Потемкин

III.
Отношения Екатерины к Потемкину (1776—1786 гг.)

Не во всех отношениях императрица была довольна Потемкиным. Оставаясь вполне независимою от него в области управления государством, она неоднократно изъявляла ему свое неудовольствие его образом действий. Она делала это со свойственною ей мягкостью, сохраняя притом искреннюю дружбу и привязанность к Потемкину.
Так, напр., в одной записке императрицы к Потемкину, относящейся к 1774-му году, она жаловалась, что Потемкин не сообщает ей достаточных подробностей о вверенных ему делах военной администрации и этим ставит ее в неловкое положение в тех случаях, когда разные лица обращаются к ней с вопросами.
Рядом с заявлениями благосклонного внимания и истинного расположения в записках Екатерины к Потемкину встречаются более или менее резкие замечания. Когда Потемкин однажды просил императрицу дать купцу Фалееву на откуп пошлину на соль в южной России, она наотрез отказала ему в исполнении просьбы, заметив на самой записке Потемкина: „Пока живу, никакой таможни не будет на откупе". О сильном раздражении свидетельствует следующая записка, хронологическое определение которой, к сожалению, представляет затруднение и содержание которой остается неясным. „От вашей светлости", писала Екатерина, „подобного бешенства ожидать надлежит, буде доказать [40] вам угодно в публике, так как и передо мною, сколь мало границ имеет ваша необузданность, и конечно сие будет неоспоримым знаком вашей ко мне благодарности, так как и малой вашей ко мне привязанности; ибо оно противно как воли моей, так и несходственно с положением дел и состоянием персон. Венский двор один из того должен судить, сколь надежна я есмь в тех персонах, коих я рекомендую им к высшим достоинствам; так-то оказывается попечение ваше о славе моей".

Возвышение Завадовского, представленного Екатерине в декабре 1775 года, пока не изменяло внешнего положения Потемкина. Императрица, после приезда из Москвы, подарила ему в Белоруссии воеводство Кричевское, в котором состояло 14,000 душ, подарила ему Аничковский дворец и 100,000 рублей на поправление его; но в то же самое время современники замечали некоторую перемену в отношениях между Потемкиным и императрицею; говорили о холодности, с которою императрица принимала Потемкина, об уменьшении его силы у двора ¹. Английский дипломат Окс писал 3-го мая 1776 года к Уильяму Идену: „Ежедневно ожидают удаления князя Потемкина и испрошения им дозволения уехать на некоторое время в свою губернию". В другой депеше, 10 мая, сказано: „Принц Генрих, хорошо зная правила Орловых, конечно, желает дать им соперника во власти в лице одного из своих сторонников, и я полагаю, что он много содействовал отсрочке удаления Потемкина, которого лента (Черного Орла) привязала к его интересам. Тем не менее, легко быть может, что через несколько дней будет положен конец тем наружным признакам милости, которые до сих пор сохранены ему" ².
Ожидания английского дипломата оказались лишенными [41] основания. Не только продолжались „наружные признаки милости", но и дружеские отношения между императрицею и Потемкиным не прекращались.
Тем не менее, однако, недоразумения в начале лета 1776 года заставили, наконец, Потемкина упросить императрицу, чтобы ему, как генерал-инспектору, позволено было осмотреть войска в С.-Петербургской и Новгородской губерниях. Екатерина, как рассказывает Самойлов, согласилась на эту поездку, но с условием, чтобы отлучка князя из Петербурга не продолжалась более трех недель. К тому же Потемкин сохранил, при удалении, комнаты, отведенные для него во всех дворцах ³.
Путешествие Потемкина считалось современниками знаком немилости Екатерины. Каково было впечатление этого события, видно из письма Чернышева к Андрею Кирилловичу Разумовскому от 24 июня 1776 года: „Бедный Потемкин вчера уехал в Новгород, как говорит, на три недели, для осмотра войск: хотя он имеет экипажи и стол придворные, он все-таки недоволен» ⁴. Ричард Окс доносил 1 июля 1776 года: „Несмотря на высокую степень милости, которою Орловы пользуются в настоящую минуту у государыни, и на недоброжелательство, с которым. как полагают, граф Орлов относится к князю Потемкину, последнему продолжают оказывать необычайные почести. Во время своей поездки в Новгород он пользуется совершенно придворной обстановкой, и продолжают утверждать, что он чрез несколько недель возвратится сюда, но тем не менее я полагаю, что милость его окончена, и меня уверяли, что он уже перевез часть принадлежащей ему мебели из комнат. занимаемых им в Зимнем дворце. Высокомерие его поведения в то время, когда он пользовался [42] властью, приобрело ему столько врагов, что он может рассчитывать на то, что они ему отмстят в немилости, и было бы не удивительно и не неожиданно, если бы он окончил свое поприще в монастыре, — образ жизни, к которому он всегда оказывал расположение; и едва ли не лучшее убежище для отчаяния разбитого честолюбия. Говорят, что долги его превышают двести тысяч рублей".
Вскоре после этого, английский дипломат сообщал о пожаловании Завадовскому и денег и крестьян и чинов; но уже 26 июля он доносил о другой новости: „Князь Потемкин приехал сюда в субботу вечером и появился на следующий день при дворе. Возвращение его в комнаты, прежде им занимаемые во дворце, заставляет многих опасаться, что, быть может, он снова приобретет утраченную милость" ⁵.
Устные рассказы современников о путешествии Потемкина, об устраиваемых всюду в честь его празднествах, об упрямстве, которое обнаруживалось в его желании во чтобы то ни стало сохранить за собою квартиры во дворцах, — все это имеет легендарный характер ⁶. Так, напр., Гельбиг сообщает разные анекдоты о том, как Екатерина тщетно старалась освободиться от Потемкина, выжить его из дворца и пр. Документальные источники не допускают сомнения в том, что Потемкин и после краткого отсутствия оставался другом императрицы, что она нуждалась в нем, как в сотруднике. Следующее, напр., обстоятельство заслуживает особенного внимания. Когда Потемкина не было в Петербурге, вместе с принцем Генрихом отправился в Берлин великий князь Павел Петрович, где он должен был встретить свою невесту, вюртембергскую принцессу (Марию Федоровну). Во время пребывания цесаревича заграницей Екатерина находилась с ним в довольно оживленной переписке. Потемкин возвратился в столицу около 20 июля. В конце июля Екатерина написала Павлу [43] письмо, в котором говорилось подробно о его женитьбе. Черновая этого собственноручного письма испещрена поправками и дополнениями, сделанными рукою Потемкина ⁷. Значит, он тотчас же после возвращения из путешествия, считавшегося знаком яко бы постигшей его опалы, был настолько близким к Екатерине лицом, что принимал участие в редакции ее писем к сыну.
И другие документы, найденные между бумагами Екатерины и относящиеся ко второй половине 1776 года, свидетельствуют о его пребывании в Петербурге и о том, что он, вместе с императрицею работал над разными вопросами внутренней администрации и внешней политики. Так, напр., Екатерина 26 июля доставила Потемкину разные бумаги, относящиеся к беспорядкам, происходившим в окрестностях Вологды ⁸. В августе она подписывала рескрипты о крымских делах, очевидно приготовленные Потемкиным; подобные же бумаги относятся к октябрю и проч. ⁹. Все это не лишено значения, потому что даже в среде современников смотрели на отлучку Потемкина, как на какую-то ссылку, продолжавшуюся несколько месяцев. В «Записках» Державина сказано, что Потемкин до ноября 1776 года прожил в Новгороде ¹⁰. Впрочем, рассказ самого Державина о том, как он в декабре 1776 года домогался чрез Потемкина повышения в чине и разных наград, свидетельствует о важной роли Потемкина в эта время при дворе. К тому же во второй половине 1776 г. мать Потемкина сделалась статс-дамою, а племянница его — гоф-фрейлиною ¹¹. [44]

Об отношениях Потемкина к Завадовскому в это время мы не знаем почти ничего положительного. Только в письме Завадовского к С. Р. Воронцову, писанном в это время, сказано: „Кроме двух Орловых, я не вижу, кого бы интересовал жребий отчизны". Это замечание. как видно, заключает в себе упрек Потемкину, которого Завадовский не считал хорошим патриотом. В другом письме, как кажется, тоже говорится о Потемкине, об отношениях его к императрице, о кознях его, направленных против Завадовского: „Приезжий с Г. получше ¹². Против меня тот же Да я рад, лишь бы он ее не прогневлял;. меня ж он раздражить никогда не может. Напрасно вы стараетесь находить средства сделаться его другом. Он не родился с качеством для сего нужным. Таланты его высоки, но душа... ¹³ Всех совершенств не дает природа одному человеку. Таким сделать его, каковым быть ему надобно и любящим его особу и отечество желательно, никак нельзя и вотще все будут помышления. Со мною он не будет николи искренен, потому больше, что он сам знает, что его довольно знаю"  ¹⁴.
Кроме этих отрывочных заметок в письмах Завадовского мы не располагаем никакими достоверными данными об интригах Потемкина в это время ¹⁵. Сообщая своему другу, С.Р. Воронцову, о своем горе, о том, что он лишился расположения императрицы, Завадовский летом 1777 года ни одним словом не обвиняет в своем несчастии Потемкина. Замечания Гельбига в составленной им [45] биографии Потемкина об участии последнего в возвышении Зорича не заслуживают особенного внимания, потому что не подтверждаются никакими положительными данными в рассказах современников в тесном смысле.
Разные документы, записки, рескрипты, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о расположении Екатерины к Потемкину. Препровождая императрице в конце 1776 года челобитную находившихся в Хиве в плену русских, Потемкин добавил в краткой записке об этом предмете: „Моя щедрая мать, будь здорова по мере моего желания". На этой же бумаге Екатерина написала: „При сем посылаю мое мнение; я здорова и тебя, батя, прошу быть здоровым и веселым. Прощай до завтра" ¹⁶. К 1777 году относятся многие доклады Потемкина с разными резолюциями Екатерины ¹⁷. Рукою Потемкина написан указ, с собственноручными поправками Екатерины, о должности флигель-адъютантов ¹⁸. Спрашивая мнения Потемкина о награждении Прозоровского, Екатерина оканчивает свою записку словами: „Пребываю навеки дружелюбна" ¹⁹. 30 сентября 1777 года она, празднуя день рождения и именин Потемкина, подарила ему 150,000 руб. „на оплату долга" ²⁰. В одной из записок императрицы говорится о турецких и татарских делах, о необходимости со временем подумать о завоевании Очакова и Бендер, а в конце этой записки находится заметка: „О летах баста; более ни словечешка не молвлю" ²¹. Из писем императрицы к барону Гримму, относящихся к этому времени, видно, что Потемкин по вечерам бывал у Екатерины и служил ее собеседником. В начале 1778 г. она заказала великолепный севрский фарфоровый сервиз, причем заметила в письме к Гримму: „Сервиз назначен для моего дорогого и любимого князя Потемкина, и чтобы [46] он вышел получше, я показывала вид, будто он заказан для меня" ²². Немного позже Екатерина, сообщая Гримму о составлении списка всем достопримечательным действиям ее царствования, прибавляет, что Потемкин, по природе своей не любящий льстить, в восхищении от этой записки ²³.
Недаром даже люди сильные, высокопоставленные, как напр. гетман Кирилл Григорьевич Разумовский, ухаживали за Потемкиным. Дочь Кирилла Григорьевича была недовольна отцом за это ²⁴. В 1778 году Потемкин устроил у себя для двора празднество, стоившее, по словам английского посланника, 50,000 руб. ²⁵.
Из донесений Герриса видно, что князь во все это время играл при дворе первенствующую роль. Однако в одном из этих донесений мы встречаем некоторые данные о неприятностях, происходивших при дворе, о столкновениях между Потемкиным и другими чиновниками, о недоразумениях, неоднократно случавшихся между князем и императрицею. Нелегко решить вопрос, насколько рассказы английского дипломата заслуживают доверия. В некоторых случаях они основаны на слухах и догадках, имеют анекдотический характер и едва ли во всех частностях соответствуют фактам.
В какой мере около этого же времени ненавидели Потемкина в публике, видно из той части «Записок» Болотова, которая относится к 1778 году. Он называет князя „мужем, дышущим любочестием и любовластием беспредельным, и простирающим замыслы и намерения свои почти за самые облака", рассказывает о склонности Потемкина к интригам, его безмерном сребролюбии и проч. ²⁶
Отдавая полную справедливость необычайным умственным [47] способностям Потемкина, Геррис считал его интригантом, всячески старавшимся господствовать над императрицею. В происках Потемкина, направленных против Панина, нельзя сомневаться. Геррис, находившийся в до-вольно близких сношениях с Потемкиным, участвовал в этих интригах. Однако, из донесений же английского дипломата видно, что влияние князя на дела было ограничено, что императрица во многих отношениях действовала независимо от Потемкина. Так напр. Геррис замечает, что князь немного заботился о вопросах западно-европейской политики, но особенно охотно занимался восточным вопросом. При дворе он и в 1779 году играл первенствующую роль ²⁷.
Особенною роскошью отличался праздник, устроенный и Потемкиным в честь императрицы, летом 1779 года, на своей даче Островки, находившейся на берегу реки Невы недалеко от Александро-Невской лавры. Тут были маскарад и бал с фейерверком на озере, разные изобретения прихотливого воображения, напр. плавучая картина, представлявшая храм с именами членов императорского дома. Всю ночь продолжалась иллюминация; над озером видны были разного рода здания, блиставшие разноцветными огнями. Место, где приготовлен был ужин, представляло пещеру Кавказских гор, убранную миртовыми и лавровыми деревьями, между которыми вились розы и другие цветы; ее прохлаждал ручей, стремительно падавший с вершины горы и разбивавшийся об утесы. Во время ужина, устроенного по обычаю древних, хор певцов, под звуки органа, пел в честь славной посетительницы строфы, составленные на эллино-греческом языке, и проч. ²⁸.
Некоторые записки Екатерины к Потемкину, относящиеся к этому времени, свидетельствуют о расположении императрицы к князю. [48]

Записки и донесения Герриса и другие источники истории внешней политики России за это время дают понятие о важности той роли, которую играл Потемкин в области внешней политики. Иностранные дипломаты постоянно беседовали с ним о делах; Геррис называл его своим другом: через него шли переговоры между представителями иностранных держав и императрицею. Это доказывает, что Потемкин во все это время пользовался истинным расположением Екатерины. Но изредка между ними происходили кое-какие недоразумения.
Император австрийский Иосиф II писал из Могилева своей матери: „Кредит Потемкина в высшей степени силен. Ее величество за столом назвала его своим истинным другом; в беседе со мною она хвалила его способности" и проч. ²⁹. По случаю пребывания принца прусского в Петербурге, осенью 1780 года, императрица писала Потемкину: „Защитница и друг твой советует надеть прусский орден» ³⁰. Недаром, значит, король Фридрих II всячески старался задобрить Потемкина, обещая ему герцогство Курляндское и т. п. ³¹.
После возвращения императора Иосифа в Вену английский дипломат Кейт спросил его: „Должен ли Потемкин, после опалы графа Панина, считаться главным, пользующимся полным доверием советником императрицы?" — Да", отвечал император, „но он советник несостоятельный. У него мало сведений; к тому же он ленив, и даже сама императрица обращается с ним, как со своим учеником в делах политики; она и говорит о нем, как о своем ученике и как о человеке, который скорее нуждается в руководстве, нежели способен быть руководителем. Ей доставляет большое удовольствие говорить: „„он мой ученик"", „„он знанием дел обязан исключительно мне"". Вы можете представить себе, что те лица, которым она это [49] говорит, недостаточно откровенны, чтобы прямо возразить ей: так как, государыня, он ваш ученик, то он вам не делает чести".— „Можно ли думать", спросил далее Кейт, „что влияние князя Потемкина и доверие, которым он пользуется, ослабевают мало-помалу?" — „Нисколько", возразил император, „но в области политики их отношения никогда не были такими, какими они считались в публике. Императрица не желает расстаться с Потемкиным и на то имеет тысячу причин. Она не легко могла бы отделаться от него, если бы даже желала этого. Нужно побывать в России, чтобы составить себе точное понятие о положении, в котором находится императрица" ³²
Достойно внимания замечание Герриса, летом 1780 года, о старании Потемкина угождать во всем Екатерине, чтобы изгладить неблагоприятное впечатление, произведенное им на Иосифа II ³³. Во время пребывания в Петербурге принца прусского, которому был оказан чрезвычайно холодный прием, Геррис писал: „Мне кажется, что если б и князь Потемкин захотел сделать что-либо в этом отношении, он не имел бы достаточного влияния на императрицу, чтобы убедить ее не показывать отвращения к принцу'' и проч.³⁴. В другом месте Геррис писал: „Потемкин или боится помочь мне, или не может этого сделать". Дело в том, что князь неоднократно жаловался в это время, в разговоре с английским дипломатом, на раздражительность императрицы и проч. Во всяком случае около этого времени не было полного согласия между императрицею и князем в отношении к англо-русским делам. Очевидно происходили кое-какие неприятности, потому что Потемкин, в разговоре с Геррисом, сильно жаловался на недостатки в характере Екатерины ³⁵. Геррис упоминает, что императрица, когда Потемкин около этого времени захворал, не бывала [50] у него, между тем как прежде она в подобных случаях оказывала ему гораздо больше внимания. В другом донесении сказано, что Потемкин надеется вскоре восстановить свое прежнее влияние на Екатерину, и весною 1782 года Геррис писал опять: „Потемкин не лишен ни милости, ни влияния" ³⁶.
В 1782 году, когда Потемкин находился на юге, императрица с большим вниманием следила за его действиями по присоединению Крыма к России. В одном из писем Екатерины к Потемкину в июне 1783 г. сказано между прочим: „Когда изволишь писать: дай Боже, чтоб вы меня не забыли, — то сие называется у нас писать пустошь: не токмо помню часто, но и жалею и часто тужу, что ты там, а не здесь, ибо без тебя я как без рук». В другом письме говорится: „Ты мне очень-очень надобен, и так прошу тебя всячески беречь здоровье". Когда, во время пребывания Потемкина на юге, там свирепствовала язва, императрица сильно беспокоилась и в каждом письме просила князя остерегаться, писать почаще и проч. После присоединения Крыма Екатерина писала: „За все приложенные тобою труды и неограниченные попечения по моим делам не могу тебе довольно изъяснить мое признание; ты сам знаешь, колико я чувствительна к заслугам, а твои отличные, так как и моя к тебе дружба...; дай Бог тебе здоровья и продолжения сил телесных и душевных; знаю, что не ударишь лицом в грязь; будь уверен, что не подчиню тебя никому окромя себя". Когда Потемкин осенью 1783 года на юге заболел, императрица писала ему: „Всекрайне меня беспокоивает твоя болезнь; я ведаю, как ты не умеешь быть больным и что во время выздоровления никак не бережешься; только сделай милость, вспомни в нынешнем случае, что здоровье твое в себе какую важность заключает, благо империи и мою славу добрую: поберегись ради самого Бога; не пусти моей просьбы мимо ушей; [51] важнейшее предприятие в свете без тебя оборотится ни во что" и проч. ³⁷.
В письме Ланского к князю от 29 сентября 1783 г. сказано: „Вы не можете представить, сколь чувствительно огорчен я болезнью вашею; несравненная наша Государыня-Мать тронута весьма сею ведомостью и неутешно плачет; я решился послать зятя моего узнать о здоровье вашем; молю Бога, чтоб сохранил вас от всех болезней" ³⁸.
Такие уверения в дружбе были сопровождаемы частыми и щедрыми подарками. Так напр. в августе 1783 года императрица приказала отпустить на постройку петербургского дома князя 100,000 рублей „из кабинета" ³⁹. Посылая ему к именинам несессер, Екатерина писала: „ Праздник такой, который для меня столь драгоценен и любезен, как твое рождение. Приими, друг мой, дар доброго сердца и дружбы". В другой записке сказано: „Посылаю тебе шубку, да чарку и фляжку для водки" и проч.⁴⁰. Князь, в свою очередь, посылая императрице дорогую шелковую материю, писал ей: „Вы приказали червям работать на людей от плодов учреждений ваших. Ахтуба приносит вам на платье. Если моление мое услышено будет, то Бог продлит лета ваши до позднейших времен, и ты, милосердная мать, посещая страны мне подчиненные, увидишь шелками устлан путь". Как видно, это письмо писано в то время, когда уже зашла речь о путешествии Екатерины на юг России, т.е. в 1784 году ⁴¹.
Сомневаться в искреннем расположении Екатерины к князю во все это время нельзя. В ее письмах к нему не <5ыло конца ласкам и выражениям дружбы. Слова в роде „батенька", „голубчик», „mon coeur", „mon bijou", „батя", „nаnа" и пр. встречаются на каждом шагу. Впрочем, и [52] в это время случались недоразумения, временные размолвки. Однажды князь требовал денег, но императрица отказала ему в этом; объясняя свой образ действий, Екатерина писала: „Хотя сердишься, но нельзя не говорить того, что правда". Другой раз она упрекнула князя в том, что он „смотрит сквозь пальцы". Он сильно обиделся и писал: „Когда бы перестали мои способности или охота, то можно избрать лучшего нежели я, на что я со всею охотою согласен». Она старалась успокоить его, замечая: „Я колобродным пересказам не причиною" и проч. ⁴².
В «Записках» Энгельгардта встречается следующий рассказ, относящийся к 1783 году: „По разным причинам, государыня оказала к князю немилость и уже он собирался путешествовать в чужие края и экипажи уже приготовлялись. Князь перестал ходить к императрице и не показывался во дворце, почему как из придворных, так и прочих знатных людей никто у него не бывал, а сему следуя и другие всякого звания люди его оставили; близ его дома ни одной кареты не бывало, а до того вся Миллионная была заперта экипажами, так что трудно было и проезжать. Княгиня Дашкова довела до сведения императрицы чрез сына своего, бывшего при князе дежурным полковником ⁴³, о разных неустройствах в войске: что слабым его управлением вкралась чума в Херсонскую губернию, что выписанные им итальянцы и другие иностранцы, для населения там пустопорожних земель, за неприготовлением им жилищ и всего нужного, почти все померли, что раздача земель была без всякого порядка и окружающие его делали много злоупотребления, и тому подобное; к княгине Дашковой присоединился А.Д. Ланской. Императрица не совсем поверила доносу на светлейшего князя и через особых, верных ей людей, тайно узнала, что неприятели ложно обнесли уважаемого ею светлейшего князя, как человека, [53] способствовавшего к управлению государством; лишила милости княгиню Дашкову, князю возвратила доверенность".
Рассказав затем о назначении Потемкина президентом военной коллегии и фельдмаршалом, Энгельгардт продолжает: „He прошло еще двух часов, как уже все комнаты князя были наполнены, и Миллионная снова заперлась экипажами; те самые, которые более ему оказывали холодности, те самые более пред ним пресмыкались" и проч. ⁴⁴.
В 1785 году произошло возвышение Ермолова. Потемкин относился благосклонно к этому гвардейскому офицеру; но Ермолов, по словам графа Сегюра, как очевидца, старался вредить Потемкину в глазах Екатерины, обвиняя его, между прочим, в несправедливом обращении с несчастным бывшим крымским ханом Шагин-Гиреем. К Ермолову присоединились другие недоброжелатели князя, на которого посыпались доносы и поклепы. Потемкин, — как рассказывает французский дипломат далее, — гордый и надменный, не считал нужным оправдываться, покинул двор, находившийся в это время в Царском Селе, и переехал в Петербург, где он занимался устройством великолепных праздников для своих знакомых. Все ожидали опалы Потемкина; многие избегали встречи с ним; даже иностранные дипломаты большею частию изменили свое обращение с князем, между тем как Сегюр продолжал по-прежнему бывать у Потемкина. Сегюр даже начал открыто беседовать с ним об угрожавшей ему опасности. Князь возразил: „Неужели вы также ожидаете, чтобы я, после стольких оказанных мною услуг, унижался и уступал? Я знаю, про меня говорят, что я погибну. He беспокойтесь: меня не погубит этот мальчик, и вообще нет никого, кто бы осмелился это сделать. Я слишком презираю моих врагов, чтобы бояться их», и проч. Между тем,— как сказано далее в «Записках» Сегюра, — Ермолов более и более начинал принимать участие в делах, и, [54] вместе с Шуваловым, Безбородкою, Воронцовым и Завадовским, заведывал государственным банком. Вдруг узнали об отъезде Потемкина в Нарву; его приверженцы потеряли всякую надежду. Но спустя некоторое время он возвратился в столицу, между тем как Ермолов был удален от двора и отправился путешествовать по западной Европе. В беседе с Сегюром Потемкин хвалился своим торжеством над всеми недоброжелателями ⁴⁵.

В 1785 году Потемкин сопровождал Екатерину в путешествии, целью которого был смотр системы Вышне-волоцкого канала. Многие подробности этой поездки не допускают сомнения в том, что князь в это время пользовался полным расположением императрицы ⁴⁶. К апрелю 1786 года относится краткая записка Екатерины к Потемкину, отличающаяся тоном дружбы ⁴⁷.
Позднейшие письма относятся к тому времени, когда Потемкин уже покинул столицу и спешил на юг, где он в 1787 году должен был встретить Екатерину. В ноябре она неоднократно писала к нему в тоне дружбы ⁴⁸.
Во все это время императрица с самым напряженным вниманием следила за деятельностью Потемкина. Он был не только другом, но и сотрудником Екатерины. He без основания она высоко ценила его ум, познания, рабочую силу. Его труды при управлении южною Россией и в области военной администрации казались ей в высшей степени полезными и важными для государства.

Примечания

¹ Самойлов в „Русском Архиве", 1867, стр. 1205—1207.
² „Сб. Ист. Общ.'', XIX. 516 и 517. Подробности о возвышении Завадовского по желанию самого Потемкина в рассказе Гельбига („Мinerѵа", 1797. III. 119 и след.) не заслуживают внимания.
³ „Р. Архив», 1867, стр. 1207.
⁴ „Il n'en est pаs plus content". Васильчиков, „Семейство Разумовских», III. 48. Зато графиня Румянцева, упоминая в письме к мужу от 21 июня 1776 о поездке Потемкина в Новгород, не делает намека на немилость. См. ее письма, стр. 204.
⁵ „Сб. Ист. Общ. ", XIX. 521.
⁶ „Мinerѵа", 1797, III. 210—212.
⁷ Cм. Письмо Екатерины к Павлу в „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 105—107, где под страницею указано на поправки и добавления, сделанные Потемкиным.
⁸ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 101.
⁹ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 111. 120 и пр.
¹⁰ Грот, „Державин», VI. 529—535. Ввиду всего сказанного, мы не соглашаемся с замечанием Я. К. Грота на стр. 529, что обстоятельство удаления Потемкина вполне разъяснено в записках Самойлова и в монографии Гельбига. Оба они писали гораздо позже.
¹¹ „Мinerѵа", 1797, III. 214—215.
¹² К сожалению, это письмо издано без числа; издателем поставлен на нем 1776 год. Слово „приезжий" может относиться к Потемкину, возвратившемуся из Новгорода в июле. „Г." вероятно значит „Государыня".
¹³ Так в подлиннике.
¹⁴ „Архив кн. Воронцова", XII. 11. Г. Листовский в „Р. Арх.", 1883, 91, относит эти слова не к Потемкину, а к Румянцеву. Издатель не занялся решением вопроса, о ком идет речь в данном месте.
¹⁵ Рассказ г. Листовкого в составленной им биографии Завадовского в „Р. Архиве", 1883, III. 87—89 основан на слухах и догадках.
¹⁶ „Сб. Ист. Общ. ", XXУII. 126.
¹⁷ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 126, 127, 128.
¹⁸ „Сб. Ист. Общ. ", XXVII. 130.
¹⁹ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 134.
²⁰ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 137.
²¹ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 138.
²² „Сб. Ист. Общ.", XXIII. 64, 73, 84.
²³ „Сб. Ист. Общ.", XXIII. 100.
²⁴ В ее письме к брату сказано: „En vérité je souffre, quаnd je vois si peu de fierté. Comment fаire lа cour à ce vilаin аveugle et pourquoi? " Васильчиков, I. 367—368.
²⁵ Diаries аnd correspondent of Jаmes Hаrris. I. 154.
²⁶ Зап. Болотова, ч. III, стр. 812 и след.
²⁷ „The court is entirelу directed bу Prince Potemkin, who continues to enjoу the first plаce" и пр. Геррис в сентябре 1779 r. I. 224.
²⁸ Грот, „Державин», I. 379.
²⁹ Аrneth, „Mаriа Theresiа und Ioseph II", III. 255.
³⁰ „Сб. Ист. Общ.", XLII. 395.
³¹ Hаrris, I. 255—256.
32 „Lа cour de lа Russie-il у а cent аns", 345—346.
³³ Hаrris, I. 271.
³⁴ Hаrris, I. 238.
³⁵ Hаrris, I. 380.
³⁶ Hаrris. I, 425. См. также стр. 438.
³⁷ „Сб. И. Общ.", XXVII, 207—288.
³⁸ Из собрания копий писем, находящемся в распоряжении г. Шубинского.
³⁹ „Сб. И. Общ.", XXVII, 277.
⁴⁰ „Сб. И. Общ.", XLII, 393 и 394.
⁴¹ „Сб. И. Общ.", XLII, 393 и 410.
⁴² „Сб. И. Общ.", XLII, 402, 405.
⁴³ Об отношениях Потемкина к молодому Дашкову, см. Записки Дашковой в „Архиве князя Воронцова", XXI, 234, 261, 262, 377.
⁴⁴ Записки Энгельгардта, 30—31.
⁴⁵ Segur, Memoires, III, 397—402.
⁴⁶ Напр. шутки в письмах к Гримму, „Сб.И.Общ.", XXIII,342, 352—55.
⁴⁷ „Сб. И. О.", XXVII, 367.
⁴⁸ „Сб. И. О.", XXVII, 367, 373, 391, 396.