Шавров К.Р.

Краткая история 11-го Гренадерского Фанагорийского Генералиссимуса князя Суворова полка. 1790–1890

Москва. 1890.
 

Публикуется по изданию: Краткая история 11-го Гренадерского Фанагорийского Генералиссимуса князя Суворова полка. 1790–1890. Составил для Гренадер-Суворовцев Капитан Шавров. Москва. Тип. Т.И. Гаген. 1890 г.

Глава III. Период до последней турецкой войны 1877 и 1878 года и позднейшая жизнь полка.

После 1831 года и до 1863 года полк в сражениях не участвовал.
За это время в полку было несколько переформирований, а именно:
В январе 1833 года к полку присоединили два батальона и один полубатальон 6-го карабинерного полка и таким образом в полку стало три батальона и нестроевая рота.
В 1834 году полк был в составе 4-х батальонов, в 1843 году – в составе 3-х батальонов.
В жизни полка следует особенно отметить 1845 год, и вот по какому случаю: летом 1845 года Суворовский полк был на маневрах под Красным Селом. Когда, составляя авангард, Суворовский и Астраханский полки расположились после перехода в Глядовой роще и по своему всегдашнему обыкновению солдаты набирали хворост для костров, увидели подъезжающую коляску Государя. Лошади остановились у рощи, а Суворовцы и карабинеры (Астраханцы), кто в чем был, бросились к экипажу и окружили Монарха. Государь был весел и милостиво поздоровался с гренадерами. Обратившись к офицерам и нижним чинам, Его Величество сказал: „Назад тому 30-ть лет, покойный брат мой, Император Александр, почти в эту самую пору делал парад войскам нашим, находившимся во Франции. Я еще, можно сказать, не [76] служил тогда. Император Александр поставил меня перед вашею бригадою, и Я в первый раз обнажил Свою шпагу для командования. В ознаменование настоящей годовщины этого памятного для Меня события Я желал бы быть шефом Фанагорийского Суворовского полка, но у вас уже есть шеф – бессмертный Суворов. Итак, улыбаясь, сказал Император, Мне остается только просить у вас, Суворовцы, позволения надеть ваш мундир и начать Собою ваш полковой список. Вы позволите это?“ Каждый поймет, с каким восторгом отвечали Фанагорийцы на Царскую милость, вся роща, все окрестности стонали от дружного радостного „ура“. Маневры продолжались и на третий день под проливным дождем, который не оставил ни на ком сухой нитки, Суворовцы увидели около себя Государя в мундире¹ своего полка.
Командиром полка был в то время полковник барон Икскуль фон Гильденбандт. Радость и восторг были общие, не имели границ. Стало быть заслужили Суворовцы, хорош был полк! Недаром Александр Васильевич говаривал: „помилуй Бог! я не едал слаще кашицы, как с детками моими, храбрыми Фанагорийцами“.
В 1878 году второй шеф нашего полка Александр Аркадиевич Суворов выхлопотал, что имя Императора Николая Павловича оставлено в Фанагорийском полку на вечные времена.
Сообщая об этом, Суворов заметил: „я надеюсь, что в руках Суворовцев штык по-прежнему останется „молодцом“, что можно будет видеть на телах врагов наших“. Нам, Суворовцы, остается помнить заслуги дедов наших, высокие Царские милости и, нося Фанагорийский мундир, крепко бить штыком и верно посылать врагу меткую пулю, родную сестру „штыка молодца“. [77]
Тогда же полковой адъютант штаб капитан Иванов написал для солдат песню:

„Нынче, летом, под Глядовом,
Повстречали мы Царя,
Обласкал Он Царским словом,
А Суворовцы – Ура!!!
Вот коней остановляют
По велению Царя,
А из рощи выбегают Гренадеры, егеря.
Приложили все мы уши, –
Государь к нам речь ведет:
„Вы Суворовские души –
Ваш мундир ко мне идет,
Храбро полк ваш всегда дрался,
С туркой, в Польше отличался,
Так позвольте иметь честь
В ваши списки Меня внесть.
Кто же прочь такого счастья –
Говорим Ему в ответ, –
И на третий день, в ненастье,
Новый наш мундир надет.
А была тому причина:
Наступала годовщина
Царю памятного дня, –
Речь Царя не от меня.
30-ть лет тому назад
Под Вертю, в земле французской,
Государь покойный Русский
Делал армии парад.
И в параде славном том
Молодой Великий Князь
Николай святую связь
Заключил тогда с полком.
Перед нашими рядами
(Он еще ведь не служил)
Шпагу юными руками
Он впервые обнажил. [78]
Вот как помнит Русский Царь,
Православный Государь,
Однодневных сослуживцев,
Вот как любит нас, счастливцев.
За приветливое слово
Нашего Отца-Царя
Дай Бог жить Ему здорово,
Ну, Суворовцы – ура!!!

В 1854 году в полку было 4 действующих батальона, 5-й и 6-й резервные, 7-й и 8-й запасные.
В 1856 году в полку оставлено только 3 батальона и 3 стрелковые роты.
19-го марта 1857 года полк стал называться „Фанагорийским Генералиссимуса Князя Суворова полком“ и в нем оставлено только два батальона.
Во время Севастопольской войны полк наш ходил в Крым, выступил однажды навстречу неприятелю, но тот повернул назад. В бою полк не был. [79]
Наступил 1868 год. В апреле сформирован 3-й батальон, который состоит и сейчас.
Войны в этом году не было, а просто явились из поляков недовольные или непонимающие своего положения, мутили народ, составляли разбойничьи шайки (банды) и бродили по лесам, обозначая свой путь разбоями, грабежами и пожарами. Мятежники распускали слух, что в России скоро будет иноземное вторжение, будет война, и хотели в мутной воде рыбу ловить, а для этого показывали вид, что они народные благодетели. Поляки – местные жители – жаловались начальству, когда их грабили, и указывали места, где укрывались шайки, где у них зарыты запасы и оружие.
В начале года Фанагорийский полк перешел из Московского в Петербургский округ и одно время стоял в Петербурге, в Финляндских казармах. Когда мятеж стал усиливаться, 3-ю гренадерскую дивизию перевели в Виленский округ. Все действия против мятежников заключались в том, что их искали, ловили; если же они были вооружены и сопротивлялись или же сами нападали, то против них употребляли оружие, причем наши люди несли очень незначительные потери.
Так как мятежники рассеялись на многие мелкие банды, то и войска были разделены на части поротно, полуротно, а иногда и меньше.
Вот несколько отдельных случаев действия наших небольших отрядов и команд.
7-го июля шел обоз Фанагорийского полка под прикрытием 8-й роты из города Вилькомира в Поневеж. Мятежники напали на обоз в Толочном лесу, но были отбиты, при чем у них убито 4 человека.
Узнав об этом, свиты Его Величества князь Яшвиль взял роту Фанагорийцев и отправился на место нападения. Оказалось, что начальником шайки был помещик Толочко, его взяли в плен, шайку разогнали, и мятежники тут тоже потеряли несколько человек.
Затем в июле было несколько дел, где ни одна рота [80] в целом составе не участвовала, а были только летучие отряды из нескольких человек Фанагорийского полка.
22-го августа 4-я рота под начальством майора Шаумана (командира батальона) с 15-ю казаками, имела дело с бандой Шишкевича в 60 человек. Шишкевич и 15-ть человек взято в плен, у нас ранен прапорщик Богемский и несколько нижних чинов.
Того же августа командир полка полковник Кассюра с двумя ротами обходил леса, наткнулся на вооруженную небольшую шайку; они не хотели сдаться и из них 3 убито, 1 взят в плен, прочие бежали.
Отличился также капитан Плакса, который с 60-ю Фанагорийцами рассеял шайку Писаржевского в 80 человек.
Часто начальниками летучих отрядов бывали нижние чины. Фельдфебель Шевченко с 14-ю рядовыми захватил у д. Свили 6 вооруженных мятежников и предводителя банды Амбражевича.
Фельдфебель Князев со своим отрядом при обходе леса и оврагов встретил партию бродяг; они завязали дело, но дружным натиском Суворовцы так их ошеломили, что они, потеряв 4-х человек, поспешно скрылись.
3 сентября подпоручик Бернацкий ехал с 5 казаками из деревеньки Шедлово в Россианы. В половине расстояния между этими местами тянется довольно густой лес, пересекаемый оврагами. Едва путники подъехали к лесу, как навстречу вышел лесник и обещал указать шайку жандармов-вешателей в 18 человек. Отважный подпоручик сейчас же решается напасть на разбойников. Отправив по одному казаку в стороны, с остальным небольшим конвоем в три человека он поехал за лесником. По счастливому случаю, шайка уехала верст за 5 грабить мельника немца, а предводитель спал, растянувшись в овраге. Как молния бросился на него подпоручик Бернацкий, казаки не отставали от своего начальника и пленного Жицкого-Малиновского, двух лошадей, адъютанта, который оказался неподалеку, и оружие привезли в Россианы Военному Начальнику. [81]
За свой молодецкий поступок подпоручик Бернацкий (командир 2-го батальона) получил полугодовой оклад жалованья.
Мятеж прекратился, и полк начал опять свою мирную деятельность.
В 1864 году Гренадерским полкам, кроме их названий, велено именоваться по номерам от гвардейских и армейских полков, и полк наш назван 11-м Гренадерским Фанагорийским Генералиссимуса Князя Суворова полком.
Наконец наступил 1877 год.
11-ый Гренадерский Фанагорийский полк в войну с турками 1877 и 78 годов принимал участие в следующих периодах кампании: втором (по 19 декабря 77 года), третьем (с 19 декабря 77 г. по 19 февраля 78 года) и четвертом (после 19 февраля 78 года).
Время первого периода кампании, как уже сказано, полк провел в занятиях мирного времени, находясь в лагерном сборе под городом Варшавою.
Жадно следя за известиями с театра войны, наш славный боевым прошлым полк с нетерпением ждал боевого призыва. Незабвенные подвиги старых однополчан „чудо-богатырей“ разгорячали молодую кровь, и каждый рвался сразиться с врагом.
5-го августа 1877-го года в полку была получена радостная весть о мобилизации; ротам прочли, от командира корпуса, следующий приказ:

ПРИКАЗ
ПО ГРЕНАДЕРСКОМУ КОРПУСУ
Лагерь на Повонзсках. Августа 5 дня 1877 года.
№. 60.

„Поздравляю вас, гренадеры, с походом. Нашему Августейшему Императору благоугодно было в ряду других войск призвать и вас для высокохристианского дела – освобождения южных славян, братьев наших по вере и по крови, от варварского гнета и рабства, в котором они томятся под [82] игом турок. Войска, вызванные на святое дело раньше нас, успели уже в борьбе с врагом покрыть себя боевою славою. Неужели же нам, гренадерам, отставать от них? Вполне уверен, что вы покажете себя в предстоящих нам боях такими молодцами, перед которыми нет непобедимого врага, и заставите греметь славное имя гренадер подвигами отваги, мужества и храбрости. Помните, что за эти подвиги ожидает вас высокое Царское спасибо обожаемого Монарха и горячая признательность нашей дорогой отчизны. И так, помолившись Богу, станем готовиться к войне, как должны готовиться Христовы воины, идущие за правое дело защиты угнетенных единоверцев“.
Генерал-Лейтенант Ганецкий.

Шапки полетели вверх и восторженное „ура!“ – было ответом Фанагорийцев на этот приказ. Хор музыки заиграл народный гимн, а громогласное „ура“ шло по лагерю перекатом; энтузиазм был полный!
Через три дня после объявления мобилизации полк выступил в город Красностав (место постоянной стоянки), где и стал приводиться на военное положение.
С прибытием нижних чинов запаса закипела работа. Через месяц строевое обучение и курс стрельбы, с запасными чинами, были окончены, и полк 18-го сентября выступил в составе 3-х батальонов (имея по 5 рот в батальоне и по 21 ряду во взводе или около 200 человек в роте, вооруженных 4, 2 линейными винтовками) для следования в составе действующей (Дунайской) армии.
От Красностава полк следовал обыкновенным походным порядком через посад Раиовец (18-го сентября) и город Холм (19-го сентября) в город Ковель (21-го сентября), откуда по железной дороге переведен был к станции Унгены (23-го сентября); выступив отсюда 24-го сентября, полк того же числа перешел границу Российской Империи (вступив в [83] княжество Молдавии и Валахии) и прибыл в город Яссы (бивак по 1-ое октября), откуда по железной дороге был перевезен к станции Фратешты (4-го октября бивак).
Выступив из деревни Фратешты 6-го октября, полк в три перехода достиг города Зимницы (9-го октября бивак).
В это время обстановка на театре военных действий была такова, что во всех местах наши войска нуждались в подкреплениях, и 3-я Гренадерская дивизия назначена была усилить корпус Наследника Цесаревича.
11-го октября у города Зимницы полк переправился (по мостам) чрез реку Дунай и, следуя через село Павло (11-го октября), в два перехода достиг города Белы; движение это было сопряжено с большими затруднениями, так как дороги, по которым пришлось двигаться полку с артиллерией и обозом, пролегали по черноземной почве и, вследствие бывших дождей, покрыты были глубокою, густою и липкою грязью; особенно затруднительно было подняться на правый крутой и высокий берег Дуная.
Прибыв 12-го октября в город Белу, полк вступил в состав Рущукского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича отряда (3-я гренадерская дивизия составила резерв некоторых частей 12-го и 13-го армейских корпусов).
Но не суждено было гренадерам разделить тяжелые труды знаменитого Рущукского отряда: вскоре Гренадерский корпус направлен был в состав Западного отряда для более тесного и полного обложения армии Османа-паши в городе Плевне.
Выступив из Белы 15-го октября, полк в три перехода, следуя через дд. Горный Студень и Овча Могила (16-го октября бив.), достиг д. Радыниц (17-го октября бив.).
18-го октября полк выступил из д. Радыниц и, пройдя д. Болгарский Карагач, имел счастье представиться на смотр Государю Императору.
Восторженно встретили Фанагорийцы обожаемого Монарха и славно представились Его Величеству.
Государь Император изволил остаться вполне довольным [84] полком. Перед отъездом Государю Императору угодно было назначить генерал-адъютанта, генерал от инфантерии, князя Суворова, бывшего с Его Величеством на смотру, шефом нашего полка².
После отъезда Государя полк продолжал дальнейшее движение на д. Вербицу, где назначено было место ночлега; но пошел дождь и вскоре дорогу, проложенную по жирной, глинисто-черноземной почве, распустило и движение сделалось затруднительными Около 7-ми часов вечера полк подходил только к д. Ксюловцы; дождь начал усиливаться, а до места ночлега оставалось пройти еще около 7-ми верст и за Ксюловцами приходилось еще перейти глубокий овраг; поэтому, пройдя Ксюловцы, полк заночевал у этой деревни.
19-го октября, с наступлением рассвета, полк выступил; перетащив с большим трудом артиллерию, следовавшую с полком, и обоз через глубокий овраг и миновав около 9-ти часов утра Вербицу, около 2-х часов пополудни достиг д. Рибне, которая буквально утопала в грязи. После большого привала полк выступил далее и, когда уже совершенно стемнело, подошел к месту ночлега – Семерету-Трестенику; обоз же подтянулся только ночью.
20-го октября полк перешел к Горнему-Нетрополю и расположился, по северную сторону этой деревни и фронтом к Плевне, биваком.
По прибытии в д. Горний Нетрополь, полк поступил в состав Западного отряда Дунайской армии, состоявшего под начальством князя Карла Румынского.
Согласно приказания, 3-я Гренадерская дивизия должна была занять позицию на дороге из Видина к Плевне, а потому 2-го же октября произведена была рекогносцировка местности от Горного Нетрополя к стороне Плевны, и позиция избрана шагах в 500–600 впереди кургана Копана Могила, по обе стороны плевно-магалетской дороги, на гребне ската, спускающегося [85] чрезвычайно полого к р. Виду. На этой позиции предположено было возвести следующие укрепления:
1) Три окопа для 9-ти фун. батарей, из них один – правее плевно-магалетской дороги и два других левее той же дороги.
2) Ложементы для стрелков впереди батарей и траншеи для резервов в промежутках между батареями и на открытых флангах крайних батарей; все эти укрепления должны были составить 1-ю линию.
На случай же потери 1-й линии укреплений имелось в виду построить во 2-й линии, в 600 шагах позади первой, следующие укрепления: а) сомкнутое укрепление – за правым флангом ложементов 1-й линии и несколько правее и б) люнет у кургана Копана Могила, открытый с горжи, но с траншеями шагов по 50–60 длины.
Так как наиболее вероятные пути для движения армии Османа-паши, в случае выхода ее из Плевны, пролегали по этому участку, то, в виду важности избранной позиции, являлась настоятельная надобность в скорейшем устройстве укреплений, за которыми можно было бы встретить и отразить неприятеля в случае его прорыва в этом направлении; а потому тотчас же, по сосредоточении 3-й гренадерской дивизии у д. Горняго Нетрополя, наш полк, чередуясь с прочими в дивизии, усиленно занят был возведением на позиции намеченных укреплений под руководством генерала Тотлебена, героя крымской войны.
С 25-го октября позицию нашу уже стали занимать дежурные части от полков 1-й бригады и, согласно приказания по нашему отряду, от части, занимающей позицию, высылалась на 1^? версты вперед пешая сторожевая цепь, а еще далее к стороне неприятеля, на 1 версту от этой цепи, – 2 конных пикета для содержания 6-ти постов (шагов на 600 еще вперед к стороне противника), образовавших таким образом сторожевую кавалерийскую цепь; пикетам вменялось в обязанность патрулировать как между собою, так и с соседними [86] пикетами, а обе цепи, держа связь с соседними цепями, должны были наблюдать впереди лежащую местность с возможно большею бдительностью, – не пропускать никого ни из Плевны, ни в Плевну, а перебежчиков доставлять на ближайшие пехотные караулы, откуда перебежчики должны препровождаться в комендантское управление; кроме того пешей цепи, по расстановке, приказывалось окопаться. Нижние же чины полков 2-й бригады продолжали работы по устройству укреплений³.
Того же числа по войскам нашего отряда отдана была диспозиция, согласно которой, они, в случае наступления турок из Плевны, должны были занять позицию у Копаной Могилы.
С выступлением из под Плевны гвардейского корпуса, его позицию впереди Дольнего Дубняка занял, постепенно, гренадерский корпус под командою генерал-лейтенанта Ганецкого. Одновременно с этим, а именно 3-го ноября, все войска, облегавшие Плевну и именовавшиеся до сих пор „Западным отрядом“, были переименованы в „Отряд обложения Плевны“; при этом все наши позиции вокруг Плевны были разделены на 6-ть участков, для обороны коих назначено число войск, [87] соответствующее протяжению и относительной важности каждого (гренадеры вошли в состав 6-го участка)⁴.
Таким образом наша 100,000-ная блокадная армия, при 300 орудиях, занимала линию обложения вокруг Плевны длиною, по внешней линии укреплений, до 70-ти верст; внутри этого „железного кольца“ находилась 50,000-ная турецкая армия при 100 орудиях , под начальством Османа-паши, расположенная в укреплениях, внешняя линия которых была около 35 верст.
Для взятия Плевны и пленения защищавшей ее турецкой армии избрана была система обложения, почему нам необходимо было, воздерживаясь от всяких частных попыток штурма, стеснять, по возможности, линию обложения, принимая в то же время все необходимые меры для воспрепятствования неприятелю прорвать где-либо расположение наших войск. С этою целью помощником начальника отряда обложения, генерал-адъютантом Тотлебеном, были заранее намечены всем начальникам участков возможные случаи прорыва и соответственное стягивание войск к угрожаемому пункту; при этом были приняты все меры к тому, чтобы встретить неприятеля, в случае его попытки к прорыву, возможно большим числом войск, своевременно сосредоточенным на месте, избранном им [88] для атаки. Принятия меры, для воспрепятствования прорыву турок, были следующие: Между всеми участками разработаны были удобные дороги и поставлены на них указатели и знаки для облегчения, в случае надобности, движения войск с одного участка на другой; чрез все ручьи на линиях сообщения участков были устроены мосты; вокруг же всей линии обложения были устроены телеграфные сообщения, что давало возможность знать одновременно на всех участках о начале наступления неприятеля на какой-либо пункт; кроме того все наши позиции вокруг Плевны были усилены рядами новых траншей и ложементов, а на более важных пунктах – новыми люнетами и редутами; передовые же наши траншеи и ложементы были постепенно приближаемы на такое расстояние от противника, чтобы его ружейный огонь, по возможности, был удален от наших батарей, огонь которых был сосредоточен против неприятельских укреплений.
Таким образом, к концу ноября, вокруг Плевны тянулись уже почти непрерывные ряды земляных укреплений на протяжении около 70-ти верст. За несколько же дней до выхода армии Османа-паши в поле, в участках 5-м, вверенном генерал-лейтенанту Каталею, и 6-м, вверенном генерал-лейтенанту Ганецкому, помощником начальника отряда обложения Плевны даже был произведен маневр для точного рассчета времени, необходимого на сосредоточение войск, в предположении решительной атаки со стороны обложенной нами армии.
6-ой участок (по левому берегу реки Вида с включением на правом берегу реки позиции у Биволяра) занят был следующими войсками:
2-ой и 3-й гренадерскими дивизиями (расположенными: 2-ая у Дольняго Дубняка, а 3-я у Горного Нетрополя) с их артиллерией, 1-ою бригадою 5-ой дивизии (17-ый Архангелогородский и 18-ый Вологодский полки – у Дольняго Нетрополя) с двумя батареями, 4-ой Румынской дивизии с ее артиллериею (у Биволяра), 9-ой кавалерийской дивизией (9-ый драгунский Казанский, 9-ый уланский Бугский, 9-ый гусарский Киевский – у Горнего и Дольнего [89] Дубняков) 7-ой конноартиллерийской батареей, Донским № 4 полком с Донской № 2 батареей (полк у Горняго Нетрополя, бат. у Дольняго Дубняка) и полком каларашей; кроме того в составе этого же участка была 2-я рота 4-го саперного батальона.
Такой состав отряда 6-го участка, под командою генерала Ганецкого, оставался без изменения с 20-го по 28-ое ноября⁵.
Оборонительная линия этого участка начиналась от реки Дубняк и, идя по левому берегу реки Вида и пересекая Софийское шоссе и дорогу на Магалет, доходила до редута впереди деревни Биволяр; таким образом эта линия простиралась почти на 8 верст и оборонялась 46 батальонами, 16-ю эскадронами и 38-ю батареями; всего же в отряде генерал-лейтенанта Ганецкого числилось около 30,000 человек пехоты, 2,000 кавалерии и 136 орудий, следовательно на каждые 10 шагов оборонительной линии приходилось около 25 человек пехотинцев.
Срединою своею оборонительная линия отстояла от моста через реку Вид на расстоянии от 3-х до 4-х верст.
Местность перед позицией представляет плато, которое пологими уступами спускается к реке Виду; уступы пересекаются пологими же извилистыми лощинами; местность эта, в тактическом отношении, как для атакующего со стороны Плевны, так и для обороняющегося, представляет следующие выгоды и недостатки той и другой стороне. Атакующему позицию с Гривицкой долины предоставляется полный простор развернуть для атаки массу своих сил; река Вид, как имеющая броды, может представить некоторое затруднение только в половодье. Обороняющемуся на позиции предоставляется простор в развитии своего огня, как ружейного, так и артиллерийского. К выгодам занимающего правый берег Вида надо отнести еще то, что берег этот гористый и значительно командует левым, [90] вследствие чего все движения, постройка укреплений, размещение войск – совершаются на глазах той стороны, которая занимает правый берег.
Таким образом расположение наших войск по левую сторону Вида не было секретом для противника, тогда как все сведения о неприятеле мы могли знать только через перебежчиков.
Кроме того неприятель, при намерении прорваться через линию обложения по левую сторону Вида, мог избрать для себя три пути: он мог двинуться на Трестеник (от Опанца чрез деревню Биволяр) по направлению к Никополю, мог двинуться от каменного моста через Вид по проселочной дороге на Горний Нетрополь по направлению на Магалет к Видину и, наконец, мог двинуться по Софийскому шоссе на Вольний Дубняк по направлению к Орхание.
Ввиду этого, вышеобозначенные силы отряда генерала Ганецкого должны были быть распределены на протяжении 6-го участка так, чтобы быть везде готовыми к сильной встрече противника на первых же порах, но, вместе с тем, иметь позади себя столько свободных резервов, чтобы, по окончательном выяснении направления главной атаки неприятеля, можно было направить их на угрожаемый пункт. Всё это было соображено, и намечен был заранее общий ход действий в этом отряде самим генералом Тотлебеном.
По диспозиции, войска 6-го участка должны были, на случай тревоги, расположиться в следующем порядке:
Пехота: на правом фланге позиции, от реки Дубняк и влево через Софийское шоссе до Московского люнета – стать бригаде 2-ой Гренадерской дивизии с тремя батареями, имея в траншеях один полк с тремя батареями, другой сзади – для поддержки в случае надобности; другой бригаде той же дивизии составлять подвижной резерв, назначение котораго – подкрепить своих, если бы главная атака была направлена на позицию 2-ой Гренадерской дивизии, или же помочь соседним войскам. В центре позиции, по обе стороны Плевно-Магалетской проселочной [91] дороги, стать 3-ей Гренадерской дивизии таким же порядком, т. е. одному полку с тремя батареями на позиции в траншеях, а другому в поддержку к нему; двум же остальным полкам с тремя батареями – в подвижном резерве. Левый фланг позиции, от Дольного-Нетрополя до села Биволяр, занять тремя батальонами 1-ой бригады 5-ой пехотный дивизии и двумя батальонами Румынской бригады Кантильи с двумя Румынскими батареями; в резерве за тремя батальонами 1 бригады 5-ой пехотной дивизии стать трем остальным батальонам той же бригады с двумя батареями 5-ой артиллерийской бригады, – за Румынскими войсками должны были стоять в резерве Румынские же войска.
Кавалерия: 9-му уланскому Бугскому и 9-му гусарскому Киевскому полкам со 2-ю Донского батареею стать между Дольним Дубняком и Горным-Нетрополем; 9-му уланскому Бугскому и Донскому № 4 полкам с 7-ю конно-артиллерийской батареей – впереди Горного-Нетрополя.
Пространство же вправо от 2-ой Гренадерской дивизии до деревни Трнины⁶ оберегалось двумя редутами, которые должны были заниматься двумя батальонами и батареею от 3-ей Гвардейской пехотной дивизии.
Служба войск 6-го участка заключалась в содержании непрерывной цепи аванпостов из кавалерии и пехоты к стороне Плевны, в поддержании тесной связи со всеми войсками соседних участков обложения и в устройстве оборонительной линии, т. е. траншей, батарей и сомкнутых укреплений по плану, составленному генералом Тотлебеном.
Аванпостная служба на этом участке отбывалась следующим образом: передовую линию составляли кавалерийские аванпосты и разъезды и, кроме того, от пехоты высылалось постоянно достаточное число рот для содержания секретов и постов в тех местах, где неудобно было ставить кавалерию.
Все боевые действия этого отряда заключались в перестрелке [92] наших войск на левом фланге – между нашею цепью, в траншеях впереди Биволяра, с турецкою цепью у опанецких редутов, а также в небольших перестрелках с передовою охранительною цепью и в стрельбе наших батарей по собирающимся на правом берегу Вида толпам турок; с последней целью батареи иногда выезжали с своих позиций вперед, ближе к противнику. Из подобных выездов обращает на себя внимание выезд 26-го ноября шести батарей от 2-й и 8-й гренадерских дивизий за аванпостную цепь саженей на 300 вперед под прикрытием 5-го Киевского и 10-го Малороссийского гренадерских полков ; выехавшие батареи открыли весьма удачный огонь по собравшимся в лагере, за предмостным укреплением, толпам турок конных и пеших, заставивший их быстро оставить лагерь.
Убыли в нашем полку от огня за все это время, кроме 2-х нижних чинов⁷, более не было; убыль от болезней за то же время была тоже незначительна. [93]
В конце ноября на наши позиции стали чаще и чаще приходить сведения о решительном намерении Османа-паши пробиться из Плевны. Так 23-го ноября на Гривицкий редут вышли 2 турецких офицера, которые заявили начальнику Румынских войск, что Осман-паша намерен сделать попытку к прорыву на Гривицу и Софийское шоссе в ночь на 24-е ноября; войска наши были немедленно предуведомлены об этом, и все находились в полной готовности к встрече противника; однако заявление это не подтвердилось, но, не смотря на то, и в следующие дни бдительность на передовых постах была удвоена, тем более, что все ночи до 28-го ноября были особенно облачны и темны: по временам шел дождь, а по утрам густой туман совершенно скрывал противника от наших глаз. Ходила молва, что Осман-паша дожидается магометанского праздника, который начнется 4-го декабря, a некоторые ожидали почему-то, что он должен выйти 10-го декабря; все эти сведения, разумеется, черпались из показаний перебежчиков на разных пунктах обложения; сбивчивость и разноречивость подобных слухов и предположений происходила от неимения точных сведений о количестве продовольственных запасов у Османа-паши.
Вышедший 25-го ноября перебежчик из болгар заявил, что ежедневно пекут у турок в 34-х пекарнях по 1,100 хлебов в 140 драхм (около 1^? фунта) каждый, что запасы у них еще есть и достанет их дней на 20; затем от перебежчиков же дошло сведение о том, что их солдатам стали давать хлеба по 300 драхм.
Утром 26-го ноября на позицию генерала Скобелева явился перебежчик – турецкий барабанщик болгарин Божис Гешов; он показал, что три дня тому назад Османом-пашой был отдан приказ о выступлении его армии в Видин; что третий день уже как роздана его солдатам обувь, масло для смазки оружия и запасы сухарей; что все ружья были исправлены мастерами из Плевны; что к стороне моста через р. Вид собираются, с целью прорыва, баши-бузуки, семейства [94] турок, а также и войска с артиллерией и снарядами; что больные и раненые турки остаются в Плевне, а укрепления приказано занять только несколькими таборами; что туркам, занимающим траншеи, запрещено стрелять и наконец, – что плевненские болгары уже готовят русским встречу. Из всех вышеприведенных заявлений и показаний перебежчиков, крайне разноречивых, больше правдивости имело последнее показание – болгарина Гешова, так как в этот же день с позиции 6-го участка были замечены толпы турок конных и пеших, которые и были разогнаны артиллерийским огнем 6-го участка.
„Кавалерский Георгиевский праздник 26 Ноября был отпразднован совсем по военному. Перед этим было замечено, что турки лагерь своих таборов перенесли на место, открытое для артиллерийского огня гренадерских батарей; почему рано утром все наши батареи снялись со своих позиций и двинулись вперед под прикрытием Малороссийского полка. Фанагорийцы стояли на дежурстве в траншеях под огнем турецких батарей, но снаряды их часто не разрывались, а разрывавшиеся впереди и сзади наших траншей по счастью не вывели из строя ни одного человека. Хорошо было смотреть, какой переполох наделали наши выстрелы в турецких войсках: от зоркого глаза Суворовца не укрылось, как беспорядочно уходили их таборы подальше от лопавшихся гранат и шрапнелей, как их конница – баши-бузуки, потеряв кучу товарищей от брызнувших в них залпов, в рассыпную карабкались по крутым скатам нагорного берега реки Вида, спасал свои животы от вторичных выстрелов наших бравых артиллеристов“.
С 26-го же ноября артиллерийский огонь неприятеля стал заметно слабеть, а 27-го числа он совершенно замолк, и по всей турецкой линии наступило полное спокойствие. Тишина нарушалась только обычными выстрелами с наших батарей, турки же почти не отвечали; однако разведки наших охотников обнаружили присутствие турок в траншеях, следовательно верить и показанию Гешова было нельзя; впрочем, показаниям перебежчиков никто особенно и не верил, так как зачастую они оказывались ложными; молчаливые же насыпи турецких редутов не в первый раз приходилось видеть, под Плевной, нашим войскам; такие насыпи при малейшем обнаруженном с нашей стороны движении вперед начинали извергать пламя и смерть. Поэтому и в этот раз, хотя все и ожидали чего-то, но чего именно – никто не знал; можно сказать, что каждый [95] ждал только тревоги. При таких обстоятельствах наступил канун 28-го ноября.
К вечеру 27-го ноября небо разразилось неожиданным снежным буруном, и все кругом сделалось бело.
В это время, на позиции 6-го участка, стоявшая в аванпостах кавалерия стала замечать у неприятеля какое-то движение. 2-м эскадроном 9-го гусарского Киевского полка, содержавшим посты на среднем участке линии, было около 6-ти часов вечера замечено, что к каменному мосту на р. Вид подошло около двух рот и что такая же часть двигалась по шоссе от Плевны к тому же мосту. Донося об этом начальнику передовой оборонительной линии, генерал-майору Цегефон-Мантейфелю, командир эскадрона, майор Кареев, усилил свои посты.
С наступлением ночи снежная метель утихла; небо покрылось густыми, свинцовыми облаками; стало так темно, что ничего нельзя было видеть кругом.
Около полуночи разъезды майора Кареева подошли к самой реке и услышали шум как бы от движения колес и стук, походивший на то, как будто строили мост на реке; обо всем этом майор Кареев в 12-ть часов ночи донес начальнику оборонительной линии и самому генералу Ганецкому, находившемуся в Дольнем Дубняке.
В тот же час ночи генералом Ганецким получена была от начальника штаба отряда обложения, князя Имеретинского, телеграмма следующего содержания: „Генерал Белокопытов телеграфирует, что, по показанию дезертира, Осман-паша намерен прорваться на Софийское шоссе в эту ночь. Сведение это подтверждается и другими донесениями и показаниями“.
Около 3-х часов утра разъезды майора Кареева вновь услышали шум за рекой. Хотя за темнотою и трудно было разглядеть – в чем дело, но, по заметному движению фонарей, можно было предполагать, что противник собирает войска; а потому тогда же майором Кареевым было послано генералу Ганецкому донесение о том, что у р. Вида заметно большое [96] скопление народа. Около же 4-х часов утра генералом Ганецким получена была от начальника штаба Плевно-Ловчинского отряда телеграмма следующего содержания: „Перебежчик показал, что Кришинский редут оставлен турками, которые собираются к мосту на р. Вид для наступления; если это окажется справедливым, то генерал Скобелев двинет бригаду 16-й дивизии в Дольний Дубняк“.
Известив обо всем этом начальников гренадерских дивизий, а также и начальника отряда 5-го участка, генерал Ганецкий тогда же просил последнего перевести на левый берег Вида бригаду 3-ей гвардейской пехотной дивизии и на эту просьбу вскоре получил депешу, что гвардейская бригада переправится через реку в 7 часов утра.
В виду того, что подобные тревоги, в особенности на позиции 6-го участка, происходили уже не раз, многие полагали, что все это кончится ничем, что это фальшивая тревога, но на всякий случай все, разумеется, готовились.
В ночь с 27-го на 28-е ноября на позиции 6-го участка дежурными частями были:
На правом фланге (позиция 2-ой гренадерской дивизии) передовую линию траншей занимал 5-ый гренадерский Киевский полк, а в центре (позиция 3-ей гренадерской дивизии) 9-ый гренадерский Сибирский полк. Таким образом, этими двумя полками были заняты все ложементы передовой оборонительной линии от ручья Дубняк до деревни Дольняго Нетрополя, причем на правом фланге позиции, т. е. по обе стороны Софийского шоссе, как наиболее удобного пути наступления турок, ложементы заняты были гуще, в центре же позиции – впереди Горняго Нетрополя – слабее, в виде цепи; протяжение оборонительной линии центра позиции было не менее 3-х верст, так что Сибирский полк был сильно растянут. Ближайшими поддержками этих полков были 6-ой гренадерский Таврический (Киевскому) и 10-ый гренадерский Малороссийский (Сибирскому) полки.
Все 9-ти фунтовые орудия обеих гренадерских артиллерийских [97] бригад находились на позиционных батареях оборонительной линии; 4-х фунтовые же орудия находились при 2-х бригадах своих дивизий, составлявших подвижные резервы.
Левый же фланг 6-го участка был занят 17-м Архангелогородским полком, имевшим 7 рот дежурными в ложементах оборонительной линии и 7-же рот ближайшими поддержками, и 2-мя батальонами румын с 2-мя же румынскими батареями.
Ночь приближалась к рассвету. Всю окрестность затянуло густым, непроницаемым туманом.
По заведенному обыкновению, с наступлением рассвета, ночные секреты были сняты и отведены назад.
Командующий 3-ю Гренадерскою дивизиею свиты Его Величества генерал-майор Данилов, находившийся – с получением известия о замеченном аванпостами движении противника – на позиции, с рассветом, около 7^? часов утра, сам заметил за рекою как будто небольшие кучки людей, но сильный туман мешал хорошо видеть предметы. На батареях же, траншеях и ложементах все было спокойно. Через каких-нибудь полчаса Сибирский полис должен быть сменен Астраханским, обедавшим в это время на биваке у Горняго Нетрополя.
Но вот, приехавшим (около 7^? же часов утра) из аванпостной цепи офицером было доложено, что турки переходят реку Вид и наступают. Впереди послышались выстрелы; генерал Данилов приказал пустить сигнальную ракету и, видя быстрое отступление аванпостной цепи, приказал 2-ой батарее, занимавшей укрепление № 3, немедленно открыть огонь, а 10-му гренадерскому Малороссийскому полку – двигаться к кургану Копана Могила и туда же направить из Горняго Нетрополя подвижной резерв – Фанагорийский и Астраханский полки с 4-х фунтовыми орудиями.
Пока распоряжения эти были сделаны, рассвело уже настолько, что можно было ясно видеть огромную колонну турецкой пехоты, двигавшуюся от Плевны к мосту на шоссе; за колонною тянулась вереница обозов. [98]
Из Опанецких укреплений, а также из батарей, поставленных на холмах перед мостом через реку Вид, и из орудий, помещенных на скатах гор, открыт был турками яростный огонь по всей оборонительной линии 6-го участка. Под прикрытием этого огня колонны турок, находившиеся уже на нашей стороне, шагах в 500-х от нашей позиции, быстро подвигались вперед, стреляя на ходу и держа главное направление по Магалетской дороге на укрепление № 3, т. е. на центр позиции Сибирского полка. По мере движения вперед, фронт турок быстро удлинялся в обе стороны.
Появление их сразу в значительных силах на близком расстоянии объяснилось тем, что турки, пользуясь темнотою, построили за ночь два моста (из телег) через реку Вид, севернее каменного: один против лощины, а другой против деревни Опанца, и еще до рассвета перевели на левый берег Вида все передовые войска, спрятав их, под покровом густого тумана, в длинную лощину, находившуюся перед нашею позициею, и с рассветом, около 7^? часов утра, двинули их сразу на нашу оборонительную линию.
Наступательное движение турок происходило с замечательною стремительностью. Впереди двигалась сплошная цепь стрелков, непосредственно за цепью следовали поддержки в разомкнутом строю, представлявшем из себя тоже как бы сплошную цепь; за поддержками шли резервы. На флангах стрелковых цепей наступали небольшие части кавалерии. Артиллерия подвигалась тоже с цепью стрелков и тоже быстро подавалась вперед, останавливаясь не более как для одного выстрела и затем снова догоняла цепь.
Между тем, наши 9-ти фунтовые батареи свирепствовали не смолкая; ежеминутно гранаты разрывались в густой массе неприятеля, наваливая груды человеческих тел; однако турок это не останавливало: они обходили груды тел и, имея впереди себя мулл, без удержу неслись вперед, так что всадники не могли перегнать пеших. Раненые турки, падая, умирали под ногами наступавших товарищей своих. Мало помалу [99] наступавшие таборы перемешались до того, что албанцы в своих белых шапочках перепутались с сирийцами, редиф шел рядом с баши-бузуком и такою дикою и нестройною массою возбужденных и громко оравших людей, посылавших на позицию дождь пуль, на несколько верст все было запружено.
Сибирцы, согласно отданного им приказания, встретили залпами передние ряды таборов только тогда, когда они подошли на расстояние 200 шагов к нашей позиции⁸. Залп за залпом поражал неприятельские толпы, a они все шли вперед; громадная убыль их была почти не заметна в массе напиравших людей: после каждого залпа Сибирцев передние ряды их смыкались, перемешивались, а сзади напирали новые таборы; убитых и раненых не замечали: тысячи людей, проходя через них, затаптывали их. Пока турки пробежали отделявшие их от Сибирцев 200 шагов, Сибирцами было сделано более 10 залпов, но турок это не задержало.
Первыми жертвами озлобленного врага были выдвинутые впереди левого фланга своей линии и лежавшие за небольшими ложементами две роты; они-то первые и во главе их майор Лихачев заплатили жизнью за честную защиту своей позиции; часть нашей цепи, выдвинутой вперед, образовав из себя круг, отбивалась огнем и штыками, но круг их все узился и узился, и все храбрецы погибли в неравном бою. Теперь никто не ожидал и не искал спасения, а каждый старался дороже продать свою жизнь.
Таким образом, не смотря на учащенный огонь всех наших 9-ти фунтовых батарей и на залпы пехоты, занимавшей ложементы, турки не более как в ^? часа времени прошли все расстояние, отделявшее их от нашей позиции, и, производя страшный ружейный огонь, достигли позиции Сибирского полка у земляного укрепления № 3-й. Проникнув в промежутки между окопами, турки огнем своим перебили почти [100] всех защитников, и только слабые остатки последних, будучи уже не в силах держаться долее и расстреляв все патроны, стали отходить назад.
У земляного укрепления № 3-й, где 2-я батарея (капитана Иванова) до последней минуты мужественно исполняла свой долг, некоторое время кипел неравный ожесточенный бой, но когда укрепление по флангам было занято турками и большая часть прислуги была перебита, то артиллеристы увезли два орудия, а от остальных шести успели унести только затворы.
Занимавшая земляное укрепление № 4-й, 3-я батарея (подполковника Квантена), угрожаемая обходом с правого фланга, с помощью картечи еще держалась некоторое время, но затем снялась и увезла только 6 орудий, так как под остальными перебиты были лошади; при этом командир батареи был тяжело ранен.
Всего же в этот период боя в наших траншеях и батареях погибло около 300 человек; в том числе человек 9 офицеров, отбивавшихся под конец прикладами. Раненых в это время у нас не было: кто падал, над тем турки останавливались, прикалывали штыками и шли дальше.
Таким образом, около 8? часов, передовая наша линия траншей и 8 наших орудий перешли в руки турок; занимавшие же центр позиции – 2-й батальон, 2-я и 3-я стрелковые роты Сибирского полка, расстроенные огромною убылью людей и потеряв много офицеров, стали отходить ко 2-й линии траншей – к кургану „Копана Могила“ и лежащему влево от него люнету; здесь Сибирцы скоро сомкнулись и открыли опять огонь.
Захватив первую линию траншей, турки еще неистовее ринулись на вторую. Перестав стрелять и не обращая внимания на залпы Сибирцев, масса их набросилась на вторую линию траншей, и был момент, когда и эта линия была прорвана; но в это время (около 9-ти часов утра) к месту боя из ближайшего резерва подоспел 10-й гренадерский Малороссийский полк. [101]
Малороссийцам пришлось развертываться в боевой порядок под убийственным огнем противника; не смотря на понесенные при этом потери, он, построенный поротно в две линии, стройно двинулся вперед. Сбитые с позиций Сибирцы тотчас же остановились и быстро выстроились также в боевой порядок.
Приняв на себя Сибирцев, Малороссийцы направились прямо в лоб атаке, в промежуток между Копаною Могилою и левым люнетом; этим движением они задержали дальнейшее наступление турок, но сами при этом понесли огромные потери: в несколько минут из строя выбыло три батальонных и половина ротных командиров.
Положение обоих полков было критическое: за передовыми таборами турок были расположены сильные резервы, а на правом берегу реки стояли густые колонны свежих войск, готовых уже перейти через мост; неприятель мог каждую минуту притянуть к себе подкрепления и массы турок смелым натиском могли вновь опрокинуть оба полка и окончательно овладеть люнетами второй линии; у Сибирцев же и на этот раз оказался недостаток в патронах⁹.
Видя такое отчаянное положение полков 1-й бригады, когда последние изнемогали от усилий удержать люнеты второй линии, генерал Данилов послал приказание Фанагорийскому и Астраханскому полкам с 4-х фунтовыми батареями спешить на помощь изнемогавшим.
Прибывшим же в это время из Дольняго Дубняка на курган Копана Могила генералом Ганецким, в виду такого серьезного положения дела, послано было приказание и подвижному резерву 2-й гренадерской дивизии двинуться из Дольняго Дубняка к кургану Копана Могила для атаки противника с фланга. [102]
Что же делал Фанагорийский полк перед битвой? Послушаем, что об этом рассказывает один из участников войны.
„Я был на бивачном карауле и потому совершенно верно и ясно могу передать все, что происходило в Фанагорийском полку с 27 на 28 Ноября 1877 года.
Темная ночь уже окутала непроглядной и сырой мглой все окрестности, в 2–3 шагах нельзя было узнать человека. В такой темноте отчетливо вырезалось пламя бивачных костров и солдатские фигуры, группировавшиеся у „огонька“. Бивачная караульная палатка была солдатского образца, а потому я предпочел, не забираясь в нее, промаршировать всю ночь возле часового у фронта; невольно я прислушивался к солдатскому говору.
– Вот братцы ночь-то темная, теперь в сторожевой цепи держи ухо востро.
– Теперь только на слух,– к земле ухом приляжешь – далеко слышно,– говорил унтер-офицер, судя по внушительности тона.
– А я прошлую ночь ходил патрулем – уж вот как хотелось, чтоб Осман на меня наткнулся! – Я и к земле то припадал, и ползком-то пробирался, да нет, он нас боится, только и встретили мы свой конный разъезд.
В это время один из солдат начал на огне рубаху мыть, другой последовал его примеру. Разговор прекратился. У другого костра, подбросив пучок соломы в огонь, солдаты купались в пламени: раздевшись донага, они как бы натирались языками пламени, потом перепрыгивали чрез костер. Слышался смех, говор.
– Вот так баня, – походная! – весело доносилось оттуда.
– А не пора ли, братцы, на покой, – раздался начальнический голос, – вон соседи спят, да и у Астраханцев все тихо. – Это был дежурный фельдфебель 4 роты Шумаров.
– Сейчас Егор Тимофеевич, спать то не хочется, все Османа ждем.
Скоро все смолкло, стемнело еще больше; только изредка вспыхивало пламя потухавшего костра, когда кто-либо из подошедших погреться подбрасывал в него пучок соломы или хворосту.
Заметно начало светать, хотя от густого туману и нельзя было видеть окружающие предметы.
Астраханцы зашевелились – пошли на ранний обед.
Вот послышались выстрелы; что это такое? Выстрелы раздаются все чаще и чаще, – батюшки, да ведь это на пашей позиции! – жаль, не мы на дежурстве в траншеях! (это сожаление даже и сейчас, при одном воспоминании, спустя 12 лет, теснит грудь суворовца).
При необычных в такое время выстрелах на нашей позиции, из палаток и землянок Суворовского полка высовывались головы, выходили люди; обращая удивленные, испытующие взоры к стороне нашей позиции.
Наконец где-то далеко раздался звук сигнальной ракеты, выделившийся из общего гула выстрелов; вслед за тем стали трескаться ракеты, судя по месту, на нашей „Копаной Могиле“.
Барабанщики забили тревогу, не дождавшись „своих сигналов“, мимо меня пронесся знаменщик 1 батальона унтер-офицер Дмитриев, здоровый, краснощекий мужчина; в стороне бежал со знаменем 2-го батальона унтер-офицер Иванов, перед 3-й батальон выбегал знаменщик Федор Тарасюк (ранен в бою). Все трое были бравые ребята, солдаты испытанные, – левый рукав украшен нашивкой из [103] желтой тесьмы за шестилетнюю беспорочную службу, а желтый погон испещрен всеми басонами учебного батальона.
– Наше бывалое,– кричал Дмитриев, выставляя свое боевое знамя перед себя.
– Бог даст, мы нынче свое обменим, – говорил Тарасюк, вскидывая голову и смотря на копье своего знамени, где вместо Георгиевского креста, помещался еще Российский двуглавый орел.
Как неудержимый поток выбегали с ружьями Фанагорийцы из палаток и землянок, на бегу пристегивали ранцы и выстраивались в „колонну из середины“. (Бригадным командиром еще ранее было приказано идти в бой в ранцах, так как в случае прорыва Османа-паши имелось в виду преследовать его не заходя на бивак).
В минуту, непостижимо быстро, полк был в строю; маститый, любимый солдатами полковник Кюстер сидел уже перед полком на лошади. Мы томились в бездействии, ожидали распоряжений.
Астраханцы проворно бежали с кухонь. „Чего мы ждем?“ – рождался вопрос в голове каждого из нас, – „это не по-суворовски“... и мне припомнились слова Лермонтова о Бородинской битве:
„... Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?“
Адъютанты поскакали за получением приказаний.
Вот несется на гнедом коне генерал Квитницкий.
„Смирно, на плечо“–„Здорово Фанагорийские“, – крикнул он, проезжая по фронту, и отправился к строившимся Астраханцам.
„Ружья составь“, „фельдфебеля поверить расчет“, – раздалась команда. Чувство горькой досады охватило каждого воина: все были на местах, расчет всегда делался с вечера, но до получения главного приказания мы должны были умерить свой воинственный пыл терпеливо ждать, пока не выяснится настоящее направление турецкой атаки.
Не могу не сказать еще раз о похвальном духе солдат Фанагорийского полка: от командира до рядового все дружно рвались в бой, жаждали встречи со врагом, желая помериться силами. По рядам Суворовцев слышен был говор:
– Скорей бы вели... к румынам ходили на помощь, а тут своя хата горит!
– Скорей бы в бой... в штыки... с песнями... Ура!..
Теперь уж новую запоем, памятную:
„И на штыке у гренадера
Пронзенный турка трепетал“,–
сочиняет кто-то из молодых офицеров.
Но вот радостная команда „в ружье“ раздалась по рядам, и Фанагорийский с Астраханским полком вытянулись в колонне по отделениям, имея головы колонн на одной высоте.
Головы воинов обнажились – солдаты творили крестное знамение; в душе была твердая решимость посчитаться со врагом за его случайные успехи под Плевной в июле и августе.
Вот миновали мы болгарскую часть Нетрополя, идем вдоль разоренной части, где до войны жили турки, подходим к биваку кавалеристов, не далек уже и мостик через ручей (хотя и ручей-то в полколена глубины и шириною уже солдатского [104] прыжка), как вдруг „левое плечо вперед“ – полк повернул назад, направившись через деревню к церкви (па правом фланге бивака) у ручья, где он, разливаясь по каменистому руслу, едва прикрывал ступню пешехода.
Мы шли болгарской деревней. Это легко сказать, надо знать, что это за деревня: болгаре жили в землянках, каждый двор был обнесен валом и рвом, собственно улиц, как мы понимаем, не было, а были промежутки между дворами соседей, кривые, извилистые... Торопясь поспеть в бой, мы бежали... спрыгнув в ров, мы взбирались на валик, перебегали двор, там опять валик, ров, проезд (улица), ров, валик, двор и так далее, пока, наконец, не выбрались к церкви. За ручьем надо подняться в гору... впереди слышны призывные выстрелы... там служба Царю, там слава...
Пот струился с разгоревшихся лиц, взгляд был напряженно устремлен вперед... видим – большая половина Астраханского полка уже впереди нас, корпусный командир встретил их – дружно и громко ответили Астраханцы на его слова.
Поравнявшись с Фанагорийцами, генерал Ганецкий 1 поздоровался и сказал:
– Братцы, восемь орудий турки забрали, отбейте мне их обратно!
– Отобьем, ваше превосходительство, – прогремело из рядов Суворовского полка; было что-то могучее, грозное и уверенное в этом ответе... Солдат не сомневался в победе и шел радостно в бой.
Вслед за этим стрелковые роты бегом обгоняли полк.
„Стрелочки мои стрелочки, где-то ваш майор Плакса? Порадовался бы он, глядя на вашу работу, – шутил ефрейтор Морозов, завистливо глядя на то, что стрелки опережают его (майор Плакса был сам отличный стрелок и более 10 лет командовал стрелковыми ротами; он был вызван в действующую армию ранее мобилизации полка)“.
К. Ш.

Судя по усиливавшемуся гулу выстрелов, бой, видимо, разгорался. Под этим впечатлением головы колонн невольно учащали шаг; ноги скользили по липкой грязи, люди падали, некоторые из них, более слабые силами, отставали, но тем не менее скорость движения полков, при общем возбуждении и желании поспеть скорее на помощь, не только не уменьшалась, а увеличивалась по мере приближения к месту боя.
Прикрываясь стрелковыми ротами, выславшими от себя густую цепь стрелков, и имея в 1-й линии 3-й и 2-й¹⁰ батальоны (поротно в две линии), а 1-й батальон в резерве, уступом за левым флангом, Фанагорийский полк начал наступление, двигаясь уступом за правым флангом Астраханцев [105] в промежуток между курганом Копана Могила и левым люнетом.
Направление главной неприятельской атаки в эту минуту выяснилось вполне.
Турки с особенным упорством и ожесточением напирали от захваченной ими батареи № 3-й по направленно к левому люнету.
Вся местность к северу от Копаной Могилы была усеяна убитыми и ранеными гренадерами 1-й бригады, а уцелевшие люди этих полков разрозненными кучками медленно отступали, изнемогая под напором сильнейшего неприятеля.
Вот турки, усилившись, произвели новую атаку на левый люнет и, обойдя с флангов, заняли его. Уже левый фланг турок готов обрушиться на Копану Могилу, а правый фланг их, усилившись, уже двинулся для атаки Астраханского люнета и соседних траншей; даже центр турок, подавшись стремительно вперед, уже заставил поредевшие ряды гренадер 1-й бригады подаваться назад по направленно к Горнему Нетрополю.
Но в эту критическую минуту (около 10-ти часов утра) к месту боя подошли Астраханский и Фанагорийский полки, и успеху турок положен был конец.
Стройными рядами, с штыками на перевес, с жаждой мести за гибель своих товарищей Астраханцы и Фанагорийцы кинулись в атаку с таким одушевлением и грозным „ура“, что оно покрыло бесчисленные голоса турецких солдат. Гренадеры смело врезались в самую гущу неприятеля; турки дрогнули и отхлынули назад.
Следовавшие с этими полками 4-я, 5-я и 6-я батареи по указанию встретившего их, по переходе через ручей, командира бригады генерала Сидорова, снялись с передков, не доезжая Копаной Могилы и несколько левее оной; правее же Копаной Могилы стояла 1-я батарея, отступившая из укрепления № 2-й, к которой и присоединились потом отступившие 8 орудий 2-й и 3-й батарей.
Приняв в свои ряды отступающих (против левого фланга [106] турок) гренадер 1-й бригады, стрелковые роты Фанагорийского полка немедленно открыли огонь и заставили турок остановиться. Все эти три роты, образуя собою сплошную цепь, своим метким огнем в самое непродолжительное время заставили, бывших против них, турок повернуть назад.
Преследуя отступающих, стрелки выбили турок и из траншей между Копаной Могилой и левым люнетом и, не давая опомниться ошеломленному врагу, преследовали его дальше.
11-я и 12-я роты Фанагорийцев, подойдя к левому люнету, только что отбитому у турок 1-м батальоном Астраханского полка, встретили сильным огнем развертывавшийся (против нашего правого фланга) для атаки табор турок и рассеяли его.
Когда же правый фланг турок, теснимый нашими частями, наступавшими левее, подался назад, эти роты Фанагорийцев совместно с ближайшими ротами Астраханцев, воодушевляемые личным присутствием генералов Данилова и Квитницкого, бросились с такою отвагою и быстротою вперед, что турки, быстро отступая, оставили нам 2 орудия¹¹.
9-я и 10-я роты Фанагорийцев сначала составляли прикрытие 4-й, 5-й и 6-й батареям (у Копаной Могилы – левее ее), а потом преследовали турок совместно с прочими частями дивизии.
Одновременно и левее 1-го и 2-го батальонов Астраханцев наступали 5-я, 6-я и 7-я роты Фанагорийцев, тесня назад бывших пред ними турок; по приказанию генерала Данилова, эти роты скоро подали левое плечо вперед и открыли огонь во фланг турок, бывших в центре. Когда же центр турок подался назад, эти роты, совместно с прочими частями, продолжали преследовать отступавших.
Так как правый фланг турок, имея против себя лишь слабые остатки пострадавших полков 1-й бригады, отступал очень медленно, а поэтому имел возможность обстреливать во [107] фланг наседавшие на его центр наши части, то, по приказанию генерала Данилова, 1-й батальон Фанагорийцев был двинут против правого фланга турок, каковое приказание было дано тотчас по распоряжении 1-му батальону составлять резерв, так что собственно в резерве 1-й батальон совсем не был, а, обходя оврагом под продольными выстрелами турецких батарей, вернее бежал, чем шел, причем опередил многие сомкнутые части.
Выйдя по лощине вдоль Нетропольского ручья к Астраханскому люнету, 1-й батальон Фанагорийцев зашел здесь левым плечом и, спешно поднявшись наверх, смело бросился на турок, бывших правее Астраханского люнета. Оттеснив вместе с 3-м батальоном Астраханцев правый фланг турок, 1-й батальон Фанагорийцев открыл сильный огонь по отступавшему правому флангу турок и фланговый – по отступавшему центру их.
Шедший во главе этого батальона командир Фанагорийцев, полковник Кюстер, своим невозмутимым спокойствием поражал всех окружавших: не обращая внимания на ложившиеся кругом него неприятельские гранаты, обсыпавшие его землею, он сам подносил для стрелков патроны. При веденной им этой атаке под ним была убита лошадь.
Не смотря на крайнюю перемешенность и перепутанность гренадерских частей, получившихся при достижении одновременного отпора наседавшему противнику, наступление гренадерами производилось одновременно и с одинаковым героизмом. Все усилия неприятеля остановить наступление гренадер как огнем из-за встречаемых на пути закрытий, так и неожиданными переходами в наступление, – оказались тщетными. Наиболее сильный огонь турок был сосредоточен по Румынскому кургану с батареи № 8-й, которую они особенно упорно отстаивали.
Фанагорийцы и Астраханцы, поддержанные Сибирцами и Малороссийцами и подошедшими к нашему правому флангу Самогитцами, всюду с громким и единодушным криком „ура!“ [108] бросались на поколебавшихся турок и, не обращая внимания на их убийственный огонь и страшные свои потери, штыками выбивали их из траншей и преследовали безостановочно.
Ослабленные и ошеломленные быстрым наступлением гренадер, турки, оставляя одну за другою траншеи и закрытия, быстро подавались назад; отступление турок в некоторых местах приняло вид бегства.
Преследуя таким образом турок, гренадеры на их, так сказать, плечах добежали до первой линии наших траншей и, не останавливаясь, принялись выбивать засевших в траншеях штыками.
После непродолжительной штыковой работы гренадер траншеи и ложементы по всей 1-й линии были очищены от неприятеля, и оставленные в этой линии 8 наших орудий опять были в наших руках; это было около 11-ти часов утра.
По овладении ложементами нашей 1-й линии те части, которые выдвинулись вперед, приостановились, чтобы перевести дух и подтянуть отставших, продолжая в то же время преследовать турок огнем.
Чрез несколько минут гренадеры по всей линии продолжали наступление. Преследуя теперь турок по местности ровной и открытой, наши густые перебегающие цепи несли большие потери; только при учащенном огне нашей цепи и подходивших к ней поддержек мы вынуждали турок избегать остановок для оказания нам сопротивления и заставляли таким образом безостановочно отступать.
Левый фланг турок и центр отступали по направлению к каменному мосту, а правый их фланг отходил к вновь наведенному мосту.
Подъехавшая на близкое расстояние наша артиллерия осыпала отступавших картечью и гранатами, производившими в их рядах страшное опустошение. Отступление турок теперь было уже не отступлением, а бегством без оглядки: все перемешалось, стараясь как можно скорее пробраться за реку Вид, под защиту своей артиллерии. Мосты на реке были запружены [109] обозом и турки, чтобы добраться до противоположная берега, бросались прямо в воду.
Между тем наши артиллерия и пехота громили их залпами. Хаос и смятение были полные; имевшиеся на каменном мосту перила, от страшного напора бегущих и обоза, обломились, и целые кучи турок и часть обоза попадали в воду. Картина этого момента боя была ужасная! Ружейная трескотня, гул орудий, стоны умирающих и крики погибающих в воде увеличивали ужас этой картины.
Между тем наши гренадеры с барабанным боем шли вперед, а турки бежали за Вид. Когда же массы турок, бывшие на правом берегу реки, бросились, было, на восток в Плевну, то и там их встретили выстрелы русских войск, уже занявших все мосты и проходы, ведущие в Плевну. С Кришинских редутов, а равно и из некоторых Опанецких укреплений, на скучившихся турок также посыпались русские пули.
Таким образом Осман-паша был окружен русскими со всех сторон, и со всех сторон русские войска обстреливали его залпами. .
Видя такое безвыходное положение свое, Осман-паша, раненый в этом сражении в ногу, решил выкинуть белый флаг, выслав для переговоров к генералу Ганецкому парламентера.
Было около 2-х часов, когда огонь турками был прекращен и на каменном мосту появились два неприятельских парламентера. С нашей стороны тоже перестали стрелять; наступила торжественная тишина.
Подозванные стоявшим с 1-ю ротою Фанагорийцев вблизи моста штабс-капитаном Мочульским парламентеры препровождены были к генералу Ганецкому.
Вскоре над еще недавно неприступным Опанецким редутом взвился громадный белый флаг, и вслед затем над берегами Вида раздалось могучее русское „ура!“. Это громовое „ура“ сообщилось и в редуты, уже занятые русскими войсками, и скоро „ура!“ гремело на 40 верст кругом.
Вся храбрая армия Османа-паши сдалась нам безусловно. [110]
Радости солдат не было конца: они обнимались, целовались, поздравляли друг друга со славной победой и т. п. Прибывший в это время на поле сражения Его Императорское Высочество, Главнокомандующий, объехал войска и благодарил за победу, на что было ответом громогласное, ни с чем не сравнимое „ура“ гренадер.
Всего было взято в плен 10 пашей, 128 штаб-офицеров, 2000 обер-офицеров, 36000 нижних чинов, 12000 кавалерии и 77 орудий.
Потери турок убитыми и ранеными были около 6000.
В Фанагорийском полку потери были 28-го ноября следующие: убитыми – нижних чинов 48; ранеными и контуженными: офицеров 10, нижних чинов 159¹². Всего же из строя выбыло в полку 9 офицеров и 188 нижних чинов (в числе раненых офицеров показано 2 прикомандированных)¹³.
Потери же наших всех частей 28-го ноября были следующие: убитыми – офицеров 11, нижних чинов около 400, ранеными и контуженными: генералов 1, офицеров 52, нижних чинов около 1200; а всего выбывшими из строя офицеров 63 и нижних чинов около 1600 человек.
В бою 28 ноября 1 стрелковой роты рядовой, состоявший в разряде штрафованных¹⁴, Киприян Хижка, выказал особенную деятельность и присутствие духа. Ни на одной перебежке он не залег, выбегая вперед, он вскрикивал: „а ну кто дальше?“ Когда же цепь останавливалась, Хижка не ложился: он стрелял стоя; при недостаче патронов он бежал за патронами и возвращался всегда раньше других с полной полой пачек. Когда патронные ящики были далеко, а патронов [111] не стало, проворный Хижка обратился к ротному командиру поручику Микучевскому, тоже во все время боя не привставшему даже на колено: „Ваше Благородие, позвольте турецкие ружья взять, здесь их много, да и патронов целые ящики“. Получив желанный ответ, Хижка быстро набрал несколько штук ружей незнакомой системы, солдаты разбили ящик с патронами, и 1-ая стрелковая рота стреляла из турецких ружей, а неутомимый Хижка, смеясь, приговаривал: „а что они догадаются, узнают свои пули?“. Начальство простило Хижке штраф, а рота единодушно присудила ему 1-й Георгиевский крест из числа 28, выданных на роту.
Той же роты бравый коренастый унтер-офицер Федор Фомин командовал взводом; будучи ранен в плечо навылет около шеи, он пошатнулся.
– Ты ранен? – спросил стоящий возле прапорщик Беккаревич.
– Никак нет, он меня осадить хотел, – отвечал Фомин.
На следующей перебежке он перевязал рану имевшейся на этот случай косыночкой (офицеры перед походом запасались и дарили много таких косынок с рисунками нижним чинам) и не оставлял своего взвода, пока другая злодейка пуля не пронизала ему насквозь грудь – Фомин упал.
К нему подбежал отделенный начальник, но Фомин, указывая ему на патронные сумки, сказал: „отбери патроны“. – Ему рота присудила крест, но он умер от ран.
Другой унтер-офицер этой роты небольшого роста, тоненький, с красивым румяным лицом Егор Уточкин состоял в прикрытии и для передачи приказаний при ротном командире. Подаваясь с цепью вперед и не обращая внимания на валявшихся раненых турок, поручик Микучевский вдруг услыхал крик: „Ваше Благородие, берегитесь!“ Обернувшись на крик, он увидел в 7–10 шагах от себя стоящего на коленях раненого турка, который в него целился; Уточкин же бросился между ними и, обернувшись лицом к турку, раскинул руки и старался собою заслонить и спасти своего начальника. В то же [112] время два стрелка бросились на турка и мощными ударами штыков отправили его к Магомету. Георгиевский крест был наградою от роты Егору Уточкину.
4-ой роты ефрейтор Егор Пискарев с полным присутствием духа бегал, доставляя в цепь патроны; иногда он тащил на себе три больших сумки, уделяя патроны одинаково как своим, так и нуждавшимся Астраханцам, Сибирцам и Малороссийцам, бывшим в смешанной цепи. В роте он был строгий и любимый дядька; пробегая с патронами за перебежавшей цепью, Пискарев наткнулся на своего раненого племяша Григория Нечая. – „Ах ты желанный, – сорвалось у него сожаление, – и ночь-то тебе некогда“; но Нечай оказался достойным своего учителя, он уже достал пачку нерасстрелянных патронов и, отдавая ее Пискареву, говорил: „скажите дяденька, чтобы получше целились“.
Русский солдат умеет ободрять товарищей и шутить при самом опасном положении. В пылу огня, когда „пули облаком носились, кровь горячая лилась“, одна неприятельская граната, пролетев над головами людей 11 роты, тут же зарылась в землю.
„Ишь как она, турецкая красавица, от молодецкого глаза хоронится“, – сказал видный, с лихо закрученными усами унтер-офицер Иван Аверьянов, но тут же пал бездыханный от пули, попавшей ему прямо в лоб.
Были молодцы и нестроевые нижние чины – денщики.
Издавна денщик при офицере как нянька, и хорошо тому офицеру, у которого денщик честный, заботливый
Еще в 1812 году один верный денщик с самим Наполеоном разговаривал и тот его похвалил и не приказал никому трогать. У нас был такой случай: при заведующем оружием поручике Останкове состоял денщиком Осип Сушек.
Выступив по тревоге с патронными ящиками, поручик Останков передал Сушеку свой кошелек и сказал, что если он не вернется из боя, то деньги Сушек может взять в свою пользу. Каково же было удивление офицера, когда во время [113] боя подбежал к нему весь запыхавшись Сушек с узелочком в руках?
– Ты зачем здесь? – спросил его офицер.
– Принес Вам, Ваше Благородие, закусить.
– Не до еды теперь, ступай назад.
– Позвольте уж мне здесь остаться, – просился Сушек и, перебегая от ящика к ящику, был одним из усердных помощников. После оказалось, что тарелка была разбита в черепки пулей.
А в походе бывало: гора ли крута, высока – 4-ой роты ефрейтор Иван Морозов весел. „Дяденька, какая эта гора?“– спросит, бывало, кто из молодых. – „Сапун-гора“, – отвечает, не задумываясь, Морозов. Но вот взобрались на вершину горы, впереди видна мечеть. „Вон и ночлег наш, переходу шабаш“, – говорит шутник, однако усталый смотрит недоверчиво, он понимает, что до мечети еще добрых три горы, да может быть и селение-то не то. „Что, – смеется Морозов, – глазам-то видно, да ногам обидно?!“ И всем станет весело от таких прибауток; подбодрятся, подтянутся, а шуточкам до самого бивака нет конца.
В каждой роте был свой шутник-Морозов, только лицо да фамилия другая.
Штабс-капитан Плеханов, командир 3 стрелковой роты, накануне Плевненского боя был уволен в отпуск к брату, находившемуся невдалеке от бивака; заслышав первые выстрелы, он быстро сел на коня и во всю прыть турецкого скакуна понесся в полк: душа горела жаждой боя, рота ждала своего смелого командира. Едва Фанагорийцы перебежали ручей у Нетрополя, как Плеханов, весь забрызганный липкой грязью, соскочил с взмыленной лошади и бегом обгонял полк со стрелковыми ротами.
Пройдя траншеи, наша боевая линия отбросила турок от мостов; в последнем усилии они выслали тройную цепь, и в это время убили лошадь бригадного командира генерала Квитницкого, бывшего в стрелковой цепи. Тотчас от группы конных [114] офицеров, состоявших при полковнике Кюстере, отделился один всадник, он лихо подскакал на своем сером коне к начальнику, молодецки спрыгнул с седла и передал лошадь генералу. Офицер этот был полковой квартирмейстер Фанагорийского полка прапорщик Мечеслав Гузевич.
29-го ноября, около 11 часов дня, на том месте, где еще накануне была ставка Османа-паши, в присутствии Его Императорского Величества совершено было благодарственное Господу Богу молебствие; во время многолетия, в честь победы был сделан салют сто одним выстрелом и окрестности Плевны в последний раз огласились громом орудий. [115]
В этот же день, 29-го ноября, во всех частях нашего отряда был прочитан следующий приказ Великого Князя Главнокомандующего :

ПРИКАЗ
ПО ВОЙСКАМ ДЕЙСТВУЮЩЕЙ АРМИИ.

Доблестные воины России и Румынии! На штыках гренадерского корпуса сломилось последнее усилие врага. От края до края разнеслась уже весть о падении Плевны и пленении Османа-паши со всею армией. Сорок тысяч пленных, в том числе 10 пашей, 128 штаб офицеров, 2,000 обер-офицеров, 77 пушек, оружие, знамена – вот красноречивое доказательство вашего несравненного мужества.
Старший Воин земли Русской, неустанный свидетель доблести и трудов ваших, обожаемый наш Монарх удостоил возложить на Меня знаки ордена Св. великомученика и Победоносца Георгия 1-й степени.
Не себе, а вам обязан я этим высшим знаком воинского отличия; да пребудет он вам знамением того, что вы храбрейшие из храбрых!
Спасибо вам, богатыри, спасибо за все, что вы делали до сих пор! Продолжайте так, и враг во веки не забудет ваше грозное „ура!“.
„НИКОЛАЙ“.

Наградою полку за Плевну были: 3-му батальону – георгиевское знамя, а 1-му и 2-му батальонам – Георгиевские серебряные трубы, с надписью: „За разбитие и пленение турецкой армии под Плевною 28-го ноября 1877 года“. [116]

Божиею Милостию
МЫ, АЛЕКСАНДР ВТОРЫЙ,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский
и прочая и прочая и прочая.
Нашему 11-му Гренадерскому Фанагорийскому Генералиссимуса Князя Суворова полку.

В ознаменование особенного МОНАРШЕГО благоволения НАШЕГО, за оказанные подвиги мужества и храбрости 1-м, 2-м и 3-м батальонами 11-го Гренадерского Фанагорийского Генералиссимуса Князя Суворова полка, в Турецкую войну 1877 и 1878 годов, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем: 1-му и 2-му батальонам Георгиевские серебряные трубы, с надписью: „За разбитие и пленение Турецкой армии под Плевною 28-го Ноября 1877 года“, а 3-му батальону – Георгиевское знамя, с надписью: „За разбитие и пленение Турецкой армии под Плевною 28-го Ноября 1877 года“, и ПОВЕЛЕВАЕМ : знамя, освятив по установлению, употреблять оное, а также и трубы, на службу НАМ и Отечеству с верностию и усердием, Российскому воинству свойственными.
(На подлинном Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою подписано): Александр.
В Красном Селе
14-го июля 1878 года.

[117] Кроме того, в каждую роту пожаловано было по три знака отличия Военного Ордена, а потом, дополнительно, было полку пожаловано еще 27 знаков. Всего же за взятие Плевны в полк наш было пожаловано 72 знака отличия Военного Ордена.
После падения Плевны и Высочайшего смотра 1-го декабря¹⁵ войскам, участвовавшим в сражении 28-го ноября, войска, блокировавшие Плевну, стали постепенно расходиться, направившись частью к Орхание, частию к Шипке, частью к Траяновскому перевалу и через Балканы, румыны же пошли к Видину; под Плевною оставлен был один только Гренадерский корпус, который составил стратегический резерв для отрядов, предназначенных к форсированно Балканских проходов.
Оставшись у Плевны, гренадеры обратились к будничным серьезным и утомительным работам военного времени. До 10-го декабря нам пришлось охранять 40,000-ую армию пленных и отсылать их по частям в Россию; кроме того, в первые же дни после взятия Плевны, у нас шла горячая работа по перевозке раненых, уборке массы трупов, а затем – по устройству теплых землянок, так как уже наступили холода.
В первых же числах декабря, вслед за выпадом снега, наступила здесь чисто русская зима с ее метелями, продолжавшимися иногда по нескольку дней сряду, и морозами, доходившими до 15-ти градусов и более; тут нам пришлось, разместив пленных в землянках и палатках, озаботиться снаряжением теплой обуви, так как сапоги давно износились, починкой одежды и проч.
Постоянные работы, караульная служба при пленных турках, жизнь в холодное время в сырых, низких, темных и холодных землянках¹⁶,– все это повело к тому, что заболеваемость [118] между нижними чинами стала быстро возрастать и к половине декабря дошла до нескольких сот человек, а за целый месяц этой стоянки под Плевной Гренадерский корпус лишился (заболевшими) – почти столько людей, сколько потерял в бою 28-го ноября.
При таких тяжелых условиях наш полк пробивакировал у д. Горний Нетрополь до 28-го декабря; с движением же корпуса к Шипке, полк, сопровождая главную квартиру, проследовал к Габрову и в начале января, после невероятных усилий и лишений, по Шипкинскому проходу перешел Балканы.
В это время уже было заключено перемирие, и русским войскам был отдан приказ – прекратить военные действия.
Во время дальнейшего пребывания своего в Турции Фанагорийскому полку пришлось сделать много передвижений по южной стороне Балканского полуострова, но все эти передвижения совершены были полком уже при более благоприятных условиях и в благоприятное время.
Более продолжительные стоянки за это время наш полк имел у г. Чорлу, при занятии демаркационной линии и при расположены в Родопских горах.
В 1878 году черкесы и баши-бузуки в Родопских горах подняли на наши войска оружие, восстали, хотя в Сан-Стефано шли уже мирные переговоры.
Между прочими частями пехоты на усмирение мятежа был отправлен 1-й батальон 11-го гренадерского Фанагорийского полка и 5-я рота.
Усмирение велось мирным путем – наши не стреляли – поэтому баши-бузуки иногда были очень дерзки: сами они стреляли и говорили, что „Русским Царь Александр пушки запечатал“ (так они называли вообще ружья).
Иногда батальон делал поиски, чтобы открыть присутствие скопищ баши-бузуков, которые переправлялись из-за реки Арды, посылал роты для освещения местности и поддержания связи с соседними ротами (1-я рота стояла на берегу реки Арды в д. Кавак-Бельтне, 2-я, 3-я и 4-я – в Керени, а 5-я – в Аляляре).
Каждый день содержались караулы от рот по участкам, ходили патрули, а на ночь высылались секреты.
В окрестностях производили съемку местности, что было поручено 4-й роты поручику Непорожному.
Однажды патрули 4-й роты зашли в д. Кады-Киой. Деревня казалась пустой, но едва наши подались в улицу, как из домов стали выходить вооруженные турки, и вся деревня превратилась в воинский неприятельский стан. [119]
Начальник патруля унтер-офицер Константин Ведмонский не растерялся, – он спросил, как называется селение, сколько жителей, чем занимаются и нельзя ли у них купить волов, хлеба и фасоли или рису.
– А позади нас и рота идет, – прибавил Ведмонский.
Слегка поклонившись собравшейся толпе турок, патруль пошел по улице, затем повернул в переулок, и пока турки о чем-то галдели, вышел из деревни и скрылся в кустах.
Заметя такой маневр и не видя роты, обманутые турки с криком бросились догонять наших, но было поздно.
Через полчаса Ведмонский на пикете обо всем докладывал уже командиру роты.
В виду этой же деревни поручик Непорожный производил съемку местности, имея при себе 3 человека с ружьями и двух рабочих. Турки зорко следили за ними и сделали засаду, которую в горах, пересеченных оврагами и поросших кустарником и деревьями, нельзя было приметить.
Однако у поручика патрульные были на стороже и тотчас заметили, что в деревне происходить движение и кучки турок с ружьями направляются оврагом в кусты, как бы наперерез.
Прекратив съемку, поручик Непорожный приказал сомкнуться и отходить назад. Турки же, озлобленные, что у них легкая добыча ускользает во 2-й раз, выскочили из кустов и открыли беспорядочный огонь.
По первому выстрелу караул был готов и во главе с командиром роты, что было сил, понесся на выручку своих товарищей.
Караул рассыпался в цепь, сзади бежала уже вся 4-я рота, которую вел сам командир батальона полковник Штральман.
Турки скрылись. Всеми своими выстрелами они только оцарапали щеку рядовому Тягниенке, бывшему с поручиком Непорожным на съемке.
В следующий раз, когда был поиск на эту деревню, турки зажгли ее и в перестрелке ранили горниста 4-й роты Казуева; рана была легкая и ее тут же перевязал унтер-офицер из вольноопределяющихся Петр Кикин.
13-го сентября полк в г. Эрегли посажен был на пароход „Черкаск“ и (в течение 3^? дней) следовал Черным морем до г. Николаева, где и высадился 17-го сентября. Из Николаева по железной дороге перевезен был в г. Усмань – на постоянные квартиры.
В 1879 году, когда полк стоял в Усмани, сформирована 16-я рота, которая с тремя стрелковыми ротами составила 4-й батальон.
Знамя для этого батальона было выслано старое, видавшее Базарджикский погром и хранившееся в архиве.
В 1880 году Фанагорийский полк, по ходатайству шефа своего, светлейшого князя Суворова, был осчастливлен особою Царскою милостию: Государю благоугодно было в списки нашего [120] полка зачислить Августейшего Сына Своего – Его Императорское Высочество Великого Князя Павла Александровича.
30-го Сентября от имени полка Великому Князю была подана поздравительная телеграмма:
„Фанагорийцы, осчастливленные новою милостию Его Императорского Величества, гордые в Бозе почившими именами незабвенного Деда и Августейшего брата Ваших, стоящих во главе их полковой семьи, приветствуют вступление Вашего Высочества в ряды полка имени доблестного вождя Русской армии “.
На эту телеграмму мы удостоились получить следующий ответ:
„Благодарю искренно фанагорийцев за их привет моему зачисление в ряды своего доблестного полка. Я был глубоко осчастливлен этою милостию ко мне Государя Императора в день моего совершеннолетия. В священных именах покойных Государя Николая Павловича, Цесаревича Николая Александровича и Великого Фельдмаршала Князя Суворова неизменно связанных с полком, вижу те высокие образцы подражания, стремление к которым, для полезной службы Государю и Отечеству, будет целью моей жизни.
(На подлинной написано) ПАВЕЛ.

И так мы знаем, что Государю Императору Александру II „благоугодно было почтить Суворовский полк зачислением в полковой список в Бозе почившего Цесаревича Николая Александровича“. Это было вскоре после кончины Императора Николая Павловича.
В 1881 году, 5-го сентября в лагере под Москвою, полк принимал Шефа своего, светлейшего Князя Александра Аркадиевича Суворова по случаю его пятидесятилетия в офицерских чинах. Как старейший семьянин провел время Суворов в кругу родного полка и, отъезжая в Петербург, оставил нижним чинам полка 1000 рублей, проценты с которых (около 60 рублей) выдаются теперь лучшим унтер-офицерам полка по выбору и определению гг. батальонных и ротных командиров. [121]
В 1888 году 15-го мая было Священное Коронование Их Императорских Величеств. Фанагорийский полк имел счастье быть на всех парадах, и солдаты получили по одному серебряному рублю и медаль на Александровской ленте.
В 1887 году, 28 ноября, в Москве, у Ильинских ворот, на доброхотное даяние чинов всего гренадерского корпуса сооружена часовня в память плевненского боя и воинов, павших в том сражении. Оставшаяся сумма и весь кружечный сбор в этой часовне поступают на вспомоществование вдовам и сиротам чинов, служивших в гренадерском корпусе.
Квартируя в г. Рязани, Фанагорийсисий полк в 1888 году возносил Богу душевную, горячую мольбу за спасение ныне благополучно царствующего Государя Императора Александра Александровича и всей Августейшей семьи Его при крушении поезда железной дороги 17-го октября. В память чуда Господня, явленного русскому народу спасением обожаемого Монарха, Фанагорийцы, по доброму почину своего командира, полковника Вишневского, соорудили икону, которая торжественно была освящена полковым священником, отцом Курдиновским, в день полкового праздника.
Со времени своего основания, славный мужеством Фанагорийский полк насчитывает в своих рядах до 500 георгиевских кавалеров – офицеров и нижних чинов.
За отличие имеет Георгиевские знамена во всех 4-х батальонах и Георгиевские серебряные трубы в 1-м и 2-м батальонах.
Сто лет своего существования и ревностного служения Престолу и Отечеству празднует 25-го мая 1890 года. [122]

Песня Суворовцев.

Ура! Суворов Италийский,
С тобою Божья благодать.
Ликует полк Фанагорийский –
Врага привык он побелсдать.
Припев:
Турок с Османом под Плевной бежал
Ура победителю, он его гнал!
Ура гренадеры, ура, молодцы –
Всегда удалые, в бою храбрецы!
Суворов, наш отец военный,
Всегда примером нам служил,–
Известен он во всей вселенной,–
В боях, походах не тужил.
(Припев.)
Прошло сто лет, как он скончался,
Но дух его в нас не угас:–
Осман под Плевной нам достался,
И слава разнеслась об нас.
(Припев.)
Мы в бой пошли могучим строем,
Нам слава Шефа дорога,
И из берданок пули роем
Пустили дружно на врага.
(Припев.)
Не страшна вражья канонада,
В руках винтовка не дрогнет,
В бою нас ободрять не надо,
В нас дух Суворова живет.
(Припев.)
Дружнее, братцы, не робейте
В бою с начальником отцом,
Вы груди вражьей не жалейте,
Чтоб штык был вечно молодцом.
(Припев.) [123]
Враг будет помнить нашу встречу,
Солдат Суворовский не трус, –
Пойдет он смело в битву,сечу,
Чтоб защитить Царя и Русь!
(Припев.)
От Плевны двинулись к Балканам
И скоро горы перешли,
Боролись бодро с ураганом,
Когда к „Николе“ подошли (гора св. Николая).
(Припев.)
Награды вышли не плохие,
Дружней, Суворовцы, Ура!..
Все сложим головы лихие
За славу, честь и за Царя!
(Припев.)
Хвала Отчизне многи лета,
Еще раз грянемте ура...,
Чтоб донеслася песня эта
До слуха Батюшки Царя!
(Припев.)

Примечания

1. Этот мундир передан Государем в полк и теперь хранится в полковой церкви в особом ящике как доказательство радостного, дорогого события и Высокого внимания к заслугам полка Императора. Цифра 9-я на пуговицах мундира показывает, что полк был 9-м гренадерским; в то время четвертые полки дивизий назывались карабинерами и в общую нумерацию гренадерских полков не входили.
2. Высочайший приказ был отдан во 2-ой день декабря 1877 г. в Порадиме.
3. Так как укрепления 2-й гренадерской дивизии были настолько выдвинуты вперед, что позиция нашей дивизии оказалась сзади, то с 14-го ноября у нас приступлено было к устройству новой линии укреплений (впереди уже построенной нами) на одной высоте с укреплениями 2-й гренадерской дивизии. Работы велись настолько успешно, что к 20-му числу все траншеи и окопы уже были окончены. Новая линия укреплений наших начиналось ото левого фланга позиции 2-й гренадерской дивизии (саж. в 400 от Софийск. шоссе) и кончалось у Д.-Нетрополя, на высоте восточной оконечности деревни, имея протяжение около4,800 шагов.
4. Войска 6-го участка были разделены на два отряда: 1) Дольне-Дубнякский – под начальством генерал-лейтенанта Свечина (начальника 2-й гренадерской дивизии) и 2) Нетропольской, в состав которого вошли 3-я гренадерская дивизия с ее артиллерией, 1-я бригада 5-й пехотной дивизии с 2-й батареей 5-й артиллерийской бригады, 4-я Румынская дивизия с ее артиллерией, 9-й уланский Бугский полк, 4-й Донской казацкий полк, бригада каларашей и 7-я конная батарея под общим начальством командующего 3-й гренадерской дивизией, свиты Его Величества, генерал-майора Данилова (начальника штаба – генерального штаба полковник Чайковский).
5. Отряд этот имел справа войска 3-й гвардейской дивизии, по правую сторону Вида, а слева Румынские войска генерала Черната, на правом же берегу этой реки.
6. На одну версту южнее деревни Дессеницы.
7. 8-го ноября был легко ранен в голову рядовой 4-й роты Василий Шадько, а 12-го ноября ранен тяжело в левую щеку рядовой 10-й роты Александр Бирюков.
8-го ноября, в день Михаила Архангела, 4-я рота еще до восхода солнца вышла с бивака в поддержку румынам левее Биволяра. В 8 часов утра один взвод от роты был назначен занять траншею на склон высокой горы, которая обстреливалась лучшими анатолийскими стрелками. Со взводом отправился поручик Шавров. Недаром говорит русская пословица, что „смелым Бог владеет“ – взвод благополучно перебежал овраг, который продольно обстреливали турки, сча¬стливо перемахнул гору, хотя анатолийцы пускали целой полосой пули, и занял тран¬шею. Солнце светило со стороны турок и своими яркими лучами слепило глаза, рассмотреть позицию неприятеля было трудно, к тому же турки зорко караулили нас и едва показывалась наша шапка, как у них щелкали уже замочные трубки, и пули с визгом летели в нашу сторону. Но вот набежало облачко. Фанагорийцы не упустили случая: „вставай ребятеж – смотри дистанцию, определяй!“ повторять Суворовцам таких приказаний не надо – все поднялись (тогда по уставу каждый стрелок определял дистанцию), некоторые вскочили на бруствер (насыпь, вал) траншеи и почти все одинаково определили 400 шагов. Однако не зевали и турки, – несколько залпов пустили они, ранили Шадька и несколько румын. Но и мы ответили им уже как следует. Михаила Потапова ранили несколько позднее, солдаты смехом встретили это и говорили: „это они поцеловали тебя“, „со днем ангела поздравили“ – говорили другие. Оба наши гренадера остались в строю и только ночью Шадько был отправлен в полк. – Бог хранил нас, но у румын на этом самом месте турки вывели из строя 18 человек.
8. В некоторых ротах передовой линии лучшими стрелками был открыт редкий одиночный огонь еще на расстоянии 1,500 шагов.
9. Хотя ротными командирами и были посланы люди за патронами, но к этому времени они еще не вернулись: многие из них, как оказалось, были убиты и ранены, а некоторые не могли быстро отыскать патронные ящики.
10. За исключением 8-й роты, остававшейся, под командою штаб-капитана Воинова, на биваке.
11. В этой схватке рядовым 1-й стрелковой роты Астраханского полка Егором Ждановым было отбито турецкое знамя.
12. В этом числе показаны и 13 человек без вести пропадавших; эти люди, будучи ранены, убраны были с поля сражения санитарами от летучего отряда Красного Креста, куда и попади на излечение.
13. По ведомостям (о механическом повреждении) в лазарете и перевязочных пунктах значилось Фанагорийцев раненных пулями за 28 ноября 166 человек и крупными снарядами 2 человека. Многие раненые и контуженные не оставляли строя, не ходили на перевязочный пункт и потому число их в полку относительно не велико.
14. Штрафных. – Ред.
15. На смотру Государь Император остановился перед полком вместе с шефом полка кн. Суворовым и свитой, подозвал к себе младшего офицера 5-й роты, поручика Крутецкого, раненого в лицо и оставшегося в строю, и милостиво изволили разговаривать.
16. Многие долгое время жили в ямах, выстланных камышом и покрытых походными палатками вместо крыши землянок.