Трагедия полководца

Маршал Ней в 1815 году

«Что за человек! Что за солдат! Что за сорвиголова!»

Наполеон о маршале Нее.

ГЛАВА 3.

Суд над Неем в палате пэров. –
Смерть. 1815.

(продолжение)

V

Общее количество пэров составляло 161 человек. Секретарь суда зачитал им вторую редакцию обвинительной речи, подписанную министрами, которая, основываясь на показаниях следствия и дебатов, заключала, что Мишель Ней, изобличенный в совершении государственной измены и покушения на безопасность государства, признается виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 77-й, 87-й, 88-й и 102-й Уголовного кодекса, и на основании указанных статей приговаривался к смертной казни.
После оглашения этого документа, было открыто обсуждение по поводу виновности подсудимого и вынесенного наказания. Канцлер Дамбре предупредил палату, что на их обсуждение выносятся следующие вопросы:
Первый: принимал ли маршал Ней эмиссаров Буонапарте в ночь на 14 марта?
Второй: читал ли маршал перед войсками прокламацию 14 марта, призывающую их к измене королю? Он ли привел их к узурпатору?
Третий: совершил ли маршал государственную измену и покушался ли на безопасность государства?
Дамбре заметил пэрам, что данные вопросы одной стороной уже решены и дальнейшее обсуждение определит наказание за преступление, в котором подсудимый признан виновным.
В ходе обсуждения о процедуре голосования палата остановилась на следующем варианте: каждый пэр голосовал по каждому из поставленных вопросов отдельно без каких бы то ни было дополнительных формулировок.
При голосовании на первый вопрос: «Принимал ли маршал Ней эмиссаров Буонапарте в ночь на 14 марта?» многие пэры говорили «да», пока не послышался голос «нет». Это был маркиз д’Алигре: его ответ на поставленный вопрос прозвучал как гром среди ясного неба.
- Я не могу по совести осудить подсудимого, - продолжал маркиз, - поскольку ему было отказано в праве говорить о Парижской конвенции. Я голосую против! – твердо закончил д’Алигре.
Далее голосование пошло прежним курсом: «да», «да», «да»…, пока граф Ланжуине не выкрикнул: «Нет!»
- Я поддерживаю маркиза д’Алигре. Вы отказали Мишелю Нею в справедливом суде!..
Дамбре прервал графа, но Ланжуине продолжал:
- Я имею право говорить это. И я повторяю, я голосую «нет»!
Далее назывались следующие имена пэров и все повторялось снова: «да», «да», «да»…
- Граф Никола?! – выкрикнул Дамбре.
- Нет, - воскликнул граф. – Граф Ланжуине и маркиз д’Алигре правы. Я не доволен ведением этого суда.
Председатель палаты вновь прервал пэра ударом гонга и произнес:
- Пэр должен говорить «нет» без всяких комментарий.
Когда были подсчитаны голоса по первому вопросу, то они распределились следующим образом: 111 пэров сказали «да», 47 – «нет».
На второй вопрос: «Читал ли маршал Ней 14 марта прокламацию на городской площади в Лон-ле-Сонье и призывал ли он войска к мятежу и измене?» 158 пэров проголосовали «да» и только трое сказали «нет». Это были те же самые пэры – Ланжуине, д’Алигре и Никола.
При голосовании на третий вопрос 157 пэров ответили «да», трое – воздержались и один пэр проголосовал «нет». Ланжуине проголосовал «да», но заявил, что дело закрыто капитуляцией Парижа. Д’Алигре и Ришбург проголосовали «да», но просили помиловать Нея. Единственный из пэров Франции – герцог де Брольи, - ответивший на третий вопрос «нет», заявил:
- Там, где нет преступных намерений, - нет и преступления. Нет измены без преднамеренности или замыслов измены. Первое движение не является изменой. Я не вижу в фактах, в которых упрекают маршала Нея ни преднамеренности, ни замыслов к измене. Он уехал полный решимости оставаться верным (королю), он держался до последнего момента. В самый последний момент он уступил движению, которое ему казалось всеобщим и которое не было таковым в действительности. Эту слабость только история может расценить со всей строгостью, но которая не подпадает, в данном случае, под определение закона. Впрочем, в событиях, которые по своей природе и значению выше человеческого правосудия, он все же остается слишком виновным перед Богом и людьми»¹⁰⁶.
Это «нет» герцога и его слова, передаваемые из уст в уста, стали предметом всеобщего потрясения, но к которым, к сожалению, совершенно не прислушались.
«Будучи самым молодым пэром Франции, - пишет по этому поводу Вельшингер, - он преподал своим коллегам урок великодушия, которым они не воспользовались. Меж тем, не стоит приписывать это прекрасное движение спонтанному порыву великодушия молодежи, поскольку во все времена герцог де Брольи будет аргументировано противостоять применению смертной казни в политике. Решимость, которую он обнаружил в ходе процесса над маршалом Неем, делает ему честь»¹⁰⁷.
К сожалению, ни пэры, ни тем более Бурбоны не проявили ни великодушия к своей жертве, ни политической дальновидности. Смягчив наказание самому прославленному солдату Франции - ссылка или изгнание – они, тем самым, укрепили бы свои позиции и приобрели бы в глазах большинства французов не только признательность, но и уважение.
После голосования на третий вопрос, палата собиралась приступить к голосованию о мере наказания, которое следует применить к подсудимому¹.
«Час был торжественный, - пишет Вельшингер. – Принимали решение «в атмосфере запугивания». Совесть была если не замутненная, то, по крайней мере, обеспокоена»¹⁰⁸.
Во время подготовки к голосованию один из генералов, сосед герцога де Брольи, тихо спросил его, как тот будет голосовать. Герцог ответил коллеге, что проголосует за более слабое наказание. Генерал обещал последовать его примеру. Однако когда подошел момент высказаться открыто, генерал произнес: «Смерть!» По этому поводу сам герцог вспоминал: «Бедняга! С ним бы случилось то же, когда на площадь в Лон-ле-Сонье прибыл маршал Ней!»².
Напротив, слова генерала Коло способствовали изменению вердикта господина де Фонтане. Еще недавно выраженные роялистские чувства этого литератора вынудили бы его голосовать, как большинство пэров, когда генерал Коло сказал ему: «Господин де Фонтане не голосуйте за смерть, вы будете спать гораздо лучше этой ночью». И Барант, поведавший об этом случае, добавляет: «Впечатление, произведенное этими словами на непостоянную и чувствительную душу г. де Фонтане, способствовало изменению его вердикта»¹⁰⁹. Вообще, определенное число пэров находились в нерешительности и часто просто смотрели, как проголосовало большинство; иные интересовались у соседа, какое решение лучше всего принять. Так, уже известный нам Шарль де Ремюза в письме матери говорит, что Фонтене был не единственный, кто вел себя подобным образом: «Во втором туре голосования, господа Фонтане и Лалли (Лалли-Толлендаль – С.З.) сказали, что они не голосовали за смерть в первом туре, потому что не знали, что у них был выбор для определения наказания, и что теперь они высказываются за изгнание»¹¹⁰.
Такова была атмосфера во время процесса голосования!
Подсчет первого тура голосования дал следующие результаты¹¹¹: 142 пэра проголосовали за смертную казнь по законам военного времени, т.е. за расстрел, 1 пэр – за смертную казнь, согласно Уголовному кодексу, - гильотина, 13 пэров – за изгнание, пять пэров воздержались от голосования. Пэр, проголосовавший за гильотину, был граф Линш³.
Сразу же после подсчета голосов первого тура, президент палаты объявил второй тур, после которого голоса распределились следующим образом:
Смертная казнь без обжалования приговора – 139 пэров;
Изгнание – 17 пэров;
Воздержались от голосования – 5 пэров.
Пэры, воздержавшиеся от голосования, просили направить королю ходатайство о помиловании.
Семнадцать пэров, проголосовавашие за изгнание были: генерал Коло, Клоле, Порше де Ришбург, Мальвиль, Ленуа-Ларош, Шасслу-Лоба, Лемерсье, Ланжуинэ, Эрвин, герцог де Брольи, Фонтане, Кюриаль, Лалли-Толлендаль, Монморенси, Бертолле, Клейн и генерал Гувьон.
Пять пэров, призывающие короля помиловать Нея: граф Никола, маркиз д’Алигре, граф де Бриго, граф де Сен-Сюзан, герцог де Шуазель-Стэнвиль.
Среди тех, кто голосовал за смертную казнь были:
пять маршалов Франции – Мармон, герцог Рагузский
Периньон
Серюрье
Келлерман, герцог Вальми
Виктор, герцог Беллюнский;
четырнадцать генералов – Дюпон, Компан, Бернонвиль, Мезон, Дессоле, Монье, де Леспинас, де Бомон, де Канкло, Демон, Суле, Лористон, Лаваль-Монморенси и Латур-Мобур.
Как замечает Вельшингер, «все это доказывает, что маршал Ней имел все основания не слишком доверяться великодушию военного трибунала»¹¹².
Среди тех, кто приговорил Нея к смерти можно выделить следующие имена: графы Абриаль, Бартелеми, де Богарнэ (не путать с пасынков Наполеона – Евгением Богарне), Корне, д’Агюссо, Депер, д’Оберсаэ, д’Эдовиль, Дюпуи, Эммери, Гарнье, Лаплас, Ле Коту-Контеле, де Рошмон, де Пасторе, Пере, Шэ, де Ташер, Вимар, де Контаде, Моле, Линш и Сегюр.
По словам Вельшингера, все они были бывшими, так сказать, приверженцами императора Наполеона, а посему, «должны были, по крайней мере, ради приличия, воздержаться. Но они стали пэрами и необходимо было предоставить яркие гарантии своей новой верности… можно только сожалеть о нехватке у них великодушия», - заключает Вельшингер¹¹³.
После голосования палата решила, в соответствии со статье 8-й постановления от 12 ноября, чтобы президент палаты пэров огласил приговор в отсутствии обвиняемого. Дамбре покинул зал, чтобы отредактировать решение с учетом второй обвинительной речи.
Проект, вынесенный на утверждение палаты, был принят. После этого возобновилось открытое заседание, и публика была впущена в зал. Было 11.30 вечера.
- Позовите защитников, - распорядился Дамбре, обращаясь к судебным исполнителям.
Однако ни Беррье, ни Дюпен не пожелали присутствовать на оглашении вердикта. Вместо этого они отправились к Нею, чтобы сообщить ему о фатальном для него исходе дела.
После оглашения обвинительного акта от 16 ноября, постановления об аресте, примeт маршала⁴, протоколов, допросов свидетелей, выступления прокурора, защиты и обвиняемого, Дамбре зачитал следующее решение:

«Палата, после обсуждения предварительного следствия и прений, убеждена, что маршал Ней, князь Москворецкий в ночь с 13-го на 14 марта 1815 года принимал у себя эмиссаров «узурпатора»; что он 14 марта 1815 года на площади Лон-ле-Сонье, департамента Юра, во главе своей армии прочел прокламацию, направленную к подстрекательству к мятежу и переходу на сторону врага; что он тотчас отдал приказ своим войскам присоединиться к «узурпатору» и сам находился во главе их, осуществляя это воссоединение, совершив, таким образом, государственную измену и посягательство на безопасность государства, целью каковых было уничтожить или сменить правительство и порядок престолонаследия, признает его виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 77-й, 87-й, 88-й и 102-й Уголовного кодекса, статьями 1-й и 5-й уложения I закона от 21 брюмера V года, а также статьей 1-й уложения III того же закона; вследствии этого, применяя упомянутые статьи, палата приговаривает Мишеля Нея, маршала Франции, герцога Эльхингенского, князя Москворецкого, бывшего пэра Франции к смертной казни и к уплате судебных издержек; приговор должен быть совершен согласно порядку, предписанному декретом от 12 мая 1793 года…»¹¹⁴.

Помимо этого, генеральный прокурор просил, чтобы, в соответствии со статьей 5-й декрета от 24 вентоза XII года, президент палаты пэров, как канцлер ордена Почетного Легиона, вынес постановление, исключающее Мишеля Нея, герцога Эльхингенского, князя Москворецкого, как запятнавшего понятие чести, из списка кавалеров этого ордена⁵.
После оглашения вердикта, пэры должны были поставить подписи под вынесенным решением. Во время этой процедуры также происходило давление на тех пэров, которые воздержались от голосования, а следовательно, не во всем одобряли данное постановление. Однако Дамбре решительно заявил, что все пэры Франции, даже те, кто воздержался от голосования, обязаны подписать вердикт, «на основании 593-й статьи Уголовного кодекса»; в противном случае пэр, не поставивший подпись под документом, наказывается как за нападение против секретаря суда или против судей; «следовательно, долг каждого пэра поставить подпись под решением, которое только что было утверждено».
Из 161 пэра подпись поставили 159 человек. Два пэра – Ланжуине и герцог де Соль-Таване – отказались подписывать данный вердикт, состоящий из 12 страниц большого формата, три из которых – подписи пэров.
Несмотря на то, что многие пэры проголосовали за смертный приговор, они все же надеялись, что король помилует Нея и заменит расстрел изгнанием⁶.
Ходили разговоры, что после окончания процесса был организован большой банкет, где пэры «предавались обильному возлиянию». Карикатуры того времени изображали судей, чокающихся своими рюмками с дикой радостью. Однако это были всего лишь разговоры. В действительности, банкет был организован, правда, не в таких масштабах, о которых упоминала молва: был устроен скромный буфет в комнате, примыкающей с залом заседаний, где подавались бульон, хлеб и прохладительные напитки. Вполне возможно, что ультрароялисты праздновали завершение суда не столь скромно и молчаливо, что подвигло народные массы говорить о лукулловых пирах судей маршала Нея. Герцог де Брольи, который вызывает большое доверие к своим воспоминаниям, добавляет следующие слова, бросающие мрачную тень на последнее заседание: «Никто не разговаривал друг с другом»⁷.
Говоря о самом процессе и о защите Нея, в частности, Неттмен, дабы оправдать столь несправедливое судилище, пишет, что подсудимый не имел недостатка во всем, что касалось защиты; «у него было время, свобода защиты (выделено мной – С.З.), доказательства, самый высокий трибунал, который он только мог встретить, который сам же и потребовал; три из пяти голосов потребовали осуждения; ему было предоставлено все, что могло служить для выявления невиновности... ему лишь отказали в безнаказанности (выделено мной – С.З.)»¹¹⁵.
После окончания последнего открытого судебного заседания (6 декабря) в пять часов вечера, маршал Ней был препровожден в свою комнату, служившую ему камерой. Дюпен, оба Беррье последовали за ним. Адвокаты были взволнованы, чего нельзя было сказать о маршале. Во время ужина он был спокоен и даже шутил: «Я уверен, что господин Беллар ужинает с меньшим аппетитом, чем я, - пошутил Ней, обращаясь к своим адвокатам¹¹⁶.
«Я нашел его спокойным, - вспоминал Беррье, - и ужинающего с прекрасным аппетитом…». Единственно, что сковывало общение с маршалом – четверо наблюдателей в форме жандармов. Правительство настолько боялось, что в последний момент маршал может усколькнуть, что не решилось положиться на жандармов, а поручило наблюдать за пленником верным роялистам, переодев их для приличия в форму жандармов. Один из наблюдателей быстро подошел к столу, видимо для того, чтобы отобрать у Нея нож, которым тот решил воспльзоваться во время еды. В ответ он получил презрительный взгляд и слова: «Вы действительно верите, что я готов убить себя? Смерть и я – мы давно знаем друг друга. Я очень надеюсь, что они мне предоставят солдат и одну пулю в сердце!»¹¹⁷.
Адвокаты сказали маршалу, что ничего еще не потеряно, даже если будет вынесен смертный приговор, так как еще можно будет направить аппеляцию королю о помиловании. Но Ней был уверен в том, что пэры вынесут ему смертный приговор. Он попросил адвокатов договориться о встрече с женой, детьми, младшей сестрой и нотариусом.
Адвокаты сообщили Нею о распространившейся молве, будто его друзья, сторонники императорского режима, подготовили заговор с целью освободить его, что министр Деказ казался сильно встревоженным, и потому было объявлено, что в случае, если подсудимому вынесут смертный приговор, он будет немедленно приведен в исполнение. Однако Англе, префект полиции, утверждал, что он держится настороже и не допустит никакой попытки к побегу и освобождению арестанта. Маршал Удино прибавил, что на основании сведений, доставленных ему префектом, он сменил взвод, назначенный для охраны осужденного в его последнюю ночь и для совершения казни. При этом рассказе Ней печально улыбнулся.
- Прощайте, мой дорогой защитник, - произнес Ней, обняв Беррье-отца. – Мы встретимся снова на небесах⁸.
Маршал также обнял Дюпена и младшего Беррье и с теплотой поблагодарил их за усилия в его деле. Дюпен заметил также маршалу, что его поведение было мужественное и стойкое, в то время как его враги потеряли душевный покой. Министр Деказ был настолько встревожен тем, что в последний момент пленник ускользнет, что готов был поверить в то, что сторонники Нея готовы даже поджечь Люксембургский дворец, чтобы спасти маршала.
Когда Беррье возвратился к себе домой, он застал там взволнованного барона Биньона, одного из тех, кто поставил свою подпись под Парижской конвенцией от 3 июля 1815 года, и который, в силу независящих от него обстоятельств, прибыл слишком поздно, чтобы присутствовать как свидетель на судебном процессе. Барон находился в двадцатипяти лье от Парижа, когда получил повестку в суд с просьбой явиться 4 декабря. Серьезно больной, он не смог тотчас же отправиться в путь, поэтому составил записку мировому судье своей коммуны и отправил ее в Париж 5 декабря. Эта записка содержала значение, которое имела знаменитая 12-я статья Парижской конвенции. На следующий день он поспешно уехал, несмотря на болезнь, но прибыл в столицу, когда палата пэров подписывала приговор. Прибыв в Париж, он был пропущен к канцлеру Дамбре с заявлением, о котором мы писали ранее, также как и об ответе канцлера Дамбре.
Беррье вручил ему тогда свидетельство, которое признавало чистосердечие его демарша, а также засвидетельствовало те невольные задержки, сделавшие напрасными его старания. Он самолично подтвердил это в апреле 1825 года, говоря о мотиве визита Биньона вечером того дня, когда процесс закрылся. Не будучи в состоянии ничего сделать, чтобы спасти маршала, Биньон решил молчать, поскольку хотел способствовать всеобщему умиротворению. В 1819 году, спровоцированный Деказом, барон чуть не поведал обо всем, однако у него хватило мужества не поддаться на провокацию Деказа⁹.
После ухода адвокатов, Ней сел за стол, составил последние распоряжения, а также сжег некоторые семейные документы. После этого он как был в одежде лег на кровать и заснул.
В три часа утра 7 декабря дверь отворилась, и в сопровождении генерального инспектора тюрем в камеру вошел секретарь палаты пэров Коши, чтобы зачитать приговор.

«В этот день, седьмого декабря 1815 года, в три часа утра, мы, нижеподписавшийся Луи-Франсуа Коши, секретарь-архивариус палаты пэров, во исполнение ее решения, принятого на заседании шестого декабря в полдвенадцатого вечера, возвратились в комнату, расположенную во дворце палаты пэров, где содержится маршал Ней, которому дали ознакомиться с решением и уведомить о распоряжении, которое оно содержит… Коши»¹¹⁸.

Охранники разбудили Нея, который, поднявшись с кровати, спросил у Коши:
- Что происходит?
- Я прошу прощения, монсеньор маршал, - произнес секретарь, - за эту бесцеремонность, но я должен выполнить одну тягостную обязанность.
- Хорошо, - прервал его Ней. – Каждый должен выполнять свой долг. Говорите.
Архивариус начал зачитывать приговор:
- Мишель Ней, маршал Франции, герцог Эльхингенский, князь Москворецкий…
Маршал прервал его:
- К делу! Оставьте все формальности!
Когда же секретарь дошел до статьи, которая предусматривала смертную казнь для всех лиц, пытавшихся прервать порядок престолонаследия, Ней с иронией произнес, что закон, из которого была взята эта статья, был составлен для фамилии Бонапарт.
Поскольку Коши не обращал внимания на реплики маршала и продолжал оглашать весь текст приговора, Ней, выведенный из себя, воскликнул вновь:
- Да перейдите же к заключению!
Когда же Коши торжественно произнес слова «смертная казнь», Ней вновь перебил его и холодно произнес:
- Было бы лучше сказать: «глотать пыль» (faire mordre la poussiere). Это вышло бы куда больше по-военному!
Секретарь дочитал последние слова приговора: «Казнь последует сегодня же утром, в 9 часов».
- Хорошо, - холодно заметил Ней. – Я готов.
После оглашения приговора в комнату вошел полковник Монтини, комендант Люксембургского дворца, и осведомился, есть ли у маршала какие-либо пожелания. Ней попросил, чтобы его супруга вместе с детьми была у него к семи часам утра.
- Аббат Пьерр ожидает, чтобы дать вам, монсеньор маршал, религиозное утешение, - следом произнес Коши.
- Я встречусь с ним позже, если сочту нужным, - ответил Ней.
- Я забыл напомнить, - не унимался Коши, - что монсеньор маршал – протестант. Я буду рад вызвать любого священника, которого он пожелает.
Ней сделал жест удивления и досады, и воскликнул:
- Господин секретарь, не докучайте мне своими попами! Я предстану перед Богом, как представал перед людьми. Я ничего не страшусь!
Коши удалился.
В то же самое время, адъютант генерал-лейтенанта Эспинуа, командующего 1-м военным округом, прибыл к генералу графу де Рошешуару с письмом, в котором говорилось, чтобы последний незамедлительно взял в свои руки исполнение приговора. «Позволительно предположить, - замечает Вельшингер, - что этот выбор был сделан по совету герцога Ришелье. Луи-Виктор де Рошешуар эмигрировал (из Франции во время революции) и был лично привязан к герцогу, находясь в его правительстве в Одессе. Поступив в русскую армию, он сражался против своих соотечественников, а во время Реставрации возвратился в ряды французской армии. Первое достижение, которое он собирался осуществить, будет состоять в том, чтобы руководить расстрелом маршала Нея, князя Москворецкого, преступление которого состояло в том, чтобы доблестно служить Франции и никому, кроме Франции». И далее добавляет: «Таким образом, можно еще раз видеть, как Европа помогает казни одного из самых прославленных наших генералов. Именно бывший русский министр потребовал его смерти от имени Европы; именно бывший русский офицер собирался руководить этой казнью. Именно всемогущий английский генерал (имеется в виду Веллингтон – С.З.) отказался вмешаться, чтобы настойчиво просить о милости, которую не посмели бы ему отказать… Какое унижение! Какая горечь!»¹¹⁹.
Со своей стороны, великий рефендарий палаты пэров Семонвиль получил письмо от генерала Эспинуа, который информировал его, что тот должен убедиться в полном и неукоснительном выполнении решения палаты пэров в отношении маршала Нея, он извещал Семонвиля, что отдал приказ Рошешуару незамедлительно отправиться в Люксембургский дворец и взять под свое наблюдение осужденного. Генерал Эспинуа просил Семонвиля предписать полковнику Монтини передать маршала Нея в руки Рошешуара. Самому же Монтини продолжить выполнять свои функции во внутренней части дворца и ладить с графом де Рошешуаром. Эспинуа извещал Семонвиля, чтобы все бывшие инструкции относительно маршала Нея неукоснительно соблюдались.
Получив письмо с распоряжениями, граф де Рошешуар быстро оделся и отправился в Люксембургский дворец, взяв бразды правления в свои руки. Он посетил маршала и сообщил ему о разрешении повидаться с женой, детьми, нотариусом и духовником.
- Сначала я хотел бы переговорить с моим нотариусом, - ответил Ней. – Он должен быть во дворце. Потом я приму жену и детей. Что же касается духовника, то, пожалуйста, увольте!
После последних слов, сказанных маршалом, один из охранников, ветеран наполеоновских войн, подошел к Нею и почтительно произнес:
- Вы не правы, монсеньор маршал! После чего, показав рукав униформы с несколькими шевронами, добавил:
- Я не столь храбр, как вы, но я также долго служу. Я никогда не был так смел под огнем как после того, как вручил свою душу Господу!
Ней был поражен искренностью ветерана:
- Возможно, ты прав, мой храбрец. Ты мне дал прекрасный совет. – И, обратившись к полковнику Монтини, сопровождавшему Рошешуара, произнес:
- Какого священника я могу призвать?
- Аббата Пьерра, кюре церкви Сен-Сюльпис. Этот священнослужитель - наиболее благовоспитанный во всех отношениях.
- Пусть он придет. Я приму его после того, как увижусь с моей женой.
Визитеры оставили Нея одного. Было 4 часа утра. Маршал лег и крепко заснул. Через два часа он поднялся, умылся, побрился, надел черные кюлоты, черные шелковые чулки и длинное темно-синее пальто. После этого он вызвал своего нотариуса. Все бумаги маршал подготовил накануне, поэтому, когда Анри Батарди вошел, Ней передал ему все бумаги и попрощался.
В половине седьмого утра мадам Ней с детьми получила разрешение повидаться с мужем. Всю ночь она провела в карете у Люксембургского дворца и не сомкнула глаз. Ее сопровождала сестра, госпожа Гамо. «Жена маршала, - вспоминает генеральный инспектор тюрем, - едва держалась. Не без усилий она сумела войти в комнату своего мужа. Войдя, она громко вскрикнула и упала в обморок. Г. Монтини подхватил ее и передал в руки маршалу; мадам Гамо находилась на коленях. Г. Монтини выпроводил охранников. Прийдя в себя, она (мадам Ней – С.З.) пролила много слез. Маршал ходил по комнате большими шагами. Наконец, он приблизился к ней и сердечно обсудил некоторые домашние дела. По просьбе матери неожиданно появились дети… Поговорив с ними совсем тихо, маршал проводил их, а также их мать и мадам Гамо. Самый младший из детей плакал. Другие не плакали, но головы были опущены вниз¹⁰. Было необходимо сделать несколько остановок, чтобы супруга маршала добралась до своей кареты…»¹²⁰.
Прощаясь со своими сыновьями, Ней произнес: «Любите и почитайте свою мать!» В разговоре с женой, маршал просил ее прививать детям чувства чести и долга. «Возможно, - вздохнул он, - я оставляю моим сыновьям довольно прекрасное имя! Пусть они научатся у своей матери поддерживать его!..»¹²¹.
- Я поеду в Тюильри, - произнесла мадам Ней. – Мармон ваш друг и он пойдет со мной к королю.
Несчастная, доверчивая женщина! Она произносила эти слова, даже не зная, что маршал Мармон, герцог Рагузский, дважды во время голосования в палате пэров отдавал свой голос за смерть Нея!..
После того, как жена и дети удалились, маршал принял аббата Пьерра¹¹, с которым провел наедине около часа.
Пока Ней вел беседу с аббатом, Рошешуар получил новые инструкции от генерала Деспинуа относительно проведения казни. Для исполнения решения палаты пэров он должен отобрать под свою команду четырех сержантов, четырех капралов и четырех ветеранов унтер-офицеров, осуществляющих в настоящее время охрану осужденного. Эти 12 человек должны быть расположены в два ряда. Сигнал к выстрелам должен быть дан аджюданом, который должен выбрать сам Рошешуар в своей штаб-квартире среди наиболее способных и преданных офицеров. Этот офицер должен заранее осмотреть место экзекуции и провести инспекцию оружия. Затем следовали другие инструкции, касающиеся непосредственного выполнения казни, и которые, по словам Рошешуара, были выполнены со всей пунктуальностью¹²².
За полчаса до казни граф Рошешуар отдал приказ подготовить экипаж на площади Сен-Мишель и в назначенный час подогнать его к Люксембургскому дворцу; затем он расположил войска между Обсерваторией и решеткой Люксембургского сада фронтом к стене, расположенной слева от выхода из сада. Это была ограда ресторана, носящего название «Шартрё»¹².
На место аджюдана граф Рошешуар выбрал из офицеров своего штаба командира батальона Сен-Биа.
В 8.15 утра на пороге камеры появился аббат Пьерр и маршал произнес:
- Ах, господин кюре, я понимаю. Я готов.
Получив отпущение грехов, маршал предстал перед Рошешуаром, сохраняя невозмутивый вид. «Я испытал большое облегчение, - вспоминал граф Рошешуар, - когда увидел его в голубом сюртуке, белом галстуке, в черных кюлотах, черных чулках и без орденов. Я опасался, чтобы он не надел мундира, вследствие чего я обязан был бы разжаловать его, сорвать пуговицы, эполеты и ордена»¹²³.
При появлении маршала Рошешуар зачитал следующее: «Мы, нижеподписавшийся, граф Рошешуар, бригадный генерал, комендант Парижа и департамента Сена, заявляем, что маршал Ней передан нам судебным исполнителем Сажю… и за которого мы в данный момент ответственны»¹²⁴.
Маршал в сопровождении кюре, графа Рошешуара и двух жандармских лейтенантов вышли из камеры и последовали за жандармами и гренадерами. Вскоре к ним присоединился архивариус Коши. Вся процессия последовала по длинному коридору второго этажа и спустилась по лестнице.
Все вышли во двор, где стоял экипаж.
Был четверг, утро было мрачным и холодным, моросил мелкий дождь. «Увидев, что на дворе плохая погода, он (Ней – С.З.) сказал, улыбнувшись: «Какой скверный день». Потом, обратившись к священнику, посторонился, чтобы пропустить его в карету: «Садитесь, господин аббат, сейчас настанет мой черед пройти первым». Два жандармских офицера тоже сели в карету, расположившись на переднем сиденье»¹²⁵.
Жандармы и гренадеры окружили экипаж; Рошешуар и маркиз де ла Рошжаклен сели на лошадей, и вся процессия медленно двинулась в путь. Гренадеры и отряд Национальной гвардии замыкал кортеж.
В трехстах шагах от решетки Люксембургского сада, на аллее Обсерватории процессия остановилась, дверцы кареты отворились.
- Как! Уже приехали? – Ней удивился. – Я думал, что мы поедем в Гренель.
С поднятой головой, с прямым взором маршал вышел из экипажа, который тотчас удалился. Ней огляделся вокруг: в 50 шагах слева – высокая стена Люксембургского сада, недалеко от которой выстроились войска в каре. Плац-адъютант, майор Сен-Биа расположил 12 солдат экзекуционного взвода напротив стены.
Пока шли последние приготовления, Ней поговорил с аббатом Пьерром и в конце отдал ему свою золотую табакерку и кошелек:
- Передайте это мадам Ней: пусть эта табакерка служит ей в качестве подарка на память, - произнес маршал и добавил: - А деньги раздайте беднякам из церкви Сен-Сюльпис.
После этого Ней обнял святого отца и направился прямо к экзекуционному взводу. Отец Пьерр встал на колени, читая молитвы, Рошешуар и Рошжаклен сидели на лошадях около каре. Достигнув экзекуционного взвода, маршал медленно прошел вдоль фронта выстроенных солдат. Он что-то говорил им и только они могли слышать его слова. После этого Ней подошел к стене и спросил у Сен-Биа, как ему встать. Последний, следуя инструкциям Эспинуа, захотел завязать глаза маршалу и попросить его встать на колени. Ней в категоричной форме отказался выполнить эти распоряжения и произнес: «Вы что не знаете, мсье, что солдат не боится смерти?»¹³.
«И тут с осанкой, которую я никогда не забуду, столько в ней было благородства, спокойствия и достоинства, без какой-либо рисовки, он снял шляпу и, воспользовавшись краткой минутой, которую ему предоставил плац-адъютант, чтобы отойти в сторону и подать сигнал к огню¹⁴, он произнес эти несколько слов, которые я услышал довольно отчетливо: «Французы! Я протестую против своего приговора, моя честь...»¹⁵ Во время этих последних слов, когда он поднес руку к своему сердцу, раздался выстрел; он упал сраженный. Барабанный бой и крики войск, построенных в каре: «Да здравствует король!» завершили эту мрачную церемонию.
Эта столь прекрасная смерть произвела на меня большое впечатление. Повернувшись к Огюсту де Ла Рошжаклену, полковнику гренадеров, который был рядом со мной и кто сожалел о смерти «храбрейшего из храбрых», я сказал ему: «Вот, мой дорогой друг, великий урок, как надо умирать!»¹²⁶.
Из 12 солдат экзекуционного взвода в маршала Нея целились 11 солдат и лишь один стрелял мимо: его пуля угодила в стену¹⁶.
«Я полагаю, - замечает Вельшингер, - что Рошешуар не испытывал такое же впечатление, когда видел падающего Моро… 27 августа 1813 года во время сражения у Дрездена. И отчего размышления об этом Моро не поднимаются даже здесь? Моро действительно состоял в заговоре против Бонапарта вместе с Пишегрю, и Моро был осужден только на два года тюремного заключения. Моро добился позволения покинуть Францию тотчас же после приговора, и он возвратился, как и Дюмурье, предложив врагу свои услуги против собственнной родины. Он составил план кампании 1813 года, которая оказалась столь гибельной для нас. Вскоре он умер, пораженный французским ядром, посреди наших врагов. И что сделала Европа? – задается вопросом Вельшингер и сам же отвечает на него. – Она во всеуслышанье выразила сожаление по поводу потери этого генерала. Александр I распорядился выдать его вдове 500 тысяч рублей, Реставрация обещала именовать ее как супругу маршала. Между тем, Моро поднял руку против своей страны, в то время как Ней, хоть и нарушивший свои клятвы в верности власти, остался предан Франции. В то время как другие, более скомпрометированные, чем он, и бывшие цареубийцы были одарены милостями, Ней был расстрелян как предатель, он, кто выиграл столько битв за свою родину и никогда ни одной против нее!»¹²⁷.
Словам Вельшингера созвучны строки письма маршала Даву, написанные супруге 11 сентября 1813 года: «Уверяют, что этот несчастный Моро был убит в бою под Дрезденом. Он заслужил такую смерть. Потомство воздаст по справедливости всем этим несчастным честолюбцам, которые принесли в жертву своей страсти родину и религию...»¹²⁸.
Пока тело убиенного маршала оставалось лежать на земле, огражденное пикетами пехоты и кавалерии, секретарь Коши составлял протокол: «В этот день, 7 декабря 1815 года, в 9.20 утра, мы, нижеподписавшийся, Луи-Франсуа Коши, секретарь-архивариус палаты пэров, действующий в соответствии с постановлением короля от 12 ноября сего года на должности секретаря суда вышеупомянутой палаты, мы все прибыли на площадь Обсерватории, назначенной для исполнения решения, вынесенного вчера палатой пэров против Мишеля Нея, маршала Франции, бывшего пэра Франции… по указанному решению он был приговорен к смертной казни на основании декрета от 12 мая 1793 года. Казнь произошла при нашем присутствии и согласно предписанному порядку. Коши»¹²⁹.
Один из тайных агентов, присутствовавший при исполнении приговора, направил тотчас же сообщение министру полиции Деказу, в котором есть такие строки: «Вашему превосходительству, несомненно, будут говорить о мужестве, которое он выказал. Что же касается меня, я увидел только мужество отчаяния, но не стойкое и спокойное мужество чистой совести». Этот полицеский ко всему прочему заметил, что крики «Да здравствует король!» исходили в основном от добровольцев, гренадеров и ветеранов, и очень мало от жандармов. «Признаюсь Вашему превосходительству, - добавляет агент, - что лично меня рассердили эти крики: «Да здравствует король!» в этом случае. Это чересчур напоминает времена, когда одержимые не представляли себе падение головы без криков: «Да здравствует Республика!»¹³⁰.
Надо признать, что в данном случае полицейский агент прав. Эти возгласы радости и триумфа могут вызывать только ужас оттого, что именно от пуль французских солдат пал прославленный воин Франции, герой Эльхингена и отступления из России!
Согласно записке агента, на месте казни присутствовало двести человек. Народ хранил угрюмое молчание и только изредка раздавался шепот. Один из иностранцев тихо произнес: «Французы действуют так, как если бы у них не было ни истории, ни потомства!» Другой обмакнул свой платок в кровь маршала…¹⁷ Наконец, по словам полицеского агента, он прошелся по близлежащим кафе и общественным местам и везде лишь изредко раздавались сетования. Единственно, кого сильно тронула казнь Нея – были военные: они открыто выражали недовольство столь постыдным нарушением Парижской конвенции от 3 июля.
Пока секретарь Коши составлял протокол, аббат Пьерр молился за душу убиенного маршала, произошли два очень неприятных инцидента, о котором в своих мемуарах поведал граф Рошешуар: один англичанин, так и оставшийся неизвестным, верхом на коне перепрыгнул через лежащее на земле тело маршала и, пока кто-либо из присутствующих смог сообразить что произошло, скрылся «как молния после этого возмутительного акта»¹³¹. Как замечает Вельшингер: «Этот позор явился следствием мести Европы. Действительно, этот англичанин, надругавшийся над останками Нея, очень хорошо олицетворял Веллингтона и союзников, радующихся жертве, которую мы из-за своей слабости им предложили»¹³².
Другой эпизод, о котором поведал Рошешуар, вызвал у мемуариста «большую неожиданность», поскольку он заметил среди зрителей русского генерала, сидящего на коне при полном параде; в этом человеке граф признал барона ван Б..., бывшего губернатора Митау, который всю ночь бродил вокруг Люксембургского дворца, а утром с чувством глубокого удовлетворения наблюдал за казнью «храбрейшего из храбрых». Такое поведение так сильно задело Рошешуара, что он поведал об этом герцогу Ришелье, который, в свою очередь, рассказал об этом инциденте императору Александру I. «Этот благородный суверен, - замечает Рошешуар, - пришел в сильнейший гнев, тотчас же вызвал нашего любопытного и сказал ему: «Благодарите Бога, что вы не русский, иначе я тотчас разжаловал бы вас в солдаты. Вы – иностранец, я выгоняю вас с моей службы: сейчас же снимите русский мундир, который вы скопрометировали...»¹³³.

После составления протокола, тело маршала было перенесено в «Приют Материнства» («Hospice de la Maternite»). «Большое количество известных людей, - говорится в полицейском отчете, - пришли увидеть тело маршала: пэры, генералы, офицеры, послы…». Среди пришедших была и довольно большая группа англичан (согласно полицейскому отчету, - 500 человек). Один из солдат-ветеранов, находившийся рядом, заметил им: «При Ватерлоо вы бы не смотрели на него так спокойно!»
Среди воспоминаний современников, есть одно - довольно любопытное, так как рассказывает о чувствах высокопоставленных лиц королевского двора: «Король, Монсеньор и герцог Беррийский выказали большую чувствительность к трагическому концу маршала. Говорят, что герцогиня д’Ангулемская так собой владела, что оставила наблюдателей в нерешительности»¹³⁴.

А в это время в Бурбонском дворце король Людовик XVIII давал большой прием и все, находящиеся на нем, громко радовались вынесенному палатой пэров смертному приговору Нею. Вскоре по залу стал распространяться шепот: «Веллингтон прибыл!.. Веллингтон прибыл, чтобы увидеться с королем!..». – «Веллингтон приехал увидеться с королем и вмешаться в дело маршала Нея…». – «Вмешаться, вы говорите? Это хорошая шутка?!».
Дверь отворилась, музыка стихла.
- Его светлость, герцог Веллингтон! – громко произнес лакей.
«Железный герцог» вошел в зал с несколькими офицерами штаба. Он пошел прямо к королю и его брату, графу д’Артуа. Все взгляды придворных были прикованы к этому человеку, победителю Наполеона при Ватерлоо, который возвратил короля на трон предков. Внезапно граф д’Артуа встал между королем и герцогом. Веллингтон от неожиданности остановился и увидел картину, которая взбесила его: король отвернулся от него и, не обращая внимания на герцога, начал вести разговор с одним из придворных. Лицо Веллингтона стало пунцовым, глаза сверкнули гневом. Несколько минут «железный герцог» стоял неподвижно; постепенно его гнев утих, краска сошла с лица и он спокойно сказал графу д’Артуа, но так, чтобы слова были услышаны всеми присутствующими в зале: «Вы забыли, что Веллингтон – командующий английской армией, с помощью которой ваш король занял трон, с которого он был дважды изгнан. Передайте ему, что Веллингтон никогда больше не возведет короля на трон».
Он повернулся и направился к выходу, во главе своих офицеров. Дверь закрылась и граф д’Артуа дал знак придворному, который руководил балом. Оркестр заиграл вновь и бал продолжился…

Между тем, Аглая, покинув мужа после свидания в камере Люксембургского дворца, еще не потеряла надежды и вместе с детьми и мадам Гамо устремилась ко дворцу Тюильри, чтобы вымолить у короля милость и спасти Нея.
Дожидаться приема ей пришлось очень долго: камергер и дежурные офицеры ей постоянно говорили, что король не принимает в столь ранний час. Аглая терпеливо и молча ждала. Время шло, а она все продолжала молиться о спасении своего супруга, тогда как ей следовало уже читать заупокойные молитвы по нем.
Часы пробили половину десятого. Дверь, так долго остававшаяся запертой, наконец-то, отворилась. Аглая Ней прервала молитвы и выпрямилась, дрожа, томимая тоской, стараясь собраться с силами, подыскивая слова, чтобы умолять Людовика XVIII и вырвать у него слово помилования, когда она падет к его ногам.
Вышел камергер, герцог Дюрас, и приблизился к Аглае торжественной походкой, с печальным видом. Он почтительно поклонился и сказал серьезным тоном:
- Аудиенция, которую вы требуете, теперь бессмысленна.
У супруги маршала вырвался глубокий вопль. Она хотела заговорить, но силы покинули ее, и она упала на пол. По приказанию герцога Дюраса Аглаю вынесли вон и отправили домой в глубоком обмороке.
Придя в себя после известия о исполнении приговора, мадам Ней потребовала выдать ей тело мужа, которое в это время было «на попечении» комиссара полиции квартара, где располагался Люксембургский дворец и эскадронного командира Дербрюка. Она информировала мэра XII округа, что хотела бы перевезти тело маршала на кладбище Пер-Лашез для захоронения. Это желание вдовы вызвало некоторый страх в официальных кругах. Канцлер палаты пэров Дамбре предупредил об этом решении префекта полиции Деказа. Ему казалось, что необходимо немного подождать с выполнением этого решения, которое представляет затруднения, «поскольку могли злоупотребить дальней перевозкой и нарушить общественный порядок». Таким образом, даже мертвый, маршал Ней внушал страх своим врагам.
Аглая Ней должна была ждать два дня, прежде чем ей выдали тело мужа для тайной перевозки останков маршала к месту захоронения. Вскоре после захоронения ей было объявлено о необходимости оплатить судебные издержки в размере 25 тысяч франков.

Пояснения

1. Еще вечером 4 декабря герцог де Брольи имел короткую беседу с Ланжуине и Порше де Ришбургом. Правда, собрание, намеченное у Ланжуине, должно было быть более многочисленным, однако все те, кто обещал прийти, из благоразумия изменили свое решение. Три пэра решили голосовать за более мягкий приговор, нежели смертная казнь – за изгнание. Но они не могли прийти к единому мнению о мотивации такого голосования. Ланжуине высказывался за Парижскую конвенцию, Ришбург – за услуги, оказанные Неем Франции, герцог Брольи предлагал систему, которая, впрочем, была не совсем честной – он признавал позже это, - попытаться привлечь голоса на сторону обвиняемого; возможно, в этом случае не исключался и подкуп. «Наносить удары в подобном случае, - говорил он, - есть не защита, а месть и выбор жертвы, учитывая не преступление как таковое, но то или иное обстоятельство».
2. Герцог де Брольи ошибается, поскольку генерал Гувьон проголосовал не за смерть, а за изгнание.
3. По словам Дюверье де Орана, во время второго тура голосования граф Линш отказался от прежнего вердикта.
4. Возраст – 46 лет; рост – 1,73 м.; волосы – светло-каштановые; лоб - высокий; брови – светлые; глаза – голубые; нос – средний; рот – средний; бакенбарды – темно-русые; подбородок – выступающий; лицо – удлиненное; цвет лица – светлый…
5. 26 августа 1830 года король Луи Филипп своим указом восстановил имя маршала Нея в списке кавалеров ордена Почетного Легиона.
6. Поговаривали, что герцог Ришелье после вынесения вердикта умолял Людовика XVIII проявить великодушие к маршалу, однако король отказал ему в этой милости. Правда, этот эпизод не подтвержден никакими достоверными фактами.
7. Помимо семи лиц от духовенства, шести министров, члена военного трибунала и пяти свидетелей, которые не принимали участия в голосовании, - вот имена 34 пэров Франции, которые, имея или не имея мотивов, также не принимали участия в судебном процессе и заключительном голосовании:
граф д’Абовиль; граф д’Отишам; Бертье, старший сын маршала Бертье; Бессьер, старший сын маршала Бессьера; граф де Блака; граф Буасси д’Англа; граф де Лабурдонэ-Блоссак; герцог де Бранка; герцог де Лашастр; герцог де Крой; герцог де Дальберг; граф Дембаре; граф Дестют де Траси; герцог д’Эльбёф; маркиз де Граве; Ланн, старший сын маршала Ланна; граф де Мэйли; герцог де Монбазон; герцог де Мортемар; граф де Нарбон-Пеле; герцог де Ноайле (Ноайе); герцог де Полиньяк; граф Жюль де Полиньяк; генерал Рикар; маркиз де Ривьер; граф де Ларош-Эймон; граф де Ларошжаклен; граф де Сабран; граф де Сент-Мор Монтосье; герцог де Тарентский (маршал Макдональд – С.З.); герцог де Латремоиль; граф Вернье; граф де Вьомеснил; граф Вольней.
Что касается данного списка, то старшие сыновья маршалов Бертье, Бессьера и Ланна не достигли возраста, дающего им права заседать в палате пэров. Буасси д’Англа, герцог де Бранка, граф Дембаре, граф Дестют де Траси, герцог де Мортемар, граф Вернье и граф Вольней – были серьезно больны. Граф де Нарбон-Пеле, герцог де Лашастр, граф Жюль де Полиньяк, маркиз де Ривьер, граф де Блака выполняли миссии за предалами Франции. Герцог де Дальберг еще не получил письмо, подтверждающие его полномочия пэра Франции. Граф д’Отишам, граф де Ларош-Эймон, граф де Вьомеснил были задержаны по роду службы, выполняя обязанности военных губернаторов. Среди тех, кто намеренно уклонился от участия в судебном процессе стоит, главным образом, упомянуть генерала Рикара и маршала Макдональда, герцога Тарентского.
8. Враги Беррье-отца утверждали, что после окончания процесса он произнес, имея в виду дело Нея: «Это белье слишком грязное, чтобы его отстирать». Поведение и самоотверженность, с какой Беррье пытался спасти маршала, протестуют против такой явной и грубой лжи.
9. 8 июля 1819 года барон Биньон направил составителям «Исторической библиотеки» (Bibliotlieque historique) значительное письмо, в котором дал объяснения по поводу своего молчания, которое защищало интересы правительства. Он повторил, что только прискорбные события и задержки помешали ему предоставить мощный аргумент, который мог бы спасти маршала Нея. Он терпеливо ждал решения Франции, того дня, когда можно будет приложить все силы, чтобы быть услышанным.
10. Старшему было 12 лет, младшему – 3 года.
11. Аббат де Пьерр до 1793 года входил в общину прихода Сен-Сюльпис. Во время «Террора» он продолжал с риском для своей жизни осуществлять свою миссию. После свержения якобинцев и последующих более спокойных лет аббат продолжал публичные проповеди в часовне. 17 мая 1802 года он становится кюре Сен-Сюльписа, приложив немало сил для восстановления церковных архивов, актов крещения, свидетельств о браке, тайно проведенных во время Революции. Его деятельность способствовала восстановлению прихода Сен-Сюльпис и укрепила его собственный авторитет. Аббат Пьерр скончался в январе 1826 года. «Это был благочестивый и почтенный священник, - замечает Вельшингер, - достойный той высокой миссии, которую Провидение ему предоставило выполнять». // Welschinger H. Op. cit. P. 334.
12. Памятник маршалу Нею был установлен 7 декабря 1853 года на месте казни. Он простоял на этом месте до июня 1892 года, когда из-за проведения железной дороги, монумент пришлось убрать. В настоящее время памятник Нею расположен в стороне и «бронзовый маршал» как бы смотрит на место собственной казни. Тем не менее, декрет, на основании которого памятник маршалу должен стоять непосредственно на месте казни, был нарушен.
13. Маршал Бирон, менее решительный, выслушал свой приговор на коленях. В тот момент, когда палач собирался отрубить ему голову, он произнес, обращаясь к солдатам: «О! Я желал бы, чтобы кто-нибудь из вас пустил в меня мушкетную пулю! Увы, какая жалость! Сострадание умерло!»
14. От большого волнения Сен-Биа вместо того, чтобы молча подать сигнал, закричал: «Огонь!»
15. Генеральный прокурор тюрем Лэне, присутствующий при исполнении приговора, утверждал, что слышал, как маршал Ней произнес следующие слова: «Я протестую перед Небом и перед людьми, что приговор, осуждающий меня, несправедлив…!»
16. Одна пуля попала в правую руку маршалу, одна - в шею, три – в голову, шесть – в грудь. // Verronnais F. Vie militaire de Michel Ney, marechal de l'Empire. 1853. P. 77.
17. По словам Жьерри, стена еще только возводилась и ее обломки были покрыты кровью маршала; толпа устремилась к стене, чтобы собрать в качестве сувениров небольшие камни. // Jierryer. Souvenirs de Jierryer pere. T. I.

По всем вопросам обращаться по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.