: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

 

 

Захаров Сергей

Даву — полководец, администратор и человек

 

 

III. Даву и чувство долга

 

Валери-Радон, характеризуя жизнь Даву, писал: «Долг и справедливость, мужество и дисциплина – таким образом могла быть изложена вкратце жизнь маршала»1. Сказано кратко и совершенно точно.
Ведя разговор о Даву нельзя не пройти мимо чувства, которое для маршала являлось основополагающим, так сказать, точкой отсчета, откуда проистекало все – чувство долга. Ему он поклонялся с какой-то фанатичной преданностью и казалось, что ничто и никто не сможет отвернуть князя Экмюльского от этого чувства. «Долг для него, - замечает Энне, - главенствовал над всем»2. Как Мармон, так и Тьебо именуют Даву «фанатиком», когда разговор заходил о чувстве долга.
Следуя своему принципу, Даву считал, что чем выше ранг, тем выше должна быть требовательность со стороны командира не только к подчиненным, но и к самому себе. Как свидетельствует Тьебо, Даву был «в высшей степени отцом для солдат, добрым к младшим офицерам, но был суров к командирам и еще более жестким к генералам», и чем выше было их служебное соответствие, тем более жесткие требования маршал предъявлял к ним3.
Именно это фанатичное чувство к долгу объясняет многое в его поведение: его резкость, даже грубость в общении с теми, кто, по его мнению, не соблюдает этого столь важного не только для него, но и для всех военных принципа. По мысли Даву, все должно быть подчинено именно этому чувству, и ничего не должно быть ему противопоставлено.
В Даву уживались две сущности: гражданская, обывательская и военная. Первая ипостась – это человек добродушный, порой наивный, ласковый, добрый и отзывчивый, однако, когда речь заходила о военных делах, Даву становился полной противоположностью первой, — человеком суровым, пунктуальным, недоверчивым, педантичным, резким, непреклонным, что касалось службы. Даву прекрасно знал особенности своего характера и в одном из писем маршалу Бертье признавался: «Я не скрываю, что часто мои требовательность и строгость в вопросах службы отталкивают от меня хороших офицеров до тех пор, пока у них не будет времени вникнуть в мотивы моих требований»4.
«Эта твердость в командовании, — замечает Мазад, — характерная для маршала Даву, не была, если хотите, застрахована от некоторой резкости. Маршал, в самом деле, не был тем человеком, о котором говорят, что он доступен...»5
«Поскольку он не жалел себя, — добавляет Мазад, — он считал вправе требовать многое с других; поскольку он был совершенно неподкупным, он не допускал хищений и злоупотреблений… а так как, имея все это, он еще добивался успехов, он настраивал против себя завистников его славы и тех, кто полагал, что испытывает страдания от его власти. Его мало заботили упреки, зависть и жалобы; он прямо шел своей дорогой, поддерживаемый только одним чувством – чувством долга. Он позволял другим составлять о себе репутацию человека ужасного, которая иногда забавляла его, и которая имела преимущество - внушить робость, чтобы быть самому избавленным как раз проявлять жестокость. В действительности, будучи жестким только с виду, он обладал всеми качествами, данными ему от природы, - порядочностью, преданностью и великодушием. Я не говорю о нем как о частном человеке, который во взаимоотношениях с членами своей семьи предстает человеком деликатным, пылким и почти романтическим»6.
Чувство долга маршал пытался привить всем без исключения, касалось ли это высших офицеров или рядовых солдат. Несмотря на суровость своего характера, резкость в разговоре, Даву, тем не менее, умел и прощал ошибки, допущенные его подчиненными. Правда, он был снисходителен лишь к мелким ошибкам, особенно, совершенными еще молодыми офицерами. Он оправдывал их неопытностью или слабостью офицеров, а потому, после сделанного упрека, тут же забывал. Правда, генерал Тьебо, не упускающий случай съязвить в адрес князя Экмюльского, передает слова начальника штаба 13-го корпуса Цезаря де Лавилля, сказанные последним относительно того, что он называет долгом Даву: «Я признаю, что служить с ним – тяжелое дело. Все то, что вызывает усердие – долг; малейшая ошибка, промах, небрежность или забывчивость – преступление... Причины, обстоятельства, которые могут оказать влияние на суждения других людей – ничтожны в его глазах...»7 Сам мемуарист так описывает понятие долга Даву и последствия его неисполнения: «По своей природе, - пишет Тьебо, - он не допускал никакого оправдания, оценивая даже простую забывчивость наравне с наиболее дурными намерением или наихудшей неспособностью; он не принимал в расчет никакой первопричины и трактовал несчастье, к которому он сам давал повод, как вину умышленную или преднамеренную»8. И далее: «Этот фанатизм (чувству долга – С.З.), и на это надо действительно обратить внимание, не управлял или вмещал ни добрым чувством, ни правотой суждения, ни даже ясностью мыслей; он, напротив, беспрестанно усиливал недостатки... он, следовательно, делал маршала способным к несправедливости, к жестоким поступкам, к бесчисленным гнусностям, и, тем не менее, он не уменьшает качество в виду того, что несправедливость портит, но не извращает»9.
Мармон в своих мемуарах дает свою трактовку того, в чем состоит долг Даву. По словам герцога Рагузского, во время пребывания в 1809 году в Вене зашел разговор о самоотверженности Наполеону. В ходе беседы маршал Даву, «по своему обыкновению, говорил о своей преданности, которую он ставил выше всех других. «Разумеется, - говорил он, - мы знаем совершенно точно, что Маре предан Императору, однако она не та, что у меня. Если Император сказал бы нам обоим: «Важно разрушить Париж, но чтобы из него никто не смог ни выйти, ни убежать», Маре сохранил бы тайну, я в этом уверен, но он не смог бы поставить под угрозу свою семью. Я бы, боясь огласки, оставил свою жену и детей»10.
Возможно, такая беседа имела место, однако приходится усомниться в правдивости тех слов, которые вкладывает в уста Даву маршал Мармон, человек, предавший своего благодетеля и чей титул - герцог Рагузский – стал для большинства современников и потомков синонимом слова «предатель»!
И не может вызывать удивление, что некоторые историки охотно приводят подобные «свидетельства», выдавая их за реальный факт.
Давая оценку «свидетельству» Мармона, Тэн пишет: «Подобные бравады, раболепство, - преувеличенные слова, не имеющие никакого смысла»11.
«Его амбиции, – пишет Мазад, – быть верным, искусным и решительным лейтенантом, всегда готовым исполнить свои обязанности, несмотря на очевидные немилости или несправедливости; говорить при необходимости самостоятельные суждения, не беспокоясь о последствиях; полностью и с пылкостью отдавать себя (делу) без подобострастия и раболепства. Он имел, быть может, недостаток своим твердым характером, который навлекал на него зависть и неприязнь… Однако это давало ему и преимущества, поскольку Наполеон лучше, чем кто-либо другой, знал, кого он может лишиться, знал, что на какую бы должность он не назначил своего лейтенанта, - все, что может энергия этого человека, будет сделано, согласно его приказам, для успеха операций»12.
Всю свою жизнь Даву строго следовал двум правилам поведения: любовь к долгу и сохранение своей чести и чести близких ему людей незапятнанной. «Когда говорит здравый смысл, - писал он, - я должен пожертвовать своим самолюбием». Как замечает один из биографов Даву: «В его частной корреспонденции долг являлся синонимом чести»13.
Даву готов даже пожертвовать своим здоровьем, если дело касалось долга. После его возвращения из Египта, например, он писал военному министру: «Гражданин министр, я имею честь известить вас о своем прибытии. Мое здоровье расшатано и я, с согласия генерала Клебера, воспользоваться отъездом из Египта генерала Дезэ для своего возвращения во Францию, куда мы прибыли после нескольких происшествий...
Я надеюсь, что этот второй карантин, который подходит к концу, восстановит мое здоровье, однако, если правительство найдет нужным употребить меня в деле... я с усердием приму то назначение, которое вы мне дадите»14.
Будучи предан чувству долга и считая, что это чувство должно быть законом для всех военных, Даву был убежден, что начальник любого ранга «имеет право оставить поле битвы и командование войсками только в том случае, когда он уже не в состоянии находится во главе их». В этой связи характерно одно письмо, написанное маршалом своей супруге после Бородина: дело в том, что некий офицер, входивший в его семейство, подал маршалу прошение о предоставлении ему отпуска, ссылаясь на пошатнувшееся здоровье. Даву высказал недовольство относительно этого решения, поскольку считал, что в нынешних обстоятельствах все офицеры должны подавать пример чувству долга, помогать императору в его трудном предприятии. Вынужденный дать разрешение на отпуск, он написал письмо жене, в котором просил ее не допускать к себе этого офицера-родственника. «У офицера, - пишет маршал, - который оставляет свой пост, ссылаясь на недомогание или легкую рану, нет ни понятия чести, ни любви к долгу. Я очень плохо отношусь ко всем, кто поступает подобным образом. Суди о том, какие прискорбные чувства и мысли я должен был испытать... Я был выведен из строя в сражении 7 сентября двумя ранами: одна – низ живота – ядром, другая – в правое бедро – пулей. Обе оказались достаточно серьезными, чтобы я мог передвигаться на коне рысью. Однако я выглядел бы плохим слугой императора и человеком бессердечным, если бы оставил поле боя; я остался на поле боя, чтобы подавать пример и внушить самую большую уверенность войскам... В начале сражения я получил первое ранение, а час спустя – другое. Они не помешали мне остаться до конца (на поле боя). Таким образом, я имею право находить скверным - отсутствие твердости»15.

 

 

Примечания

1. Vallery-Radon R. Un Coin de Bourgogne. P., 1893. P., 253.
2. Hennet L. Op. cit. P. 9.
3. Thiebault. Op. cit. T. 5. P. 50.
4. Le Comte de Vigier H. Davout, marechal d'Empire... T. II. P. 2.
5. Correspondance du marechal Davout... T. 1. P. XXXVI.
6. Ibidem.
7. Thiebault. Op. cit. T. 5. P. 50-51.
8. Ibid. 159.
9. Ibid. P. 160-161.
10. Marmont. Op. cit. Т. II. Р. 194.
11. Taine. Napoleon Bonaparte. // Revue des Deux Mondes. P. 1887. Т. LXXX. P. 25.
12. Correspondance du marechal Davout... T. 1. P. XXXVIII.
13. Hennet L. Op. cit. P. 11.
14. Le Comte Vigier H. Davout, marechal d’Empire... T. 1. P. 86.
15. Montegut E. Le marechal Davout, son caractere, son genie. P., 1895. Р. 120-121.

 


По всем вопросам обращаться по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru