|
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Профессор Императорского Александровского Университета Соловьев, путешествовавший на собственный счет по Швеции, в 1837 году довел до сведения Археографической Комиссии, что в Шведских библиотеках и архивах находится множество рукописей, служащих к объяснению Русской истории, правоведения, статистики и проч. Предоставив некоторые из них выписки и объяснив недостаток средств к дальнейшим по сему предмету предприятиям, г. Соловьев испрашивал вспомоществования к продолжению путешествия по Швеции. По рассмотрении составленного на сей конец проекта, Археографическая Комиссия обратилась с просьбой к г. Министру Народного Просвещения об исходатайствовании г. Соловьеву пособия на совершение трех поездок в Швецию, по три тысячи рублей ассигнациями на каждую с тем. чтобы перевод и издание в свет отысканных там актов на иностранных языках предоставить ему; все же списанные им рукописи на Славянском и Русском наречиях считать собственностью Комиссии. Сие предположение, в 28 день декабря 1837 года, удостоено Высочайшего утверждения. [XII] страница отсутствует – прим. корректора [XIII] в одном экземпляре. В имени автора не оставалось сомнения по приписке к заглавию рукописи: Григорья Карпова Кошихина, Посолского Приказа подьячего, а потом Иваном Александром Селицким зовимого, работы в Стохолм 1666 и 1667, т. е годов (см. снимок I), которая, по мнению г. Соловьева, сделана известным в свое время лингвистом Спарвенфельдтом, основательно знавшим Русский язык. Вероятность этой догадки подтвердилась сличением почерка приписки с собственноручными отметками Спарвенфельдта на других рукописях Упсальской библиотеки и с следующею его припискою карандашом на обороте 5-го листа манускрипта, вверху: Ryska Staaten och Regiringens I dhenna Tsarens Hr. Fadhers och Förrfaders tyder, som ännu ej är werteradt. J. G. S., т. е. О Русском царстве и правлении при родителе нынешнего царя и его предках, еще не переведенное. И. Г. С. – О столь важном открытии г. Соловьев в то же время донес Археографической Комиссии, [XIV] а в 1839 году, в числе прочих исторических приобретений, представил на ее рассмотрение и снятый им список с означенного манускрипта.
Рукопись, хранящаяся в Упсальской библиотеке, в малую четверть, на 232 листах писана скорописным почерком XVII века самим автором, о чем следует несомненно заключить из сличения этого почерка с собственноручною запискою Котошихина, хранящейся в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел (см. ниже); язык ее великорусский, а слог тот же, какой употреблялся в юридических наших актах XV-XVII столетий1.
Она состоит из тринадцати глав, разделенных на двести тридцать четыре статьи, и заключает современное описание России в государственном и гражданском отношениях, которое хотя и не отличается совершенною полнотою, но весьма замечательно по разнородности своего содержания. В ней подробно изображаются придворные обряды, внутренний состав и управление государства, дипломатическое [XV] и судебное делопроизводство и некоторые публичные и частные обычаи; о военных, земских и торговых делах говорится менее, а о церковном и иерархическом управлении почти и вовсе не упоминается. По обилию и новости сведений, преимущественно заслуживают внимания главы первая, вторая, четвертая, седьмая и тринадцатая; остальные же, и особенно третья, десятая, одиннадцатая и двенадцатая, не столь удовлетворительны. Ясно, что на сочинение «О России» должно смотреть как на собрание материалов для отечественной истории. Если некоторые факты, в нем упоминаемые, отчасти уже известны из других источников, то неоспоримо, что при их пособии и в связи с ними оно проливает новый свет на мало изменявшуюся в основных своих формах древнюю Русь и облегчает изучение ее не только в XVII, но и в предшествовавших столетиях. Дополняемая свидетельствами других исторических памятников, эта рукопись в свою очередь поясняет темные предания летописей и односторонность государственных актов, составляет ключ к правильному [XVI] их разумению и открывает многое, что доселе таилось во мраке. Можно сказать утвердительно, что кроме иностранных сказаний о России, наполненных более или менее ошибками или недоразумениями, в нашей литературе, до XVIII века преимущественно состоявшей из духовных творений, летописей и грамот, не было сочинения, которое в такой степени соединяло бы в себе достоинство истины с живостью повествования.
О жизни Котошихина находятся некоторые подробности в Предисловии к переводу его сочинения, сделанному Баркгузеном, где, кроме известий, сообщаемых переводчиком, помещена просьба Котошихина к Шведскому королю Карлу XI об оказании ему защиты и покровительства: здесь излагает он главные события, относящиеся до его службы в России и причину своего бегства из отечества. Сверх того, в Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел в приходо-расходной книге Посольского Приказа 1661 г. под № 1 встречается известие об окладе или жаловании, выдававшемся Котошихину в 1661, 1662, [XVII] 1663 и 1664 годах, и в том же Архиве хранится записка, составленная им в Польше с предложением королю своей службы. Вот эти любопытные материалы в их подлинном виде:
Предисловие Баркгузена2:
«Жизнь Селицкого». «Сочинителем этой книги был Московский уроженец Григорий Карпов сын Котошихин, служивший с самых молодых лет писцом, а потом подьячим в, так называемом Русскими, Посольском Приказе. Эта коллегия, в которой сохраняются все государственные древности и тайны, как прежде постоянно считалось, так и теперь считается при Московском Дворе самою главною и важною. Упомянутый Григорий, как человек даровитый, имел частые поручения по царской службе, о чем он и сам упоминает [XVIII] в своей просьбе, поданной на русском языке его Королевскому Величеству, ныне царствующему нашему всемилостивейшему государю и королю, и с этим вместе следующими словами объясняет в ней причину, по которой он удалился от Русских и должен был бежать из своего отечества:
«Я родился в России и крещен во имя Отца и Сына и Св. Духа. С самых юных лет служил верно и усердно Его Царскому Величеству в Посольском Приказе сперва писцом, а потом подьячим: между тем неоднократно был посылаем с посольствами для заключения мирных трактатов с Шведами и Поляками, и однажды послан от Его Царского Величества посланцем к Вашему Королевскому Величеству. В последние времена, когда я находился при заключении Кардисского договора, у меня отняли в Москве дом со всеми моими пожитками, выгнали из него мою жену, и все это сделано за вину моего отца, [XIX] который был казначеем в одном Московском монастыре и терпел гонения от думного дворянина Прокофья Елизарова, ложно обнесшего отца моего в том, что будто он расточил вверенную ему казну монастырскую, что, впрочем, не подтвердилось, ибо по учинении розыска оказалось в недочете на отце моем только пять алтын, равняющихся пятнадцати Шведским рундштюкам; но не смотря на то, мне, когда я вернулся из Кардиса, не возвратили моего имущества, сколько я ни просил и ни заботился о том».
«Вскоре после того я опять послан был на службу царскую в Польшу при войске с боярином и воеводою князем Яковом Куденетовичем Черкасским да с князем Иваном Семеновичем Прозоровским. Оба они, находившись малое время при войске, были отозваны в Москву, а боярин князь Юрий Алексеевич Долгорукий сделан был воеводою на их место. Я в это время еще прежними воеводами был отправлен из армии в посольство [XX] под Смоленск для переговоров, и князь Юрий писал ко мне с другим подьячим, мишкою Прокофьевым, улащивая меня, чтобы я согласился написать е нему, что князь Яков Куденетович сгубил войско царское, дал возможность королю скрыться в Польшу, и таким образом выпустил его из рук, не дав Полякам битвы, тогда как весьма легкл то сделать и проч. За такое пособство и услугу князь Юрий обещал мне исходатайствовать повышение и клятвенно обязывался помочь делу отца моего в Москве. Не веря искренности сладких посулов князя Юрия и не имея ни малейшей причины безвинно оклеветать князя Якова, я не хотел против совести писать к первому и быть ему пособником в деле неправом, а еще менее мог решиться ехать обратно к нему в войско. Быв в таком затруднительном положении, сожалея о том, что не возвратился в Москву с князем Яковом, а еще более горюя о худой удаче мне на службе царской, в которой за [XXI] верность и усердие награжден был при безвинном поругании моего отца лишением дома и всего моего благосостояния, и, принимая во внимание, что если бы я вернулся к Долгорукову в армию, то меня по всей вероятности ожидали бы там его злоба, истязания и пытки за неисполнение мною его желания повредить князю Якову, я решился покинуть мое отечество, где не оставалось для меня никакой надежды, и убежал сначала в Польшу, потом в Пруссию и наконец в Любек, откуда прибыл в пределы владений Вашего Королевского Величества, и всеподданнейше прошу и умоляю, дабы Ваше Королевское Величество соизволили принять меня под вашу королевскую защиту, покров и пр.»
Убежав из Московии, он принял другое имя и назвался Иваном Александром Селицким. Из Любека он прибыл в Нарву, откуда в 1666 году переслан был в Стокгольм тогдашним генерал-губернатором, ныне [XXII] фельдмаршалом Симоном Грунделем Гельмфельдтом, и жил в Стокгольме по паспорту более полутора года. В течение сего времени им написано настоящее небольшое сочинение: «О некоторых Русских церемониях (om nágre Ryske Ceremonier) на Русском языке, ибо кроме Русского и Польского никакого другого языка он не знал. Первая мысль и желание описать нравы, обычаи, законы, управление и вообще настоящее состояние своего отечества родились у него еще тогда, как он, во время бегства своего из России, посещая разные области и города, имел случай замечать в них отличное от Московии устройство политическое, преимущественно же в той стране, в которой он остался на постоянное жительство. Важнейшею же побудительною причиною к продолжению уже начатого им труда служило ободрение государственного канцлера, высокородного графа Магнуса Гавриила Деля-Гарди, который, узнав острый ум Селицкого и его особенную опытность [XXIII] в политике (он отличался умом перед своими сверстниками и единоземцами), дал ему средства и возможность окончить начатый труд в той самой форме, в какой он ниже следует. При составлении этого сочинения он отчасти пользовался Русским Уложением.
Наконец достойный Селицкий имел несчастье впасть в непреднамеренное преступление: он лишил жизни своего хозяина, Даниила Анастасиуса, переводчика Русского языка в Стокгольме. Самое ничтожное обстоятельство вовлекло его в это преступление. Анастасиус подозревал Селицкого в порочной связи с своей женой, и однажды, быв оба дома в нетрезвом виде, они заспорили между собою: начались с обеих сторон упреки и брань, Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанских кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить [XXIV] свою голову под секиру палача на лобном месте за заставою южного Стокгольмского предместья.
Селицкий переменил Российское вероисповедание на Лютеранское. За несколько времени до назначенного дня казни, он с величайшим благочестием принял св. тайны от Шведского священника Олофа Петерсона Крока, капеллана церкви Св. Марии, что на сёдер-Мальме (Южном предместии). Прусский уроженец, магистр Иоанн Гербиниус, бывший в то время ректором школы немецкого прихода в Стокгольме и совершенно знавший Польский язык, посещал часто Селицкого в его заключении, утешая его в несчастии Словом Божиим, и по совершении над ним казни, отозвался об нем в следующих словах: obit quam piissime!
Тотчас после казни, тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано профессором высокоученым [XXV] магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанные на медные и стальные проволоки.
Так кончил жизнь свою Селицкий, муж Русского происхождения, ума несравненного».
В Приходно-расходной книге Посольского Приказа о жалованье, выдававшемся Котошихину, значится:
«… (стр. 51 об.) 13 рублев – Григорей Котошихин3. И Григорию Котошихину великого государя жалованье на нынешний на 169 год, по особой выписке, для Свийского посольского съезду, дано сполна».
«… (во 170 году), по выписке, за пометою думного дьяка Алмаза Иванова, к прежнему его окладу за Свийскую посольскую службу придано шесть Рублев и учинен ему оклад с прежним девятнадцать рублев; и то ему государево жалование на нынешней на 170 год дано сполна. Да ему ж, для хлебные дорогови, вполы его окладу девять Рублев с полтиною дано».
(171 г.): «19 рублев – Григорей Котошихин. И в нынешнем во 171 году, генваря в 9 день, по выписке, за пометою думного дьяка Дариона Лопухина, к прежнему его окладу придано рубль, и учинен ему оклад и с прежним двадцать Рублев; и на нынещней на 171 год то государево жалованье двадцать Рублев дано сполна. Да ему ж, для нынешние хлебные дорогови, в приказ вполы окладу его десять Рублев».
(172 г.): «20 рублев – Григорей Котошихин. И на нынешней на 172 год государево жалование Григорию Котошихину для полковые службы дано сполна, по особой выписке; да ему ж в приказ и подмоги двадцать четыре рубли». [XXVI]
(173 г.): «Григорей Котошихин. И в прошлом во 172 году Гришка своровал, изменил, отъехал в Польшу. А был он в полккех бояр и воевод князя Якова Куденетовича Черкасского с товарищи».
В собственноручной записке Котошихина о службе его Польскому королю читаем:
«Наяснейшего великого государя, его королевского величества, пана моего всемилостивейшаго, как есть наимилосердаго монарха милость приказал меня пожаловать своим королевского величества жалованием на год по сту Рублев и быть при его милости, канцлере Литовском, всегда; и аз просил того, чтоб мне ехать к нему в скорых дных для разговоров для тех, которые ниже сего пишу; и хочу у его милости наяснейшего великого государя у его королевского величества быть в службе через обещание и веру до смерти своей домом крепким, и службу свою в скорых временах хочу показать добрую».
«Ныне на границах что ся делает, также и вести, что делается на Москве и меж Москвою и Шведами, также на Украине и меж Татарами, надобно мне о том крепко ведать и о том у королевского величества упрошаю, жебы то от меня не утаено было, для того могу аз королевскому величеству способы давать на то пристойные и годные, потому: к тем вестовым делам, будучи на Москве в посольском Приказе, крепко дознался, и естли о тех вестях мне будет ведомо, королевскому величеству к способу к войне будет годность же».
«Так же бы мне поведано было, где ныне Чернецкий с войском и Татарове, чтоб к походу их на Москву о дорогах написать податнее».
«Также бы ведать о Офонасье Нащокине, что он был и посолство свое правил, чтоб мне поведано ж было для того: бояре о том не ведали, а наказ ему дан из Посольского [XXVII] Приказу, и он по нем не чинил ничего; и есть ли то уведаю, и королевскому величеству ведомо о том будет, для чего с царским величеством к миру не доходит и что прешкожает».
«К тому же еще упрошаю, что я поведал о способе войны, чтоб дан был мне землемерный чертеж о рубежах Полских и литовских с Московским, Ливония с Москвою, Украйна и Тартария с Москвою».
«Естли королевскому величеству надобно умысл мой, как учинить рогатки, что есть шпанштейтеры, что они будут к пехоте годны лутче и легче Московских, и умсл, чем разрывать Московские рогатки, чтоб был отведен двор, чтоб никто не прешкожал, и даны б были шесть человек плотников, два человека кузнецов, железа сколко надобно, пять долот, три сверла разных, два топора легких».
«Также бы даны были кузнецы, сколько человек пригож, для образца заступов, топоров, бердышей, кирок, что все то по королевского величества будет воле годно и пристойно, и чтоб был лес годной на те рогатки и чем разрывать Московские рогатки».
«О сем милости и милосердия у королевского величества прошу, жебы умилосердился над тем Москалем предавчиком, который предался на имя короля его милости к гетману великому Литовскому; приходит ко мне и плачет слезно, не может ни чрез кого достать, что король его милость на него был милостивый, приказал пожаловать своим королевского величества жалованием, как ему Бог по сердцу положит; а на Москве он был добрым порутчиком и от его милости гетмана великого есть у него универсал и королевскому величеству будет добрый слуга, у пехоты в учебе и в рогатках помощник».
«Григорий Котошихин». [XXVIII]
«Прошу его королевского величества милости о том, чтобы мне госпóда была отведена на двух Москалей и на двух хлопца и челядника моих, которые при мне, чтоб мне в той господе учинить себе покойность, а на дворе промысл работный».
«Также упрошаю, чтоб мне через кого дойти и королевскому величеству поклонитца и приходить бы в полаты в которые мочно».».
На обороте второго полулиста записки: «Сие мое написание честно да вручитца и велце упрошаю, чтоб был преведен и добрый ответ учинен».
Настоящее издание рукописи Котошихина напечатано под редакцией покойного Члена Археографической Комиссии Коркунова; Указатель же и описание подлинного манускрипта на Русском языке и Шведских его переводов составлены под наблюдением Члена Калачова.
Примечания
1 Чтобы дать читателям более полное описание подлинной рукописи, которая, по особенной обязательности шведского правительства, была выслана в Археографическую Комиссию для настоящего издания, к сказанному выше должно присовокупить следующие относящиеся к ней подробности: первые три листа этой рукописи чистые; на 4-м на обороте вверху написано чернилами: «Grigoria Karpoca Koshikhina posolskago prikasa podiatshego a potom Ivanom Alexandrom Selickim sovimago Rabota v’Stigholme 1666-1667». На обороте 5-го листа, вверху помечено, как сказано выше, карандашом: «Ryska Staatens och Regiringens I dhenna Tsarens Hr. Fadhers och Förfaders tyder, som ännu ej är werteradt. I. G. S.» Затем приписано чернилами: «(hoc manu Sparfvenfeldii)». С 6-го листа начинается само сочинение Котошихина. Это лист точно в том виде, какой имеет лицевая сторона его в подлиннике, представлен в первом из прилагаемых при сем fac-simile. Внизу, как и изображено здесь, находится печать библиотеки Упсальской Академии. Как этот лист, так и следующие за сим имеют двойную нумерацию: одна современная, чернилами, которая ведет счет страницам, коих (без оглавления, следующего за сочинением) всего 464; другая же сделана в новейшее время карандашом: ею помечены лишь лицевые стороны листов, коих всего по этому счету 232. Сочинение оканчивается на странице 464 или на обороте листа 232. Затем следует белый лист, за которым на 16 листах тою же рукою, которой писано сочинение (следовательно самим Котошихиным), помещено оглавление сочинения под заглавием: «Роспись главам и статьям книги сея» (см. настоящего издания стр. 133). Листы этого оглавления перемечены только карандашом с продолжением счета предыдущей нумерации, не выключая и предшествующего белого листа, так что всех листов в рукописи по сему счету 249. За оглавлением следует опять 6 белых листов, последних в книге. Чтобы судить о почерке, каким писана руеопись, при сем прилагается fac-simile (2-е), в коем первые четыре строки взяты из оглавления (с поправкою, сделанной другим почерком); две вторые из главы VII-й, статьи 47-й (лист 181 обоор., чтр. 362): из них вторая строка писана также другою рукою; за тем следует одно место из той же главы статьи 40 (лист 175 лиц. стор., стр. 349), и, наконец, последние строки сняты с окончания записки, поданной Котошихиным Польскому королю (см. ниже). Хотя подлинная рукопись Котошихина сохранилась довольно хорошо, но местами видны пятна, происшедшие от сырости. Вообще экземпляр писан очень чисто и даже красиво. На полях ссылки на главы и статьи сделаны красивым мелким почерком, но окончательные буквы этих ссылок к образу не достают в некоторых местах. Цифры, указывающие на статьи. помещены не в начале каждой, а с боку (на полях), против начала каждой статьи. Переплет рукописи кожаный; на лицевой стороне его по красному сафьяну оттиснуто золотыми буквами: «Gregor Kochikine. – Cod. Sparfvenf».
2 В Шведской рукописи: текст предисловия на шведском. Мною пропущено. Прим. Корректора.
3 Здесь Котошихин записан последним из подьячих.
|
