланга и с центра при одновременной угрозе значительных масс башибузуков с правого фланга и с тыла.
Французские агенты указывают на очень слабый состав турецких батальонов, по 400 человек в каждом, и общую численность армии Зафира-паши, принявшей участие в сражении при Кюрюк-Дара, определяют в 26 тысяч регулярных войск и 8000—10 000 милиции. По нашим донесениям, численность турецкой армии доходила до 60 000 человек, что следует признать преувеличенным.
Разбирая этот составленный иностранным штабом мушира Зафира-паши план атаки отряда князя Бебутова, следует заметить, что идея его состояла в демонстрации против нашего левого фланга [464] с целью захвата наиболее важного пункта позиции склонов Кара-Яла, которые доминировали над всем полем сражения; далее, удерживая эту опорную точку в своих руках, турецкая армия должна была заходить около нее, как на оси; осажденный назад уступом левый фланг имел целью бить во фланг наши батальоны, если бы они, как предполагали турки, пытались сбить их с Кара-Яла. К недостаткам этого плана надо отнести то, что он был сообразован только с тем образом действий князя Бебутова, который от него ожидали турецкие военачальники, что он вообще был очень сложен и в особенности сложен для внезапного нападения на рассвете после ночного марша; место развертывания боевого порядка было выбрано очень близко от нашей позиции, так что при некоторой активности в действиях князя Бебутова турки не могли бы спокойно развернуться и должны были бы вступать в бой по частям, что в действительности и случилось, и, наконец, этот сложный план совершенно не соответствовал малой подготовке турецких войск к маневренным действиям.
В результате вышло то, чего и следовало ожидать. Части опаздывали с выступлением, отставали, сбивались с дороги, были биты по частям, не выказали стойкости, и главная, более сильная, левая колонна вошла в дело лишь тогда, когда правая колонна была разбита и бежала во главе с большинством своих начальников; на долю левой колонны досталось только прикрытие отступления правой, что ею и было сделано с большим искусством. [465]
Князь Бебутов, узнав о приготовлении турок к выступлению, отдал 23 июля вечером приказание своему отряду готовиться к движению налегке; палатки и обозы были отправлены в вагенбург, для защиты которого были оставлены саперный батальон, 10 орудий и большое количество вооруженных нестроевых.
Так как начальнику отряда совершенно не была известна цель движения турок, т. е. предполагали ли они атаковать нас или отступать на Каре, то князь Бебутов решил в первом случае предупредить противника в поле, а во втором идти по прямой дороге к Карсу через Мешко и ударить ему во фланг.
Перед рассветом 24 июля отряд наш вытянулся на позиции и приготовился к движению. Впереди стал авангард — стрелковый батальон, 3 сотни казаков и 2 сотни охотников-милиционеров. За ним пехота, подразделенная на два эшелона, и каждый эшелон, построенный в две колонны на интервале в 200 шагов. В первом эшелоне, которым начальствовал генерал Кишинский, следовало 7 ½ батальона и 24 пеших орудия⁸⁹; за ним следовали парки под прикрытием двух батальонов, 4 орудий и сотни казаков⁹⁰ и за парками — второй эшелон генерала Фетисова в составе 7 ½ батальона и 16 орудий⁹¹. Конная мусульманская бригада шла с левой, а с сводно-линейный казачий полк с правой стороны пехоты на высоте передовых колонн. Регулярная кавалерия с конной артиллерией шли за пехотой.
Всего наши силы состояли из 18 батальонов, 20 эскадронов, 44 пеших и 20 конных орудий и 26 сотен иррегулярной кавалерии общей численностью около 18 тысяч человек.
Перед рассветом отряд наш двинулся по направлению на Мешко, и наши передовые цепи, пройдя версты три, заметили с первым утренним светом на волнистой равнине, отделявшей нас от турецкого лагеря, движущиеся навстречу нам массы. В то же время на отрогах Кара-Яла, где был наш редут, не занятый нами по случаю перехода в наступление, обрисовались кучи пеших и всадников. В первые минуты можно было думать, что турки выслали вперед башибузуков, чтобы прикрыть свое отступление, но когда совершенно рассвело, можно было ясно рассмотреть длинные колонны наступающих турок.
Князь Бебутов приказал линейным казакам рассыпать цепь, кавалерии выдвинуться вперед, а пехотным колоннам зайти правым плечом и стать на позицию. Местность, на которой мы готовились принять сражение, была довольно ровная и совершенно голая; не было даже ни единого строения и ни одного куста. Единственным опорным пунктом была гора Кара-Ял, на которой, по крутости ее склонов, можно было стоять, но не маневрировать. В том месте, где столкнулись головы обеих армий, от Кара-Яла отделяется широкая, но мелкая лощина, которая пересекает поле сражения дугой, [466] выгнутой к стороне турок, и на нашем левом фланге сливается с низиной. Наша передовая кавалерия развернулась на ближайшем берегу лощины и этим обозначила фронт нашего будущего боевого порядка протяженностью около трех верст. Князю Бебутову очень важно было удержать этот берег лощины за собой, и, чтобы неприятель не успел нас опередить, он приказал драгунам выдвинуться вперед и удерживать турок. В свою очередь кавалерия противника заняла противоположный берег лощины, к которому спешили его головные пехотные части. Таким образом, мы старались занять внутреннюю сторону лощины, что нам давало преимущество сосредоточения и легкость поддержки обоих флангов; турки же стремились занять внешнюю сторону лощины, что им давало положение охватывающее, позволяло обстреливать нас перекрестным огнем, но заставляло растянуться и затрудняло взаимную поддержку.
Князь Бебутов быстро оценил обстановку и, видя растянутое положение турецкой армии по огромной дуге, которая, когда их левый фланг вошел в линию, доходила до восьми верст, решил прорвать центр армии Зафира-паши. Первоначально следовало оттеснить правый фланг турок, который, опираясь на гору Кара-Ял, доминировал над нашей позицией; обеспечив себя с этой стороны, прорвать дружным натиском центр турок, уничтожить его, пользуясь медлительностью движения левого крыла противника, после чего обрушиться на это последнее. Так рисовал в своем донесении князь Бебутов составленный им план, и так в действительности произошло сражение при Кюрюк-Дара. Но на самом деле план этот не был да и не мог быть сообразован сразу, так как о движении запоздавшей левой колонны турок в начале боя нам не было известно. Он развился постепенно, и заслуга князя Бебутова заключается именно в том, что он во все периоды этого случайного боя быстро ориентировался и выбирал вполне соответствующую цель для нанесения удара, сосредоточивая туда и возможно большие силы.
Наши пехотные колонны, исполняя данное им указание, зашли правым плечом и стали на указанной позиции, имея в первой линии Белевский и Ереванский полки, а за ними, во второй линии, в резервных порядках Тифлисский гренадерский и Тульский. Батареи выехали в интервалы первой линии. Два батальона Ряжского полка остались с парками сзади. Шесть эскадронов новороссийских драгун и сводный линейный Казачий полк с донской батареей № 6 стали на правом фланге, а остальная кавалерия в резерве.
Вслед за этим князь Бебутов образовал под начальством генерала Белявского отряд из 5 батальонов и 8 орудий⁹² с приказанием штурмовать Кара-Ял и выбить оттуда турок, а для прикрытия этой атаки справа были выдвинуты вперед 16 эскадронов и 6 сотен⁹³. Через несколько минут на поддержку генерала Белявского были [467] двинуты два батальона Тульского полка, а гренадерская бригада, назначенная для удара против неприятельского центра, выдвинулась вперед, на окраину лощины.
Артиллерия правофланговой турецкой дивизии еще четверть шестого открыла огонь, который, по дальности расстояния, не наносил нам вреда; к 6 часам утра дивизия Керима-паши вошла в линию, и его артиллерия подалась вперед и стала наносить нам существенные потери. Тем временем отряд генерала Белявского шел позади первой линии атаки Кара-Яла, обстреливаемый с этой горы огнем штуцерных и батареи, а также артиллерией Керима-паши во фланг и почти в тыл. Штурмовать гору при таких условиях было крайне трудно, а потому князь Бебутов послал приказание гору не атаковать, так как турки, на ней расположенные, не могли нам нанести большого вреда, а приказал отбить только неприятельские войска, сосредоточенные у подошвы горы. Поэтому генерал Белявский зашел левым плечом вперед и занял позицию у подошвы горы, открыв огонь батареей и штуцерными.
Как только пехота Белявского дала нашей кавалерии опорную точку, начальствовавший здесь кавалерией генерал Багговут приказал тверским драгунам атаковать главную батарею правого фланга турок, причинявшую нам большие потери. Драгуны кинулись вперед молча, без «ура», равняясь, как на параде, под картечью двух батарей, бивших с фронта и с фланга; только строй их медных касок сверкал посреди пыли. Турки не выдержали этой безмолвной атаки. Батальоны были отброшены, прислуга изрублена, и драгуны были на орудиях. Но в это время из резерва вылетела масса башибузуков, а за ними повернули обратно отброшенные батальоны и бегом направились к оставленным орудиям. Драгуны дружным натиском изрубили и этого нового врага. Исполнив свою задачу, доблестный полк, находясь один среди всей дивизии Керима-паши, повернул назад и, проскакав с четырьмя турецкими орудиями под огнем двух линий неприятельской пехоты, выстроился за нижегородскими драгунами.
Турки, видя стремительную атаку нашей кавалерии, хотели отвлечь ее натиском со своей стороны на соседнем пункте. Они двинули на колонны белявского полка три штуцерных батальона с артиллерией, а правее, у подошвы горы,— улан. Наш левый фланг должен был перейти к обороне, и чувствовалось, что ему может не удастся устоять против стремительного натиска турок. Вблизи расположенные нижегородские драгуны, заметив это, кинулись на линию штуцерных батальонов и осадили их немного; передние шеренги турок валились под ударами шашек одна за ругой, но штуцерные батальоны стояли как львы. Смыкаясь на телах товарищей, они бились штыками и отбивались от драгун. Тогда на помощь нижегородцам вынесся вперед дивизион 7-й донской батареи есаула [468] Кульгачева. Промчавшись мимо драгун, он снялся перед средним турецким батальоном и ударил картечью. Турки не колыхнулись, но их батальный огонь перебил у Кульгачева почти всю прислугу и лошадей. Два крайних орудия удалось вывезти, а на остальные моментально насела неприятельская пехота. С этой минуты начинается единоборство нижегородских драгун с турецкими штуцерными батальонами из-за орудий. Драгуны рубились почти на месте под сыпавшимся на них штуцерным огнем, не отходя для возобновления атак далее 100 шагов. Командир полка князь Чавчавадзе, стоя впереди всех, указывал шашкой своим людям пункты, куда нужно бросаться. По этому немому призыву взводы в 15 и 20 человек врезывались часто без офицеров в неприятельскую пехоту и «умирали или оставались победителями». На помощь нижегородцам подоспели вернувшиеся после своей атаки тверские драгуны, но штуцерные батальоны не подались ни на шаг и... все легли на месте. Дорого достался этот блестящий подвиг и нижегородцам. Из 33 офицеров этого полка, бывших в строю, выбыли в борьбе со штуцерными батальонами 23. Тем временем генерал Белявский справился с уланским полком и пошел в штыки на правый фланг турецкой пехоты. Нижегородцы вновь понеслись в атаку. Весь фланг неприятеля после этого дал тыл, и в 8 часов утра дело здесь было окончено. Преследовать дивизию Керима-паши не представлялось возможным, так как в это время входила уже в линию левая турецкая колонна генерала Кмети и угрожала нашему правому флангу; туда спешно был направлен генерал Багговут с дивизионом Тверского полка и тремя сотнями казаков.
В то время когда отряд генерала Белявского отправился против Кара-Яла, гренадерская бригада расположилась в боевом порядке в центре. В первой линии стал Ереванский полк, имея три батареи в интервалах между батальонами; во второй линии Тифлисский полк, имея за левым флангом в резерве два батальона Тульского полка и сзади с парками два батальона Ряжского полка.
Когда разгорелось дело у генерала Белявского, князь Бебутов двинул вперед гренадерскую бригаду для прорыва самой сильной части боевого порядка турок — их центра. В семь часов бригада и три батареи двинулись вперед под общим начальством первоначально генерала Бриммера, а потом князя Барятинского, спустились в лощину и заняли позицию в 450 саженях от противника. Турки обратили сюда огонь всего своего центра. Их дугообразное расположение позволяло наши выдавшиеся части обстреливать ближним перекрестным огнем. Бригада медленно и стройно подвигалась вперед под страшным огнем турецких батарей и штуцерных, которые на нее обратили все свое внимание и выдвинули, кроме того, сюда свою кавалерию. Для защиты от последней пришлось удвоить батальоны правого фланга первой линии. [469]
Положение центра оставалось трудным до тех пор, пока правый фланг турок не дал тыла. Тогда князь Барятинский повел бригаду в атаку напролом. Атакующая линия, стройно и не ускоряя движения, подошла к неприятелю на 60 саженей. Наши батареи мгновенно снялись с передков и осыпали противника картечью, но он не дрогнул и в двойных против наших гренадер силах с гиком двинулся в штыки. Здесь завязался бой на штыках, и враги были до того стойки с обеих сторон, что этот штыковой бой продолжался против обыкновения очень долго, и наши батальоны с трудом продвигались вперед, пока им не удалось уничтожить лучшие турецкие батальоны, бывшие в первой линии; после этого остальные батальоны повернули и обратились в беспорядочное отступление. В наиболее трудной обстановке оказались наши правофланговые батальоны, при которых находился князь Барятинский и которым приходилось бороться не только с пехотой, но и с постоянно наскакивающей на нее кавалерией.
Здесь князю Бебутову пришлось пустить для содействия пехоте в атаку свой личный конвой, который прогнал улан и облегчил положение фланговых батальонов гренадер. В 9 часов утра центр турок был прорван; преследовать их нельзя было за отсутствием у нас в этом месте кавалерии и ввиду того, что левое крыло турецкой армии было еще в полном порядке.
В то время когда правый фланг турок бежал, а в центре дела приняли решительный для турок оборот, к полю сражения начала подходить левая неприятельская колонна, которая сбилась с указанного ей пути и вместо того, чтобы выйти против нашего центра и развернуться рядом с правой колонной, взяла влево и грозила охватить наш фланг. Этой колонне предшествовали массы башибузуков, поддержанные регулярной кавалерией и конной артиллерией.
С самого начала боя здесь у нас находилось шесть эскадронов новороссийских драгун с донской № 6 батареей, а потом еще подошло 9 сотен линейных казаков. На самой оконечности, намного правее казаков, стояло 10 сотен милиции. [470]
Неприятельские башибузуки старались энергично теснить наших милиционеров и зайти в тыл боевому порядку князя Бебутова. К 8 часам утра турки отчасти выставили на своем левом фланге, отчасти скрыли там в складках местности от 14 до 16 батальонов, три батареи и несколько уланских полков. Тогда князь Бебутов двинул на свой правый фланг шесть рот Ряжского полка и 4 орудия, прикрывавших парки, и приказал прибывшему сюда генералу Багговуту с дивизионом тверских драгун, тремя сотнями казаков и ракетами принять начальство над правым флангом.
В это время дело здесь обстояло в таком положении. Две сильные турецкие батареи громили перекрестным огнем фронт нашей кавалерии; их пехота стояла в несколько линий на близкий пушечный выстрел; массы башибузуков, поддержанные регулярной кавалерией, полком пехоты и батареей, обходили и теснили оконечность нашего правого фланга. Время дальше нельзя было терять, и генерал Багговут перешел в наступление.
Шесть рот Ряжского полка были поставлены в двух местах позади нашей иррегулярной конницы как опорные пункты. Чтобы хоть немного осадить башибузуков, генерал Багговут приказал бросать ракеты. Турки шарахнулись, а наша кавалерия пошла, не теряя ни минуты, в атаку. Вся масса башибузуков была сразу сбита и бежала врассыпную; подошедший на помощь уланский полк был также смят, а в конной батарее изрублена прислуга и захвачено три орудия. Но пехотный полк, поддерживавший кавалерию, стоял крепко. На него пошли в штыки несколько рот Ряжского полка, но, встреченные сильным огнем, приостановились. Тогда турецкие батальоны сами пошли на них в штыки.
Видя это, дивизион тверских драгун бросился в шашки и заставил пехоту повернуть назад, а ряжские роты вновь перешли в наступление. По словам князя Бебутова, турецкий пехотный полк, медленно отступая, выказал такое сопротивление, какое могут оказать только люди храбрые. Он начал бросать ружья лишь после того, когда, взойдя на холм, увидал себя окруженным со всех сторон.
Между тем князь Бебутов, видя, что центр турок прорван, что князь Барятинский с отрядом генерала Бриммера зашел уже правым плечом вперед и стал в тылу запоздавшей с отступлением левой колонны турок, решил ввести в дело последний резерв — два батальона Тульского полка, 8 орудий и 4 эскадрона новороссийских драгун. Став во главе этого отряда, маститый воин князь Бебутов лично повел его против сопротивлявшегося еще противника и довершил полное поражение армии мушира Зафира-паши.
В первом часу дня прекратилось преследование ввиду полного изнеможения людей и лошадей. Войскам на всех пунктах был дан сигнал сделать привал. Некоторые части дрались не менее семи [471] часов; изнуренные в этом кровавом бою, люди должны были отдыхать на совершенно безводном поле.
До неприятельского лагеря оставалось еще не менее десяти верст, и князь Бебутов прекратил преследование, занявшись приведением в порядок материальной части.
Благодаря этому остатки неприятельской армии, несмотря на совершенное ее поражение, успели спастись, собрались к Карсу и послужили основанием для новых формирований.
Трофеями победы были 15 орудий с 16 зарядными ящиками, шесть знамен и штандартов, множество оружия и свыше 2000 пленных. Общие же потери турок князь Бебутов определил, по донесениям лазутчиков, приблизительно 10 000, не считая разбежавшихся башибузуков. Примерно эта же цифра обозначена и в донесении французского агента маршалу С.-Арно.
Победа при Кюрюк-Дара не могла и нам дешево обойтись. Всего выбыло из строя 3054 человека, в том числе 599 убитыми, 1972 ранеными и остальные контужеными.
Князь Бебутов в награду за эту победу был награжден в чине генерал-лейтенанта орденом Св. Андрея Первозванного⁹⁴.
Сражение у Кюрюк-Дара представляет собой редкий случай полного поражения противника исключительно на поле сражения без преследования. И это поражение действительно было полное, даже по свидетельству наших врагов. «Вчера, — писал генерал Кмети на другой день после сражения английскому консулу в Эрзеруме Брандту⁹⁵, — мы потерпели страшное поражение от русских; у нас до 3000 убитых, 2000 взято в плен, и мы бежали в большом беспорядке в Каре».
Французский консул в Эрзеруме, донося маршалу С.-Арно о прибытии остатков Анатолийской армии к Карсу, выражал мысль, что эта армия может впредь выступить из крепости для того только, чтобы отступить к Эрзеруму. Он умолял французского главнокомандующего о скорейшей присылке в Малую Азию французской дивизии, для которой он считал более выгодным наступать через Трапезунд и Эрзерум, чем через Батум, где она станет жертвой изнурительных лихорадок⁹⁶.
Между тем союзные главнокомандующие и их правительства были сильно озабочены судьбой Анатолийской армии. Удачные действия ее могли очень облегчить их операции на Дунае и в Крыму, а вместо этого приходилось думать о том, чтобы спасать турецкую армию в Азии. Маршал С.-Арно, лорд Раглан и представители западных держав в Константинополе все зло видели в интригах, которыми опутали Зафир-пашу масса офицеров всех национальностей, наводнивших главную квартиру мушира. Они предлагали турецкому правительству отозвать всех этих офицеров и поручить начальствование всеми вооруженными силами в Азии одному [472] лицу. Союзники указывали как на желаемого кандидата на венгерского генерала Клапка. Но между турецким военным министром Риза-пашой и лордом Редклифом существовала такая непреодолимая ненависть, что Риза-паша в пику английскому послу на это предложение не согласился⁹⁷. Он со своей стороны рекомендовал поставить во главе Азиатской армии двух лиц — французского и английского генералов. Такая двойственность в командовании армией не могла быть принята союзными главнокомандующими, и вопрос о подкреплении Анатолийской армии был отложен⁹⁸.
Подобное состояние противника ускользнуло от внимания князя Бебутова, и он продолжал настаивать на необходимости отойти нам к своим пределам. Силы турок были им очень преувеличиваемы, так же как преувеличивалась и возможность удара союзников со стороны Батума, и князь Бебутов отказывался действовать наступательно против Карса⁹⁹.
4 августа войска наши начали постепенно отходить к своим границам и в ноябре расположились на зимние квартиры у Александрополя.

Содействие туркам и их союзникам со стороны горцев выразилось далеко не в той степени, на которую они могли рассчитывать. Главной причиной такого разочарования было полное незнание союзниками того, что же представляли собой наши враги на Кавказе. Даже щедрое снабжение горцев оружием не принесло той пользы, которую ожидали от этого, так как усовершенствованные французские ружья были горцам незнакомы. Только летом 1854 года начинается обоюдное знакомство союзников и предводителей мятежных племен Кавказа. К маршалу С.-Арно в Варну прибыла на совещание целая масса предводителей горцев, с которыми он ничего не мог поделать. Каждый из них не думал об общем деле, а лишь старался использовать выгодный случай для своих личный целей. Турки посылкой на Кавказ своих агентов, которые должны были работать в пользу признания горцами оттоманского владычества, еще более увеличивали смуту и местные интриги. С.-Арно отказался от поддержки всех мелких народностей Кавказа и высказал мысль о необходимости оказывать помощь лишь Шамилю, который только и мог объединить борьбу на Кавказе и представлять грозную для нас силу¹⁰⁰. Но туркам не улыбалось такое усиление могущества Шамиля, и между оттоманским правительством и имамом происходили постоянные недоразумения, которые очень портили дело¹⁰¹.
Шамиль открыл свои действия только в июле нападением на левый фланг Лезгинской кордонной линии. 2 июля он перевалил через снеговой хребет в Кахетию и, овладев двумя башнями, занятыми нашими горными караулами, направился по прямой дороге к Тифлису. Геройская защита селения Шильд кахетинской милицией [473] под начальством подполковника князя Чавчавадзе остановила стремительное наступление Шамиля, а быстрое сосредоточение в окрестностях Шильд и Кварели отряда в 6 батальонов, 4 эскадрона и 2 сотни при 14 орудиях заставило его отступить в горы, ограничившись разорением нескольких селений Телавского уезда.
Это, собственно, было самое удачное из всех дел Шамиля в 1854 году как по тому впечатлению, которое произвело на осторожные кавказские власти намерение имама двинуться к Тифлису, так и по небольшому, но наделавшему много шума эпизоду захвата в плен в Цинодалах семейства князя Чавчавадзе и княгини Орбелиани.
Как только обнаружилось намерение Шамиля напасть на Лезгинскую линию, начальники войск, расположенных в Чечне, на Кумыкской площади и в северном Дагестане, вторглись в собственные пределы мятежников. 29 июня полковник барон Николаи произвел удачное движение вверх по реке Ярык-су, а несколько дней спустя, 11 июля, — в землю ауховцев. Генерал-майор барон Врангель истреблял с 1 по 15 июля хутора и запасы чеченцев, а генерал-лейтенант князь Орбелиани проник в центр салатаусцев и разорил многолюдное селение Буртунай. Этими наступательными действиями нам удалось отвлечь из главного скопища Шамиля значительную часть горцев, поторопившихся на защиту своих жилищ.
В августе генерал барон Вревский 2-й проник смелым и быстрым движением в недра горной страны Ако, взял штурмом укрепленный аул Ваучи и предал его совершенному истреблению вместе с соседними селениями. Движение это, угрожавшее местопребыванию Шамиля — Веденю, отозвалось и на южной покатости гор. Многие кахетинские семейства воспользовались общей тревогой, чтобы беспрепятственно перейти к нам.
Шамиль, потерпев всюду неудачи, должен был до осени оставаться в бездействии, между тем как многие из подвластных ему племен, лишенные жилищ и способов пропитания, искали нашего покровительства. Тогда Шамиль решился, в надежде поддержать [474] свое поколебленное влияние в горах, напасть на аул Исти-су, находившийся у подошвы Качкальковского хребта и населенный выходцами с гор.
3 октября многочисленное скопище горцев с 8 орудиями атаковало под предводительством сына Шамиля означенное селение. Но геройская защита редутов ротой Егерского князя Чернышева полка дала возможность жителям удержаться в селении до прибытия подкреплений, а неожиданное появление на фланге противника барона Николаи с отрядом в 1 ½ батальона, 14 сотен и 5 орудий обратило горцев в общее бегство.
Во Владикавказском округе были также приняты при первом известии о сборе Шамилем отряда необходимые меры для обеспечения защиты Военно-Грузинской дороги. Произведенное горцами 6 октября стремительное нападение на редуты Нетхойский и Ачхойский было отражено с полным успехом, и неприятель при отступлении понес существенные потери при переправе через реку Гехи. После этих неудач Шамиль до конца года ничего более не предпринимал.
Магомет-Аминь обнаружил еще менее решительности и только в половине ноября задумал броситься на Лабу. Но при первом известии о сборе горцев генерал Евдокимов двинулся с отрядом в 4 ½ батальона и 18 ½ сотни при 14 орудиях вверх по реке Белой и овладел сильно укрепленным аулом Джан-Клычев, где истребил заготовленные значительные запасы.
В середине ноября командующий войсками на Кавказской линии генерал-лейтенант Козловский снова вторгся с 6 батальонами и 18 сотнями при 18 орудиях в земли подвластного Магомету-Аминь населения и истребил 17 аулов.
В Черномории в продолжение всего года не было никаких покушений ни со стороны непокорного горского населения, ни с моря. Неприятельские крейсера ограничивались рекогносцировками перед Новороссийском и Анапой, а 30 октября обстреливали наш пост на Джимитейской косе.
Таким образом, 1854 год, встреченный кавказскими властями с таким страхом даже за сохранение наших там владений, благополучно миновал, но и не дал тех результатов в отношении общих итогов кампании, на какие император Николай был вправе рассчитывать, сосредотачивая на Кавказе значительную часть своих вооруженных сил.

Примечания

¹ Военный министр — князю Воронцову 30 июня 1853 г., № 893. Архив канц.Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 59.
² Князь Воронцов — военному министру 15 августа 1853 г., № 310. Там же. [475]
³ См. приложение № 127, а также рапорт военного министра князю Воронцову от 5 ноября 1853 г., № 674. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁴ Граф Нессельроде — князю Воронцову 7 ноября 1853 г., № 463. Архив Мин.иностр. дел, 1853 г., карт. С.
⁵ Перевод с французского.
⁶ См. том I.
⁷ Князь Воронцов — военному министру 20 ноября 1853 г. Архив воен. уч.ком. Гл. шт. отд. 2, д. № 6562.
⁸ Князь Меншиков — князю Воронцову 8 ноября 1853 г. Архив канц. Воен.мин. по снар. войск, 1853 г., секр. д. № 72.
⁹ Всеподданнейшее письмо князя Воронцова от 29 ноября 1853 г. Архив канц.Воен. мин., 1853 г., секр. д. №73.
¹⁰ Серебряков — князю Воронцову 9 января 1854 г., № 1. Архив канц. Воен.мин., 1853 г., секр. д. №73.
¹¹ Всеподданнейшее письмо князя Воронцова от 18 января 1854 г. Мы это интересное письмо, а также ответ государя помещаем в приложении № 185.
¹² Император Николай — князю Меншикову 10 февраля 1854 г. Собств. Его Велич. библ.
¹³ Всеподданнейшее донесение князя Меншикова от 24 февраля 1854 г., № 265;письмо князю Долгорукову от того же числа. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2,д. № 4254, 4251. -
¹⁴ «Славно», — пометил на донесении государь.
¹⁵ Князь Меншиков — князю Долгорукову 4 марта 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4254.
¹⁶ Всеподданнейшее донесение князя Меншикова от 13 марта 1854 г., № 280.Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4251.
¹⁷ Князь Меншиков — военному министру 13 марта 1854 г. Музей Севастопольской обороны.
¹⁸ Предписание генерала Реада коменданту Гагры капитану Быковскому от 12 марта 1854 г., № 58. Архив шт. Кавказского воен. окр.
¹⁹ Военный министр — князю Барятинскому 24 апреля и князь Барятинский — военному министру 13 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. №6571.
²⁰ Князь Меншиков — князю Горчакову 29 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 4253.
²¹ Военный министр — князю Воронцову 29 ноября 1853 г., № 12527. Архив шт. Кавказского воен. окр.
²² Князь Воронцов — военному министру 10 декабря 1853 г., № 592. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. №73.
Князь Воронцов — князю Долгорукову 5 декабря 1853 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., д. № 6562.
Два письма князя Бебутова князю Воронцову от 2 декабря 1853 г. Архив шт. Кавказского воен. окр.
²³ Князь Воронцов — князю Долгорукову 10 декабря 1853 г. Архив шт. Кавк. воен. окр.
²⁴ Рапорт военного министра наместнику от 23 декабря 1853 г., № 764. Там же. [476]
²⁵ Император Николай — князю Воронцову 4 января 1854 г. Архив канц.Воен. мин., 1853 г., секр. д. №73.
²⁶ Записка князя Варшавского от 16 (28) января 1854 г.; сообщение военного министра князю Воронцову от 24 января, № 54. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
²⁷ Всеподданнейшая записка князя Варшавского в феврале 1854 г., препровожденная князю Воронцову 24 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
²⁸ Возражение князя Воронцова на записку князя Варшавского, препровожденное военному министру 15 февраля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. №73.
²⁹ Две записки князя Воронцова военному министру от 9 февраля 1854 г. с пометками на них императора Николая. Архив шт. Кавказского воен. окр.; Зиссерман. Фельдмаршал князь А. И. Барятинский // Русский архив. 1888. Кн. 9.
³⁰ Рапорт военного министра князю Воронцову от 9 декабря 1853 г. № 9131.Архив шт. Кавказского воен. окр.
³¹ Дислокация сводной драгунской бригады. Архив шт. Кавказского воен. окр.
³² 5 бат. 2-й бриг. 21-й пех. див.
³³ Всеподданнейшее письмо князя Воронцова от 29 ноября 1853 г. Архив канц.Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
³⁴ Князь Долгоруков — генералу Реаду 24 февраля 1854 г., № 2892, и князю Воронцову того же числа, № 2865. Архив шт. Кавк. воен. окр.
³⁵ Мы уже знаем, что и Новороссийск, и Анапа были преждевременно очищены.
³⁶ Генерал Реад — военному министру 17 марта 1854 г., № 64. Архив шт.Кавказского воен. окр.
³⁷ Для этих последних назначались собранные роты из женатых нижних чинов кавказских полков.
³⁸ Наименование частей, вошедших в отряды, см. в приложении № 186.
³⁹ На документе число не проставлено.
⁴⁰ Собственноручная записка императора Николая без числа. Архив канц.Воен. мин., 1854 г., секр. д. №105.
⁴¹ Военный министр — генералу Реаду 24 апреля 1854 г., № 6474, и князю Барятинскому 24 апреля 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 6571.
⁴² Князь Воронцов — князю Долгорукову 10 мая 1854 г. Архив воен. уч. ком. Гл. шт., отд. 2, д. № 6566.
⁴³ Князь Григ. Орбелиани — князю Барятинскому 27 апреля 1854 г. Архив шт.Кавказского воен. окр.
⁴⁴ Записка генерала Реада, приложенная ко всеподданнейшему письму от 28апреля 1854 г. Архив канц. Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
⁴⁵ Император Николай — генералу Реаду 12 апреля 1854 г. Архив канц. Воен.мин., 1853 г., секр. д. № 73.
⁴⁶ Генерал Реад — военному министру 30 марта 1854 г. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁴⁷ Князь Бебутов — генералу Реаду 27 апреля 1854 г., № 63. Там же.
⁴⁸ Генерал Реад — князю Бебутову 29 апреля 1854 г. Там же.
⁴⁹ Барон Врангель — князю Бебутову 6 апреля 1854 г., № 9. Там же. [477]
⁵⁰ Князь Бебутов — барону Врангелю 10 апреля 1854 г., № 44. Там же.
⁵¹ Барон Врангель — князю Бебутову 2 мая 1854 г., № 15. Там же.
⁵² Князь Бебутов — барону Врангелю 6 мая 1854 г., № 67. Там же.
⁵³ Донесение статского советника Каныкова князю Бебутову от 22 июня 1854 г., № 645. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁵⁴ Париж. Архив Воен. мин.
⁵⁵ L'admiral Hamelin — au maréchal de St-Arnaud. Парижский воен. архив.
⁵⁶ Эту цифру мы считаем преувеличенной, но точно проследить состав отряда Гассана-паши нам не удалось.
⁵⁷ 1-й бат. Куринского, 4-й бат. Брестского и 2 роты Белостокского полков.
⁵⁸ См. схему № 47.
⁵⁹ M-r Poncharra — au maréchal de St-Arnaud, le 23 (11) juin 1854. Парижский воен. архив.
⁶⁰ 1-й и 3-й Куринского, 1-й и 2-й Литовского полков.
⁶¹ 1-й и 4-й батальоны Брестского, 3-й и 4-й батальоны Литовского полков.
⁶² 2-й и 3-й Брестского и 4-й Белостокского полков, легк. № 1 батар. 13-йартил, бриг.
⁶³ По турецким источникам.
⁶⁴ Куринский п. на Кавказе. Рукопись. Подвиги нижних чинов Литовского полка. Рукоп. донесение князя Андронникова. Архив шт. Кавказского воен. окр. Донесение сераскира маршалу С.-Арно и этого последнего военному министру. Парижский воен. архив и проч.
⁶⁵ Le scraskicr — au maréchal de St-Arnaud, le 29 (17) juin 1854. Парижский воен. архив.
⁶⁶ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 9 juillet (27 juin) 1854.Парижский воен. архив.
⁶⁷ Из донесения русского консула в Тавризе князю Бебутову 22 июня 1854 г., № 645. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁶⁸ Le maréchal de St-Arnaud — au ministre de la guerre, le 7 juillet 1854. Парижский воен. архив.
⁶⁹ M-r Poncharra — au maréchal de St-Amaud, le 23 (11) juin 1854. Парижский воен. архив.
⁷⁰ Генерал Реад — князю Бебутову 21 июня 1854 г. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁷¹ Князь Долгоруков — генералу Реалу 11 июня 1854 г. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁷² Одноименный с начальником Батумского отряда.
⁷³ См. схему № 48.
⁷⁴ Французский консул в Трапезунде — послу в Константинополь 12 августа(31 июля) 1854 г. Парижский воен. архив.
⁷⁵ Рапорты барона Врангеля князю Бебутову от 18, 20 и 26 июля 1854 г., № 1148, 1153, 1171. Архив шт. Кавказского воен. окр. Истории полков.
Литухин. Русские в Азиатской Турции.
Tanski — au maréchal de St-Arnaud, le 31 (19) août 1854. Консул в Трапезунде — французскому послу в Константинополе 12 августа (31 июля) 1854 г. Парижский воен. архив. [478]
⁷⁶ См. приложение № 187.
⁷⁷ Рапорт князя Бебутова генералу Реаду от 13 июня 1854 г., № 103. Архив шт.Кавказского воен. окр.
⁷⁸ Князь Бебутов — генералу Шульцу 14 июня 1854 г., № 104. Там же.
⁷⁹ См. схему Na 49.
⁸⁰ Из записной книжки графа Граббе, 5 августа 1854 г. // Русский архив. 1889. Т. II.
⁸¹ Князь Бебутов — генералу Реаду 21 июня 1854 г., № 107. Архив шт.Кавказского воен. окр.
⁸² Князь Бебутов — генералу Реаду 28 июня 1854 г., № 109. Там же.
⁸³ Письмо от 30 июня 1854 г. // Русский архив. 1888. Кн. 9.
⁸⁴ Генерал Реад — князю Бебутову 22 июля 1854 г., № 313. Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁸⁵ Военный министр — генералу Реаду 17 июля 1854 г., № 493. Архив канц.Воен. мин., 1853 г., секр. д. № 73.
⁸⁶ Le colonel de Meffrey — au maréchal de St Arnaud. Kars, le 11 août (30 juillet)1854. Парижский воен. архив.
⁸⁷ В некоторых донесениях французских офицеров день боя обозначен 7 августа н. ст., но они сами жалуются на легкость перепутать числа при действии разнообразных календарей.
⁸⁸ В действительности — 2 роты в редуте.
⁸⁴ Белевский егер. и Ереванский карат, полки, бат. № 4 и легк. № 7 бат. 18-я артил, бриг, и батарейн. № 2 бат. Кавказской грен. бриг.
⁹⁰ Ряжский пех. п., 4 op. 18-й бриг, и Донского каз. № 4 п.
⁹¹ Гренад. Тифлисский и Тульский егер. полки, бат. № 1 и легк. № 1 бат. Кавказской грен. бриг.
⁹² Белевский п. и 7-я батар. 18-й артил, бриг.
⁹³ Тверской и Нижегородский драгун, и № 20 Донской каз. полки.
⁹⁴ Донесения князя Бебутова от 25 июля и 19 августа. Истории частей, участвовавших в бою.
Colonel de Mcffcrcy — au maréchal de St-Arnaud, le 11 et le 12 août 1854; M-rde Challaye — au maréchal de St-Arnaud, le 9 et le 12 août 1854; Tanski — au maréchal de St-Arnaud, le 31 août 1854. Парижский воен. архив.
Описание част. подв. Рапорт ком. к-сом — военному министру от 9 февраля 1855 г., № 139. Архив шт. Кавказского воен. окр.; и проч.
⁹⁵ Архив шт. Кавказского воен. окр.
⁹⁶ M-r Challaye — au maréchal de St-Arnaud, le 9 août 1854. Парижский военный архив.
⁹⁷ Что касается генерала Клапки, то турецкое правительство ни за что не хотело допустить его стать во главе армии.
⁹⁸ Переписка между маршалами С.-Арно, Вальяном, посланником Бенедети и Риза-пашой 9—13 августа н. ст. 1854 г. Парижский воен. архив.
⁹⁹ Князь Бебутов — генералу Реаду 31 июля 1854 г., № 137. Архив шт.Кавказского воен. окр.
¹⁰⁰ С.-Арно — военному министру 4 августа (23 июля) 1854 г. Парижский воен. архив.
¹⁰¹ Зиссерман. Критические заметки // Русский архив. 1885. Кн. 8.