Маршал Ожеро

Вторая авторская редакция статьи публикуется на сайте с 09.10.2011 года.

Нет особого удовольствия рассматривать в мельчайших подробностях характер, подобный Ожеро, кроме его военных качеств. Ожеро был храбр, хотя его отвага порой ни шла ни в какое сравнение с отвагой таких маршалов как Удино, Мюрат, Ланн или Ней. Но он был упорен и стоек, и его было трудно «вышибить из седла». Он славился как способный тактик и отличный солдат, очень популярный в войсках. Этими своими качествами он был достоин быть в ряду таких маршалов как Массена, Ней, Ланн, Даву и Мюрат. Однако на этом его достоинства и заканчиваются. Его путь как военачальника был не таким ярким и блестящим, как у некоторых маршалов Первой империи. Основную славу как военачальник он приобрел в Италии в 1796-97 гг., когда своими действиями он помогал молодому Бонапарту приобретать известность и славу изумительными победами над противником. Уже будучи на вершине власти, Наполеон никогда не забывал тех людей, благодаря услугам которых он приобрел первые лавры и чья непревзойденная храбрость и упорство способствовали невиданному успеху его первых кампаний. В число таких людей, несомненно, входит и Ожеро. В одном из своих донесений Директории, Бонапарт восторженно именует его «храбрый Ожеро». Под Лоди, Кастильоне и Арколе «храбрый Ожеро» завоевал право носить герцогский титул и маршальский жезл. Однако, справедливости ради, следует отметить, что после Итальянской кампании 1796-97 гг. Ожеро особенно ничем себя не проявил, а в 1814 году своей бездеятельностью способствовал проигрышу кампании во Франции.

Ожеро, маршал Франции

Современники описывают Ожеро как шута, бретера и отличного малого. «Он был человеком неотесанным, до самой смерти говорил на уличном парижском жаргоне, но громадный рост и величественный орлиный нос делали его весьма импозантным. Вечно всем недовольный ворчун, он, однако, имел зоркий глаз и на слабое место противника, и на заманчивую добычу»¹.
«По общему суждению современников, Ожеро был храбрым солдатом. Однако в мирной обстановке сослуживцам было трудно разобрать, где кончается храбрость и начинается наглость»².

Будущий герцог Кастильонский родился в Париже 21 октября 1757 года. Его происхождение самое темное. Считается, что «этот продукт сточных канав» парижских улиц³ был сыном лакея и зеленщицы; по другой версии он был сыном каменотеса. Лишенный какого-либо образования и воспитания, будущий маршал Франции и герцог Кастильонский провел детство, участвуя в драках и занимаясь воровством. Ростом шести футов, он был силен, как бык. Ожеро вырос в самом бандитском округе Парижа и свои первые деньги зарабатывал в качестве лакея. Его уволили за соблазнение горничной. После этого он устроился официантом и был снова уволен за те же самые прегрешения.

В 18 лет Ожеро был завербован в один из ирландских полков французской армии, где он прославился как превосходный фехтовальщик. На одной дуэли он очень быстро расправился с двумя известными дуэлянтами. Возможно, Ожеро продолжал бы служить в этом полку, но он совершил дерзкий и очень опасный для него поступок: он убил офицера, который ударил его тростью. Как пишет Делдерфилд, «офицер даже не успел вызвать свой эскорт, как шпага Ожеро пронзила его насквозь»⁴. Чтобы избежать самых больших неприятностей, а его ожидала тюрьма и, возможно, смертная казнь, он бежит из Франции в Швейцарию, где занялся торговлей часами. Однако это ремесло не слишком прельщало нашего героя, и вскоре Ожеро уже служит в турецкой армии. Но и здесь он не задержался надолго и вновь бежит - теперь в Италию, где поступает в неаполитанскую армию. В этой самой «разгильдяйской армии» он выглядел вполне образцовым солдатом и даже дослужился до звание сержанта. В свободное от службы время Ожеро дает уроки фехтования. В конце концов его выслали из королевства.
Надолго Ожеро нигде не задерживался. Как выразился о нем Манфред, Ожеро «бросал их (войска, где служил – С.З.), когда ему это надоедало», а в промежутках «пробавлялся уроками танцев и фехтования, дуэлями, похищениями чужих жен»⁵.
После Неаполя Ожеро двинул свои стопы еще дальше – в Одессу, где вступает в русскую армию в чине сержанта. И как это не раз бывало, он бежит из русской армии, поскольку во время одной потасовки он убивает русского солдата.
Остановившись в Пруссии, Ожеро вступает в армию Фридриха Великого. Здесь он мог бы сделать себе карьеру, но не сделал и в очередной раз дезертировал. Как замечает Делдерфилд, «пруссаки потеряли одного из лучших солдат, которых они только могли заполучить⁶.
Пробравшись в Саксонию, Ожеро некоторое время добывал деньги на пропитание, давая уроки танцев. Говорили, что он был великолепным танцором и пользовался огромным успехом у дам. Но вскоре и это занятие наскучило ему, и он переправился в Афины, где влюбился в некую очаровательную гречанку, вместе с которой в конце концов перебрался во Францию, где в это время начались народные волнения.

Во время революции 1789 года Ожеро на время прекратил свои безобразия и надел красивую синюю форму национального гвардейца. Как это не раз бывало ранее, он не задерживается в рядах Национальной гвардии и вскоре записывается добровольцем в армию, в составе которой участвует в боевых действиях против Испании. Он невероятно быстро продвигается по служебной лестнице и к концу 1793 года Ожеро уже... дивизионный генерал.
В этом звании он участвует в Итальянском походе Бонапарта 1796-1797 гг., командуя дивизией.
Когда в Итальянской армии стало известно о том, что ими будет командовать Бонапарт, это вызвало недовольство среди генералов. Ведь для них он был выскочкой, «генералом-вандемьера». По словам генералов Итальянской армии, генеральские эполеты Бонапарт заработал не в сражениях с внешними врагами, а разгоняя мятежных соотечественников.
Бонапарт, двигаясь к месту своего назначения, был наслышан о всех этих разговорах, и потому понимал, что ему необходимо сломить все эти предубеждения высших и старших офицеров армии.
Прибыв в армию, Наполеон вызвал к себе командиров дивизий – Массена, Ожеро, Серюрье и Лагарпа. Когда эти генералы встретились, чтобы направиться к главнокомандующему, Ожеро своим коллегам: «Вы увидите, как я буду говорить с этим мальчишкой!» Он был в предвкушении грядущего конфуза генерала-выскочки. Однако Бонапарт достойно выдержал «экзамен». Когда генералы вошли, не снимая шляп, украшенных трехцветными перьями, Бонапарт был тоже в шляпе. Он встретил их вежливо, но сухо, предложил им сесть. Во время беседы Наполеон снял свою шляпу, и генералы последовали его примеру. Немного погодя Бонапарт надел шляпу, но так взглянул при этом на собеседников, что ни один из них не посмел не только произнести слово, но и протянуть руку к своей шляпе. Дивизионные командиры так и просидели с непокрытыми головами. Когда же командиры расходились, Массена пробормотал: «Ну, нагнал же на меня страху этот малый». Что же касается грубияна и задиру Ожеро, то Бонапарт одернул его словами: «Генерал, вы выше меня ростом как раз на одну голову, но если вы будете грубить мне, то я немедленно устраню это различие»⁷.

Давая характеристику дивизионным генералам Итальянской армии, Наполеон, говоря о генерале Ожеро, писал: «Совсем не имел образования, не умел вести себя, ум его был ограниченным, но среди солдат он поддерживал порядок и дисциплину и был ими любим. Атаки производил правильно и в должном порядке, хорошо распределял свои колонны, хорошо располагал резервы и дрался с неустрашимостью. Но все это продолжалось какой-нибудь день. Победитель или побежденный, он к вечеру обычно падал духом – не то по свойству своего характера, не то в следствии малой расчетливости и недостаточной проницательности своего ума. По своим политическим убеждениям примыкал к партии Бабефа, т.е. к наиболее ярко выраженным анархистам… ввязывался в интриги, часто бывал смешон. Не было человека, более непригодного, чем он, для политических дискуссий и гражданской деятельности, в которой он, однако, любил принимать участие»⁸.

Ожеро на Аркольском мосту

Кампания 1796-1797 гг. в Италии – звездный час Ожеро. Его безудержная храбрость, настойчивость и решительность способствовали успеху многих сражений. Его решимость и твердость решила исход боя при Кастильоне.
«Ожеро, - пишет Делдерфилд, - вступающий в сороковой год своей жизни, видимо, должен был казаться слишком пожилым для нового способа ведения войны, который с первых шагов начал проводить Бонапарт, однако на практике он показывал неоспоримые примеры обратного. Крепкое, закаленное тело Ожеро отвечало всем требованиям, и генерала можно было видеть в самой гуще каждой схватки, изрыгающего бездну ругательств. Из-за роста и взрывного характера его прозвали Le Grand Prussien (Длинный пруссак (фр.)). Этот бывший камердинер то и дело водил своих людей в самое пекло и, если его спрашивали о совете, всегда твердил одно и то же: «Нападать! Нападать! Нападать!»⁹

Чтобы деблокировать Мантую, осажденную французскими войсками, австрийский двор направил против Бонапарта армию генерала Вурмзера. Разделив свои войска на три колонны, австрийский командующий начал наступление и поставил армию Бонапарта в критическое положение.
Как пишет В. Слоон: «При такой обстановке разыгралась первая из странных, чтобы не сказать более, сцен, случавшихся иногда в жизни Бонапарта. Некоторые, а именно очевидцы, приписывали их просто напросто паническому страху. Приказав снять осаду Мантуи и заклепать стоявшую уже на контр-батареях осадную артиллерию, Наполеон тотчас же направил к Брешии освободившуюся таким образом дивизию; численность ее была, однако, слишком ничтожна для того, чтобы столь слабое подкрепление могло существенно изменить общее положение дел. Собран был поэтому военный совет, дабы решить: должна ли французская армия сделать рискованную попытку и дать при таких условиях сражение неприятелю, располагавшему превосходящими силами, или же надлежит ей отступать?»¹⁰
Бонапарт казался до такой степени возбужденным, что утратил на какое-то время свой оптимизм и даже начал колебаться. Тринадцатого июля он писал Директории: «Возможно, мы оправимся от поражений… но я должен серьезно подготовиться к неудаче»¹¹. И на следующий день: «Противник прорвался через наши линии в трех местах… Он овладел Короной и Риволи – обоими важными пунктами; Массена и Жубер вынуждены отступать перед превосходящими силами; Соре сдал Сало… Вы можете видеть, что наши коммуникации с Миланом и Вероной перерезаны»¹².
Был собран военный совет и все генералы, присутствовавшие на нем, высказались за отступление. Только Ожеро был против и с негодованием отверг такой метод действия. «Если нас разобьют, вот тогда и будем говорить об отступлении, - заявил он, - да меня и убьют в этом случае. Так о чем же мне беспокоиться?»¹³
Отпустив генералов, Бонапарт продумал несколько часов и присоединился к мнению, высказанному Ожеро, после чего продиктовал диспозицию к сражению.
После ряда предварительных операций 3 августа Бонапарт с дивизией Массена нанес удар по колонне Кваждановича, а Ожеро, ведя упорные бои с передовыми частями Вурмзера (дивизией Липтая), покрыл себя славой у Кастильоне. Сначала у Лонато, а потом у Кастильоне французская армия одерживает трудные, но очень важные победы.
Наполеон всю жизнь помнил о совете Ожеро и никогда не забывал смелость этого авантюриста. Бонапарт даже защищал Ожеро, когда тот попадал в какие-нибудь неприятности. Когда к нему приходили с жалобой на генерала, Наполеон выслушивал посетителя, а затем отпускал со словами: «Ну ладно, он, конечно, ужасный человек, но все-таки подумайте, что он сделал для нас при Кастильоне»¹⁴.
Правда, с течением времени Ожеро возгордился настолько, что в 1814 году написал рассказ о том, что он был главной фигурой, спасшей не только павшего духом Бонапарта, но и всю французскую армию накануне Кастильоне, тогда как все остальные генералы требовали отступления. «Разумеется, это колоссальное преувеличение своей роли, - пишет Чандлер, - но, несомненно, его стойкость подняла дух всей армии и дала Бонапарту время для расправы с западной австрийской армией»¹⁵.
В своем очерке про Итальянскую кампанию 1796-1797 гг. Наполеон писал об Ожеро: «В вознаграждение за хорошее поведение Ожеро в сражении у Лонато, где он командовал правым флангом и руководил атакою Кастильоне, он впоследствии получил титул герцога Кастильонского. Сражение у Лонато – самый блестящий подвиг в жизни этого генерала. Наполеон о нем никогда в дальнейшем не забывал»¹⁶.

Сражение при Кастильоне

Как мы уже говорили, Ожеро встретил свою любовь в Неаполе. Трудно было устоять перед 22-летней гречанки Габриэллы Граш, которая покорила нашего задиру и грубияна своими глазами, веселым и добрым нравом. Ожеро ей тоже приглянулся, а потому она не раздумывая поехала с ним сначала в Португалию, а потом во Францию.
Свадьба состоялась в 1788 году. Правда, семейная жизнь не всегда была безмятежной. Детей от этого брака так и не появилось, к тому же Габриэлла часто болела. Надо отдать должное Ожеро: несмотря на свой грубый и непоседливый характер, он с трогательной нежностью заботился о своей супруге до последних дней ее жизни. Любитель шумных застолий, он никогда не устраивал их в своем замке Ла Уссе, оберегая покой Габриэллы.
Умерла она в 1806 году, когда маршал находился в армии. Он очень тяжело переживал смерть жены, но через три года утешился с девушкой из древнего аристократического рода. Аделаида Огюстина Бурлон де Шаванж — так звали новую избранницу Ожеро — была на 32 года младше маршала. Ей 20 лет, она красива и элегантна, и годы спустя ее так и будут называть «прекрасная Кастильоне».
Ожеро, вышедшему из самых низов, очень льстило, что он породнился с древним дворянским родом, однако, в своей жизни и поведении он практически ничего не изменил. Его неуклюжие манеры и грубая солдатская речь резко контрастировали с изысканным поведением супруги. Как-то на балу у русского посла князя Куракина, маршал, обращаясь к своей жене, кружившей в очередном танце, рявкнул: «Иди сюда!» После чего «прилюдно припечатал слишком красивую и элегантную» жену площадной грубостью»¹⁷.

Уже во второй половине 1790-х годов некоторым из будущих маршалов пришлось не только воевать, но и активно участвовать в формировании внутренней политике Республики. Ожеро не обошла стороной эта «честь».
Дело в том, что выборы в мае 1797 года в законодательные органы — Советы старейшин и пятисот — дали большинство не сторонникам, а противникам Директории, так называемой партии Клиши. Получив большинство, сторонники монархии собирались избавиться от главного директора Барраса и других «цареубийц», входивших в правительство. Естественно, Баррас не собирался ни делиться, ни, тем более, отдавать власть кому бы то ни было, а потому стал усиленно искать человека, на которого он мог бы опереться: ему нужна была «шпага», с помощью которой он смог бы убрать с пути своих противников. Гош, Моро, Бонапарт... Кого выбрать, на кого опереться? Он обратился к Гошу, но понял, что на него рассчитывать нельзя. Моро, по мнению Барраса, был слишком нерешительный. Оставался Бонапарт, но его-то директор больше всего и опасался. И все же, после перебирания всех вариантов, выбор пал именно на Бонапарта.
Между тем, Наполеон, несмотря на военные заботы, внимательно следил за политическими перипетиями в Париже. Он видел опасность, исходящую от партии Клиши, и перспектива установления монархического строя ему вряд ли улыбалась. Он обратился с воззванием к армии в поддержку Республики, резко осудив происки роялистов и согласился оказать Директории посильную помощь в устранении этой опасности. Правда, Бонапарт, не желая себя компрометировать, действуя в духе вандемьера, послал в Париж Ожеро с отрядом солдат. «Ожеро, бретер, охальник, солдафон, человек, готовый на все, но неспособный извлечь для себя выгоды, - соображал слишком туго и лучше всего подходил для такой роли»¹⁸.
Направляя Ожеро в Париж, Бонапарт напутствовал его: «Если вы боитесь роялистов, обратитесь к Итальянской армии, она в два счета разделается с шуанами, роялистами и англичанами».
Ожеро прибыл в Париж, когда положение директоров, по их собственному суждению, стало критическим. Без всяких предисловий он заявил «триумвирам»: «Я прибыл, чтобы убивать роялистов». На что Карно, не скрывавший своего отвращения к Ожеро, произнес: «Какой отъявленный разбойник!»¹⁹

4 сентября 1797 года 10 тысяч солдат во главе с Ожеро окружили законодательный корпус, заседавший в Тюильри, и разогнал его, не встретив никакого сопротивления, кроме криков о «праве закона». На эти выкрики один из офицеров Ожеро, имя которого история не сохранила, произнес знаменитую фразу: «Закон? Это сабля!»²⁰
Большинство неугодных депутатов во главе с Пишегрю было арестовано. Карно, извещенный о своем аресте, скрылся. Были аннулированы результаты выборов, состоявшихся в жерминале V года, и назначены новые. При этом Директория сделала все, чтобы обезопасить себя от нежелательных результатов.
Ожеро, правда, не успокоился. Приписав, как это не раз бывало, главную заслугу в успехе этого дела себе, он рассчитывал получить место среди членов трибунала, чтобы осудить врагов Республики. Однако Директория не слишком приветствовала это его желание. Получив отказ, Ожеро решил обратиться в законодательные органы, но и там потерпел полное фиаско. Он никак не мог понять, что использовав его как шпагу для разгона своих противников, ни Директория, ни Законодательный корпус больше не нуждались в нем, так как боялись непредсказуемости столь решительного, совершенно необразованного, а порой и дикого генерала. Как заметил Манфред: «Баррас был спасен солдатами Ожеро, посланными Бонапартом. Но именно Бонапарт и Ожеро на другой день после фрюктидора вызывали его наибольшее раздражение»²¹.
Чтобы избавиться от этого ретивого служаки, Директория назначила его командующим армией в Германии, тем более, что это место было вакантным после неожиданной смерти генерала Гоша. Однако на этом посту он не сделал ничего замечательного, кроме того, что своими радикальными якобинскими принципами не на шутку встревожил правительство. Как писал Наполеон, «командование армией в Германии было вверено Ожеро, политические воззрения которого после событий 18 фрюктидора сделались экстремистскими; его штаб состоял большей частью из распропагандированных людей, опьяненных принципами 1793 года…»²².
Естественно, Директория не могла себе позволить оставить человека с такими взглядами как Ожеро на посту командующего армией. Он был направлен в Перпиньян, чтобы, как было сказано, обучать войска для предполагаемых военных действий против Португалии.
Ожеро, несмотря на свои невысокие умственные способности, не смог не видеть, что эта была своеобразная опала. Однако, несмотря на это, в 1799 году он избирается депутатом в Совет пятисот от департамента Верхняя Гаронна.

Во время переворота 18 брюмера 1799 года, устроенного Бонапартом после своего прибытия во Францию из Египта, Ожеро сначала выжидает, наблюдая, на чьей стороне окажется сила. По словам Рональда Делдерфилда, Ожеро и другой пламенный республиканец Журдан «некоторое время отказывались выбрать тот или иной путь, но, оставляя за собой право оспорить законность или необходимость переворота, тем не менее не осуждали его. Их можно было увидеть везде: разговаривающими с солдатами, выясняющими мнение общественности и взвешивающими шансы сторон со сдержанностью людей, переживших целые десять лет смут и беспорядков»²³.
Когда же стало ясно, что выгодней присоединиться к Бонапарту, Ожеро делает огромный шаг в его сторону. Он не прогадал, если иметь в виду будущее, но, после переворота Бонапарт по своему оценил такую выжидательную позицию своего подчиненного по Итальянской кампании. Правда, немилость Первого консула оказалась более умеренной, чем можно было ожидать. Все-таки он помнил, какую услугу Ожеро оказал ему у Кастильоне.
Если во время 18 брюмера Ожеро занял выжидательную позицию, то при подписании Наполеоном конкордата с папским престолом, возвратившем во Францию религию, он выступил с резкой критикой такого шага Первого консула, заявив: «Красивая церемония. Жаль только, что на ней не присутствовали сто тысяч убитых ради того, чтобы таких церемоний не было»²⁴.
Бонапарт, конечно же, не разделял таких мыслей. Ожеро было заявлено, чтобы он отправлялся в свое имение Ла Уссе и находился там до особых распоряжений из Парижа.
Однако уже летом 1803 года Ожеро был назначен командующим войсками Байоннского военного лагеря, а менее чем через год его имя было внесено в список первых маршалов Империи.
Обращаясь к новоиспеченным маршалам, Наполеон подчеркивал: «На поле боя вы – генералы; при дворе – знатные особы, принадлежащие государству, благодаря тому положению в обществе, которое я создал для вас, когда даровал вам ваши звания».

В соответствии с этой концепцией, император ожидал от сподвижников не только героических подвигов на войне, но и участия во всех мероприятиях двора. Для последних мероприятий у маршалов была специальная униформа. Долговязый Ожеро смотрелся в этом придворном одеянии особенно комично. Вообще, для него, привыкшего разговаривать грубым солдатским языком, было очень трудно, даже невозможно, быстро перестроиться и изливать из своих уст что-то более приемлемое для великосветских вечеров. Как-то раз, на одном из таких вечеров, маршал некоторое время с особым вниманием разглядывал молодую особу с довольно пышной прической, и затем произнес: А если состричь все это сооружение, что тогда от вас останется?»²⁵
В кампании 1805 года Ожеро командует 7-м армейским корпусом Великой армии и наносит поражение войскам генерала Елачича у Фельдкирха во время проведения Ульмской операции, закончившейся капитуляцией австрийской армии Мака.
После Аустерлица, приведшего к распаду Третьей антифранцузской коалиции европейских держав, на Ожеро была возложена миссия, более соответствующая его резкой солдатской натуре. Прибыв во Франкфурт, он, по словам Делдерфилда, «должен был заставить жителей этого процветающего города подавиться их собственными словами»²⁶.
Дело в том, что во время недавней войны, несмотря на нейтралитет, Пруссия и другие германские государства втайне рассчитывали на победу союзников. Они не могли спокойно наблюдать, как французская армия, ведомая бывшими простолюдинами, унижает своими победами благородные дворы Европы, свергает с престола королей, князей. Большое недовольство немцев вызывали постоянные реквизиции, осуществляемые французами. И вот, накануне Аустерлица один франкфуртский журналист объявил, что Наполеон понес тяжелое поражение, а все прочие газеты города перепечатали это известие, не убедившись в его достоверности. Франкфурт имел статус вольного города, и это сообщение породило множество слухов. Было даже объявлено, что с поля боя живым не ушел ни один француз.
Наполеон, прочитав эти статьи, направил во Франкфурт корпус Ожеро. Самому маршалу было приказано объявить жителям, что если город хочет выжить, то должен выплатить что-то вроде штрафа из расчета: один луидор каждому рядовому, два луидора – капралам, каждому сержанту полагалось по три луидора, а каждому лейтенанту – по десять; помимо этого, горожане обязаны были обеспечить французов едой и квартирой по самым низким ценам. Все оставшиеся средства надлежало пересылать в императорскую казну.
Жители города, услышав все эти требования, поняли, что им грозит полное разорение и пытались убедить Ожеро в том, что им не под силу собрать такие огромные средства. В ответ им было заявлено: «Император просто желает дать гражданам Франкфурта шанс пересчитать солдат только одного избежавшего разгрома корпуса. А на подходе – еще шесть плюс кавалерия плюс гвардия!»²⁷
Ожеро радовался этой своей шутке и даже выслал специальные отряды выбивать этот штраф, правда, вскоре решил пожалеть горожан и обратился с ходатайством к Наполеону. Император разрешил маршалу переформулировать текст декрета, и Ожеро удовольствовался тем, что разместил в городе только один батальон и свой штаб. Жители Франкфурта в знак благодарности в последующие годы принимали солдат 7-го корпуса как самых желанных гостей.

Бюст маршала Ожеро

В Польской кампании 1806-1807 гг. Ожеро участвует в сражениях у Голымина и Прейсиш-Эйлау. Накануне битвы при Эйлау Ожеро сильно заболел и просил Наполеона покинуть армию для лечения. Наполеон отказался предоставить маршалу отпуск перед сражением, но пообещал, что после битвы возвратится к этому вопросу.
Сражение началось демонстрационными действиями Сульта против правого фланга русской армии, однако французы были отброшены на исходные позиции. Наполеон не рассчитывал, что солдатам Сульта придется так скоро отступить, и не ожидал, что дивизия Фриана, двигавшаяся в авангарде приближающегося корпуса Даву, привлечет внимание кавалерии противника. Чтобы ослабить давление на Фриана и дать возможность маршалу Даву подготовить главный удар против левого фланга русской армии, Наполеон приказал Ожеро выдвинуть свой корпус и атаковать войска Толстого. В поддержку ему была придана дивизия Сент-Илера, который позже должен был присоединиться к войскам Даву.
Получив приказ Наполеона, Ожеро поднялся с кровати и приказал подать ему лошадь. Поняв, что долго он не сможет сидеть в седле, Ожеро приказал привязать себя к седлу. Появление маршала вызвало радостное оживление среди солдат и офицеров корпуса. Не успели войска пройти несколько десятков метров, как началась снежная буря, которая скрыла от войск 7-го корпуса всю округу. Так же внезапно буря стихла и перед изумленными французами предстала 70-орудийная батарея русских, которая обрушила на солдат Ожеро огненный смерч. В своем рапорте Ожеро писал: «Отойдя приблизительно на 800 метров от города, первые бригады каждой дивизии развернулись, а вторые образовали каре позади первых. Это движение осуществлялось под картечью большого количества артиллерийских орудий, которые противник сосредоточил в центре своей позиции»²⁸.
Оказалось, что из-за снежной бури, войска Ожеро сбились с пути и, вместо того, чтобы двигаясь к левому флангу русских соединиться с Сент-Илером, оказалась перед центром русской армии.
По свидетельству Марбо, адъютанта маршала, «с самого момента изобретения пороха никто никогда не видел столь ужасных последствий его применения... Корпус Ожеро был уничтожен почти полностью. Из 15 тысяч бойцов, имевших оружие в начале сражения, к вечеру осталось только 3 тысячи под командованием подполковника Масси. Маршал, все генералы и все полковники были ранены или убиты»²⁹.
После сражения в 7-м корпусе осталось так мало солдат, что Наполеону пришлось расформировать его, а солдат распределить по другим корпусам.
По окончании битвы Ожеро покинул армию и уехал во Францию.

В бюллетене Великой армии читаем: «В сражении при Эйлау маршал Ожеро, одолеваемый ревматизмом, был болен и терял сознание, однако гром пушек пробудили в нем храбрость: приказав привязать себя к лошади, он галопом пронесся, чтобы встать во главе своего корпуса. Он постоянно находился под огнем и был ранен, правда, легко. Император только что разрешил ему возвратиться во Францию для восстановления здоровья»³⁰.

Встав на ноги, Ожеро получил приказ Наполеона отправляться в Испанию и заменить генерала Гувьон Сен-Сира, осаждавшего Герону. Как пишет Делдерфилд, маршал «… отправился в Испанию без какой-либо охоты, жалуясь на подагру, но наконец все-таки прибыл под Герону и возглавил ее осаду… Город держался дольше, чем Сарагоса, и Ожеро разочаровался в Испании намного быстрее, чем остальные маршалы. Погода в Испании была скверной, а военная добыча – скудной… Герона пала в середине декабря, и Ожеро не давал пощады ее защитникам. Испанский темперамент и испанская погода как будто бы сделали его несколько более раздражительным»³¹.
Вообще, Испания сделала Ожеро совершенно другим человеком. Все, что он увидел, находясь на Пиренейском полуострове, отвратило его от всего. По словам Делдерфилда, Ожеро «охладел к славе и стремился к тихой, мирной жизни... С этого времени Ожеро оставался солдатом только наполовину. Никому уже больше не приходило в голову сказать: «А вон идет победитель при Кастильоне!» Скорее можно было услышать: «А вон бредет старик Ожеро, объевшийся, как кот, и только ищущий предлога, как бы выйти из игры»³².
Перед войной с Россией, Наполеон отзывает Ожеро из Испании и поручает ему начальство над 11-м корпусом Великой армии. Правда, император не решается предоставить маршалу какую-либо активную роль в предстоящей кампании, поэтому корпус Ожеро находится в резерве в Берлине. Через русскую границу он так и не перешел.

В кампании 1813 года герцог Кастильонский также не принимает активного участие. По его собственному признанию, он совсем не собирался «штурмовать какие-то там предместья Лейпцига». Как замечает Делдерфилд: «Ожеро, которому исполнилось уже пятьдесят шесть лет, не играл в этой странной, сумбурной кампании сколько-нибудь заметной роли. Все это лето он украдкой поглядывал на своего вышедшего из игры друга Массена в надежде, что о нем, как и о Массена, тоже забудут. Во время боевых действий Ожеро оставался командовать резервами, и его мнение об императоре едва ли могло появиться в «Moniteur» или в какой-либо иной газете. Он воздерживался от советов. Давно миновали те времена, когда он мог стукнуть кулаком по столу и прокричать: «Со всеми батальонами, со всеми пушками – вперед!»³³
Во время кампании во Франции в 1814 году Ожеро, будучи назначен командующим Ронской армией, проявляет невероятную апатию, нерешительность и нежелание выполнять какие-либо приказания Наполеона.
Стремление императора заставить Ожеро действовать более активно не приводит к ощутимым результатам. В письме от 14 февраля Наполеон приказывает войскам Ожеро наступать на Женеву. 19 февраля он вновь требует, чтобы военный министр Кларк написал маршалу: «Скажите ему (т.е. маршалу Ожеро – С.З.), что австрийцы – это канальи, которые рассеиваются, подобно туману, перед отвагой и активностью. Скажите герцогу Кастильонскому, чтобы он забыл о своих 56 годах и вспомнил прекрасные дни Кастильоне». В ответ на это Ожеро просит Наполеона дать ему солдат Итальянской кампании. Император обращается к маршалу даже напрямую: «Мой кузен, в чем дело? Шесть часов спустя, после того как первые части прибыли из Испании, Вы все еще не пустили их в дело. Шесть часов отдыха для них вполне достаточно. Я выиграл бой при Нанжи с одной драгунской бригадой, которая не слезала с седел с самой Байонны.
Я приказывал Вам выступить не позже чем через 12 часов после получения моего предыдущего письма.
Если Вы все еще тот Ожеро, что и при Кастильоне, то сохраните свое командование. Если же почти 60 лет давят на Вас, то сдайте командование наиболее опытному из ваших генералов.
Отечество в опасности и спасти его могут только отвага и усердие, а не напрасное выжидание. У вас имеется ядро в виде 6000 отборных солдат. Даже у меня нет стольких, однако я уничтожил три армии, взял 40 000 пленных, захватил 200 пушек и трижды спас Париж… Тот образ жизни, который вы вели последние несколько лет, сейчас не поможет; вам понадобятся ваши старые сапоги и решительность, которые привели вас к победе в 93-м году. Когда французы увидят ваш плюмаж в первых рядах армии и вас самих, первым идущим навстречу ружейному огню, вы сможете делать с ними все, что захотите…»³⁴.
Однако никакие требования, просьбы, мольбы Наполеона не могли сдвинуть с места Ожеро. Герцог Кастильонский продолжал оставаться в неподвижности, ссылаясь на отсутствие запасов, усталость и необученность войск. Это уже был выдохшийся человек, человек, лишившийся иллюзий, воин, который уже не жаждал ни славы, ни наград.
Однако Ожеро понимал, что продолжать вести подобную игру долго невозможно, что терпению Наполеона есть предел. Простояв на месте до 28 февраля, он, наконец, медленно двинулся вперед, но было уже поздно что-либо изменить на театре военных действий. Женеву, как можно было ожидать, маршал взять не смог, а 20 марта 1814 года его войска потерпели сокрушительное поражение от союзников у Лимоне. Причем в самый разгар боя Ожеро бросил армию и отправился в Лион, чтобы посовещаться с городскими властями. Он даже не оставил вместо себя заместителя, лишив таким образом французскую армию управления.
Вновь отойдя к Лиону, маршал заявил городским авторитетам, что считает неуместным оборонять город. Магистрат посчитал согласится с таким выводом военного человека. Таким образом, второй город Франции оказался в руках союзников.
По словам В. Слоона: «Если бы, несколькими неделями раньше, место Ожеро заступил Сюше, это изменило бы, пожалуй, весь ход истории. Наполеон, действительно, имел было в виду назначить Сюше главнокомандующим, но не выполнил своего намерения, так как опасался обидеть старого заслуженного маршала. В данном случае, как и под Лейпцигом, чувство дружеской приязни оказало ему плохую услугу»³⁵.
21 марта в 2 часа ночи Ронская армия без боя покинула Лион. Спустя годы Наполеон вынес суровый приговор герцогу Кастильонскому: «Ожеро давно перестал быть солдатом. Его достоинства и прежняя смелость вознесли его из толпы очень высоко. Но фортуна переменчива. Имя победителя при Кастильоне может остаться дорогим для Франции, но она отвергла память о Лионском изменнике»³⁶.

12 апреля принц Гессен-Гомбургский известил Ожеро об отречении Наполеона, и военные действия закончились, а 16 апреля герцог Кастильонский обратился к армии с воззванием, в котором сообщал, что Сенат отрешил Наполеона Бонапарта и его семейство от власти «ввиду деспотического образа его правления».

В числе первых Ожеро присягнул на верность Людовику XVIII, получив от короля звание пэра Франции и начальство над 14-м военным округом в Нормандии. Во время банкета, данного в честь получения титула пэра, этот яростный якобинец во время революции, безжалостно наказывающий подчиненных за одно лишь непроизвольно сорвавшееся с языка слово «мсье», а теперь герцог Кастильонский, пэр Франции произносит тост: «За нашего горячо любимого монарха короля – отца французов!»³⁷

Союзники предоставили экс-императору Наполеону в пожизненное владение небольшой остров Эльба, находящийся недалеко от его родины – острова Корсика. По пути к своему новому владению, Наполеона сначала встречали с почтением, иногда с энтузиазмом. Но когда император и сопровождавшие его лица стали спускаться по Роне, атмосфера кардинально изменилась: сначала его встречали угрюмо, но по мере приближения к побережью, угрюмость сменилась враждебностью, иногда настолько открытой, что Наполеон был расстроен и задет.

Недалеко от Валанса императору пришлось испытать еще одну неприятность. Ему пришлось столкнуться с маршалом Ожеро, «лионским изменником», который двигался навстречу. Когда герцогу Кастильонскому сообщили, что неподалеку находится император, он не стал уклоняться от встречи. А когда Наполеон вышел из кареты и поприветствовал маршала, тот ответил на это приветствие очень холодно. «До этого вас довело ваше немыслимое честолюбие!» - заявил Ожеро, намекая на нынешнее положение императора. Когда же Наполеон снял треуголку, герцог Кастилонский этого не сделал и продолжал стоять, угрюмо смотря на императора. Возможно, он вспомнил сцену, которую устроил тогда еще генерал Бонапарт во время своего прибытия в Итальянскую армию в 1796 году, и решил отомстить. Наполеон чувствовал пренебрежение по отношению к себе. Когда расходились, император с усмешкой спросил: «Куда вы едете? Ко двору?» (Во французском языке второй вопрос Наполеона может быть понят иначе: «В суд?», так как слово «cour» можно перевести не только как «двор», но и как «суд») Ожеро резко ответил, что он едет в Лион, после чего начался обмен колкостями. Когда кареты разъехались, Ожеро заявил полковнику Кэмпбеллу: «Ему бы следовало выйти на батарею и погибнуть в бою!» Как замечает по этому поводу Рональд Делдерфилд, это был «странный совет со стороны человека, сказавшего маршалу Макдональду на берегах Эльстера: «Вы думаете, я такой дурак, чтобы погибать ради немецкого пригорода?»³⁸

Когда Наполеон, покинув остров Эльбу, высадился во Франции и начал свой беспримерный путь к Парижу, Ожеро был поражен этим шагом императора. Несмотря на то, что Наполеон считает его предателем, человеком, который способствовал победе врагов Франции, Ожеро, тем не менее, усиленно стремиться вернуть себе благосклонность императора. Когда Наполеон вошел в Париж и вновь обосновался во дворце Тюильри, герцог Кастильонский выпускает прокламацию, в которой убеждает солдат «перейти под победные крылья тех бессмертных орлов, которые так часто приводили их к славе». Наполеон игнорирует Ожеро и все его действия и, чтобы показать ему свое презрение, император поручает военному министру Даву написать герцогу Кастильонскому: «Господин маршал, император не желает вас видеть. Его Величество поручил мне передать вам приказ отправляться в ваши поместья. Дайте мне знать о месте, куда вы удалитесь»³⁹.
Десятого апреля «изменник» Ожеро был вычеркнут Наполеоном из списка маршалов Франции.
Во время Ста дней Ожеро находится в своем имении. Во время второй реставрации Бурбонов, он тотчас забывает о своей прокламации в поддержку Наполеона и заявляет о своей приверженности Людовику XVIII. Однако король, как ранее Наполеон, демонстративно дает понять маршалу, чтобы он оставался в своем имении и что правительство не нуждается в его услугах.

Практически никто не желал иметь какие-либо дела с опальным маршалом. Рядом с ним до конца находились только его брат – генерал Жан Пьер Ожеро и молодая жена.
12 июня 1816 года после мучительной болезни маршал Ожеро, герцог Кастильонский скончался. В предсмертной горячке он вспоминал суд над маршалом Неем. «Мы – трусы, - восклицал Ожеро. – Мы должны были настоять на своем праве (судить Нея), затем, чтобы спасти его от него самого»⁴⁰.
В качестве официальной причины его смерти врачи назвали «грудную водянку».

Маршала похоронили в его имении Ла Уссе. Но в 1854 году вся эта территория подверглась перепланировке и, чтобы могила герцога Кастильонского не исчезла, его вдова велела перенести останки в Париж. Здесь их поместили на кладбище Пер-Лашез в фамильном склепе ее второго супруга, графа Сент-Альдегонда.
На острове Святой Елены Наполеон говорил о маршале: «Ожеро предал меня: правда, я всегда считал его негодяем»⁴¹.

могила Ожеро (фото 1)	могила Ожеро (фото 2)

Приложения

1. ЭТАПЫ ПРОХОЖДЕНИЯ СЛУЖБЫ

1774 – рядовой Клэрского пехотного полка.
1775-1787 – солдат французской, прусской, неаполитанской и русской армий.
1792 – национальный гвардеец, старший адъютант Германского легиона.
1793 – капитан 11-го гусарского полка.
1793 – подполковник. Полковник штабной службы. Дивизионный генерал.
1796-1797 – командующий дивизией Итальянской армии.
1797 – командующий Самбро-Маасской и Рейнско-Мозельской армиями.
1799 – член Совета пятисот.
1799 – командующий Батавской армией.
1803 – командующий Байоннским военным лагерем.
1804 – маршал Франции. Шеф 15-й когорты Почетного Легиона.
1805 – командующий 5-м армейским корпусом Великой армии.
1808 – герцог Кастильонский.
1809 – командир 8-го корпуса Германской армии.
1809 – командир 7-го корпуса Армии Испании.
1810 – командующий Каталонской армией.
1812 – командующий 11-м армейским корпусом Великой армии.
1813 – командующий 9-м корпусом Великой армии.
1814 – командующий Ронской армией.
1814 – командующий 19-м военным округом.
1815 – в отставке.

2. НАГРАДЫ

1803 – легионер Почетного Легиона.
1804 – высший офицер Почетного Легиона.
1805 – знак Большого орла ордена Почетного Легиона. Большой крест ордена Карла III (Испания).
1806 – высший сановник ордена Железной короны (Италия).
1814 – кавалер ордена св. Людовика.

3. СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

1-й брак: жена – Габриэлла Граш (1766-1806)
2-й брак: жена – Аделаида Огюстина Бурлон де Шаванж (1789-1869).

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 1999. С. 54.
² Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. М., 1998. С. 106.
³ Чандлер Д. Указ. Соч. С. 54.
⁴ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 29.
⁵ Манфред А.З. Указ. Соч. С. 106.
⁶ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 30.
⁷ Тарле Е.В. Наполеон. М., 1992.
⁸ Наполеон. Избранные произведения. М., 1956. С. 78.
⁹ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 77.
¹⁰ Слоон В. Новое жизнеописание Наполеона I. М., 1997. Т. 1. С. 274-275.
¹¹ Чандлер Д. Указ. Соч. С. 75.
¹² Там же.
¹³ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 78.
¹⁴ Чандлер Д. Указ. Соч. С. 76.
¹⁵ Там же.
¹⁶ Наполеон. Указ. Соч. С. 112.
¹⁷ Шиканов В.Н. Указ. Соч.
¹⁸ Манфред А.З. Указ. Соч. С. 137.
¹⁹ Там же. С. 138.
²⁰ Там же. С. 139.
²¹ Там же.
²² Наполеон. Указ. Соч. С. 285.
²³ Делдерфилд Р. Ф. Маршалы Наполеона... С. 120.
²⁴ Шиканов В.Н. Указ. Соч.
²⁵ Там же.
²⁶ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 166.
²⁷ Там же. С. 167-168.
²⁸ Шиканов В.Н. Первая Польская кампания. 1806-1807. М., 2002. С. 143.
²⁹ Марбо М. Мемуары генерала барона Марбо. М., 2005. Т. 1. С. 205.
³⁰ Headley J.T. Napoleon and his marshals. N.Y. 1850. V.1.
³¹ Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона… С. 225.
³² Там же. С. 226.
³³ Там же. С. 330.
³⁴ Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона. М., 2001. С. 292-293.
³⁵ Слоон В. Указ. Соч. Т. 2. С. 531.
³⁶ Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона: маршалы Первой империи. М., 1999.
³⁷ Там же.
³⁸ Делдерфилд Р.Ф. Крушение империи Наполеона… С. 419-420.
³⁹ Correspondance de maréchal Davout, prince d’Eckmühl, ses commandements, son ministère. 1801-1815. P., 1885. T. 2. P. 376.
⁴⁰ Young P. Napoleon’s marshals. N.Y., 1973. P. 118.
⁴¹ Максимы и мысли узника Святой Елены. Рукопись, найденная в бумагах Лас Каза. СПб., 1995. С. 83.

По всем вопросам писать по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.