|
(продолжение) Сватовство Я поехал к своему полку в Карлскрону, и так как он приостановился здесь на две недели, до похода в Далекарлию, то я и воспользовался этим временем, чтобы посмотреть флот, стоявший в гавани. Здесь-то я и познакомился с дочерью адмирала графа В***, которая находилась тут со своею матерью, уже вдовою. Она произвела на меня самое сильное и глубокое впечатление, и я без памяти влюбился в нее, но не думал еще сделать ей предложение. Наконец, мы уехали из этого города, но моя любовь еще более усилилась в разлуке, что напротив обыкновенно ослабляет самые сильные страсти. Я узнал, что г-жа В*** с дочерью едут на воды в Локу, где и проведут часть лета. Это обстоятельство было слишком для меня благоприятно, чтобы не воспользоваться им, да и ничто не мешало мне, потому что мой полк, как и все другие, [533] увольнялся от обыкновенных занятий на летнее время. Я написал к моему начальнику, что по моему крайне расстроенному здоровью, мне необходимо пить воды и просил его дать мне отпуск. Получив согласие, я поспешил туда, где находилась занимавшая меня особа, и нашел девицу В*** еще более милою. Моя любовь к ней достигла крайнего предела, и я решился сообщить ей о моих чувствах и изъяснить, как бы я был счастлив, если б она согласилась разделить со мною свою жизнь; ответ ее, хотя не совсем ясный, показал мне однако, что я могу надеяться на счастье, о котором мечтал, но что прежде всего я должен заручиться согласием ее матери. Мне был дан только месячный отпуск, и по истечении этих четырех недель столь приятно проведенных, я должен был возвратиться в полк, но с твердым намерением снова появиться под каким-нибудь предлогом в Карлскроне, куда и мать с дочерью уезжали, тотчас по окончании вод.
Выше я сказал, что наследник престола, герцог Гольштинский, прибыл в Швецию. Поднят был вопрос о его браке, и взоры всех обратились на одну из сестер короля прусского. Граф Тессин, счастливо окончивший свое посольство в Дании, поехал в Берлин в этих видах. Его величество король прусский принял предложение шведского двора, и принцесса Луиза-Ульрика избрана была для вступления в брак с наследником шведского престола. В конце лета она прибыла в Стокгольм. Свадьба отпразднована была с большою пышностью в Дроттнингольме, увеселительном дворце в одной миле расстояния от столицы. Мне было разрешено участвовать во всех празднествах. Затем их королевские высочества совершили свой въезд в Стокгольм, с блестящею свитою и с величайшим великолепием, приличествовавшим этому случаю.
В это же время я узнал, что война в Германии между Францией и Англией будет продолжаться, и потому задумал послужить во французской или английской армии, чтоб усовершенствоваться в военном искусстве. Честолюбие влекло меня в одну сторону, а любовь тянула в другую. Я пользовался большим расположением со стороны начальника; он испросил у короля согласие на мою поездку, и исполнив долг, возложенный на меня благодарностью, я начал делать нужные приготовления для моего путешествия.
Проездом через Карлскрону, страстно влюбленный, я просил руки девицы В... у ее матери; но обе они были не мало удивлены вступлением моим на чужую службу и согласием на то короля. Это не согласовалось с только что сделанным мною предложением. Но дочь приняла его, а мать отложила свое согласие и решение до того времени, когда я вернусь в Швецию. Потом я поехал к моей матери, которая, овдовев, жила уединенно в своем поместье. Она также не [534] меньше их удивилась, когда я сообщил ей о своем намерении вступить в иностранную службу, да еще с согласия короля.
Она не порицала меня за мой поступок, и как ни жестока была для ее материнской нежности столь непредвиденная разлука, она не только не останавливала меня, но еще снабдила небольшою суммой денег. Брат мой остался в Стокгольме, где полк его составлял часть наличного гарнизона, а сестра моя жила с матерью. Я нежно обнял их и уехал. Это было зимой. Я еще не знал, в какую армию поступлю, но желал приехать до начала военных действий.
В Гельсингбурге, последнем городе Швеции на Зунде, я встретил князя Казимира Изенбурга, возвращавшегося из России, где он прослужил несколько лет, и переходившего на гессенскую службу. Фридрих, король шведский и в то же время ландграф Гессен-Кассельский, дал ему в командование полк; я видел его в Стокгольме, когда он был в числе офицеров вспомогательного корпуса, приведенного в Швецию генералом Кейтом. Мы порешили ехать до Копенгагена вместе. Лед задержал нас день или два, и мы, выведенные из терпения, уговорили лодочников перевезти нас через Зунд между Гельсингбургом и Гельсингером. Переезд этот не более мили, но лед так сильно затирал нас, что прошло несколько часов, пока мы пристали к берегам Дании; мы подвергались величайшей опасности. Ночь провели мы в Гельсингере, а на другой день продолжали путь в Копенгаген.
Я был представлен ко двору нашим послом, бароном Конкеном, который осыпал меня вниманием, а затем и всему столичному дворянству. Герцог Виртенберг-Эльс, генерал от кавалерии и полковник конной гвардии, был тогда в большой славе. Я ужинал у него с моим спутником в самый день нашего приезда. Мы играли с герцогиней; она была и хороша собою и любезна. Играли в большую игру; это было не по моей части, потому что я не только не любил играть, но и был мало счастлив в игре. Между тем, как иностранец, я не мог представить никаких извинений, чтоб уклониться от игры, и я проигрался.
Я осмотрел все достопримечательности этого города: адмиралтейство, не уступающее подобным учреждениям других европейских наций, превосходный дворец, придворную капеллу, конюшни и манеж, где видел множество прекрасных лошадей, до такой степени хорошо выезженных, что на карусели, бывшей во время моего пребывания, Фридрих V, в то время еще наследный принц, герцог Виртенберский и двое датских вельмож, исполнили на лошадях балет, заслуживший общую похвалу. Показывали мне также известную машину, изобретенную Тихо-де-Браге, которая при помощи колеса представляет всю планетную систему, как он ее понимал. [535]
Несколько офицеров, возвратившихся из Нидерландов и участвовавших в последней кампании в союзной армии, поселили во мне желание проситься в ту же армию.
Принц Вальдекский Из Копенгагена я уехал в Гамбург, где провел несколько дней для устройства дел относительно денег, необходимых в походе. В этом городе жила герцогиня Гольштинская, мать шведского наследного принца. Я представился ей и был приглашен к ужину. Общество было весьма многочисленное, так как герцогиня жила очень пышно. Я был очарован любезностью, с которою она ко всем относилась. Между прочими особами я встретил здесь французского резидента, человека весьма преклонных лет, и ум которого выказывал уже некоторую слабость, свойственную старости. Узнав, что я молодой шведский офицер, еду в Нидерланды, чтоб участвовать в военных действиях, он вежливо предложил мне рекомендательные письма, если я вступлю во французскую армию. Поблагодарив его за оказанную мне честь, я высказал, что намерен служить в союзной армии. Добрый старик вспыхнул, не понимая, как может швед решиться на подобный поступок. Я отвечал, что выбор для меня безразличен, и что я вступаю на службу более для меня выгодную; так мы и расстались.
Я отправился в Гагу. Генеральные штаты дали Венскому и Лондонскому дворам сорокатысячный вспомогательный корпус для предстоявшей кампании, и командование над ними вверено было царствующему принцу Вальдекскому, бывшему в то же время генералом в войске королевы Венгерской. Когда я приехал в Гагу, принц был уже в Брюсселе, где союзная армия должна была собраться. Заручившись различными рекомендательными письмами, я тотчас отправился к нему в Австрийские Нидерланды, с предложением принять меня на службу в качестве волонтера. Он принял меня весьма вежливо, потребовал, чтоб я пользовался его столом, и позволил присоединить к его обозу и мои пожитки.
Принц был необыкновенно вежлив и милостив. Он рожден был для военного дела, но еще более его возвышало человеколюбие и великодушие.
Герцог Кумберландский, главнокомандующий союзной армии во время кампании, приехал несколько дней спустя в Брюссель, и в то же время маршал Кенигсек прибыл из Вены, чтобы состоять при нем, или скорее, чтобы направлять его, так как принц был молод и неопытен.
Армия состояла из английских, австрийских, голландских, ганноверских и гессенских войск; последние наняты были Англией.
Первого мая, по сборе всех этих отрядов, мы выступили с семидесятитысячною армией. Французская армия под командой маршала де Сакса двигалась к Турне со всем необходимым для осады. Через [536] два дня получено было известие, что крепость эта обложена, и решено было идти на неприятеля, чтобы заставить его отступить или принять сражение.
Битва при Фонтенуа Мы сделали благополучно уже три первые перехода, как узнали, что маршал де Сакс открыл траншеи и сильно обстреливает город. Турне, лучшая из нидерландских крепостей, имела тогда сильный гарнизон, следовательно, могла выдержать долгую осаду. Мы остановились, имея еще два перехода впереди, чтобы разведать положение неприятеля. Он не только продолжал осаду с тою же силой, но и приготовился хорошенько встретить пас. Король Французский и дофин находились при армии.
Десятого мая мы снова двинулись четырьмя колонами. Я был в авангарде, который должен очищать путь от французских форпостов, и вечером обе армии стояли уже друг против друга. Неприятель, не снимая осады, оставил под крепостью наблюдательный корпус и в течение ночи приготовил свои главные силы к бою. Выбрав возвышенности, против нас находившиеся, он имел справа местечко Антуан, слева Барийский лес, а в центре деревню Фонтенуа. Правый фланг неприятельской армии прикрывался глубоким рвом, деревня Фонтенуа была обнесена палисадом и в изобилии снабжена войском и артиллерией, а левый фланг защищен был сильными редутами.
Одиннадцатого числа рано утром, наша армия выступила, развернутая в боевом порядке. Началась перестрелка с той и другой стороны, и в восемь часов утра мы двинулись для атаки. Сражение это так часто было описываемо, что бесполезно о нем распространяться здесь. Прибавлю только, что вместо того, чтобы прямо идти на неприятеля, мы вытянулись вправо, обогнув Барийский лес, между тем как если В этим крылом мы атаковали левое крыло французской армии, не вводя в дело наш левый фланг, то несомненно мы одержали бы победу.
Герцог Кумберландский правым своим крылом опрокинул сначала левое крыло французов, но не видя поддержки ни из центра, ни с левого крыла нашей армии, двинулся так стремительно, что разорвал нашу боевую линию. Маршал де Сакс воспользовался этим обстоятельством: взяв несколько бригад из своего центра, он атаковал с флангу корпус герцога, слишком выдвинувшийся, и притом с такою силою, что принудил его отступить в виде большого каре и с утратой большого числа людей.
Наш центр под командой принца Вальдекского атаковал деревню Фонтенуа, которую французы храбро защищали; дорого обошлось нам это нападение, но все же мы не одержали победы. Левый наш фланг, имея перед собою глубокий ров, о котором я упоминал, могла только поддерживать канонаду. [537]
Я был прислан принцем с приказанием к генералам,
командовавшим левым крылом, присоединиться к правому, чтобы поддержать центр,
сильно пострадавший во время атаки деревни. Я увидел, что несколько голландских
полков обратились в бегство, оставив большие промежутки в линии, а с ними и один
кавалерийский полк бежал за семь миль от поля битвы в Брюссель, где
распространилось страшное смятение вследствие распущенных ими слухов, что все
потеряно, и что генералы или тяжело ранены, или убиты
(Полковник этого полка понес должное наказание за свое вероломство: он был
удален со службы, также как и прочие офицеры этого полка).
Остальная часть кавалерии, несколько полков пехоты и особенно голландские гвардейцы, всегда поддерживавшие свою репутацию, твердо устояли против всех усилий французов, но в то время, как эти войска приготовлялись исполнить привезенный мною приказ, получено было известие, что нам остается только одно отступление.
Герцог Кумберландский достиг до большего леса, бывшего позади нас, и французские войска, преследовавшие его до этого места, возвращались теперь в полном порядке, чтоб атаковать наш правый фланг. После того мы отступили под укрепления города Ата, в полуторе мили от поля сражения.
Этот достопамятный день дорого обошелся обеим армиям; но самая большая потеря выпала на долю англичан. Нельзя не сказать, что никто не выступает против неприятеля с большею твердостью, уверенностью и отвагой, как они. Вот почему их так разбили, и земля была усеяна их изуродованными трупами. Они потеряли многое множество офицеров, и после этой кровавой битвы много знатных британских семей облеклось в траур. Два или три раза во время сражения принц Вальдекский посылал меня к герцогу Кумберландскому, и всякий раз я находил его в местах, где был самый сильный и жаркий огонь, во главе своей пехоты. Ни он, ни отряд, состоявший под его командой, не помышляли о нас; они бились, как будто были одни на поле сражения, и точно также отступали; то же самое случилось мне наблюдать два года спустя в битве под Лафельдом.
В этой нации в самом деле есть что-то особенное, отличающее ее от всех прочих; даже женщины сохраняют полное хладнокровие в величайшей опасности и посреди ужасов резни. Я видел поразительный пример того, о котором стоит упомянуть: одна англичанка на самом поле битвы спарывала галуны с мундира только что убитого офицера, и в ту минуту, как я проходил мимо нее, ядро сорвало ей голову; другая, несшая ребенка на руках, увидела это, опустила ребенка наземь и взяла нож, который был в руках убитой, чтобы продолжать вместо нее спарывание галунов с тем же спокойствием, когда новое ядро поразило и ее, как и первую. [538]
Наша армия остановилась на два дня в городе Ате, чтобы дать время собраться нашим беглецам и отдохнуть
Швейцарские и немецкие полки, состоявшие на службе Голландской республики, также много отличались в этой битве и понесли большие потери. Общее число убитых в обеих армиях простиралось за двадцать тысяч человек.
Герцог Кумберландский не был ранен; но фельдмаршал Кенигсек, старый подагрик, а потому плохой ездок, желая воротить кавалерийский полк, обратившийся в бегство, как я уже сказал, имел несчастье упасть с лошади и получить при падении рану.
Под принцем Вальдекским было убито две лошади, но сам он остался невредим. Из офицеров его свиты я более других счастливо отделался: подо мною была убита лошадь; но мой слуга швед, не оставлявший меня и смотревший за моими лошадьми, не захотел удалиться и тогда, когда я приказал ему оставить место, подвергавшееся особенно сильному огню; он желал видеть сражение вблизи. Несколько минут спустя, я увидел его спешившимся и в отчаянии, что обе мои лошади были убиты. Проходя мимо, я побранил его за рассеянность, но он все-таки настаивал на позволении остаться и вскоре подъехал ко мне на чудесной лошади с таким видом, как будто выиграл сражение; он подвел ко мне двух превосходных верховых коней со всею упряжью, захватив их на поле сражения. Я заплатил ему за его усердие и простил его.
Мы расположились лагерем под Атом только на время. Затем выбрано было другое место подле города Лессина, более удобное, как по величине своей площади, так и потому, что прикрывались рекою. Там мы оставались в покое, находясь в восьми милях от французской армии, продолжавшей осаду Турне, и наконец, взявшей его. Между тем продолжались мелкие стычки. Г. Корнабе, швейцарский офицер, первый адъютант принца Вальдекского, выезжал время от времени на рекогносцировку неприятельской армии, в сопровождении небольшого отряда. Я просил его позволить мне участвовать в экспедиции в качестве адъютанта. Из ответа его я понял, что он не желал, чтоб я участвовал, вообще чтобы кто-нибудь разделял его славу; но так как он не высказал формального запрещения, то я счел возможным примкнуть к экспедиции; на следующую ночь и подстерег минуту его отъезда, вскочил на лошадь и поехал в хвосте отряда, чтоб видеть все, что случится. Сделали привал, я подошел к г. Корнабе, чтоб извиниться в том, что последовал за ним, сказав ему, что в мои годы естественно искать случая изучить свое дело, и выразил надежду, что он не осудит моего поступка и не откажется послать меня с приказанием куда ему вздумается. Он вежливо отвечал, что намерения мои похвальны, и что он очень рад поему присутствию. Впоследствии мы сделались большими друзьями, и я [539] никогда не забуду всех доказательств его дружбы при разных обстоятельствах.
Схватка с французами Во время нашего разговора высланные патрули донесли, что впереди виднеется толпа в несколько сот всадников. С нашей стороны было только двести драгун и сто человек пехоты. Г. Корнабе поспешил взглянуть на расположение неприятеля, который, увидев нашу кавалерию, держался в лесу. Там мы и атаковали его. Панический страх овладел ими, они бросились в ближнюю деревню и достигли ее, прежде чем наш маленький отряд пехоты подоспел к нам. Я попросил дать мне сто драгунов, чтоб выгнать французов из деревни; велел спешиться одной половине моего отряда и напал на французов с такою стремительностью, что они оставили деревню, потеряв тридцать человек убитыми и ранеными. Пленные сообщили нам о расположении неприятеля и об успешной осаде Турне.
Когда мы возвратились в лагерь, нам начальник выразил удовольствие моими действиями в этой стычке и не только почтил меня своим расположением, но и сделал весьма лестное донесение о моем поведении принцу Вальдекскому, который с той поры стал относиться ко мне с полным доверием и весьма милостиво.
Было еще несколько подобных стычек, и вскоре мы узнали, что осажденный город взят, и французская армия идет на нас. Мы не могли защищаться в нашем лагере и отступили к Брюсселю, опираясь левым флангом на него, правым на Вильворден, а впереди имея канал, соединяющий оба эти города.
Маршал де Сакс считал наш лагерь неприступным. Он ограничился занятием всей оставленной нами местности, взял с нее провиант и большую контрибуцию и занялся осадой находившихся там крепостей, которые защищались так плохо, что не могли задерживать его движение.
Между тем мы были обрадованы известием, что англичане в Америке заняли Кан-Бретон. Английские офицеры, бывшие в нашей армии, уверяли, что одно занятие этого пункта вполне покроет все их военные издержки.
Другое известие еще более усилило нашу радость, или лучше сказать, заставило позабыть несколько наши неудачи в последнюю кампанию; то было известие о избрании императора Франца I.
Признано было необходимым ознаменовать эти события праздниками и весельем, как в армии, так и в Брюсселе, хотя неприятель уже отнял у нас две трети Нидерландов, а австрийцы, под предводительством принца Карла, брата императора, проиграли два сражения против короля прусского.
Мы оставались в лагере до конца кампании, ничего не предпринимая. Бездействию нашему способствовало то, что герцог Кумберландский получил от короля, своего отца, известие, что в Шотландии высадился [540] претендент Карл - Эдуард с французскими войсками, что шотландцы высказываются большею частью в его пользу, и что он уже идет на Лондон. Герцогу приказано было со всею поспешностью сесть с английскими и гессенскими войсками на транспортные суда, нарочно для того присланные королем, и спешить на защиту отечества.
Он отправился со своею армией, благополучно переправился в Англию, тотчас выступил против претендента, разбил его под Кольведертом и рассеял сладкие надежды, которые возлагались на это предприятие.
У нас все было покойно; происходили только небольшие схватки. Принц Вальдекский получил согласие генеральных штатов на образование легких отрядов, необходимых для занятия аванпостов и для увеличения регулярного войска, утомленного военными действиями и нескончаемыми разъездами.
Из Баварии прибыл целый полк гусаров, так как курфирст баварский заключил сепаратный мир с Венским двором, и желая поправить свои финансы и вообще положение страны, истощенной в царствование его отца, императора Карла VII, решился преобразовать часть своих войск.
К этому полку, уже направившемуся к нам из Баварии, присоединилось еще два эскадрона волонтеров в полтораста человек, пятьдесят драгунов и столько же гусаров. Эти небольшие отряды образованы были из французских дезертиров, приходивших во множестве, так что можно было образовать из них еще два новых эскадрона.
Принц Вальдекский предложил мне командование одним из этих эскадронов; я принял это предложение, хотя не имел тогда никакого понятия о войсках такого рода, но принял после долгих убеждений со стороны принца. Впоследствии я был очень признателен ему, что он взял на себя труд убедить меня, так как содержание мое возвысилось до восьми сот червонцев, и я получал их вовремя, чего, признаюсь, никак не ожидал; но известно, что Голландская республика хорошо платит жалованье войскам во время войны, и дурно — в мирную пору.
И так, один из этих вольных эскадронов был отдан под мою команду; по мере же того, как формировались и несколько обучались прочие эскадроны, принц также отдавал их под мое начальство, и я не жалел ни забот, ни труда, чтобы постоянно держать их при деле.
Странное происшествие Первый назначенный мне пост был в предместье Брюсселя, против неприятеля, находившегося в одном переходе от нас, недалеко от города Алоста, где была главная квартира Людовика ХV и маршала де Сакса. Близость двух армий вызывала частые стычки, а [541] так как генералы обеих сторон ездили часто на рекогносцировки, то ни одного дня не проходило без схваток. Но ничего особенного тут не случалось; произошло только одно происшествие, довольно странное, о котором я и расскажу.
Однажды французский отряд в триста человек приблизился к нам и выслал вперед офицера с пятидесятью солдатами для атаки моего поста. Я тотчас же выступил со всем моим войском, чтоб отбросить их. При моем приближении они сделали вид, что отступают; но намерение их было завлечь меня в засаду. Дав одному офицеру пятьдесят человек для преследования их, сам я подвигался то вправо, то влево (надо помнить, что около Брюсселя местность чрезвычайно неровная), с двумя другими небольшими отрядами такой же силы. Остальная часть моей пехоты и кавалерии должна была тихо следовать за мною, чтоб поддержать меня в случае надобности.
Между тем офицер, командовавший пятидесятью солдатами, посланными для преследования французов, случайно узнал стоявшего во главе их офицера, с которым он служил во Франции в одном полку и во время перестрелки громко назвал его по имени. Тот, в свою очередь узнал своего старого приятеля, и два юных безумца, прекратив огонь, обнялись. Я был сильно удивлен этим обстоятельством и поспешил узнать, в чем дело. Я застал их в споре, а солдаты, положив ружья на плечо, мирно смотрели на эту по истине смешную сцену. Спорили о том, кто из них пленник. Мне показалось это странным; я сказал французскому офицеру, чтоб он дал знать командиру всего отряда, и таким образом узнал, что у них войско позади. Тотчас отправлен был к командиру унтер-офицер. Минуту спустя командир, подполковник, приехал со всеми офицерами своего отряда, привлеченными любопытством. Я просил его приказать его пятидесяти солдатам и их начальнику сдаться нам в плен; он же с своей стороны заявил, чтобы и я отдал такое же приказание своим. Я рассердился не на шутку и объявил ему, пусть он выведет все свое войско, и тогда мы увидим, кому из нас двух брать верх.
И пока шли эти препирательства, принц Вальдекский, а с ним много других генералов, заслышав шум перестрелки, подъехали к нам. При виде французских офицеров, принц спросил — в чем дело. Один из поручиков, бывших под моим начальством, рассказал ему о случившемся; сам же я там не был и делал распоряжения, чтоб окружить французский отряд. Принц тотчас приказал арестовать всех французских офицеров; я бросился объяснить ему, что они выехали по моему вызову, на честное слово, и умолял отпустить их, обещав, что представлю их всех пленниками через полчаса времени, твердо уверенный, что французы попали в засаду. Но принц, [542] и все наши генералы нашли странным мое желание снова начать сражение. На уверение мое, что дав слово, я не могу поступить иначе, принц отвечал, что так как французские офицеры имели глупости оставить свое войско, то пусть и винят самих себя, и что, наконец, в его присутствии дело принимает другой оборот, так как он слова не давал; с этими словами он приказал мне послать офицера и барабанщика, для требования сдачи засевшего отряда. Я повиновался: неприятельское войско, не имея начальников, беспрекословно положило оружие, и мы возвратились на свой пост ведя в город пленников в числе трех сот солдат и одиннадцати офицеров.
Ввиду выгод нашей позиции, маршал де Сакс не мог предпринять ничего серьезного до конца этой кампании и ограничивался тем, что рассылал во все направления отряда для сбора контрибуции. Полк, сформированный из уланов и гусаров и носивший его имя, предпринял эту экспедицию; но солдаты заезжали иногда так далеко, что наши войска перехватывали их с деньгами, взятыми у бедных жителей.
Мы платили французам тем же. Я был послан за границу Франции, для сбора возможно большей контрибуции. Взяв двести конных и двести пеших солдат и оставив остальную часть моего отряда в предместье Брюсселя для охраны от неприятельских набегов, я отправился в путь. ехали мы день и ночь, а для необходимого отдыха углублялись в лес. Таким образом я проехал всю Генегаусскую провинцию и собрал там значительную контрибуцию; через три недели я возвратился и представил рапорт по данному мне поручению. Что может быть неприятнее и тяжелее для человека с чувствительным сердцем, как подобная экспедиция! Как не страдать, когда принужден делать других несчастными! Эта экспедиция для сбора контрибуций была для меня первою, и к счастью, последнею.
Зимние квартиры Когда я возвратился в армию, все заняты были размещением ее по зимним квартирам. Французы уже заняли свои, и маршал де Сакс уехал в Париж по причине болезни. Но он скоро выздоровел, так что вернулся еще зимою, чтобы сыграть с нами скверную шутку, как будет объяснено далее.
Я получил приказание оставаться в предместье Брюсселя с отрядом, которым командовал, чтобы наблюдать за действиями неприятеля и следить за его движениями. У меня было много стычек с его ариергардом, и нередко успех был на моей стороне: я взял у них несколько сот пленных, и в том числе, много офицеров.
Наконец, обе армии заняли зимние квартиры; и я отправился на свой пост, откуда послал донесение о моей экспедиции принцу Вальдекскому, находившемуся в городе с большею частью голландской пехоты и двумя кавалерийскими полками, одним драгунским и одним гусарским. Остальное войско стояло позади, также как и ганноверские полки. [343]
Из австрийцев у нас было только два гусарских и два пехотных полка. Король прусский так далеко завел императорскую армию в Богемии и Саксонии, что не было никакой возможности отделить для нас подкрепление, а между тем отбытие англичан по поводу попытки претендента, сильно ослабило нас.
Начало зимы прошло в совершенном спокойствии. За экспедициями и военными упражнениями последовали празднества по случаю восшествия великого герцога Лотарингского на императорский престол. Принц Вальдекский, вызвавший свою супругу в Брюссель, жил открыто, равно как и князь Кауниц, стоявший во главе управления Австрийскими Нидерландами в звании полномочного министра. Было еще много других знатных особ, живших с не меньшею пышностью, так что веселились и забывали о войне.
Мне было тогда двадцать пять лет, следовательно, я был в числе наиболее пользовавшихся всеми удовольствиями. Об одном только я сожалел, что для меня именно они недолго продолжались, так как на пункте, мною занимаемом, я более чем кто-нибудь должен был быть настороже.
Секретная экспедиция На одном вечернем собрании я играл с одною очень любезною дамой, к которой впрочем был равнодушен. Принц Вальдекский, приехавший очень поздно, заметив меня, подозвал к себе и сказал мне на ухо: — Получено известие, что из Ата вышел французский отряд для сбора контрибуций, и приблизился на расстояние двух лье к Брюсселю. Он назвал мне аббатство, где находился отряд, и приказал мне тотчас отправиться, чтобы разыскать его и очистить окрестную местность от неприятеля. Я оставил свою партию не без сожаления, и чтобы никто не заметил — в чем дело, попросил кого-то из знакомых сесть за меня.
Поспешно собрал я людей; но я забыл спросить у принца, как велик был неприятельский отряд. Взяв наугад двести человек пехоты, и сотню драгунов и гусар, я в полночь отправился в указанное мне аббатство. Прибыв туда, я однако узнал, что французы именно в полночь-то и ушли. Бедные монахи были в отчаянии, что подверглись сильной контрибуции, но не могли мне указать дорогу, по которой ушел отряд.
Я дал двухчасовой отдых моим людям, поместившимся в риге, и велел накормить лошадей, а между тем старался увериться, не слышно ли лая собак в соседних деревнях; но никто не мог мне сказать ничего об отряде; он из предосторожности на возвратном пути, прошел в стороне от деревень, не заходя в них, чтобы лучше скрыть свое движение.
Наконец я отправился в том направлении, в каком предполагал движение французского отряда; и как только стало светать, [544] послал вправо и влево патрули для его разыскания. Вскоре один из моих солдат привел ко мне женщину, служившую проводником отряду; она, вероятно дурно вознагражденная, также усердно старалась указать мне место, где он находился, как и я желал найти его. От нее узнал я, что отряд этот был пеший.
Я созвал патрули и направился к тому месту, где женщина оставила отряд. Сделав четверть лье, я узнал от одного крестьянина, что неприятельский отряд делал привал в деревне, где я находился теперь, и затем ушел для отдыха в стоявший напротив нас замок. Я подумал, что верно его силы не превышают мои, если он мог найти достаточно продовольствия в одной маленькой деревушке. Как можно осторожнее отправил я сотню моих всадников на ту сторону деревни, приказав им оставаться в засаде, пока неприятель подойдет к ним, или ждать новых моих приказаний.
Пехоту свою я двинул по деревне в намерении подкрасться к неприятелю, что и удалось мне, хотя был уже день. Французы тотчас же засели в старом замке, заложив все входы, и открыли огонь из окон. Я окружил замок и поставил офицера с пятидесятью солдатами, чтобы задержать неприятеля, если он захочет силою прорваться к выходу. Призвав кавалерию, я приказал гусарам выдвинуться на некоторое расстояние, чтобы разведать, не идет ли к неприятелю помощь; я спешил драгун для более удобного охранения выходов и отправил офицера и барабанщика к французам с предложением сдаться. Они отказались, надеясь уйти под покровом ночи. Тогда мы подожгли замок, а французы ушли в старую башню.
Мой друг г. Корнабе на другой день выступил вслед за нами на помощь, с тремястами драгунов. Не доходя на одно лье до нас, он услышал пальбу и известил меня о своем приближении и о силах подкрепления, которое вел с собою. Я отвечал ему, что неприятель уже заперт, и что отряд его может отдохнуть и не утомлять себя новым переходом, но что если сам г. Корнабе желает приехать, я буду очень рад видеть его. Он поспешно приехал ко мне, и мы вместе обдумали, что нам следовало предпринять. В полночь мы снова предложили французам сдаться; но они крепко держались в башне.
На рассвете я уснул в саду под деревом, изнеможенный от усталости и ослабев от четырехдневной лихорадки. Мой друг, не нарушая моего покоя, послал нового парламентера с угрозою привезти несколько бочонков пороха, чтоб взорвать башню и похоронить неприятелей под ее развалинами, если они будут еще упорствовать. Угроза эта заставила их сдаться, и при пробуждении друг мой представил мне девять пленных офицеров, и в том числе подполковника, командовавшего отрядом, который весь состоял из двух сот человек. [545]
В этой стычке с нашей стороны был убит один офицер и четыре солдата и ранены один офицер и четырнадцать солдат. Затем мы возвратились в Брюссель; я отвел людей на квартиры, и отдохнув немного, отправился в город, чтоб обратиться к прежнему образу жизни, прерванному на три дня, а также посоветоваться с докторами на счет моей лихорадки. |
