: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Хомченко С. Н.

Военнопленные армии Наполеона в Симбирской губернии в 1812 – 1814 гг.

 

Первая публикация: Известия Самарского научного центра РАН. Спец. выпуск «Актуальные проблемы истории и археологии». Самара, 2006. С. 7-11.
Статья любезно предоставлена автором.
 

 

Тема военнопленных «Великой армии» Наполеона является одной из наименее исследованных при изучении Отечественной войны 1812 г. Публикации о военнопленных, в частности находившихся в Самаре, носили общий характер,1 при написании их авторами использовались одни и те же 1-2 источника. Цель нашей работы – расширить источниковую базу по данной теме и постараться дать более полную картину пребывания военнопленных армии Наполеона в нашем регионе.
Первые военнопленные появились в губернии уже в октябре 1812 г., когда через Симбирск и Самару на пути в Оренбург проследовали 4 партии пленных. По выходе из Владимира в сентябре они насчитывали: 1-я, под командой поручика Макарова – 174 нижних чина и 17 дезертиров; 2-я, подполковника Языкова – 12 обер-офицеров, 848 нижних чинов и 4 дезертира; 3-я, капитан-лейтенанта Булыгина – 15 обер-офицеров и 465 нижних чинов; 4-я, прапорщика Комсена – 135 нижних чинов и 17 дезертиров. Большой проблемой в пути стало несоответствие одежды и обуви пленных времени года и ее изношенность, что послужило причиной массовых заболеваний. Многие заболевшие умерли в пути или были оставлены для излечения в лазаретах. Когда в течение октября партии отправлялись из Симбирска в дальнейший путь, первая недосчитывалась двух человек, вторая – 239, третья – 70 и лишь четвертая выступила в полном составе. Болезни, хотя и в меньшей степени, преследовали ратников ополчения, конвоировавших пленных.2
Отдельно следует сказать о больших потерях во второй партии пленных под командованием подполковника Владимирского ополчения Языкова. При переправе этой партии через Волгу близ Самары присутствовал правящий должность самарского городничего И.А. Второв, который увидел изнуренных, дрожащих от холода пленных в одних мундирах, без всякой теплой одежды. Они шли из последних сил, а упавших кучей складывали на телеги и везли следом. Шедших медленно ратники ополчения погоняли палками, как скотину. Когда Второв высказал свои претензии Языкову, тот ответил, что не стоит жалеть злодеев, наделавших столько бед. На это Второв возразил, что теперь они не злодеи, а простые несчастные люди и нужно пожалеть их по-человечески. Но это обращение не принесло никакой пользы. Помимо отсутствия снабжения соответствующей одеждой, в партии ужасно было организовано и питание – отмечен факт обгрызания до крови собственных рук двумя пленными, очевидно сошедшими с ума. О бедственном положении военнопленных и причинах высокой смертности Второв рапортовал Оренбургскому военному губернатору Г.С. Волконскому. Зарыв у переправы около 20 умерших, Языков на следующий день выступил дальше. По приходе в Оренбургскую губернию, в уездный город Бузулук, 27 октября он бодро отрапортовал Волконскому о прибытии с партией, насчитывающей уже 12 офицеров, 439 нижних чинов и 4 дезертиров. Позже, по рапорту бузулукского городничего Реинздорпа выяснилось, что в течение последующих трех дней из них умерло еще 25 человек. Таким образом, потери этой партии по пути из Владимира в Бузулук, с учетом вскоре умерших, составили 434 человека или 50,2 %. Кроме того, Языков отказался отправлять больных в лазарет, ссылаясь на отсутствие такого приказа, и расположил прибывших по обывательским квартирам, до 20 человек в одной комнате, под предлогом, что пленные могут разбежаться. Это, конечно же, способствовало дальнейшему распространению болезней. Приехавший вскоре сюда дивизионный доктор Пятницкий насчитал среди пленных до 300 больных и рекомендовал, во избежание дальнейших смертей, не вести пленных в Оренбург и оставить их здесь. Потери среди ополченцев так же были высоки – из вышедших из Симбирска 8 офицеров, 34 урядников и 609 ратников до Бузулука не добрались 1 урядник и 89 ратников, из остальных до 200 были больны. О поступках Языкова Волконский отправил представление Главнокомандующему в Санкт-Петербурге С.К. Вязмитинову.3
Болезни распространялись и среди жителей деревень, через которые проходили пленные. Так, с октября 1812 до весны 1813 гг. в Усольской вотчине графов Орловых-Давыдовых многие крестьяне болели «обыкновенной горячкой неприлипчивой», от которой умерло около 30 человек.4
Важным, хотя и не всегда достоверным источником являются мемуары самих военнопленных. В указанных партиях находились два мемуариста – это унтер-лейтенант вестфальского 2-го гусарского полка Э. Рюппель и солдат французского 9-го легкоконного полка ганноверец Х. Циммерманн. Плен они провели в Оренбургской губернии, но в их воспоминаниях есть сведения и о Симбирской.
Рюппель, как офицер, ехал в повозке и находился в более выгодном положении, чем шедшие пешком солдаты. По его словам, из пленных ежедневно умирали 5-10 человек, в основном по причине сильных морозов и недостаточного питания. Мемуарист описал деревни, населенные черемисами, татарами, башкирами и мордвинами и их образ жизни. Несколько дней мимо пленных друг за другом шли башкирские полки, отправляющиеся на запад. Встречались и груженые караваны из 100-200 саней. Задремавших возниц ополченцы «ободряли» ударами нагайки, что веселило всю колонну. Симбирска пленные достигли во время ужасного бурана и несколько часов ждали, пока их расселят на ночь. Во время суточного отдыха Рюппель смог осмотреть город и закупить некоторые припасы. Восемь дней спустя партия пришла в Самару, где пленным удалось немного отогреться перед последним отрезком пути до Оренбурга.
Рюппель отзывался о начальнике партии Булыгине, как о прекрасном, очень гуманном человеке. При расставании пленные проводили его наилучшими пожеланиями, так же как и старого ополченца Ивана, чей черный трубочный табак каждый день шел по кругу и освежал всех несколькими затяжками. По словам Рюппеля, добрый старик, который во время войны с турками не пощадил ни одного врага, прощаясь, растрогался до слез и расцеловал их.
Нельзя точно сказать, в какой именно партии пленных находился Циммерманн, но слова о бесчеловечном начальнике конвоя и высокой смертности позволяют предположить, что это была партия Языкова. Переправы через Волгу Циммерманн почти не помнил, так как находился в полубессознательном состоянии от холода и недоедания. В дороге он выжил лишь благодаря помощи друга Хуземанна.5
Кроме уже названных партий, сохранились упоминания о еще двух, в конце октября - начале ноября проследовавших в Оренбург через Симбирск. Первую, в составе 1 штаб-, 9 обер-офицеров и 207 нижних чинов, вел из Воронежа прапорщик Петров, а в Симбирске его сменил прапорщик Мякишев. Вторая, из Москвы, под командой прапорщика князя Чанышева, насчитывала 10 обер-офицеров, 178 нижних чинов и 3 дезертиров.6
По отчету Симбирского гражданского губернатора князя А.А. Долгорукого от 13 февраля 1813 г., в губернии состояло 2 штаб-офицера (штабной полковник барон Ж.Н. Мержец и шеф эскадрона 4-го конно-егерского полка Ж. Герэн), 8 обер-офицеров и 2 нижних чина, все французы по национальности. Из них 2 штаб-, 2 обер-офицера и 2 служителя прибыли сюда на жительство в ноябре 1812 г., а 6 обер-офицеров следовали в Пермь, но были оставлены здесь по предписанию Вязмитинова от 24 декабря 1812 г. о прекращении перемещения военнопленных. К этому же времени через губернию проследовали 1 штаб-, 50 обер-офицеров и 2 258 нижних чинов, из которых умерло 287 человек.7
По сообщению проведшего в губернии плен швейцарца Ш. Мино, партия, в которой он находился, прибыла в Симбирск в январе 1813 г., но, очевидно, это произошло позже, так как в отчете губернатора о ней не говорится. В середине 1813 г. в уездный город Ставрополь из Минска привели партию пленных итальянцев, среди которых находился другой будущий мемуарист – лейтенант 2-го итальянского линейного полка Ф. Баджи. В августе 1813 г. через Симбирск прошли 4 пленных, сосланных в Оренбург из Вильно за побег.
Отдельные сведения о пленных, шедших в Симбирскую губернию на жительство, можно почерпнуть из архивов губерний, через которые проходили эти партии. Так, в начале ноября 1813 г. из Тамбова в Пензу пришла партия пленных, из которых подполковник и рядовой остались здесь за болезнью, а остальные 21 обер-офицер и 7 нижних чинов проследовали в Симбирск. Среди них находился еще один будущий мемуарист – Й.Б. Нагель, обер-лейтенант баварского 4-го полка линейной пехоты. Его воспоминания о плене хранятся в городском архиве Регенсбурга (Германия) и, к сожалению, до сих пор не опубликованы. Тогда же через Нижний Новгород прошли 3 пленных обер-офицера. В начале декабря 1813 г. через Арзамас в Симбирск были проведены две большие партии из Витебска численностью в 7 обер-офицеров, 83 нижних чина и 7 обер-офицеров, 98 нижних чинов, 1 женщину. В сентябре 1813 и январе 1814 г. в уездный город Самару на жительство прибыли 18 офицеров, 41 нижний чин и 60 нижних чинов соответственно.8 Возможно, что во второй партии были пленные, прошедшие в декабре через Арзамас.
Таким образом, можно говорить о жительстве в Симбирской губернии не менее 2 штаб-, 59 обер-офицеров, 232 нижних чинов и 1 женщины, но это явно не полные данные.
Основные проблемы, с которыми сталкивались живущие в Симбирской губернии пленные – нехватка теплой одежды и отношение местных обывателей. Второв доносил Симбирскому губернатору Долгорукову, что все пленные «имеют на себе весьма худое платье, так что многие босы, нет даже рубашек, кроме ветхих мундиров или изорванных сюртуков и капотов; а шубы или тулупа нет ни у кого. Все они, кроме двенадцати человек, изранены или имеют ознобленные на руках или ногах пальцы». О том же писали Долгорукову сами проживавшие в Самаре пленные. Благодаря государственной политике в отношении военнопленных и хлопотам Второва, они были снабжены всем необходимым, а для их медицинского обслуживания из соседнего Ставрополя был переведен пленный же лекарь. Снабжение пленных заключалось в выплате обер-офицерам 50 копеек в сутки, а нижним чинам – 5 копеек и солдатского рациона. Жили пленные по двое на квартирах обывателей, офицеры в отдельных комнатах, а солдаты – вместе с хозяевами. Контроль над ними осуществлялся путем ежедневного обхода квартир унтер-офицером с двумя солдатами. Иногда их квартиры посещал сам Второв, а по воскресеньям пленных выстраивали у его дома и делали им перекличку.
Целая полемика развернулась у Второва с Долгоруким по поводу отношения к пленным. Губернатор требовал от городничего усилить надзор и не допускать своевольства с их стороны. Особое недовольство Долгоруков высказывал по поводу вхождения французов в дома дворян, удивляясь как благородные русские могут водить компанию с врагами их Отечества и предлагал делать разницу между состраданием и компанейством. Второв наоборот отстаивал права пленных, считая их несчастными людьми и пытаясь скрасить их пребывание в плену, за что получил от губернатора прозвание французолюбца.
Местные обыватели часто конфликтовали с пленными. Хозяева квартир мелкими неудобствами ухудшали им бытовые условия. Пленные не могли пройти по улицам, чтобы не подвергнуться словесным оскорблениям, толчкам в снег или броскам мерзлой грязью, причем в этой травле принимали участие не только дети, но и взрослые. Однажды четверо пьяных жестоко избили одного француза. На масленицу 1814 г. французы сами устроили беспорядки во время праздничных гуляний и разбежались. Городничий принимал все меры к прекращению этих конфликтов, предписывая полиции брать зачинщиков под караул, но эти меры мало помогали. Как-то вечером на Второва набросился с ругательствами один из казаков, специально поставленный перед тем для охраны порядка, приняв в сумерках городничего из-за его одежды за француза.
В Ставрополе один из приказных придумал следующую шутку. Он зазвал к себе местного городского голову, напоил его до бесчувствия и в темноте отправил домой в сопровождении подкупленного инвалидного солдата. Тот, ведя голову мимо дома, где пленный француз как раз закрывал ставни, достал нож и слегка пырнул им своего подопечного в зад, после чего поднял крик. Сбежавшемуся народу инвалид показал на француза, якобы хотевшего зарезать голову. Уездный суд приговорил француза к битью кнутом и ссылке на каторгу, но к его счастью уголовная палата не утвердила этого приговора. Злая шутка обошлась пленному шестью месяцами тюрьмы.
Отношения между самими пленными также не были безоблачными. Так, один из офицеров, Тевенен, однажды избил солдата Нушо. Он же так озлобил против себя большинство других офицеров, что те просили о переводе его в другое место. В итоге, за неизвестный буйный проступок, Тевенен оказался под арестом.9
Русские дворяне, несмотря на запрет губернатора, поддерживали с пленными, в первую очередь с офицерами, самые тесные отношения. Воспоминания итальянского лейтенанта Ф. Баджи, к сожалению, пока недоступны для автора, но по аннотации его мемуаров видно, что жизнь в плену характеризовалась им как веселая и беззаботная. Обладая хорошим голосом, он распевал дуэты со своим товарищем Пачиони и молодых певцов нарасхват приглашали во все дворянские семейства, жившие как в Ставрополе, так и в окрестных деревнях. В особенности их носили на руках в семье дворян Милковичей, где устраивались не только концерты, но и спектакли, в которых участвовали французские, итальянские и голландские пленные офицеры. Второв наиболее образованных из офицеров приглашал к себе на вечера.
Воспоминания о плене в Симбирской губернии оставил и унтер-офицер швейцарского 2-го пехотного полка Ш. Мино. Местом своего пребывания он называет Бонинск, однако такого города нет и, очевидно, речь идет об уездном городе Буинске. Здесь пленные занимались перевозкой земли для засыпания пруда. Мино жаловался на тяжелый труд и плохое обращение конвойных казаков, бивших их своими пиками. Вскоре Мино нашел покровителя в лице старого швейцарца Шнейдера, который был управляющим загородным имением русского генерала. По ходатайству своего благодетеля Мино был отпущен городничим в гости к Шнейдеру, где пробыл три недели. Городничий предлагал пленным остаться в России, обещая жилье, домашний скот, освобождение от налогов на 10 лет, но никто не принял этого предложения.10

Освобождение пленных происходило по мере заключения договоров с бывшими союзниками Наполеона. Весной 1814 г. через Самару на пути домой проехал вестфалец Рюппель. Здесь он с рекомендательным письмом побывал в доме госпожи Племянниковой, у родственников которой жил в Оренбургской губернии. На улице к нему подошел русский офицер и учтиво заговорил, представившись Шуманом и пригласив на обед. Рюппель принял приглашение и не раскаялся, так как познакомился с любезным и остроумным человеком. К вечеру погода испортилась, но Рюппель пренебрег советом нового товарища остаться и отправился в дальнейший путь. При переправе на пароме через Волгу началась сильнейшая буря, паром сделался неуправляемым и волны захлестывали его, угрожая опрокинуть. Рюппель решил, что настал его последний час, но переправлявшиеся с ним крестьяне стали сбрасывать свои повозки и поклажу за борт, что облегчило паром, который все-таки смог пристать к противоположному берегу в пяти верстах ниже по течению.
Ганноверец Циммерманн был освобожден той же весной. 2/14 июля он с 98 товарищами подошел к Симбирску, где уже был два года назад. Здесь они задержались на некоторое время, и Циммерманн с другом Хуземанном был поселен в доме богатого купца. Мемуарист описал город, сообщив, что хоть он и был основан менее полувека назад, но уже насчитывал 15 тысяч жителей, 19 церквей и 19 же кабаков. Циммерманн пришелся по душе дружелюбным хозяевам и они даже предложили ему остаться жить у них помощником хозяина в лавке, обещая прекрасные перспективы, но тоска по родине взяла верх и вскоре он отправился в дальнейший путь.11
13 мая 1814 г. вышло предписание об освобождении «всех без изъятия» военнопленных. По отношению Симбирского губернатора видно, что к середине мая в Симбирске было сосредоточено более 1 200 готовящихся к отправке домой пленных, но возможно, что это были немцы, передвигавшиеся из внутренних губерний.
3 июня распоряжение об освобождении пленных было получено в Самаре. По этому поводу вечером пленные устроили праздник. 7 июня, в день отъезда, самарское дворянство организовало близ переправы через Волгу торжественные проводы. Офицеры были приглашены к дворянским столам, а солдатам были выставлены несколько ведер вина и две сотни калачей. Тосты за здоровье русского императора пленные сопроводили подбрасыванием шапок и радостными криками «Vive l’empereur!», но некоторые позволили себе кричать «Vive les empereures!». После того, как лодки с пленными отстали от берега, вновь полетели в воздух шапки и освобожденные начали приветствовать столь много сделавшего для них Ивана Алексеевича Второва.
29 мая/10 июня покинул Буинск швейцарец Мино с товарищами.12
К декабрю 1814 г. относится сбор сведений о количестве умерших по губерниям пленных. По сообщению Симбирского губернатора это число с начала поступления сюда пленных составило 287 нижних чинов, что совпадает с его же рапортом от февраля 1813 г. Однако, по донесениям начальников госпиталей, в лечебных заведениях Симбирской губернии умерли 2 офицера и 10 рядовых. Очевидно, что офицеры скончались уже после 13 февраля 1813 г., а вот число рядовых могло входить и в донесение губернатора.13
Некоторые пленные пожелали принять подданство и остаться в России. По данным Особенной канцелярии Министерства полиции, по Симбирской губернии такое желание изъявили четверо рядовых. Это французы Виктор Ино, Пьер Лебри и Жак Фавре, а так же итальянец Фукледо. Первый был приписан к самарскому мещанству, двое последних – к симбирскому. Судьба второго осталась неизвестной. Он мог отказаться от своего желания и вернуться домой. После принятия присяги, из Пензенской губернии в Симбирскую переехал еще один французский рядовой – Теодор Брагир.
Об Ино (Hinout) в своем дневнике упомянул Второв, пожалев, что тот остается здесь по молодости, удерживаемый какой-нибудь страстью.14 Очевидно, одна из прабабушек нынешних самарских красавиц вскружила ему голову. Так что среди жителей современных Самары и Симбирска вполне могут находиться потомки бывших военнопленных «Великой армии» Наполеона.

 

 


Примечания

 

1 Костин С. История одного портрета. // Орленок. 1984; Алексушин Г.В. Самара и самарцы в Отечественной войне 1812  г. // Проблемы изучения истории Отечественной войны 1812 года. Саратов. 2002; Он же. Самара 1812. // Fran Cité. 2002. №7; Болтянский А. «Глубинный философ» И.А. Второв. // Performance. 2005. №2.
2 Государственный архив Оренбургской области, Ф.6, Оп.3, Д. 3673, Л.9, об. , 67, об., 72.
3 ГАОО, Ф.6, Оп.3, Д. 3673, Л. 95, 109, 200-202об., 221, 276, 365; Де Пуле М. Отец и сын // Русский вестник. 1875. №6. С. 506-508.
4 Государственный архив Ульяновской области, Ф. 147, Оп. 14, Д. 91.
5 Rüppel E. Kriegsgefangen im Herzen Russland. Berlin, 1912. S. 138-142; Zimmermann Ch.C. Bis nach Sibirien. Erinnerungen aus dem Feldzuge nach Russland und aus der Gefangenschaft 1812-1814. Hannover, 1863. S. 25.
6 ГАОО, Ф.6, Оп.3, Д. 3673, Л. 172, об., 395.
7 Российский Государственный Исторический Архив, Ф. 1409, Оп.1, Д. 656, Ч.1, Л. 226-228.
8 Государственный архив Пензенской области, Ф.5, Оп.1, Д. 459, Л. 125, об., 137, об.; Центральный архив Нижегородской области, Ф.2, Оп.4, Д. 40, Л.2; Д. 170, Л. 340, об.; Государственный архив Самарской области, Ф. 803, Оп.3, Д. 191, Л. 168об., 169; Хованский Н. Ф. Участие Саратовской губернии в Отечественной войне 1812 г. Саратов, 1912. С. 236; Воспоминания пленного итальянца в России. // Исторический вестник. 1899. №12. С. 1176; Stadtarchiv Regensburg, M 316. Nagel J.B. Die Tage meiner russischen Gefangenschaft 1813; Memorie di Francesco Baggi. Roma, 1899, 2v.; Minod Ch. F. Journal des campagnes et blessures. // Combats et captivité en Russie. Mémoires et lettres de soldats français. Paris. 1999. P. 50.
9 ГАСО, Ф. 803, Оп.3, Д. 191, Л. 169-170об.; Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки, Ф. 163, Д.1, Л.1-12; Де Пуле. Указ. соч. С. 508-514; Горбунов К.Е. и др. Симбирские гражданские губернаторы. Ульяновск, 2003. С. 32-33.
10 Воспоминания пленного итальянца… С. 1173, 1176; Де Пуле. Указ. соч. №9, С.178; Minod. Op. cit. P. 48-49.
11 Rüppel. Op. cit. S. 171-172; Zimmermann. Op. cit. S. 38.
12 ГАОО, Ф.6, Оп.3, Д. 3673, Л. 881; ГАСО, Ф. 803, Оп.3, Д. 191, Л. 171; Де Пуле. Указ. соч. №6, С. 514-515; Minod. Op. cit. P. 49.
13 РГИА, Ф. 1409, Оп.1, Д. 657, Л. 203об.
14 РГИА, Ф. 1282, Оп.1, Д. 776, «Книга о пленных, оставшихся в России», литеры «И», «Л», «Ф»; ГАСО, Ф. 803, Оп.3, Д. 191, Л. 171; ГАПО, Ф.5, Оп.1, Д. 573, Л. 30.



В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru