|
1817.
1. Остров св. Елены. 6 Янв. 1817, н. ст. Бриг Икар, капитан Девон.
[1927]
Ваше сиятельство. Австрийский комиссар и губернатор острова св. Елены находятся в явной вражде между собою. Вот уже 6 недель как у них происходит беспрерывный обмен нот, писем, объяснений, которым не видно конца и таких горячих выходок, [1928] что очень можно опасаться разрыва — к чему служит поводом весьма неважный предмет. Здесь передаю о том в подробности.
В числе дворцовой прислуги эрц-герцогини Марии Луизы, есть одна женщина, прозывающаяся Маршан; сын ее служит камердинером у Бонапарта. Узнав, что один ботанист Велле в свите барона Штюрмера отправляется также на остров св. Елены, Маршан пожелала воспользоваться этим случаем и переслать сыну прядь своих волос, почему обратилась к г. Бозе, смотрителю Шенбрунских садов, чтобы он убедил Велле взять на себя передачу ее посылки. Прядь волос льняного цвета была завернута в бумажку, на которой было написано следующее: «Посылаю тебе мои волосы. Ежели ты найдешь средство снять с себя портрет, то перешли мне его , мать твоя Маршан».
Как только Велле ступил на остров, то скоро встретил в городе означенного Маршана, и по легкомыслию своему тотчас свел с ним знакомство, даже не предупредив о том барона Штюрмера. Вскоре за тем на острове пронесся слух, что Бонапарту переданы волосы Римского короля, через Велле, втайне от Английских властей. В Лонгвуде начались тщательные розыски; губернатор ничего не сообщал нам о последствиях; но уверяют, что посылка точно была от Римского короля и что имя Маршан употребили только для прикрытия. Умалчиваю о нелепом заключении, выведенном из того относительно Марии Луизы и Австрийского двора. Как бы то ни было, но Велле навлек на себя подозрение губернатора и по его приказанию должен оставить остров.
Барон Штюрмер еще ничего не знал об этой прекрасной истории: при нем избегали случая говорить о ней. Вдруг Сир Гудсон Лоу предупреждает его официальною нотой, что Велле, не имея от Британского [1929] правительства особого разрешения для постоянного жительства на острове, должен возвратиться назад, что в течении 3 месяцев, прожитых им здесь, он имел довольно времени для своих закупок по части ботанических растений и редких животных, а теперь необходимо отправить его отсюда. Не знаю почему, придан был официальный характер этому делу, о чем просто можно было переговорить, а тут вышла путаница. Австрийский комиссар оскорбился, получив от губернатора эту ноту; он принял ее за простую фантазию, за начальническую выходку, неприличную в отношении к комиссарам. Ответ написан был в довольно резких выражениях, и в нем выражено было несогласие на высылку ботаниста. Случай представлялся к объяснению, но Сир Гудсон Лоу опять им не воспользовался; после этого пошла у них переписка, официальные ноты, по три и по четыре раза в день, были пересылаемы; и тот и другой выражались в них высокомерным и колким образом.
Барон дознался наконец, в чем состояло дело, потребовал Велле к себе и расспросил его. Последний подтвердил клятвенно, что он никогда не знавал и даже не видывал помянутую Маршан, и вовсе не подозревал, чтобы посылка пряди волос могла быть от Римского короля. Расспросив о самомалейших подробностях этого происшествия, барон откровенно и подробно объяснялся о нем с губернатором.
— знаете ли вы, отвечал последний строгим голосом, что дело это очень, очень важно. Письмо передали без моего ведома, и сверх того утверждают, что вам это было небезызвестно».
— Кто говорит это, вскричал барон, побледнев и дрожа от гнева, кто говорит это, тот подлец или плут. [1930]
— Для меня не довольно того, что вы мне передали о Велле, продолжал губернатор, мне самому надобно допросить его.
— Так вы хотите оскорбить меня, возразил барон, прискакнув на шаг вперед; нет! Вы не увидите Велле. Вы не имеете над ним никакого права. Так не следует поступать с комиссаром, облеченным доверием своего государя! Если бы при Венском дворе и пожелали передать Бонапарту волосы его сына, то отнеслись бы ко мне, и я бы поступил тут гораздо искуснее».
— Я вовсе не намерен лишать отца удовольствия получить прядь волос своего сына, но тут не должно быть тайны. Здесь нарушение закона.
За тем провели они целый час, делая друг другу упреки всякого рода. Барон спрашивал, есть ли доказательства на то, что г-жа Маршан не участвовала в отправке посылки. Не желаю ничего говорить о том, отвечал губернатор; и в самом деде он никогда и никому не объяснял того, по крайней мере ни которому из комиссаров; но судя по его действиям, кажется, что он был убежден в этом.
Последствием этой ссоры, действительной ссоры, была новая переписка. Велле вторично допрашивали. Несмотря на его клятвенное отрицание, данное им письменно и на все , что он говорил в свое оправдание, губернатор настойчиво требовал его высылки, и барон должен был уступить. С наступлением благоприятного времени Велле оставит остров. Имею честь быть и проч.
2. О. Св. Елены 28 Янв. 1817 н. ст. Посл. с бригом Икар, кап. Девон.
[1931]
В. с. Горесть Бонапарта о разлуке с Ласказом, кажется, совсем рассеялась. Он стал веселее обыкновенного и совершенно здоров, только несколько похудел. Сказывают, что теперь госпожа Монтолон занимает место его секретаря. Он не принимает никого и почти не выходит из дому. Адмирал Малькольм, по возвращении своем с мыса Доброй надежды, виделся с ним только два раза. Губернатор никогда его не видит, и часто целая неделя проходит так, что о нем ничего не слышно.
P.S. В. сиятельство. Позвольте приложить к этому донесению изображение Бонапарта, снятое с него наскоро в то время, когда он делал выговор Бертрану. По этому очерку можно иметь понятие об его внешнем виде в настоящее время, Вся моя должность ограничивается пустяками, и это внушает мне смелость препроводить к вам вышепомянутое.
3. O. Св. Елены. 28 Февр. 1817 н. ст. Кор. Балеарский Граф, капитан Джемсон.
[1933]
В. с. Вот уже полгода с тех пор как Бонапарт не принимает и не видит никого из посторонних, выключая адмирала Малькольма, и вот уже три месяца как он не выходит из комнаты, хотя бы для того, чтобы подышать воздухом. При такой уединенной жизни он даже не прохаживается по комнате и остается почти неподвижным. В таком климате, каков здешний, совершенная недеятельность и отчуждение от людей могут причинить смерть. Скука заставляет его часто переменять порядок жизни. Он обедает в 6 часов, не завтракает, встает и ложится иногда ранее, иногда позднее против того как делал прежде; потом такая перемена становится ему противна, и он возвращается к старым привычкам. Адмирал и леди Малькольм были у него на этих днях и нашли, что лицо его не обнаруживает здоровья; впрочем он в хорошем нраве и чрезвычайно любезен. Разговаривая о том и о другом, он сказал адмиралу, что «союзники внесли Бурбонов на своих плечах во Францию, но что последние там не удержатся, что только он умел управлять Французами и возвращать их к рассудку». «Вы водили их к победам, отвечал адмирал, но не на том основано благоденствие государства, особенно в настоящее время».
— О нет, возразил Наполеон улыбаясь, всему есть конец. Я не хочу более воевать. Если бы я опять стал царствовать, то я бы не тронулся с места. Далее он говорил, что Италианцы никогда не будут любить Ав¬стрийцев, [1934] и что император Франц, точно Рауль Синяя Борода, морит всех своих жен.
Австрийский комиссар занял 1000 ф. ст., несмотря на то, что получил от своего правительства 3000 ф. Этого недостало на его расходы. В. С. можете себе представить, какая здесь дороговизна. Я знаю, что за половину свиной туши заплачено 6 ф. ст. джина стульев 60 ф. ст.
4. О. Св. Елены 1 мая 1817 н. ст. Кор. Батавия Ост-Индской комп. Кап. Майн.
[1937]
В. с. Сир Гудсон Лоу не перестает оказывать нам большое уважение и предупредительность, даже и в мелочных вещах. Говоря лично о себе, я не могу довольно им нахвалиться, но официальные наши сношения далеко не так удовлетворительны, а потому я сильно сомневаюсь, чтобы комиссары Союзных Держав и Английские власти были согласны в действиях и в то же время оставались между собою в хороших отношениях. Здесь изложу каждый повод к тому отдельно. [1938]
1. Бонапарт есть пленник Европы, но он во власти ненавистных ему Англичан; ему кажется, что он имеет причины на них жаловаться, и потому ему желательно видеться с комиссарами других держав, излить перед ними беспрепятственно свои жалобы на Британское правительство и возбудить участие других Монархов. Естественно, что Англичане на то досадуют, смотрят на нас неблагоприятно и начинают привязываться к безделицам, вымещая нам нерасположение того, кому все хотят здесь угодить. Они говорят, что со времени приезда комиссаров, мир и спокойствие исчезли в Лонгвуде, потому что с тех пор не видно более покорности судьбе, и что их стали чуждаться от возбудившихся несбыточных надежд, Вот откуда ведет свое начало их неприязненность. Хотя никому из нас нечего упрекать себя в этом, но здесь-то именно кроется зародыш разъединения. Для наших дел такое состояние невыгодно.
2. Когда на острове св. Елены объявили парламентский указ, в котором назначается смертная казнь каждому, кто станет способствовать Бонапарту в покушении к побегу, то губернатору представилось, что этот указ относится и к комиссарам. Каждому из нас порознь прислал он по этому случаю ноту, с приложением указа в двух экземплярах. Прилагаю здесь дубликат его. Французский комиссар тотчас поднял спор, утверждая, что этот указ до него не относится, ибо он не состоит под ведомством Английских судов. Губернатор, видя, что в письме Лорда Батурста ничего не сказано о комиссарах, не настаивал более, но с того времени он как будто остерегается нас и отдаляет нас от дел. Все наши действия тревожат его и становятся ему подозрительными. По его приказанию за нами присматривают. Если просишь у него на то [1939] объяснения, то он дает следующий ответ: «Вы не подлежите парламентским законам, и мое положение в отношении к вам становится затруднительным».
Вот что он сказал однажды барону Штюрмеру: «Вы упрекаете меня в том, что я больше верю адмиралу Малькольму, нежели вам, но возьмите в рассуждение то, что я могу его повесить, а вас нет». Нелепость такого аргумента очевидна, но он упорствует в том, кричит и выходит из себя, ежели кто станет ему противоречить, и вот у моих товарищей возникают с ним беспрестанные споры, а согласия никогда не будет.
3. Без сомнения Сир Гудсон Лоу человек достойный почтения за свою честность, сверх того он очень сведущ и хорошо пишет, но в делах по управлению он обнаруживает узкие понятия; ответственность душит его, заставляет страшиться и трепетать всякой безделицы, ум его запутывается мелочами; и, несмотря на свою хлопотливость, он с трудом приступает к действию, каковое всякий другой совершил бы спокойно. Стоит сделать ему вопрос о Бонапарте или о ком-нибудь из французов, губернатор начинает хмуриться, воображая, что ему расставляют сети, и отвечает полусловами. Если же и войдет в разговор, как напр., касательно ботаниста Велле, то от этого дело нисколько не выясняется; он вам сообщает одно и скрывает другое, просто и вполне никогда не высказывает своего образа мыслей, толкует все в превратном смысле, привязывается к выражениям и запутывает ваши мысли. Сверх того в нем есть еще тот недостаток, что он горячится, если кто-нибудь начнет ему противоречить или не захочет подчиняться его требованиям, тут он уже не помнит сам себя, не знает что говорит, на чем следует остановиться, и теряет окончательно голову, [1940] так что нет возможности возвратить его к здравому суждению. Иметь с ним деловые сношения и при этом оставаться в мире — это вещь невозможная.
Вот, в. с, каковы наши официальные сношения в Лонгвуде; здесь на нас смотрят недружелюбно, оттого что Бонапарт, недовольный Англичанами, желает объяснить нам свое положение. Нам не доверяют оттого, что мы не зависим от их власти; наши замечания и представления, сделанные с целью прекращения поводов Бонапарту к неудовольствию, ровно ни к чему не повели от непреодолимого упорства губернатора.
Конечно, наша роль должна быть пассивна, но при таком положении дел становится она совершенно ничтожною. Впрочем, несмотря на большие, встречающиеся мне неудовольствия, в обхождении с Англичанами я всегда сообразовался с моими инструкциями, в чем смею уверить в.с-ство. Мне случалось, также как и моим товарищам, иметь с губернатором неоднократные и продолжительные объяснения по разным спорным предметам и даже упрекать его за недоверие и нерасположение к нам, комиссарам; но я делал это без запальчивости и не доводил его до исступления. Наконец, заметив, что я понапрасну трачу и труд и время, я предоставил это комиссарам французскому и австрийскому, а сам замолчал.
Сегодня, во время утренней прогулки, я встретил генерала Гурго; он говорил мне, что Бонапарт нетерпеливо желает нас видеть. Особенно к вам, продолжал Гурго, он имеет большое расположение. Приходите к нему без церемонии, за просто. Ему приятно будет вас видеть. Я благодарил его за такое приветливое приглашение, но в тоже время кратко объявил, что барон Штюрмер и г. Моншеню еще не получили от своих дворов ответа о протоколе, и я почитаю себя [1941] обязанным в некоторой степени к совокупным действиям с ними; но как только они получат ожидаемые инструкции, я снесусь с губернатором о свидании моем с Бонапартом.
Я действительно думаю поступить таким образом, после того как здесь будут получены ожидаемые в скором времени новые распоряжения.
5. O. Св. Елены, 6 Мая 1817, н. ст. Кор. Ост.-Индск. комп. Принц. Амелия. Кап. Болдстон.
[1942]
В. с. С тех пор, как Бонапарт заключился в четырех стенах, жизнь его не представляет ничего значительного. Он здоров, занимается науками, просматривает историю своих походов, чертит военные планы и постоянно занят своею биоГрафиею. Вот все, что мы об нем узнаем. Адмир. Малькольм редко с ним видится, между ними произошло охлаждение; одинаково с прочими Англичанами он надоел Бонапарту. Вот что он на днях сказал адмиралу:
«Моя война с Россиею повела только к восстановлению Польши. Может быть, я лучше бы сделал, если бы пошел на Петербург, но я опасался, что там будет недостаток в продовольствии».
Заметно, что он любит говорить о своем походе в Египет; при всяком случае он возвращается к нему и неистощим в рассказах.
В. с. Я сей час узнал, что, на другой день по выходе нашем на о. св. Елены, Велле помимо Английских властей передал г. Гурго письмо и шелковый платок. Это сделано было тайно от всех, и не обнаружено даже, когда и началось дело о посылке Маршан, из чего видно, что ботаник действительно человек подозрительный и что хорошо сделали, что его выслали.
6. О. Св. Елены. 4 Июля 1817. н. ст. Фрег. Норд-Кестль. Адм. Малькольм.
[1944]
Л. с. Адм. Малькольм отозван и сегодня отправляется в Англию. Место его занял Адмирал Плампей (Plаmpeу)1; последний с 29 Июня находится уже здесь, он прибыл на линейном корабле Конкерор, о 74 пушках, капитан Деви. Адмирал стоял две недели у мыса Доброй Надежды. Идь-де-Франс был выключен из числа его стоянок, и вследствие такого нового распоряжения от его эскадры были отделены: фрегат Фаэтон, кап. Гофильд, два вооруженные судна: Фальмут, кап. Рич, Спей, кап. Муррей, бриг Грифон, кап. Рейт.
Несогласия между адмиралом Малькольмом и губернатором продолжаются в течение трех месяцев. Они перестали видаться, не приглашают друг друга к обеду и прекратили взаимные совещания. Говорят (не ручаюсь [1945] за достоверность), что адмирал интриговал в Лондоне о смене губернатора. По-видимому, неприятности возникли между ними по той причине, что адмирал не принял надлежащих мер для своевременного доставления жизненных припасов на остров св. Елены, от чего мы терпели недостаток в винах, в муке, в свежей говядине, а наши лошади, даже и те, которые находятся в Лонгвуде, должны были довольствоваться половинною порцией. Во всем этом винили губернатора. Что касается до меня, то я жалею об отозвании Сира Малькольма. Он при всяком случае оказывал мне доверие, и дружеские советы его были мне полезны.
Французский и Австрийский комиссары получили предписание от своих дворов не настаивать на том, чтобы иметь Официальное свидание с Бонапартом. Барон Штюрмер получил строгий выговор от Князя Меттерниха по делу о доставке волос короля Римского и вообще за его поступки в этом случае. Г. Моншеню получил годовой оклад в 60,000 фр., считая со дня прибытия его на остров, т. е. с 18 Июня 1816 года.
Лорд Амгерст, возвращаясь из Китая, провел несколько дней на нашей скале. Он обращался к маршалу Бертрану для получения аудиенции в Лонгвуде, и Бонапарт принял его отлично. Они провели вдвоем целый час. 2 числа текущего месяца Лорд отправился отсюда на купеческом корабле. Фрегат Альцеста, на котором находилось посольство, потерпел крушение близ пустынного берега, недалеко от Батавии. Люди спаслись, но множество вещей и несколько важных документов погибло. Подробности можно найти в Английских журналах.
Бонапарт страдает от опухоли лица, головы и от зубной боли. Доктор убеждает его согласиться на то, чтобы дозволить вырвать один зуб, который шатается, но Бонапарт лучше хочет страдать: ему противна такая операция.
1 во французском оригинале письма Plampin – прим. Адъютанта. 7. Остр. Св. Елены. 8 Июля 1817. н. ст. фрег. Фальмут. Кап. Рич.
[1948]
В. с. Недавно губернатор, пригласив к себе комиссаров Союзных Держав, объявил им следующее:
1. Что он получил повеление сообщать отдельно каждому из нас все, что касается до состояния здоровья Бонапарта. Вследствие чего он прислал мне прилагаемые здесь два бюллетеня доктора О. Меара от 6 и 7 Июля текущего года.
2. Что Принц Регент делает для личностей комиссаров изъятие из парламентского закона, о котором я получил извещение чрез губернатора 8 Октября 1816, но что на будущее время сила последнего распространяется на людей, состоящих при комиссарах. Барон Штюрмер и г. Моншеню в большой досаде; первый потому, что его жена, а второй, что его адъютант, капитан Горс, таким образом поставлены в зависимость от Английского суда. Впрочем и первое и второе было передано нам словесно; поэтому ни тот, ни другой не сделали никаких возражений, а я буду ожидать приказаний императорского министерства.
Со времени прибытия сюда корабля Конкерор, Бонапарт чрезвычайно желает нас видеть. Он знает, что с протоколом решено, и что Австрийский и Французский комиссары могут являться к нему как частные люди. Он посылает своих Французов одного за другим приглашать нас в Лонгвуд. Гурго отыскивает меня, ходит повсюду за мною и пристает, чтобы я удовлетворил желанию его повелителя. Бертран точно также поступает с баронессою Штюрмер. Недавно, сидя подле нее, он наклонился как будто бы для того, чтобы под¬нять [1949] платок, но в самом деле для того, чтобы его никто не слыхал, и сказал ей шепотом: «Баронесса! ради Бога повидайтесь с Императором, умоляю вас. Он ждет вас, говорит о вас беспрестанно; ему нужно общество! Он видит одних Англичан, а это очень скучно». Нет никакого способа избежать встречи с Французами и не выслушать их настоятельных просьб.
Перед отъездом отсюда Сир Пелтней и Леди Малькольм сделали прощальное посещение Бонапарту. Он стал говорить им очень резко против Принца-Регента, против Парламента, министров и всех Англичан. Адмирал молчал и не сказал ни одного слова, или от робости, или от желания сохранить его благоволение. Такое молчание было приятно великому человеку; он подарил Леди Малькольм прекрасную фарфоровую чашку, в удостоверение дружеского расположения.
Раздраженный таким поступком и тем, что офицеры морского экипажа говорили об этом на всех перекрестках, губернатор отправился к Адмиралу и сделал ему сцену; последний не оробел, и живо отразил его нападки. По этому поводу оба написали друг к другу 11 писем, и очень вероятно, что письма отосланы к Лорду Батурсту.
Адмирал Плампей человек добрый, и робкий; любезен в обращении, но хочет жить в покое и потому ни во что не вмешивается. Он только один раз видел Бонапарта, не произвел на него никакого впечатления и не сожалеет о том. К великому соблазну здешней колонии, он привез с собою из Лондона одну даму, которой дает свое фамильное имя, тогда как она ничто иное, как его любовница; поэтому он сделался предметом общего порицания.
Две недели тому, высажен на здешний остров 1-й батальон 66 пехотного полка на смену 2-го, того же, 66 нумера; [1950] кроме того 2-й батальон 33 пехотного полка. В каждом батальоне по 600 чел. Сменившиеся отправляются немедленно. Кап. Попльтон, состоящий в 53-м, тоже уедет, его место в Лонгвуде заступит капитан Блаксней, служащий в 66-м.
8. O. Св. Елены. 20 Июля 1817 н. ст. С вооруж. кор. Фальмут. Кап. Рич.
[1951]
Я уже имел честь известить в. с. в донесении моем за 6 №-м теку¬щего года, что для свидания с Бонапартом ожидал только ответов из Европы по известному протоколу. На днях я был у губернатора, сообщил ему частным образом о своем намерении и, сообразно наблюдаемому здесь обычаю, подал ему записку следующего содержания:
«В. Пр. Комиссарам союзных держав, по-видимому, не представляется никакого препятствия для свидания с Бонапартом, и я прошу вас дать мне пропуск, как выдается оный другим вашим соотечественникам, равно и выдан лорду Амгерсту, для обычного посещения Графа Бертрана. Чрезвычайно буду вам обязан, если вы дозволите мне отправиться в нему вместе с вами».
Прибавлю к тому, что, еще за месяц тому, я предупредил губернатора о том, что я поступлю таким образом, и в то время нашел его готовым меня удовлетворить. Он даже как бы поощрял меня к этому посещению. Вот слово в слово несвязный его ответ в тот час, когда надобно было приступить к исполнению.
«Это для меня невозможно; я долго размышлял о том, но я не имею на этот счет предписания от министров. Напишем к ним вторично. Сверх того вы ведь исключены из парламентского закона. Каждый из Англичан может быть повешен. Мне могут отсечь голову. Вы же не подвергаетесь ни тому ни другому. Ваша участь не одинакова с нашею. С другой стороны Бонапарт обходится со мною недостойным образом. Он поступает со мною как со свиньей, делает мне оскорбления, клевещет на меня. Он говорил вам обо мне ужасы, отвратительные вещи. Я не могу этого вынести. И все это со времени приезда комиссаров! Я не скрываю, что мы в ссоре. Этот человек слишком лукав. Дух его все еще в тревоге. Он волнуется, отдает повеления, рас¬поряжается, [1953] составляет планы, точно как будто бы он находится в Тюильери. Я знаю очень достойных людей (он разумел тут Малькольма), которые, вовсе не желая и не подозревая того, стали его орудиями. Его окружают дурные люди, страшные интриганы. Я понимаю, что ваше положение выходит из ряда обыкновенных; оно затруднительно и тягостно. Мое точно таково же, и вы должны мне помогать, защищать меня и действовать в мою пользу».
Мне бы нетрудно было окончательно опровергнуть всю его логику, но надобно было поднять продолжительный спор, и я предпочел лучше отказаться от желаемого свидания.
P. S. Я уже оканчивал мое донесение, как мне подали от губернатора ноту, копию с которой имею честь при сем препроводить к в. с. с моими на нее замечаниями, записанными на полях. Это длинный и полуофициальный ответ на мою коротенькую записку. Губернатор по своей привычке хочет завести со мною переписку (он пишет лучше, нежели говорит), но я положительно объявил ему, что этого не будет, и что лучше о моей записке и не упоминать, как бы ее совсем не было.
9. О. Св. Елены. 23 Июля 1817 н. ст. С вооруженным кор. Фальмут. Кап. Рич.
[1954]
В. с. Долгом считаю известить ваше сият., что после моего недавнего объяснения с губернатором я опять встретился с генералом Гурго близ Лонгвуда. Я был не один, со мною шел генер. Бингам, почему я и не почел за нужное уходить, и мы все вместе пошли далее. Гурго заговорил о моем визите Бертрану:
«Конкерор пристал к здешнему острову. Можем ли мы надеяться на посещение комиссаров»? [1955]
Я объявил ему, что я писал о том к губернатору, соображаясь с заведенным здесь обычаем, но как он находит к тому разные препятствия, то я должен подчиниться его решению.
«Как, продолжал он, даже и в том, чтобы пожелать доброго утра госпоже Бертран»?
«Да, отвечал я. Пока между Лонгвудом и Плантешионгузом будет продолжаться война, пока дверь Бонапарта будет заперта для Сир Гудсона Лоу, до тех пор нет возможности сделать и самое короткое посещение госпоже Бертран. Помиритесь с ним. Он честный человек и не злой. Он желает сблизиться с вами. Бывайте у него на обедах, на вечерах, тогда и к вам станут приходить, и всем нам будет менее скучно.
«Губернатор с самого начала принял ложные меры, сказал Гурго. Зло непоправимо».
Hа этом разговор наш кончился. Я написал о том в императорское министерство; обстоятельства затруднительны, а губернатор и неважные вещи принимает за важные.
10. О. Св. Елены. 10 Сент. 1817. н. ст. Транспорт Александр. Капитан Томпсон.
[1958]
В. с. С того времени как у меня отняли надежду побывать в Лонгвуде, а голова губернатора стала свободна от беспокойства и тревог, он стал веселее и обходительнее прежнего, и мне не так уже трудно ввести его в разговор; вчера мы долго рассуждали с ним о его последней ноте. Сказанное [1959] им на этот счет стоит того, что бы передать в. с-ву.
— Когда вы приехали сюда, спросил я, кто тогда докладывал о вас Бонапарту? Бертран или кто другой?
«Нет, не он. Да, так! Не помню. Я нечаянно встретился с ним у дверей, он и пошел доложить обо мне».
— Так, стало быть, его бывалая вещь.
«Да я не одобряю такого порядка» продолжал горячо губернатор, но адмирал Кокбурн допустил это, а за тем и я принужден был согласиться. Бертран очень важничает, надобно его осадить. Сверх того сам Бонапарт не называет его более маршалом, стало быть эта пустая и смешная претензия уничтожается сама собою».
(Но в словах губернатора относительно Бертрана находится явное противоречие с тем, что он писал в своей ноте по тому же самому предмету. Прошу в. с. снова взглянуть на копию).
— Вы думали, что я добивался того, чтобы Бертран представил меня Бонапарту, но это ошибочно. Я хотел поступить также как вы, как поступают все ваши Англичане и как то будет далее на острове св. Елены. Согласитесь же, что вы напрасно писали мне эту ноту, которая ровно ничего не заключает важного и вовсе не составляет ответа на посланную мною вам записку.
«Я чувствую и убежден вполне, что с вами здесь должно было бы обходиться с тем же доверием, как с прочими Англичанами. Комиссарам следует иметь доступ к Бонапарту, иначе они должны быть отозваны. Вот мое мнение. Но уверяю вас, что это не от меня зависит; я только исполняю повеления».
— С своей стороны уверяю вас, что я заговорил об этом вовсе не с тем, чтобы возобновить мою просьбу. Желание мое видеть Бонапарта и говорить с ним совсем не так велико; я не хочу навлекать на вас неудоволь¬ствия. [1960] Моя обязанность на острове св. Елены состоит в том, чтобы соображаться с вашими узаконениями. Доныне я ни в чем от них не уклонялся и впредь по тому же самому поводу не стану идти вопреки. Для меня важно было объяснить вам прямой смысл моей записки.
«Мое положение в отношении к вам крайне затруднительно, вот все, что я могу сказать. Ваше положение также неприятно. Я никогда не видаюсь с Бонапартом, и это должно вас утешить».
— Касательно моих встреч с генералом Гурго, за которые вы упрекаете меня в вашей ноте, не угодно ли будет вам объяснить теперь ваши намерения и желания; дайте правила: даю вам слово, что буду иметь их в виду; но предупреждаю вас, что Гурго следует за мной повсюду, и признаюсь чистосердечно, что не люблю сворачивать с его дороги: это было бы для него обидно. Мне кажется, было бы гораздо проще запретить этим господам за нами следовать.
«Выкиньте из головы, что я хотел вас упрекать за эти встречи. Вы поступаете со мною как должно, и Гурго хороший человек. он прямодушный воин. Его я не опасаюсь; но если я не приму своих мер, то на вас напустят Бертрана или Монтолона, а я об них совсем другого мнения. Это интриганы».
— Разговор Гурго для вас не имеет значительности. Он говорил со мною о своей службе, о своих походах, о сражении при Ватерлоо.
Я повторил ему все эти мелочи, он слушал внимательно и потом сказал: меня бывали ужасные ссоры с адмиралом Малькольмом за то, что он слишком часто бывал в Лонгвуде. Он позволял себе посылать туда журналы без моего ведома! Он не смотрел ни на какие правила, хотел все делать по-своему. Я писал о нем подробные донесения. У этого человека не было рассудительности». [1961]
— Будьте спокойны, у нас никогда не случится никаких несогласий. Мои поступки в продолжении 15 месяцев ручаются вам за будущее, но оставьте же с вашей стороны систему скрытности и недоверчивости к комиссарам.
«Есть вещи, которые я не могу вам открыть, есть и такие, которые я должен от вас скрывать. Тут не моя вина, так повЕленает мой долг». На этот счет он рассказал мне несколько старых и забытых происшествий, обещал прочитать мне свои ноты в ответ на письмо Монтолона; снова изобразил Бертрана в ужасном виде, сказывал, что Пионтковский старался склонить к измене некоторых солдат из гарнизонной стражи, и сулил им золотые горы, и что даже в настоящее время присылает сюда нелепые письма такого же содержания, но что он не страшится этого интригана, как человека без всяких средств и презираемого cамим Наполеоном.
В. с. Сличив то, что высказал губернатор с тем, что он писал касательно моего представления в Лонгвуде, нельзя отрицать, что в характере его много неровностей. Сначала он как будто бы одобрял мое намерение, отклонив этикет, отправиться к Бонапарту в качестве частного лица, потом против этого плана выставил непреодолимые затруднения и кончил тем, что за такое противодействие я должен винить не его самого, а Британское правительство.
Так поступает он в каждом случае, и подобные неловкости более всего повредили ему в уме Бонапарта.
11. О. Св. Елены. 1 Окт. 1817. н. ст. с кор. Ифигения. Кап. Танкок.
[1965]
В. с. Когда Бонапарт узнал, что комиссары Союзных Держав не могут являться к нему по докладу Бертрана даже в качестве частных [1966] людей, и что губернатор противится тому всеми силами, то он до такой степени был раздражен, что никто не смел к нему подойти. Он провел десять дней в своей комнате, обедал один, не занимался ничем и обращался грубо с своею свитою. Гурго более прочих терпел от его гневных выходок, до того, что хотел прекратить свою жизнь.
«Императора нельзя узнать, говорил он мне. Когда он был во главе своих армий, тогда мы с радостью служили ему; в настоящее время несчастия расстроили его дух. Он стал совсем другой человек». Буря по счастию миновалась, Бонапарт перестал огорчаться таким противлением и не думает более об этом.
9 Сентября в Лонгвуде происходила скачка на верховых лошадях. Зрителей собралось множество, и даже сам Бонапарт, окруженный своими товарищами в несчастии, вышел на крыльцо своего дома. Вместе с баронессою Штюрмер я подъехал к нему и остановился на расстоянии пистолетного выстрела. Как только он нас увидел, то в глазах губернатора, его штаба и зрителей, вся его свита, не выключая и самых детей, подошла к нам с изъявлением величайшей учтивости и уже не отходила от нас более. Такое отличие довольно замечательно. В этот день я познакомился с г. Монтолон; последний много рассказывал мне о делах своего повелителя, что передаю в сокращении.
1. «Меня и Графа Бертрана обвиняют в том, что мы против всех раздражаем Императора, и подали ему мысль вести эту дикую, уединенную жизнь, что очень не нравится Англичанам. Все это неправда. Если бы он выходил из Лонгвуда и принимал большее число посетителей, то у нас было бы более разнообразия и не так томительно. Мы сохнем от скуки. Какая же мне польза отвращать его от рассеяния? Дело в том, что эти [1967] господа наводили на него скуку; язык их и обращение для него невыносимы. Он предпочитает одиночество».
Мне кажется, что г. Монтолон прав и говорит истину.
2. «Император хотел, да и в настоящее время имеет то же самое желание, принять фамилию частного лица, напр. де Мальмезон или де Мюррон (имя одного полковника, которого Бонапарт очень любил); по прибытии своем на остров св. Елены, он немедленно сообщил о том Сиру Кокбурну, и возобновил то же самое заявление Сиру Гудсону Лоу. Ответ от того и другого был одинаковый, что заявление представят на рассмотрение министров, но ответа еще не было. И если после этого досадуют на соблюдение этикета, то кто же тут виноват»?
Впрочем г. Монтолон в своей ноте положительно объявляет , что Бонапарт решился не принимать на себя фамилии частного человека. Здесь оказывается противоречие, но меня уверяли и обещали доказать, что дело было так.
3. «Губернатор скуп до невероятности. Съестные припасы, доставляемые в Лонгвуд, очень плохого качества, и отпускаются в малом количестве, а часто из того, что отпущено, половину невозможно есть. Сегодня утром я купил на свой счет телятины для Императора. Мы можем получать наши собственные деньги только по билетам Балькомба и комп. (поставщики Бонапарта) и то не более 50 ф. в раз. Случилось, что я однажды попросил 60: мне представили затруднения. В Плимуте у нас было 4000 наполеондоров, а с тех пор мы уже продали императорскую серебряную посуду по 5 шиллингов за унцию. Г. Ласказ пред своим отъездом дал нам взаймы 4000 луидоров банковыми билетами, и нам уже приходится починать последнюю тысячу, остальное все истрачено на домашние расходы. По [1968] дороговизне здешних припасов, судите сами, может ли быть достаточна сумма в 8000 ф. ст., определенная на содержание Императора.
Это правда, что говядина чрезвычайно жестка, птица худа, овощи водянисты. Все съестные припасы дурны, но других не найдешь; впрочем в Лонгвуд все-таки посылают что получше. Известно также, что и сено дается тамошним лошадям в половинной порции, но ведь остров св. Елены находится в 500 милях расстояния от всякого материка, а здесь надобно содержать 3000 чел.; сверх того транспорты с съестными припасами приходят сюда только два раза в год. Чтобы не было в них недостатка, то перевозным судам следовало делать по 6 оборотов в год. Что Императорская серебряная посуда продана, и что сделан заем у Ласказа, это также совершенная правда; но губернатор уверяет, что годовое содержание Лонгвуда стоит более 14,000 ф. ст. Впрочем могу сказать, что дом отделан очень неважным образом.
4. «Губернатор есть тиран, темничный страж, облеченный полною властию, которому приятно угнетать нас. Все его выдумки для предотвращения побега отвратительно смешны. Он всполошится, если, идучи с вами рядом, я вдруг сворочу в сторону с большой дороги. Этот человек ниже занимаемого им места и мало понимает своего пленника. Император не какой-нибудь искатель приключений, который бросится в малую ладью, не сообразив где надобно пристать. При адмирале Кокбурне мы были свободны; нас видали повсюду. Бертран давал пропуски в Лонгвуд. Здесь надобен человек твердый, верный своей обязанности, но человеколюбивый, деликатный и не до такой степени ограниченный, как этот. Такой выбор делает стыд Англии».
Губернатор собственно не тиран, но беспокойного нрава и невыносимой [1969] нерассудительности. Он мучает окружающих его булавочными уколами. Будучи слабого, замешавшегося ума, он пугается всякой малости, и действительно оказывается точно таким, каким я его описывал.
5. «Граф Ласказ был задержан, выпровожен отсюда, а нам никогда не говорили за что. Он писал к некоторой Леди Клеверинг, которую некогда любил. Может быть, он искал тайных средств для пересылки такого письма, где он подробно описывал ей все, что до него касалось лично. Следовательно губернатор совершенно понапрасну поднял такой шум; никакого намерения к побегу у нас не было».
6. «Один Англичанин прислал императору из Калькутты превосходную шашечную игру. Все шашки, отличной работы, представляли фигуры в восточном вкусе, и сверх того, на каждой был французский орел. Губернатор с первого разу не заметил этих орлов и передал нам шахматы по первому осмотру. Спустя несколько дней после того, кто-то ему сказал об этом, он вообразил, что его предали, сделали подозрительным правительству, погубили. Для собственного своего успокоения, немедля написал он к Бертрану, заявляя свою ошибку и сильно протестуя против присылки этой шахматной игры. Вот черта, обрисовывающая его характер; всякий день проявляются подобные и даже еще разительнее».
Этот случай всем известен, и теперь не перестали еще тому смеяться.
Я конечно передал этот разговор губернатору, выключив из него, или смягчив все то, что могло его оскорбить, или быть ему неприятно. Он был мне благодарен за мою откровенность, и сказал, что Бонапарт безумец, а Монтолон лжец, и что все его пленники счастливы. Я конечно не стал противоречить и не излагал своего о том мнения ; но тем не менее справедливо, [1970] что скорее его поступки с ними можно назвать умопомешательством, что сами Англичане не одобряют его и что голос общества тоже против его.
12. О. Св. Елены, 14 Окт. 1817 н. ст. С кораблем Ифигения, кап. Танкок.
[1971]
Имею честь препроводить к в. с. реляцию доктора O’Meаpа о бывшем землетрясении 21 сент. и 6 его бюллетеней из Лонгвуда 5, 6, 7, 9, 11 и 13 чисел сего месяца.
Г.г. Гурго и Монтолон уверяли меня, что Бонапарт очень страдает, что недостаток движения чрезвычайно вреден для его сложения.
«От чего же он никогда не выходит? От чего не ездит верхом? Постарайтесь уговорить его».
— Всякий раз, отвечали они, когда мы, или Бертран или другие станут ему о том говорить, то он отвечает с гневом: Оставьте меня в покое. Меня хотят уморить, пускай морят! Лишь бы все кончилось! Недавно Граф Монтолон передал барону Штюрмеру, что Бонапарт желает видеть его наедине. Если бы он был при смерти, продолжал он, и пригласил вас к себе, пришли ли бы вы к нему? Этот вопрос очень смутил моего товарища. Он отклонил ответ. Губернатор в страшном беспокойстве о здоровье своего пленника и не знает как ему поступать. Доктора неотступно требуют от больного прогулки верхом, но тот отказывается, и клянется, что не двинется из комнаты, ежели не отменят существующих ныне уставов и не возобновят бывших при Кокбурне. [1972]
Начались переговоры, чтобы уладить дело. Бертран уже добился расширения границ, позволения сворачивать в сторону с большой дороги и свободного входа в частные дома. Я полагаю, что в скором времени он добьется и остального. Прилагаю при сем донесении переписку этих господ относительно вышесказанного.
Бриг Юлиан под командою кап. Джона, бывший в эскадре Адмирала Плампина, крейсировал близ остр. Тристан д’Акуна и потонул. Капитан, двое мичманов и 15 чел. матросов спаслись, остальные погибли.
13. Остр. Св. Елены. 20 Окт. 1817 н. ст. Фрег. Ифигения, кап. Танкок.
[1973]
В. С. Не знаю, когда и как Бонапарт узнал, что губернатор и комиссары Союзных Держав получают официальные бюллетени о его здоровье и положительно запретил доктору О’Меара посылать их, прибавив, что иначе отошлет его, если он впредь пошлет какой бы то ни было бюллетень прежде, нежели представит ему для просмотра и проверки оригинал, a затем оригинал должен остаться в Лонгвуде. Бонапарт в то же время сделал сильный выговор доктору за то, что в своих бюллетенях он называл его генераломш, называл это поношением и очень на него рассердился. Губернатор, не желая лишиться O’Meaра, который приставлен для косвенного наблюдения за Французами, согласился на то, чтобы бюллетени не имели официального характера; тем не менее он будет получать каждодневные сведения о здоровье Пленника Европы.
В. С. Прилагаю пять толстых тетрадей; это замечания, сделанные в Лонгвуде по приказанию Бонапарта на речь, произнесенную Лордом Батурстом в Парламенте 18 Марта 1817. Они доставлены 7 числа с. м. к губернатору на имя Лорда Ливерпуля. Я пишу на полях свои отметки и при первой возможности перешлю гр. Ли¬вену. [1974] В этих замечаниях слишком много декламации, длинноты; тут все преувеличено, во всем излишество. Но поступки губернатора действительно непоследовательны. У него воображение сильно поражено возложенною на него ответственностью, и потому он проводит жизнь свою в том, что делает, переделывает и потом разделывает.
14. О. Св. Елены. 2 Ноября 1817 н. ст. С купеческим кор. Бойн, кап. Фергюссон.
[1975]
При сем донесении имею честь препроводить к в. высокопревосходитель¬ству [1976] бюллетень из Лонгвуда, за подписью Бекстера, главного инспектора госпиталей. С 14 числа истекшего месяца доктор O’Meаpа не может уже ни доставлять бюллетеней, ни даже сообщать что либо по предмету их содержания. Бонапарт положил на то решительное запрещение; но так как оба медика советуются между собою относительно его здоровья, то Бекстер и дает отчеты губернатору. Таким образом дело улажено к общему удовольствию.
Сегодня я видел генерала Гурго на утренней прогулке. Он говорил мне, «что Бонапарт становится уныл, и предается иногда совершенной апатии. Он не занимается более своею историею и проводит время в совершенной праздности. Для него трудно даже обриться. Вот уже пять недель как он обедает постоянно один, остается в полном одиночестве и говорит только о своей смерти. Вчера он представил нам картину своих бедствий, так что сердце мое надрывалось, и я насилу мог удержаться от слез».
Гр. Монтолон при свидании со мною говорил тоже самое. «Отчего, спрашивал он меня, отчего не приходите вы в Лонгвуд? Вы сколько-нибудь рассеяли бы нашу скуку. Вас туда зовут. Император очень одобрял ваши действия в минувшем году; они были согласны с благоразумием. Вы не знали ни здешней почвы, ни людей, и потому должны были выжидать времени, Но после его предупредительных вызовов, с вашей стороны выказывается уже излишняя осторожность. Разве вам приказано удаляться и даже бежать от него? или вы поставлены в полную зависимость от капризов и глупостей губернатора? Император поручил мне вам передать, что если бы он был вашим государем, то он бы вас не одобрил в этом случае. Вам ничто не препятствует оказать ему вежливость». [1977]
Я не отвечал ни слова.
«Лонгвуд, продолжал он, улыбаясь, жалуется на ваше равнодушие, но на вас не сердится. Вас всегда примут с отверстыми объятиями, также как барона и баронессу Штюрмер и кап. Горса, но конечно не Маркиза Моншеню. Он сочиняет про нас смеха достойные сказки и наполняет ими журналы. Император этим оскорбляется и не хочет его видеть, не за то, что он эмигрант и подданный Людовика XVIII, но за то что он ругатель».
P.S. С последней почтой из Лондона мы получили памфлет, под заглавием: «Рукопись доставленная неизвестным образом с о. св. Елены». Книга эта делает много шуму в Европе; она выясняет минувшие события, и потому я стараюсь разведать, кто ее сочинитель. Гр. Монтолон решительно уверял меня, что она вышла не из Лонгвуда. В самом деле книга писана не Ласказом; там слишком много анахронизмов. Бонапарт, прочитав ее, сказал : «Книга писана не мною, но кем либо из тех, кто меня хорошо знает». Вот все, что я мог узнать.
15. О. Св. Елены. 10 Ноября 1817 н. ст. С кор. Алкона, Капит. Шпор.
[1978]
В. С. Я получил из Петербурга письмо в. в.-пр.-ства, которым вам угодно было почтить меня, помеченное 5 ч. минувшего Апреля. Жалованье, которое Его Величество благоволил мне назначить, вполне меня обеспечивает. Благоволите, в. с., повергнуть к стопам Его И. В. изъявление моей признательности. Я живо чувствую всю цену Его благодеяний, и почту себя счастливым, ежели буду их достоин, заслужу Его одобрение, и ежели моя служба будет полезна. Но я снова должен повторить, что мое положение чрезвычайно затруднительно. Английское правительство или здешний губернатор решительно противится тому, чтобы я был представлен Бонапарту. Когда предстоит к тому случай, отводят его под разными предлогами, или хитростями. Опасаются моих [1979] встреч в Лонгвуде, наконец не хотят, чтобы я видел вещи вблизи, оттого что национальное тщеславие тут пострадает. В таком стеснительном положении, зная, что за мной везде подсматривают, получая приглашения от французов и встречая препятствия на то от Англичан, я держу себя сколько возможно осторожнее между двумя противными партиями и почти не смею двигаться.
Здоровье мое в худом состоянии. Много страдаю нервами, а здешний климат их ослабляет. О. св. Елены в самом деле вреден для здоровья. Доктора не советуют мне оставаться здесь еще на 20 месяцев. Они предвидят от того большое расстройство, но я безропотно исполняю волю моего Государя и готов пожертвовать для него жизнью.
16. О. Св. Елены. 13 Дек. 1817 н. ст. С купеческим кор. Сир Чарльс Прис.
[1979]
В. С. Имею честь препроводить к в. в.-превосходительству два бюллетеня. [1980]
Бонапарт действительно страдает от боли в печени, и его здоровье разрушается с каждым днем. Пожирающий воздух тропических стран и неподвижность испортили ему кровь, соки и темперамент. Ночи он проводит без сна, день в сонливом забытьи. Лице его синевато, глаза тусклы, впалы. Такое состояние внушает жалость. Доктор O’Meаpа сказал мне за тайну, что Бонапарт не проживет более двух лет. Его может поправить только движение , но он не двинется, ручаюсь в том головою, пока Сир Гудсон Лоу будет губернатором на острове св. Елены.
17. О. Св. Елены. 17 Дек. 1817 н. ст. С купеч. кор. Кангуру.
[1980]
В. С. Спешу препроводить к в. в.-пр.-ству бюллетень из Лонгвуда, полученный мною сегодня утром. Доктор O’Meаpа говорил мне, что у его больного должен быть завал в печени; но что, не будучи в этом совершенно уверен, он не смеет этого утверждать. Бонапарт, не уважая ни медицины, ни медиков, не часто позволяет себя видеть и расспрашивать, а сам не хочет обстоятельно объясниться о состоянии своего здоровья.
18. О. Св. Елены. 31 Дек. 1817. н. ст. С фрег. Фаэтон, К. Стенфильд.
[1982]
В. С. Имею честь препроводить полученный сего утра бюллетень.
В эти последние дни Бонапарт ни о чем другом не говорит, как о нашем Августейшем Государе. Рассказывал госпоже Бертран анекдоты о Тильзитском свидании, о покойной Прусской королеве и другие в том же роде. Он, кажется, любит нашего Государя и всегда повторяет: «Я сделал глупость что не пошел в Россию, и буду вечно в том раскаиваться». Очень жаль, что я не могу его видеть; он расположен иметь ко мне доверие, сообщить много занимательного. Однажды он вздумал послать мне свое описание битвы при Ватерлоо, что и было уже для меня переписано; но — или он не захотел пугать губернатора, или вдруг переменил мысли, что часто с ним случается, только он спрятал и подлинник и список в свое бюро, и замолчал об этом.
Между губернатором и доктором О’Меара возникли несогласия. Последний, которому наскучил подозрительный нрав первого и его привязчивость, перестал являться к нему в дом, прекратил с ним сношения и перестал извещать его о том что происходит в Лонгвуде. Губернатор потребовал от него на то объяснения [1983] и, по своему обыкновению, употребил угрозы. Тот в коротких словах отвечал, что он медик, а не шпион. Он сам пересказал мне все эти подробности, прибавив, что «Сир Гудсон Лоу не умеет ходить по прямой дороге. С ним нельзя иметь дела, потому что никогда нельзя верить ни тому что он говорит, ни тому что он пишет. Он воображает, что долг обязывает его употреблять коварство против жителей Лонгвуда, поступать с ними грубо и привязчиво». Вот в. с., мнение доктора O’Meаpа; я счел обязанностью верно передать его. Мнение Англичанина и притом такого, который по своему положению властен все видеть и от которого ничто не укроется, не может быть подозрительно и будет убедительнее моего собственного.
В. С. Прилагаю здесь второй бюллетень из Лонгвуда, полученный мною сию минуту. Здоровье Бонапарта видимо ухудшается.
(Продолжение будет)
|
