1815 год – Новый поход на Наполеона и окончание войны – Подготовка к Высочайшему смотру – Лакировка амуниции – Обед у императора.
В это время получено было повеление о выступлении в поход во Францию, потому что Наполеон вопреки данному слову после отречения от престола, возвратился с острова Эльбы во Францию, и Французский король возведенный на трон общим усилием Европы должен был спасаться бегством. Вместе с тем предписано выбрать людей из резервного батальона на укомплектование двух действующих.
Батальон этот квартировал в городе Воммары. Я отправился туда для выбора людей, и при сем случае заметил и удостоверился в несчастном состоянии батальона.
Батальонный командир имел в виду только свои интересы. Ротные командиры пьянствовали и молчали, а солдаты терпели и не знали что им следует от казны. Это обнаружилось тогда когда я приказал им раздать четырехдневный запас сухарей. Они спросили» на сколько это им дается; и когда объявлено им что на четыре дня, то они с удивлением сказали: нам не давали по стольку и на две недели. Но как батальон этот не был причислен к полку, то я сделав замечание батальонному командиру предоставил иметь наблюдение за ним резервному начальству, у которого он находился в непосредственном распоряжении.
Я приказал поспешнее кроить мундиры, шинели, летние панталоны и отдать в роты вместе с рубашечным холстом и сапожным товаром и возложив на обязанность ротных командиров чтобы производить шитье во время ночлегов и роздыхов. А для делания музыкантской тесьмы собраны были к полковому штабу ткачи-солдаты двадцать человек; велено сделать легонькие ткацкие станки складные; распускать фламское полотно, делать из него нитки и ткать тесьму. Шинели были сшиты, мундиры также, насколько достало сукна, пока мы дошли до Франции.
Я забыл сказать что при выступлении в поход получен был высочайший приказ о том что командовавший полком подполковник Соколов утвержден полковым командиром. Я испугался и полагал что вся моя служба будет потеряна при сдаче полка обратно сему человеку, потому что он требовал от прежнего полкового командира придачи 40.000 рублей ассигнациями, а я взял только пять, и посему не мог удовлетворить его жадности, и опасался чтобы не быть под судом. Но страх мой напрасен был; я остался командиром полка и командовал им девять лет.
Я уже было порадовался что кончилось дело, но вдруг получено повеление чтобы готовиться к высочайшему смотру (ибо война с Наполеоном окончена Англичанами в содействии Прусаков при селении Ватерлоо), со строжайшим подтверждением чтобы привести все как мундирные, так и амуничные вещи в единообразный вид. А срок высочайшего смотра назначен через полтора месяца.
Прочитав этот приказ я ужаснулся, видя что времени остается мало, а работы предстоит весьма много и в средствах большой недостаток. Хотя при этом повелении препровождено денег 4.000 рублей ассигнациями и всемилостивейшее пожаловано государем императором в каждый полк для вспомоществования [93] полковым командирам, сверх того отпущено несколько контрибуционного сукна на мундиры, которое употреблено на мундиры для унтер-офицеров; но этого было весьма мало и особенно для моего полка, потому что дивизионный начальник настоятельно требовал чтобы все ременные вещи были вылакированы масляным печным лаком, о составе которого никто не имел понятия; некоторые говорили что он делается из янтаря.
Терять времени в рассуждениях не приносило никакой пользы, а надобно было действовать. Я велел распороть старые мундиры, выкрасить черной краской и опять сшить, положив новую выпушку; наточить колодок, распороть кивера, перевернуть сукна и опять сшить, приводя их в одинаковую форму. Послал в Париж закупить юхтовых и гляцовых кож, которые втрое дороже во Франции; велел кроить из них ранцевые ремни и портупеи и делать трочку. Послал в Париж двух офицеров купить хотя французские фляги, которые весьма малы против наших; приобрести также чешуи к киверам, сыскать лакировщика на кожаные вещи, подрядить его и привезти в мою штаб-квартиру. Работа закипела: кроенье, шитье и вместе с тем ученье. Все шло с успехом, хотя тяжело было для солдат потому что для них оставалось мало покою. Но лакировка вещей никак не давалась, во-первых, потому что лак был скипидарный, а во-вторых, еще более потому что грунт никак не сох, ибо масло было сурепное, а конопляного нельзя было достать, притом и сушка была на солнце. Грунт покажется высохшим, но когда покроют лаком и когда он высохнет то представляет вид блестящей и прекрасный, но вдруг отдирается, и под лаком является грунт никак не засохший. Парижский лакировщик, видя неудачу, и не зная как пособить делу, бежал; тогда уже принялись сами лакировать; тут уже все были заняты: унтер-офицеры и офицеры; я показывал всем пример.
К счастью нашему была постоянно светлая и жаркая погода. Мы лакировали с отчаянным усердием, ибо знали что этот лак не прочен, но желали хоть на один раз представиться пред лицо царя и глаза всей Европы в блестящем виде: для киверных кругов лак этот мог по необходимости быть удовлетворителен, но для амуничных вещей вовсе не годился, потому что ежели положить вещи одна на другую, то лак будет отдираться. Посему во время перехода вещи не были надеваемы на людей, а переносили их на шестах.
Французы с удивлением смотрели на все наши работы а быть может думали что все солдаты у нас мастеровые. Наконец приказано было выступить в поход и расположиться на полях Шампании, близ города Верта, в лагерях возле места назначенного для высочайшего смотра. Переходя к сему месту, солдаты несли по прежнему порядку амуницию на шестах.
Впереди лагеря на западе возвышалась гора, а правее ее, верстах в двух или в трех под горой, находился город Верт.
Поля, на которых войска были расположены лагерем, были пахотные, изобилующие тонкой известковой пылью, от натурального свойства земли и от удобрений полей пережженной известью. При малейшем дуновении ветра и от хождения людей в сухую погоду пыль эта подымается и садится слоем везде, и в шалашах, и в палатках, так что нельзя без нее ничего ни сесть, ни выпить.
Накануне смотрового дня выведены были войска на смотровое место для репетиции в десять часов поутру и в сумерки уже возвратились в лагерь, да иначе и успеть было не возможно, при движении полутораста тысяч войска, хотя в колоннах сомкнутых побатальонно и в две линии, нужно много времени. [94]
В назначенный день для высочайшего смотра выведены были войска не парадное место, а мы построились в три линии лицом к западу и перед нами была выше упомянутая гора. Она отделялась от гряды гор за которыми находился городок; с левой стороны на скате ее стоял телеграф.
В 10 часов прибыли на холм государь, Австрийский император и Прусский король с многочисленной свитой: телеграф сделал знак |+|.
Выстрел на горе из пушки был сигналом о прибытии высоких особ. Войска взяли ружья на плечо, музыка заиграла и люди закричали троекратно ура! и открыли батальный огонь вместе с артиллерией по три заряда.
Молодые артиллерийские лошади испугались и понеслись с зарядными ящиками и с передками между линии. При этом случае несколько человек лишились жизни.
По окончания пальбы построили колонны справа побатальонно, и потом сомкнули две общие колонны, сделали перемену дирекции налево, взяли к ноге и ожидали пока приехал государь на назначенное место для церемониального марша.
Начался церемониальный марш, и полки пошли сомкнутыми колоннами побатальонно, имея между себя интервалы на взводную дистанцию.
При движении войска поднялась ужасная пыль и легла на нас толстым слоем, покрыла все наши изъянности и недостатки. Удивительно как могли вытерпеть государи на сильном жару жгучую пыль. Все имели равного цвета одежду, серая пыль покрыла всех. Прошедши таким образом войска возвратились в лагерь при закате солнца.
На другой день назначен был церковный парад. Для этого поставлены были три походные церкви, на покатости гор склонявшихся от города к юго-западу. Средняя была поставлена уступом вперед выше крайних. Войска собрались к этому месту без ружей и построились. Батальонные колонны, стали возле церквей покоем, Гренадерский корпус расположился при средней, где присутствовали император Александр I, император Франц и Прусский король со многими принцами. Амуниция наша уже не имела лаку, но и тут нам помогла услужливая французская пыль. По окончании обедни, войска пошли обратно к своим местам в лагерь, который находился от этого места не менее четырех верст. День был жаркий, но пехотные солдаты пришли все, а кирасиры без привычки попадали многие на дороге.
Вслед за этим получено приказание чтобы все генералы и командиры полков прибыли к царю нашему на обед... но не сказано в какой быть форме. Я не имел счастья до сего времени быть за царским столом и не знал в какой форме должно быть. Спросил у своего товарища Кленовского, но и он верно столько же знал сколько я. Однако же сказал решительно что должно в шляпах, и так мы оба отправились в шляпах. Когда же прибыли на двор где была квартира государя императора и где приготовлены были уже под навесом обеденные столы, мы увидели что все полковые командиры в киверах. Мы бросились со двора и сыскали каких-то офицеров которые одолжили нам киверов, а мы им отдали свои шляпы. Но по несчастью мне попался кивер с прожженною дырой, однако же благодаренье Богу никто этого не заметил, потому что мы их не надевали. В это время за столом у царя никого из иностранных не было. Один был Русский царь, с своими Русскими подданными. После обеда вышедши со двора мы едва могли отыскать тех офицеров, отдавши им кивера и взявши свои шляпы возвратились в лагерь. [95] |