Объяснение иносказательной картинки.
1809 года, при выставлении картин в Музеуме, помещено было иносказательное изображение злодеяния, преследуемого богиней Правосудия или Фемидой. Картина сия, замеченная Наполеоном, перенесена была в Угловую Палату. Думал ли тогда Наполеон, что, низринувшись с высоты престола, поруганного его злодеяниями, и он будет гоним правосудием и сослан на отдаленный морской утес, куда отплывет, сопутствуемый проклятиями народов, и где будет жить с одними угрызениями своей совести. Нет! нет нигде спокойствия для злодеев! [II]
Подражая той картине, вместо иносказательного злодеяния, здесь представлен бегущий Наполеон, озаряемый в бегстве своем ужасными свечами богинь Мщения и Правосудия. Ногами, обагренными кровью, попирает он жертвы, им умерщвленные. По одну сторону представлена стенающая Гишпания, прижимающая горестную длань к сердцу в изъявление скорби, нанесенной ей в лице любимых ее Государей. На правой стороне изображена пылающая Москва. На морском берегу распростерты тела Пишегрю и Английского Капитана Вригта. Вдали у стен темницы, где пролилась чистейшая кровь Бурбонов, лежит Принц Ангиенский. Мужественно представляет он грудь своим палачам. Повсюду и на [III] каждом шагу встречая памятники своих злодеяний, Наполеон стремится к кораблю. Он страшится смерти; он хочет жить; он мечтает, что пространством морей отдалится от памятников неистового своего властолюбия; но тщетно! воспоминания о своих злодеяниях понесет он и на край вселенной: они в его сердце!
Тайные злодеяния Наполеона Бонапарта.
Наполеон в Бриенском училище.
Злодеяния Наполеона Бонапарта начались почти с первыми летами его жизни. Воспитываясь в Бриенском училище, куда помещен он был предстательством маркиза Марбефа, Наполеон влюбился в одну девушку. За страсть свою к молодому извергу невинная жертва была им отравлена. Так начал свое поприще тот, который в поддержание хищнического своего владычества действовал ядом, расстреливанием [2] и пагубой народов. Один из товарищей на него донес. К несчастью Франции и человечества старание Маркиза Марбефа и недостаток утвердительных свидетельств спасли Наполеона от казни.
Осада города Тулона.
По взятии Тулона, Наполеон записался в шайку палачей Франции, называемых страшилищами. Известно, что Тулон находился некоторое время в руках Англичан. Упиваясь там кровью несчастных жертв, Наполеон вошел однажды в церковь, вбежал на амвон и произнес безбожную речь скопищу вооруженных республиканцев.
Приведем письмо его к членам конвента по случаю взятия Тулона. [3]
«Граждане, поверенные народа!
С поля славы, ступая по крови изменников, с восторгом возвещаю вам, что предписания ваши исполнены, и что Франция отомщена. Ни старость, ни юность, ни женщины, ни младенцы, ни что не было пощажено. Раненые отправлены на тот свет пушками республиканцев, мечом свободы и штыком равенства.
Кланяюсь и восхищаюсь делами поверенных народа, младшего Робеспьера, Фрерона и прочих.
Брут Банапарт,
Гражданин Голоколенец». [4]
3-е число республиканского месяца Вендимиера.
В сей ужасный день Наполеон стрелял в улицах Парижа картечью и потом же по несчастной толпе народа. в которой находились женщины и дети, и которые из любопытства взошли на ступени церкви Сент-Рошской в улице Сент-Онореской.
Наполеон в Италии.
Когда Наполеон женился на вдове Графа Богарня, любовницы Барассовой, Директория дала ему начальство в Италии, где во всей силе ознаменовались свирепство и кровожадность его.
Без всякого суда расстрелял он многих поверенных, бывших [5] при внутреннем управлении войска. В ведомостях того времени сильно порицали его поступки, особливо против Герцога Моденского, который, находясь в мире с Францией, принужден был заплатить тяжкую подать, чтобы не разграбили и не разорили его областей. Наполеон, живший во дворце Герцога, заграбил все золото.
Поход в Египет.
Директория, устрашенная наглостью Наполеона, дерзостью и награбленными им сокровищами, к удалению его выдумала поход в Египет. На берега Египта вывел он с собою все ужасы, поражающие человечество. Каждый шаг ознаменовывался злодейством. Взяв приступом город Яффу, он предал [6] мечу несколько отрядов Яффских войск; большая половина укрылась в мечети и умоляла о пощаде. Сжалившись над ними, Французы их выпустили. Наполеон строго укорял войско за человеколюбивый подвиг и решился расстрелять несколько тысяч пленных. Спустя три дня, велел он пленным Туркам идти на высоты Яффские, где насупротив их вытянулось отделение Французских войск. Турки, ничего не подозревая, также построились. Вдруг пушечный выстрел возвестил вероломство, убийство и смерть. Пули и картечи градом посыпались на несчастные и беззащитные жертвы. Между тем Наполеон издали смотрел в зрительную трубку и, приметив поднявшийся дым, радостно воскрикнул: [7] их нет! Генерал Клебер сильно выговаривал Наполеону за сие злодейство. С сего времени Наполеон воспылал мщением к Клеберу. Не умершие Турки от пуль и картечей доколоты были штыками, а некоторые томились несколько дней в лютых страданиях!
Вскоре после сего ужасного происшествия Наполеон, призвав одного из Французских врачей, сказал: «Больницы завалены ранеными и больными; к предупреждению заразы остается одно средство – истребление всех больных!» Человеколюбивый врач тщетно старался отклонить Наполеона от зверского его предприятия; с угрозами настаивал он на своем мнении. Выйдя из ставки изверга, великодушный врач произнес сии достопамятные [8] слова: не хочу быть убийцею; и если злодеяния делают великих людей, то благодарю Бога, что я не способен к злодействам!
Между тем, по наставлению Наполеона один Аптекарь в самую вкусную пищу подмешал опиум. Через несколько часов умерло 180 человек.
Получив письма из Парижа от своих сообщников, Наполеон бросил на жертву остатки своего войска в Египте и бесстыдно бежал во Францию. Генерал Клебер принял начальство, заключил Эльаришское условие, хотел отправиться во Францию и изобличить изверга. Мену известил о сем Наполеона, который подкупил убийц, поразивших великодушного Клебера. [9]
Восемнадцатое число Республиканского месяца Брюмера.
Убежав из Египта, Наполеон вознамерился ниспровергнуть Директорию и владычествовать самовластно. Нашлись сообщники. Наполеон восторжествовал. Барасс, его покровитель, был первой жертвой его самовластия. Услышав от Ботота, Барассова Секретаря, что он просит отставку и желает знать, как с ним поступят, Наполеон отвечал: «скажи ему, чтоб он не казался мне на глаза; я с ним управлюсь».
Наполеон никак бы не успел в заговоре 18 Брюмера, если бы не был поддержан братом своим Луцианом. Действие происходило в оранжерее Сенклудского сада. Когда [10] блеснули кинжалы, когда загремели угрозы, Наполеон затрепетал, побледнел. Луциан говорил вместо него, пока вступило войско. Ободрясь присутствием войска и с помощью его устрашив Директорию, Наполеон быстро взлетел на коня и поскакал из Сен-Клу в Париж, крича во все горло: я – Бог войны!
Смерть Генерала Дезе.
На поприще воинском Дезе прославился делами мужества и чести. Находясь в Египте и справедливо негодуя на постыдное бегство Наполеона, Дезе хотел его изобличить как убийцу и беглеца. Изверг решился и его погубить. Случай к сему представился в Италии во время Маренгского сражения. Битва [11] сия была проиграна. Наполеон, окруженный своими Генералами, плакал как ребенок. Вдруг появляется Дезе с запасным войском, устремляется на неприятеля, - и победа от Австрийцев переходит к Французам. Пылая яростью и досадою, страшась, чтобы не провозгласили Дезе победителем, Наполеон немедленно отправляет одного из палачей своих и приказывает убить Генерала Дезе. В то самое время, когда победитель выдерживал сильнейший неприятельский огонь, убийца выстрелил в него пулей с тылу и поразил между плеч кинжалом. Дезе умер, не успев почти дохнуть. Коварный Наполеон распустил молву, будто бы сей Генерал препоручил ему сказать: «возвестите первому Консулу, что, [12] умирая, я о том только сожалею, что не успел довольно сделать для потомства». Дезе не мог и не успел промолвить ни слова. Прикрывая злодейство свое притворством, Наполеон, получив весть о смерти Дезе, воскликнул: «для чего не могу я плакать!» Уступая, однако, невольно общим требованиям, Наполеон принужден был воздвигнуть Генералу Дезе памятник, которого под разными предлогами никогда не открывал…
Наполеон Консул.
Похитив власть и чужую славу, Наполеон после Маренгского сражения еще более усилился. Досадуя, что перестал на время проливать кровь, он возобновил во Франции владычество ужаса, свирепствовавшего при [13] Робеспьере. Вопреки договору, заключенному в пользу Роялистов Генералом Шамберлахом, он расстрелял Фронте, начальника приверженцев Королевских.
Арена.
Генерал Арена, двоюродный брат и благодетель Наполеона, свободно говорил, что первый Консул похищает власть, и жаловался не его неблагодарность. Арена оказал услуги не только самому Наполеону, но матери его и сестрам, по изгнании их из Корсики в 1793 году. В награду за такие услуги он просил, чтобы возвратили его брата, заседавшего в Пятисотном Совете и сосланного на остров Олерон после 18 Брюмера. Опасаясь запальчивого [14] Арены, Наполеон выдумал заговор, в который его замешал, и определил казнить. Сим мнимым заговором Корсиканец умыслил погубить несколько Якобинцев, которых тогда страшился. Изрывая такую же пропасть Роялистам, он изобрел адскую машину. С помощью сих злоумышлений Наполеон уверял Французов, будто бы все враги Франции за то на него восстают, что он необходим для Французов. Были легкомысленные люди, которые верили, что мнимые заговорщики подлинно существовали. Есть еще и теперь люди, которых нельзя убедить в том, что Наполеон велик одними злодеяниями. [15]
Отправление войск на остров Сен-Доминго.
При отправлении войск на остров Сен-Доминго Польский легион подал голос против сего назначения. Наполеон приказал расстрелять 50 офицеров и тысячу рядовых. Остальные, отправившись насильно, при первом случае перебежали к Неграм.
Наполеон домогается престола.
Захватив самовластие под именем первого Консула, высокомерный Наполеон вознамерился похитить престол Французский. Но первоначально старался он получить отречение Людовика XVIII. Ответ Людовика показал, что злополучие не побеждает истинного [16] величия души. Не успев обольстить явно, коварный Наполеон отправил поверенного своего в Варшаву, где тогда находился потомок Святого Людовика и Генриха IV. Поверенный узнал в Варшаве, что дело еще не начиналось, и отписал в Париж, требуя надлежащих наставлений. Наполеон не медлил в злодействе; он тотчас сообщил следующие наставления:
1) Стараться увезти Людовика, а в случае сопротивления убить его. Вероятно, что по разрыве Англии с Францией Французское войско займет Ганновер, откуда и отправится отряд войск в мещанской одежде.
2) Стараться захватить всех приближенных Людовика и бумаги их. [17]
3) Условиться с почтовыми Варшавскими служителями, чтобы перехватывать или, по крайней мере, перечитывать все письма Людовика и те, которые будут там на имя его.
В то же самое время для произведения в действие заговора из Парижа переслали в Гамбург четыре тысячи червонных. Не исполняя ни одного из данных наставлений, поверенный уехал из Польши.
Раздраженный этой неудачей, Наполеон предпринял выманить Французских Принцев из Англии и старался вызвать оттуда Генералов Пишегрю, Жоржа и других. Жоржево дело, о котором предложу после, приняло оборот, противный ожиданиям Наполеона. Алча [18] упиться кровью, во что бы то ни стало, свирепый Наполеон обратил взоры на Принца Энгиенского. Якобинцы были еще сильны, они могли ему препятствовать в получении престола, не потому, будто бы были друзьями свободы, но потому, что сами алкали владычествовать. А сверх того они опасались, чтобы Наполеон не отдал их в жертву общего мщения, как врагов и ненавистников всех правительств. Пронырливый Наполеон решился заключить с ними союз силой нового злодейства; равно Якобинцам вознамерился он обагрить руки свои кровью Бурбонов. Герцог Энгиенский был расстрелян, и Якобинцы дозволили Наполеону взойти на престол, думая. что сим злодеянием навсегда отлучат [19] от престола Бурбонов, возбуждающих в сердцах их страх и опасение.
Умерщвление Герцога Энгиенского.
Три уже года Герцог Энгиенский жил уединенно в Етенгеймском своем поместье, которое купил с согласия Курфистра Баденского и даже согласия самого Наполеона.
15 Марта 1804 года Генералы Орденер и Фририон прибыли в Етенгейм. Герцог лег уже спать. Известясь, что на дворе его происходит шум, Герцог бросился с постели в рубашке и схватил ружье. Один из его слуг также взял ружье. Отворив окно, Герцог закричал: кто идет? Один из Жандармов отвечал наглостью. [20] Герцог и дворецкий его хотели стрелять, но Барон Гринштейн, находившийся при лице Герцога, вырвал у него ружье, говоря, что сопротивление еще более нанесет вреда. Барон после сего лег, обещав, что если придут брать Герцога, то выдаст себя за него. Герцог наскоро надел исподнее платье и охотничий камзол; он не успел надеть сапог. Вдруг входят по лестнице с пистолетом и спрашивают: кто из вас Герцог Энгиенский? Хотя Барон и обещал пожертвовать собою, но он молчал. Спрашивают вторично; Барон молчит и показывает, что он недостоин был Герцоговой доверенности. Взглянув на него с презрением, Герцог говорит Жандармам: «Если вы приехали [21] взять Герцога Энгиенского, то вам, конечно, сообщили приметы: ищите его». «Если бы нам означили приметы, - отвечали Жандармы, - мы бы и не стали расспрашивать. За то, что не хотите объявить, кто из вас Герцог, ступайте все за нами». И в ту же минуту, схватив герцога и не дав ему даже обуться, Жандармы увлекают его. Герцог был в туфлях. Остановясь у мельницы, Жандармы встречают там Етейгемкого голову и приказывают ему пересказать имена всех бывших с Герцогом. По третьему имени узнают Герцога Энгиенского! 20 марта в четыре часа по полудни приезжают к Парижской заставе, где уже ожидал нарочный, который повестил, что Герцога приказано около стены провесть в [22] Венценский замок. Обремененный усталостью и во всю дорогу не употребляв почти никакой пищи, Герцог бросился на ветхую кровать и заснул глубоким сном.
В одиннадцать часов ночи его разбудили, повели в среднее отделение, обращенное к лесу, где ожидали восемь человек судей Наполеоновых. Герцог на все вопросы отвечал просто и мужественно. На вопрос Председателя, для чего он воевал против Франции, Герцог отвечал: «Я сражался с семейством своим для возвращения наследства предков». Пораженные твердостью духа и невинностью Герцога Энгиенского, судьи недоумевают и не отваживаются ничего решить: они отправляют к Наполеону письмо для получения его приказаний. [23] В Тюльери сбирается совет. Камбасерес подает голос, чтобы не умерщвлять Герцога. «Давно ли, - возражает Наполеон, - давно ли ты стал так скупиться кровью Бурбонов». И на конце письма означил: осужден к смерти.
По заключении приговора входит Г. Н., почтенный Жандармский Офицер, воспитывавшийся в доме Кондея, отца Герцогова. Герцог узнает его и изъявляет удовольствие. Офицер потупляет глаза и плачет. Он назначен начальником того отряда, который должен расстрелять великодушного Герцога! Выходят из вертепа убийцы, по узкой и темной лестнице спускаются в ров. Оборотясь к Офицеру, Герцог спрашивает: «ужели меня хотят погребсти живого в простенке?» [24] «Нет, - отвечает рыдающий Офицер, - нет! будьте покойны». Вскоре приходят на место казни. Увидя приготовления к смерти, юный герой восклицает: «Слава Богу! Я умру как воин!»
За несколько минут до смерти своей Герцог твердым голосом сказал: пойдем, друзья мои! Один из Жандармов диким и свирепым голосом отвечал: у тебя здесь нет друзей!. По выслушании смертного приговора Герцог требовал духовника. Жандармы отвечали ему с язвительной усмешкою: разве ты хочешь умереть как монах? Духовника! какой вздор: где теперь взять попов? Они давно улеглись спать. Не отвечая на сии безбожные слова, Герцог становится на колени, возводит взоры и [25] душу к Небесам. читает молитву и потом говорит: пойдем!
В Восточной части Венценского замка расстрелян был Марта 1804 года Людовик Антоний Генрих Бурбон, Принц Энгиенский, родившийся в Шантильи близь Парижа 2 Августа 1777 года. В юности лет своих украшался он всеми качествами геройства и добродетели.
Мюрат и Савари были свидетелями казни и возвестили Наполеону, что кровь принца Энгиенского примиряет его с Якобинцами, казнившими Людовика XVI. [26]
Злоумышления Корсиканца Бонапарта против Французского Генерала Моро.
Не одни Якобинцы могли препятствовать властолюбивым замыслам Наполеона; были и Роялисты, непоколебимо приверженные к Бурбонам; были Республиканцы по правилам или по привычке, которые, не помрача имени своего ни злодеянием, ни насилием, прилепились к тогдашнему правительству по заслугам гражданским и воинским. На первой степени сих людей, обольщенных мечтою свободы, был Генерал Моро. Хотя имя его разнеслось по Европе громом побед и славы, но он являл столько де скромности и простоты, сколько Наполеон оказывал надменности и хвастовства. [27] Моро обожаем был Французскими воинами, которых щадил кровь; он любим был и врагами за великодушное человеколюбие. Подчиненные ему Генералы уважали его за то, что никогда не похищал у них славы.
К погублению сего опасного соперника Наполеон истощил все хитрости коварного своего ума. Но сперва рассмотрим, чем он был обязан Генералу Моро. а потом предложим обстоятельства мнимого заговора, равно всем другим козням, выдуманного и устроенного самим Наполеоном.
Ограбя Италию, набогатясь безмерно, Наполеон устрашил новое правительство, известное во Франции под именем Директории. Сие скопище возмутителей, нагло посягавших [28] на жизнь природного Короля, в уничтожении раболепствовало пред Корсиканцем Наполеоном. В угождении ему удалило оно Моро с поприща воинского. Поступок сей тем бесстыднее, что Члены Директории сами признавались, что Моро непосредственно содействовал к победам Бонапарт в Италии. Тогдашний Директор, Якобинец Карно, в записках своих говорит: «Хотя крылья и тыл Бонапартовой армии были свободны, но у него не доставало войск к решительным успехам против Австрийцев. Бонапарт требовал пятнадцати тысяч войск; я назначил тридцать тысяч».
Здесь невольно прерываю рассказ: нельзя не заметить такой достопамятной [29] черты Французского буйства и разврата.
Карно и прочие бунтовщики начали возмущение во имя народа, и они ни во что вменяли жизнь и кровь народа. Корсиканец Бонапарт требует пятнадцати тысяч войск; Якобинец Карно одним почерком пера назначает тридцать тысяч. И сии изверги повещали и возвещают, что они хотят спасти человечество! Карно, презирая Французов и Человечество, выдумал воевать скопищами, то есть против десяти тысяч выставлять тридцать, пятьдесят и более. С самого начала Французского мятежа Французы таким образом воевали: везде многочисленностью скопищ захватывали они области. У Французов это называется воевать массами. Они говорят: [30] масса народа, масса войск. По-русски это значит: скопище, толпа народа, толпа войск. Но Русские, уважая народ и войско, никогда не назовут их ни массами, ни скопищами, ни толпами. Так прилично объясняться тем, которых Русский Суворов называл бунтовщиками и нечестивцами. Когда во Франции были еще вера и закон, тогда Французы иначе мыслили и поступали. Знаменитый полководец Тюрен, находясь на зимнем постое в германских областях, писал к Людовику Четырнадцатому: «Государь! у меня сорок тысяч войск; такое чрезвычайное число обременяет и изнуряет те области, где я нахожусь. Мы воюем не для пагубы народов, но для чести и обороны Государства; а для сего мне [31] довольно и двадцати тысяч». Так изъяснялись законные полководцы, у которых в сердце были Бог, отечество, честь и вера. Наступят ли опять во Франции те времена, когда дорожили верой, честью и кровью народа?
«Назначаемые тридцать тысяч войск Бонапарту, - продолжает Карно, - долженствовали поступить из армии Генерала Моро, который оказал в сем случае беспримерное великодушие. Предвидя, что ему нужно будет отделить от себя часть войска, он давно заготовил запасное войско. А сверх того, хотя армия его была всех несчастнее, потому что не могла жить на счет неприятелей, хотя нуждался он в деньгах, но он всем пожертвовал, чтобы снабдить сколько возможно [32] лучше запасное войско, которое бы по первой повестке могло выступить. Так и случилось. Получив предписание, Моро немедленно отправил от себя заготовленное войско к Бонапарту (*)». (* Из записок Карно, изданных им в 1799 году.)
Вольнодумцы Французские давно уже проповедуют в развратных своих книгах, будто бы благодарность есть тягостное и постыдное иго. Бонапарт, затвердив все правила разврата и безбожия, изгнал из души своей благодарность к Богу и людям. За бескорыстный подвиг, за помощь, которую Моро оказал ему в тесных его обстоятельствах, он заплатил ему злобою и мщением. [33]
Повторим еще раз, что бесстыдная Директория, страшась обогатившегося Корсиканца, решилась, наконец, изгнать его из Франции. Что же она сделала? Вместе с Бонапартом изгнала она сорок тысяч войска под предлогом завоевания Египта; и такое изгнание учинено во имя вольности, равенства и республики! Вольнодумцы говорят: «Люди – суть шашки; играй ими, пока удается (*)». (* Это напечатано во Французской книге, изданной в 1808 г., под заглавием Нравственные мысли. Такая нравственность достойна извергов, бунтовщиков и нечестивцев.)
За два месяца до бегства Бонапарта из Египта составился новый заговор в Париже. Заговорщики убеждали Моро быть главою оного. Моро отвечал: «Отнеситесь к Бонапарту; [34] ему лучше всех известно искусство, как воевать в улицах парижских». Сими словами намекал Моро о том случае, когда Бонапарт в улицах Парижских стрелял картечью по народу.
«Если Моро, - говорит сочинитель книги, из которой почерпнуты главные подробности о злоумышлении Бонапарта против сего Генерала, - если Моро не хотел удовлетворить своему честолюбию, то укорим его за то, что вспомоществовал властолюбию другого. Оказав Бонапарту сильную помощь в начале Консульства, он проложил ему дорогу к престолу. Моро без сомнения этого не желал, но ему надлежало размыслить о последствиях. Когда Бонапарт, оставив Египет, выступил на берега Франции, [35] счастье возвращалось под знамена республики; славу и подвиги других Бонапарт все себе одному присвоил». Моро о сих обстоятельствах объясняется таким образом: «Я участвовал в перемене, произведенной Бонапартом по возвращении из Египта; я участвовал, хотя меня вызывали восстать против него. Чрез непосредственное мое содействие Бонапарт достиг вышней степени власти и могущества».
Бонапарт отблагодарил по-корсикански: он в то же самое время пренебрег Рейнскую армию, находившуюся под начальством Моро. Вскоре потом Наполеон бросился через горы в Италию, напал на Австрийцев и с помощью Генералов Келлермана и Дезе одержал победу. [36] Известно также, что если бы Массена за три дня до Маренгского сражения не принудил сдаться Геную, то Бонапарт погиб бы неизбежно. Многие крайне того желали. Некоторые даже назначали Моро начальником республики, другие хотели вызвать Бурбонов; третьи желали Принца Энгиенского. Припомним, что по сему особенно случаю Бонапарт умыслил погубить сего несчастного Принца. Известясь, что он захвачен, Наполеон сказал одному из главных приверженцев Принца Энгиенского: «Ваш любимец будет расстрелян». Насмешка, достойная чудовища, увеселяющегося убийством и злодействами!
Бонапарт и потому ненавидел Генерала Моро, что он был в числе приверженцев Герцога Энгиенского. [37] В 1796 году, находясь в Германии, Моро часто посещал в Небурге Графиню Оберсдорф. В доме Графини, отличавшейся умом и обхождением, сходились все Французские Генералы. Однажды, в присутствии Сен-Сира и Вандама Моро откровенно объяснялся о новом Французском правительстве. «Думаете ли вы, сударыня! – сказал он Графине, - что мы уважаем теперешний порядок вещей и новых правителей Франции? Отнюдь нет: мы потому только притворствуем, что иностранные дворы не хотят сноситься с Французскими войсками; но лишь войдем во Францию, то начнется новая революция. Республика для Франции не годится; нам нужен Король Конституционный. Войско много полагается на одного молодого [38] Принца, который уже прославился на поприще воинском и доказал, что в жилах его льется кровь Великого Кондея».
Речь сия пересказана была Наполеону, и он тогда уже вознамерился погубить Моро.
Вскоре после Маренгского сражения и Моро увенчался новой славою. При Гогенлиндине разбил он лучшую Цесарскую армию. Уже он шел к Вене. Завидуя сим успехам и не смея явно отнять у Моро начальства, Бонапарт решился похитить у него славу. Вот почему поспешил он заключить Люневильский мир, мир вредный, который в самом начале предвестил новые распри и брани. Бонапарту хотелось только удалить Моро с того поприща, [39] на котором удивлял он Европу и Французов. Для погубления соперника Наполеон не пожалел бы половины Франции.
Моро видел, Моро знал, для чего Бонапарт остановил его на пути побед, но он без всякого прекословия возвратился во Францию. «Если б я был склонен к заговорам, - говорил Моро, когда Бонапарт оклеветал его в небывалом заговоре, - то мне предстоял самый удобный случай в то время, когда возвратился я во Францию, одержав победы, ускорившие мир. Повсюду раздавались благодарные восклицания Французских воинов. Властолюбец, заговорщик распустил ли бы сто пятьдесят тысяч войска? А я это сделал. Желая [40] одного спокойствия, я избрал мирную, уединенную жизнь».
Из простого показания происшествий видно, что Бонапарт обязан Моро едва ли еще не более Барраса, который, женив его на своей любовнице, вместо приданного дал ему Генеральский чин и Итальянскую армию. Неблагодарный Корсиканец сбыл с рук Барраса в один миг потому, что сей Директор не был известен ни славой, ни победами. Моро ввел с собою в Париж славу и победу; слава последовала за ним и в мирное уединение.
Бонапарт знает наизусть все пронырства, все тайные хитрости и происки, посредством которых и коварнейший злодей в глазах людей легкомысленных кажется великим. Он употребил все тонкости [41] адского своего искусства не только к низвержению Моро, но и к тому, чтобы показать, будто бы он за все мнимые его благодеяния отплатил ему неблагодарностью! Язычники, принося богам своим жертву, сперва увенчивали оную цветами, а потом поражали острием ножа. Так поступил и Корсиканец, умыслив принести Моро в жертву зависти и мщения своего. Он ласкал Моро, он притворялся, будто бы ценит его славу, его победы, его заслуги пред Францией. Он подарил ему драгоценную шпагу и назначил сорок тысяч жалованья. Французам известно было, что Генерал Моро с полей побед возвратился с блестящей славой, но с бедным состоянием.
Мнимыми изъявлениями благодарности [42] к любимому полководцу Французов, бросив им в глаза пыль, Бонапарт приступил к другим проискам: он начал изыскивать все средства, чтобы раздразнить самолюбие Моро и очернить славу его побед. Известно, что Суворов называл Моро Полководцем славных отступлений. Кто умел от Суворова отступать в порядке и с воинской честью, тот и за отступление достоин славы и чести. Моро отступал таким образом от Суворова. Русский Полководец имел право называть его Полководцем славных отступлений. Но Бонапарт, одолженный Моро воинской своей славой, мог ли повторить слова Суворова и притом, искажая оные? Корсиканец просто проименовал Моро Генералом отступлений. Все [43] его победы перетолковывал по своему и осмеивал. Язвительные насмешки Бонапарта возмутили мирную жизнь Моро. Он знал Французов, он знал, что они по легкомыслию своему с жадностью ловят всякие насмешки и рады всему верить, чтобы только иметь случай сказать острое слово на чей бы то ни было счет.
Объявив войну самолюбию Моро, Корсиканец в то же самое время обольщал Французов высадкой на берега Англии. Кто осмеливался сомневаться в успехе сумасбродного его предприятия, тот немедленно подвергался его мщению. Моро, раздраженный насмешками неблагодарного Бонапарта, перевозные его суда называл орешною скорлупою. Смеясь также и тому, что Корсиканец [44] дарил почетными ружьями, барабанами, тростями, Моро призвал к себе однажды после обеда повара и с такою же важностью, с какою Бонапарт раздавал свои почетные затеи, сказал повару: За твои услуги назначаю тебе почетную кастрюльку.
Бонапартовы шпионы, наблюдавшие каждый шаг Моро, подстерегавшие каждое его слово, обо всем доносили извергу и сообщникам его. Вероятно, что и ревностные приверженцы Бурбонов, видя негодование Моро на Бонапарта, ласкались, что привлекут его на свою сторону. Но всем известно, что Моро ни с кем не имел тогда никакого сношения: судя по его нраву, он даже и неспособен был ни к каким предприятиям. Моро умел только [45] на поле сражения расчислять и соображать военные действия.
Напротив того Бонапарт, одолженный другими своими победами, превзошел всех в неутомимой деятельности коварства и злоумышления. Между тем как Моро, не заботясь ни о каких замыслах, явными насмешками оказывал свою досаду, Корсиканец с тайными своими сообщниками сплетал три ужаснейшие адские ковы. Во-первых: он решился заманить в Париж из Англии главных приверженцев Бурбонов, в числе которых были знаменитый Полководец Пишегрю и Генерал Жорж, неустрашимо сражавшийся за веру и Короля. Во-вторых: к сему вызову Бонапарт вознамерился припутать мнимый заговор Моро. Наконец, он умыслил одним приемом [46] погубить Моро и главных друзей законной власти. Выбрав пронырливейших шпионов, он приказал им изъявлять притворную приверженность к Бурбонам; он научил их, что должно писать в Англию, чтобы выманить оттуда Пишегрю и Жоржа; он подослал к Моро злодеев, которые, будто бы из уважения к Пишегрю, уведомили Моро, что от него единственно зависит возвращение Пишегрю во Францию. Когда невинный Моро принужден был оправдываться в суде, он сказал: «Многие выходцы и изгнанные из Франции возвратились. Мне сказали, что я один полагаю преграду возвращению Пишегрю… Мне сказали, что если я хотя мало буду за него ходатайствовать, то Генерал Пишегрю [47] немедленно будет призван во Францию. Каждый Французский гражданин на моем месте то же бы сделал, что и я; каждый добрый гражданин желал, чтобы Пишегрю возвратился под знамена республики, которой оказал он важные услуги с самого начала революции».
Из сих слов видно, что Моро нимало не приметил сетей, расставленных ему Корсиканцем. Хотя он говорил, что Бонапарт лучше всех умеет воевать в Парижских улицах, но он как будто бы забыл, что Бонапарт в Париже, и что он продолжает тайную и коварную войну в тех же парижских улицах. Моро не имел осторожности, доставляемой опытом, во время революции [48] некогда было и приобретать ее. Ему приятно было слышать, что он только один может исходатайствовать Генералу Пишегрю дозволение возвратиться во Францию. Злодеи, подосланные к нему Бонапартом, непрестанно ему о том твердили. Уловленный их хитростью, Моро начал говорить в пользу Пишегрю друзьям и знакомым своим. Бонапарту этого только и хотелось: он выжидал только случая, чтобы сам Моро показал, что он берет участие в жребии Пишегрю. Ничего не значившие его слова превратил он в заговор.
Пишегрю и Жорж, такими же происками уловленные, поспешили из Лондона в Париж. Сперва дозволяли им тайно жить в Париже. Сообщники Корсиканца устроили даже [49] так, что Пишегрю раза два нечаянно был в доме у Моро, который, однако, ни о чем с ним не говорил. В оправдании своем Моро сказал: «Меня обвиняют, для чего не донес я, что Пишегрю в Париже. Я не сделал этого потому, что гнушаюсь именем доносчика, которое революция сделала еще подлее».
Приготовив все, чтобы Моро по наружности казался заговорщиком, он приказал захватить Пишегрю и Жоржа; заключил их в тюрьму и приговорил к смерти. Опасаясь явно казнить Пишегрю, который мог бы напомнить Французам, что сделал он для Франции, Корсиканец приказал его удавить в тюрьме и повестил, будто бы Пишегрю сам удавился. Генерал Жорж [50] был казнен. Сей неустрашимый любитель Короля просил, чтобы его прежде всех казнили, и прибавил: пусть увидят, как должно умирать за своего природного Государя! Моро также осудили к смертной казни. Ропот войска и народа заставил Бонапарта вместо казни приговорить Моро к заключению в темницу. Любя страстно свою супругу, Моро решился отправить к Бонапарту письмо, в котором убедительно доказывал, что ему и в мысль никогда не приходили никакие заговоры. Бонапарт это лучше всех знал: мнимый заговор был им самим выдуман и устроен. Между тем и письмо невинного Моро обратил в пользу свою. Желая блеснуть театральным милосердием, он позволил первому Полководцу Франции [51] отплыть в Америку. Кроме Пишегрю, Жоржа и Моро, сообщники Корсиканца оклеветали еще многие другие жертвы, попавшиеся в их сети. Бонапарт, продолжая играть лицо мнимого милостивца, некоторых уволил от смертной казни, говоря: Вас обольстили, но я возвращаю вас семействам вашим.
Для чего же изверг Корсиканец выдумал и устроил весь этот заговор? Для того, чтобы с помощью мнимого заговора, суда, казней и прошений отуманить, устрашить и обольстить умы парижских бродяг, а самому между тем похитить престол Бурбонов. Повторяю здесь еще, что Бонапарт, прилежно учась истории, занял из нее только то, что учит злодейству и коварству; но он забыл, [52] что ни один злодей не умирал спокойно. Чем более возносятся злодеи, тем ужаснее их падение. Все хитрости, все коварства разврата исчезают, вера и добродетель остаются: в сей истине убеждают и Священные книги и летописи всех народов.
Умерщвление Пишегрю.
Коварство и подлость страшатся откровенности и великодушия. Генерал Пишегрю на все статьи деланного ему допроса отвечал сильно и неустрашимо. Реаль, наемный судья Наполеона, спросил Пишегрю: «Вы, конечно, с тем приехали в Париж, чтобы восстановить Бурбонов?» «Вы меня спрашиваете, - отвечал Пишегрю, - а я вас спрашиваю: [53] что почетнее, возложить ли корону на главу законного Государя или на главу бездельника, которого бы я в войско мое не принял и барабанщиком?» Сей ответ перенесен был Наполеону, и изверг в мрачной и мстительной душе своей подписал Пишегрю погибель и смерть!
Пишегрю караулили два Жандарма. В это самое время Жандармы вообще роптали на Наполеона. На место Жандармов в Пишегрю приставлены были Мамелюки, которым отдан был приказ удавить его. Герой удавлен был четырьмя мамелюками, вскоре потом расстрелянных, для того, чтобы они не проговорились! Не Мамелюки, но сам Наполеон открыл свое злодейство. Предполагая, что Пишегрю [54] уже умерщвлен, сообщники изверга повестили, что тело Генерала Пишегрю принесут в суд, где будут оное свидетельствовать врачи, и где объявят причины его смерти. Врачи и судьи собрались, а тела не принесли потому, что Пишегрю не был еще удавлен. Таким образом обманулись злодеи, таким образом открылось злодейство! Пишегрю умертвили на другой день. [55]
Английский Капитан Вригт.
Здесь повествую о злодеянии неслыханном! Если бы Наполеон и действительно приобрел славу, то и тогда поступок его против Капитана Вригта навлек бы на него вечный позор. Чтобы сказала целая Европа, если бы Английское правительство предало смерти начальника Французского корабля, взятого у берегов Ирландии, и на котором находился Теобальд-Тон? Капитан Вригт был во всех отношениях невиннее: он высадил только на берега Франции путешественников, вверенных ему Английским правительством, а Теобальд-Тон приплыл с войском и во Французском мундире.
Всем известно, что Капитан Вригт был призван свидетелем [56] при допросе Моро. Вригт решительно сказал: ничего не отвечаю, потому что не знаю ничего. Непосредственно после допроса, учиненного Генералу Моро, злобный Наполеон приказал подвергнуть Капитана Вригта лютейшей пытке. Ему ломали пальцы, натирали жиром ступни и прикладывали к ним раскаленное железо; наконец, сперва отрезали одну руку, а потом ногу. Наглые палачи, совершив сии злодейства, сказали: «теперь уже тебе нельзя возвратиться в отечество. Наполеон сохранит жизнь твою и осчастливит тебя, объяви только всех его врагов». Великодушный Капитан Вригт отвечал: «я был бы преступником перед Богом и Королем моим, если бы вымолвил хотя одно слово [57] при вопросах палачей!» Вригт вскоре был удавлен; тело его вынесли ночью из Темпльской тюрьмы, где умерщвлен Пишегрю и где некогда содержался Людовик XVI, казненный Якобинцами, с которыми Наполеон час от часу старался сближаться неистовством и злодеяниями.
Похищение престола.
Переходя от злодеяния к злодеянию, от вероломства к вероломству, Наполеон открыл себе путь к престолу. Те же самые Французы, которые называли его конным Робеспьером, принуждены были присягнуть чудовищу. Вольтер говорил: внуки наши увидят чудеса! Новое поколение Французов, возросшее [58] в безбожии и вольнодумстве, видело и учинило чудеса разврата и неистовства: казнив Короля природного и добродетельного, оно уклонилось под ярмо изверга.
Желая придать наружную важность хищничеству своему, Наполеон решился призвать Папу. Добродетельный старец долго упорствовал; наконец принужден был уступить силе. Чем же заплатил Наполеон злополучному Пию VII? Заключив его в Фонтенеблоском замке, он дал ему испить всю чашу скорби и поругания. Старец, обремененный летами, немощами, удаленный от отечества, от друзей и знакомых, содержался подобно узнику, приговоренному к смертной казни. Один Бог был подпорою его и свидетелем его страданий. Подкрепляясь [59] в заключении своем силою веры. Пий доказал, что сила веры могущественнее всех сил человеческих. На все Наполеоновы угрозы великодушный страдалец отвечал: Не изменю Богу и вере!
Конскрипция или поголовный набор.
В различных областях Европейских кровь Французов лилась реками; сотни тысяч исчезали; города пустели; села и деревни сиротели; во многих местах оставались только младенцы, старики и слабые женщины. Бонапарт не заботился о гибели жертв ненасытного своего властолюбия: конскрипция каждый день и каждый час доставляла ему новые жертвы. Непрестанно переменял он законы о поголовном истреблении Французов. Сегодня [60] назначал такое число урочных лет, а завтра другое. Двенадцати и десятилетние отроки, вырываемые из объятий матерей, восклицали: матушка! матушка! Сей вопль невинности сильнее всех слов обвиняет губителя человечества. Не успев вкусить приятностей домашней жизни, не насладясь любовью отцов и матерей, одни отроки гибли на поле убийства, другие, возрастая в крови и среди непрестанных ужасов, ожесточались зверством и развратом. Если бы Небеса не обратили на главу злодея тот смертоносный гром, которым он поражал Европейские народы, то Европа превратилась бы в мрачную и безлюдную пустыню. [61]
Нашествие на Гишпанию и гибель Французов.
Наполеон повелевал флотами Гишпанцев; кровь Гишпанских мореходцев лилась за него на морях. В сухопутном его войске находилось шестьдесят тысяч лучших Гишпанских войск. Не удовлетворяясь сим владычеством над Гишпанией, он предпринял ее поработить. Употребив все хитрости злобного своего ума, чтобы с помощью ложных и поддельных писем поссорить отца с сыном и чтобы вооружить Гишпанию против Англичан, он вдруг повестил, что хочет занять Португалию. Под сим вероломным предлогом вводит в Гишпанию Французские и разноплеменные войска, захватывает [62] крепости, обманом заманивает Карла IV и сына его Фердинанда в Байону, отправляет их во Францию и спешит похитить престол Гишпанский для брата своего Иосифа или истребить Гишпанию и Гишпанцев. Провидение иначе устроило: все расчеты мнимой Наполеоновой дальновидности обратились к его собственной пагубе.
Вера спасла Гишпанию.
Шатобриан в сочинении своем о силе и могуществе веры говорит: «Гишпания, отделенная от прочих Европейских народов, представляет перу историка особенные и незаимствованные свойства. Непоколебимость нравов ее жителей будет для нее полезна; и когда все Европейские [63] народы обессилят и истощатся развратом, тогда она с блеском в мире воссияет».
Когда Французские войска вошли в Гишпанию почти таким же вероломным образом, как и в пределы России, Гишпанцы почти вовсе не имели строевых войск. Для Франции истощила Гишпания морскую свою силу, для Франции истратила казну, для Франции рассеяла по чужим странам сухопутные войска свои. И так в истощении сих трех государственных сил одною силой веры победили Гишпанцы тех, которые в чаду тщеславия провозгласили себя непобедимыми.
Ухищренные развратители народов предвидели, сколь опасна будет для них непоколебимость Гишпанского народа в вере. [64] С самого начала пагубного своего возмущения старались Французы сеять в Гишпании плевела нечестия и водворять дух буйства и своеволия.
Наполеон, под предлогом дружества вступив с многочисленным войском в пределы Гишпании, отправил из Байоны одного из приближенных своих с тем, чтобы пригласить Наследного Гишпанского Принца для свидания. Известно, что в сие время Наследный Принц занимал престол, оставленный его отцом. Тщетно Министр Севалос и прочие благонамеренные чиновники отвращали от поездки в Байону своего Государя, который потому единственно воспротивился, чтобы отказом своим не подвергнуть Государство опасности. К счастью, при отправлении своем из Мадрида, [65] по совету верных сынов отечества и по собственному своему желанию учредил он Юнту и уполномочил во всех делах Государственных. Наполеон созвал Гишпанских поверенных в Байону. Сии поверенные, услышав неожиданные предложения, отвечали: «Не получив от городов наших никаких препоручений, мы не имеем права ничего отвечать». Тщетно преклоняли их обольщением и угрозами: не колеблясь духом, они говорили: «что хотя бы стоило им жизни, но Вера и Бог воспрещают им делать противное пользам и благу отечества».
При самом вступлении в Гишпанию Французы увидели, что сия страна, защищаемая верой и верностью, [66] будет их гробом. Гишпанцы, решившись умереть или защитить престол и отечество, отдавали на произвол врагов деревни и города. Французы не находили в Гишпании ни одного проводника. Тщетно угрожал Наполеон в громоносных своих бюллетенях, что он истребит Гишпанию и Гишпанцев, если они не покорятся. На все сии угрозы Гишпанцы отвечали новыми усилиями к обороне родной страны и престола. Восклицания: победить или умереть за отечество и за Фердинанда VII, сии восклицания гремели во всех пределах Гишпании.
Устрашая Гишпанцев, Наполеон сам в душе своей содрогался. По занятию Мадрида он не отважился туда войти, услышав, что тысяча [67] сто Гишпанцев, скрываясь в Мадриде, решились или погибнуть, или истребить врага царств и человечества. Занятие Мадрида не поработило Гишпании. Гишпанцы говорили: вера предков дотоле не поколеблется, доколе отечество наше не исчезнет с лица земли. Мадрид в руках у врагов, а Гишпания существует.
И Мадрид и Гишпания освободились от ига вероломного Наполеона силою веры и верности. [68]
Бегство из России.
Бедствие, постигшее Французов в России, есть беспримерное происшествие во всех летописях мира. Камбиозово войско, поглощенное Ливийскими песками; поход Дария против Скифов; разбитие Варусовых легионов; поражение Карла XII – ничто в сравнении с пагубным бегством Наполеона из России! Изверг обрек на жертву смерти четыреста тысяч воинов. Французы шли по пеплу сел и городов не несколько дней, но более месяца боролись они с зимними бурями. Каждый миг похищал новую жертву, на каждом шагу встречали смерть и погибель. Целое войско, истомленное голодом, бросало оружие и пушки, дралось между [69] собою за гнусную пищу, думало только о том, чтобы бежать, видело – одну смерть. Такой картины недоставало сильной кисти Тацита, который, открывая глазам мрачные Германские леса, начертал разбитие Варусовых легионов. Нет, и Тацит не изобразил бы тех ужасных мгновений, когда бледные воины, ощущая приближение хладной смерти, вырывались из рядов своих, хохотали в исступлении, испускали тяжкие вопли и падали среди своих товарищей, которые без внимания, без сожаления проходили мимо, ожидая такого же жребия! Все души оцепенели, все чувствия погасли; страдание не имело ни помощников, ни свидетелей; все были жертвами гибели и смерти. Что же делал Наполеон? Он бросал воинов [70] своих, он провозглашал мнимые победы. Наконец, когда он бежал постыдно, когда в последнем своем известии невольно обнаружил свой позор и нагло требовал новых жертв. Тогда раздался во Франции сей уничижительный голос раболепного ласкательства: «последний бюллетень довершил удивление наше к непобедимой твердости духа Наполеона».
Вспомним о пожаре Московском. Москва, одна из первых земных столиц, объялась пламенем; великодушные ее жители решились все претерпеть, но не быть рабами. Утомленное Французское войско вместо обещанного спокойствия тянется по пространным горящим улицам. Среди огненных морей [71] солдаты несут добычи; жители Московские скитаются без пристанища, без пищи и принуждены попирать ногами трупы убиенных. К усугублению сих ужасов Наполеон из окон Кремлевских спокойно смотрит на разливавшийся пожар и при опасности, угрожавшей Кремлю, удаляется. Воины Французские разбивают в домах двери, исторгают жителей из убежищ их, бегают босиком полунагие в странных и отвратительных нарядах; по одним только ружьям можно догадываться было, что они солдаты. Грабеж еще неистовее свирепствовал оттого, что оный производился по правилам и дозволяем был постепенно всем отделениям войск. Французы грабили по приказу, они исполняли свой [72] долг. Между тем Наполеон, возвратившись в Кремль, забавлялся музыкой и Итальянскими певцами. Тоже делал и Нерон, увеселяясь пожаром древнего Рима.
Отступление из-под Лейпцига.
Отступление из-под Лейпцига столь же пагубно, сколь и бегство из Москвы. Повсюду свирепствовало отчаяние, неповиновение, грабеж и истребление. В Эрфурте находилось шесть гошпиталей, в которых целые сутки не было ни куска хлеба, ни стакана воды, ни одного бинта для перевязки ран. Даже и жители не имели пищи. Все бежало, оставались только больные и раненые. Они с голоду умирали [73] в больницах, которые Наполеон превратил в гробы человечества!
Когда бегущий Наполеон прибыл в Эрфурт, ему представили о бедственном состоянии гошпиталей. «Я отпускаю на них ежедневно по шести тысяч франков из собственного моего ларчика», - сказал и пролетел молнией. Приехал обоз его, но ларчик не открывался… Как описать страдание несчастных жертв, брошенных извергом!
После Гейнауского отступления остатки Французских войск начали входить во Францию. Но встрече их ничего не было приготовлено. Тысячи движущихся мертвецов влеклись медленным шагом и целые четырнадцать дней тянулись непрестанно. [74]
В Маинце больницы, церкви, лицеи, таможни, все было наполнено ранеными и больными, которых стали размещать и по домам обывательским. Рейн в продолжении сих убийственных дней уподоблялся баснословной адской реке: беспрерывно к берегам его причаливали смертоносные лодки. Бедные и изнуренные Французы казались гробовыми тенями. В это ужасное время целых двое суток улицы завалены были умирающими воинами. Смрадное зловоние заражало воздух… Здесь падали голодные и избитые; там валялись разломанные пороховые ящики, пушечные станки, обозы; раздавались стоны, вопли и проклятия. Погода, сообразуясь со страждущим человечеством, была мрачная и ненастная. Целые полки валялись в [75] грязи… Где же был Наполеон? Он забавлялся в Тюльерийском дворце и в опере!
Через несколько дней наступило новое бедствие: смертная зараза начала свирепствовать в гошпиталях. Жители, солдаты, начальники – почти никто не избег; множество погибло. Префект и градоначальник заразились и умерли. И как было не воспоследовать заразе в том городе, куда из-под Лейпцига привезли раненных, которых влекли более 80 миль, не перевязывая ни одного раза? С 7 по 20 Ноября умирало в Маинце по пять сотен человек в сутки. На каждом перекрестке встречали мертвые тела, вынесенные жителями из домов. Никто не поднимал их, трупы лежали по нескольку дней. На [76] одном загородном кладбище кучи наваленных тел превышали стену. Каждый день платит по 160 франков гробокопателям. Они все погибли. И тогда воды Рейна сделались общим гробом… Можно ли не содрогаться, помышляя, что все сии ужасы произошли от безрассудности одного человека!
Явные лжи и обманы Наполеона Бонапарта.
Когда союзные войска проходили по булевару Парижскому, один молодой человек вместе с другими зрителями, удивляясь красоте и бодрости союзных войск, сказал: «Вот те самые войска, которые Наполеон в бюллетенях своих называл остатками разбитой армии. Удивительнее [77] еще то, что многие отделения сего прекрасного войска находятся под начальством выходцев с того света. Наполеоновы бюллетени убили Генерала Сакена при ла-Ферте су-Жуар, Йорка при Шато-Тиери, Графа Ланжерона погребли при Шалоне». Одна женщина при сих словах, усмехнувшись, прибавила: «сочинителю бюллетеней тоже можно сказать, что и лжецу Корнелия: кого убили вы, те живы и здоровы. [78]
Особенные черты, изображающие свойства Наполеона Бонапарта.
Наполеон вспыльчив до бешенства. Он ломал, что ему ни попадалось в руки; он выгонял из комнаты пинками и бегал как блаженный ребенок. Любимое его слово было: Я так хочу! Он также часто повторял: «Главное во мне достоинство – непреклонная строгость. Знайте, что мне все позволено».
Хотя Наполеон и любил себя выказывать из тщеславия, но угрызения совести заставляли его окружаться стражей. Он непрестанно трепетал. Ему ежечасно мечталось, что его хотят убить. Вот доказательство. Жозефина и жена брата его Иоахима, вздумав ехать [79] в маскерад, послала к одной из известнейших парижских торговок за маскерадным платьем. В полночь торговка пришла в Тюльерийский дворец и в темных сенях встретилась с Наполеоном, который, испугавшись шороха, закричал, чтобы подали свечи и позвали караульных; в ярости и от испуга упал он в обморок. Бедную торговку засадили на шесть месяцев в тюрьму.
Не имея веры, Наполеон крайне суеверен. Он верит более гадательницам, нежели Священному писанию. Похитив престол, он часто приказывал загадывать в карты одной женщине, прославившейся сим лживым искусством. [80]
Люди, говорил Наполеон, подобны шашкам: сперва расставляют их для игры, потом бросают. Затевая войну, он говорил: «я еду на травлю людей».
Любимое Наполеоново правило было: «все мне принадлежит: и последний человек, и последняя копейка».
В одном из своих бюллетеней Наполеон писал: «Восемьсот пушек изрыгают смерть со всех сторон: зрелище удивительное!» Он любовался, смотря, как на Прейсциш-Ейлаувском поле кровь переливалась по снегу. К одному начальнику крепости он писал: «Бомбы зажигают город, поражают стариков, женщин и младенцев; [81] но от них отважный человек не мигнет и не поморщится». Вот образцы Наполеонова человеколюбия!
Во Франции, говорил он, есть еще люди, которые живут в своих поместьях и получают доходу от 40 до 30 тысяч ливров. Я до них доберусь. Тираны невольно проговариваются от излишества злодейства.
Наполеон говорил, что частью лучшего своего войска поработит Гишпанию. а Россию завоюет Польской кровью. Кровь и жизнь человеческая ничего для него не значили
В 1797 году, приняв начальство в Италии, Наполеон при первом шаге показал, что он идет на [82] разграбление царств и на пагубу народов. «Воины Французские! – сказал он, - вы наги, вы босы, вы голодны; пред вами царства, пред вами целая Европа: ступайте, берите – все ваше!»
Расстреливание и зажигательство были любимыми его средствами к устрашению народов. В 1797 году отдал он в Италии следующий приказ: «Объявляю, что все деревни, неповинующиеся Французским узаконениям, признаются мятежными. Генералы должны жечь сии селения и расстреливать всех, у кого найдут оружие».
Вступая в Тироль, Наполеон писал к Тирольцам: «Обойдитесь с нами гостеприимно, и мы обойдемся [83] с вами по-братски…(*) Но если поднимите против нас оружие, мы будем ужасны как огнь небесный; мы сожжем ваши дома». (*: То есть обберем вас и сделаем своими рабами.)
1805 года, желая принудить Австрию к миру, Наполеон говорил: «Вена в моих руках; там же мое войско; если Австрия не согласится, разорю, выжгу Вену».
Два главных качества Наполеона – неблагодарность и коварство. Он был врагом благодетелей своих и старался очернять тех, которые ему способствовали возвышаться.
Письмо Наполеона Бонапарта из Египта к брату его Луциану Бонапарту. [84]
« В Египте все скоро кончится1. Директория есть стыд Франции2; две трети совета суть бунтовщики; большая часть генералов – невежды и не в силах управлять и двумя отрядами. Суворов слишком счастлив; он свободно разгуливает по Италии3.
Или Сиес заодно с Рожером Дюкосом, или он с толку сбился. Боюсь их скудоумия. Один истощился умом, другой слишком легкомыслен4. [85] Камбасерес правду сказал, что Барасс умеет только наживаться5. Как бы то ни было, но не хочу сидеть с Барассом рука об руку. Все эти обстоятельства и тайные предприятия Клебера крайне беспокоят меня и останавливают полет мой к великому [86] делу6; но я скоро все кончу в Египте. Друзья мои могут быть покойны: ничто не затруднит моего возвращения во Францию; я перехитрил своих сопротивников.
Возвратившись во Францию, постараюсь проложить себе несколько дорог: не удастся одна, пойду другой. Кто сметливее, кто дальновиднее, тот и выиграет7. Все [87] уже устроено к моему отъезду; скажи нашим друзьям, чтобы и они не дремали».
Наблюдая все шаги и тайные предприятия злодеев, приятно видеть, что они никогда не могут быть спокойны ни умом, ни совестью и что, достигнув блестящей степени, тревожатся и боятся упасть. Письмо Наполеона к Жозефине от 22 Декабря 1803 года о сем убедительно свидетельствует.
«Твое беспокойствие, любезная супруга, весьма меня расстраивает. Присутствие твое в Париже для меня нужно; в Мальмезон (*) к тебе ехать не могу. (* Загородный дом покойной Жозефины.) Должно, однако, прекратить те тревоги, которыми наполнено последнее твое письмо. [88]
Ты опасаешься, что мне угрожают бури; не страшусь их: я давно уже приготовил себе надежную пристань. Скажу тебе откровенно, если не удастся мне работать для себя, тогда посредством моих распоряжений покажу, будто бы трудился для другого. Ты знаешь, о ком говорю (*) (* Это относилось к Людовику XVIII.). Что бы ни случилось, будь покойна: я все обдумал, все предусмотрел; я вывернусь; пострадают только мои неприятели. Знай и то, что я для собственных моих выгод располагаю обстоятельства – в пользу Короля. Но такая неудача нимало не согласуется с обширными моими предприятиями. [89]
Я крайне не доволен, что брат мой Луциан открыто вступается за Бурбонов и непрестанно советует мне быть тем во Франции, чем в Англии был Монк (*)». (* Великодушный Монк споспешествовал к возведению на престол Карла II, сына Карла I, казненного Кромвелем. Таким подвигам умеют подражать только те, которые живут не для личных выгод своих, но для добродетели и бессмертия.)
Письмо это напечатано было в 1804 году во всех Английских Журналах. Наполеон прилагал все старания к отысканию, каким образом оно учинилось гласным. Три человека, служившие при Бонапарте, были задержаны. Жизнь их была в опасности. К счастью за одного из них вступился Маршал Бессиер; двое других были освобождены. наконец Г. Дров, [90] главный поверенный Маршала Бессиера, уведомил его о вышеупомянутом письме следующими строками:
«К сожалению моему должен вам сказать, что письмо, причинившее столько разысканий и хлопот, выпущено одним из Наполеоновых братьев, приверженным к Бурбонам. Сим поступком хотел он принудить Наполеона решиться на то, чего желало все его семейство.
16 Июня 1805 года.
Дров».
К показанию, до какой степени простиралось безумное его самолюбие, предложим письмо его к Луциану, когда происками своими достиг он Консульства.
«Скажи теперь, государь мой братец! Хорошо ли бы я сделал, если бы [91] я уступил тайным твоим внушениям, которые для меня очень были явны. Верь, если при мне станешь променивать гинеи, я сочту тебя Английским поверенным и сообщником Бурбонов. Твое ходатайство за Людовика XVIII подвергло бы меня дурачеству, которого бы никогда себе не простил. Предчувствую великое мое определение; сердце мое утопает в восторгах, меня ожидающих. Учиняясь первым Консулом, я был бы палачом моей славы (*), если бы мужественно решился положить пределы моему честолюбию (* Le bourreau de ma gloire. Такого выражения нельзя не почесть подлинником.). Хочу соединить судьбу всех Французов с моей судьбою, хочу целое поколение сочетать с отважными моими предприятиями. [92] Мне известно все то, что может соорудить храм моей славы. Брат мой Людовик советует мне не терять из виду приверженцев Бурбонов; он боится, чтобы кто-нибудь из них не сорвал с меня личины. Пусть любезный мой братец успокоится; он не знает, что я их провожу и обманываю, и что некоторые из них поневоле содействуют к успеху моих предприятий.
Обыкновенные люди не могут постигнуть моих предприятий. Верь, что к отвращению всех бурь взяты мною все меры. Но я убежден, что бури меня не постигнут.
Состояние мое трудное и тягостное. Я каждый день должен укреплять здание, мною сооружаемое. Все кончу со славою и тогда, [93] любезный брат, и ты признаешься, что не всегда должно слушаться таких советов, хотя они, по-видимому, и основательны.
Камбасарес и его друзья будут меня отстаивать непоколебимо… Жозефина советует мне с кротостью. – Все пойдет так, как я придумал».
Письмо это есть образец исступленного самолюбия.
Ослепление Наполеоново.
Небесное провидение, карая Наполеона, ослепило хищника престола. Наглое его самовластие огорчило и раздражило все сердца. Большая часть Французов повиновались ему по одной привычке: очарование имени его начинало исчезать. Первые причины [94] его погибели заключались во всеобщем негодовании.
Тщетно благоразумные советники и искусные полководцы показывали ему пропасть, к которой он стремится; вместо награды он отправил их в ссылку.
Небеса, предавшие его на жертву безрассудных его страстей, укрепили союзных Государей единодушием и непоколебимою решительностью. Ослепленный властолюбец пал и низвергся. Он величался дальновидностью, и он не зрел пропасти у ног своих. Так гибнут все презрители и мучители человечества.
Примечания
1 Это значит: я убегу из Египта.
2 В Директории превозносили его до небес и сплетали ему непрестанные венки.
3 Суворов в Италии же сказал, что в военном деле счастье есть ослиная голова. Наполеон, слишком полагаясь на удачу и отвагу, безрассудно бродил по Европе и от того уплыл за моря. Суворов сражался в Италии с двумя великими полководцами: с Моро и Макдональдом. Суворов сперва все рассчитывал, все обдумывал, а потом вручал себя Богу. Вот причина его побед.
4 Сиес и Рожер Дюкос особенно помогали Бонапартию в бегстве из Египта и потом в достижении Консульства.
5 Барасс выдал за Наполеона любовницу свою, выхлопотал ему начальство в Италии, откуда он вывез шестьдесят награбленных миллионов. Наполеон по примеру всех властолюбцев ласкал тех, которые подставляли ему лестницу; достигнув же цели – сбивал их с поля.
6 Известно, что Клебер намерен был по возвращению во Францию обнаружить все злодейства, учиненные Наполеоном в Египте. Вот от чего он опасался Клебера и подкупил, чтобы его убили. Впрочем, Наполеон невольно признается, что злодей никогда не может быть спокоен.
7 Важные происшествия доказали, что сметливость и дальновидность Наполеона были одно самохвальство. Благоразумие и осторожность принадлежат добродетели, а не пороку. |
