Потемкин

V.
Путешествие Екатерины (1787 г.).

Кипучая деятельность князя Потемкина в южной России не могла не обратить на себя внимания современников. Недоброжелатели князя, конечно, не считали эту деятельность плодотворною. Утверждали напротив, что громадные суммы, истраченные Потемкиным, не приносят никакой пользы, что даже приобретение Крыма не стоило огромных пожертвований, требуемых князем. По рассказу одного современника, мысль о путешествии императрицы Екатерины в полуденный край появилась вследствие интриги, направленной против Потемкина. Ермолов, — рассказывает Гельбиг, — желая повредить Потемкину во мнении Екатерины, уговаривал ее поехать на юг и убедиться самолично в неисправности администрации князя ¹.
Рассказ Гельбига основан на сплетнях. Он же рассказывает, что „Потемкин, узнав о намерении Екатерины посетить вверенные ему провинции, сильно перепугался и даже сознался, что полученные им для административных целей три мильона рублей он истратил на собственные частные нужды", и проч. Все это едва ли заслуживает внимания. Ничего положительного неизвестно о том, как и почему именно у Екатерины явилось желание совершить путешествие на юг России. Известно только, что об этой поездке [81] начали говорить уже в 1784 году. Так как она состоялась не раньше первой половины 1787 года, то Потемкин достаточно располагал временем, чтобы подготовить управляемый им край и показать его Екатерине в самом выгодном свете.
Если недоброжелатели Потемкина намеревались при этом случае нанести удар князю, то их расчеты оказались лишенными всякого основания. Он остался полным победителем. Употребив слишком два года на подготовление края к путешествию Екатерины, он устроил дело так ловко, что южный край, особенно благодаря стараниям князя, произвел на императрицу самое благоприятное впечатление.
Современники рассказывали разные анекдотические черты о чрезмерном честолюбии князя. Говорили напр., что Потемкин, предвидя путешествие Екатерины, уже в 1784 году удалил Тутолмина, оказавшего ему важные услуги при устройстве южной России и Крымского полуострова, переместив его в Архангельск, чтобы, в случае приезда императрицы, ни с кем не делить ее признательности ². Далее утверждали, что Потемкин; истрачивая в своих губерниях громадные суммы для путешествия Екатерины, старался устроить дело таким образом, чтобы Румянцев, управлявший Малороссией, был лишен средств для приведения Киева и прочих мест в надлежащее состояние ³.
Как бы то ни было, Потемкин сделал все возможное, чтобы доказать неосновательность слухов о недостатках его управления, чтобы восторжествовать над своими противниками. Богатство степного края, быстрое развитие городов, изобилие военных запасов и снарядов, отличное устройство войска, значение военных портов, прелесть южной природы в Крыму, следы заботливости и результаты трудов князя во всем крае — все это должно было поразить Екатерину и обезоружить недоброжелателей князя. Путешествие [82] императрицы, если оно и имело значение контроля над действиями Потемкина, должно было обратиться в полное торжество его.
Заблаговременно начались приготовления к этой поездке. Уже 13 октября 1784 года Потемкин отправил к бригадиру Синельникову ордер, в котором говорилось о приготовлении на различных станциях известного числа лошадей, о местностях, где во время путешествия должны быть приготовлены обеденные столы, о дворцах, которые должны были строиться по присланному рисунку, о квартирах в городах для свиты императрицы и т. д. ⁴. Главные приготовления в южном крае происходили в 1786 году. Зимою Потемкин старался подготовить находившихся в Кременчуге русских, сербов, молдаван, греков к приезду Екатерины, давал им балы, концерты и другие пиршества. Тысячи рабочих трудились над созданием Екатеринослава. На Днепре строилась целая галерная флотилия, на которой Екатерина и ее спутники должны были спуститься из Киева до Херсона. Самая роскошная галера — «Днепр» — была назначена для Екатерины, другая — «Буг» — для Потемкина. Что же касается приготовлений в Крыму, то многие подробности о происходивших там работах сделались известны из писем правителя Таврической области В.В. Коховского к правителю канцелярии В. С. Попову, для доклада Потемкину. В письмах говорится об исправлении уже существовавших дорог и о проложении новых, о постройке дворцов на станциях, об экипажах и лошадях, о мебели в покоях, приготовленных для императрицы, и проч. Далее, были приняты меры, чтобы в разных местах, через которые проезжала императрица, ее встречали и приветствовали толпы татар, киргизов, ногайцев, туркмен ⁵. [83]
Для путешествия Екатерины не только строились в разных местах триумфальные ворота, но даже воздвигались целые города, как напр. Алешин, на левом берегу Днепра, против Херсона: в октябре 1786 года его еще не существовало, а в апреле 1787 года городок был отстроен и заселен малороссиянами. Генерал-майору Синельникову было поручено позаботиться о придании Кременчугу вида столичного города. Архиепископу Амвросию екатеринославскому и таврическому Потемкин собственноручно написал тему, на которую преосвященный должен был сказать приветственное слово. Наконец, неутомимый князь успевал уделять время для слушания торжественной оратории, приготовленной к приезду Екатерины итальянским капельмейстером Сарти ⁶.
Хлопоты Потемкина продолжались и в то время, когда уже началось путешествие Екатерины. Он покинул столицу уже в 1786 году, отправился в свое наместничество заниматься приготовлениями к приему Екатерины и, когда она прибыла в Киев, присоединился к путешественникам. В Киеве он занимал самое видное место между лицами, окружавшими императрицу. За ним, между прочим, ухаживали приехавшие в Киев поляки, представители оппозиции против короля Станислава-Августа. Из „Записок" Сегюра, сопровождавшего императрицу в этом путешествии, видно, что Потемкин в то время играл весьма важную роль и пользовался расположением государыни. Однако, в то же самое время, в Петербурге ходили слухи о разных неприятностях, с которыми князю приходилось бороться. Гарновский писал к правителю канцелярии Потемкина, В.С. Попову, что в Петербурге говорили „о негодовании (Екатерины) на светлейшего князя"; рассказывали далее, что Потемкин болен, что он по болезни не мог доехать до Киева. В [84] одном из писем Гарновского сказано: „Говорят в городе и.при дворе (т.е. при так называемом малом дворе, так как великий князь и его супруга оставались в Петербурге) еще следующее: Задунайский и Ангальт приносили ее императорскому величеству жалобу на худое состояние российских войск, от небрежения его светлости (т.е. князя Потемкина) в упадок пришедших. Его светлость, огорчась на графа Ангальта за то, что он таковые вести допускает до ушей ее императорского величества, выговаривал ему словами, чести его весьма предосудительными. После чего граф Ангальт требовал от его светлости сатисфакции. К сему присовокупляют, что ее императорское величество не благоволит его светлости... Многие не в пользу его светлости толкуют и то, что его светлость в монастыре, а не во дворце жить в Киеве изволил» ⁷.
Нельзя не считать вероятным, что между Потемкиным и другими сановниками в Киеве происходили кое-какие недоразумения. Существовала ненависть между Румянцевым и Потемкиным. В Петербурге даже говорили о намерении Румянцева подать в отставку. Сегюр, как очевидец, рассказывает, что Потемкин в Киеве был невесел и даже не всегда бывал при дворе. Он поселился в Печерском монастыре, где его окружала толпа льстецов, надеявшихся чрез милости князя достигнуть каких-либо выгод. Его странный образ действий, между прочим, выражался в том, что он то являлся в пышной одежде и блестящем мундире, то угрюмый, брюзгливый, полуодетый, по целым суткам лежал на диване, даже в присутствии знатных лиц. „Потемкин глядит волком», сказала однажды Екатерина в это время ⁸. С особенною холодностью, пишет Сегюр, Потемкин обращался с графом Румянцевым и графом Штакельбергом. Его обращение с поляками доходило иногда до крайней грубости. Когда Браницкий в [85] чем-то заупрямился, Потемкин стал кричать на него и даже махал кулаком у него под носом. При Браницких у Потемкина был однажды нелюбимый Браницким Штакельберг; жена Браницкого обошлась с ним нелюбезно. Потемкин схватил свою племянницу за нос и подвел к Штакельбергу. Игнатия Потоцкого он называл «scelerаt», Казимира-Нестора лгунишкой и другим нелестным именем ⁹. Все боялись Потемкина. Так, например, до его приезда в Киев ходили кое-какие неблагоприятные слухи о его управлении; но лишь только он приехал, все начали раболепствовать перед всесильным князем; один только Румянцев не скрывал своего нерасположения к нему и бесцеремонно высказывал свое мнение о недостатках Потемкина ¹⁰. Странности последнего, впрочем, — как рассказывает Сегюр, — не мешали ему и в Киеве, в тесном кругу знакомых и родственников, обнаруживать любезность, остроумие и способность беседовать о всевозможных предметах ¹¹. К тому же он в это время серьезно занимался делами, переписывался с русским послом в Константинополе о восточном вопросе, беседовал с Сегюром об отношении Франции к Турции и находился в деятельных сношениях со множеством агентов, техников, поставщиков и прикащиков, работавших над приготовлениями к дальнейшему путешествию Екатерины. Эти работы оказывались столь сложными, что Потемкин, ради окончания их, старался удержать императрицу в Киеве как можно дольше ¹², чтобы выиграть время для подготовления блестящего приема. Из Киева Потемкин ездил в местечко Фастово для свидания с польским королем, причем последний жаловался Потемкину на Браницкого ¹³. Говорили далее о преобразованиях [86] Потемкина в южной России, о его проектах учредить университет и музыкальную консерваторию в Екатеринославе и пр. Долго беседовал Потемкин с епископом Нарушевичем. С королем Потемкин говорил о Польше, о партиях в этой стране, о готовности императрицы, насколько это было возможно, исполнить желание короля. Чрез Штакельберга, бывшего с Потемкиным, Станислав-Август узнал, что Потемкин желал сделаться польским вельможею и что для этой цели он купил громадное имение Смела. Наконец Потемкин коснулся еще богословских вопросов, говоря об унии, причем обнаружил некоторые познания в области церковной истории.
Свидание Потемкина с королем происходило в марте; в конце апреля состоялось свидание Станислава-Августа с императрицею в Каневе. Потемкин играл при этом первенствующую роль. Так напр. после торжественного обеда, происходившего на галере ,,Десна", король в сопровождении Потемкина делал визиты русским сановникам и генералам под именем графа Понятовского. В присутствии Потемкина происходил крупный разговор между королем и Браницким. Потемкина король просил уговорить императрицу остаться несколько дольше в Каневе и отобедать у него ¹⁴.
Екатерина не желала исполнить просьбы короля и в двух записках к Потемкину, писанных очевидно после обеда, объясняла князю, почему ей нужно, не теряя времени, продолжать путь. Очевидно Потемкин серьезно стоял за исполнение желания короля, и в одной из записок императрицы к князю сказано в несколько резком тоне: „Когда я что определяю, тогда обыкновенно бывает то не на ветру, как в Польше часто случалось; итак еду завтра, как назначала, а ему желаю всякого благополучия... Право, батинька, скучно". В другой записке ее говорится: „Пожалуй, дай ему (гостю) учтивым образом чувствовать, [87] что перемену делать в моем путешествии возможности нету" ¹⁵.
Когда вечером, после беседы в каюте императрицы, она дала почувствовать королю, что пора расставаться, Станислав-Август шепотом сказал Потемкину: „Есть ли надежда, что можно остаться долее?" Потемкин отвечал: „Нет". Вслед затем он ввел короля в особый кабинет, где Екатерина простилась с ним. Де Линь затем рассказывал королю, что Потемкин говорил императрице: „Вы меня компрометировали пред королем и всею Польшею, столько сокращая свидание" ¹⁶. В свою очередь, императрица жаловалась на Потемкина, заметив на другое утро: „Князь Потемкин ни слова не говорил; принуждена была говорить беспрестанно; язык засох; почти осердили, прося остаться; король торговался на три, на два дня или хотя для обеда на другой день" ¹⁷.
Если вообще рассказ о замечании Потемкина, что Екатерина „компрометировала его перед королем и Польшею", заслуживает доверия, то нельзя не заметить, что желание Потемкина угодить королю легко могло находиться в связи с некоторыми честолюбивыми замыслами его в отношении к Польше. Такое предположение подтверждается и рассказом принца де Линя, будто он сам был свидетелем, как Потемкин делал выговор Браницкому за его образ действий в отношении к королю, причем раздражение князя дошло до того, что он едва не прибил Браницкого ¹⁸.
Король и Потемкин остались взаимно довольными друг другом. Может быть даже, что этому выгодному впечатлению, произведенному Станиславом-Августом на Потемкина, должно приписывать то обстоятельство, что король еще [88] несколько лет оставался на престоле ¹⁹. Существует рассказ, будто король предлагал Потемкину обратить его поместья, находившиеся в Польше, в особое владетельное княжество, зависимое от польской короны, подобно Курляндии, однако князь отклонил от себя это предложение ²⁰; но это не согласуется с воззрениями короля на события этого времени. Станислав-Август с трепетом взирал на опасность, грозившую ему в случае занятия Потемкиным какого-либо политического поста в Польше. Около этого времени ходили даже разные слухи об обширных интригах Потемкина в отношении к Польше. Завадовский 8 марта 1787 года писал к А. P. Воронцову: „Граф А.А. (т.е. Безбородко) пишет ко мне, что Штакельберг, обще с Браницким и Потоцким, — находящимися в Киеве, интригу открыл свою против короля польского, считая на помощь князя Потемкина" ²¹.
Heсмотря на разногласие между Потемкиным и Екатериною по вопросу о дальнейшем пребывании путешественников в Каневе, не смотря на слухи о нерасположении Екатерины к князю, мы не имеем основания думать, что императрица была недовольна князем. Она, напротив, была в восхищении от приготовлений Потемкина к дальнейшему путешествию. Недаром Гарновский писал Попову после того, как Екатерина со всею свитою уехала из Киева: „Со времени отъезда ее императорского величества из Киева, не только все неприятные о его светлости слухи вдруг умолкли, но и все говорят теперь о его светлости весьма громко" ²².
Меры, принятые Потемкиным для путешествия по Днепру, удивляли и Екатерину, и ее спутников. Галеры были построены в римском вкусе и отличались огромными размерами и богатством убранства. На особенно большой галере „Десна" находилась огромная столовая, в которой императрица давала большие обеды. На галерах находилось около [89] 3,000 человек. Очень величественный вид имела флотилия, окруженная со всех сторон шлюпками и челноками.
В некоторых особенно живописных местах путешественники осматривали берега, на которых почти всегда толпился народ. Стреляли из пушек. Происходили маневры казаков. Екатерина наслаждалась прекрасною весеннею погодою, хвалила благорастворенный воздух, теплый климат, сожалела, что не на берегах Днепра построен Петербург, и проч. По распоряжению Потемкина, многие скалы на Днепре были взорваны порохом для большей безопасности плавания. Тем не менее путешествие было несколько медленнее, чем ожидали. Екатерина в своих письмах к Павлу Петровичу и Марии Феодоровне, Сегюр и принц де Линь в своих мемуарах и донесениях говорили о затруднениях и даже опасностях, с которыми приходилось бороться во время плавания по Днепру. Нигде, однако, не говорится о каких бы то ни было неприятностях для Потемкина, вследствие не совсем удачного плавания.
В Кременчуге, куда путешественники приехали через несколько дней, началось полное торжество Потемкина, с давних пор готовившегося с особенным великолепием приветствовать Екатерину во вверенном ему наместничестве. Для императрицы было приготовлено весьма удобное помещение с прекрасным садом. Екатерина была очень довольна. Зная об интригах недоброжелателей князя, она со своей стороны делала все возможное для распространения более выгодного мнения о Потемкине. В письмах к разным лицам она горячо хвалила Потемкина, особенно за приведение в надлежащее состояние войска.
В 1786 году была укомплектована армия. Некоторые из лучших полков находились в Кременчуге и очень понравились Екатерине, которой таким образом представился удобный случай полемизировать против недоброжелателей Потемкина. Так напр. она писала Еропкину: „Здесь нашла я треть конницы, той, про которую некоторые незнающие [90] люди твердили доныне, будто она лишь счисляется на бумаге, а в самом деле ее нет, однако же она действительно налицо и такова, как, может быть, еще никогда подобной не бывало, в чем прошу, рассказав любопытным, ссылаться на мое письмо, дабы перестали говорить неправду и отдавали справедливость усердию ко мне и империи в сем деле служащим» ²³ В другом письме, к Салтыкову, говорится: „Здесь я нашла три легкоконные полка, про которых покойный Панин и многие иные старушенки говорили, что они только на бумаге, но вчерась я видела своими глазами, что те полки не карточные, но в самом деле прекрасные" ²⁴.
Различие между Киевом и Кременчугом, то есть между наместничествами графа Румянцева и князя Потемкина, бросалось в глаза. Сегюр, хваля успехи административной деятельности Потемкина, замечает, что Екатерина сказала князю: „До самого Киева я могла думать, что механизм администрации в моей империи испорчен; здесь же я нахожу, что он действует с полною силою" ²⁵. В письме к Гримму императрица хвалила прекрасный дом, в котором поместил ее Потемкин. „Кременчуг», — писала она, — „прелестнейшая местность, какую мне случалось видеть; здесь все приятно. Мы нашли здесь расположенных в лагере 15,000 человек превосходнейшего войска, какое только можно встретить", и проч. ²⁶. В таких же восторженных выражениях Екатерина сообщала о своем пребывании в Кременчуге Марии Феодоровне и другим лицам ²⁷. Особенного внимания заслуживает следующее замечание в одном из писем к Салтыкову: „В Кременчуге нам всем весьма понравилось, наипаче после Киева, который между нами ни [91] единого не получил партизана, и если бы я знала, что Кременчуг таков, как я его нашла, я бы давно переехала. Чтобы видеть, что я не попусту имею доверенность к способностям фельдмаршала князя Потемкина, надлежит приехать в его губернии, где все части устроены как возможно лучше и порядочнее; войска, которые здесь, таковы, что даже чужестранные оные хвалят неложно; города строятся; недоимок нет. В трех же малороссийских губерниях, оттого что ничему не давано движения, недоимки простираются до миллиона, города мерзкие и ничто не делается" ²⁸.
Вскоре после пребывания в Кременчуге Екатерина должна была встретиться с императором Иосифом II. Мы не знаем, справедливо ли замечание Гельбига, что не только императрица пригласила Иосифа к участию в путешествии по южной России, но что и Потемкин неоднократно писал к императору об этом свидании ²⁹. Во всяком случае князь, в ту минуту, когда Екатерина встретилась с Иосифом II на берегу Днепра, играл довольно важную роль, рассказывая в письме к барону Гримму об этой встрече с Иосифом, Екатерина шутила о странном положении, в котором очутились оба коронованные лица: „Он (Иосиф) рассчитывал обедать у меня; я же рассчитывала найти обед у фельдмаршала князя Потемкина; а сей последний вздумал поститься, чтобы выиграть время и приготовить закладку нового города. Мы нашли (в Кайдаках) князя Потемкина, только что возвратившегося из своей поездки, и обеда не оказалось. Но так как нужда делает людей изобретательными, то князь Потемкин затеял сам пойти в повара, принц Нассау в поваренки, генерал Браницкий в пирожники, — и вот их величествам никогда еще, с самого дня их коронаций, не случалось иметь столь блистательной прислуги и столь плохого обеда" и проч. ³⁰.
На другой день путешественники присутствовали при закладке [92] храма в городе Екатеринославе. Ко времени прибытия императрицы на место постройки города по гигантским планам Потемкина, князем в Берлине была заказана статуя императрицы, которая, однако, не была готова в мае 1787 года ³¹. Когда Екатерина, сопровождаемая Иосифом II, приехала 8 мая к этому месту, оно, как пишет Самойлов, „уже имело видь приятного обиталища" ³². В походной церкви, т.е. в шатре, раскинутом на берегу Днепра, отслужили молебен, а затем происходила закладка собора. Храм этот должен был походить на храм св. Петра в Риме. Мелочность честолюбия Потемкина доходила до того, что он приказал архитектору „пустить на аршинчик длиннее, чем собор в Риме" ³³. Иосиф II и Сегюр не без основания скептически относились к будущности Екатеринослава и в беседе между собою смеялись над честолюбием Потемкина. Скоро после закладки храма постройка его была приостановлена. Гораздо позже была построена на том месте, где предполагалось строить громадный собор, церковь в довольно скромных размерах; фундамент проектированного собора, на который было истрачено более 70,000 рублей, настоящее время составляет ее ограду. В музее общества истории и древностей в Одессе до сих пор хранятся великолепные планы и рисунки колоссального проекта Потемкина. Однако в 1787 году Екатерина, как кажется, вполне разделяла оптимизм своего друга и сотрудника. На пути в Херсон она писала Еропкину: „Хорошо видеть сии места своими глазами; здесь все делается и успевает... польза окажется со временем... здешние жители все без изъятия имеют вид свежий и здоровее, нежели киевские, и кажутся работящее и живее. Все эти примечания и рассуждения пишу к вам нарочно, дабы вы, знав оные, могли кстати и ко времени употребить сущую истину к опровержению предубеждений, сильно действующих иногда [93] в умах людских. Все вышеописанное оспаривать может лишь слабость, либо страсть или неведение" ³⁴.
В Херсон Екатерина приехала в великолепной колеснице, в которой сидела с Иосифом II и Потемкиным. Херсон удивил даже иностранцев, бывших в свите Екатерины. Крепость почти совершенно оконченная, большие казармы, адмиралтейство с богатыми магазинами, арсенал со множеством пушек, два линейные корабля и один фрегат, совершенно готовые на верфях, казенные здания, несколько церквей, частные дома, лавки, купеческие корабли в порте — все это свидетельствовало о неутомимой и успешной деятельности Потемкина ³⁵. Тогда думали, что Херсон сделается вторым Амстердамом ³⁶. Даже Иосиф II, весьма недоверчиво относившийся к реформам и проектам Потемкина и Екатерины, заметил о Херсоне: „Celа а l’аir de quelque chose" ³⁷. В письме Екатерины к Салтыкову сказано между прочим: „Мы с удивлением и с немалым удовольствием увидели, что здесь сотворено... Степи обещают везде изобилие... где сажают, тут принимается и растет... Прошу вспомнить, что шесть лет назад не было ничего... Крепость не в пример лучше киевской... дома мещанские таковы, что и в Петербурге не испортят ни которую улицу; казармы гораздо лучше гвардейских» ³⁸. Еще подробнее хвалила Екатерина в письме к Еропкину все виденное ею в Херсоне, заключая свой рассказ замечанием: „Я могу сказать, что мои намерения в сем крае приведены до такой степени, что нельзя оных оставить без достодолжной хвалы; усердное попечение везде видно и люди к тому избраны способные" ³⁹. В этом же тоне Екатерина писала к великим князьям Александру и Константину, [94] к Марии Феодоровне и проч. ⁴⁰ В письме к Гримму сказано между прочим, после подробного изложения всего того. что Екатерина видела в Херсоне: „Словом, благодаря попечениям князя Потемкина, этот город и этот край, где при заключении мира не было ни одной хижины, сделались цветущим городом и краем и их процветание будет возрастать из года в год» ⁴¹.
Также и английский дипломат Фиц-Герберт, сопровождавший Екатерину, писал из Херсона: „По-видимому, императрица чрезвычайно довольна положением этих губерний, благосостояние которых действительно удивительно, ибо не далее как несколько лет тому назад здесь была совершенная пустыня. Князь Потемкин", сказано, впрочем, далее в этом письме, „конечно, позаботился о том, чтобы представить все с наилучшей стороны" ⁴². О несколько мелочном тщеславии Потемкина при церемонии спуска кораблей в Херсоне пишет очевидец, немецкий врач Дримпельман: „Государыня явилась запросто, в сером суконном капоте, с черною атласною шапочкою на голове. Граф Фалькенштейн также одет был в простом фраке. Князь Потемкин напротив блистал в богато вышитом золотом мундире со всеми орденами" и проч. ⁴³.
Иосифу и другим спутникам Екатерины Херсон понравился далеко не в такой мере, как самой императрице. Император, побывав в Херсоне еще до встречи с Екатериною и тщательно осмотрев фортификационные работы и проч., находил, что многого здесь недоставало и военная администрация была далеко не совершенна; достойны внимания также его замечания о непрочности кораблей, построенных из сырого лесу, о неудачном выборе места для постройки города и проч. ⁴⁴. В этом же скептическом и [95] строго-критическом тоне говорит о деятельности Потемкина в Херсоне и граф Сегюр, который откровенно сообщил свое мнение самому князю ⁴⁵.
После пятидневного пребывания в Херсоне путешественники отправились в Крым чрез Кизикерман и Перекоп. Сооружая этот путь, Потемкин предписывал: „Дорогу от Кизикермана до Перекопа сделать богатою рукою, чтобы не уступала римским; я назову ее: Екатерининский путь" ⁴⁶. В Крыму весьма эффектным эпизодом было окружение императрицы многочисленными депутациями от татар, кабардинцев и пр. Этими манифестациями, устроенными Потемкиным, он хотел убедить Екатерину в расположении татар к России, между тем как современники считали татар весьма склонными освободиться от нового правительства ⁴⁷.
Крым произвел глубокое впечатление на императрицу, отдавшую и при этом случае Потемкину, как главному виновнику приобретения полуострова, полную справедливость. Из Бахчисарая она писала Еропкину: „Весьма мало знают цену вещам те, кои с уничижением бесславили приобретение сего края" и проч. В заключение сказано: „С сими мыслями и с немалым утешением ложусь спать сегодня, видя собственными глазами, что я не причинила вреда, но величайшую пользу империи" ⁴⁸. И в письмах к Гримму, к Марии Феодоровне и проч. Екатерина хвалила Тавриду. В беседе с разными лицами, ее окружавшими, она сказала между прочим: „Приобретение сие важно; предки дорого заплатили бы за то, но есть люди мнения противного, которые жалеют о бородах, при Петре I выбритых» и проч. ⁴⁹. Без сомнения Потемкин сам старался внушить императрице оптимистический взгляд, расходившийся с пессимизмом [96] или скептицизмом Иосифа II, Сегюра и других спутников Екатерины.
Потемкин был, так сказать, героем путешествия императрицы. Недаром она в Бахчисарае прославляла Потемкина в стихах на французском языке. К слову сказать, императрица, хорошо писавшая в прозе, не отличалась стихотворным дарованием ⁵⁰. Потемкина хвалили за великолепный фейерверк, устроенный им в честь императрицы в Бахчисарае; кроме того он удивил путешественников сооружением новой дороги до Инкермана чрез горы и вдоль по реке Каче ⁵¹.
В Инкермане, где также был построен дворец, во время обеда вдруг отдернули занавес, закрывавший вид с балкона, и таким образом, совершенно неожиданно для всех, открылся вид прекрасной Севастопольской гавани. На рейде стояло 3 корабля, 12 фрегатов, 20 мелких судов, 3 бомбардирские лодки и 2 брандера. Открылась пальба из всех пушек. Это зрелище было чуть ли не самым эффектным моментом из всего путешествия Екатерины. Оно произвело на всех глубокое впечатление.
После обеда императрица вместе с Иосифом поехала в Севастополь в особой шлюпке, заранее заказанной Потемкиным в Константинополе и совершенно сходной с султанскою ⁵². Даже Иосиф II был в восхищении от этой великолепной гавани и предвещал ей великую будущность. В его письме к Ласи сказано, между прочим: „Императрица в восхищении от такого приращения сил России. Князь Потемкин в настоящее время всемогущ, и нельзя вообразить себе, как все за ним ухаживают» ⁵³. [97]
К барону Гримму Екатерина писала из Севастополя: „Здесь, где тому назад три года ничего не было, я нашла довольно красивый город и флотилию довольно живую и бойкую на вид; гавань, якорная стоянка и пристань хороши от природы, и надо отдать справедливость князю Потемкину, что он во всем этом обнаружил величайшую деятельность и прозорливость" ⁵⁴.
Для проезда Екатерины из Севастополя по Байдарской долине, тогда почти целиком принадлежавшей князю Потемкину ⁵⁵, была также сделана новая дорога. Чтобы показать путешественникам пару ангорских коз в одном из своих имений, Потемкин заставил их проехать туда горами по тяжелым дорогам, так что придворные экипажи были приведены в страшный беспорядок и путешественники не раньше как в час пополудни приехали в Бахчисарай ⁵⁶. Отдохнув здесь день, они чрез Акмечеть, нынешний Симферополь, где Потемкин успел устроить сад в английском вкусе и несколько домов, поехали в Карасубазар. В этом городе князь имел прекрасный дворец, окруженный садом, с фонтанами и искусственным водопадом. Немного повыше был построен дворец для Екатерины. Сад, вечером освещенный великолепнейшим образом, удивил всех своею красотою ⁵⁷. Фейерверк состоял из 300,000 ракет, и проч. ⁵⁸.
Внешний блеск путешествия, маневры войск и флота, дворцы, сады, и проч. — все это не мешало современникам относиться скептически к административной деятельности Потемкина. В письмах императора Иосифа II к Ласи встречаются более или менее едкие замечания об упадке городов в Крыму, особенно же о печальном состоянии Кафы, куда путешественники поехали из Карасубазара, о неудовольствии татар, готовых отложиться от России, о многих [98] случаях выселения из Крыма в другие места, об отчаянном положении иностранцев, поселившихся в последнее время в южной России, и о разных крупных промахах Потемкина, как администратора. Но при всем том, нельзя было не удивляться тому, что Потемкин в короткое время успел сделать на юге. Принц де Линь отчасти даже и Сегюр, восхищались тем, что было создано им ⁵⁹. Из бесед Иосифа II с Сегюром видно однако, что они не ожидали особенно прочных результатов, от административной деятельности Потемкина. Иосиф, например, говорил: „Я. вижу во всем этом гораздо более эффекта, нежели внутренней цены. Князь Потемкин деятелен, но он гораздо лучше умеет начинать, нежели довершать. Впрочем, так как здесь никаким образом не щадят ни денег, ни людей, то все может казаться нетрудным. Мы, в Германии и во Франции, не смели бы предпринимать того, что здесь делается. Владелец рабов приказывает; рабы работают; им вовсе не платят или платят мало; их кормят плохо; они не жалуются, и я знаю, что в продолжение трех лет в этих вновь приобретенных губерниях, вследствие утомления и вредного климата болотистых мест, умерло около 50,000 человек; никто не жаловался, никто даже и не говорил об этом». В другой раз Иосиф заметил: „Вы видите, что здесь ни во что не ставят жизнь и труды человеческие; здесь строятся дороги, гавани, крепости, дворцы в болотах; разводятся леса в пустынях без платы рабочим, которые, не жалуясь, лишены всего, не имеют постели, часто страдают от голода". Сегюр отвечал: „Все здесь начинается, ничто не оканчивается. Князь Потемкин часто оставлял то, что только что было начато; ни один проект не составляется солидно; ни один не исполняется до конца. В Екатеринославе мы видели начало города, который не будет обитаем, начало церкви, в которой никогда не будет службы; место, избранное для Екатеринослава, безводное; Херсон [99] окружен опасною болотистою атмосферою. В последние годы степи опустели хуже прежнего. Крым лишился двух третей своего прежнего населения. Город Кафа разорен и никогда не поднимется более. Один Севастополь — действительно великолепное место, но еще пройдет много времени, пока там будет порядочный город. Старались украсить все временно для императрицы. После отъезда ее все чудеса исчезнут ⁶⁰. Я знаю князя Потемкина; его пьеса сыграна, занавес упал; князь займется теперь задачами или в Польше, или в Турции. Настоящая администрация, требующая постоянства, не согласуется с его характером». Иосиф кончил беседу, назвав все путешествие „галлюцинацией" ⁶¹.
Как бы то ни было, путешествием императрицы Потемкин удивил современников, как видно, между прочим, из письма Гарновского к Попову, в июле 1787 года: „Я сомневаюсь, чтобы кто более превозносил хвалами поход ее императорского величества в Тавриду, как Евграф Александрович Чертков. Сие преимущество отдаю я потому, что он льстить не умеет. Он, между прочим, рассказывал почти тако: Я был с его светлостью в Тавриде, в Херсоне и в Кременчуге месяца за два до приезда туда ее величества. Нигде там ничего не видно было отменного; словом, я сожалел, что его светлость позвал туда ее императорское величество по-пустому. Приехав с государынею, Бог знает, что там за чудеса явилися. Чорт знает, откуда взялись строения, войска, людство, татарва, одетая прекрасно, казаки, корабли... Ну, ну, Бог знает что... [100] Какое изобилие в ясствах, в напитках, словом, во всем - ну, знаешь, так, что придумать нельзя, чтоб пересказать порядочно. Я тогда ходил как во сне, право, как сонный. Сам себе ни в чем не верил, щупал себя: я-ли? где я? не мечту-ли, или не привидение-ли вижу? Н-у! надобно правду сказать: ему — ему только одному можно такие дела делать, и когда он успел все это сделать? Кажется, не видно было, чтоб он в Киеве занимался слишком делами... ну, подлинно удивил! Не духи ли какие-нибудь ему прислуживают". ⁶²
Любопытно также письмо Сегюра к Потемкину, писанное тотчас же после путешествия. Тут сказано между прочим по поводу заявления о намерении поехать во Францию: „Я там с восторгом опишу все те чудные картины, которые вы представили нашим взорам: коммерцию, завлеченную в Херсон, не смотря ни на зависть, ни на болота; флот, построенный в два лишь года каким-то чудом в Севастополе, ваш Бахчисарай, напоминающий Тысячу и одну ночь, вашу Темпейскую долину ⁶³; ваши празднества, почти баснословные, в Карасубазаре; ваш Екатеринослав, где вы собрали в три года более монументов, нежели иные столицы в три столетия; эти пороги, которые вы подчинили своей власти, в ущерб авторитетности историков, географов и журналистов, и ту гордую Полтаву, на полях которой вы отвечали подвигом своих семидесяти эскадронов на критики, которыми невежество да зависть клеветали на вашу администрацию и опытность вашей армии. Если мне не поверят — вы в том виноваты: зачем сотворили столь много чудес в столь малое время и не гордились ими перед всеми, пока не показали нам их всех вдруг", и проч. ⁶⁴. [101]
Из всего этого видно, что Потемкин одним казался чародеем, гениальным преобразователем, умеющим создавать из ничего города, села, и проч.; другие же видели в нем фокусника, шарлатана, обманщика. Гельбиг рассказывает, что большая часть селений, показанных на пути императрице, были не что иное, как театральная декорация ⁶⁵; благодаря полицейским распоряжением, толпа людей, пригнанных издалека, украшала всюду дорогу, чрез которую проезжала Екатерина; ей пять или шесть раз показывали одно и то же громадное стадо скота, которое по ночам гнали из места в место; Потемкин показывал ей богатые склады хлеба, в котором мешки были наполнены не пшеницею, а песком; базары на пути императрицы были также ничем иным как искусственным драматическим представлением; великолепные сады в Кременчуге и других городах тотчас же после краткого пребывания там Екатерины, были запущены, превратились опять в голую степь и проч. Принц де Линь, участвовавший в этом путешествии, называет рассказ о театральных декорациях, представляющих села и деревни, нелепою баснею, но говорит, что действительно на пути встречались «города без улиц, улицы без домов, дома без крыш, без дверей и без окон»; императрице показывали лишь казенные помещения; она не прогуливалась пешком и поэтому видела меньше, чем некоторые из ее спутников ⁶⁶. Такое же мнение об административной деятельности Потемкина высказывал тогда князь М.М. Щербатов в одном из своих сочинений, ходивших по рукам в последнее время царствования Екатерины. По поводу путешествия ее он заметил довольно резко: „Монархиня видела и не видала, и засвидетельствование и похвалы ее суть тщетны, самым действием научающие монархов не хвалить того, чего совершенно сами не знают» ⁶⁷. [102]
Расставшись с Потемкиным в Харькове, она пожаловала ему название „Таврического" ⁶⁸. Кроме того, он получил в подарок 100,000 рублей „за труды и старания в доставлении продовольствия войскам, с выгодою и сбережением казны" ⁶⁹. Важнейшею же наградою были письма Екатерины к Потемкину, писанные тотчас же после ее пребывания в южной России. Так напр. она писала ему 25 июня 1787 года из Села Коломенского: «Мы здесь чванимся ездою и Тавридою и тамошними генерал-губернаторскими распоряжениями, кои добры без конца и во всех частях». Из Твери 6 июля: «Твои чувства и мысли тем наипаче милы мне, что я тебя и службу твою, исходящую из чистого усердия. весьма, весьма люблю». В другом письме: «Слава Богу, что ты здоров, пожалуй поберегись.... Бог с тобою.... я здорова. Котенок твой доехал со мною здорово же.... Мы без тебя во всей дороге, а наипаче на Москве как без рук... При великих жарах, кои у вас на полдень, прошу тебя всепокорно: сотвори милость, побереги свое здоровье, ради Бога и ради нас, и будь столь доволен мною, как я тобою». 13 июля из Царского Села: «Третьего дни окончили мы свое шести-тысячи-верстное путешествие, приехав на сию станцию в совершенном здоровье, а с того часа упражняемся в рассказах о прелестном положении мест вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении, попечении и порядке, вами устроенном повсюду. Итак, друг мой, разговоры наши почти непрестанные замыкают в себе либо прямо, либо с боку твое имя, либо твою работу. Пожалуй, пожалуй, пожалуй будь здоров и приезжай к нам безвреден, а я, как всегда, к тебе и дружна, и доброжелательна». 27 июля: «Между тобою и мною, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут; врагам своим ты ударил по пальцам усердием ко мне и ревностью к делам империи» ⁷⁰. [103]
17-го июля Потемкин писал из Кременчуга: «Матушка государыня! Я получил ваше милостивое письмо из Твери. Сколь мне чувствительны оного изъяснения, то Богу известно. Ты мне паче родной матери, ибо попечение твое о благосостоянии моем есть движение, по избранию учиненное. Тут не слепой жребий. Сколько я тебе должен, сколь много ты сделала мне отличностей; как далеко ты простерла свои милости на принадлежащих мне, но всего больше, что никогда злоба и зависть не могли мне причинить у тебя зла и все коварства не могли иметь успеха. Вот что редко на свете: непоколебимость такого степеня (sic) тебе одной предоставлена. Здешний край не забудет своего счастия. Он тебя зрит присно у себя, ибо почитает себя твоею вотчиною и крепко надеется на твою милость... Прости, моя благотворительница и мать; дай Боже мне возможность доказать всему свету, сколько я тебе обязан, будучи по смерть вернейший раб», и проч. ⁷¹.
Между бумагами императрицы найден проект надписи на медали, которая должна была увенчать память о путешествии. Из тридцати восьми различных надписей Екатерина выбрала слова „Путь на пользу". Эта надпись находится на медали, вырезанной в 1787 году ⁷². Екатерина была довольна своим путешествием; она считала деятельность Потемкина полезною.
Но эта деятельность Потемкина на юге, в связи с путешествием Екатерины, подала повод к новому столкновению России с Турцией. Во время путешествия Екатерины Потемкин был декоратором, чичероне и mаitre de plаisir. Теперь он должен был действовать в качестве полководца.

Примечания

¹ „Minerva", 1798, I, 364.
² Blum, „Ein russischer Stааtsmаnn", II, 476.
³ Segur, Memoires, III, 47. О путешествии вообще см. мою статью в „Истор. Вестнике", 1885 — июль, август и сентябрь.
⁴ „Зап. Од. Общ. ист. и др.", II, 758.
⁵ „Зап. Од. Общ. ист. и др.", Х. 253 и след. О кабардинцах см. письмо Попова к Петру Потемкину в „Р.Арх.", 1879,11, 436. Множество новых данных об административной деятельности Потемкина в это время см. в монографии Арсения Маркевича „Материалы Архива Канцелярии Таврического губернатора относящиеся к.путешествию императрицы Екатерины II в Крым». Симферополь, 1891.
⁶ „Русская Старина", XII. 693.
⁷ „P. Старина", XV, 20-23.
⁸ Храповицкий 30 мая 1787. „Le prince tient du borgnе et du louche", писал о нем принц де Линь „Oeuvres", II, 9. Segur, II, 76-77.
⁹ Костомаров, „Последние годы Речи Посполитой", в „Вестнике Европы". 1869, апрель, 622 и 623.
¹⁰ Segur, III, 70.
¹¹ Segur, III, 79.
¹² Храповицкий, 4 апреля 1787 г.
¹³ Польский историк Ксаверий Лиске сообщает некоторые подробности об этом свидании в статье: „Beitrаge z. Gesch. d. Kаniower Zusаmmen-kunft 1787" в „Russische Revue", IV, 483-494.
¹⁴ См. подробности у Лиске, 496-497.
¹⁵ „Сб. Ист. Общ.", XXVII, 407-408. В другой записке к Потемкину, 25 апреля, сказано: „Я на тебя сержусь: ты сегодня ужасно как неловок" („Р. Старина", XVI, 239).
¹⁶ Лиске, 498. Рассказ самого короля.
¹⁷ Храповицкий, 26 апреля 1787 г.
¹⁸ Лиске, 499.
¹⁹ Cаsterа, II, 125. То же писал Фиц-Герберт в Англию, см. дневник Храповицкого, 16 марта 1787 г.
²⁰ Лиске, 485.
²¹ „Архив кн. Воронцова", XII, 38.
²² „Р. Старина", XV, 23.
²³ „Соч. Екатерины", изд. Смирд. III, 342.
²⁴ „Р. Арх.", 1864, 966. См. замечание об этих легкоконных полках в записках кн. Ю.В. Долгорукого в „Р. Старине" (1889), т. LXIII, стр. 509 и 510.
²⁵ Segur, „Memoires", III, 134.
²⁶ „Сб. Ист. Общ. ", XXIII, 408-409.
²⁷ „Сб. Ист. Общ.", XV, 95 и «Русский Архив», 1867, стр. 1235.
²⁸ «Р. Архив», 18(34, стр. 966.
²⁹ „Minerva", 1798, II, 314.
³⁰ „Сб. И. Общ.", XXIII, 410. Segur, III, 138.
³¹ „Сб. И. Общ.", XIII, стр. XIX.
³² «Р. Архив», III, 1867, 1282.
³³ «Р. Архив», 1865, стр. 870.
³⁴ „Соч. Екатернвы", III, 344-345.
³⁵ См. рассказы Сегюра, Самойлова и пр.
³⁶ Колотов, „Ист. Екатерины", III, 131.
³⁷ Аrnеth, ,Joseph II und Kаthаrinа", 359.
³⁸ „P. Аpx.", 1864, 969.
³⁹ „Соч. Ек." изд. Смирд., III, 346-347.
⁴⁰ Письма и бумаги Екатерины, издан. Бычковым. Спб., 1873, 44. „С6. И. Общ.", ХХVII, 408 и XV, 108 и 110.
⁴¹ „Сб. Ист. Общ.", XXIII, 410-411.
⁴² „Сб. Ист. Общ.", XXVI. 183-184.
⁴³ „Р. Арх.", 1881, I, 40-43.
⁴⁴ Аrnеth, „Ioseph II und Kаthаrinа", 355-359.
⁴⁵ Memoires, III, 143-144.
⁴⁶ Надеждина, биогр. Потемкина, в „Од. Альманахе" на 1869 г., стр. 61.
⁴⁷ Аrnеth, 362.
⁴⁸ „Соч. Ек.", III, 348.
⁴⁹ Храповицкий, 21 мая 1787 г.
⁵⁰ См. „Зап. Храповицкого, 23 и 28 мая 1787 года", „Мемуары" Сегюра, „Русский Архив" 1865 г., стр. 1513, и письма и бумаги Екатерины, изд. Бычковым, 147.
⁵¹ Pаllаs, II, 41.
⁵² См. поручение Потемкина Булгакову заказать шлюпку, от 7 января 1787 года из Севастополя, в „Рус. Архиве", 1865, 413.
⁵³ Аrтеth, 363-364. Екатерина подарила Потемкину пальмовую ветвь, которую получила от гросмейстера Мальтийского ордена. См. „Зап. Од. Общ. ", IV, 265.
⁵⁴ „Сб. Ист. Общ.", XXIII. 412.
⁵⁵ „Рус. Арх.", 1867, стр. 1571.
⁵⁶ О неудовольствии Иосифа по этому поводу см. Арнета, 366.
⁵⁷ Segur. III. 195.
⁵⁸ Аrnеth, 367.
⁵⁹ De Lignе, Oeuvres, III. 43.
⁶⁰ На этот счет любопытно замечание в письме Гарновского к Попову: „Вейкардт писал к Либериху: После отъезда государыни в Тавриду остались мы здесь (в Херсоне), как овцы без пастыря или как сироты без отца и без матери. Есть и пить нечего, купить нечего, да и кого об оном спросить — не знаем», и проч. „Рус. Старина", ХV. 27. Почти все дворцы, построенные по поводу путешествия Екатерины, исчезли. См. частности этого упадка тотчас после 1787 г. в соч. Арс. Маркевича стр. 59 и след.
⁶¹ Segur, Memoires, III. 149, 213-214. II в беседе с герцогом Ришелье Иосиф II смеялся над результатами деятельности Потемкина. См. ,,Сб. Ист. О6щ." LIV, стр. 132.
⁶² „Русская Отарина", ХV. 33.
⁶³ Темпейскою долиною одна английская путешественница назвала Байдарскую долину.
⁶⁴ „Зап. Од. Общ.", IX. 230. Число 24 апреля 1787 г. неверно; должно быть 24 авг. Представление Сегюровой трагедии „Кориолан", о котором говорится в этом письме, происходило 17 августа 1787 г. (см. Дневник Храповицкого).
⁶⁵ „Die Hаuser und Kirchthurme wаren nur аuf Bretter gemаlt". „Minerva", 1798, XL 300 и след.
⁶⁶ См. письмо его из Тулы на обратном пути, „Oeuvres", II. 49.
⁶⁷ „Чтения М. Общ. Ист. и Др.", 1860, I. 80.
⁶⁸ „3ап. Од. Общ.", VIII. 222.
⁶⁹ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 413.
⁷⁰ „Сб. Ист. Общ.", XXVII. 415-419.
⁷¹ „Русская Старина", XII. 699-700.
⁷² См. „Segur, Memoires", т. III. См. также письма Екатерины к Гримму в „Сб. Ист. Общ.", XXIII. 411, 412.