Захаров Сергей

Даву — полководец, администратор и человек

VIII. Недоброжелатели Даву

Среди многочисленных недоброжелателей, которых за свою жизнь нажил себе Даву, особенно выделяются четверо, ставшие действительно его врагами: Бертье, Мюрат, Бернадот и Тьебо. Остальные, так сказать, недолюбливали его и делали все, чтобы повредить репутации маршала, как, например, Бурьенн, чье взяточничество на посту губернатора Гамбурга Даву разоблачал неоднократно, и что привело не только к снятию Бурьенна с этой должности, но и к разрыву отношений между ним и императором.
Даву подвергался жестокой критике, клевете не только после смерти, но еще и при жизни. Даже его близорукость, как это ни странно может показаться, вызывала злые усмешки недоброжелателей, от которых, правда, маршалу было ни горячо, ни холодно; он был единственным военачальником Наполеона, который не стеснялся публично их носить.

Бертье:

Отношения между Бертье и Даву до 1809 года были дружескими. После же кампании 1809 года против Австрии их отношения испортились совершенно. Причем, так сказать, зачинщиком этого можно с полным основанием назвать именно Бертье, поскольку он никогда не простил князю Экмюльскому то, что тот в глазах императора оказался прав, предлагая в начале австрийской кампании действовать прямо противоположно его, Бертье, приказам. Правда сначала эта недружелюбность между двумя воинами не проявлялась так отчетливо, поскольку до 1812 года они практически не сталкивались в жизни. И только война с Россией 1812 года свела их вместе и давно копившееся раздражение друг против друга выплеснулось именно в этом году.
После провала Бертье в должности главнокомандующего, Даву не пропускает случая, чтобы показать свою холодность к Бертье. Однажды вечером князь Экмюльский в парадном мундире и со всеми регалиями (в том числе с Большим крестом военного ордена Польши – «Виртути Милитари»¹) был окликнут начальником штаба: «Ах, у вас есть награда, которой нет у меня! – заявил Бертье. – Как можно получить ее?» Даву не без иронии ответил: «Чтобы получить этот орден, необходимо выигрывать сражения». Намек был понят, а посему сарказм Даву был особенно чувствителен для начальника штаба французской армии, так как в представлении Бертье, чтобы получать высокие награды не обязательно выигрывать сражения, надо только точно передавать приказы императора. Если Даву открыто укоряет Бертье в неспособности командовать хотя бы полком, князь Невшательский в ответ действует с помощью интриг за спиной маршала: используя свое влиятельное положение при Наполеоне, он распускает всякие инсинуации в адрес князя Экмюльского, вредя его репутации и вызывая недоверие Наполеона к Даву; помимо этого, начальник штаба усиливает инспекции за войсками Даву и все чаще подвергает критике действия маршала по организации корпуса. Наибольшего накала неприязнь между этими двумя военачальниками достигла накануне Русской кампании 1812 года во время разговора, имевшего место в Мариенбурге в присутствии Наполеона.

Мюрат:

Неприязненные отношения с Мюратом складывались совсем на другой почве: поведение Мюрата, его экстравагантная одежда, необдуманные действия неаполитанского короля, погубившего всю кавалерию в России и т.д. Мюрат обвиняет Даву в том, что тот не желает помогать ему; что маршал не относится к нему как к королю, не обращается к нему «Ваше величество», что тщеславному Мюрату особенно импонировало; неаполитанский король упрекает Даву чуть ли не в отсутствии отваги у князя Экмюльского. Наибольшего накала антагонизм между ними достиг во время военного совета под Малоярославцем и, особенно, в Гумбиннене, в декабре 1812 года. «Вспыльчивый характер Мюрата, его экспансивная натура, его любовь к пышности и блеску, отсутствие у него размышления, его инстинктивная манера вести войну, где он проявил себя одним из блистательных фехтовальщиков, являлись полной противоположностью твердым и строгим свойствам Даву; эти два человека не могли ни понять, ни договориться между собой»².
Пока Мюрат возглавлял остатки Великой армии, Даву не прекращал проявлять недовольство действиями неаполитанского короля: он жаловался на то, что от короля не поступают ни приказы, ни инструкции; он настаивал на необходимости разработать план отхода и выражал сожаление, что не было ни одного; предлагал поместить во все крепости на Вистуле достаточные гарнизоны и образовать на левом берегу два или три корпуса, которые должны были поддерживать связь с крепостями или действовать, согласно обстоятельствам; предлагал уничтожить все склады в оставленных местностях³. Однако его голос не был услышан ни Мюратом, ни Бертье.
Давая характеристику действиям Мюрата и Бертье, Даву писал жене 18 апреля 1813 года:

«Я не являюсь хозяином своих чувств; мой долг требует от меня пренебрегать людьми высокого положения, которые прислушиваются только к своим низменным страстям и эгоизму и наносят реальный ущерб Империи. Принц Невшательский и король Неаполя – виновники неблагоприятного итога кампании. Небеса свидетельствуют, что с их стороны исходила только глупость»⁴.

Правда, справедливости ради, надо сказать, что в конце Русской кампании общее положение дел уже не смог бы изменить никто: все разрушалось и погибало с участием ли или без участия Мюрата и Бертье.

Бернадот:

Однако именно к Бернадоту, наследному принцу Швеции, Даву испытывал самую глубокую неприязнь, доходящую до ненависти.
«Маршал Бернадот, бесспорно, был человеком незаурядным: он обладал живым умом, пылким воображением, к этим качествам разума необходимо присовокупить некоторые внешние дарования – выдающийся внешний вид, большую легкость речи, которая, несомненно, давала ему власть обольщения. Однако это был политик, озабоченный главным образом своей славой и своими интересами, завистливый к равным по положению и даже к императору, будучи во время Консульства одним из наиболее пылких его противников»⁵. Нет никаких причин не соглашаться с характеристикой, данной Вашэ будущему королю Швеции.
До 1806 года отношения между Даву и Бернадотом нельзя было назвать дружескими, скорее они были сдержанно любезными⁶: в октябре и ноябре 1805 года Бернадот еще обращается к Даву со словами «мой дорогой маршал», поздравляет себя с тем, что Даву является его соседом во время действий против русской армии и что это соседство ему «предоставляет случай иметь возможность часто заверять его в искренней и очень выразительной дружбе».
Однако знаменательный день Ауэрштедта сделал этих двух людей непримиримыми врагами. Маршал никогда не мог забыть о том, что во время ожесточенного сражения под Ауэрштедтом, несмотря на все его призывы о помощи и даже готовность встать под его команду, Бернадот не только не пришел на выручку, но и демонстративно ушел в сторону Дорнбурга, мотивируя свое движение выполнением приказа Наполеона.
Столкнувшись у Гассенхаузена с прусскими войсками, Даву вскоре после начала сражения направил одного из своих адъютантов к Бернадоту с призывами о помощи; помимо этого, Даву обрисовал ситуацию, сложившуюся на его участке⁷; в 10 часов утра Даву отправил к князю Понте-Корво адъютанта Ромефа с новым призывом о помощи. Наконец, в 3.30 вечера адъютант Тробриан был направлен к Бернадоту с просьбой хотя бы помочь потрепанным и измотанным войскам 3-го корпуса в преследовании неприятеля. Но и в этот раз князь Понте-Корво отказался.
«Не поддерживать равного, старшего; служить во славу другого, кем бы он ни был, - писал о Бернадоте граф Сегюр, - такое усилие для него было всегда либо невозможным, либо невыносимым! Некоторые полагали, что именно личная ненависть к Даву заставила его совершить этот отвратительный поступок, что могло быть объяснимым, но не простительным»⁸.
Вся армия осуждала поступок Бернадота и, по словам Марбо, надеялась, что князь Понте-Корво предстанет перед судом военного трибунала⁹.
Нет никакого сомнения, окажись на месте Даву кто-либо другой, он проявил бы к будущему шведскому королю такие же чувства, какие испытывал к Бернадоту князь Экмюльский. И попытки некоторых биографов Бернадота оправдать действия своего героя не могут даже смягчить пагубность его поступка: не желая оказать какую-либо поддержку 3-му корпусу, Бернадот и свой марш к Дорнбургу совершил так неуклюже, что не участвовал даже в битве у Йены. Вашэ вполне справедливо говорит: «В то время как маршал Даву был поглащен только одним – победить, сердце и разум маршала Бернадота были побуждаемы чувствами и намерениями более сложными: он был подчинен мелким страстям и поставил в зависимость к ним долг, интерес армии и страны»¹⁰.
По словам Эмиля Монтегю, ненависть Даву к будущему шведскому королю, была «настолько закоренелой, настолько глубокой и стойкой, что он забывает о своей обычной сдержанности и предается ей с самой грозной запальчивостью»¹¹.
Поведение Бернадота вызвало в душе Даву чувства, очень далекие от сдержанности и благожелательности. Прибыв к императору в Веймар, князь Экмюльский, не сдерживая своих эмоций, произнес: «Если бы ваш жалкий Понте-Корво пожелал двинуть хотя бы авангард колонны, я имел бы на 10 тысяч храбрецов больше на службе Франции!»¹²
В своих письмах жене, Даву выплескивает всю свою горечь и недовольство против Бернадота, именуя последнего не иначе, как «этот негодяй Понте Корво» («ce miserable Ponte Corvo»). Будущий король Швеции платил той же монетой. Однажды в Германии он накричал на начальника штаба корпуса Даву и прибавил: «Передайте вашему маршалу, что если я его встречу, то отстегаю хлыстом!»
Правда, до 1813 года Даву проявляет к Бернадоту не столько чувство ненависти и презрения, сколько холодность и отчужденность. Однако события 1813 года вызвали в душе «железного маршала» небывалый взрыв столь долго сдерживаемого чувства к Бернадоту. К слову сказать, этот взрыв негодования Даву адресовал не только к наследному принцу Швеции, но и ко всем тем, кто, позабыв о чувстве долга, встал в ряды врагов Франции. В письме жене из Ратцебурга от 11 сентября 1813 года Луи Николя пишет относительно генерала Моро, который специально приехал из Америки, чтобы руководить войсками врагов Франции:

«Уверяют, что этот несчастный Моро был убит в бою под Дрезденом. Он заслужил такую смерть. Потомство воздаст по справедливости всем этим несчастным честолюбцам, которые принесли в жертву своей страсти родину и религию...»¹³

В письме жене из Ратцебурга от 12 сентября 1813 года Даву пишет, говоря о Бернадоте:

«... Я не в большей степени свободен от мелких страстей, чем другие люди, однако я борюсь с ними с большой тщательностью, и если я и говорю об этом жалком Бернадоте в этих обстоятельствах, и я в этом убежден, то только потому, что он является одним из виновников нынешней войны... У меня не было против этого человека ни малейшей желчи, я его просто презирал, когда узнал... о его чрезмерном тщеславии и что он только с виду имел хорошие качества. Все пушечные выстрелы, которые он направляет против императора и французов, настолько основательны, что он приобретет презрение потомков. Этот человек обязан всем императору и пролитой французской крови. Император проявлял по отношению к нему наибольшее великодушие и это только усугубляет гнусность его поведения. Я надеюсь, что Божья справедливость выкажет себя сурово по отношению к нему»¹⁴.

Ненависть и презрение к будущему королю Швеции были настолько сильны у Даву в 1813 году, что он не раз возвращался к «этому негодяю Понте-Корво» в своих письмах. К слову сказать, отношение к Бернадоту не были исключительно личными антипатиями Даву. Подобное отношение можно было видеть не только со стороны многих соратников Наполеона, но и со стороны большинства простых французов. Приведем лишь два примера.
В конце сентября 1813 года мадам Даву написала мужу письмо, в котором поведала об одной сцене, участницей которой стала младшая дочь маршала - Леонье. «Леонье, - пишет Луиза-Эме, - услышав, что принц Швеции был разбит совершенно, сказала: «Он предал императора, который сделал ему столько добра. Его дoлжно повесить!» - «Но почему ты не хочешь, чтобы он погиб от ядра?» - «Потому что только очень храбрые люди погибают так!»¹⁵ В своем ответе Даву дает следующий комментарий словам дочери: «Размышления Леонье доставили мне удовольствие. Она выразила справедливую мысль: изменник должен закончить свою жизнь не смертью храбреца, а только от руки палача, каким бы ни был его ранг»¹⁶.
После того, как Наполеон отрекся от престола, в апреле 1814 года, Бернадот, несмотря на то, что наследовал шведский престол, бросился в Париж, надеясь прибрать к рукам и французскую корону. Французское общество, в частности парижане, с нескрываемой враждебностью восприняли подобные устремления Бернадота. По свидетельству Бурьенна, под окнами дома, где остановился наследный принц Швеции, «были слышны крики: «Прочь, изменник! Прочь, вероломный!»¹⁷
Даже Талейран в разговоре с русским императором Александром I высказался в адрес Бернадота с нескрываемым презрением. На вопрос русского царя, как он смотрит на установление во Франции конституционной монархии во главе с Бернадотом, князь Беневетский ответил: «Бернадот не может быть ничем иным, как только новой фазой революции, - и добавил: - К чему же выбирать солдата, когда вы только что низвергли величайшего из всех солдат?»¹⁸
Меттерних в своих мемуарах сообщает нам о разговоре, который имел место между Бернадотом и Поццо ди Борго в 1813 году:
- Франция должна принадлежать самому достойному, - воскликнул Бернадот.
На это Поццо ди Борго не без иронии заметил:
- В таком случае она принадлежит мне¹⁹.
Даву разоблачает неискренность Бернадота, клеймит его амбициозность и, возможно, одним из первых предчувствует его измену. Даву рассматривает Бернадота как человека, который всегда ставит свой личный интерес интересам общего дела, долгу, и это, по признанию маршала, наихудшая из сторон человека, особенно военного. Как замечает Рональд Делдерфилд: «В кругу наполеоновских маршалов существовали и взаимные симпатии, и взаимные антипатии, но самой сильной антипатией была ненависть Даву к шведскому наследному принцу. За возможность провезти гасконца лицом по грязи он отдал бы и богатство, и славу, и даже честь»²⁰.

Примечания

1. Даву был единственным французским военачальником, получившим этот польский орден.
2. Vaсhee. Op. cit. V. 5. Р. 168.
3. Correspondance du marechal Davout... T. III. P. 456-457.
4. Marquise de Blocqueville. Correspondance de Davout...
5. Vaсhee. Op. cit. V. 5. Р. 157.
6. Правда, автор биографии Бернадота Григорьев Б.Н. пишет, что Даву и Бернадот были очень хорошими друзьями. И как доказательство этой теории приводит следующее: «… он (Бернадот – С.З.) послал Даву из Ганновера 6 медалей (!), выбитых в знак преданности армии императору, а Даву в феврале 1805 г. подарил Бернадоту арабского скакуна». // Григорьев Б.Н. Бернадот. М., 2013. С. 456.
7. Уже позже, в разговоре с Бурьенном, Бернадот безапелляционно заявил: «Это мне-то получать приказы от Даву. Я свой долг выполнил!» // Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. М., 199. С. 308.
8. Segur Ph. Memoires du general Segur, un aide de camp de Napoleon. 1800 a 1812. P., 1894. P. 307.
9. Марбо М. Мемуары генерала барона де Марбо. М., 2005. Т. I. С. 184.
10. Vaсhee. Op. cit. V. 5. Р. 164.
11. Montegut E. Le marechal Davout, son caractere, son genie... P. 104.
12. Vaсhee. Op. cit. V. 5. Р. 164.
13. Montegut E. Le marechal Davout, son caractere, son genie... P. 106.
14. Ibid. P. 107-108.
15. Ibid. P. 108.
16. Ibidem.
17. Бурьенн Л. А. Записки г. Бурьенна, государственного министра о Наполеоне, директории, консульстве, империи и восстановлении Бурбонов. СПб., 1834-1836. Т. 5. Ч. 10. С. 132-133.
18. Егоров А. А. Маршалы Наполеона. Ростов н/Д., 1998. С. 80.
19. Metternich. Memoires. T. I. P. 167.
20. Делдерфилд Р.Ф. Маршалы Наполеона. М., 2001. С. 320.

По всем вопросам обращаться по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.