|
III. Старинные обычаи
Рыцарская жизнь Казаков1.
[92]
В первом периоде исторического существования казачества вольного, бесстрашного, до восшествия на престол Царя Алексея Михайловича, Донцы вели жизнь рыцарскую, полудикую, почти кочевую; земледелия они не знали, хозяйством не занимались, питались рыбою и дичиною; все наслаждение полагали в войне, набегах и грабеже; и, действуя подобно партизанам, всю жизнь проводили под открытым небом на биваках.
По правому берегу Дона, от устья реки Аксая до границ нынешней Воронежской Губернии, в глуши лесов, между болот были рассеяны небольшие Казачьи городки. Они состояли из шалашей и землянок, наскоро построенных; их обносили плетнем, обвешанным дерном с присыпным [93] валом. Такие укрепления были достаточны для отражения нападений небольших конных отрядов. Казаки не заботились о красоте и удобности землянок своих, дабы, как говаривали их прадеды, не играл на них глаз вражеский, и при нашествии сильного врага оставляли их без сожаления. «Пускай,– говорили они,– бусурманы жгут городки наши, мы в неделю выстроим новые; и скорее они устанут жечь, чем мы возобновлять их».
С весны некоторая часть Казаков из всех городков собиралась в Раздорах, а потом в Черкасске. Во все лето до глубокой осени располагались они близ города станом и составляли так называемое главное войско. Отсюда, по общему совету, отправлялись во все стороны небольшие отряды для поисков. В сем воинском стане наблюдалась самая строгая воинская осторожность; двойная цепь пикетов и дальних конных разъездов охраняли войско, которое всегда было готово как для нападения, так и для отражения. Местное положение Черкасска, затопляемого вешнею водою и впоследствии обнесенного земляным валом, вооруженным пушками, представляло непреодолимый оплот от покушений неприятельской конницы, не имевшей артиллерии.
В сем главном войске кипела вечная деятельность: при первой вести о вторжении неприятеля в пределы Донской земли или в Украйну [94] Войсковой или Походный Атамань с несколькими сотнями отважных наездников немедленно устремлялся в тыл врагу, сторожил его на перевозах, при бродах или, скрываясь в скрытых крепких местах, на возвратном его пути внезапным натиском отбивал у него добычу и пленников. Вместе с выступлением главного войска несколько отрядов от 50 до 200 человек вихрем неслись в Тавриду, к Ногаям, или под Азов. Украдкою, целиком чрез степь, направляясь по звездам и по солнцу, всегда почти ночью или во время бури и сурового ненастья нападали они врасплох на своих противников. Пользуясь их смятением, Казаки быстро протекали Улусы мусульманские, громили, жгли, грабили все, что попадалось им под руку, и прежде, нежели устрашенный враг мог опомниться и собраться для отражения, удалые молодцы, отмстив им сторицею, возвращались в войско с табунами коней и прелестными пленницами.
В проворстве, ловкости и во всех воинских хитростях, употребляемых при наездах, Казаки далеко превосходили столь же дерзких, храбрых и неутомимых своих соперников. Вообще в этих поисках, как говорится, Казак шел в траве с травою ровен: высокий ковыль, кустарник, овраг, забор – все способствовало всаднику невидимке. Воины и кони умели всем пользоваться. Переправу чрез широкие реки переняли [95] они от Азиатцев: для сего клали седло и вьюк на несколько пуков камыша, плотно связанного (что называлось салою), привязывали его веревкою к шее или к хвосту лошади, сам же Казак, держась за узду, пускался с конем вплавь. Вожаки, следовавшие впереди, умели отличать на траве след неприятельской конницы, так что по Сакме2 узнавали, во сколько лошадей прошел неприятель, куда пошел и когда именно прошел: сегодня, вчера или третьего дня.
Во время общей тревоги Казаки собирались из 5-ти и 6-ти городков в один, укреплялись и отсиживались в нем. Где бы неприятель ни появился, везде находил сопротивление; посыльные скакали во все стороны и давали знать об опасности. Станичные Есаулы, схватив знамя, во весь дух неслись по улицам, сзывая Атаманов-молодцов на бой. Вестовая пушка или колокол подавали знак к тревоге. Старики и жены немедленно перегоняли стада и табуны на острова или скрывали их позади болот в камышах; лодки приковывали к берегу цепями или затопляли; все прочее имущество закапывали в ямы или погреба, по займищам3 устраиваемые. [96]
Таким образом, Казаки, ведя жизнь удалую (чтобы не сказать более), почитали неприятелем всякого, у кого можно было отнять зипун, от чего и сами назывались зипунниками. Азовцы, самые неугомонные враги, были им всех несноснее. Разделенные 50 верстами пустого пространства, они сталкивались с ними на каждом шагу. По нескольку раз в год заключали между собою мир и столько же раз оный разрывали. Впрочем, мирно не могли они долго жить и потому, что в войне заключался источник их довольства и богатства. Иногда, по настояниям Русских Государей (и то редко), они сносили месяц или более наглости Азовцев, но считали это важным пожертвованием и всегда старались поставить на видь Государю: «что для него терпят мир с Азовцами, что он взял за себя всю волю их на воде и на суше; а у них-то и лучший зипун был, чтобы по вся дни под Азов и на море ходить; и что, содержа долговременный мир, они оста-нутся босы и голодны». С обеих сторон не дорожили дружбою, не уважали договоров, и нередко случалось, что перемирие прерывалось в тот самой день, когда было заключено; ибо войну предпочитали миру и потому еще, что во время мира должны были соблюдать точно те же осторожности, как и во время войны. Только опасаясь опалы или какой другой грозы от Царей, Казаки принужденно заключали мир. Они почитали бесчестием просить мира, говоря: «мы даем мир, а просить его нам непригоже». [97]
Всякий мирный договор был сопровождаем известными обрядами и утверждался присягою лучших Атаманов, а со стороны Азовцев шертованием Князя (Бея) и старейшин города. Тогда войско разменивало заложников, угощало мировщиков и доверенных и, одарив их запасом, вином и медом, отпускало обратно. Из Азова же, по повелениям Султана, при заключении общего мира с Россиею, отпускали войску известное число котлов, соли, сетей и тысячу злотых. В мирное время обе стороны соблюдали только наружные признаки дружбы, торговали, езжали в гости; но Казаки старались пользоваться малейшим поводом к ссоре, и часто драка пьяного Казака с Азовцем возрождала войну. Как одною только войною они могли кормиться, то посему оскорбление товарища принимали бесчестием целому народу. Например, Азовцы, поймав на промысле Казака, остригали ему усы и бороду, и война начиналась не-медленно. Войсковой Атаман возвращал размирную, снова по приказанию Царя ссылался; снова мирились, пленных на обе стороны возвращали и несколько дней спустя снова тем же начинали. Размирными чествовали одних только Азовцев, с прочими бусурманами не было мира; их били по всяк день. Размирные обыкновенно оканчивались следующим выражением: «Ныне все великое Донское Войско приговорили с вами мир нарушить; вы бойтесь нас, а мы вас станет остерегаться. А се письмо и печать Войсковая». [98]
Несмотря на беспрерывную почти войну и неукротимую ненависть, Донцы умели приобретать доброжелателей в самом Азове, которые за ласковое угощение, подкрепляемое деньгами и подарками, сообщали им все вести о предприятиях и замыслах Турков и Татар. Людей сих не бесчестили укорительным наименованием шпионов или переметчиков, а называли добрыми приятелями, прикормленными людьми. Напротив, Азовским Туркам редко удавалось узнать, что делается и думается в Черкасске; если же и удавалось что-либо разведывать, то не иначе, как чрез тех же прикормленных людей и немногих перебежчиков и Охриян (отступников). Для вящей осторожности Казаки тщательно старались скрывать настоящее положение и топографию своей страны. По сей-то причине Турецких и Крымских Послов, провозя Доном в Москву и обратно в Азов, не выпускали из Чердаков, так назывались каюты, какие они строили на стругах своих для знаменитых особ. Вообще, Казаки старинных времен жили, насторожив уши, жили с умом, и недаром похвалялись они, говоря: зипуны-то на нас серые, да умы бархатные.
Заключим статью сию достойным примечания для рыцарских времен обычаем. Для стад своих и табунов Донцы готовили на зиму сено, которое всегда оставалось в лугах, ибо в городке было тесно и опасно от огня. Дабы оно [99] уцелело при набегах неприятельских, Казаки со всеми соседами установили правило, чтобы сена ни в каком случае не жечь: разоряй и сожигай городки, бей людей, делай все возможный варварства,– но сена не трогай.
Сбор вольницы в поход.
Необходимость жить и кормиться одною добычею не позволяла Казакам различать, позволительно или нет ходить для грабежа в пределы собственного своего отечества; иногда и чувство самохранения принуждало их к сему. Нужда, как говорится, закон переменяет, и не должно удивляться, что даже в строгое правление Петра Великого, который все между ними устроил и направил к лучшему, Казаки осмеливались еще разбойничать на Волге и в смежных с ними Российских областях4.
Казак, задумав погулять или, как они говорили, поохотиться, ни у кого не спрашивал на то позволения, и никто из начальствующих не запрещал ему того: обыкновенно выходил он в своей станице на сборное место к Станичной избе и, кидая вверх шапку, громко восклицал: «Атаманы-молодцы, послушайте!.. на Синё море, на Черное поохотиться; на Куму иль на Кубань реку за ясырьми (пленными); на Волгу-матушку [100] рыбки половить; иль под Астрахань, на Низовье за добычью, иль в Сибирь пушистих зверей пострелять5.» Желающие в знак согласия также бросали шапки вверх и клали в шапку глашатая деньги. По собрании потребного числа охотников, глашатай, называемый также вожаком, шел с ними в кабак, а впоследствии времени, когда на Донской земле построены были Церкви, в Голубец (так назывались беседки, строимые на кладбищах), где, досыта напившись, выбирали между собою Походного Атамана, определяли, куда идти, и назначали день отправления в поход. Люди богатые и чиновные, Станичные Атаманы, Есаулы и простые Казаки на свой счет строили лодки, снабжали бедных конями, оружием, запасом и одеждою, с условием получить по возвращении их половину из следующей им добычи. Во время похода наблюдалась самая строгая подчиненность: Походный Атаман имел власть лишить живота всякого из избравших его; но по возвращении домой послушание кончалось, Казаки без различия чинов расходились опять равными. Уважались только старшины, составлявшие совет и Управу Донского Войска. Сии почитались между ними людьми знатными, выборными, которые после времен [101] Петра Великого составили первое звено Донских Аристократов; и кто удостаивался звания Войскового старшины, тот уже переселялся в Черкасск со всем своим семейством.
Охотники.
Охотниками, иначе отвагами, на Дону назывались удалые наездники. Охотиться – разумелось у Казаков двояким образом: «за неприятелями и за зверьми». К числу знаменитых охотников первого рода принадлежат: Ермак Тимофеевич, в семь звании ратовавший на Волге, который покорением Сибири изгладил первое свое титло и соделался уже героем, нашим Кортесом, нашим Пизарром, более сих именитых Испанцев и достойнейшим образом стяжавшим славу и вечную память в нашей Истории и Церкви. В сем же смысле Стенька Разинь, Прокофьев, Пугачев и многие другие, менее известные, именовались также охотниками: соб-ственно ворами и разбойниками назывались только те, которые дерзнули бы охотиться против собратий своих или осмелились бы промышлять в Российских областях, когда Войсковое Правительство то им строго воспретило и имело возможность воздержать их от того. Казаки охотились более малыми отрядами, от 5 до 50 человек, пешие и конные, часто попарно и в одиночку; и в столь малом числе отбивали у [102] бусурман, с коими вели вечную, непримиримую войну, табуны, скот и брали ясырей, жен и детей, и все что попадалось под руку. Даже до времен Войскового Атамана Степана Даниловича Ефремова (1753 год) добывались Казаки без помехи, но с сего времени охота у них поуменьшилась, a ныне и вовсе прекратилась.
В числе последних знаменитых охотников почитался Иван Матвеевич Краснощеков, наведший страх и ужас по Кубани. Черкесы прозвали его Аксак6. Чтобы показать, какого рода удальством отличались сии рыцари-добыватели, я расскажу здесь случившееся с Краснощековым происшествие. В лесах Кубанских встретился он с Горским Джигитом (наездником), по прозванию Овчаром, также вышедшим поохотиться. Богатыри знали друг друга по молве общей; желали встретиться и встретились. Краснощеков узнал друга по осанке молодецкой, начал стеречься, чтобы не спустить с руки ясного сокола. Близ берега реки, над обрывом, у опушки леса, облокотясь и положа буйную голову на левую руку, распростершись ниц, лежал Овчар перед огоньком. Казалось, он не слышал свиста бури и, греясь, не чувствовал холода и ненастья. Горской рыцарь был не новичок в своем ремесле, почуял зверя издали, а с места не тронулся; смотрит будто на [103] огонек, а вкось видит, и не торопится, выжидая, чтобы даром винтовки своей не марать. Краснощекову предстояло дело трудное, опасное; у него ружье было короткое, а у врага било далеко, но как податься назад было бы стыдно и удалому не под нрав, то он подумал, огляделся, смекнул делом; – пригнулся и пополз густою травою, тишком и молчком. Приближась на свой выстрел, Донской Витязь, приникнув к земле, едва успел выставить в стороне на подсошке свою шапочку трухменку, как пуля свистнула и пронзила ее насквозь. Тогда наш Аксак встал, подошел к Овчару и в припор ружья7 убил его наповал. Оружие и резвый аргамак8 доставили Краснощекову за смелый подвиг добрую добычу.
Подобные подвиги назывались Донцами забавою, любимым упражнением. Самые разбои их в Российских пределах, и особенно по Волге, имели в себе нечто особенное, хотя буйное и непохвальное, но характерное; так например: в 1660 году разбойничий Атаман Васька Прокофьев, прибыв с шайкою своею на один Астраханский учуг9 и найдя его пустым, писал к владельцу оного: «Были мы, Атаманы-молодцы, на твоем учуге и не нашли в нем [104] ничего; приказываем: вышли туда 50 ведр вина, 10 пуд меду, 50 мешков пшеничной муки, да земли и опоки, что серебро льют. Если ослу-шаешься, атаманы-молодцы выжгут твои учуги; а буде сверх чаяния станешь жаловаться воеводе, то не пеняй на нас».
Знаменитые, отважные подвиги обыкновенно награждались песнею. Богатырские песни о подвигах Ермака, Краснощекова и многих других по сию пору поются Казаками напевом старинным заунывным, с умилением и восторгом неописанным. Вот чем награждались заслуги храбрых витязей! Сия почесть, воздаваемая общим мнением, почиталась, как и справедливо, превыше всяких наград, удовлетворяла самому алчному славолюбию и поддерживала рыцарский дух в народе. Каждый Казак, без различия звания, мог заслужить ее единою личною храбростью и удальством.
Из числа славных охотников Маныцкие Казаки: Мингал, Козин, Хопряшкины и Богаевцы были последними, отличавшимися отвагою и удальством. Мингал более других сделался известным и славился в песнях. Роспись знаменитых наездников, прославившихся во время Атаманства Алексея Ивановича Иловайского, около 1776 года, оканчивается двумя братьями: Инжиром и Федором Гомоновыми, из коих последний был жив еще в 1824 году. [105]
Поиски на море.
Морские предприятия, хотя более других опасные, предпочитались иным как наиболее прибыточные. Достойно удивления то, что самые отважные поиски совершались на судах самого плохого устройства. Из жалованных грамот Царей видно, что Донскому войску отпускались на строение лодок трубы, так назывались ветловые и липовые деревья, из которых сердцевина выколачивалась. Каждая труба распиливалась пополам, и составляла основание для двух лодок. К основанию или дну из середины прикреплялись ребра, а с концов выгнутые кокоры, которые снаружи до надлежащей высоты обивались досками. По какому размеру строились Донские лодки, о том Вице-Адмирал Крюйс, служивший Петру Великому, оставил довольно подробное описание. Суда сии, говорить Крюйс, строятся без палуб и походят на Неаполитанские Скампавиа или Испанские Баркелунге. Корма и нос у них острые; длиною они от 50 до 70 и более футов, а шириною от 18 до 20 футов. Донцы, как и Запорожцы, по описанию Боплана10, обводят лодки свои пуками [106] тростника, которые служат им грудною за-щитою против ружейной пальбы, и вместе для того, что бы на волнении дать им большую остойчивость, т. е. меньшую шаткость. В хорошую погоду ставится небольшая мачта с подъемным на рее парусом, который подымается только при попутном ветре, при противном же и боковом – употребляются весла, которых на каждой лодке бывает от 16 до 40, а Казаков садится от 60 до 100 человек. Донские лодки, также как и Запорожские, имеют на корме и на носу по рулю или по загребному веслу; они легки на ходу и нагоняют не только Татарские, но и Турецкие суда. Прежде Донские лодки пушек не имели, но при Петре Великом стали вооружать их одним или двумя фальконетами; ибо по шаткости и слабому скреплению судов, они не могли бы снести более тяжелых пушек и сильной пальбы. Несколько бочонков с пресною водою и сухарями, просом, толчью из сухого хлеба и сухой рыбы, сушеным мясом, соленою рыбою и толокном составляли весь запас. Водки брать в поход не позволялось, ибо трезвость почиталась необходимостью при исполнении отважных предприятий. Казаки выходили на брань в ветхой одежде, [107] на оружии не было никаких украшений; полированные ружья нарочно смачивали рассолом, чтобы позаржавели: «на ясном железе играет глаз»,– говорили они. Словом, Казаки шли добывать зипун, имея самую бедную наружность, дабы сим лишить неприятеля надежды чем-нибудь он них поживиться.
Отплытие на поиски всегда сопровождалось некоторым благоговейным торжеством, возвращение праздновалось с шумною радостью. В первом случае весь народ стекался к часовне (до половины XVII столетия церквей еще не было); вместе с походным войском слушали обедню и молебен Чудотворцу Николаю, которого молили о покровительстве подвизавшихся на брани и, выйдя на площадь, пили прощальный ковш меду и вина. Потом провожали походное войско до судов, на берегу еще на прощание выпивали по ковшу и оставались тут до тех пор, пока веселые ратники, напевая дружным хором: «ты прости, ты прощай наш тихий Дон Иванович», терялись из виду. Тогда остальные, дабы, как они говорили, сгладить путь-дорожку своим походным собратам, доканчивали недопитое, желая отплывшим победы и добычи.
На столь утлых челнах, какими назвать можно Донские лодки, кое-как построенных, худо снабженных и еще хуже управляемых; без карты и компаса, едва по солнцу и звездам [108] умея показать четыре страны света, Казаки переплывали бурное Черное море, громили прибрежные селения, брали приступом крепости11; а военные корабли, вооруженные громом и молнией, с одним ружьем и саблею в руках брали абордажем и с великою добычею, состоявшею в драгоценных паволоках, камках, коврах, шелковых материях, в золотой и серебряной монете, возвращались в низкие свои землянки. Подвиги Казаков на море могли бы казаться несбыточными, если бы оные не были засвидетельствованы правдивою Историею: Сам Петр Великий на Азовском море12 Донскими лодками взял абордажем два линейных Турецких корабля. Каким образом Казаки на слабых своих челнах могли проходить мимо Азовской крепости, у стен которой всегда стояли галеры и другие военный суда, каким образом переходили они бом, во всю ширину реки тремя железными цепями укрепленный и с обеих сторон перекрестным картечным огнем защищаемый, – это и доселе может казаться неимоверным. Более, нежели дерзновенная отважность и мужество, потребны были для таковых отчаянных предприятий; и Казаки совершали их с одинаковым успехом. Обыкновенно, в самую темную ночь, при бурном попутном ветре, [109] тумане и проливном дожде, прокрадывались они мимо укреплений, перетаскивали лодки чрез бом между связями оного и мелководны-ми гирлами, где военные суда, глубже лодок в грузу сидящие, не могли их преследовать, выходили в море часто без потери. Иногда пред нападением, ночью, вниз по течению реки Казаки пускали бревна, кои, ударяя в бом, содержали в беспрестанной тревоге Турецкий гарнизон и нередко доводили его до того, что Турки пренебрегали сими плавнями, чем Донцы пользовались и часто проходили крепость без выстрела. Наконец, наскуча такими усилиями, они прорыли в 1772 г. между Каланчою и Мертвым Донцом свой Казачий ерик (канал), которым уже свободно выходили в море. Иногда же, поднявшись вверх по Донцу, перевозили они свои струшки13 сухим путем на Миус и сею речкою выплывали в море.
Азовский Паша, как скоро узнавал о появлении на море Донской флотилии, во все стороны и кругом моря посылал гонцов для предостережения жителей, которые заблаговременно с имуществом отходили на время от берегов в степь. Но Казаки, пользуясь попутным ветром, иногда упреждали гонцов, выходили на берег в скрытых местах, старались нападать врасплох и смелым, быстрым натиском брали приморские крепостцы и селения, подобно партизанам уклонялись от превосходных [110] сил, являлись там, где их не ожидали, хватали, что им попадалось под руки, добычу грузили на суда и поспешно скрывались или отплывали далее на новые поиски. Атаманы их всегда имели ту осторожность, что нападали там, где возможно приобресть добычу с меньшею потерею: если нет надежды на успех, то тем же путем, мимо Азова, возвращались на Дон в свои Юрты. Когда же случалось встретиться с многочисленным врагом, Казаки отступали к морскому берегу, входили в устье рек, где затопляли свои суда в камышах и рассыпались врознь. По миновании опасности, снова собирались к судам, выливали из них воду, приправляли весла и по-прежнему пускались в море.
В открытом море брали иные осторожности: если под ветром показывалось несколько военных кораблей, то, немедленно опустив парус и положа мачту, изо всей силы гребли против ветра, стараясь заблаговременно удалиться от них; и если по близости находился берег или мель, то уходили туда, не опасаясь нападения. Если же встречались с кораблем или галерою, не сильно пушками вооруженными, то, смотря по направлению ветра, обходили корабль таким образом, чтобы к вечеру солнце было позади лодок и прямо в глаза неприятелю. За час до захождения солнца приближались они к кораблю на расстояние трех или четырех верст; по наступлении же ночи подходили ближе, окружали [111] его и нежданные приставали к галере с боку, а к кораблю с кормы или носу; и брали их таким образом частью врасплох, но всегда превосходным числом людей. При таких встречах беспечность Турков и осторожность Казаков ручались за успех нападения, при первом взгляде кажущегося невозможным. Во время только совершенного безветрия, когда корабли стоят посреди моря подобно неподвижной громаде, Казаки нападали на них, не скрываясь, и покоряли их открытою силою. При умеренном ветре, когда нет большого волнения, купеческие безоружные суда брали они прямо абордажем, не принимая никаких особенных предосторожностей. Забрав деньги, не громоздкие товары, оружие, небольшие пушки и все то, чем удобнее нагрузить лодку, взятый корабль со всем экипажем пускали на дно, прорубая подводную его часть. Сие делали они потому, что кораблем на море править не умели, а провести его к Черкасску, мимо Азова, за мелководьем было не возможно.
При всех сказанных нападениях Казаки теряли много людей, ибо прежде, нежели они успевали пристать к кораблю и взойти на него, их поражали картечью и меткою, в таком близком расстоянии, ружейною стрельбою. Если же, по несчастью, примечаемы были с кораблей среди дня, при свежем ветре и на открытом море, вдали от берегов и мелей, когда лодки их [112] находились у неприятеля под ветром, тогда большая их часть погибала неминуемо. Военный корабль на всех парусах подобно орлу устремлялся тогда на них: одних на ходу давил своим носом и, не останавливаясь в быстром своем полете, с обоих бортов осыпал других ядрами и картечью и пускал их на дно, не щадя и сдававшихся. При такой злосчастной встрече, часто на море случающейся, лодки как стадо робких птиц рассеивались и старались по возможности удалиться от корабля, кому куда пригоднее. Число лодок и превосходное число людей не составляло тогда преимущества, и чем они теснее шли, тем более представляли кораблю верную цель и смерти верную добычу. Счастливым должен себя почесть тот, кто при такой беде оставался в живых, ибо Донская лодки плавали так близко одна от другой, что негде им было поворотиться.
Много лодок погибало от бурь, много и от малого искусства кормчего; но удальцы предавались опасностям с постоянным мужеством, или, лучше сказать, они не понимали опасностей по неведению полезному для них в сем случае. Те, которые спасались от разбития о скалы, и от недостатка воды и запасов, еще с большим трудом избегали от рук врагов своих, которые после всякой бури высылали в море военные корабли для нападения на Казаков. Таким образом, в сражениях с военными [113] судами теряли они много людей и редко возвращались из похода с потерею менее половины своих сподвижников. Но сии утраты не обезохочивали их от морских поисков: благоразумно уклоняясь от превосходной силы, в плавании держась вблизи берегов и принимая другие предосторожности, возвращались они домой, хотя с чувствительною потерею, но всегда почти со знатною добычею. Морской промысел долго почитался между ними прибыльнейшим; и многие от него обогатились.
На возвратном пути, с таким же затруднением прокравшись вверх по течению Дона мимо Азова, Казаки, в некотором расстоянии от Черкасска останавливались, поровну делили между собою добычу, что у них называлась Дуван дуванить. Одного ясыря (пленных) собиралось иногда на Дону тысяч до трех и более. Цена выкупа за Пашей доходила до 30 тысяч злотых, рядовых и простолюдинов выменивали на Русских пленников, многими сотнями приводимых из Украйны в Азов, для чего близ нижних юрт учрежден был окупной яр или разменное место. Жен знатных Мурз также отдавали на окуп, прочих же приветливым обхождением приохочивали к всегдашнему у себя жительству и обыкновенно, окрестив, женились на них. Иногда жены зажиточных Казаков брали их к себе в дом для хозяйства или в собеседницы. [114]
Если поиски Казакам удались, тогда встречали их с честью и особенным торжеством. Пока возвратившиеся из похода делили добычу, Походный Атаман извещал Войскового Атамана о своем приезде, и все ратники, находящиеся в Черкасске и составляющие так называемое главное войско, по приглашению Есаулов собирались у пристани. Победители, одетые в лучшие из добычных одежд, с распущенными знаменами и песнями подъезжая, приветствовали стоящих на берегу ружейными выстрелами, им отвечали с крепости пушечными. Суда останавливались против часовни, и, по отпетии благодарственного молебна, прибывшие воины смешивались с родны-ми и товарищами, их ожидавшими. Обряд сей, основанный на том религиозном понятии, что всякий успех дела должно приписывать воле Божией, и до сего времени постоянно наблюдается. Войско, возвращающееся из похода, обыкновенно идет прямо к церкви. После взаимных поздравлений возвратившиеся из похода показывали друзьям свою добычу, одаривали их и, тут же у пристани или на городской площади усевшись в кружки, пили вино и крепкий мед, и под шумок, за дружеским ковшом, хвалились своими подвигами, обыкновенно для красного словца в рассказе преувеличенными. [115]
Войсковой круг.
Войско Донское, по воле Царей имея свои права и преимущества, имело и особое правление. Собрание всех чинов войска и народа составляло так называемый Войсковой круг, права коего ограничивались внутренними только делами войска. Каждый Казак, без различия званий, имел на кругу голос. Все дела судные, пра-вительственные и военные решались по большинству голосов. До тех пор, пока Казаки, по снисхождению Царей, могли своевольничать, Войсковые Атаманы самоуправствовали и потворством и уклончивостью иногда злоупотребляли общественной доверенностью. Отписки в Посольский Приказ и все бумажные дела справлял Войсковой Дьяк. Законов писанных не было: Рыцари-Казаки все решали по своей воле, применяя ее к старым обычаям и примерам. До начала XVIII столетия Войсковые Атаманы избирались ежегодно, и любимые, умевшие угождать, оставались в должности до тех пор, пока правление их нравилось Казакам. Нередко за неудачный поход или по причине какой-либо домашней смуты Казаки сменяли и иногда казнили смертью своих Атаманов. По смене обращались они в прежнее состояние и в свою очередь отправляли службу рядового Казака.
Вот каким образом народ предприимчивый и отважный обдумывал свои дела: коль скоро [116] получится Царская Грамота или Указ, или случится какое-нибудь общее войсковое дело, то все Казаки, по повестке или сполоху, сбирались на площадь к войсковой избе. Когда соберется довольно много народа, Войсковой Атаман, окруженный людьми начальными и бывалыми, предшествуемый Есаулами и предносимый войсковыми регалиями, сам с булавою в руках – знаком своей власти – выходил из избы и становился посреди собрания. Есаулы, положив жезлы свои и шапки на землю, читали молитву, кланялись сперва Атаману, а потом на все стороны Казакам. После сего брали они жезлы и шапки, подходили к Атаману и, приняв от него приказание, возглашали: Помолчите, Атаманы-молодцы и все великое Донское войско! За сим Есаулы объясняли дело словесно и наконец вопрошали: Любо ли вам Атаманы, молодцы? Тогда со всех сторон Казаки кричали: любо или не любо. В последнем случае Атаман сам объяснял дело, толковал пользу его, склонял к своему мнению; но убеждений его редко слушали, и воля народа исполнялась. В разномыслии невозможно было согласить Казаков к решению прямо и очевидно полезному; в таком случае прибегали под руку Царя, и Его воля исполнялась беспрекословно. Приговоры круга исполнял Войсковой Есаул, который, придя к осужденному, объявлял ему, что войско требует его головы, руки или ока, и казнь совершалась немедленно. Войсковых Есаулов было два: они [117] заведовали войсковыми доходами, полициею, казнями и стражею города. Есаулы почитались прежде знатными на Дону чиновниками; ныне они имеют титло без власти и службу без дела.
При сборе всего войска в поход по Царскому повелению, или когда Казаки сами задумывали достать Зипун и выместить бусурманам обиду, то во времена рыцарские, когда вольные промыслы производились без позволения высшего правитель-ства, Войсковой Атаман предлагал дело походное всему Казачеству обсуживать со всего Казацкого ума в Войсковом кругу, бывшем до 1775 года главным их Судилищем и Управою. В собрание круга не допускались молодые Казаки и вообще все вновь прибылые. При таких сборах, особенно при ожидаемом нападении врагов, из Войска рассылались грамотки (приказ) вверх по Дону, по всем городкам, чтобы схо-дились Казаки в Черкасском для ратного дела. По сборе достаточного числа Казаков, Войсковой Атаман сбирал их на Круг, где избирали они себе Походных Атаманов, предпочитая ум и знания, определяли число походных воинов и назначали день для выхода; потом, разделившись на отряды и заготовивши харчи, помолившись выступали в поход. Пред выступлением Казаки весело гуляли и пропивали или проигрывали в зерна все, что имели, в надежде будущих благ. При сборе в поход начальные люди всемерно старались скрывать свои намерения; для сего в [118] Кругу назначалось просто: идти на море, идти в поход. Скрытность была нужна, ибо Азовцы употребляли все хитрости, чтобы узнать, что делается на Дону.
Избрание Войсковых Атаманов и других начальных людей было всегда шумно и редко обходилось без драки. Тут всякой хотел поставить на своем, и надобно было большое уменье и гибкость нрава, чтобы большую часть голосов согласить в свою пользу. Сменяемый Атаман, сняв шапку, кланялся Казакам на все четыре стороны и потом смиренно клал булаву на стол, поставленный посреди круга. Вновь избранный Атамань, приняв Булаву из рук Есаула, также кланялся, благодарил за честь и клялся Атаманам-Казакам не щадить жизни для отечества и радеть об общем благе.
Люди порочные, осужденные или чем-либо наказанные, к общему на круге совету не допускались: им прощали вины с условием, заслужить ее кровью при каком-нибудь отважном предприятии. Сии преступники назывались пенными, они по приговору круга лишались права гражданства: их всякий мог бить и грабить, и суда им в войске не было.
По смерти Петра Великого, при постепенном ходе просвещения, права Круга не могли быть терпимы; они от времени уже устарели, обстоятельства переменились так, что в 1738 году Войсковой Атамань быль уже назначен [119] без выбора Казаков, по Высочайшему повелению, чем права круга были только ограничены; но премудрая Императрица Екатерина II, учреждением Войсковой Канцелярии (1775 года) уничтожив их вече, приуготовила преобразование, а Император Павел I (1798 г.) сравнением Войсковых чинов с армейскими на вечные времена утвердил спокойствие сего края. Такими постепенными изменениями права Круга и равенство Казаков, столь долго злоупотребляемые, неприметно и без потрясения исчезли навсегда. Ныне Войсковой Круг, не имея никакой власти, собирается только по случаю торжеств и церковных праздников; Полковой Круг занимается полковыми делами; a Станичные Круги заведуют своими хозяйственными делами.
Из регалий, ныне в Войсковой Канцелярии хранимых, достойны замечания: Бунчук Белой, знамя, богато украшенное; его носят пред Войсковым Атаманом, когда он сам бывает с войском в походе. Булава и пернач как знаки власти вручались Войсковым Атаманам при избрании их. Бобылев хвост, то же, что Турецкий санджак. Бобылем называли коня, чисто белого. Бобылев хвост состоит из древка, у коего вместо набалдашника золотой шар, наверху украшенный двуглавым орлом; белый конский хвост выходил из шара. Сей знак в Войсковом кругу, означал волю. [120]
Будара.
В 1618 году Царь Михаил Феодорович в награду за службу Казаков и для вящего поощрения их к большему усердию положил ежегодно отпускать из Московской казны Войску Донскому 7,000 четвертей муки, 500 ведер вина, 230 пуд пороха, 150 пуд свинца и 17,142 рубля денежного жалованья; да на Будары (перевозные суда) 1,169 рублей 60 копеек. С сего времени отряд, составленный из лучших по службе Казаков, под предводительством избранного на сей случай Атамана, называемого Атаманом зимовой станицы, с одним Войсковым Старшиною как некое посольство отправлялся в Москву, где, равно как и на пути, содержалось на казенном иждивении. По прибытии в Москву, в назначенный день принимали Донцов с особенными почестями и обрядами: Дьяк или Боярин, выступив вперед и низко поклонившись Царю, говорил: «Вам, Великому Государю, Вашему Царскому Величеству, Донские Казаки, станичный Атаман (такой-то) с товарищи челом бьют». Засим, обратясь к Казакам, продолжал: Великий Государь Его Царское Величество жалует тебя, Атамана, с товарищи к своей Государской руке». По совершении сего обряда, представляющий возглашал: «Великий Государь Его Царское Величество жалует тебя Атамана и Казаков и все великое войско Донское, велел спросить о здоровье и службу вашу милостиво похваляет». [121] После представления вся станица была угощаема во дворце Царским столом с удовольством и подчивана романеею. При отпуске, Государь обыкновенно жаловал Атаману и Есаулу саблю со своим портретом и Государственным гербом, золотою насечкою на полосе изображенным. Иногда же дарили им серебряный позлащенный ковш, на ручке коего, также насечкою, изображался портрет, на дне герб, а снаружи вокруг вычеканивалась надпись, за какую службу дан, год, месяц и число. Казаков награждали сукнами и камками. Сверх того Атаман получал денежного жалованья 143 руб. 50 коп., Есаул 71 рубль; каждому Казаку по 48 руб. 66 коп., да на подводы Атаману на три лошади, Есаулу на две и двум Казакам на одну, считая на 10 верст на одну лошадь по алтыну. Таким образом, каждая станица, удостоенная чести узреть светлые Царские очи, обласканная и щедро одаренная, радостно возвращалась на Дон. Такою политикою Цари достигали цели, располагали войском по воле своей, и всегда имели на Дону преданных и благодарных им людей.
Жалованье Царское отправлялось из Москвы обозом, в Воронеже нагружалось на Будары и сплавлялось вниз по Дону до главного города. В каждой станице наличные чиновники и Казаки встречали Будару, которая называлась также казною, со стрельбою, потом молебствовали о здравии Государя и благосостоянии Войска Донского; в заключение станичные старики в [122] чердаке (так называлась комнатка посреди барки, из лубьев сплоченная) из пожалованного Походному Атаману ковша пили за здравие Монарха и за все Великое Донское Войско. От станицы до станицы провожали Будару вооруженные Казаки, которые в торжественном порядке со стрельбою и песнями следовали за нею берегом.
По прибытии Будары к Черкасску, встречали ее пушечною пальбою; потом Войсковой Атаман приказывал бить сполох. По сборе, Атаман, предшествуемый регалиями и знаменами, войску за службу жалованные, прибыв на площадь, приветствовал Круг сими словами: Государь за службу жалует войско «рекою столбовою тихим Доном со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями; и милостиво прислал Свое Царское годовое жалованье». За сим Атаман, предносимый регалиями и с булавою в руках, в сопровождении круга шествовал в собор, где отслужив за здравие Государя и Войска молебен, приглашал начальных людей к себе на пир. На другой день гуляли в чердак у Атамана Зимовой станицы и из пожалованного ему ковша в круговую пили Царскую сивушку при громе пушечных выстрелов. Старики и Казаки, бывшие на сборе, угощались на Войсковое иждивение. К пожалованному Царем Михаилом Феодоровичем денежному и хлебному жалованью в 1779 году Императрица Екатерина II пожаловала в прибавок к прежнему еще 3,000 руб. и 3,000 четвертей хлеба. [123] С 1809 года, по представлению бывшего Наказного Атамана, вместо хлеба отпускается деньгами всего с годовым жалованьем 111,311 рублей 60 копеек; и праздник Будары с того времени более не существует.
Обычаи Донцов первого периода.
В рыцарские времена (до 1680 г.) большая часть Казаков вели безбрачную жизнь, так что в ином городке не было более одного или двух женатых. Казаки опасались знакомить сердце с прелестью любви, и юноша, побежденный нежною страстью, в кругу своих товарищей преследуем был колкими насмешками. Но к концу первого периода, когда умножением народонаселения личная безопасность была довольно обеспечена, тогда Казаки охотно выбирали себе жен из прелестнейших пленниц. Вообще семейная жизнь так нравилась Казакам, что детей у женатого нянчили все его станичники; за всем тем немногие венчались по уставу Церкви, все прочие ограничивались одним объявлением пред народом об избранной ими жене. Для сего жених и невеста приходили вместе в собрание народа на площадь или пред станичную избу. Помолясь Богу, кланялись они на все стороны, и жених, назвав невесту по имени, говорил: ты будь мне жена. Невеста, поклонившись ему в ноги, отвечала также, называя его по имени: а ты будь мне муж. [124] После сих слов целовали друг друга и принимали от всего собрания поздравление. Утвержденное таким образом супружество почиталось законным. Сей обряд в старину был всеобщий у Казаков, и даже те, кои впоследствии сочетавались по правилам Церкви, необходимо должны были предварительно его исполнить.
Сколь легко было, по обычаям Казаков, заключать супружество, столь же легко было и разорвать его. Отправляясь в дальний поход, или просто под предлогом, что жена ему не нравилась, Казаки обыкновенно бросали свои землянки, а жен продавали. Для сего выводили их на сбор и говорили: не люба! А кому она нравилась, продавали с торгу и часто уступали ее за харчи нужные в походе и притом в таком количестве, сколько можно навьючить на лошадь, не обременяя ее. Купивший отказанную жену, прикрывал ее полою своего кафтана и по прежнему обряду говорил пред народом: ты будь мне жена и проч. Прикрытие полою Казаки почитали весьма важным символом: оно значило снять с отказанной жены бесчестье раз-вода.
Власть мужа над женою была неограниченна – сия общая черта в народном духе долго препятствовала прелестному полу иметь влияние на общежитие и на смягчение нравов; долго женщины ограничивались кругом своей семьи и [125] немногими знакомствами с соседками. Они не участвовали в беседах мужчин, также вели жизнь праздную, разгульную; о доме и хозяйстве не думали; и, переходя из рук в руки, столь мало уважались, что какого бы звания ни были, должны были при встрече уступать дорогу всякому Казаку и кланяться каждому старику.
Не подумайте, однако ж, чтобы неуважение к необходимейшему для общежития таинству проистекало от неуважения к Вере; напротив, Казаки всегда были очень набожны. Отправляясь на промысел непозволительный, даже зазорный (просто, сидя под мостом, грабить по дороге проезжавших), они преусердно молились Угоднику Николаю и всех Святых призывали на помощь, обещая, в случае удачи, часть из добычи. Для сих приношений избрали они два монастыря: один Никольский, ниже Воронежа, в Борщеве; другой Рожественский Чернеев в Шацке. К обогащению сих своих монастырей Донцы ничего не жалели: для колоколов жертвовали отнятыми у неприятеля испорченными пушками; серебро же, золото, жемчуг и драгоценные каменья, блистая в ризницах и на иконостасе, свидетельствовали об усердной вере наших набожных рыцарей. В сих монастырях Казаки, потерявшие силу воевать, посвящались в монахи; увечные и раненые, как в инвалидном доме находили приют, покой и содержание. В сих же монастырях сохранялись [126] и частные пожитки, особенно дорогие вещи, которых они не оставляли в своих городках по причине частых набегов неприятельских.
В Черкасске всегда было большое стечение народа: кроме Казаков, собиравшихся в главное войско, торговые люди из Украинских городов, покрывали реку своими судами; Воевода с Царским жалованьем и Турецкие Послы с многочисленными их свитами; Астраханские и других Украинских городов посыльщики для узнавания на Дону вестей; Запорожцы, приезжавшие вместе с Казаками с морских поисков; наконец, Волжские, Терекские и Яикские Казаки, толпами приходившие на Дон для вольного промысла, разнообразили картину военного стана, которую представляло главное войско. В сих многочисленных собраниях Казаки являлись в одежде, уборах и в оружии, принадлежавших различным племенам: на них собственно своего ничего не было. Русские, Турецкие, Черкесские и Татарские одежды представляли смесь, пестроту иногда приятную, иногда странную. Один – в лазоревом настрафильном зипуне и с жемчужным ожерельем; другой – в бархатном полукафтанье и в лаптях; третий – в смуром Русском кафтанишке и в сапогах, золотом шитых, с булатною Черкесскою шашкою и богатым Турецким сайдаком (лук); на ином сверх одежды тафтяная рубашка, в руках Русская рогатина и вместо плаща узорчатый ковер; [127] у всех шелковые Персидские кушаки, Турецкие богатые ружья и булатные ножи с черенками рыбьего зуба. Наконец, в бархате и атласе, чтобы блеснуть пред приезжими, преспокойно садились они посреди грязной улицы...
Старые Донцы проводили время в беззаботной праздности и любили повеселиться в дружеских беседах. Накормить и напоить приезжего почиталось обязанностью: в серебряных чашах подавали вино и крепкий мед – других напитков не имели – и особенно уважали первое так, что для лучшей похвалы угощения Казаки говорят и теперь: «я у него был и вино пил».
Столь же весело проводили время и во всех других городках. Казаки обыкновенно всякий день собирались на площадь или к становой избе. Здесь, сидя в кружку, они вязали сети и тенета, слушали во время работ рассказ одного из пожилых своих собратий о молодецких его походах и, воспламеняясь славными подвигами товарищей, пели богатырские песни, начиная каждую припевом: Да вздунай най дуна-на вздунай Дунай. Жили они истинно по-братски: набьет ли кто дичины, наловить ли рыбы, отведывали ее все вместе, и хозяин ничего не оставлял себе в запас. На Дону сохранилось предание, будто в старину товарищества Казаков разделялись по сумам точно так, как ныне в походах по кашам (артелям). Человек [128] десять, двадцать или более товарищей имели общую суму, в которой хранили свой запас и все добычное; потому Казаки еще и ныне называют товарища и друга: односум. На майдане14 старики играли в шашки или в зернь; молодые же на площади – в кости и бабки. Посредством последней игры Казаки приобретали такую меткость, что, пуская из рук каменья, убивали птиц и зайцев.
Сия привольная и братская жизнь сильно привязывала Казаков к родине; они славили свой тихий Дон, называя его: кормилец родимый. В плену и на одре смертном Казак, прощаясь со всем, что имел драгоценного в жизни, всегда обращался к Дону: ты прости, мой тихий Дон Иванович! мне по тебе не ездити, дикаго зверя не стреливать, вкусной рыбы не лавливать.
Такая жизнь и наружное довольство соблазняли наших простолюдинов: целыми ватагами переходили они на Дон. Часто Русские торговцы, продав или променяв свои товары на избытки Казачьей добычи, хаживали с Казаками в поход и потом, полюбя и получив навык к Казачьему ремеслу, оставались жить на Дону.
Примечания
1. Все относящееся до Донского быта заимствую из сведений, доставленных мне Г. Кирсановым, из сочинения Г. Сухорукова, напечатанного в Русской Старине; из старинной книги: Описание Дона и канала, предполагаемого для соединения Волги с Доном, с картою, иждивением Его Царского Величества напечатанной в Амстердаме в 1703 году. Соч. Вице-Адмирала Крюйса; и отчасти из преданий еще свежих, близких к нам происшествий, рассказанных мне стариками.
2. Татарское слово, как многие другие, сделавшееся у Казаков техническим.
3. Займищем у Казаков называется прилегающий к реке луг, который вешнею водою покрывается.
4. См. ч. I, стр. 214 и 256.
5. Нравы на Дону ныне много изменились; охотников уже нет, но память обряда, употреблявшегося при сборе вольницы в поход, хранится в следующем обычае. По субботам мальчик верхом, имея веник под мышкою, торжественным шагом проезжая Станичною улицей, пронзительным гласом вопиет: Атаманы-молодцы, в баню! в баню!..
6. Аксак – значит хромый. Краснощеков от прострела ноги пулей хромал.
7. В припор ружья – в упор (буквально). – Ред.
8. Порода сего жеребца и доныне сохранена в табунах знатоков под названием Овчарской.
9. Перебойка чрез реку с ловушкам для ловления рыбы.
10. Запорожские лодки делались длиною в 60, шириною от 10 до 12, глубиною или высотою в 12 футов. Суда сии строились без палуб, их снаружи конопатили, высмаливали, для большей крепости обвязывали кругом, от кормы до носа, лычными, сплетенными с боярышником веревками; а для прикрытия от неприятельской стрельбы привязывали к обводной лычной веревке толстые камышовые снопы, крепко поперек стянутые. Нос и корма имели одинаковую форму, а потому, чтобы не терять напрасно времени при полном повороте назад, каждая лодка снабжалась двумя рулями. Такие лодки, вооруженные 4 или 6 фальконетами, имея по 10 и по 15 весел со стороны, ходили легче Турецких галер. 60 плотников отделывали лодку в две недели; на каждую из них садилось от 40 до 60 Казаков.
11. В 1616 году взяли город Синоп, что в Анатолии; в 1620 году разорили монастырь близ Царя-града; в 1630 году взяли в Крыму город Карасов, а в 1637 году – Азов, сильно укрепленный.
12. 1696 года 13 мая во время осады Азова.
13. Струг, стружки. – Ред.
14. Майдан по-турецки значит – площадь. Казаки усвоили это имя станичным или становым избам.
|
