По дороге в Россию – В санях с генералом Полуехтовым.
На другой день государь изволил выбирать из полков людей в гвардию, и отдал приказ о выступлении войск в Россию.
Обратный путь назначен был через город Вердюнь, мимо крепости Меца, на Реймс, Франкфурт что на Майне, Лейпциг и крепость Торгау, и потом в Царство Польское.
Проходя город Шалон, я купил шампанского вина 150 бутылок и положил его в провиантские фуры, в надежде провезть их в Россию беспошлинно, но за грешный умысел мой наказан по справедливости.
Проходя у самых стен крепости Меца, узнал я что брат мой Андрей Осипович взят в плен, не в сражении, а так подошедши с другими офицерами на прогулку к французским аванпостам. Там наши за что-то поссорилась с французскими офицерами и их всех отвели в крепость: но через несколько дней они были возвращены.
Крепость эта считается одной из лучших во Франции. Река Мозель обтекает ее с западной стороны у самых стен. Она запружена каменной решеткой из тесанного камня, вода с большим шумом льется через нее; для нашего прохода устроен был временный мост ниже плотины. Несмотря на то что война уже кончилась, нас в крепость не пустили; многие жители, выходя из крепости, приносили для продажи разные галантерейные вещи. Здесь делают как уверяют жители, самые мелкие золотые цепочки, и я купил их десять аршин.
Имея дневку на западной стороне крепости Меца, не переходя еще реки Мозеля, вечером перед закатом солнца я пошел с полковым лекарем Скородумовым прогуляться по небольшой дорожке между виноградных садов. В одном месте вытекала из каменной щели ключевая как хрусталь вода; лекарь пошел вперед, а я стоя любовался смотря на чистую воду, видя только на дне ее белый лошадиный волос в четверть аршина. Присматриваясь заметил я что волос этот не от движения воды, а сам согнулся несколько и опять пришел в первое положение. Это меня удивило, я позвал лекаря, он поднял его палочкой из воды и оказалось что это был живой волосяной червь.
При выступлении наших войск из Франции, солдаты наши, ознакомившись уже с благосклонными Француженками, подружились с ними. Притом продовольствие им хозяева доставляли хорошее: давали кофе и всякий день говядину. Потому много дезертировало; хозяева их скрывали и отыскать было (невозможно. Глупцы эти воображали что ими будут всегда так заниматься, но когда Французы стали их принуждать к работе то многие из дезертиров возвращались назад.
Не доходя реки Рейна я имел дневку близ железного завода и из любопытства ходил посмотреть. Тут расплавливалась в большой домне каменная железная руда, камень был серого цвета, разбитый в малые куски, в них много было изображений окаменелых рыб и разного растения.
При вступлении в Царство Польское сделалась погода осенняя, пасмурная и дождливая. 18го ноября прошедши город Ломжу, полки 2й Гренадерской дивизии расположились на ночлег по окрестным деревням, а дивизионная квартира в самом городе и отдано приказание на завтрашнее число следовать в город Остроленку. С вечера сделалось свежо и ночь была светлая, вокруг месяца явился большой круг радужного цвета; поутру при выступления в поход дул холодный ветер с северо-запада, и порошил изредка снежок, потом стал мороз усиливаться и постепенно крепчать. Переход был от Ломжи и до [96] Остроленки 30 верст и на этом протяжении не было ни одной деревни, исключая корчем, и по этой причине полки должны были с маленькими роздыхами следовать в Остроленку. С половины дня мороз сделался так силен, что много солдат и даже офицеров приморозили сильно носы, уши и ноги, пока дошли до ночлега. В Таврическом Гренадерском полку замерз часовой полкового ящика, и во всех полках много приморожено было людей, в 4м Карабинерном; полку оказалось пострадавших от мороза нижних чинов 76 человек. При этом несчастном неожиданном случае я вспомнил о моем шампанском вине, которое оказалось все замерзшим и в каждой бутылке дно так правильно отстало как будто ножом отрезано. Отсель следовали на крепость Грауденс что на берегу Вислы, потом на город Белосток, на Гродно. 25го числа декабря во время дневки в городе Невогрудке, приглашены были бригадный командир генерал Полуехтов и я 26го числа на обед к предводителю дворянства. Я однако же хотел идти вместе с полком в поход, но генерал Полуехтов уговорил остаться с ним, с тем условием чтобы после обеда немедленно отправиться за полком. Обед был поздно и генерал после обеда еще оставался с час времени, будучи в надежде что по обещанию предводителя лошади с санями уже готовы, но пришедши на квартиру увидали что еще ни саней, ни лошадей нет. Генерал имел дурную привычку после ночлега оставаться у добрых хозяев обедать, а после отправлялся в бесплатном экипаже до следующего ночлега и часто случались с ним смешные проделки, но он не переставал делать это по экономическим своим расчетам. Послали за санями и собирать лошадей жидовских. Известно какой порядок у жидов по этому предмету. Привели дрянных лошадей, разного росту, но упряжи не было. Поднялся шум, крик: кто нес постромку веревочную, кто вожжу, кто узду, да и сани расслаблены уже были в своем составе от долговременного употребления, но других достать было невозможно и особенно в ночное время. Пришлось связать кое-как веревочками и пуститься в дорогу. Генерал из предосторожности чтобы не простудиться надел на рубашку шлафор, потом овечью шубу, подвязался кушаком, потом медвежью шубу и также подвязался кушаком, на ноги также двое теплых сапог и на голову меховую шапку с ушами. Я имел только на вате шинель.
Снарядившись таким образом, мы поместились в сани, не имея никого с собой, кроме погонщика Еврея. Снег повалил густой, с ветром, ночь была темная, но мы пустились в дорогу. При выезде из города надобно было объезжать гору. Я заметил что лошади шли по дороге, а сани лезли на гору, приказал жиду остановиться; генерал спросил:
- Что значит? зачем остановились?
- Чудо я заметил, сказал я ему, - лошади идут по дороге, а сани лезут на гору, с которой нам остается катиться на дорогу.
Но это его не встревожило.
Я встал и вместе с извозчиком кое-как спустили сани на дорогу. Тут я увидел что дышло выскочило из своего места и лошади тащили его по дороге, а сани ехали вверх. Привязав кое-как дышло, поехали, но дорога была занесена снегом, притом с ветром прямо несло его в глаза. Проехав кое-как около восьми верст извозчик потерял дорогу. Генерал кричал чтобы он ехал поскорее, а тот с плачем отвечал что лошади не идут и что волки нас здесь съедят. Генерал в своем уборе не замечал опасности, но я принял в уважение что, сбившись с дороги ночью, может быть худо. Встав, пошел вперед, и с [97] возвышенного места увидел в стороне огонек, и сказал что в теперешнем нашем положении лучше всего отправиться на огонек в деревню для ночлега. Но надобно было найти дорогу к ней. Я пошел в сторону, и отойдя шагов двадцати или более, попал в глубокую яму занесенную снегом. Выбравшись оттуда, я хотел генерала сколько-нибудь утешить в сем случае; вызвал его из саней, предложил ему присмотреться не найдет ли он дороги, и не доходя до ямы остановил его, позвал жида и велел ему идти вперед. Он сделал несколько шагов, рухнулся в яму, испугался и закричал: «ой вей, ой вей, ой вей», то есть беда, беда, беда, а генерал хохотал, видя мою проделку. Я пособил жиду выбраться из ямы, после чего я сказал генералу чтобы он сел в сани и ехал за мной, а я шел вперед на виденный мной огонек, но лошади едва тащились по глубокому снегу, извозчик потерял меня из виду, а я через полчаса, пробираясь через сугробы снега, пришел в деревню и узнал что предводитель который нас угощал в городе живет здесь. Пошел прямо к нему в дом; тот увидел меня, удивился и спросил: «где же генерал?» На это я сказал: «в поле, не знаю где», и просил послать его людей поискать. Через час привезли генерала. Хозяин нас принял радушно, а генералу приятно было то что он сделает честь хозяину, оставшись на обед и завтра у него, но я с рассветом нанял подводу а выехал к полку своему, дав себе клятвенное обещание не отставать никогда от полка на походе, и особливо на походе в зимнее время; случись что-нибудь, генерал оградил бы себя от ответственности, а полковой командир отвечай. |
