|
Глава II.
Посольство Головина и заключение Нерчинского трактата в 1689 г. – Величайшая заслуга Головина заключается в первом пункте трактата. – Мнение китайского правительства. – Наше положение после Нерчинского трактата.
[11] В Москве поняли, что без утверждения границ между Россией и Китаем нельзя прочно владеть краем, а потому были посланы в Пекин один за другим два гонца – канцеляристы Венуков и Логинов – с уведомлением о начатии переговоров и о назначении с нашей стороны уполномоченным окольничего Федора Алексеевича Головина. Вторым лицом при переговорах был Нерчинский воевода Иван Астафьевич Власов; делами управлял дьяк Семен Корицкий. С китайской стороны были высланы 8 сановников, которые прибыли в окрестность Нерчинска с огромной свитой и 10,000 пешего и конного войска под предлогом доставления посольству съестных припасов. В качестве переводчиков с китайцами были два иезуита: Жербильон и Перейра. С нашей стороны, у Головина и во всем Нерчинском крае, было менее 500 человек войска. При таком перевесе китайцев в численной силе Головин не мог делать настоятельных требований на уступку России приамурского края, и китайцы вместо мирных переговоров начали прямо грозить нападением на Нерчинск, если Головин не согласится на их предложение: уничтожить Албазин и отдать всю Даурию Китаю. Головин протестовал против этих насильственных действий и не соглашался на их предложение. Тогда китайцы начали вооружать против нас недавно покоренных бурят Нерчинского края и вместе с ними готовились осаждать Нерчинск, в котором находилось наше посольство. При этом свое требование они повторили Головину в виде ультиматума. [12]
Головин, находясь в таком безвыходном положении, предложил им прислать проект о разграничении. 21-го августа этот проект был прислан Головину от китайцев в следующем виде: «Граница между Россией и Китаем должна идти от вершины реки Горбицы до истоков реки Уди, а отсюда по вершинам гор, направляющихся к северу и оканчивающихся Чукотским носом». Вместе с присылкою проекта они просили немедленного ответа на него. На этот раз они изменили смысл проекта, так как в предлагавшемся в первый раз условии, в виде ультиматума, на который Головин согласился, «граница была означена по Хинганскому хребту до моря, а о северных горах и Чукотском носе ничего не упоминалось». На эти последние несообразные требования Головин не отвечал. Китайские уполномоченные, тщетно прождав 3 дня ответа от Головина и видя, что он никак не согласится с их предложением, и что принудить его к этому могут только военные действия, боялись делать насилие, которое не привело бы ни к какому результату, а только навлекло бы гнев богдыхана, и объявили Головину, что они отказываются от последнего предложения и желают с ним кончить дело на основании первого их предложения, на которое он согласился. К этому побуждали еще китайцев, во-первых, иезуиты и, во-вторых, желание их отстоять, во что бы то ни стало, Даурию, под которой они понимали всю страну по течению Амура, до слияния этой реки с рекою Сунгари.
Так как ни китайцам, ни Головину не были хорошо известны приморские страны, и Головин усматривал, что китайцы хлопочут, главное, о Даурии, где все реки, вливающиеся в Амур, как-то: Зея, Бурея и другие, текут от севера к югу, то по возобновлении переговоров он настаивал, чтобы в трактате было упомянуто о направлении рек, и чтобы страна к морю осталась без разграничения. Китайцы согласились, и 26 августа 1689 г. был подписан нерчинский трактат – первый и самый важный дипломатический акт в сношениях России с Срединным государством. Первые два пункта этого трактата, относящиеся до приамурского края, выражены так:
«Река Горбица, которая впадает, идучи вниз, в реку Шилку, близь реки Черной, рубеж между обоими государствами постановит; такожде от вершины тоя реки каменными (становыми) Хинганскими горами (хребтами), начиная от вершины [13] реки и по самым вершинам тех гор до вкршины реки Уди, а далее, по тем же горам, до моря протяженным, обоих государств Державу тако разделить, яко всем рекам, малым и великим, которые с полуденной стороны сих гор впадают в реку Амур, бытии во владении Ханского государства, тем же рекам, которые текут с другой стороны и по всем другим направлениям этих гор, бытии под Державою Царского Величества Российского государства, и все земли сущия между тою рекою Удью и принятыми вышесказанными пограничными горами до моря неограниченны ныне да пребывают, поелику на оныя полномоченные послы Царского Величества указу не имеют и отлагают неограниченными до иного благополчнаго времени, в которое Царское Величество и Богдыханское Величество похощут о том послати послы посланники любительными пересылками, и тогда, или чрез грамоты, или чрез послов, тыи неограниченныя земли покойными и пристойными случаи успокоити и разграничити могут».
В 3-м пункте трактата сказано: город Албазин, который построен был состороны Царского Величества, разорить до основания и также на Амуре прибывающих всех русских людей со всеми при них запасами и пожитками перевести в пределы Царского Величества.
Вследствие этого договора, осенью 1689 г. и весною 1690 г. все люди из Албазина и с Амура перешли в Нерчинск, а Албазин был сожжен манджурами до основания.
Сибирская летопись того времени так говорит об этом происшествии: «Россияне несправедливым образом перемогающею силою неприятелей с Амура вытеснены и, что еще несправедливее, насильственным мирным заключением река Амур за китайцами осталась»1.
Этот краткий обзор событий, совершившихся на реке Амуре с 1643-1689 г., ясно показывает, что не желание завладеть и утвердиться в бассейне одной из величайших рек, вливающихся в Восточный океан, а заманчивые слухи о богатстве обитающих там народов и жажда корысти вызывали предприимчивых завоевателей Сибири – вольницу казаков и промышленников – на подвиг завладения Амуром. Но здесь наша вольница встретила независимые народы, соседственные сильному и устроенному [14] государству, всегда готовому подать им помощь. В остальной Сибири эта отважная вольница не встречала таких препятствий и потому не могла предвидеть, что действия ее в приамурском крае должны быть совершенно иные и более сообразованы с условиями страны. «Предприятия русских на Амуре в 17-м столетии, – говорит Риттер, – могли бы иметь важные последствия, если бы они умели воспользоваться завоеваниями Хабарова, которые открыли им возможность проложить путь к крайним пределам Азии и основать богатую житницу». Действительно, того и другого мы могли бы достигнуть весьма легко, а именно следовало бы: а) учредить порядок и дисциплину между вольницей русских на Амуре; б) прекратить разъезды казаков на грабежи к инородцам и в Манджурию; в) стараться привлекать инородцев к себе ласковым с ними обращением, строгим ограждением неприкосновенности их собственности, уважением коренных их обычаев и уничтожением сбора с них ясака; наконец, г) основанием по берегам амура и его притокам земледельческих поселений.
Между тем, московское правительство, сознавая всю важность открытий Пояркова и завоеваний Хабарова, посылает на Амур, как мы видели, с упомянутою выше целью, Зиновьева. Как лицу, облеченному высшей правительственной властью, Зиновьеву следовало бы, пользуясь любовью казаков к Хабарову и уважением всех находившихся тогда на Амуре русских, вместе с ним и с помощью из Якутска и Нерчинска установить в сказанных видах порядок и твердую власть на Амуре и направить Хабарова к поддержанию этого. Но Зиновьев, увозя с собою Хабарова, оставляет на Амуре вместо него Степанова, человека, не понимающего важности лежащей на нем обязанности, грубого, дерзкого и способного только производить грабежи и набеги. Затем московские приказы, не принимая во внимание, что завоеванием амурского бассейна обязаны были распоряжением из Якутска и что поэтому якутские воеводы, как лица, близко заинтересованные в этом славном деле, могли бы с бо?льшим вниманием наблюдать за порядками на Амуре и с энергией помогать там нашему водворению и утверждению, а также, что сообщение Якутска с приамурским краем не может быть прервано неприязненными покушениями. Вместо того, чтобы оставить этот край, требующий установления в нем порядка [15] и беспрестанной помощи, в непосредственном ведении якутских воевод, делают его отдельным, под управлением Степанова, и через это уничтожают рвение к нему из Якутска.
После Степанова этот край поступает под непосредственное начальство и управление Пашкова, человека более заинтересованного завладением Забайкалья, чем Амура. Пашков останавливается в Нерчинске, заботясь не о приведении в порядок дел на Амуре, а об обеспечении сообщения Нерчинска с Иркутском; приамурский же край делается пристанищем разбойников и людей подобного закала. Воздвигается Албазин, из которого, по следам Степанова, в соседнюю Манджурию отправляются партии на грабежи. В это же время московские приказы, как бы довольные присылкою с Амура награбленного ясака, вместо того, чтобы озаботиться скорейшей высылкой туда надлежащей военной силы, требованной еще якутскими воеводами, медлят и ограничиваются одними пустыми переговорами и отписками. Китайское правительство, усматривая постоянный хаос на Амуре и не предвидя конца набегам и грабежам на соседственную провинцию Манджурию, находится в необходимости принять решительные меры. Когда китайское войско, уничтожив все русские остроги в приамурском крае, подступило к единственному оставшемуся у нас пункту – Албазину, в Москве только тогда как бы опомнились и снарядили Головина с 500 казаков. Головин, вступив в Забайкалье, находит этот край не только неустроенным, но и не огражденным от беспрестанных на него нападений монголов. Он находится вынужденным употребить для этого почти всю приведенную им силу, лишается поэтому средств заставить китайцев уважать общенародные государственные права, и, являясь, таким образом, как бы в плену у китайцев, подписывает Нерчинский трактат, по которому Россия лишается всех завоеваний Хабарова.
Все вышесказанное ясно показывает, что такая печальная развязка произошла единственно от тогдашних приказных правителей, а не от того, как утверждают и настоящие приказные бюрократы, что будто бы не наступила тогда еще пора для русских завладеть Амуром.
Но каковы бы ни были московские приказные ошибки и дикие своекорыстные побуждения амурской вольницы, приведшие к таковым печальным для России последствиям, беспристрастное [16] потомство должно помнить и с удивление взирать на геройские подвиги самоотвержения первых пионеров и завоевателей приамурского края, часто плативших жизнью и кровью за свое молодечество и удаль. Потомство с признательностью сохранит имена их, дошедшие до нас в сибирских повествованиях, потому что они первые проложили путь по неизвестной реке, открыли существование неизвестных до того времени народов и хотя не оставили никаких сведений о главном обстоятельстве, обусловливающем значение реки и страны, ею орошаемой, – именно о состоянии ее устья и прибрежьев, но уже своим водворением на ее берегах доставили России неоспоримое право к возвращению этой страны.
Чтобы понять вместе с этим огромную услугу, оказанную России Головиным, необходимо обратиться к смыслу первого пункта, заключенного им Нерчинского трактата. Мы видели, что манджуры и туземцы под рекой амур разумели только ту часть реки, которая идет до устья Сунгари, и знали, что только две большие реки, Зея и Бурея (притоки Амура) вытекают из каменных пограничных гор и текут на юг. Мы видели также, что горы, идущие к северу от вершины реки Уди, огибающие Охотское море и оканчивающиеся Чукотским Носом, не приняты за пограничные, а оставлены во владении России. Следовательно, граница наша, долженствовавшая идти по горам, из которых выходят реки Зея и Бурея, не могла иметь направление северное, а какое-либо иное, с условием, что горы эти, принятые за пограничные, должны упираться в море. Но в какое море: Охотское или Корейское – не обозначено. А между тем, оба эти моря омывают прибрежья приамурского бассейна. Соображая все эти обстоятельства со смыслом выражения Нерчинского трактата, т. е. что граница России от верховья реки Горбицы должна идти по становому Хинганскому хребту до верховья реки Уди, а оттуда по тому же хребту, до моря протяженному, и что все реки, выходящие из этого хребта и идущие от него по всем направлениям, кроме южного, принадлежат России, выходит, что Головин, настояв на таком выражении в трактате, обусловил только границу собственно Даурии; следовательно, только то пространство реки Амура, которое принималось манджурами за Шилькар или Маму. Все же остальное пространство бассейна реки Амур, до моря, оставил не только неопределенным, но, главное, в зависимости [17] от направления пограничных гор, верховья реки Уди и рек, вытекающих из этих гор; а также от того обстоятельства, в какое море эти горы упираются: в Охотское или Конйское. Эти-то обстоятельства и оставили за Россией полное право на возвращение от Китая амурского бассейна. Весьма естественно, что он и возродили, в особенности в сибиряках, надежду на скорое утверждение этой страны за Россией. Сожаление о потери приамурского края распространялось в то время еще более рассказами вышедших с Амура людей: они долго не могли забыть привольного житья своего в этом крае. Название Благословенной земли, оставшееся между потомками албазинского воеводства, вполне говорило сибирякам в пользу его. Да и могли ли албазинцы забыть землю, которую отстаивали с такими усилиями, имея дело с сильными тогда манджурами, покорившими Китай и все соседние с ним народы. Действительно, происшествия, совершившиеся тогда на Амуре, составляют ряд беспримерных подвигов русских, и эти подвиги занимают лучшие страницы в истории колонизации Сибири. Что же касается до неумеренной молвы о природных богатствах тамошнего края, о котором албазинцы в отписках и летописях своих отзывались с таким преувеличением, то это было только влечение к новому поселению, которое, без сомнения, было лучше якутского и соседнего с ним Нерчинского края. Казакам в особенности нравилась вольная безответственная жизнь: они свободно разъезжали по Амуру и Сунгари, сбирали ясак и брали, что хотели. Смелость их доходила до того, что многие из них ходили и грабили даже во внутрь Манджурии. Подобная жизнь была по сердцу российской удалой вольнице. В течение немногих лет по Амуру было построено несколько острожков, деревень, крестьянских заимок, мельниц и однодворок. При усиленных военных действиях с манджурами, жители этих селений, раскинутых на огромное расстояние, покидали свои жилища и для отражения неприятеля собирались в главные пункты: в кумарский или албазинский острог.
Вспоминая о действиях наших на амуре в описываемый период времени, нельзя не упомянуть, что по географической карте, напечатанной при царе Алексее Михайловиче, граница наша показана: на востоке – Охотское море с устьем р. Амур, на юго-востоке – река Амур до устья Шунгала (Сунгари), на юге – от устья Шунгала по Шилькару (Амуру) и далее по горным [18] хребтам и рекам до р. Исети. В состав владений наших входили все земли, завоеванные при царях Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче, и их жители (кроме северных инородцев), как то: гиляки, наткисы, гольды, ачане, дучеры, дауры, тунгусы и буряты.
Китай, завладев, таким образом, приамурским краем прервал сообщение Забайкалья с морем, и Сибирь осталась вполне чуждой всякому развитию. Стоит только внимательно взглянуть и карту Сибири, чтобы оценить всю важность этой потери: полоса земли в несколько тысяч верст, удобная для жизни оседлого человека и составляющая собственно Восточную Сибирь, где сосредоточивалось и могло развиться далее ее народонаселение, а с ним и жизнь края, ограничивается: на юге – недоступными для сообщения цепями гор и песчаными морями; на севере: ледяными, бесконечными тундрами, прилегающими к такому же ледяному океану; на западе: единственными путями, чрез которые только и можно наблюдать и направлять ее действия к дальнейшему развитию, наравне с общим развитием нашего отечества, – путями, чрез которые только и возможно увеличение ее населения; на востоке – опять недоступными для сообщения горами, болотами и тундрами. Все огромные реки, ее орошающие, – Лена, Индигирка, Колыма и другие, которые при другом направлении и положении могли бы составить благо для края, текут в тот де Ледовитый, почти недоступный, океан и чрез те же не доступные для жизни человека пространства.
Ясно, что край, находившийся в таком положении, не мог никогда и ни при каких обстоятельствах правильно развиться.
Между тем природа не отказала Восточной Сибири в средствах к этому развитию; она наделила ее и плодоносными землями, и здоровым климатом, и внутренними водяными сообщениями, связывающими ее более или менее с остальною Россией, и богатствами благородных и других металлов, – элементами, ручающимися за благоденствие ее жителей и за ее постепенное возможное развитие; если только ей открыт путь, посредством которого она могла бы свободно сообщаться с морем. Единственный такой путь представляет собою когда-то потерянная нами река Амур. Эта река, однако, только тогда имеет для нас вышесказанное значение, если устье ее доступно для плавания мореходных судов. Но на этот-то главный и жизненный вопрос [19] не было тогда обращено никакого внимания; относительно его мы находились во мраке. Великий преобразователь России Петр I, уповая, что этот вопрос может быть разрешен в благоприятном смысле, и, сознавая всю важность обладания приамурским краем, переселил в Забайкалье стрельцов и тем положил первое основание нашей силы в преддверии амурского бассейна. За ним Екатерина II в следующих выражениях высказала важность обладания Амуром: «если бы Амур мог нам только служить как удобный путь для продовольствия Камчатки и вообще наших владений на Охотском море, то и тогда обладание оным было бы для нас важным». Вот как понимали значение для России приамурского края наши великие монархи!
Китайцы, довольные тем, что горы и безлюдные пустыни отделили с севера приамурскую Даурию от Якутской области, из которой для покорения первой явились русские, ограничились лишь построением на верхнем Амуре айгунской крепости. Эта крепость служила оплотом Даурии со стороны Забайкалья; остальную же затем часть края они оставили без всякого внимания, имея в виду с одной стороны, что горы и море, отделяющие его на северо-востоке от более или менее населенного нашего приленского края, служат верною защитою от нас их Манджурии. С другой стороны, боясь притязания на этот край русских, по случаю его неопределенности (по смыслу Нерчинского трактата), оставили, таким образом, средний и нижний Амур с его притоками в том самом положении, в каком нашел его Поярков в 1644 году, т. е. свободным.
В течение нескольких лет после договора русские, опасаясь внутренних междоусобий монголов, пускались с караванами через Манджурию и этим путем достигали Пекина. В лежавших на пути городах и селениях они производили меновую торговлю с манджурами. Но, по новости торговых сношений, русские как-то не могли сойтись с ними, отчего происходила постоянная вражда, положившая предел этим сношениям. После убийства, сделанного русскими в центре Манджурии, наши караваны не были туда впускаемы и должны были направляться в Пекин опять через Монголию; с этих пор все было как бы забыто, и приамурский край для нас как бы не существовал. Сопредельное же с ним наше Забайкалье сделалось местом ссылки преступников и было для нас только грозою и каким-то [20] ледяным чудовищем, при воспоминании о котором трепетали в Европе. Так проходили годы. Между тем народонаселение Сибири возрастало, пути, ведущие в нее из европейской России, населялись и улучшались. Владения наши более и более распространялись от Якутска к северо-востоку.
Восточный океан с его островами и прибрежными землями северной Азии сделался в особенности предметом изысканий предприимчивых казаков и отчаянных промышленников, возбуждаемых жаждою обогащения. С 1690 г. стала известна Камчатка, немного времени спустя, открыты Курильские острова; в 1710 г. получено известие о существовании Японии. В 1712 г. русские заняли Шантарские острова. В 1716 г. два торговых дома в Петербурге подали в сенат просьбу о дозволении им производить торговлю с Японией и Ост-Индией. Они полагали достигнуть Японии таким образом: из Северной Двины войти в Ледовитый океан, а из него в Обскую губу и затем по Оби, и известным водяным системам Западной и Восточной Сибири до Байкала; отсюда по рекам Селенге и Шилке и, наконец, по Амуру и Восточным океаном до Японии. Просьба эта была передана генерал-фельдцейхмейстеру Брюсу, поддерживавшему с большим участием это предприятие. Брюс предварительно отнесся к тобольскому воеводе князю Гагарину об истребовании от нерченского начальства достоверных известий о плавании по р. Амуру и сведений о Японии. Им же сделано было тогда особое представление о посылке сведущих людей для ученого описания отдаленных мест Восточной Сибири и водяного пути в Японию, с которой предполагалось войти в торговые сношения. Он находил, что эти сношения принесут России важную пользу. Обстоятельство это не имело, однако, никаких последствий; всякие виды на Амур в то время, когда Нерчинский трактат понимался иначе, были невозможны.
Между 1710 и 1720 гг. русские поселяются на полуострове Камчатке, а отсюда постепенно занимают Курильские острова. В это же время учреждается постоянно плавание между Камчаткой и Охотском; приводится в известность прибрежье Охотского моря между Охотском и реками Алдамой, Удью и Тугуром; открываются Шантарские острова и начинается производство на них пушного промысла.
В 1719 г., по повелению Петра I, геодезисту Евреинову поручается [21] обозреть южную часть Камчатки и Курильские острова и положить на чертеж (карту). В 1725 г., по начертанию Петра I, Екатерина I снаряжает экспедицию под начальство командора Беринга, с лейтенантами Шпанбергом и Чириковым, для описи известного уже тогда чрез морехода из Камчатки Дежнева открытого им пролива между Азией и Америкой (называемого на карте Беринговым). Эта экспедиция привела в известность Камчатский полуостров с островами Восточного океана, лежащими между Камчаткой и материком Америки, а равно и часть северо-западного берега этого материка.
Вторая экспедиция Беринга, назначенная по повелению императрицы Анны Иоанновны в 1733 г., имела целью открыть пути в Японию и занятие ближайших к Камчатке мест Северной Америки.
Вследствие этого командор Беринг и лейтенант Чириков, описывавшие северо-западный матерой берег Америки, вместе с тем указали путь русским промышленникам в Аляску и на Алеутские острова. В 1727 г., при императрице Екатерине I отправленное в Пекин посольство Саввы Владиславовича Рагузинского не касалось вопроса о приамурском крае, несмотря на то, что китайцы настаивали на этом. Рагузинский отвечал, что он не имеет для этого полномочий, а потому все оставляет по-прежнему.
В 1738-39 гг. лейтенанты Шельтинг и Вальтон, бывшие в экспедиции Беринга, плавали из Камчатки вдоль Курильской гряды и доходили до Японских островов: Мацмая и Нипона. Во время этого путешествия они получили сведения от Курильцев, что весьма близко от Мацмая к северу лежит большая земля Корафту (Сахалин), что на южной ее оконечности живут анны – народ одноплеменный курильцам и, наконец, что эта земля находится близь устья большой реки Шунгала (Сунгари-Ула), (р. Амура). Но так как Шельтингу не поверили, чтобы он был в Японии, а полагали, что они с Вальтоном попали на какой-либо китайский берег (Корея), то в 1741 г. из Камчатки в Японию был послан лейтенант Шпанберг. Он, по случаю открывшейся в его судне сильной течи, не дошел и принужден был возвратиться обратно. Вслед затем в 1742 г. отправился с тою же целью из Охотска лейтенант Шельтинг; он достиг северной оконечности Сахалина и посылал в лиман [22] реки Амура шлюпку; отсюда обогнув Сахалин с северо-востока, осмотрел почти весь восточный берег его, но по позднему времени, не достигнув Японии, возвратился в Камчатку. Вслед за этими мореплавателями начали посещать ближайшие к Камчатке Курильские острова наши промышленники. Они встречались с японцами и всегда были принимаемы ими дружелюбно. Между тем, около этого же времени выбросило на берега Камчатки японскую джонку; спасенные с нее японцы долгое время жили у нас в Верхнекамчатске и потом были доставлены нашими промышленниками на Курильские острова, к японцам.
Эти экспедиции и сведения, полученные от промышленников и от находившихся у нас японцев, дали нам понятие о Японии и о том, что Сахалин (Корафту) – большая земля, лежащая близ устья большой реки Амур. Что земля эта населена различными инородцами, ни от кого не зависимыми, и что русские первые из европейцев открыли и частью описали Сахалин. Кроме того, мы имели тогда сведения, доставленные Шельтингом о северной части амурского лимана, в которой он посылал шлюпку. Затруднение продовольствовать Камчатку было причиной того, что в 1745 г. из Камчатки был послан проект, в котором доказывалась необходимость для России обладания Амуром и возможность возвратить его, действуя с моря, т. е. с устья реки. Таким образом, вследствие затруднения в перевозке хлеба и других запасов из Якутска в Охотск, по дороге едва проходимой, после многих лет река Амур опять возобновляется в памяти русской.
Между тем, с увеличением числа правительственных приморских пунктов по прибрежьям Охотского моря и в Камчатке: Охотска, Удского острога, Гижиги, Большерецка, Тигиля и Нижнекамчатска, и с развитием промыслов потребность в продовольствии более и более возрастала. Попытки развести в этих местах хлебопашество показали, что оно, по особым климатическим условиям этого края, быть здесь не может: хлеб не родился. [23]
Примечания
1. Ежемесячные сочинения, октябрь,
1757 г., стр. 328. |
