Невельской Г.И.

Подвиги русских офицеров на крайнем востоке России 1849-55 гг.

С.-Петербург. 1878 г.

Публикуется по изданию: Подвиги русских офицеров на крайнем востоке России 1849-55 гг. Приамурский и приуссурийский край. С.-Петербург. 1878 г.

Глава XXVII.

Предписание Н. В. Буссе от 1 марта 1854 г. – Положение наше в Петровском. – Посылка Разградского вверх по Амуру. – Спуск по Амуру людей под начальством генерал-губернатора. – Мое отправление из Петровского для следования вверх по Амуру. – Распоряжения мои г. Бачманову. – Наши силы в приамурском крае. – Высочайшее повеление 22 апреля 1853 г. – Лист в Пекин 16 июня 1853 г. – Путешествие Н. Н. Муравьева и торжественные встречи. – Мое путешествие вверх по Амуру и затем в залив де-Кастри. – Донесение Бошняка. – Встреча моя с генерал-губернатором 14 июня 1854 г. – Спуск нашей флотилии по Амуру.

Положение жены моей в эту зиму было гораздо лучше, чем в предыдущие, ибо в прекрасной и образованной женщине Елизавете Осиповне Бачмановой моя жена нашла и приятную собеседницу, и помощницу; ее общество оживляла, кроме того, и супруга нашего священника, Екатерина Ивановна Вельяминова.
Хотя в эту зиму мы и не ощущали, как в предыдущую, никакого недостатка в продовольствии, но последствия первой ужасной зимы в пустыне имели влияние на здоровье жены моей и в особенности на нашу малютку – Екатерину. Между тем, 2 апреля у нас родилась вторая дочь, Ольга; жена не в состоянии была кормить ее, а кормилицы не было. Это еще более усиливало болезнь матери; но Господь Бог укреплял нас и помог перенести с твердостью это ужасное положение и все лишения.
12 апреля я получил с нарочным Высочайше дарованную мне награду – Владимира 3-й степени. Генерал-губернатор, препровождая нас мне ее, писал, что Государь Император решительными действиями моими и занятием главного пункта острова Сахалина, Тамари остался весьма доволен, и что команды, назначенные для укомплектования по штату экспедиции, вероятно, спустятся по р. Амуру из Стретенска. В виду этого обстоятельства [323] и полгая, что просьба моя, дабы оставить 30 человек на устье реки Уссури и 10 человек на устье реки Хунгари, придет после уже отправления людей по р. Амур из Стретенска, и что река Амур почти от устья Уссури широка и наполнена лабиринтом островов и проток, почему следование здесь барж без проводников не только затруднительно, но и опасно, я сейчас же командировал вверх по Амуру г. Разградского и приказал ему, достигнув устья реки Хунгари, принимать меры, чтобы туземцы провожали по реке Амур наши суда. С ним я предписал начальнику отряда, следовавшему с этими судами, оставить на устье Уссури 30 человек, а на устье Хунгари 10 человек со всем тем довольствием, запасами и материалами, с каковыми эти люди сплавляются. Затем, с остальными людьми остановиться в Мариинском посте и ожидать моего прибытия в оный. По исполнении этого поручения г. Разградский должен был возвратиться в Мариинский пост не позже 20 мая. Начальнику Мариинского поста, А. И. петрову, предписано было в то же время поставить пост в де-Кастри и, по возвращении г. Разградского, сдать ему оба поста: Мариинский и в де-Кастри, и следовать в Николаевское для наблюдениями за работами.
15 апреля было получено в Петровском чрез туземцев донесение Д. И. Орлова с реки Тумджин, что часть оленей и запасов достигла в Императорскую гавань и что смертность между командами ослабевает.
4 мая прибыла из Аяна почта; с нею генерал-губернатор уведомлял меня, что он сам спускается по реке Амуру с людьми как для укомплектования экспедиции, так равно и для подкрепления Петропавловского порта; что люди, назначенные для подкрепления Петропавловска, должны отправиться туда из залива де-Кастри; что для перевоза этих людей в Петропавловск В. С. Завойко предписано к 15 мая прислать суда в де-Кастри, и наконец, что он со всеми командами к 20 мая будет в Мариинском посте, почему и предписывает мне быть к этому времени там.
Залив счастья был 4 мая еще покрыт льдом, на берегах же в горах начиналась распутица. Дабы достигнуть к назначенному времени Мариинского поста, необходимо было к 10 мая быть в Николаевске, добраться до которого в то время, и то с большою опасностью, возможно было только верхом на оленях; [324] а оленей, кроме 4 прибывших с почтой, около Петровска не было, этим же последним необходим был отдых, по крайней мере, в продолжение 4 дней, поэтому я не мог выехать из Петровска ранее 8 мая. Отправляясь в путь, я сделал единственному офицеру, остававшемуся в Петровском, А. В. Бачманову, следующее распоряжение: с первой возможностью прислать в Мариинский пост 10 весельный катер. Приходящим на петровский рейд иностранным китобойным судам, а равно и всем туземцам объявлять, что по реке Амур следует к нам вооруженная флотилия с войском. Это последнее распоряжение я необходимым счел сделать потому, что хотя Н. Н. муравьев и не уведомлял меня о разрыве с западными державами. но личное его прибытие и необходимость в подкреплении Петропавловска давали мне повод думать, что этот разрыв, вероятно, уже последовал.
Положение наше в это время в нижне-приамурском крае было таково: в петровском находилось 25 человек при 25 кремневых дрянных ружьях, выбранных из оставшихся в Охотске. В Николаевском 30 человек при 30 таковых же ружьях и 2-х и 3-х фунтовых пушках. из которых из одной только можно было стрелять. В Мариинском посте 8 человек с таковыми же ружьями и в Александровском посте (де-Кастри) 10 человек при таких же ружьях и одной 3-х фунтовой пушке. Пороху во всей экспедиции состояло полтора пуда, и снарядов для упомянутых 3 орудий по 25 выстрелов на каждое. Вот в каком положении нас застала война в нижнем приамурском крае. На все предложения мне, в случае войны сосредоточить в Николаевске все силы для борьбы с неприятелем, – я постоянно отвечал, что не сосредоточивать эту ничтожную горсть, но, напротив, ее следует рассредоточивать, потому что банки лимана и пустынные прибрежья края составляют самую надежную защиту. В описываемое время я вовсе не беспокоился в этом отношении, я заботился только лишь о том, чтобы исполнить упомянутый план мой, т. е. чрез посты, раскинутые по прибрежьям приамурского и приуссурийского края, привлечь неприятеля к блокаде оного, уменьшить численность людей на Сахалине, раскинув их, как объяснено выше, по постам из 6 или 5 человек, и, наконец, после доставления людей и продовольствия на судах наших, зимовавших в Императорской гавани судах и на транспорте «Байкал» [325] (долженствовавшем придти в залив де-Кастри), по всем постам приуссурийского края и острова Сахалина, ввести эти суда в реку Амур. В виду вероятной возможности прибытия неприятельской эскадры в Татарский залив, я вполне был уверен, что вся эта операция может быть окончена гораздо ранее прихода сюда неприятеля, так что с его появлением все прибрежья Татарского залива будут уже обставлены нашими военными постами с единственной целью, привлечь неприятеля к блокаде этого прибрежья. Для обеспечения этих постов необходимо было, как я выше объяснил, занять устья рек Хунгари и Уссури и предупредить об этом Н. Н. Муравьева ранее прибытия его в Мариинский пост для того, чтобы были оставлены на реках Хунгари и Уссури люди. В виду этого, несмотря на ужасную распутицу, я спешил скорее выбраться из петровского, дабы благовременно встретить Н. Н. Муравьева, надеясь при этом, что в исполнении моих распоряжений препятствия не представится. Вот те надежды и цель, с которыми я отправился из Петровского 8 мая. Но все они были противоположны мнению, сложившемуся тогда у людей, которые шли туда располагать нашими действиями.
Внезапная решимость Высшего правительства дозволить генерал-губернатору сплавить людей по реке Амур, считавшейся в то время китайскою, последовала таким образом:
Важные результаты деятельности амурской экспедиции и благосклонное внимание к этой деятельности в Бозе почившего Императора Николая I давали надежду Н. Н. Муравьеву на успех его постоянных стараний, что будет, наконец, разрешено плавание по Амуру. В этих видах генерал-губернатор состоящему при нем для особых поручений капитану 2-го ранга Петру Васильевичу Козакевичу приказал сделать промер реки Шилки и этим промером доказать возможность заведения на этой реке пароходства. Проект о пароходстве в 1853 году был Высочайше утвержден, и в том же году на Шилкинском заводе был заложен 60-ти сильный пароход «Аргунь», который строился под руководством Петра Васильевича корабельным инженером Шарубиным. Вместе с этим, в том же году начали делаться постепенные приготовления к сплаву по реке Амур. Ожидаемый [конфликт] с западными державами понудил генерал-губернатора [поехать] в Петербург для обсуждения различных предположений [об охране] вверенного ему края, в случае открытия военный действий. [326] 22-го апреля 1853 года Н. Н. Муравьев имел счастье докладывать Государю Императору Николая I о важности исследований, произведенных амурской экспедицией, о направлении Хинганского хребта от верховьев реки Уди к югу, а равно и направлении главных притоков реки Амур, берущих начало из восточного склона этого хребта, – фактов, доказавших по точному смыслу Нерчинского тракта, несомненные права наши на реку Амур. Исследования в Удском крае, произведенные экспедицией подполковника Ахтэ, еще более подтверждали факты, добытые амурской экспедицией, относительно направления границы нашей с Китаем (вопроса возбужденного и решенного на месте амурской экспедицией). Река Амур должна принадлежать не Китаю, а России, докладывал генерал-губернатор и представлял Его Величеству, что для подкрепления Петропавловска необходимо разрешить сплав по реке Амуру, ибо берегом нет никакой возможности доставить в Петропавловск ни продовольствия, ни оружия, ни войск. Государь Император, выслушав доклад Муравьева, изволил признать все это основательным, и того же 22 апреля 1853 года Высочайше повелел соизволил: написать об этом пекинскому трибуналу; предложение же Муравьева о сплаве по реке Амур запасов, оружия, продовольствия и войск рассмотреть в особом комитет. В исполнение этого Высочайшего повеления, 16-го июня 1853 года правительствующий сенат послал лист пекинскому трибуналу внешних сношений следующего содержания:
«По существующим трактатам граница от реки Горбицы к востоку положенная до верховьев реки Уди должна идти Хинганским или Становым хребтом гор, а от верховья реки Уди – тем же хребтом до моря протяженным таким образом, что все реки, текущие по южную сторону этого хребта, должны состоять во владении Китайского государства, а реки по всем прочим направлениям, текущие из этого хребта, – во владении Российского государства. Но так как на всем этом пространстве пограничные знаки не поставлены¹, то поэтому и приглашается китайское правительство прислать своих уполномоченных для постановления [327] этих знаков, в виду разграничения пространства до моря, оставшегося до усмотрения не разграниченным».
Этот акт весьма знаменателен в истории приамурского края; он составляет первый краеугольный камень, положенный амурской экспедицией в основание к признанию края за Россией. До этого времени на всех правительственных и частных картах, во всех учебных заведениях и во всех, как мы видели, актах объяснялось, что граница наша с Китаем идет к Охотскому моря к Тугурской губе, т. е. весь приамурский край считался как бы бесспорно во владении Китая. Благодаря этому акту, истекающему единственно из исследований, произведенных амурской экспедицией, над направлением Хинганского хребта и рек, берущих начало из оного, правительство впервые признало неправильность принимаемой им доселе границы нашей с Китаем и тем сознало, что река Амур должна принадлежать не Китаю, как до этого оно было твердо убеждено, а России. Итак, возбужденный и разрешенный амурской экспедицией пограничный вопрос не остался бесследным; разрешение его и составляло одну из главных миссий амурской экспедиции.
По прибытии Н. Н. Муравьева из заграницы в С.-Петербург, особый комитет приступил к рассмотрению его предположения относительно сплава по Амуру, и после различных соображений и прений решено было в комитете: плыть по реке Амур. Государь Император, утвердив это решение, изволил лично прибавить Муравьеву: чтобы при этом не пахло пороховым дымом.
После этого Н. Н. муравьев тотчас же отправил М. С. Корсакова в Иркутск курьером с поручением, ускорить распоряжения по амурскому сплаву. Вслед за отъездом Корсакова, в феврале 1854 года, Николай Николаевич выехал из Петербурга и еще по льду переехал озеро Байкал. Вся Сибирь встрепенулась при вести об открытии плавания по Амуру, которого она ожидала более 160 лет. «Генерал-губернатора Николая Николаевмча Муравьева,– пишет г. Свербеев, сопутствовавший ему в качестве дипломатического чиновника,– везде встречали с восторгом, давали в честь его обеды, сочиняли стихи и песни². [328]
По прибытии генерал-губернатора в Шилкинский завод, на водах реки Шилки красовался невиданный до сего времени в Забайкалье пароход «Аргунь» и 75 грузовых баркасов для экспедиции. Горное ведомство сделало в честь торжества блестящую иллюминацию.
14-го мая 1854 года, после напутственного молебна пред древней иконой Божией матери, вынесенной из Албазина, и при салюте из албазинской пушки флотилия начала спускаться по реке Шилке. Впереди всех, на своей лодке, плыл генерал-губернатор. «Запестрели пред нами берега Шилки,– говорит г. Свербеев,– оглушаемые громкими криками «ура!». Мы быстро неслись по ней, чтобы достигнуть реки Амур. Заводская пушка приветствовала флотилию, и население Шилки бросало шапки вверх и кричало «ура!». Это были радостные, восторженные и единодушные пожелания открытия пути по реке Амур.
18-го мая, в два с половиной часа пополудни, флотилия вступила в воды [329] реки Амур. Трубачи играли «Боже, Царя храни», все встали на лодках, сняли шапки и осенились крестным знамением. Генерал-губернатор, зачерпнув в стакан амурской воды, поздравил всех с открытием плавания по реке; раздалось восторженное «ура», и суда понеслись по гладкой поверхности Амура. Таким образом, после двухсот векового промежутка времени, патриотическими усилиями и настойчивостью Н. Н. Муравьева снова появилась флотилия на водах амурских».
Вместе с разрешением сплава по реке Амур из С.-Петербурга, 4-го февраля 1854 года, был послан лист пекинскому трибуналу внешних сношений, в котором излагалось, что отныне по всем делам о разграничении земель разрешены генерал-губернатору сношения прямо от себя. Вследствие этого, для предупреждения китайского правительства о нашем сплаве по реке Амур, 14-го апреля генерал-губернатор послал первый лист свой в Пекин с полковником Заборинским; но последнего не пропустили, и этот лист тогда был отправлен чрез Кяхту обыкновенным путем. В нем излагалось следующее:
«Вследствие полученных генерал-губернатором повелений, он с надлежащим числом войск плывет на судах по реке Амур для подкрепления наших постов в низовьях реки и в наших приморских владениях, и спрашивает, к какому времени и куда именно будут высланы уполномоченные от китайского правительства для определения границ».
Эти факты также весьма знаменательны в истории приамурского и приуссурийского края. Они составляют второй краеугольный камень, положенный амурской экспедицией в основание к признанию края за Россией, – ибо:
а) Разрешение плавания и самое плавание по реке Амур генерал-губернатору никак не могла бы последовать, если бы исследованиями, произведенными на транспорте «Байкал» в 1849 году, а вслед за тем амурской экспедицией, не был открыт путь мореходным судам из Татарского залива чрез южный пролив в реку Амур и Охотское море; т. е. если бы чрез эти исследования не были рассеяны вековые заблуждения, принимавшиеся за непреложную истину, и не было фактическим указано, что река Амур составляет действительно артерию, связывающую Восточную Сибирь с океанами.
б) Разрешение плавания и самое плавание по реке Амур [330] генерал-губернатору никак не могло бы состояться, если бы амурской экспедиции, в противность ничтожной цели, с которой она была снаряжена в 1850 году, не было дано государственного направления, и если бы, несмотря на ничтожество своих средств, неимоверные трудности, опасности и лишения, экспедиция эта не решилась с поднятием российского военного флага на устье реки Амур занять это устье и торжественно объявить всем иностранным судам, подходившим к берегам этого края, что амурский бассейн и прибрежья Татарского залива составляют российские владения. И наконец,
в) Разрешение плавания и самое плавания по реке Амур генерал-губернатору никак не могло бы состояться, если бы амурская экспедиция при несоответствии данных ей повелений не открыла бы и не заняла бы военными постами главные пункты приамурского бассейна; пункты, к которым только и мог генерал-губернатор направляться со своею флотилией по реке Амур; пункты, из которых и возможно было только подкрепить Петропавловск благовременно; наконец, пункты, в которых и возможно было только приютить и спасти японскую экспедицию, команды, имущество и суда Петропавловского порта от преследования в несколько крат сильнейшего неприятеля, – притом в минуту самую на нас критическую.
В то время, когда генерал-губернатора с его спутниками с восторгом провожали из Забайкалья, и они с полным комфортом и всеми возможными средствами для безопасного плавания спускались по реке Амур, я с неимоверными усилиями через горы, по снегам и воде, верхом на оленях, а большей частью пешком, пробирался из Петровского в Николаевск. Оттуда на байдарке с двумя казаками я проследовал в Мариинский пост, из которого 16-го мая на той же байдарке и туземной лодке вместе с г. Разградским отправился вверх по реке Амур далее, с целью лично ознакомиться с путем, по которому должна была следовать с генерал-губернатором наша флотилия. Кроме того, я хотел ознакомиться с устьем реки Хунгари, близ которого следовало поставить наш пост и встретить генерал-губернатора раньше, чтобы лично объяснить ему главную цель занятия нашими постами устьев рек Хунгари и Уссури.
24-го мая я с Разградским прибыл на устье Хунгари. Там о спуске нашей флотилии ничего слышно не было. Осмотрев [331] устье этой реки и саму реку на пространстве около 20 верст, и, назначив место, где должен был быть поставлен наш пост, 27-го мая я отправился далее вверх по реке Амур, заготовляя на пути по селениям проводников (лоцманов) из туземцев для безопасного плавания спускавшимся с генерал-губернатором судам, так как это пространство реки усеяно островами и протоками, делающими плавание, особливо в большую воду, затруднительным и опасным. 4 июня мы достигли селения и архипелага островов Оуля Куру, отстоящего от Мариинского поста около 500 верст. Плавание вниз по реке от этого пункта, без проводников, делается весьма затруднительным, а потому, чтобы слишком не удаляться от Мариинского поста, куда ожидалось прибытие из Петропавловска наших судов, а также, чтобы дать отдых людям, я здесь остановился, чтобы ожидать генерал-губернатора, который, по назначенному им времени прибытия в Мариинский пост, давно уже должен был быть здесь. Вечером 5-го июня приплыл ко мне на туземной лодке нарочный из Мариинского поста с уведомлением, что в залив де-Кастри пришли два транспорта из Петропавловска и винтовая шхуна «Восток» из Императорской гавани от адмирала (ныне графа) Ефима Васильевича Путятина, по поручению которого командир шхуны «Восток», капитан-лейтенант Воин Андреевич Римский-Корсаков (бывший в последствии начальником морского училища) уведомляет меня о разрыве с западными державами и о том, что у него имеются важные бумаги от адмирала, которые он должен передать мне лично. Вследствие этого я приказал г. Разградскому: ожидать здесь генерал-губернатора, объяснить ему все распоряжения, какие сделаны для безопасного его следования, и причины моего возвращения. На имя генерал-губернатора я оставил Разградскому письмо, в котором убедительно просил Н. Н. Муравьева оставить посты на устьях рек Уссури и Хунгари. Я писал Николаю Николаевичу, что при наступивших военных обстоятельствах такие посты делаются уже крайне необходимыми как для обеспечения сообщения с Забайкальем, так равно и с Манджурией – местностями, откуда мы, при военных обстоятельствах, только и можем продовольствовать наших людей, могущих собраться в нижнем приамурском крае. Сделав эти распоряжения, утром 6-го июня я на байдарке отправился обратно в Мариинской пост и оттуда, 11-го июня, прибыл [332] в залив де-Кастри. Здесь были транспорты «Иртыш» и «Двина» и шхуна «Восток», посланные адмиралом Путятиным из Императорской гавани, и транспорт «Байкал», прибывший сюда, согласно сделанному мною в 1853 году распоряжению, с казенным провиантом для амурской экспедиции из Петропавловска. Командир шхуны Римский-Корсаков передал мне требование Е. В. Путятина о снабжении его экспедиции продовольствием и теплой одеждой и донесения Е. В. Путятина генерал-губернатору. В заключение он сообщил мне, что Е. В. Путятин в Японии получил Высочайшее повелении отправиться с судами своей эскадры к берегам р. Амур. По получении этого, адмирал весною 1854 года послал из своего отряда корвет «Оливуца» на подкрепление Петропавловского порта, приказав корвету зайти сначала с Императорскую гавань и дать знать о разрыве с западными державами. Корвет «Оливуца» около 20-го апреля пришел в Императорскую гавань и нашел экипажи зимовавших там судов «Иртыш» и «Николай» после болезни в самом слабом состоянии, почему от себя и зашедшего туда же в исходе апреля корабля российско-американской компании «Князь Меньшиков» снабдил Константиновский пост недостающими запасами и, улучшив таким образом положение команды поста, направился по назначению. Транспорт же «Иртыш» и корабль «Князь Меньшиков» с состоящим при адмирале Е. В. Путятине капитаном 2-го ранга Константином Николаевичем Посьетом³ послал в залив Анива на остров Сахалин, в Муравьевский пост, где они и соединились с зашедшим туда же по моему распоряжению транспортом «Байкал» (на пути следования из Петропавловска в залив де-Кастри). Начальник Муравьевского поста Н. В. Буссе, вследствие предложения адмирала Е. В. Путятина, в котором между прочего было сказано: если оно не противоречит особым распоряжением вашего начальства (т. е. моим), – снял Муравьевский пост, и К. Н. Посьет, разместив команду и имущество поста на упомянутые суда, отправился из залива Анива в Императорскую гавань.
Адмирал Ефим Васильевич на пути из Японии в Императорскую гавань на фрегате «Паллада» заходил в Корею и на южном прибрежье приуссурийского края, близ корейской границы, [333] открыл обширную, закрытую от всех ветров бухту, названную им бухтою капитана Посьета, а далее к северу – бухту св. Ольги. Таким образом, сведения, полученные нами от туземцев реки Уссури, оправдались. 20-го мая фрегат пришел в Императорскую гавань, в которой и сосредоточились: фрегат «Паллада», транспорт «Иртыш», шхуна «Восток» и корабли российско-американской компании: «Николай» и «Князь Меньшиков». Кроме того, там собрались все команды, снятые с Сахалина, из Муравьевского поста. Адмирал Путятин, находя Константиновскую бухту императорской гавани весьма удобною для защиты против ожидавшегося сильнейшего неприятеля, немедленно приступил к укреплению этой позиции.
Начальник Константиновского поста Н. К. Бошняк донес мне, что в продолжение зимы из 12 человек команды поста умерло 2 человека; из 48 экипажа транспорта «Иртыш» умерло: 1 офицер и 12 человек нижних чинов; из 26 человек экипажа корабля «Николай» умерло 4 человека; а всего из собравшихся внезапно и случайно в самую глухую осень в Константиновском посту 84 человек от разных скорбутных болезней умерло 20 человек. Командир транспорта «Иртыш», лейтенант Петр Федорович Гаврилов, и экипажи как этого транспорта, так и поста после перенесения страшных лишений и тяжких болезней находятся еще в изнуренном состоянии, но, слава Богу, оправляются. «Господь Бог один знает,– пишет Бошняк,– чем бы еще могла кончиться эта печальная драма, если бы вы не оставили в Императорской гавани значительно количества муки и крупы и если бы вы по получении сведения о таком совершенно неожиданном обстоятельстве – сосредоточения здесь 84 человек вместо 12-ти – не прислали бы нам хотя и скудного, но единственно возможного количества необходимых запасов и оленины, и если бы корвет «Оливуца» не снабдил нас запасами до прибытия адмирала Е. В. Путятина; прибытие этого корвета оживило нас всех. По случаю болезни командира «Иртыша», П. Ф. Гаврилова, командиром этого транспорта адмирал Е. В. Путятин назначил лейтенанта Н. М. Чихачева».
Чрез несколько часов по прибытии моем в де-Кастри, я получил с нарочным уведомление из Мариинского поста о приходе в оный парохода «Аргунь и о том, что вслед за ним идет со своею флотилией и генерал-губернатор. Вследствие этого [334] я немедленно из де-Кастри отправился в Мариинский пост, а оттуда на байдарке проследовал навстречу генерал-губернатору, которого и встретил утром 14-го июня, в 7 верстах от Мариинского поста. При встрече я немедленно донес ему о состоянии амурской и сахалинской экспедиции, о судах, собравшихся в залив де-Кастри и Императорскую гавань, и о требованиях и распоряжениях адмирала Е. В. Путятина.
К полудню 14 го июня 1854 года вся почти флотилия собралась у Мариинского поста. Этот пост состоял тогда из 8 человек матросов и двух изб, по 3 сажени длины и ширины каждая. Я и все спутники генерал-губернатора, собравшись около него, поздравляли его с благополучным совершением плавания по реке Амур после 170-ти летнего промежутка времени. Н. Н. Муравьев передал мне при этом Высочайшую благодарность и с теплым сочувствием выразил и свою глубокую признательность за все действия и распоряжения мои, постоянно направлявшиеся к важной государственной цели, и сообщил мне таковую же признательность от князя Меньшикова и министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского, бывшего постоянно первым заступником оных как пред Государем Императором, так и во всех комитетах, назначавшихся по амурскому делу Его Величеством. Николай Николаевич при этом передал мне от Льва Алексеевича браслет для жены моей, разделявшей с нами все лишения и опасности, прося ее принять подарок в знак глубочайшего его к жене моей уважения.
Спуск нашей флотилии с генерал-губернатором по Амуру, от Усть-Стрелки до Мариинского поста, по рассказам спутников Н. Н. Муравьева, совершался так:
Вступив в воды реки Амура 18-го мая, флотилия 20-го мая подошла к месту, где 165 лет тому назад существовал Албазинский острог, следы которого еще были видны. Пристав к этому пустынному холму, священному по преданиям, музыка на флотилии играла «Коль славен наш Господь в Сионе», на всех судах скомандовали на молитву, все встали и сняли шапки. В этом молитвенном приближении к месту древнего обиталища наших соотечественников, уже давно почивших, слышалось благоговейное почтение потомков к историческому пепелищу, драгоценному каждому русскому сердцу. За молитвой следовал народный гимн, при звуках которого все вступили на албазинскую [335] почву. «Что-то родное сказалось сердцу, когда мы вышли на долину, где жили русские люди, где они так долго и храбро отстаивали права своего владения. первым движением каждого было подняться на остатки албазинского вала и осмотреть его в подробности, и первым взошел на оный Н. Н. Муравьев. За ним мы все преклонили колена праху почивших храбрых и доблестных защитников Албазина».
28-го мая флотилия подошла к манджурскому городу Саха-Хальян-Ула-Хотон (Айгунь). Генерал-губернатор, остановившись на ночлег при устье реки Зеи, послал вперед на лодке чиновников Свербеева и Сычевского, которые передали исправлявшему тогда должность губернатора города Айгуна, Мейреин-Джангин Хуцумбу, копию с листа, отправленного в Пекин. Губернатор города Айгуна не получил тогда еще от своего правительства известия о намерении русских плыть по Амуру, а потому и представил невозможность пропуска русской флотилии мимо города. В то время, когда гг. Свербеев и Сычевский откланивались Мейреин-Джангину, к нему вбежал старик хафан (чиновник), встал на колени и с испугом донес, что по Амуру, словно туча, идут русские суда, запрудившие всю реку, что у пристани остановилось большое судно и несколько лодок. После этого двое из высших манджурских чиновников, принятых генерал-губернатором на пароход «Аргунь», желали только, чтобы русская флотилия скорее миновала город. Затем генерал имел торжественное свидание с губернатором Айгуна на берегу в особо устроенной палатке.
Продолжая путь далее, флотилия 30-го мая достигла устья реки Буреи, 2-го июня миновала устья реки Сунгари, а 5-го – реки Уссури, где и было получено от меня письмо, отправленное с гольдом еще до вскрытия реки на имя начальника отряда, который должен спускаться по Амуру⁴. После ожидания окончания плавания по неизвестной реке, которая была в то время в таком высоком разливе, что баржа часто проплывала по верхушкам растущего на островах тальника, за который иногда задевал колесами пароход «Аргунь», 9-го июня флотилия находилась в окрестностях деревни Май, около 150 верст ниже устья реки Уссури. За неимением карты Амура, длину реки измеряли [336] по географической карте Азии и поэтому полагали, что флотилия подходила к озеру Кизи. В этот день внезапно налетел шквал, которым в несколько минут разбросало по берегу и потопило наши суда, так что в критический момент флотилия едва не потеряла весь свой груз. Два дня было употреблено для просушки провианта у низменного острова, названного в память празднуемого в этот день святого островом св. Кирилла. К вечеру 10-го июня замечена была на реке лодка, шедшая под парусом, и в ней морской офицер. Все столпились на берегу около Н. Н. Муравьева и с нетерпением ожидали известия. Еще лодка не успела подойти к берегу, как генерал-губернатор спросил офицера: далеко ли до Мариинского поста? Офицер отвечал: около 500 верст, что неприятно разочаровало всех ожидавших близкого конца плавания. Офицер этот был мичман Разградский; он донес генерал-губернатору, что я вместе с ним ожидал здесь флотилию и надеялся, согласно уведомлению, встретить ее здесь около исхода мая. Разградский передал от меня письмо, в котором, как выше объяснено, я убедительно просил Н. Н. Муравьева оставить на устьях рек Уссури и Хунгари посты.
«До этого пункта,– говорили мне Н. Н. Муравьев и все его спутники,– мы находили большую часть прибрежных деревень пустыми, жители бежали от страха; но отсюда вступили в страну, как бы давно принадлежащую России. Навстречу к нам выходили гольды в сопровождении стариков, вроде старост, которые с любопытством на нас смотрели, приносили в изобилии рыбу и выставляли везде проводников (лоцманов), которых до этого времени мы нигде не могли достать. На этом пути явился торгующий манджур со своими приказчиками и, бросившись на колени пред генералом, извинялся, что он производит здесь торговлю без дозволения русских, почему и просил выдать ему на это разрешение. Поэтому, говорили мне спутники Н. Н. Муравьева, нельзя было не удивляться тому огромному влиянию, которое при ничтожных средствах и в столь короткое время приобрела амурская экспедиция не только на инородцев этого края, но и на манджуров. Здесь-то ясно пред нами обнаружилась неосновательность петербургских воззрений и данных оттуда повелений ограничивать действия экспедиции какой-то землею гиляков. Здесь мы оценили всю важность и справедливость вашего [337] донесения, что нижне-приамурский край по праву должен принадлежать России, а не Китаю».
С прибытием в Мариинский пост, Н. Н. Муравьев объявил мне, что 350 человек, под начальством назначенного помощником губернатора Камчатки и командиром 47-го флотского экипажа, капитана 2-го ранга Арбузова и инженерного поручика Мровинского, должны следовать в залив де-Кастри, а оттуда на транспортах «Иртыш» и «Двина» в Петропавловск. Сотня конных казаков и горная батарея (4 орудия) остаются в Мариинском посте, остальные же 150 человек должны следовать в Николаевский пост. «По Высочайшему повелению,– сказал мне Николай Николаевич,– суда отряда адмирала Путятина: фрегат «Паллада» и шхуна «Восток» должны войти в реку Амур, почему все команды этих судов, а равно и команда Константиновского поста, должны зимовать в Николаевском посту; люди же Муравьевского поста должны на компанейских судах отправиться в Ситху». Таким образом, в наших постах, Мариинском и Николаевском, где помещалось только 35 человек, должно было зимовать около 900 человек.
После двухдневного отдыха командам, совершившим такое дальнее и утомительное плавание по реке совершенно неизвестной, приступлено было: а) к передвижению на пароходе «Аргунь» и гребных судах по озеру Кизи и далее сухопутно в залив де-Кастри отряда г. Арбузова, для отправления оттуда на транспортах на подкрепление Петропавловска; б) к отправлению людей в Николаевский пост и приготовлению в оном помещений как для этих людей, так равно и для команды фрегата «Паллада», и в) к приготовлению помещения на зиму для людей, долженствовавших остаться в Мариинском посту. [338]

Примечания