|
VI. Движение Гергея от крепости Коморна и преследование его русской армией.
[138]
В продолжение того времени, как 4-й пех. корпус ходил к Дебречину и возвращался оттуда, главные силы армии двигались на Форро, Мишкольц, Мезо-Кевезд и Капольно. Во время пребывания их в Мишкольце, 22 июня было получено сведение, что партия мятежников, в числе 500 человек, сделала нападение на наш транспорт, следовавший из округа Тарно, но была отбита прикрывавшею транспорт ротою Полтавского полка. Для рассеяния этой и других партий, собравшихся, по слухам, в окрестностях м. Тарно, был послан из Мишкольца конно-мусульманский полк с двумя орудиями, под начальством генерал-лейтенанта Засса. На пути генерал Засс получил сведение, что Венгерцы собираются в партии в городах Розенау и Орольяге. 24 июня [139] отряд генерала Засса встретил у с. Деброд неприятельскую роту, которая открыла по нему ружейный огонь. Шедшая впереди сотня мусульман, под начальством капитана Казбека, бросилась на неприятеля в шашки, опрокинула и преследовала его в ближайший лес и взяла в плен 23 человека. Отсюда генерал Засс прошел еще некоторое расстояние двумя дорогами, на Розенау и Орольяг, захватил несколько пленных и два значка и ночью того же числа возвратился в окрестности Мишкольца, сделав в двое суток более 140 верст1.
По переходе через реку Саио, 4-й пехотный корпус прибыл 1 июля в м. Мезо-Кевезд и здесь вышел на путь движения главных сил, на шоссе, которое шло на юго-запад к Песту, по равнине Тейсы, между Карпатскими горами, лежащими с правой, северо-западной, стороны и этою рекою – с левой, изредка пересекая последние, отлогие отрасли, отходящие от Карпатов к Тейсе. Главная квартира с частью остальных войск находилась тогда в Гионгиосе, только в двух переходах впереди 4-го пехотного корпуса; из чего видно, что армия шла медленно, по каким бы то ни было причинам или соображениям. По расчету времени и по распоряжению главнокомандующего, мы должны были догнать главную квартиру у Гатвана и оставаться позади нее постоянно [140] в одном переходе; от Гатвана до Песта или до Вайцена только два перехода.
Все участвовавшие в Венгерской войне в составе главной русской армии, без сомнения, помнят большое местечко Мезо-Кевезд и его трактир, который, как говорили тогда, выдержал столько атак всех проходивших корпусов и долго оставался невредим среди окружавшего его опустошения. В особенности 4-й пехотный корпус часто проходил чрез Мезо-Кевезд: это был центр его движений в продолжение некоторого времени. Трактир был постоянно полон сотнями русских офицеров. Проворный хозяин Немец успевал удовлетворять по возможности всем требованиям; его погреба были неистощимы, пополняемые, вероятно, подвозом из гор. Ерлау, известного своим красным вином. Сотни бутылок и порций котлет и бифштекса беспрестанно разносились между гостями; уходившие толпы сменялись новыми; пир шел и днем и ночью; между пирующими или просто удовлетворявшими голод слышались неумолкаемый, оглушительный говор, смех, споры, рассуждения о войне; случались смешные или буйные сцены.
По слухам, венгерские войска показались влево от нашего пути, в г. Чолноке, в м. Арок-Сцаласе и с. Поросло; последнее лежало на правой стороне Тейсы, недалеко от Мезо-Кевезда. Для разъяснения слухов от 4-го пех. корпуса посылались казачьи разъезды до Поросло, через которое неприятель должен был проходить, если бы перешел Тейсу у м. Тисса-Фюреда, где прежде был мост, теперь разрушенный. [141] Разъезды никого не открыли. Во время недавнего пребывания 4-го корпуса в Дебречине и поездки моей в Польгар, находящийся в недальнем расстоянии от Тисса-Фюреда, венгерских войск не было на левой стороне Тейсы, и хотя после того они могли прибыть туда, но нельзя было ожидать, чтоб они решились перейти на правый берег Тейсы и стать между этой труднопереходимой рекою и русскою армией.
Недалеко от Мезо-Кевезда, правее пути наших войск, в Карпатских горах лежит богатый город Ерлау. По сведениям главного штаба, жители его отличались особенною приверженностью к правительству Кошута и враждою к Австрийцам; по слухам, в окрестностях его бродило до 1.000 гверильясов, которые могли найти большую опору в таком городе и беспокоить тыл и сообщение наших войск. Для рассеяния шаек и для приведения в повиновение города, если бы в нем оказались опасные признаки враждебного к нам расположения, а также для сбора продовольственных припасов, по приказанию главнокомандующего, послали в Ерлау от 4-го корпуса отряд из уланского и Донского казачьего полков с Донскою батареей, под начальством генерал-лейтенанта Кузнецова. Отряд этот выступил из Мезо-Кевезда 2июля и того же числа вошел в Ерлау. Город был спокоен. Уланы с артиллерией стали на главной площади, а казаки в окрестностях. Посланные в горы во все стороны разъезды для открытия шаек гверильясов никого не нашли и не видели. На башне города развевалось трехцветное республиканское знамя; его сняли и заменили австрийским. [142] Генерал Кузнецов собрал местное начальство и важнейших жителей города и потребовал, чтоб Ерлау выставил для продовольствия наших войск 200.000 порций. Жители отозвались совершенною невозможностью исполнить это требование, потому что Ерлау населен ремесленниками и садоводами и, окруженный горами, не имеет полей, засеянных хлебом. По настоятельному требованию, они, однако же, собрали до 50.000 порций, часть которых была взята отрядом, а другая, по недостатку подвод, оставлена в магазинах с обязательством городового начальства, сохранить их в целости и выдать нашим войскам при первом требовании.
4-й пехотный корпус 2 июля перешел в с. Сигалом, а 3 двинулся в м. Капольно. 2 июля, когда главная квартира нашей армии, при следовании по прямому пути от Мишкольца к Песту, находилась в с. Гатване, в ней получено уведомление от главнокомандующего австрийскою армией, генерала Гайнау, что главная армия мятежников, под начальством Артура Гергея, выступила из крепости Коморна и потянулась левым берегом Дуная, т. е. севернее и с правой стороны нашего движения. Прекращение Гергеем наступательных действий против Австрийцев и отступление его от кр. Коморна, в которой он оставил сильный гарнизон, произошли, вероятно, главным образом от наступления русской армии к Дунаю, наступления, отрезывавшего Гергея от центральной. Венгрии и от других венгерских войск, находившихся там. Гайнау не преследовал Гергея, так как последний не мог миновать русской [143] армии, и двинулся с австрийскою армией к Песту, для действий против других венгерских войск, находившихся в стороне Песта и далее на юге Венгрии. Затем действия русской и австрийской армий происходили отдельно, на отдаленных друг от друга театрах войны: первой – против армии Гергея, вступавшей от Дуная на северо-восток, a последней – против войск сосредоточенных под команду Дембинского и отступавших на юг вниз по Дунаю.
Предполагая, что Гергей может от Дуная поворотить в горы, взять направление севернее пути нашей армии чрез горные комитаты Венгрии и выйти на наши сообщения с городом Кашау и Галицией, что должно было произойти неизбежно, если бы Гергей не решился атаковать тотчас русскую армию или принять от нее отдельное сражение, – кн. Паскевич предписал 4-му пех. корпусу, для охранения наших сообщений, возвратиться к Мишкольцу, если можно, в два перехода. Приказание это получено 4-м корпусом утром 3 июля, на пути из Сигалома к Капольно; корпус поворотил назад и ночевал в Мезо-Кевезде. Здесь соединился с ним отряд генерала Кузнецова, ходивший в Ерлау. 4 июля корпус перешел на ночлег в с. Гарсаны, лежащее на последних отлогостях Карпатов.
При движении от Мезо-Кевезда к Мишкольцу, стали беспрестанно получаться из разных источников сведения о появлении неприятеля со всех сторон; он будто закишел кругом нас. Говорили, что на равнинах Тейсы показались передовые части: с юга 30-тысячного корпуса Высоцкого, с востока, в [144] с. Польгаре, корпуса Бема, в Токае – венгерские гусары отдельного отряда, в Ерлау – отряды из армии Гергея, и проч. Казацкие разъезды, посланные в горы и на равнины, ничего не открыли. По последствиям надо полагать, что слухи эти распускались Мадьярами нарочно, чтобы скрыть настоящие движения своих войск, но распускались согласно, как будто по команде, по распоряжению, исходившему из одного источника.
Однако же близость неприятеля и встречи с ним становились день ото дня ощутительнее. Все селения, чрез которые мы проходили, были теперь более пусты, чем прежде. При вступлении в них войск постоянно слышался звон колокола приходской церкви, как набат или как условный знак, чего прежде не замечалось. В тех селениях, в которых войска ночевали, дома находили запертыми; некоторые были пусты; в некоторых, после угрозы, что разломают двери, являлись одна или две женщины-старухи; мужчин не видели, и на вопрос, где они, обыкновенно отвечали, что они работают в поле, но в ближайших полях также не было никого видно; снопы хлеба стояли не убранными. Вероятно, большая часть жителей со своими семействами, имуществом и стадами ушли в глубину страны, в горы или степи. Были слухи, что эмиссары Кошута, рассеянные в крае, возбуждают жителей к поголовному восстанию. 3 июля офицер и 10 солдат Якутского пехотного полка, посланные в Ерлау для покупки спирту, были, по их показанию, окружены толпою жителей в то время, когда они укладывали на телеги купленные вещи. Сначала в них стали бросать каменьями, потом завязалась [145] драка; офицер и 6 человек рядовых, собравшись в кучу и защищаясь штыками, успели уйти из города; остальные четыре человека были задержаны. Но вслед за этим из Ерлау явилась в корпусный штаб депутация с извинениями и объяснением происшествия частною ссорою в винном погребе, где, по случаю праздника, собралось довольно много праздного народа, и наши солдаты, как и жители, были навеселе. Задержанные солдаты возвратились.
Впрочем, и в это время встречались Мадьяры, которые, может быть, по их хозяйственным надобностям не покидали края. Они жили в красивых, превосходно меблированных домах, в местечках или в отдельных усадьбах и хуторах, лежащих на пути от Мишкольца к Песту, и имели, по-видимому, все средства богатой жизни. По их объяснениям, прежде они принадлежали к классу мелкого дворянства, пользовались особыми правами, не платили податей и были освобождены от всех общественных повинностей. Последняя революция Венгрии оставила им землю, но отняла все особые преимущества. И между ними были преданные революционному правительству, служившие в венгерских войсках; но большинство было недовольно настоящим переворотом и не любило Кошута, как главного представителя революции и особенно как виновника прихода русских войск и соединенных с войною разорения и несчастий. Однажды я увидел между подводчиками, везшими солдатский хлеб, очень хорошо одетого человека. Я спросил, кто он такой, и он отвечал мне, что [146] он – из ближайшего местечка, приехал по своим делам в Мишкольц на короткое время; прежде он был дворянин; но местное начальство Мишкольца взяло его с лошадьми, как обязанного теперь наравне с другими нести подводную повинность, и отдало в один из наших полков. Венгерцу очень не нравилось это, но не хотелось бросить своих превосходных лошадей, и он терпеливо перевозил тяжести. Сначала он проехал с ними два перехода, и его отпустили; он подъезжал уже к своему дому, но на дороге его взяли снова сами войска, и он опять повез что-то; его еще раз отпустили, он еще раз был близко к своему дому, и его опять взяли; теперь он вез полковые тяжести обратно в Мишкольц и надеялся, что это в последний раз. Рассказ свой он закончил проклятиями Кошуту. На привале одного из переходов, между Мишкольцем и Капольно, несколько наших офицеров зашли в отдельно стоявший, с несколькими надворными строениями, близь дороги дом, хозяин которого оказался землевладельцем, прежним дворянином. Он принял нас любезно и просил пособить его беде: он указал нам в окно на свои поля, где стоял в снопах сжатый ячмень и овес; солдаты остановившихся на привале обозов в одно мгновение растащили снопы и разбросали их в корм лошадям; поле опустело. Хозяин сначала жаловался на войну, на свое несчастие, говорил, что это последний его хлеб, вся его надежда, что он после этого останется нищим; но потом успокоился, махнул рукой и излил свое горе в энергическом ругательстве Кошуту. [147]
Кроме Мадьяр из дворянского сословия, недовольных настоящими переворотами, Венгрия была наполнена Немцами, которые большею частью по своим интересам оставались равнодушными к вопросам, решавшимся в настоящее время, и смотрели на войну только с точки зрения выгоды или разорения. Русский почти во всяком селении мог найти трактирщика или погребщика Немца, который всегда был готов накормить его за деньги. Если кому случалось быть у Мадьяра, его принимали как гостя и за пищу не хотели брать денег.
Утром 5 июля, перед выступлением корпуса из Гарсан в Мишкольц, где находился в то время Селенгинский пех. полк и гошпиталь армии, меня, в числе многих других офицеров, послали вперед в Мишкольц, одних – для заготовления войскам квартир и выбора места бивуака, а других – для разных покупок. Говорили, что город богатый и торговый, что в нем можно найти все нужное для войск и хорошо пообедать. Кроме продовольственных запасов, потребных для офицеров и нижних чинов – спирта или водки, вина, сахара, кофе, крупы, муки и проч. – во время похода платье носится скоро, и всем кое-что нужно, напр. сапоги, чулки, нитки, сукно и проч. и проч.
Мишкольц невелик, но красив; много лавок, магазинов, разных мастерских, кофеен, трактиров и проч. Город лежит в лощине между горами, которые здесь оканчиваются; с другой, восточной, стороны его начинается плоская равнина Тейсы. В некоторых богатых домах я увидел иконы [148] греческой живописи, перед которыми теплились лампады. Оказалось, что в Мишкольце около 200 семейств Греков православного исповедания. Предки их переселились сюда в давние времена из Византийской империи, вероятно, после покорения Константинополя Турками. Они сохранили греческий очерк лица, черные волосы; все принадлежат к богатому торговому сословию и одеваются в общеевропейское платье. По их словам, чистых Греков во всей Венгрии более 10 тысяч; действительно, я после встречал их во всех городах, в которых мне случалось бывать, и слышал те же рассказы. Прежде их было гораздо более, но часть их слилась с господствующим мадьярским населением. От такого слияния с Греками и с выходцами других южных племен, многие семейства высшего мадьярского сословия сделались черноволосы и горбоносы, тогда как большинство Мадьяр низшего сословия, хлебопашцы, остались белокуры. В Мишкольце есть также Славяне православного греческого исповедания и богатая греческая церковь довольно хорошей архитектуры с большим, похожим на наши, куполом; задняя часть церкви отгорожена сквозною решеткой и назначена для женщин. Здешние Греки говорили, что прежде вся Венгрия исповедовала греко-восточную веру; но с принятием большинством населения католицизма и потом, преимущественно Мадьярами, кальвинизма многие православные церкви были обращены в костелы и кирки; они до сих пор сохранили свою старую архитектуру. В настоящее время всех жителей [149] православного греческого исповедания, преимущественно Славян, считается в Венгрии около полумиллиона.
В самом разгаре наших хлопот в Мишкольце вдруг получилось уведомление, что корпус, выступив из Гарсан, был возвращен опять назад к Мезо-Кевезду. Все бросились из города догонять корпус, и счастлив был тот, кто успел кое-чем запастись и пообедать. Обратное направление корпуса к стороне главной армии произошло по следующим причинам.
Венгерская армия Гергея, выступив из кр. Коморна, следовала левым берегом Дуная на восток и выдвинулась к г. Вайцену в числе, как полагали у нас, 40 тысяч при 160 орудиях; сведения о движении этом подтвердились нашими разъездами, высланными от передового отряда генерал-майора кн. Бебутова. У Вайцена Дунай и путь движения неприятельской армии левою стороной этой реки поворачивают на юг, к стороне русской армии, находившейся в это время южнее Вайцена, в окрестностях сел. Гатвана, отстоящего как от Песта, так и от Вайцена на два перехода. В предписании главного штаба армии командиру 4-го корпуса было сказано, что, по недостатку точных сведений о силах и намерениях неприятеля, можно было предполагать по этому движению, что он пришел атаковать нас. В то же время в главной квартире были получены известия, что другая часть неприятельских войск двигалась от Чолнока на Капольно или Гатван в намерении действовать против нас [150] с южной стороны. Сосредоточив главные силы армии у Гатвана и двинувшись с ними к Вайцену навстречу венгерской армии, атакованной уже 3 июля авангардом нашим под начальством генерала Васса, главнокомандующий 4 июля предписал генералу Чеодаеву оставить прежнее направление на Мишкольц и двинуться назад в Капольно и потом в Гатван, если б оказалось надобным. Распоряжение это 4-й корпус получил утром 5 июля, при следовании из Гарсан к Мишкольцу, как значится выше, тотчас поворотил назад по прежнему своему пути, того же числа перешел в Мезо-Кевезд, 6-го в Капольно, 7-го выступил, к Гионгиосу, прошел половину перехода и сделал привал у с. Гальмай, где застало его новое распоряжение.
Между тем, главные силы нашей армии встретились с венгерскою армией2 у Вайцена, города, лежащего на Дунае между этою рекою и юго-западною последнею грядою Карпатов. В официальных сведениях сказано только, что 5 июля Русские атаковали Гергея на его позиции близь этого города, и он отступил к северу на Вадкерт. Потом наступило, непродолжительное впрочем, время как бы недоумения и бездействия, производивших общее впечатление, что наше наступление не достигло своей ближайшей цели, что Гергей ускользнул от нас и расстроил наши расчеты. Всякая неудача, особенно при сознании своей силы, производись в массе неудовольствие, и, естественно, неудачу относят не к слабости могущественной армии, а к ошибкам главных распорядителей. Я не был под Вайценом и не могу сказать ничего верного и точного; но считаю не бесполезным записать некоторые из тех многочисленных слухов и рассказов, которые ходили в войсках, и то мнение, которое в продолжение войны составилось о Вайценском деле. Были даже сочинены стихи, в которых все военные действия представлены в смешном виде. Меня могут укорить, зачем я записываю неверные слухи и мнения, но в армии, во время самой войны, они не могли быть слишком неверными; некоторые из них были, может быть, более верны, чем официальные сведения.
Генерал-лейтенант Засс, известный своими блестящими действиями на Кавказе, находился с авангардом армии несколько впереди главных сил, к стороне Песта. Получив уведомление о появлении венгерских войск Гергея вправо, у Вайцена, он 3 июля выдвинулся с авангардом к этому городу усиленным переходом и атаковал только что прибывшие и утомленные передовые неприятельские войска. В завязавшейся артиллерийской перестрелке у генерала Засса было подбито несколько орудий, но он удержался на месте может быть оттого, что Венгерцы не перешли в наступление, а ограничились действием артиллерии, обороною. Говорили, что атака генерала [152] Засса была признана начальством неблагоразумною, что за нее сделали ему выговор и что о нем донесли, как о генерале неспособном командовать регулярными войсками. Однако в войсках существовало и другое мнение: каждый смелый подвиг им нравится; к тому же генерал Засс не был разбит, даже не был опрокинут и не испортил общего хода дела. Движение Гергея к Вайцену и без атаки генерала Засса привлекло бы к этому городу русскую армию. Нет оснований предполагать, что без этой атаки Гергей прошел бы далее Вайцена, сблизился бы с нами более и мог быть вернее разбит; вероятно, он не пошел бы далее, к югу, но, привлекши к себе русскую армию, отступил бы по тому же пути, по которому отступил после нашей атаки. Блестящие действия нашей 9-й пехотной дивизии, находившейся в составе австрийской армии, несколько познакомили уже нас с венгерскими войсками; по-видимому, мы не имели особых причин быть слишком осторожными и не пытать счастия смелыми предприятиями. К смелым действиям полезно быть по меньшей мере снисходительными; они вообще редки и свидетельствуют о военных свойствах человека, которые полезно поддерживать и развивать.
В самом разгаре дела к Вайцену подошла наша кавалерия, и прибыл генерал граф Ридигер, принявший начальство над всеми собравшимися здесь войсками. В распоряжении графа Ридигера было 8 батальонов, 36 эскадронов и 56 орудий. Может быть, при более решительном наступлении этих войск, они опрокинули бы венгерские войска, выдвинувшиеся [153] перед Вайценом и отделенные этим городом от своих главных сил. К тому же нельзя было ожидать, чтобы Венгерцы, в виду приближения всей русской армии, решились перейти сами в наступление; нам даже был расчет своими атаками выманить их из занимаемой ими позиции и отвлечь далее от Вайцена, в чем и может состоять оправдание генерала Засса. Но граф Ридигер нашел необходимым не отводить войска из-под неприятельских выстрелов и не производить наступления и атаки. В продолжение всего остального дня, до ночи продолжалась одна артиллерийская перестрелка самая невыгодная для нас, потому что венгерская артиллерия превосходила нашу в дальности выстрелов.
4 июля вся наша армия прибыла усиленным переходом из Гатвана к Вайцену; но фельдмаршал кн. Паскевич отложил атаку до 5 июля, чтобы, как говорили, дать отдых утомленным войскам. Весь день 4 июля неприятель стоял еще под Вайценом, В ожидании большого сражения, у нас делались сообразный распоряжения: писались диспозиции; армия строилась в боевой порядок. Ранним утром 5 июля видели еще венгерские аванпосты перед Вайценом; но наша атака не начиналась почему-то долго, объясняли: потому, что главнокомандующий, будто бы, накануне приказал не начинать боя без его личного приказания и собственных распоряжений; но, как человек преклонных лет, утомленный продолжительным походом и, может быть, отвыкший в своем долгом наместничестве в Варшаве от походной жизни и потерявший ту энергию действий, которой он [154] прославился прежде в Персидскую, Турецкую и Польскую войны, – будто бы долго не выезжал к войскам. Между тем, в ночь с 4 на 5 июля, венгерская армия отступила и продолжала еще выходить из Вайцена утром 5 июля. Наша поздняя атака этого числа, и то не общая, a отдельными небольшими частями, началась тогда, когда на позиции венгерской армии остались незначительные части войск; их легко опрокинули.
Впрочем, Вайценское дело не имеет значения как сражение или как победа и важно только по удачному отступлению Гергея: в первой встрече враждующих армий преимущество осталось на стороне Венгерцев. Доискиваясь причин этой нашей неудачи не по слухам, а по числам дней и переходов, можно прежде всего сказать, не опасаясь быть опрометчивым, что Гергей не ушел бы от нас, если бы наша армия пришла к Вайцену ранее, хотя одновременно с авангардом генерала Засса, свежею, неутомленною, – тогда не было бы основательных причин откладывать атаку до другого дня. По-видимому, это было для нас удобоисполнимо. Хотя накануне встречи с неприятелем мы сделали усиленный переход от Гатвана, но весь путь от Кашау до Вайцена шли долго, слишком медленно, по причинам и соображениям, может быть, уважительным – например: отдых и снабжение войск продовольствием, ожидание возвращения 4-го корпуса из Дебречина и соединения его с главными силами и проч. – но зависевшим от нас и, следовательно, могшим быть отстраненными и, во всяком случае, не уничтожающим факта медленности движения. [155]
Особенных важных причин, могших замедлить следование войск и пополнение продовольственных запасов, например: близости неприятеля, военных против него действий, восстания жителей – не было; мы были полными хозяевами края и ничем не связаны в своих действиях; все, по-видимому, зависело от нас самих. Чем более подвигалась наша армия вперед за Мишкольц, тем более захватывала края, чрезвычайно плодородного между Мишкольцем и Пестом и тем удобнее и скорее могла собирать продовольственные запасы. Главная квартира оставалась в Мишкольце шесть дней. Выше было видно, что она находилась там еще 22 июня. По расчету переходов (от Мишкольца до Вайцена семь обыкновенных переходов), даже выступив оттуда 23 июня и делая дневки, армия могла быть в Гатване к 1 июля, а 2-го двинуться к Вайцену, тотчас по получении уведомления о движении Гергея от Коморна.
Еще важнее была, по-видимому, небольшая остановка и промедление в самую решительную минуту в Гатване, по получении здесь 2 июля от главнокомандующего австрийскою армией уведомления о движении Гергея от Коморна левым берегом Дуная, – уведомления, определявшего точно цель наших дальнейших действий. Из предписания командиру 4-го корпуса видно, что, получив 2 июля это уведомление, главнокомандующий не тотчас решился двинуться к Вайцену, а сначала, из опасения, что Гергей может пойти горными комитатами Венгрии, севернее пути нашей армии и выйти в Мишкольце или в другом месте на наши сообщения, 2 же июля возвратил 4-й корпус [156] (с перехода из Сигалома в Капольно) к Мишкольцу, а потом, узнав, что Гергей дошел уже до Байцена и атакован нашим авангардом, возвратил 4-й корпус опять от Мишкольца к стороне Гатвана и сам с главными силами двинулся к Вайцену. Движение 4-го корпуса взад и вперед было бесполезно: впоследствии оказалось, что главнокомандующий не доверял силам одного 4-го корпуса для отдельных действий против венгерской армии; и вообще все эти расчеты, произведшие хотя бы кратковременную остановку в Гатване, кажутся неверными.
По достижении нами Гатвана, армия Гергея, отступавшая от Коморна, очевидно, становилась главною целью наших действий, так как она составляла главные силы Венгрии и должна была пробиваться на юг мимо нас, чему мы должны были противодействовать. В таком случае, нам напрасно было задерживаться венгерскими войсками, находившимися к югу от нас, – они имели путь отступления в центральную Венгрию позади себя, могли уклониться от боя и отвлечь нас от Гергея. Главные силы нашей армии были достаточно сильны, чтобы действовать, из своего центрального положения в Гатване, против разъединенных корпусов Дембинскаго, Высоцкого, Гергея и др., не рассчитывая на содействие 4-го корпуса и австрийской армии, могли пользоваться этим разъединением неприятельских сил и не терять времени. К тому же 4-й корпус, находясь близь Гионгиоса, мог угрожать венгерским войскам, действовавшим с юга. Возможность поворота Гергея в горные комитаты не должна бы останавливать нас преждевременно. Если мы уже [157] зашли так далеко, до Гатвана, то нам не оставалось ничего более, как идти вперед, чтобы скорее сблизиться с неприятелем, а для этого, при расположении армии в Гатване, самый кратчайший путь вел на Вайцен; и потому, кажется, нашей армии, по получении 2 июля уведомления о выступлении Гергея из Коморна левым берегом Дуная, следовало немедленно идти к Вайцену, не отвлекаясь и не задерживаясь другими могущими быть случайностями и возможностью встретить Гергея движением назад в более отдаленном месте, например, в Мишкольце или Кашау, и даже стараясь движением вперед предупредить и отстранить невыгодную для нас необходимость движения назад, могшего заставить нас гоняться за ним по длинным путям и оставлять вдали от него еще долго в неизвестности, заблуждении и нерешительности.
Можно сказать, что не было большой беды в успешном отступлении Гергея. Частная, неважная неудача не отнимала у нас возможности будущих успехов. Это справедливо. Здесь речь идет собственно о том, что мы желали и действовали, чтобы разбить неприятеля или отрезать ему дальнейшее отступление, для чего сделали несколько сот верст и, очевидно, этой цели не достигли движением к Вайцену.
Естественно, и дальнейший после Вайценского дела правильный ход наших действий зависел от быстрого принятия верного решения и немедленного исполнения его. Можно предполагать, что если бы мы преследовали отступающего неприятеля быстро, по пятам, с раннего утра 5 июля, то настигли бы его на первом переходе. При сильном нашем натиске отступление [158] его могло обратиться в бегство и привести его к гибельным последствиям. Чем быстрее отступал бы он, тем сильнее расстраивался бы. Неутомимое преследование на следующих переходах, хотя одним корпусом войск, даже без поражения боем могло доставить нам большие выгоды. Но под Вайценом наши войска простояли на занятых ими позициях весь день 5 июля; только небольшие части преследовали неприятеля на некотором пространстве и были возвращены к Вайцену.
6 июля главнокомандующий предписал генералу Чеодаеву остановиться с 4-м корпусом в Капольно впредь до повеления, быть осторожным и посылать частые разъезды вправо и влево для наблюдения, не примут ли войска Гергея направления чрез Балясса-Гиармат на Шешени, на юг к Дебречину или Токаю, или из Вадкерта на Гионгиос – на соединение с Высоцким, находящимся, по слухам, южнее нас, между Чолноком и Гевешем, – вывести поскорее из Мишкольца отряд генерала Рота и гошпиталь и присоединить их к 4-му корпусу. При этом сообщалось, что главная квартира армии прибудет в Гионгиос (в одном переходе от Капольно) приблизительно около 9 июля. Высказываемая в предписании неизвестность – откуда своротят и куда направятся войска Гергея – показывает, что его потеряли из виду тотчас по отступлении его.
Впрочем, такие действия могли тогда иметь свои основательный причины. Наш главнокомандующий мог не надеяться настигнуть Гергея, отступавшего в своем крае, и вместе с тем мог опасаться, при преследовании [159] его по пятам всею армией, удалиться в горы с прежнего пути своих действий и сообщений, на котором находился еще 4-й корпус и другие части, a при неизвестности настоящих сил и достоинств венгерских войск, после недавнего отпора ими атак нашего авангарда у Вайцена, мог опасаться отделить для преследования один корпус, мог желать не действовать разделенными силами по разным путям, а держать всю армию под своим личным начальством, по возможности, сосредоточенною. Одна неудача или одно недоразумение неизбежно влекут за собою ряд других, сохраняя логическую связь событий.
4-й корпус получил выше приведенное предписание 1 июля, при следовании из Капольно в Гионгиос, на привале у Гальмая, того же числа воротился в Капольно, где и ночевал.
Гергей, по отступлении от Вайцена, двигался по дороге, которая шла между главным и второстепенным хребтами Карпатов (последний – отрасли первого), севернее пути нашей армии и сообщений ее с Галицией, возможность чего предвидел князь Паскевич до Вайцена и для чего 4-й корпус был направлен 2 июля к Мишкольцу. Чтобы проникнуть южнее нашей армии в центральную Венгрию, на ее плодородные равнины, населенные Мадьярами, могшими давать Гергею все необходимое, чтобы длить войну и даже, может быть, поддержать его восстанием, соединиться там с войсками Высоцкого, Дембинского и других, – он должен был перерезать путь движения нашей армии, прорваться чрез нее. Он мог легче всего достигнуть этого, продолжая свое движение по самому удобному, единственному [160] для него пути – на Лозонч, Рима-Шомбат, Путнок и Мишкольц; в последнем городе он мог надеяться предупредить главные силы нашей армии, в тылу их перерезывал наши сообщения, становился южнее нас и избегал опасности быть отрезанным и запертым в горах. Едва ли Гергей решился бы своротить с вышеозначенного пути в Вадкерте, на юг к Гионгиосу, потому что здесь шли менее удобные пути поперек второстепенного хребта, а главное потому, что в Гионгиосе он, тотчас по отступлении от Вайцена, вышел бы опять на русскую армию, находившуюся по близости. Ожидание подобного движения Гергея на Гионгиос или Мезо-Кевезд не должно бы было, кажется, задерживать нас между Вайценом и Гатваном ни одного лишнего дня.
Во всяком случае, для исполнения обходного движения Гергею предстоял очень длинный путь кругом нашей армии, а наша армия, находясь в центре его движения, могла предупредить его во многих местах. Из этих мест самое важное для нас, как и для Гергея, был Мишкольц, потому что, предупредив нас в нем, Гергей не только избегал опасности быть отрезанным от центральной Венгрии и запертым в горах, но становился сам на наших сообщениях и, владея переправою чрез Тейсу у Токая, овладевал равниною обеих сторон этой реки, мог притянуть к себе некоторые отдельные венгерские корпуса, находившиеся южнее нас, вообще избрать это пространство для более продолжительных действий на наших сообщениях, с целью повредить нам по возможности более и, наконец, отступить [161] в Токае за Тейсу. Судя по его прошедшим успехам, от него можно было ожидать предприимчивых действий и нельзя было иметь основательную уверенность, что он намерен только отступать.
Следовательно, нашей армии, по-видимому, было бы полезно двинуться из Вайцена в Мишкольц без малейшего промедления на Гатван и Мезо-Кевезд прежним путем, имевшим семь обыкновенных переходов, – столько же, сколько и путь Гергея между этими городами чрез Рима-Шомбат. Из предписания генералу Чеодаеву от 6 июля видно, что главнокомандующий сначала действительно предполагал двинуться тотчас от Вайцена и быть в Гионгиосе 9 июля; но потом намерение это изменилось: главные силы армии оставались в стороне Вайцена дольше, и главная квартира, вместо того, чтобы сделать тотчас, как предполагалось, три перехода и быть в Гионгиосе 9 числа, сделала до 11 июля только два перехода и была этого числа в Гатване, не доходя одного перехода до Гионгиоса.
Такую остановку и медленность движения от Вайцена можно объяснить, главным образом, тем, что наш главнокомандующий, не имея точных сведений о направлении движения Гергея, предполагая, что он может своротить на Гионгиос или Мезо-Кевезд, не надеясь предупредить его в Мишкольце, к которому венгерская армия была ближе нашей на один или два перехода, не рассчитывая, вероятно, чтобы Гергей остался в Мишкольце долго на наших сообщениях, и желая действовать совокупными силами, не утомлять войска и не гоняться за Гергеем напрасно, – решился [162] настигнуть его или отрезать ему отступление, в другом более отдаленном месте, – и надо полагать, что движение чрез Тисса-Фюред к Дебречину, в котором мы могли, по-видимому, вернее предупредить Гергея и при медленном, спокойном движении, было решено тотчас после Вайценского дела, 6-го или 7-го июля. Хотя решение это ясно высказалось позже, но без этого предположения наша медленность трудно объяснима собственно военными расчетами. Может быть, в официальных бумагах она объяснена другими причинами. Свои объяснения я не выдаю за безошибочные и основываю их только на видимом ходе военных событий. Едва ли можно допустить, что нас задержал опять сбор продовольственных запасов в Вайцене, обобранном венгерскою армией, или переговоры с Австрийцами.
Впрочем, даже при существовали уже плана движения чрез Тисса-Фюред на Дебречин, было бы лучше, как покажут последствия, если бы, по отступлении Гергея, наша армия или хотя главная квартира с частью войск перешла тотчас от Вайцена ближе к Гионгиосу и 4-му корпусу. В последнем месте, продолжая сбор продовольственных запасов, войска находились в центральном, удобнейшем положении на все могшие встретиться случайности: для действий ли против Гергея, если б он своротил туда из Вадкерта, для движений ли на Мишкольц, когда узнали бы верно, что Гергей идет в этот город, и обстоятельства заставили бы нас двинуться туда же или на Тисса-Фюред и Дебречин, или опять к стороне Дуная, если бы существовало маловероятное [163] опасение, что, по удалении нашей армии от Вайцена, Гергей возвратится к этому городу для движения от него на юг прежним путем – левою стороной Дуная. Все высказываемые здесь предположения – не более как общие рассуждения о войне, в которые не входят случайные и особые обстоятельства, например, может быть, болезнь главнокомандующего и другие.
Хотя 4-й корпус мог предупредить Венгерцев в Мишкольце, но отдельные действия этим корпусом против всей венгерской армии не входили в это время в расчеты главнокомандующего, как будет видно вслед за сим.
Более верные сведения о движении Гергея на Мишкольц, а не на Гионгиос, были получены в главном штабе армии 7-го июля. Уведомляя об этом, главнокомандующий предписывал генералу Чеодаеву: тотчас послать половину всей корпусной кавалерии с казаками и донскими батареями под командою походного атамана, генерал-лейтенанта Кузнецова, для спасения отряда генерал-майора Рота, находившегося в Мишкольце; отведя пехоту отряда генерала Рота до с. Абран, генерал Кузнецов должен остановиться верстах в 15-ти и наблюдать за неприятелем, так чтобы не быть им разбитым; когда же неприятель пройдет Мишкольц, то броситься на его арьергард и преследовать осторожно до самой Тейсы, стараясь подбирать усталых и отставших; держать пехоту в таком расстоянии, чтобы неприятель, обратясь, не мог разбить ее; и когда неприятель минует Мишкольц, то остановиться близь этого города [164] на р. Саио; другой же дивизии 4-го корпуса следовать за корпусом в арьергарде. Если неприятель возьмет направление на Кашау, то идти со всеми силами 4-го корпуса ему во фланг, и когда он минует Кашау и направится к Тейсе, то преследовать его на два перехода и потом остановиться, не подходя к Токаю около 15-ти верст.
Из этого видно, что главнокомандующий не пренебрегал венгерскими войсками и считал армию Гергея опасною для отдельного корпуса русских войск; значит, она могла быть вообще опасна на наших сообщениях.
8-го июля 4-й корпус перешел в Мезо-Кевезд, а часть авангарда его, под начальством генерала Кузнецова, в составе отдельного отряда из одного гусарского, одного уланского и двух казачьих полков и одной донской батареи, в с. Мезо-Ниарад, ближе к Мишкольцу. В Мезо-Ниараде генерал Кузнецов узнал, что отряд генерала Рота уже выступить из Мишкольца и находится вне всякой опасности. В тот же день от 4-го корпуса было послано несколько разъездов для открытия неприятеля, вправо к Тейсе на Кишфалю, Поросло и другие места, и влево в горы несколько разъездов, между прочими сотня казаков подполковника Губкина, которому было приказано следовать сначала на Ерлау, а потом чрез Верпелет и Петервасару далее в горы.
9-го июля 4-й корпус перешел ближе к Мишкольцу, отряд генерала Кузнецова в с. Вату, а остальные части в с. Абраны. Того же числа к корпусу присоединился отряд генерала Рота, который, [165] выходя из Мишкольца 8-го июля, ничего не слышал о Гергее, и, по-видимому, сами жители этого города не знали еще об его движении. От подполковника Губкина получено донесение, что по собранным им сведениям неприятель 7-го июля ночевал в Рима-Шомбате, откуда, как говорили, он пойдет или на Мишкольц, или на Кашау; но подполковник Губкин не успел еще перейти за второстепенный хребет Карпатов и разъяснить эти сведения. Другие разъезды также не видели неприятеля и сообщили одни слухи о появлении будто бы на равнинах Тейсы значительных партий венгерских гусар, приказывавших жителям заготовить продовольствие для войск, которые должны прибыть туда вскоре, и о приближении к Тейсе корпуса Бема. Курьер, посланный из главной квартиры в 4-й корпус, видел в Гионгиосе несколько венгерских гусар, что показывало, что неприятельские разъезды, вероятно, от войск находившихся южнее нас у Чолнока, были уже на сообщениях главных сил армии с 4-м корпусом.
10-го июля были опять посланы от 4-го корпуса несколько разъездов в разные стороны, между прочих к Мишкольцу один разъезд из 40 казаков, под командой генерального штаба капитана Шлегеля, ранним утром, и другой, под моею командой, из одной сотни Донского № 41 полка сотника Киселева после полудня. Первый разъезд, прибыв в с. Чаба, недалеко от Мишкольца, узнал от жителей, что город этот только что занят передовым отрядом от армии Гергея, и что жителям [166] велено заготовить продовольствия на 28 тысяч пехоты, 8 тысяч кавалерии и для артиллеристов при 80 орудиях.
Выступив со своею сотней пополудни из с. Абран, я у с. Ваты встретил возвращавшегося из разъезда капитана Шлегеля, от которого узнал о прибытии в Мишкольц венгерских войск. Не доезжая селения Гарсан, я встретил другой разъезд, состоявший из взвода улан; командовавший им офицер объявил, что какие-то конные Венгерцы сделали по нему издали несколько выстрелов. При въезде в Гарсаны мы встретили бежавшего нашего гусара с окровавленною и обвязанною головой; в самой улице несколько гусар несли на носилках раненого и может быть уже умершего своего товарища. Эти гусары были на фуражировке и на них напали жители Гарсан. Вероятно, они делали беспорядки, но, во всяком случае, близость венгерских войск внушала, как видно, особую смелость жителям. При везде в Гарсаны моей сотни жители разбежались и стояли толпами на высотах кругом селения. Наши войска уже квартировали здесь прежде; жилище рихтера, или войта, было известно; его тотчас отыскали и привели на площадь. Я напугал его, что велю расстрелять, если он сейчас же не укажет виновных. Он указал несколько домов, которых хозяева, по его словам, были главными зачинщиками в нападении на наших фуражиров; дома осмотрели мимоходом, но никого не нашли; казаки выбили в указанных домах окна и изломали, что могли и успели. Отпустив войта, я со своею сотней поехал далее по шоссе, к стороне Мишкольца.
От Гарсан шоссе идет около шести верст горами и лесом, а потом открытою возвышенною местностью, часто подымаясь на отлогие отрасли, отходившие от гор, лежавших левее нас, и спускаясь в небольшие ложбины. При выезде из леса мы увидели вдали разъезд из 6 венгерских гусар, который проехал вправо, вероятно, не заметив нас, и скрылся в кустах и лесу, окаймлявших открытое пространство с нашей правой стороны. Пройдя версты три по открытому пространству, мы увидели наконец неприятельскую кавалерийскую цепь, которая стояла попарно, в расстоянии около 4-х верст от Мишкольца. К цепи этой нельзя было подойти скрытно; дальние обходные движения по горам и лесам только утомили бы казаков, и потому я решился сделать нападение прямо с фронта и продолжал идти по шоссе.
Венгерские кавалеристы передовой цепи, заметив нас, стали стрелять, вероятно, более для того, чтобы дать знать о приближении нашем позади стоявшим войскам, потом поворотили и отступили с перестрелкою. Тогда мы поскакали за ними во весь карьер. Неприятельская цепь, убегая к стороне Мишкольца, сближалась к шоссе, чтобы на нем сосредоточиться. Судьба благоприятствовала нам. Проскакав с версту за линию прежнего расположения венгерских аванпостов и поднявшись на небольшое возвышение, мы вдруг увидели влево, возле шоссе и близко себя пехотный пост, состоявший из взвода [168] или полувзвода, выставленный для поддержания конной цепи. Казаки, не останавливаясь, бросились на него с гиком, криком «ура» и с наклоненными пиками; венгерские пехотинцы второпях сделали залп, не причинивший нам никакого вреда, и обратились в бегство врассыпную: одни в кусты, росшие в шоссейной канаве, другие в ближайший лес, находившийся недалеко влево. Некоторые спаслись, некоторые были убиты, а девять человек взяты в плен. Оказалось, что эти солдаты, по прибытии в Мишкольц, были тотчас высланы к нашей стороне в передовую цепь, только что пришли и стали на то место, где мы захватили их, и были очень утомлены, равно как и другие войска, прибывшие в Мишкольц.
Я тотчас отправил пленных в с. Вату к авангарду, под прикрытием 10 казаков, с приказанием: ехать поскорее, так как вся сущность дела состояла в том, чтобы добыть «языка» и доставить пленных живыми к нашим войскам, а сам с сотней оставался некоторое время на возвышении, с которого были ясно видны крайние улицы Мишкольца и вся низменная равнина, лежавшая между нами и этим городом. Неприятельская цепь, собравшись в сомкнутый строй, стояла перед нами вне выстрелов.
В Мишкольце сделалась тревога; послышался набат, столбы пыли поднялись над улицами, и вскоре оттуда выступила сомкнутая масса кавалерии; судя по пыли, за нею шли еще войска. Тогда мы начали отступать. Из рядов вышедшей из Мишкольца кавалерии отделились до 30 человек, вероятно охотников, поскакали во весь карьер к нашей стороне, [169] соединились с гусарами, бывшими на аванпостах, и начали преследовать нас. Мы шли полным шагом. Неприятельские охотники вскоре догнали нас и завязали перестрелку. Некоторые наскакивали близко, делали выстрел и отъезжали; казаки отстреливались; но выстрелы, производимые на всем скаку, не делали нам вреда. Таким образом Венгерцы преследовали нас до опушки леса; новые люди догоняли их; число их увеличивалось; они напирали сильнее. Не доезжая леса, мы остановились и бросились на преследовавших нас Венгерцев в пики; они обратились в бегство и остановились на значительном от нас расстоянии, когда мы, в свою очередь, прекратили преследование. Мы продолжали отступать, вошли в лес и нас более не преследовали. Ночью мы прибыли в с. Гарсаны, за которым отдыхали наши пленные и казаки у выставленной от авангарда казачьей заставы. К полночи я воротился в с. Абраны и сдал пленных в корпусный штаб.
Пленные солдаты были одеты хорошо, чисто и легко, в куртку и очень узкие панталоны из тонкого сукна, и в башмаки, прикрепляемые к ноге сверху ступни ремнями. Они рассказывали и сознавались, что, увидев казаков, сильно оробели; ими командовал капитан, который спрятался в канаву между кустами; вместе с ним хотел лечь туда один из взятых в плен, но капитан отогнал его: казаки проскакали мимо капитана в двух шагах и не заметили его. Между пленными были два Словака, уверявшие, что они очень довольны своим пленом и давно хотели передаться Русским; остальные 7 человек – Мадьяры. [170] По их показанию, полк их принадлежал к передовой колонне, прибывшей в Мишкольц с самим Гергеем, в числе от 5 до 6 тысяч пехоты, 1.500 кавалерии и 30 орудий: они не знали численности всей армии, и идет ли она вся на Мишкольц или частью куда-либо в другое место, но полагали, что в ней войска вчетверо более, чем в их колонне.
С приближением армии Гергея, жители стали смелее выказывать нам неприязнь. Я упомянул о нападении на наших гусар в Гарсанах; подобное происшествие случилось с сотнею Губкина, посланною в разъезд за Ерлау. Перейдя за небольшой хребет горной отрасли, подполковник Губкин остановился, отправил далее несколько казаков, которые дошли до самого пути следования Гергея и видели место бивуака одной из его колонн прошедшею ночью, а вечером, с высоты гор, бивуачные огни кругом Путнока. 11 июля подполковник Губкин, дойдя до с. Гута-Гомора и узнав, что против него выслана партия гусар, начал отступать. Венгерские гусары, в числе 40 человек, вскоре догнали его и атаковали казаков, шедших в арьергарде, но были отбиты и отстали. Подойдя к м. Черепвару, сотня была встречена враждебно жителями, которые, вооруженные ружьями и косами, в числе около 400 человек, не хотели впустить казаков в селение и открыли по ним огонь. Казаки бросились в шашки; жители убежали в селение и продолжали стрелять из-за заборов и крайних домов. Казаки возвратились к корпусу в с. Абраны окольными дорогами. [171]
Вечером 10 июля генерал Чеодаев получил от главнокомандующего из Ашода от 9 июля предписание, в котором сообщалось, что венгерские генералы Перцель и Высоцкий выдвинулись вперед (с юга), вероятно, с намерением напасть на наши обозы и тыл армии, и 8 июля авангард их, в числе около 7 тысяч, прибыл от с. Замбока к Гуре, но там был опрокинут высланными против него отрядом наших войск и с потерей одной пушки отошел к Тот-Альмасу; и предписывалось: генералу Чеодаеву с 4-м корпусом возвратиться в Мезо-Кевезд, где ожидать приказаний для дальнейших действий; отряду генерала Кузнецова продолжать свое движение к стороне Мишкольца, согласно прежнего предписания, наблюдать, в каком именно месте армия Гергея прорежет нашу коммуникационную линию, потом ударить на заднюю ее половину и преследовать на один переход, после чего, совокупно с отрядом, долженствующим выйти из Кашау, предпринять нападение на Токай, если найдет то удобным; от 4-го пех. корпуса отправить немедленно одну пехотную бригаду и дивизион кавалерии в г. Ерлау и принять решительные меры, чтобы в этом городе и окрестностях было собрано в течение трех дней для 4-го корпуса продовольствия на 4 или 5 дней, заплатив за припасы по тарифу, утвержденному главнокомандующим, – и выслать от 4-го корпуса в Капольно один полк пехоты и один полк кавалерии для открытия сообщения с главною армией и для прикрытия транспорта с подвижным провиантским магазином, высылаемым к 4-му корпусу. [172]
В то же время главнокомандующий предписал старшему военному начальнику в Кашау – собрать в этом городе из Епериеса и других мест находившиеся на сообщении нашем с Галицией восемь батальонов пехоты и 24 орудия и действовать в одно время с отрядом генерала Кузнецова наступательно к стороне Мишкольца до Форро, стараясь атаковать неприятеля во фланг или тыл; и сделал распоряжение о дальнейшем движении отряда генерала барона Остен-Сакена на Кашау и Токай. Но предписание военному начальнику в Кашау, по занятии Венгерцами Мишкольца, не могло достигнуть вовремя, и неприятель не мог быть тревожим с той стороны.
Вечером 10 июля по 4-му корпусу были уже сделаны распоряжения к движению 11 июля на Мезо-Кевезд. Но точные показания девяти пленных венгерских солдат, не позволявшие более сомневаться, что Гергей находится в Мишкольце, заставили генерала Чеодаева отменить движение 4-го корпуса на Мезо-Кевезд, остаться в с. Абранах, донести обо всем главнокомандующему и ожидать от него новых распоряжений. Вместе с тем, для доставления генералу Кузнецову возможности исполнить приказание главнокомандующего – действовать к стороне Мишкольца более самостоятельно, так как ожидаемое содействие ему другого нашего отряда со стороны Кашау не могло быть исполнено, и также для большего разъяснения положения дел – генерал Чеодаев усилил отряд генерала Кузнецова Селенгинским и Якутским пехотными полками, двумя пешими и одною конною батареями, стрелковым № 4-й батальоном, тремя ротами саперного [173] батальона и австрийской ракетной полубатареей и приказал ему сделать 11 июля к стороне Мишкольца усиленную рекогносцировку. Отряды в Ерлау и Капольно были посланы в меньшем составе.
Решимость генерала Чеодаева на такие действия можно объяснить тем, что, не зная настоящих намерений главнокомандующего, он в предписаниях его видел опасения за наши сообщения и отсутствие верных сведений о направлении Гергея; в последние дни от 4-го корпуса беспрестанно посылались десятки разъездов во все стороны для открытия неприятеля. Узнав, наконец, что Гергей положительно в Мишкольце, на наших сообщениях, генерал Чеодаев, вероятно, предполагал, что и главнокомандующий тотчас двинется в этом направлении со всею армией.
Примечания
1. Все сведения о действиях и движениях войск, входивших в состав главных сил армии, взяты из официальных сведений о военных действиях, публикованных в то время в газетах.
2. Войска, находившиеся под начальством Гергея, я называю армией, а не корпусом, потому что сами Венгерцы называли их армией, и они имели состав армии: три корпуса, разделенные на дивизии. Хотя корпуса были немногочисленны, но, имея такую организацию и действуя в своем крае, могли легко пополняться и увеличиваться.
|
