|
1. Жизнь Патрика Гордона.
Объем и характер дневника.
Не все части дневника Гордона, как уже сказано, имеют вид поденных заметок. Некоторые части заключают в себе обширные записки о разных предметах в виде исторических очерков. Так, например, молодость Гордона до 1655 г. (I, 1-6 и III, 401-416) рассказана в виде краткой автобиографии. До приезда Гордона в Россию дневник прерывается несколько раз [148] для помещения рассказов о политических событиях. Там говорится о причинах разрыва между Швецией и Польшей в пятидесятых годах (I, 7 и след.), сообщаются договорные статьи перемирия между обеими державами в 1655 году (стр. 15 и след.), говорится об условиях капитуляции Кракова (стр. 30). Затем следуют описания военных и политических событий от взятия Кракова до битвы при Варшаве (стр. 40-68) и весьма обширный очерк действий шведской армии с 1656 по 1659 год (I, 70-124). Отдельно от которого рассказываются затем (I, 125 и след.) похождения самого Гордона в продолжение этого трехлетия. Далее встречаем очерки военных действий в Пруссии (I, 187 и след.), отношений между северными державами с 1660 до 1661 года (I, 299-304), известия об Англичанах в России (I, 365 и след.), о событиях в Украйне 1661-1663 гг. и проч. Местами дневник содержит в себе извлечения из деловых бумаг или разных черновых записок, прошений, счетов, писанных самим Гордоном. Так, например, сообщается записка, составленная Гордоном для князя Голицына в 1684 году о восточном вопросе (II, 5-11) записка его же о его жалобах и просьбах в 1685 году (II, 85 и след.). В других местах встречаются разные деловые бумаги по управлению полком, списки воскам, солдатам и офицерам, амуниции и разным военным снарядам, счета полковой казны и проч. Иногда документы сообщены целиком, например, свидетельство о службе Гордона при оставлении шведского войска (I, 150), такое же свидетельство при оставлении польской службы (I, 127), письмо Гордона к Ковентри (I, 401), письмо Якова II к царям Ивану и Петру в 1686 году (II, 150-151), письмо герцога Гордона к князю Голицыну (II, 151), письмо Миддельтона к Гордону (II, 165), записка о походе 1689 года (II, 249-250) и проч.
Издание дневника Гордона делится на части и главы. Первая часть относится к эпохе до вступления в русскую службу (I, 1-281), вторая обнимает время от 1661 до 1684 года (II, 281 до конца); третья – от 1685 до 1692 года (II, 1-392), четвертая – от 1693 до 1695 года (II, 398-647), пятая – от 1696 до 1698 года (III). Разделение на главы в первом томе обуславливается отдельными событиями в жизни Гордона (например, путешествие в Москву, приезд в Москву и поступление на службу и т. п.); во втором же и третьем томах при разделении на главы господствует чисто [149] хронологический принцип, то есть несколько лет составляют содержание главы.
Объем и подробность дневника весьма различны в различное время. Вообще же поденные записи становятся чем дальше, тем подробнее. По крайней мере, в издании дневник особенно обширен в девяностых годах, но и тут годы резко отличаются друг от друга: 1695 год обнимает не менее 146 страниц, тогда как 1692 год помещен на 30 страницах. Последние части дневника, благодаря большей подробности, заключают в себе особенно богатый материал для истории частной жизни Гордона, для истории хозяйственного и общественного быта. Особенно подробен дневник во время Чигиринского похода, что объясняется важной ролью, которую Гордон играл в этом событии. Чрезвычайно много данных и за время Азовских походов, в особенности первого.
Гордон писал свой дневник не для потомства, но для себя, с целью дать себе отчет в своих действиях. Может быть, он таким образом желал собрать автобиографический материал, которым могли бы пользоваться его дети и внуки. В особенном приложении к дневнику он, впрочем, точнее определяет свои взгляды и намерения при ведении дневника. Вот эта заметка, сообщенная г. Поссельтом во введении к первому тому издания (I, VII): «Мне не безызвестно, - пишет Гордон, - что вообще считается делом трудным написать история своей собственной жизни или представить рассказ о тех событиях, в которых участвовал сам автор. Таким же образом и художнику трудно написать свой собственный портрет. Так как я однако решился оставаться в пределах дневника, не подвергая какому-либо суждению события, не восхваляя и не порицая события моей жизни, так как я следую на этот счет правилу мудрого Катона, заметившего: nec te laudaris, nec te culpaveris ipse, я не думаю, чтоб это дело было особенно трудным. Оно тем менее представит затруднения, что я пишу не для публики и (на случай, что кто-либо захочет прочесть писанное мною) охотно предоставляю каждому судить по своему усмотрению о том, что происходило со мною. О государственных делах я упоминал лишь настолько, насколько дошло до моего сведения; о слухах я говорил как о слухах, о фактах – как о фактах. Некоторые военные события (о государственных делах, лежавших вне моей сферы, я говорю редко) я рассказал в связи; некоторые из них состоят в связи с моею жизнью; эти рассказы [150] не полны, так как для того недоставало архивного материала; зато я большей частью был свидетелем-очевидцем тех событий, о которых я писал. Одним словом, я не могу представить лучшего и более основательного повода к составлению этого труда, как именно мое собственное удовольствие. Одобрения других лиц я не ищу, зная очень хорошо, что недаром считается делом невозможным удовлетворить всех». Из этих слов видно, что Гордон не рассчитывал на многих читателей для своего труда. а также и то, что он не хранил его в тайне.
Гордон писал, как мы знаем, много и охотно. Переписка с разными лицами занимала его постоянно. Дома и во время путешествий и походов он постоянно вел корреспонденцию и продолжал свой дневник. Довольно сложные денежные и коммерческие операции требовали ежедневных заметок в дневнике, служившем также его приходорасходной книгой. Гордон, как мы видели, был отличным хозяином. Любя порядок во всех отношениях, он постоянно был занят содержанием в точности разных текущих счетов, которые имел с разными лицами. Громадное число писем, отправляемых и получаемых Гордоном, также требовало отчетливых заметок. Весьма часто в дневник вносилось извлечение из этих писем. Одним словом, дневник служил Гордону памятной книжкой во всех отношениях.
Можно удивляться тому, что Гордон, столь много странствовавший и столь часто хворавший серьезно, был в состоянии правильно и постоянно вести свой дневник. Нужно думать, что в дни болезней он записывал по памяти события нескольких дней. Так, например, в мае 1693 года он был сильно болен несколько дней сряду, но, тем не менее, дневник именно за эти дни не представляет никаких пробелов (II, 406). Также регулярно дневник продолжался во время осад и других опасных военных действий, требовавших сосредоточенного внимания Гордона. Как ни занят был Гордон во время осады Чигирина, он все-таки делал заметки о разных приключениях этих недель. Гордон во все это время был завален работой и несколько раз был ранен; на нем лежала самая тяжелая ответственность. Но как главнокомандующий в Чигирине, он, вероятно, считал своей обязанностью собирать разные данные о ходе работ, о всех частностях наступательных движений неприятеля, о числе брошенных в крепость ядер, об убитых, раненных. Если Гордону после осады [151] пришлось представлять правительству донесение об этом деле, то дневник его заключал в себе богатый материал для такого отчета.
Впрочем, заметно, что иногда Гордон вносил под известные числа дневника те или другие события гораздо позже того, как они произошли. Так 2-го февраля 1667 года умер Любомирский. Гордон в это время находился в Англии и готовился к возвращению в Россию. В дневнике его между 1-м и 4-м февраля среди разных фактов, относящихся к пребыванию его в Англии, записано о последовавшей 2-го февраля кончине Любомирского. очевидно, Гордон в тот день не мог знать об этом событии и поэтому не мог сделать заметки о нем в дневнике. Мы узнаем даже, когда именно Гордон узнал об этом: 12-го марта 1667 года, во время пребывания его в Гамбурге, в дневнике сказано: «Гордон узнал чрез письма и газеты о кончине Карла II и пр.» (II, 61, 79).
Те части дневника Гордона, которые действительно имеют форму поденной записки, заключают в себе почти исключительно факты без размышлений и суждений. Чувства Гордона, его субъективный взгляд, его личное отношение к описываемым событиям большей частью остаются тут на заднем плане. О душевном настроении, о внутренней жизни автора дневника говорится очень редко. К таким исключениям должно отнести молитвы, внесенные именно в дни рождения Гордона, и обыкновенно 31-го декабря, и далее заметки вроде следующих: 31-го марта 1692 года (в день рождения Гордона): «этот год был для меня весьма злосчастным» (в этом году умерли оба его зятя); или 10-го октября 1696 года: «годовщина кончины моей первой жены – дорогой, любимой». Таких заметок, впрочем, весьма мало. Даже в случаях опасных болезней или кончины того или другого из ближайших родственников Гордона в дневнике его не замечается проявлений душевного потрясения или волнения. Вообще дневник может быть назван скорее холодным протоколом внешних фактов, чем фотографическим изображением внутренней, нравственной и умственной жизни Гордона.
|
