: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

 

 

Трагедия полководца

Маршал Ней в 1815 году

«Что за человек! Что за солдат! Что за сорвиголова!»

Наполеон о маршале Нее.

 

 

ГЛАВА 3.

Суд над Неем в палате пэров. –
Смерть. 1815.

(продолжение)

VI

Между тем, слова Нея, сказанные им буквально перед выстрелами, с быстротой молнии распространялись среди французов, что сильно тревожило и оскорбляло ультрароялистов. Говоря о словах, сказанных Неем, граф Рошешуар пишет: «Девять слов, сказанных маршалом перед лицом смерти, были скверно повторены либо газетами, либо так называемыми зрителями; они добавляли также, что маршал сам скомандовал: «Огонь!» Обстоятельства произошли именно так, как об этом я только что сказал; у меня нет никакого интереса скрывать правду, я отчетливо слышал маршала, который находился от меня недалеко и за которым я следил с особым вниманием.
Будучи ответственным за рапорт об экзекуции перед генералом Дэспинуа, я был верхом и, господствуя над толпой, слышал и видел лучше, чем кто-либо»135.
Генерал Дэспинуа обвинил в этом плац-адъютанта Сен-Биа, который своими неумелыми действиями дал возможность маршалу их выкрикнуть. В письме графу Рошешуару от 9 декабря 1815 года он излил все свое негодование в адрес плац-адъютанта: «Господин граф, я получил копию рапорта, который вам был направлен батальонным командиром Сен-Биа относительно экзекуции маршала Нея. В нем я заметил, что этот высший офицер плохо придерживался рекомендации закона и, несомненно, ваших собственных инструкций, вместо сигнала подавшего войскам команду: «Огонь!»...
Если подобное происшествие повториться, я вас обязую, кроме того, никогда не использовать Сен-Биа, который совершенно потерял голову и достаточно доказал в этом обстоятельстве свою неспособность и отсутствие твердости»136.
Рошешуар встал на защиту своего подчиненного, высоко отзываясь о его решительности и способностях. «Я беру на себя смелость, - пишет он, - представить перед вами, что граф Сен-Биа был выбран мною из всех штабных плац-офицеров, чтобы командовать казнью маршала Нея, и я лично заинтересован в восстанавлении перед вами его характера и изменение мнения, которое вы, кажется, имеете против него и его малых заслуг. Этот высший офицер – пьемонтец, его мать была придворной дамой королевы Сардинии. Его тепло рекомендовал мне граф Ревель – сын маршала Сент-Андре. Он высказывал в его адрес наибольшую похвалу и, главным образом, говорил о его наиболее блистательной отваге... Он имеет несчастье... правильно говорить по-французски. Он был обязан скомандовать: «Огонь!» вместо подачи обычного сигнала, потому что ветераны (солдаты экзекуционного взвода – С.З.) его не понимали и потому что, с другой стороны, публика требовала прочтения вердикта, в то время как маршал сделал два шага вперед, чтобы произнести... положив руку на сердце: «Французы, я протестую против моего приговора, моя честь!..» Вот совершеннейшая правда...
Я отвечаю за способности, отвагу, усердие и честь графа Сен-Биа. В противном случае я не выбрал бы его...
Я настаиваю на его отваге, потому что, кажется, говорят, что от страха он потерял голову... Я твердо убежден, что страх – чувство, неизвестное для этого смелого офицера...»137.
Как пресса отреагировала на казнь «храбрейшего из храбрых»? Центральная газета «Moniteur» ограничилась тем, что написала несколько строчек: «В 9 часов утра в отношении маршала Нея приведен приговор1. Он попросил религиозное утешение и был препровожден на место казни у стены на авеню Обсерватории кюре церкви Сен-Сюльпис. Он подал сигнал к огню и тотчас же упал сраженный»138. И ни строчки более. «La Gazette de France» также парой строк сообщила о казни самого бесстрашного воина Франции и поблагодарила Национальную гвардию за усердие на все время судебного процесса. «La Quotidienne», в народе именуемая «Кровавая монашка» (Nonne sanglante), кратко поведала о смертной казни, посвятила несколько строк о почтительном поведении кюре церкви Сен-Сюльпис и монахинь «Сестер Шаритэ». Журнал «Debats» на этом фоне выглядел совсем иначе. «Так закончил (свою жизнь), - пишет он, - истинный воин, прославившийся своим достоинством, но опозорившим героическую жизнь изменой, не имеющей равной в истории, и методом защиты, почти таким же безобразным. Недооценивать власть короля, трусливо помещать свою жизнь под защиту иноземцев2 так недостойно француза, что это заставляет молчать во всех сердцах о чувстве сострадания… Итак, свершилось великое правосудие! Потомство, к которому взывал обвиняемый, также подтвердит данное решение, и история подвергнет память о маршале еще одному правосудию, которое легко предвидеть...». Как верно замечает Вельшингер: «Шарль Нодье, поскольку именно ему приписывается эта статья, мог бы обойтись без оскорбления мертвеца. Он также мог бы обойтись от высказывания как неверных, так и смешных пророчеств»139. Действительно, кто сейчас мо жет вспомнить о большинстве людей, осудивших маршала Нея? Если их имена и всплывают перед глазами, то вместе с именем прославленного воина Франции. Его же имя и память о нем живет и без упоминания многочисленных и безликих персонажей истории.
В газете «Le Constitutionnel» можно было прочитать фразу, которая могла служить эпитафией маршалу: «Он имел двадцать лет славы и один день заблуждения».
Рошешуар, оправдывая вердикт и казнь не только Нея, но и Лабедуайера, говорит, что ни король, ни роялисты не виноваты в этом. Граф видит виновниками исключительно их, детей грандиозной революции, которые «из-за своего лицемерия, хитрости и отваги заставили забыть одного - о злодеянии в начале своей карьеры (имеется в виду Фуше – С.З.), а другого - о недостойном поведении как французского дворянина (Талейран – С.З.)». По словам Рошешуара, именно они являлись виновниками того, что король, возвратившись в Париж, выпустил знаменитые ордонансы от 24 июля 1815 года. Оправдывая так называемый «белый террор», развернувшийся после возвращения короля в июле 1815 года, Рошешуар пишет, что после столь строгих наказаний поданных «этими министрами-извращенцами стоит ли удивляться тому, что население, сбитое с пути страстью и духом партийности, предалось крайностям, которые возможно было избежать, если бы пример умеренности ему был подан министрами, одушевленных христианским милосердием?»140.
Давая свою оценку поступку Нея во время мартовских событий и последующей казни «храбрейшего из храбрых» герцогиня де Майе делает достаточно жесткий вывод: «Неправда, что именно военная слава маршала Нея предопредилила интерес к нему, что объясняло бы столь глубокую память об этом человеке. Действительно, он был очень храбр, но своим военным талантом не превосходил ни одного из маршалов — более того, некоторым из них он уступал». Мемуаристка заявляет, что несмотря на то, что смерть Нея многие в Париже оплакивали, однако «он сам выбрал свою судьбу и что самое снисходительное правосудие не избавило бы его от наказания за содеянное»141.
Луи Блан пишет по поводу казни Нея: «В этой ужасной казни особенно поражает то, что она свершилась совершенно буднично, в ней не было ничего торжественного. Ней был расстрелян в глухом месте солдатами, которые прикрывались приказом правительства, испугавшегося собственной жестокости»142.
Охарактеризовывая маршала перед казнью, его биограф вполне точно пишет: «Перед нами снова Храбрейший их храбрых, который показывает Истории, что такое маршал Империи, который знает, как положено встретить смерть. Если военная жизнь и не сделала его умнее, то она выковала характер. Его лицо, до сих пор выражавшее неразумную решительность, теперь... отражает чувства смелого и отчаявшегося человека в решающий момент»143.
Шарль де Ремюза в своем письме матери писал о несправедливом вердикте палаты пэров: «Маршал Ней расстрелян этим утром. Этот процесс только производил шум и никому не нравился... Между тем, этот процесс, где все так придерживались справедливости, но было так мало самой справедливости, может служить поводом для многих скверных слов!». Все были так увлечены тем, чтобы осудить маршала Нея, что, по словам де Ремюза, даже не заметили, что «последний закон, процитированный в вердикте, был 1793 года». И далее заключает: «Ничто не ускользнет от недоброжелательства. Я знаю, что необходимо было много изобретательности, чтобы не дать ему ничего сказать»144.
Автор «Истории Реставрации» пишет относительно суда и вынесенного вердикта маршалу Нею:

«В присутствие великого воина, знаменитого солдата Березины, опирающегося на руку священника... и павшего между Обсерваторией и решеткой Люксембургского парка, я чувствую как дрожит в моих руках резец суда истории, который я затрудняюсь держать уже с тех пор, как стал рассказывать об этих последних сценах. Я испытываю соблазн видеть только славу маршала Нея, превосходившую его несчастье, одного из самых известных детей Франции, умершего в расцвете сил от французских пуль... Я понимаю тот продолжительный ропот, который поднялся в истории против экзекуции маршала. Я понимаю его, потому что я знаю, что в человеческом сердце жалость гасит чувство справедливости и что слезы, которые проливаются от большой неудачи, скрывают ошибки, которые явились ее причиной. Я понимаю этот ропот, но я его не одобряю. Да, история не должна быть безжалостной, но она не должна иметь слабость.
Оставим сиюминутное мнение льстецов и сборщиков популярности, пылко обвиняющих по этому поводу неумолимые страсти бесподобной палаты, жестокости двора, слабости короля, любезности министров, трусости палаты пэров. Это – не правосудие истории. Нет ничего общего между процессом маршала Нея, самолично признающего свою виновность в организации (заговора), решением суда, который он потребовал, пользуясь всеми гарантиями хорошего правосудия, и теми огромными несправедливостями, которые, как процесс над Людовиком XVI или над герцогом Эльхингенским, позорят эпоху. Необходимо либо отменить права разума и погасить свет человеческой совести, либо нужно признать, что акт в Лон-ле-Сонье, после полученной и принятой миссии и взятых обязательств, явился духовным покушением, прежде чем осуществился акт государственной измены. Обвиняемый был виновен, его прошлая слава не извиняла его нынешнее поведение; если слава давала привилегию в безнаказанности, то где же была бы справедливость? В тот момент, когда он предстал перед трибуналом, вынесенный приговор был продиктован законом, иполнение приговора явилось правом. Таким образом, не было в этом ни жестокости, ни трусости, ни стыда, была лишь справедливость. Акт королевской доброты, который заставил бы замолчать справедливость перед великодушием, - был ли он возможен? Вопрос деликатный, сомнительный, если перенестись к идеям и трудностям времени; еще более сомнительный, если рассматривать необходимость политики: на правительстве того времени действительно лежала ответственность, которой нет у потомства; оно думало не только о том, чтобы наказать маршала Нея, оно думало о том, чтобы предупредить военных руководителей, посмевших злоупотребить своей властью. Изменило бы это великодушие судьбу Реставрации? Можно смело ответить - нет.
Партии, которые неумолимо высказывались об этом, - заявляли лишь о своем бессилии и беззащитности. Именно по всей справедливости они и получили... Все, что сегодня можно было бы сказать... что акт великодушие, если б он был возможен, был бы добавлен к стольким другим актам и увеличил бы в истории эти сокровища доброты и прощения, которые являлись величием дома Бурбонов»
145.

При всем уважении к маршалу Нею и в противовес всем заявлениям апологетов князя Москворецкого стоит признать правоту слов Неттмена: при всем недоброжелательстве суда палаты пэров, многочисленных нарушений процессуальных норм и, возможно, слишком суровом вердикте, ясно одно - маршал Ней, герцог Эльхингенский, князь Москворецкий совершил измену, нарушил присягу, данную королю, за что должен был ответить перед законом!
Бурбоны видели победу в этом политическом убийстве. На другой день после казни бумаги повысились в цене на бирже. При любой эпохе финансисты извлекают выгоду из любых обстоятельств!
Герцог де Брольи вспоминает, что после заседания палаты он возвратился к себе домой, однако отдыха не получилось. Открыв окно, он увидел проходящий под музыку мимо его дома английский батальон. «Это было в тот момент, - напишет он, - когда маршал Ней, которого огонь и железо всегда щадили, падал, изрешеченный двенадцатью французскими пулями!»146.
«И в то время когда иностранные солдаты великолепно маршировали по нашим мощеным улицам, - пишет Вельшингер, - наши собственные солдаты со стыдом уходили, опустив оружие и не осмеливаясь бросить последний взгляд на того, кого они только что убили ради нибольшего удовлетворения своих врагов!»147.
От герцога де Брольи ускользнуло одно размышление, которое все те, кто близко мог видеть поведение герцога Веллингтона, несомненно, могли заявить: «Этот английский генерал, подлинный комендант Парижа в ту мрачную эпоху, мог бы одним словом предотвратить это жертвоприношение». И далее следует довольно жесткое заключение, которое никоим образом не делает честь герцогу и ставит его в один ряд с самыми жестокими и бездушными людьми: никто, кроме него не мог бы так надругаться над текстом Парижской конвенции, даже Людовик XVIII, предписавший Фуше - этому цареубийце, террористу и беспринципному человеку, - подготовить проскрипционные списки.
Союзники поздравляли друг друга с победой, а герцог Веллингтон, живший в Елисейском дворце, задал пышный праздник, присутствовать на котором сочла за честь вся аристократия. В ожидании смерти Наполеона гибель маршала Нея была большой радостью для Англии. «Я верил, - писал герцог Веллингтон русскому императору 9 декабря, - что мы сумеем восстановить правительство короля во Франции, и я уверен, что если бы мы не добились успеха, то только из-за отсутствия благоразумия не столько со стороны короля, сколько его семьи и тех, кто его окружает. Ваше Величество узнает, что маршал Ней был судим и осужден, и приговор был приведен в исполнение вчера утром, не произведя какого-либо впечатления на публику. Я желал бы, чтобы эта мера положила конец мероприятиям подобного рода, и герцог Ришелье сказал мне вчера вечером, что сегодня он собирается предложить королю представить палатам предложение об амнистии, за исключением тех, чьи имена оказались в постановлении от 24 июля»148. Можно только восклицать о великодушии союзников и особенно Веллингтона! Расстреляв маршала Нея, Бурбоны, Веллингтон и другие европейские высокие чины полагали, что устрашили тех, кто еще оставался в армии и в обществе на позиции оппозиционеров. Однако они обманулись в своих ожиданиях и расчетах. Постепенно в обществе, даже среди роялистов, будет расти чувство симпатии к Нею и понимание того, что суд над ним был недостойным мероприятием.
Говоря о бале, который сразу после казни Нея дал герцог Веллингтон, Шарль де Ремюза пишет, что шум, который в течение ночи исходил из дворца, «всполошил всю нашу улицу и весь мой дом, поскольку вы знаете, что он живет в Елисейском дворце»149. И в этом не было для аристократов ничего предосудительного, ведь дал же Талейран бал на следующий день после расстрела герцога Энгиенского во рву Венсенского замка. Традиции в дипломатии того времени!
На следующий день после исполнения приговора (8 декабря) герцог Ришелье прибыл в палату депутатов, чтобы внести законопроект относительно всеобщей амнистии. «Он намекал, - сообщает нам Барант, - об исполнении приговора накануне, чтобы не быть заподозренным в слабости. Публика увидела в этом только апологию того, что произвело самое скверное впечатление»150. Представляя законопроект депутатскому корпусу, Ришелье прознес: «Господа, был подан великий пример. Суды должны следовать по пути правосудия в отношении обвиняемых, обозначенных в статье 1-й постановления от 24 июля, и если кто-то из них скроется от преследования, заочно вынести вердикт, как пример того, что наказание последует все равно». Он также напомнил, что для другой категории обвиняемых сохранено изгнание. Другими словами, представляя проект по всеобщей амнистии, королевское правительство никоим образом не собиралась проявлять снисхождение к тем, кто попал в проскрипционные списки. Касаясь остальной части граждан, герцог сказал: «Никогда, после стольких покушений, не было принято меры более приятной… После таких примеров все другие классы граждан должны быть успокоены». Далее он предлагал в 1-й статье объявить всеобщую амнистию, которую статьи 2-я, 3-я, 4-я, 5-я и 6-я существенно ограничивали. После этого он произнес: «Безумный курс был уничтожен в опасностях Ватерлоо. Некоторые из его руководителей приняли смерть, которую они предпочитали находить в боях. Покоряясь желанию короля и пожеланию Франции, армия была расформирована3»151.
Депутаты восторженно восприняли речь Ришелье, вскочили со своих мест и, сняв шляпы, с энтузиазмом кричали: «Да здравствует король!»
Поговаривали, что эта речь – была делом рук д’Отерве, как речь 11 ноября была написана для герцога Лэне. Поэтому поводу Вельшингер замечает: «Я не знаю, почему не оставляли герцога де Ришелье ответственным за свои сочинения. Он был человеком, который выполнял это совершенно один, но надо признать, что эти две речи не являются лучшими в его парламентской карьере»152.
Внесенный законопроект об амнистии, однако, не удовлетворил большинство депутатского корпуса.
14 декабря герцог Ришелье писал императору России по поводу казни Нея и амнистии, за ней последовавшей: «Я думаю, государь, что вы предпочли бы получить одновременно известие и об этом суровом акте правосудия и о законе об амнистии и примирении. Я его внес на рассмотрение палат на следующий день после исполнения приговора, я льщу себя надеждой, что эта экзекуция пробудит в сердцах чувство великодушия, и я получу закон без какого-либо обсуждения. Я осудил своим сердцем, чуждому духу партийности, другие сердца к желанию мести. Я недостаточно брал в расчет, с какими людьми мне приходится иметь дело. Моя речь была принята большими аплодисментами, однако стоит только завязаться дискуссии, и я предвижу очень большие затруднения»153.
Действительно, кабинет министров хоть и получил большинство по этому вопросу, однако очень незначительное.
Несколько дней спустя после исполнения приговора, один из офицеров 5-го гусарского полка посетил место казни маршала Нея. «Перекопали всю территорию, - вспоминал он, - чтобы сокрыть следы его крови. На стене видны следы от шести пуль, один из которых на самом верху. По-видимому, тот, кто сделал этот выстрел – очень сильно дрожал. Маршал находился слишком близко ко взводу, чтобы можно было промахнуться, если, конечно, не быть взволнованным. Я не могу передать, насколько мое сердце сжималось, когда думал, что сей герой, честь своей страны, которого на протяжении двадцати лет щадили вражеские пули, пал от французского свинца. На стене, немного ниже следов от пуль, кто-то написал: «Здесь умер французский Ахилл!» Эти слова уже поблекли, но не настолько, чтобы нельзя было их прочитать»154.
Казнь Нея произвела очень глубокое впечатление на офицеров и солдат французской армии. Правда, скорбь по погибшему проявлять не осмеливались из-за страха привлечь как на себя, так и на других строгие репрессии, однако память о храбром маршале, в отличие от имен судей, приговоривших его к расстрелу, осталась в сердцах не только солдат, современников, но и в сердцах потомков.
В то время как французские солдаты оплакивали своего командира и втайне обещали друг другу отомстить за смерть Нея, некоторые свидетели, такие как шевалье де Рошмон, предстали перед палатой пэров, чтобы потребовать от города Парижа оплатить их расходы на дорогу и судебные издержки4. Префект департамента Сена, к которому принадлежал город, также получил претензии и передал их архивариусу палаты пэров Коши. Последний заявил, что эти расходы не будут поддержаны палатой: «В данный момент, - писал Коши префекту Сены, - мы уплачиваем долги… из фондов палаты… Как только это будет сделано, общая ведомость будет направлена администрации Регистрации и владений, которая будет ответственна за взыскание долгов с тех, по кому будет вынесено решение, кто должен будет ответственен в наследовании маршала». Другими словами, оплата всех судебных издержек должна была лечь на плечи мадам Ней, как вдовы маршала, и никакие послабления в отношении ее не волновали королевское правительство, как не принимались никакие денежные и иные затруднения, которые она испытывала5.
Спустя полгода зять мадам Ней настойчиво просил у министра полиции разрешение на возможность вдовы маршала совершить путешествие по Италии, а также разрешение на постройку специального склепа на кладбище Пер Лашез, чтобы там поместить останки убиенного.
На вторые сутки после казни тело маршала Нея на заре и втайне было перевезено в семейный склеп. Две кареты, в которых находились супруга маршала, дети и их дядя, сопровождали катафалк. Несколько слуг следовали пешком.
На могиле убиенного маршала был положен только камень без какой бы то ни было надписи. Гамо просил разрешение установить памятник и сделать надпись, однако вместо этого получил услышал лишь в ответ: «Об этом не может быть и речи!» Пять месяцев спустя после этого категоричного отказа, Гамо повторил свою попытку. Он настойчиво просил поместить тело маршала и тело своего тестя, господина Огье, в один склеп. На этот раз разрешение было получено, однако в надписи и в памятнике было вновь отказано. Мотивируя свой отказ, кабинет министров написал префекту полиции, что «это анонимное погребение» помешало бы повториться многим скандальным сценам. Вряд ли подобные ответы говорили о том, что правительство заботилось, чтобы недоброжелатели не имели возможности выразить свои «кощунственные сожаления» над могилой маршала6.
По приказу министров работы на могиле Нея производились только ночью, поэтому именно ночью тело маршала было помещено в склеп вместе с телом Огье.
Паспорт, который так настойчиво просил господин Гамо для вдовы маршала, чтобы она отправилась путешествовать по Италии, был наконец получен. Префект полиции видел даже выгоду от того, чтобы «эта дама не находилась в Париже или его окрестностях».
Мадам Ней покинула столицу и отправилась на Аппенинский полуостров. 2 ноября 1816 года французский консул в Милане информировал министра иностранных дел, что «вдова Ней», проезжавшая через этот город, была очень сдержанной в своих речах. Она даже «сваливала любое свое несчастье на доверчивость своего мужа. Старший его сын, - добавляет консул, - подает надежды. Уверяют, что, говоря о своем отце только с сыновьем сожалением, он не пытается скрыть его преступления!»155.
По всей видимости, этот консул принимал свои личные мысли за мнения супруги маршала и ее сына. Время доказало, что эта благородная и преданная женщина, а также все дети сохранили ту память о своем прославленном супруге и отце, которую он заслужил. Они не прекратили требовать реабилитации Нея на протяжении 38 лет. Год спустя после этого торжественного события мадам Ней, которая поддерживала свою жизнь только этой надеждой, скончалась7.
Это повествование хочется закончить словами Рональда Делдерфилда, написавшего в свойственном ему стиле, что Ней пал «жертвой безжалостной судебной расправы со стороны людей, едва ли достойных чистить ему сапоги»156.


Пояснения


1. Казнь произошла в 9.20 утра.
2. Таким образом, в стан иноземцев попали помимо Веллингтона и Блюхера, что вполне справедливо, маршал Даву, генерал Гильемино, Биньон и другие полномочные представители, подписавшие Парижскую конвенцию от 3 июля, что не только не справедливо, но и оскорбительно
3. На слова герцога Ришелье генерал Мерме воскликнул: «Расформировать армию – это убийство!»
4. Рошмону были вручены 72 франка вместо 195, которые он затребовал.
5. Между тем, следует отметить тот факт, что мадам Ней не было приказано, как это было сделано в отношении вдовы Лабедуайера, растрелянного в августе месяце, выплатить в виде вознаграждения по три франка каждому солдату экзекуционного взвода.
6. Офицер 5-го гусарского полка 26 ноября 1816 года посетил могилу Нея, а также могилу Лабедуайера на кладбище Пер Лашез. Он поднял маленькую ветвь ели, упавшую на землю и выложил на камне одну букву «V» (Vengeance – месть).
7. Второй сын маршала, герцог Эльхингенский, в 1854 году получил под свою команду 5-й и 7-й кирасирские полки в Восточной армии. Узнав о смерти матери, он не выдержал этого удара и несколько часов спустя последовал за ней в мир иной.

 

По всем вопросам обращаться по адресу: [е-mаil] , Сергей Захаров.



Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru