1812 год – Снова в России – Шалуньи из Грудека – Стычки с саксонцами и австрийцами под Кобриным – Городечно – Счастливое спасение – Отступление – Спасение двух рот – Горькая весть – Атака Новосвержина – В ноябре под Борисовым – Мост через Березину – В окружении неприятельской кавалерии – Вплавь через Березину – Новое преследование французов – Ужасные зрелища – В Вильне – Переход через Неман.
14й Егерский полк, переправившись через Днестр, следовал на Каменец-Подольский. Город этот небольшой и расположен в глубокой яме как бы на острове, ибо его обтекает почти кругом небольшая речка. Правый ее берег обставлен высокими каменными отвесными скалами. Поэтому город этот в прежние времена защищала сама природа от хищных народов, ибо со скал этих спускаться иначе невозможно было как только по лестницам или по веревкам. Слабейшая часть на западе, ибо здесь скал не имеется, но зато местность прикрыта сильным укреплением; место это господствует надо всеми окрестностями города. Город с этим укреплением имеет сообщение через мост. Въезд в город один только и есть через это укрепление. Отсель мы следовали в местечко Грудек. Сюда пришли мы на ночлег в Великую Субботу.
Дорога была грязная. Я пришедши на квартиру, в домик какого-то пана, выпил чаю и после обеда лег уснуть закрывшись одеялом. Через несколько времени слышу что кто-то читает надо мною молитву. Я осторожно приподнял одеяло, и увидел что три шалуньи, молодые девицы, шутили надо мною. Одна из них стоя читала книжку, а две стояли со свечами. Я вдруг вскочил и они закричали, уронили свечи и бросились бежать в другую комнату, но я поймал которая ближе была ко мне. Я всех их наказал поцелуями, несмотря на крики и говоря что умершие поступают произвольно, по ихнему обычаю. Однако же за это оскорбление и они мне наскоро отплачивали тем же. Так познакомился я с этими шалуньями.
Они не имели уже матери, и когда отец ушел в костел, то они решились разбудить меня чтобы провести веселее время. На другой день разговевшись вместе с ними, я простился и сев на лошадь опять пустился месить грязь, а [57] они пожалели что я так скоро должен с ними расстаться. Мы пошли месить грязь до города Владимира, что на Волыни. Здесь составился авангард под командой генерал-адъютанта де Ламберта. Простояли неделю в сараях.
Генерал де Ламберт послал партию казаков за реку Буг, в Австрию. Там они схватили четырех человек польских чиновников и доставили к генералу. Он их расспросил и потом призвав меня к себе приказал взять этих Поляков и как можно скорее доставить в город Луцк, главнокомандующему Тормасову, а если его не застану, то сдать их тамошнему полицеймейстеру и возвратиться поспешно назад. Я велел сейчас приготовить три почтовые тройки, велел садиться арестантам. Они были в большом испуге и просили меня позволения взять рому на дорогу и хлеба, я позволил им это; посадил двух на передней брике, одного в переднюю и двух егерей с заряженными ружьями: с последним сам сел и велел почтальонам гнать лошадей скорее. При перемене лошадей они просили чтобы позволить им выпить и закусить, потом опять «пошел». Мы очень скоро промчались три станции, но главнокомандующего я не застал, и потому прямо прикатил в дом полицеймейстера. Его жена, вероятно, была родственница им. У нее навернулись на глазах слезы, и между разговорами она спросила их по-немецки: каково с вами обращался этот грубый Москаль. «Очень вежливо отвечали они, но с ним в 24 часа можно быть в Сибири». Сдав их в Домниканский монастырь, к вечеру я возвратился во Владимир и представил квитанцию.
Из Владимира авангард пошел по берегу Буга к Брест-Литовску и не останавливаясь здесь продолжали идти к городу Кобрину. Здесь мы напали на саксонский авангард, разбили его и взяли всех в плен. Саксонская кавалерия имела англизированных лошадей.
На другой день двинулись вновь и имели ночлег в местечке Пружанах. Перешедши Пружаны продолжали идти проселочной дорогой и переночевали близ большого болота. Утром пешие полки начали уже переходить по кладкам и по мостам на другую сторону; но вдруг приказано воротиться, и пошли обратно к Пружанам. Здесь 10й и 14й егерские полки расположились близ самого города в сосновой роще, против Гродненской дороги. Здесь мы простояли спокойно несколько дней.
29го июля Австрийцы и Саксонцы сделали на нас наступление под предводительством австрийского генерала князя Шварценберга, и французского генерала Ренье. Мы снялись со своего места и начали отступать к Кобрину. Нас преследовали они быстро, мы видели колонны идущие на нас по обоим флангам, но перестрелку имели только казаки. Пришедши же к большому болоту называемому Козий Брод, 14й Егерский полк вступил в дело с неприятельской пехотой, которая была поддерживаема сильной канонадой. Мне поручено было держаться с батальоном левой стороны дороги, и мы, перейдя болото, удерживались почти до сумерек. Потом отступили к деревне Городечно, где уже расположены были на позиции наши главные силы под командой генерала-от-кавалерии Тормасова.
Позиция наша была на возвышенном месте; она отделялась от неприятеля большим топким болотом. Правый фланг примыкал к Городечно, за которым были болота и лес, а левый протягивался в поле. На правом фланге лежала почтовая дорога, а против левого плотина через болото.
30го числа войска оставались на том же месте. Неприятель в виду нашем стягивал свои силы до вечера. Но в этот день, кроме перестрелки с казаками, [58] ничего особенного не было. На ночь построилась пехота в каре и осталась на прежнем месте.
В полночь неизвестно от чего кавалерийские лошади сорвались с коновязи, бросились в болото и там увязли. Кавалеристы наши пошли вытаскивать лошадей, а я командирован с батальоном для прикрытия их. До рассвета многих лошадей вытащили безо всякой тревоги; но с рассветом завязалась перестрелка, и неприятель постепенно усиливался. Мне приказано было возвратиться с батальоном к полку, который уже поставлен был на левом крыле боевой линии, а против поддубья закипело сильное сражение продолжавшееся несколько часов. Потом начала показываться неприятельская кавалерия из леса против нас бывшего, и загремела по всей линии канонада. Неприятель построил свою кавалерию левее нашего левого фланга. Тогда приказано полкам бывшим под командой генерал-майора Назимова принять также влево. Мы обошли болото, к которому примыкал наш левый фланг, и стали колоннами. С нами было два легких орудия, но они не могли спорить с неприятельскими батареями, которые открыли против нас сильный огонь. В колоннах вырывало беспрестанно ряды, подбиты два наших зарядных ящика, и мы принуждены были отступить на прежнее место, на котором стояла безмолвно наша батарея. Не было при ней ни лошадей, ни людей. Неприятельская кавалерия начала делать движение вперед, но гусарские наши полки двинулись стройно против неприятеля: их не остановили и не смешали ядра и картечь неприятельские. Они ударили дружно против Австрийцев, разогнали их и забрали многих в плен. Некоторые бросились бежать в противную сторону к кобринской дороге, но и их всех захватили. В сумерки сражение прекратилось, и ночь опустила завесу на кровавое поле. Говорили что нечаянный случай ввел неприятеля в сомнение и послужил в нашу пользу. Именно рассказывали что один кавалерийский штаб-офицер послан был с небольшим отрядом, при котором были и два орудия, для прикрытия большой дороги. Он приблизился к правому неприятельскому флангу и стал стрелять из орудий. Дело это уже было перед сумерками, и неприятель, полагая этот отряд был передовым сильнейшего, не отважился простирать свою атаку на большую кобринскую дорогу, и тем оставил ее открытой для нашего отступления. За верность рассказа этого не ручаюсь, но событие близко к вероятию. Когда уже прекратилось сражение, полковник Красовский поручил мне узнать где находятся раненые нашего полка. Я нашел их позади полка в корчме, на большой дороге, возле моста. И, возвращаясь к полку, я ехал по егерской цепи и заметил что кто-то разъезжает впереди. Желая узнать наш ли это или неприятельский кавалерист я проехал цепь и спросил кто едет но он мне не отвечал; я повторил вопрос, но не получил ответа; тогда я закричал: Wer da? Этот бездельник вдруг закричал: стреляй! Цепь открыла по всей линии пальбу, и я едва не был убит своими. Это был какой-то пьяный потерявшийся кавалерист. Позиция наша после перемены фронта, левым флангом назад, против выходивших из лесу неприятельских войск, была незавидная: хотя фланги были прикрыты топкими болотами, но позади лежала большая дорога на Кобрин параллельно фронту. Если бы неприятель спустился правым своим флангом на эту дорогу, за болотом к которому примыкал наш левый фланг, то мы были бы замкнуты между двумя болотами. Но он этого не сделал, и мы вышли на простор.
С вечера началось отступление и продолжалось всю ночь. 31 го, при восходе солнца, мы уже были вне опасности. Арьергард прошел уже трудный дефилей, [59] но неприятель, кажется, полагал что мы переменяем позицию. Потом, заметив наше отступление, стал сильно преследовать и крепко налегать с левой стороны. На смену нам шли сводные наши гренадерские батальоны. Они шли молодцами, весело, с песнями, султаны согнуты дугой назад, офицеры трубки курили. Мы обрадовались, и надеялись что за этой защитой мы выдохнем пороховой дым; но перед сильным напором неприятеля они скоро должны были уступить, пошли опять назад, предоставя нам разделываться самим. Мы забавляясь перестрелкой отступали на Кобрин. Приблизившись к Кобрину арьергард остановился чтобы дать прочим войскам пройти через мост на речке Мухавце. Мы рассыпались по ровному полю во ржи и от нечего делать смотрели на ядра пролетавшие через нас. Я заметил что стоя прямо против орудия можно видеть ядро тотчас после выстрела. Оно сначала кажется черною точкой, потом по мере приближения увеличивается, но над собою заметить невозможно. Потом и мы прошли через город и неприятель его занял, не преследуя нас далее.
При закате солнца мы уже были в шести верстах от города; длинная и грязная плотина представила большое затруднение. Артиллерия наша не могла иначе проходить как только перевозя одно орудие за другим. Не знаю что побудило неприятеля не преследовать нас, но он дал нам возможность перебраться ночью через эту ужасную плотину без всякой потери.
Когда смерклось, полковник Красовский и командир 1го батальона майор Горемыкин отправились за плотину, а я остался с полком. Потом Горемыкин возвратившись объявил мне приказание от командира полка что когда я с полком перейду за плотину, то там полковник Иванов покажет место где полку остановиться, и опять уехал. Я перешел плотину в 12 часу и не видя вблизи нигде огней, послал адъютанта узнать место где остановиться полку. Но тот возвратившись сказал что он нигде не нашел не только полковника Иванова, но и никого не видал. Тогда послал я еще двух офицеров отыскивать полковника Иванова, и продолжал идти потихоньку вперед, потому что от проливных дождей по болотистой дороги везде стояли большие лужи, и прошедшая войска превратили дорогу в вязкую грязь. Когда мы вышли на возвышенное место, то остановились. Посланные офицеры также донесли мне что нигде полковника Иванова не нашли, но так как впереди меня далеко виден был огонек, то я послал адъютанта узнать кто там. Возвратившись через час он объявил что там ночует главная наши армия. Я остановился на том месте где мы были до рассвета; люди уснули. На рассвете приехал полковой командир с майором Горемыкиным сзади и начал кричать на меня, для чего я сюда зашел; я сказал ему что майор Горемыкин объявил мне что за плотиной полковник Иванов должен был показать место где остановится полк. Я посылал офицеров искать полковника, но его нигде не нашли, а потому я здесь остановился. Полковник закричал что это сделал я от трусости, что он представит и меня расстреляют. Тогда я с гордостью сказал ему: без суда у нас не расстреливают а что я не трус, то это я докажу на опыте. Он рассердился, приказал полку идти назад к плотине. Прошедши с полторы версты мы остановились и сделав налево кругом пошли обратно, перешли в брод через широкий залив и присоединились к арьергарду.
Здесь приказано было варить кашу, но казаки наши уже были преследуемы неприятелем. Кашу велено выбросить и арьергард пошел вслед за армией по необозримому разливу воды между лесом. Мне поручены две роты 10го и [60] две роты 14го егерских полков, с которыми я должен был следовать позади арьергарда. Я приказал людям взять предосторожность чтобы не подмочить патронов, и когда казаки присоединились ко мне приказал послать приветные пули неприятелям.
Таким образом отступая по воде около десяти верст перестреливался с неприятельской пехотой. В иных местах так было глубоко что патронные сумы поднимали на головы. Наконец выбрался я на сухое место. Лес был не густой, и егеря мои расширили цепь, и перебегая от дерева к дереву вели перестрелку. Я находился при ротах 10го Егерского полка, потому что на правой фланг более налегала австрийская пехота. Но прошедши около четырех верст по лесу назад увидел большое болото и плотину через него, приказал людям сомкнуться влево, отступил на плотину, полагая что роты 14го Егерского полка уже перешли ее. Австрийцы тотчас приблизились к плотине и сомкнувшись усилили огонь на отступающих, но в это время я заметил что роты 14го Егерского полка остались еще в лесу и им предстояла видимая опасность. Мой долг требовал выручить их; в рассуждении о средствах не должно было терять времени, неприятель более и более усиливался. Голос чести указал мне путь.
Я спустился с плотины и поехал по болоту топкому и покрытому водой. Австрийцы стреляли по мне с лакомством, но лошадь подо мною была надежная. Я кое-как добрался до кустов и поспешив к ротам велел им сомкнуться поскорее, и под прикрытием кустов приблизился к неприятелю на полвыстрела; тут видя что он обратил все свое внимание на тех которые перешли уже плотину, приказал вдруг стрелять. Австрийцы были поражены неожиданно во фланг, бросились бежать в лес, а мои егеря на плотину, и так с помощью Божьей я вывел из опасности эти роты почти безвредно, перед глазами всего полка который был уже за болотом.
Этот случай доставил мне доверие от всех; офицеры окружив меня поздравляли и хвалили мою решительность, в глазах солдат я видел удовольствие и любовь ко мне. Полковник будучи еще в досаде на меня не сказал мне ничего, но перед прочими сознался что я ему подарил эти две роты.
На другой, день, то есть 2го августа, Австрийцы подходили по двум дорогам, но засады сделанные по приказанию моему не позволяли им приблизиться, впрочем как видно тут был небольшой их отряд и они более нас не беспокоили.
Простояв здесь два дня мы продолжали отступление. Длинная плотина, которою следовало вам переходить, так была разбита прошедшими войсками что невозможно уже было проходить ни пешим, ни конным. Тут были повозки потонувшие совсем, так что видны были только их верхушки да уши лошадей, задохшихся уже в грязи. Мы пришли в лес налево, перешедши болото широкое в брод, расположились на песчаном сухом месте. Простояв здесь два дня безо всякой тревоги, следовали потом через лес обратно к городу Луцку, здесь расположились лагерем и простояли до 10го сентября. Австрийцы были за рекой, но действий никаких не происходило, кроме того что иногда казаки переплывая через реку за сеном, нападали на переднее пикеты венгерские, а 8го сентября захвачено их было несколько десятков в плен.
Однажды, прежде еще присоединения Молдавской армии, услышав канонаду у неприятелей, послали узнать что это значит. Это были выстрелы торжественные по случаю взятия Москвы. При этой несчастной вести, горестное [61] чувство поразило каждого, но горесть эта превратилась в чувство мести к Французам.
По присоединении Молдавской армии, войска наши сделали наступление по дороге к Брест-Литовску. Не доходя Брест-Литовска, любимый ваш генерал Тормасов отозван был в Россию, а на место его принял главное начальство надо всеми адмирал Чичагов. 30го сентября мы надеялись иметь сражение с австрийскими войсками, но пришедши на позицию не нашли никого. Остались только пустые батареи между Муховцем и Лесной. Неприятель перешедши при Клениках реку Лесну, не широкую, но глубокую, испортил мост и рассыпал стрелков за толстыми дубовыми деревьями. В лесу поставил артиллерию, и хладнокровно громил наших усиливавшихся по чистому полю приблизиться к переходу через реку. Ночью наши догадались сделали обход; неприятель ретировался. Это можно было и прежде сделать.
Отсель войска наши взяли направление через город Кобрин к Слониму, где отряд генерала Чаплица захватил Дворянский полк, сформированный польским генералом Конобкой из уроженцев Литовских, Из Слонима следовали к местечку Новосвержину, и не доходя к нему 10 верст остановились для ночлега в деревне; но в полночь 1го ноября, пошли к Новосвержину. Мне предоставлена была честь идти вперед с батальоном, имея только двенадцать заряженных ружей для того чтобы пришедши в местечко не заниматься перестрелкой, но решительно ударить в штыки и тотчас захватить за местечком мост. Я пошел вперед тихо, но по замерзшей земли далеко отдавался гул. Прочие войска шли издали за мной вслед.
Не доходя местечка, колонна встречена оружейным выстрелом. Пуля просвистала мимо; подходя к заставе еще три пули пронеслись, но когда взошел между строениями, то последовал залп из пикета, причем убит моего батальона взводный командир 8го взвода. Приближаясь к центру местечка, я увидел через забор костельной ограды неприятельский фронт на площади, перед ним были разложены огни, люди держали ружья на изготовке.
Желая выманить у них первый выстрел, приказал бить скорый марш, но выстрела не последовало ни одного; пришедши же к выходу на площадь, я соскочил с лошади, закричал: вперед, ура! Неприятель сделал залп и его пули впились в дома. Егеря бросились со штыками к фронту, который тотчас разбежался искать спасения между строениями; несколько кирасиров шныряли по улицам и попадали на штыки. Я перебежал через местечко и стал с несколькими взводами на мосту. Все что туда бежало встречало смерть. Подоспевшие колонны довершили начатое мной. Кроме занятого мной моста, тотчас за местечком был еще другой мост версты за две, на реке Нельне, но мне не сказано было о нем. Туда уже послан был майор Горемыкин с батальоном при двух орудиях и не позволил неприятелю разорить тот мост. С рассветом мы уже имели 700 человек пленными нижних чинов, более 10 офицеров и одного полковника, а с нашей стороны потеря состояла из одного офицера убитого в моем батальоне. Польские офицеры взятые в плен спрашивали где наши войска которые их атаковали. Мы им сказали: вы их видите всех здесь. И они проклинали своего начальника не умевшего распорядиться сопротивлением. Жиды обрадованы были прибытием русских войск, выносили солдатам вино и пиво, говоря: пейте на здоровье, берите что хотите, мы не будем бедны под русским правлением.
Разбив этот отряд войска двинулись к городу Минску. Не доходя его, Зго числа ноября, разбили за селом Кондаковым ушедшие заблаговременно из [62] Новосвержи остатки. Здесь захватили хор саксонских музыкантов, которые отданы 14му Егерскому полку. При входе в город Минск стояла виселица с висевшими трупами. В городе был большой французский госпиталь и многие магазины с мундирами и белыми французскими сухарями.
7го числа наш авангард выступил по дороге к Борисову. Тут уже валялись трупы Французов, вероятно умерших из числа больных.
Не доходя Борисова остановились в деревне Жодино, и когда солдаты поели изготовленной каши, то тотчас выступили в поход и до света вышли на поля перед Борисовым. Мы видели неприятельские пикеты расположенные в поле. Они сидели возле огоньков, не зная того что мы окружаем их. 14й Егерский полк взял влево и пришел к редуту без малейшей тревоги. Стоявший на валу часовой показывал нам рукой к Борисову, не признавая нас за неприятелей, потому что еще темно было: мы шли около самого рва в ту сторону куда указывал часовой. Полковник Красовский приказал 1му батальону спуститься вниз к Борисовскому мосту и захватить его.
Едва спустился и скрылся тот батальон как показалась справа неприятельская большая колонна. Батальон мой стоял на углу редута; колонна шла от нас не более 40 шагов по направлению к Виленской дороге. Я, видя превосходство неприятеля, сказал полковнику потихоньку, который стоял тут же: пока мы еще не узнаны дадим залп 1м взводом и бросимся в штыки; но он, сделал несколько шагов вперед, закричал «пардон». По этому слову колонна остановилась, и я полагал что тут будет порядочная потеха, а у меня в батальоне было не более 400 человек. Но колонна опять тронулась и пошла по своему направленно; начальник ее вероятно не узнал нас, потому что отряд их состоял из разноплеменных людей. Полковник приказал мне отступать по прежнему пути, сам шел впереди. Пришедши на угол редута встретили другую колонну. Полковник опять закричал «пардон», но я с досадой сказал «8й взвод стреляй». Раздались выстрелы, несколько человек тут же упали, прочие побежали назад и бросили два орудия и двух волов; орудия и волы взяты и я тотчас приказал одному взводу броситься в редут который не был еще занят никем; в то же время бросился было туда и неприятель из другого редута, но его встретили выстрелами. В это время закипела перестрелка везде.
Первый батальон спустившись вниз увидел кучку кавалеристов стоявших возле моста. Стрелки наши пустили к ним пули; один из них упал, прочие бросились на мост и ускакали в Борисов. В последствии оказалось что тут был польский генерал Домбровский, командовавший этим отрядом, в это время он делал диспозицию и был тут ранен в руку.
С рассветом начала действовать артиллерия с обеих сторон, Французы из Борисова, а мы к ним из-за Березины. Они уже не могли перейди по мосту на эту сторону чтобы дать помощь оставшимся в укреплении, а также и те не смели выйти из укрепления, потому что со всех сторон были окружены, колонна прошедшая мимо меня на Зембинскую дорогу пробовала ворваться в деревню Дымки чтобы присоединиться к своим, но испытав тщетные усилия разорялось по лесу для спасения своего. Засев в укреплении неприятель держался упорно до вечера, но перед сумерками по совету полковника Красовского покорен штурмом.
В этот день ранен славный наш авангардный начальник генерал-адъютант граф де Ламберт и при штурме убит генерал-майор Энгельгард. [63]
По взятии редута предстояло идти к Борисову. Длинный через реку Березину мост представлял не безопасный дефилей, особенно при виде орудий защищавших его. Полковник Красовский предоставлял честь идти вперед командовавшему 13м Егерским полком полковнику Избату, но тот отвечал: ступай ты; полковник Красовский оборотись к вам сказал: 14й Егерский полк вперед, и мы уже были на мосту. Наш молодец полковник шел впереди с первым батальоном, я со вторым вслед за ним. За нами прочие полки сомкнутыми полузводными колоннами. Мы уже прошли до загиба моста, на конце его видели зевающие две гаубицы большого калибра; но вдруг из-за строений показалась неприятельская колонна. Егеря 1го батальона закричали ура! и остановились. Я для куража сказал: второй батальон на руку, вперед, ура! Вместе с этим все двинулось бегом за полковником. Колонна неприятельская отступила назад и рассыпалась между строениями; егеря вбежали в город, захватили эту колонну, восемь орудий и разную добычу.
В Борисове простояли мы два дня, имея впереди на плотине по Оршанской дороге небольшой караул. К нам приходили крестьяне из деревень, просили ружей и патронов для истребления Французов. Они говорили что много мародеров шатается по деревням и что Наполеон где-то недалеко. Мы позволили взять им ружей и патронов, а рассказам о Наполеоне не поверили.
Иге числа получен приказ с назначении авангардным начальником графа Павла Петровича Палена, и вместе с тем и о выступлении в поход.
В полночь авангардные войска выступили из Борисова по Московской дороге. Порошил мягкий снег. Отошедши около пятнадцати верст остановились около водяной мельницы. Авангардный начальник с прочими частными начальниками расположились возле огонька в сарае. В это время казаки привели одного пленного офицера, который объявил что он идет в Борисов к своим. Посмеялись его заблуждению и заключили что у него память примерзла, велели дать ему водки и потом отослали в Борисов.
Между тем начало рассветать, войска стали в ружье чтобы идти вперед, но казаки дали знать что неприятель показался очень близко, и тотчас слышна стала перестрелка вскоре явились между кавалерийскими наездниками стрелки, мы выслали своих застрельщиков и загорелась ружейная пальба.
Позиция наша образовала небольшой треугольник, прижатый густым лесом к небольшому протоку. Кавалерия не имела возможности действовать. Артиллерия едва успела сделать несколько выстрелов и не могла более держаться против неприятельских батарей расставленных на широком поле. Она снялась с позиции и уехала; кавалерия последовала за нею. Пехота стояла по левую сторону дороги в колоннах прижавшись к лесу. Французы тотчас стали наступать решительно. Их кавалерия шла густой колонной. Мы встретили ее сильным огнем и нанесли ей смерть. Но она презирая опасность бросилась к пехоте и заставила ее принять с дороги в лес, и пошла по дороге густыми непрерывными колоннами. Мы с близкой дистанции били любого кавалериста. Но они не обращали на нас внимания, шли можно сказать стеной. Они все были закоптевшие. Латы заржавленные, хвосты на шишаках обгоревшие, одежда порванная, прожженная. Некоторые имели на себе салопы и разные лохмотья.
Я с батальоном держался возле дороги, и егеря мои беспрестанно валили и всадников, и лошадей, пока были патроны. Густой лес и болота затрудняли мое отступление; люди устали и промокли, мокрый снег с елей валился на нас, но к вечеру подул северный ветер и стало морозить. [64]
Завидев Борисов, я полагал что мы уже избавились от опасности, но пришедши ближе увидел что поле находившееся перед нами все уже занято было неприятельской кавалерией.
Город отделялся от меня узкой речкой; у меня кроме штыков к обороне ничего не было. Малочисленность людей бывших при мне не позволяла решиться ни на какое предприятие чтобы пробиться к мосту. Я укрылся за кустами; когда же в сумерки начали выходить по дороге из лесу неприятельские пехотные колонны, тогда я видя себя в опасности начал думать как выбраться из этой западни.
Я заметил в стороне много лежавших жердей, где прежде были стоги сена, решился устроить переправу из них, приказал носить жерди к речке и класть на воду. Все бросились к работе, и нижние чины, и офицеры, но жерди на воде расплывались. Я связал своим шарфом четыре жерди, укрепил их в берег и потом накладывал на них жерди связанные другими шарфами, подтыкая концы. Так связывая офицерскими шарфами устроили переправу через которую и перелезли на четвереньках; я вышел на возвышенность и увидел в Борисове большие огни и шум; не зная кто находится в городе, был в нерешимости куда идти. К счастью случился здесь драгунский унтер-офицер и один рядовой. Я послал унтер-офицера к городу чтобы он разведал осторожно кто там. Он скоро возвратился с известием что в городе неприятель. После сего я решился идти на черневшийся от меня вдалеке лес, пробираясь мимо города; унтер-офицеру драгунскому приказал ехать впереди и уведомлять ежели что встретит. Город быль так близко что слышен был говор людей. Я старался по лощинам укрываться чтобы не замечена была моя команда.
Наконец получив известие что в том лесу есть много наших, я велел прибавить шагу и через час присоединился к людям разных полков. Таким образом пришли в селение Студенки. Здесь переправились через реку Березину кто как мог. Одна лодка шаткая ходила и часто перекидывалась; несколько казачьих лошадей тут же были; всякому предоставлялось самому избрать средство для переправы. Я сел на казачью лошадь и на самой стремнине опустился с нею в воду, но это место было нешироко и я переплыл благополучно.
На другом берегу видны были большие огни; я спешил пробраться к ним, потому что мороз делался сильнее и на мне обмерзло платье после купанья в Березине. Это была небольшая деревушка Брила, при которой собирались войска переправлявшиеся через Березину. Я присел возле огня, спереди потекла вода, а сзади охватило льдом. «Эх, подумал я, ежели бы водки выпить, так было бы лучше, но где взять ее». Здесь было много гусар, и я стал вслушиваться прилежно нет ли где шуму - где шум там и водка - и заметил в одной кучке брань. Я тотчас отправился туда. Тут гусары трепали себя по усам. «Стой! закричал я, что за драка, разве мало вам Французов, дураки! Ложись спать! Завтра в дело». Тогда унтер-офицер стал жаловаться что его не слушают а от него так водкой и несет. Когда разошлись солдаты, я спросил: Нет ли у него водки. «Есть, ваше высокоблагородие». - Дай, друг, мне немножко... Ты видишь, я весь мокр. «Извольте, ваше высокоблагородие» и подал мне четверть графина прекрасной померанцовки. Я выпил его до половины; потом достал у себя в кармане целковый, отдавая ему, сказал: уж предоставь в мою волю эту водку. А он сказал: «извольте кушать на здоровье». Я велел себя раздеть; лег возле огня на соломе и переворачивался как жаркое на вертели. Нечаянно уснул. Огонь пробрался по соломе ко мне и припекло мне в затылок. [65] Я вскочил, погасил пожар на своей голове, схватил свой мундир и отошел прочь. Надел мундир и дрожь меня проняла. Я пошел в избушку, начиненную разным начальством, кое-как вместился впотьмах и проспал до света. При поверки людей, в батальоне моем оказалось более ста человек, и к полудню собралось до двухсот; а в первом батальоне едва собралось 50 человек.
13го числа с утра до половины дня, все еще переправлялись наши остатки через Березину; но после, в половине дня, явились французские разъезды, а к вечеру показалось уже их много.
Полки наши были малочисленны людьми, но и те потребованы к Борисовскому мосту. Здесь осталась небольшая часть гусар, улан, казаков и егерей 28го и 32го егерских полков.
14го числа началось сражение при нашей переправе. (13го числа Французы в ночь устроили переправу и пошли уже большими массами; находившиеся там кавалеристы не могли препятствовать по малочисленности.) Полкам бывшим возле моста приказано спешить туда; но неприятельские войска укрепились на этой стороне; завязалось жаркое дело и нас оттеснили в лес. Мы получали постепенно небольшие и незначительные подкрепления, и сражение шло с ожесточением с обеих сторон; но Французы уже пошли большими массами к Зембину; они переправлялись и ночью, и всю ночь была перестрелка. Вечером видно было на северной стороне далеко за рекой зарево. Это был корпус графа Витгенштейна, который шел во фланг неприятелю. 15го числа возобновилось жестокое сражение. Ночью Французы кончили свою переправу.
На Березине устроено было ими два моста на плотах из разобранных хат в Студенке. Мосты эти были не в дальнем расстоянии один от другого. На левом берегу поле заставлено множеством разного рода экипажей и усеяно мертвыми людьми и лошадьми.
16го числа войска наши налегли на неприятеля и преследовали его быстро. Тут представился весь ужас гнева Божьего. Нельзя привесть на мысль без содрогания и страха картины открывшейся перед нашими глазами. На дороге везде разметаны были мертвые тела войск Наполеона, гордившихся победами. Войска его не были уже стройные массы, но толпы смешавшихся всех родов и разноплеменных народов. Они шли машинально как тени вслед товарищей своих. Садились возле огней, разложенных при дороге; грызли замерзлую конину или мертвых товарищей своих, между коих валялись и замерзшие дети. Одно сидело возле огня окутанное изорванным сапогом; мать лежала мертвая уже. Я проникнут был чувством сострадания к этому невинному создании, но пособить ему не имел возможности; при нас не было денщиков. Закрыв глаза я прошел. В ином месте дрова еще тлели на костре, но возле него лежали окостеневшие люди или боролись со смертью. Те которые в состоянии были владеть оружием торопились отступать. Если же где останавливались и завязывалось дело, то это было на короткое время: они тут же резали артиллерийских лошадей и ели. Потом видя себя в атаке оставляли артиллерию на месте; и уходили. Случалось иногда что мы ночевали с ними в одной деревне без драки и по утру забирали их в плен. Те славные гвардейцы, краса Наполеоновских войск, лишенные теперь от голода сил, претерпевали везде ругательства и побои не только от Евреев, но даже и от почитателей их ксендзовских слуг, которые поленьями выгоняли их со двора. Несчастные эти воины забыли свою гордость и свою славу. [66]
Ночлеги наши представляли более шумные торжища нежели воинский стан. Казаки обремененные богатой добычей раскладывали при огнях разные драгоценные вещи: золото, серебро в слитках, часы, табакерки, столовые приборы, помятые и поломанные ризы с образов. Все это отдавали за самую низкую цену и требовали ассигнаций, потому что серебряная и золотая монета тяготили их.
Не доходя Вильны собралось в корчме деревенской множество Французов и по случаю сильного мороза, державшего постоянно от самой Березины, разложили возле стен много огня и сами теснились к нему. Стены загоралась, но они не обращали на это внимания; многие из сих обезумевших людей ломали крышу, несли в корчму и клали на огонь. Солдаты вызывали их вон, но они только оглядывались и ни один не трогался с места. Корчму обхватил огонь и их тут погибло более 100 человек. Подобные сим зрелища представлялись но многих местах.
Наконец достигли мы Вильны. Острая Брама так завалена была трупами что пройти здесь было невозможно, и потому вошли в город проломом в стене с левой стороны бывшим и через сенной рынок. В городе везде по улицам тоже валялись трупы. Церковь Св. Духа наполнена была больными и ранеными русскими солдатами, посредине церкви разложены огни в трех местах, дым зачернил все стены и окошки, без огня совершенно ничего не видно было.
14й Егерский полк расположился в городе по квартирам. Тут всякий кто хотел иметь добычу, мог удовлетворить себя за деньги и без денег. Богатые экипажи можно было брать безденежно и драгоценные вещи иметь за ничтожную цену. Один капитан 7го Егерского полка при очищении Острой Брамы захватил очень много луидоров. Я после дорожного ушиба боролся с лихорадкой, никуда не выходил и ничем не пользовался.
Я назначен был дежурным по караулам, но будучи не в состоянии исполнить эту должность, просил полковника чтобы нарядить вместо меня Горемыкина, что и было исполнено. Ему так понравилась эта должность что остался совсем в Вильне. Тут же остался и капитан Романович. Они заболели алчностью, а я остался при полку.
Простояв в Вильне дня три, мы выступили в поход. В теснине Панарских гор брошены были последние экипажи. Число замерзших тел встречаемых по дороге уменьшилось, а потом и совсем не стало их. Мы перешли реку Неман по льду в местечке Прены в начальных числах декабря. Перешед Неман 14й Егерский полк: остановился на квартирах, и причислен был к отряду генерал-адъютанта графа Михаила Семеновича Воронцова.
Простояв с неделю на квартирах отряд наш выступил в Пруссию. Мы надеялись еще найти где-нибудь остатки французских войск, однако же нигде их не настигли. Жители приняли нас с радостью как друзей и угощали офицеров и солдат. Донские казаки подгулявши нарядились во французские маршальские мундиры и танцевали казачка; немцы смотрели на это и удивлялись.
Говорили что вице-король Итальянский находится в городе Мариенвердере. Отряд наш, выступив ночью следовал к этому городу в совершенной готовности к бою, но неприятелей мы уже там не застали Они быв предупреждены атакой казаков из отряда генерала Чернышева отступили поспешно; сам вице-король Итальянский едва не захвачен был в плен. Жители приняли нас с радостью. |
