|
Глава III.
Возбуждение вопроса о реке Амуре в 1753 году. – Повеление императрицы Екатерины II о заселении р. Амгунь в 1777 г. – Цель повеления. – Заключение Лаперуза и Браутова о лимане и устье р. Амур 1783-1793 г. Исследование И. Ф. Крузенштерна в 1805 году. – Его заключение о Сахалине и устье р. Амур. – Невыгодные последствия. – Экспедиция Хвостова и Давыдова в 1806 году.
Важность такого предмета, как снабжение продовольствием обширного края, понуждала правительство вникнуть серьезно в это дело и дать ход проекту, представленному сибирским губернатором Мятлевым в 1753 году. Мятлев, имея предписание о принятии более надежных и выгодных для казны мер в продовольствии Охотского края и Камчатки, донес правительствующему сенату, что единственно надежная и выгодная для казны мера к доставлению продовольствия в эти края состоит в том, чтобы сплавлять все по р. Амуру. Сенат утвердил это представление и предоставил иностранной коллегии войти предварительно в сношение с китайским трибуналом и уверить китайское правительство, что при этом святость Нерчинского трактата будет сохранена. На это из Китая не последовало никакого ответа; между тем Мятлев поставил в обязанность начальству Забайкальской области усилить в ней хлебопашество, в виду будущего обеспечения приморских мест.
В случае решительного отказа китайцев на представление сената об открытии для нас плавания по реке Амуру, Мятлев просил от селенгинского коменданта Якоби мнения, какие по местному усмотрению можно изыскать способы к свободному сообщению по р. амуру: увеличением ли числа войск или другими мерами? По важности предмета, обстоятельство это велено было вверить одному надежному чиновнику и о содержании им этого в тайне взять от него подписку под присягою. Тайна о видах [24] и на Амур была открыта адъютанту коменданта Якоби, поручику Власову. Якоби отвечал, что он, управляя селенгинским округом, не имеет никаких сведений о Нерчинском крае, тем более об Амуре. В донесении же своем, вслед за сим, пишет он, что получил некоторые сведения от Владыкина, директора российских караванов, возвратившегося из Китая; он ему объяснил, что в восточной стороне амурского края населения много, что земля по течению Амура весьма плодородна, и при этом показывал полученную им в Пекине манджурскую карту, из которой видно, что на Амуре находятся, будто бы, города и при устье – флотилия, на которой до 4,000 экипажа.
В следующем затем рапорте сенату от 21 сентября 1756 г. Якоби объясняет, что, по его мнению, основанному на достоверных сведениях, не должно с нашей стороны делать решительных сношений с китайским двором относительно домогательства плавания по р. Амуру, но прежде надобно на границах селенгинской и нерчинской в приличных местах поставить провиантские магазины и заготовить хлебные запасы; потом выслать из России достаточное число войска, снабдив его полным вооружением и артиллерию. Когда все эти необходимые меры приведутся в исполнение, тогда только можно будет обратиться к трибуналу с требованием о дозволении свободного плавания по амуру. Если же со стороны китайского правительства последовал бы отказ, то тогда распорядиться построением на берегах р. Амура крепостей и редутов. Когда все это будет сделано, тогда только можно ожидать успеха, ибо китайцы, внезапно увидев многочисленную стражу, едва ли будут в состоянии начать какие-либо военные действия. «Все сие, – писал Якоби, – будет стоить больших издержек, но они вознаградятся важною выгодою, какая может произойти от обеспечения Камчатки продовольствием. Можно тогда принять в подданство России и мунгал, что наверно последует, когда они увидят столько крепостей около мест их жительства. Наконец, если бы и случилось, что китайское правительство не согласилось на наши требования относительно пеки Амура, то учреждение крепостей и усиление войск все же не было бы излишне, несмотря на значительные расходы, и служило бы к славе, а не к бесславию России»1. Несмотря, однако, на [25] живое участие, какое в то время принимали относительно р. Амура, это дело остановилось в самом начале.
Мнение Якоби о построении на Амуре крепостей к несчастью нисколько не отвечало местным тогдашним обстоятельствам, ибо мы, вследствие различных пограничных столкновений, находились с Китаем в неприязненных отношениях. В 1757 г. советник посольства Братищев, бывший в Пекине по поводу пограничных сунгарских столкновений, между прочим, сообщил о подозрении китайцев, обративших внимание на постройку судов на реке Ингоде и выразившихся по этому поводу, что русские никогда не будут плавать на водах Амура. Якоби полагал, что бывшей тогда за Байкалом военной стражи недостаточно и что надо прислать еще 30,000 войска, но такого числа послать тогда не могли, да и продовольствовать было нечем. При таком положении дел нам оставалось только отстаивать собственную свою границу, растянутую на огромное пространство, и поэтому представление Якоби было оставлено.
Китайцы, между тем видя, что мы бессильны против них, лишают нас права свободной торговли, выговоренной Нерчинским трактатом, и посольство Кропотова, отправленное в Пекин при императрице Екатерине II в 1767 г. для улаживания несогласий с Китаем, с немаловажными усилиями едва могло добиться от них согласия на водворение с ними торговли в одном пограничном пункте. Таким пунктом является только что основанная Кяхта. Сперва она делается только местом сбыта наших сибирских произведений, но через весьма короткий промежуток времени туда везут и фабричные произведения европейской России, и она становится новым источником государственного дохода, связывает более тесным союзом нашу Сибирь с европейской Россией и поэтому делается для нас весьма важных пунктом.
Войдя на северо-востоке в соприкосновение с океаном и основав в Китае сношения с Китаем, мы устремляем все наше внимание, во-первых, на сохранение и обеспечение кяхтинской торговли и на приведение в порядок дел на прибрежьях Охотского [26] моря, на Камчатке и северо-западной Америке – новых владениях наших, богатых пушными товарами; во-вторых, на устройство с ними сообщения. Но при этом-то последнем обстоятельстве мы и встретили непреоборимые природные препятствия и увидели всю справедливость мнений о необходимости возвращения р. Амур, – мнений, поданных в Камчатке в 1745 г., Мятлевым в 1753 г. и Якоби в 1755 году.
Куда без всякой дороги, чрез пустынные леса, горы и болота могли проникать ватаги отважных промышленников и казаков, туда нельзя было без дорог провозить значительные тяжести и проводить большое число людей необходимое для обеспечения Камчатки и американских владений. Естественно, что поэтому, прежде всего, необходимо было обратить полное внимание на устройство дороги из Якутска в Охотск и из Охотска в Камчатку. Но все труды для устройства этой дороги оказались напрасными. Она могла существовать только в виде тропинки, и сообщение оставалось почти таким же, как было и при начале занятия прибрежьев Охотского моря. Перевозить тяжести возможно было только на вьючных лошадях, привычных к тем дорогам и притом в весьма кратковременный период года. Дурен был путь до Охотска, но такого нельзя было устроить из Охотска в Камчатку: громадные пустыни, горы и тундры составляли такие непреодолимые преграды, что нам пришлось совершенно отказаться от мысли иметь туда береговой путь.
Таким образом, весь Камчатский полуостров, равно как и американские наши владения, оставались отрезанными от материка, и сообщение с ними иначе не могло быть как за морем. Суда для этого строились в Охотске и оттуда отправлялись в Камчатку и Америку. Охотск поэтому был главным нашим пунктом сообщений, но как порт он имел важные неудобства, потому что расположен при устьях мелководных и опасных рек: Кунтуи и Охоты. Бар реки Кунтуи в малую воду доходил до 4-х футов. Это обстоятельство, а также трудность пути между Якутском и Охотском, несмотря на труды и капиталы, употребленные на устройство сколько-нибудь сносной дороги, возбудили опять всеобщее воспоминание о потере Амура, но при этом тогда же обратили внимание и на то, что его устье было еще совершенно не исследовано и что еще не известно, доступно ли оно для мореходных судов. В этих-то видах, в 1775 г., императрица [27] Екатерина II повелела отправить из удского острога партию казаков на реку Амур, чтобы основать на этой реке поселение, сколь возможно ближе к р. Амуру с тем, чтобы из этого пункта производить исследование устья реки и разведать, в какой степени оно доступно для мореходных судов. Вместе с тем императрица повелела в случае если окажется, сто мореходные суда могут входить в реку, занять ее устье. Вследствие этого в 1777 г. из удского острога было отправлено на Амгунь около 30 человек. Манджуры, узнав об этом от инородцев, обитавших на реке Бурее, донесли в Пекин. Китайское правительство с угрозой объявило, что если русские не оставят своего предприятия в землях, еще не разграниченных, то Китай прервет с ними всякие торговые сношения в Кяхте.
В это время мы, во-первых, не только не имели почти никакой военной силы за Байкалом, но даже лишены были возможности отправить ее туда, чтобы поддержать наше предприятие и заставить китайцев продолжать весьма выгодную для нас кяхтинскую торговлю. Во-вторых, правительство наше, имея в виду при более благоприятных обстоятельствах возвратить приамурский край, несмотря на неоднократные требования китайцев, постоянно уклонялись от разграничения его и теперь вынужденным нашли отменить сове распоряжение и обратить все внимание на восстановление дружеских отношений с Китаем. Последнего в то время можно было достигнуть только одним путем, а именно: надо было снова пожертвовать до поры до времени своими видами на реку Амур.
Вскоре после этого являются в Татарский залив французы и англичане. Они приходят туда со скромною целью исследования его берегов и лимана р. Амур, но с тем вместе, в случае благоприятных условий для плавания в этих местах, имеют заднюю мысль водворить там свое владычество. Так, в 1783 г., французское правительство послало в Тихий океан для открытия и описи ученую экспедицию под начальством знаменитого мореплавателя Лаперуза. Лаперуз, следуя вдоль Татарского берега к северу, в широте 51˚, 29’N, открыл на этом берегу удобный для якорной стоянки залив, который, в честь бывшего тогда во Франции морским министром де-Кастри, назвал заливом де-Кастри. В этом заливе Лаперуз собрал от туземцев сведения о северной части Сахалина и устье реки Амур. Туземцы, при начертании [28] Лаперузом на песке очерков матерого берега и Сахалина, постоянно проводили между ними черту и эти м как бы показывали, что Сахалин соединяется с материком обсыхающей отмелью, и что пред устьем р. Амура, впадающей в море против Сахалина, лежат такие же мели2. Но, несмотря на эти показания туземцев, Лаперуз пошел из залива де-Кастри к северу, имея намерение чрез лиман реки Амур достигнуть Охотского моря. Чрез 8 миль глубина с 15 саж. уменьшилась до 9-и, между тем течения от севера замечено не было, почему Лаперуз, предполагая, что путь по этому направлению может привести его е мели, встал на якорь и послал для исследования к северу две шлюпки. Эти шлюпки, придерживаясь сахалинского берега, прошли около 6 миль до глубины 3 сажени, которая оканчивалась отмелью, шедшей от сахалинского берега. Последний отсюда казался им сливавшимся с противоположным матерым скалистым берегом, и потому они возвратились на судно. Это обстоятельство, а равно показания туземцев в заливе де-Кастри, постепенное уменьшение глубины и бездействие течения побудили Лаперуза оставить свое намерение и заключить, что Сахалин соединяется с материком отмелью, покрывающейся при приливе водою, что вход в лиман с юга для мореходных судов недоступен, и что устье реки заперто мелями.
Этот же знаменитый мореплаватель описал западную, южную и юго-восточную часть Сахалина, пролив, отделяющий Сахалин от острова Мацмая, названный его именем, и берег Татарии. На всех упомянутых берегах Лаперуз не только не нашел ни одной гавани, но кроме залива де-Кастри – ни одного даже места сколько-нибудь удобного для якорной стоянки.
Чрез 10 лет после этого, а именно в 1793 г., в Татарский залив пришел знаменитый английский мореплаватель капитан Браутон. Он пришел туда на бриге, сидевшем в воде всего на 10 ф., и, пользуясь тем, что для брига не требуется значительной глубины, хотел непременно пройти из залива де-Кастри в р. Амур и Охотское море. Он пошел по пути Лаперуза, [29] поднялся к северу далее этого последнего на 6 миль и, встретив там глубину около 2 ½ саж., встал на якорь; но, несмотря на такую малую глубину, пролива, отделявшего Сахалин от материка, он не видел и ему казалось, что оба берега сливаются и образуют огромный залив. Канал же, по которому он шел, оканчивался мелью, образующую у сахалинского берега залив около 3 миль ширины. Отсюда Браутон послал на шлюпке помощника своего Чапмана для окончательного исследования видимого им к северу пространства. Чапман, возвратясь на бриг, объяснил, что хотя между мелями он и находил значительные глубины, но эти глубины отрывочные, ибо он, следуя по ним, постоянно упирался в сплошную мель, тянувшуюся от Сахалина к западу и соединявшуюся с матерым берегом. Эти обстоятельства заставили Браутона оставить свое намерение и сделать, как и Лаперуз, то же самое заключение, т. е. что Сахалин – полуостров, и что вход в реку недоступен для мореходных судов, ибо устье ее заперто мелями.
В 1803 г. наше правительство поручило И. Ф. Крузенштерну описать северную и северо-восточную части Сахалина, юго-восточный берег Охотского моря, лиман и устье реки Амур. Крузенштерн в 1805 г., описывая северо-восточный берег Сахалина около параллели 52˚ N широты, встретил на пространстве более 10 миль к северо-востоку от Сахалина признаки бурунов и сулоя. Затеи, обогнув северную оконечность Сахалина и следуя отсюда к лиману р. Амур, 13 августа того же года он увидел между Сахалином и матерым берегом пролив около 6 миль ширины; приняв его за канал, идущий из реки Амур, он направился в него. Дойдя до глубины 6 сажень и не решаясь на судне продолжать путь далее, Крузенштерн лег в дрейф и для исследования к югу послал на шлюпке лейтенанта Ромберга с приказанием, чтобы он, достигнув видимого мыса на Сахалине, шел от него с промером поперек канала к матерому берегу. Ромберг, возвратясь на транспорт, донес Крузенштерну, что по причине сильного течения от юга он не мог подойти к мысу ближе 3-х миль, что он нашел там глубину 4 саж., и что затем глубина уменьшилась до 3 ½ саж., откуда он и возвратился, не достигнув противоположного Сахалину матерого берега. Вода, взятая с этого места Ромбергом, оказалась пресною. Виденный на Сахалине мыс Крузенштерн [30] назвал мысом Головачева, а противоположный ему на матером берегу низменный мыс – мысом Ромберга. Этим И. Ф. Крузенштерн окончил свои исследования амурского лимана с севера. «Сильные течения, встреченные мною в этих местах, – говорит Крузенштерн, – опасения, чтобы дальнейшими исследованиями не навлечь подозрение китайского правительства и тем не повредить кяхтинской торговле и, наконец, опасение, чтобы не столкнуться с китайскою силою, наблюдавшей за устьем р. Амура, о чем предупреждали меня в Камчатке3, были причинами, что я не в точности исполнил данные мне инструкции». Оставив таким образом дальнейшие исследования лимана, Крузенштерн пошел в Петропавловск и оттуда в Кронштадт.
Из этой своей описи амурского лимана и из описей Лаперуза и Браутона И. Ф. Крузернштерн решительно заключил:
а) Что нет никакого сомнения в том, что Сахалин полуостров, а потому и плавание из Татарского залива в амурский лиман невозможно.
б) Что амурский лиман усеян мелями.
в) Что в устье р. Амур должно весьма близко находиться к мысам Головачева и Ромберга.
г) Что прибой и сулой, замеченные у восточного берега Сахалина в 52˚ северной широты, должны означать бар какой-либо большой реки или одного из рукавов реки амур, и наконец:
д) что на берегах Сахалина и Татарского залива нет гавани4.
За Крузенштерном, в 1806 г., по распоряжению полномочного посла Рязанова были посланы из Охотска к Курильским островам и к южной оконечности Сахалина лейтенанты Хвостов и Давыдов. Офицеры эти, придя в залив Анива на южной оконечности Сахалина, вследствие секретных приказаний Рязанова, оставили там, для заявления о занятии русскими Сахалина, 5 человек матросов. Эти матросы впоследствии перешли на реку [31] Тыми, где жили оседло, и последний из них, Василий, умер в исходе 1847 года. На пути из Анивы Хвостов и Давыдов шли вдоль восточного берега Сахалина и осмотрели его. Во время пребывания этих офицеров на Сахалине, там не было ни одного японца, и туземцы говорили им, что японцы к ним не ходят, что они никому ясака не платят5.
Судя по этим данным и по сведениям о посещении Сахалина Шельтингом, оказывается, что русские были первые из европейцев, подходившие к Сахалину; они описали почти все берега его и, наконец, были первыми поселившимися на Сахалине.
Эти факты весьма знаменательны для России в том отношении, что они представляют законное и бесспорное право России на обладание Сахалином6.
Положительные заключения таких авторитетных и знаменитых европейских мореплавателей, каковы: Лаперуз, Браутон и Крузенштерн, о невозможности для мореходных судов входа в лиман и устье реки Амур с севера и юга, о неимении гаваней на прибрежьях Татарского залива и. наконец, о влиянии на р. Амур китайского правительства, охранявшего будто бы ее устье значительной флотилией (с 4000 людей), весьма естественно возродили вопрос, для чего нам добиваться обладания рекою, которая не имеет сообщения с морем и поэтому представляет для нас такое же ничтожное значение, какое имеют многие реки, орошающие [32] восточную нашу Сибирь? Для чего нам еще приобретением приамурского края распространять и без того уже растянутую нашу границу с Китаем, когда утвердившееся его влияние на этот край будет вредить только выгодной для государства кяхтинской торговле? Наконец, к чему нам этот край, когда на прибрежьях его нет ни одной гавани? И действительно, если бы упомянутые заключения знаменитых мореплавателей были безошибочны, то благоразумие и выгоды наши требовали бы оставить этот край без внимания. Для нас было бы все равно, где бы ни была проведена граница наша с Китаем, лишь бы она была только южнее устья реки Уди, при котором находился наш пост со значительным поселением.
Итак, весь вопрос состоял в том, справедливы или несправедливы заключения европейского авторитета знаменитых мореплавателей? Но кто мог тогда заподозрить ошибочность заключения такого авторитета? Кто мог поднять тогда завесу, спущенную им на этот край? наконец, кто мог сомневаться в ошибочности донесений Владыкина. Якоби (в 1756 г.) и затем миссии нашей из Пекина, что будто бы народы, обитающие в приамурском крае, находятся в более или менее цивилизованном состоянии. что они зависят от Китая и управляются особыми вассальными Китаю князьями, которые ездят в Пекин и женятся на китайских царевнах?7 [33]
Примечания
1. Этот факт весьма замечателен тем, что, заботясь об обеспечениях камчатки продовольствием, никто не обратил внимания, возможно ли выйти из р. Амура в море, т. е. о положении его устья, о котором не было никаких сведений, и доказывает, что Якоби хорошо знал китайцев, с которыми дипломатические переговоры без силы не имеют места и бесполезны.
2. В 1852 г., когда мы более или менее ознакомились с языком туземцев приамурского края и имели переводчиков, то узнали, что туземцы, чтобы показать о существовании между двумя берегами пролива, проводят между ними черту, которая по их понятиям означает путь, т. е. что можно проплыть на лодке. Точно также воду означали черточками, т. е. что по ней можно плыть на лодках во все стороны.
3. Подобные сведения в Камчатке, вероятно, были основаны на сведениях, полученных Владыкиным в Пекине в 1756 г., о китайской флотилии и четырехтысячном экипаже, оберегающем будто бы устье Амура.
4. Поэтому на всех морских картах до 1857 г. показывался Сахалин полуостровом,. а берега Татарского залива – прямыми скалистыми и неприступными.
5. Сведение об экспедиции Шельтинга к Сахалину, а равно и рапорт Хвостова и Давыдова начальнику Охотска от 10 октября 1806 г. я видел в 1849 г. в архиве охотского порта; указал мне их бывший тогда начальником порта Н. В. Вонлярлярский.
6. Г. Буссе, в описании своем сахалинской экспедиции. а равно и некоторые другие личности, не признают да Россией права на обладание островом Сахалином, выставили против этого то, что экспедиция, совершенна Хвостовым и Давыдовым, не признана будто бы правительством со всеми ее последствиями. Но здесь все эти личности жестоко ошибаются. Забывая, что правительство наше протестовало только лишь против грабежей и насилий, произведенных в эту экспедицию Хвостовым и Давыдовым на Курильских островах, принадлежавших Японии, но оно никогда не отвергало фактов, дававших нам право на владение островом Сахалин, потому что русские первые описали его берега: именно Шельтинг в 1742 г. и Хвостов и Давыдов в 1806 г.; русские первые заняли Сахалин в 1806 г., когда еще японцев там и не было. Эти факты наше правительство признавало и не отвергало никогда, следовательно и оставило за собою право на обладание островом Сахалином. В виду этих-то совершившихся событий подобные рассуждения г. Буссе и других неправильны.
7. См. Статистическое и политическое описание Китайской Империи. Архимандрита Иакинфа. 1842 г., часть 2-я, стр. 30-я.
|
