: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

П. А. Нивe

Русско-шведская война 1808-1809 гг.

Публикуется по изданию: Ниве П.А.  Русско-шведская война 1808-1809 гг. С.-Петербург, Военная Типография. 1910.

 

ГЛАВА III. Театр военных действий.

Площадь тогдашней шведской Финляндии и ее граница с Россией. – Поверхность Финляндии. – Деление на два театра. – Внутренние и внешние воды. – Леса. – Климат. – Оценка финляндской местности А. И. Бибиковым. – Население. – Характеристика Турского. – Отзывы маркиза Паулуччи и графа Ребиндера. – Материальные средства страны и ее обитателей. – Разведки Теслева перед войной.

 

[26]
Местный элемент в Финляндии оказывает самое решительное влияние на военные операции. Поэтому необходимо внимательно остановиться на военно-географических и топографических свойствах этого своеобразного края, тем более, что и воюющие стороны того времени занимались изучением местности довольно усердно, видимо сознавая ее особо важное в данном случае значение.
Собственно говоря, театром вооруженной борьбы 1808 года была шведская часть Финляндии; в русские пределы проникали лишь незначительные партизанские партии. Но русская Финляндия имела для нас значение базы; в ней войска заняли исходное положение, да и свойства местности обеих частей края почти совершенно одинаковы.
По исчислениям записки Турского1, площадь тогдашней шведской Финляндии определялась в 2.258 квадратных миль или 258,060 квадр. верст, что составляет около 75% поверхности нынешней Финляндии; «из них (как пишет Турский) почти десятая часть покрыта озерами, а пятая часть – болотами, следственно одна треть сего края, по причине вод, неспособна к обработке». Надо заметить, что 44% всей площади нынешней Финляндии, а следовательно, более половины площади шведской Финляндии 1908 г., занимает Улеаборгская губерния, самая пустынная, малонаселенная часть края (едва 10% всего народонаселения).
Естественным рубежом, отделявшим шведскую Финляндию от Выборгской губернии в важнейшей, западной части граничной линии – была река Кюмень или «Келтис-река», как названа она в тексте Абоского мирного договора 1743 г. Вместе с рядом озер, составляющим ее истоки, и широкою дельтою в устье [27] Кюмень, при ширине от 60 до 100 сажень и глубине от 8 до 20 футов, является серьезною преградою (кроме зимы). Остальная часть границы преграждалась озерными пространствами, причем в четырех направлениях (Вильманстранд–С. Михель, Руколакс–Иоккас, Кроноборг–Нейшлот и Сердоболь–Иоенсуу) образовывались как бы коридоры, по которым только и могло быть произведено вторжение. Точно также и переправа через Кюмень могла быть произведена только в известных, заранее определенных пунктах, где река пересекалась дорогами.
Поверхность Финляндии, при беглом взгляде на топографическую ее карту, дает впечатление беспорядочного хаоса скалистых массивов, отдельных скал, холмов; в эту изборожденную какими-то титаническими силами сушу причудливо врезывается сеть внутренних вод края. Геологи подметили в этом хаосе известную закономерность, в зависимости от характера движения первобытных ледников, когда-то покрывавших эту площадь. Соединяя высшие точки разбросанных без всякой видимой системы возвышений, получаем водораздельные линии тех кряжей, которые делят край на шесть естественных областей: крайний север (покатость к Ледовитому океану), западную равнину (Приботнийское побережье); юго-западный угол, продолжающийся в море треугольником Абоских шхер; южную равнину (побережье Финского залива); перешеек между этим заливом и Ладожским озером и, наконец, внутреннее озерное плато. Такое деление поверхности Финляндии принято в настоящее время. Но в 1808 году, в предвидении предстоящей обороны шведской Финляндии, у шведов существовало более упрощенное, примененное к условиям обороны против России, деление поверхности края на: 1) Морской берег (sjokusten) – береговая полоса от Кюмени к западу до р. Торнео и 2) Саволакс-Корельский район (т. е. внутренняя, озерная часть края). Таким образом рассматривали два отдельных театра военных действий, западный (прибрежный) и восточный (внутренний), значение и свойства которых были различны.
Западный театр, более проходимый и менее пересеченный, заключал в себе операционные пути от русской границы к важнейшим прибрежным пунктам, исходным пунктам будущего наступления в сердце Швеции, а затем пути вдоль побережья до северных пределов Финляндии. Все эти пути давали каждой из воюющих сторон важное преимущество – возможность опираться на флот и вести совместные с ним операции.
Что же касается внутреннего, Саволакского, района, то здесь был прочный редюит всей обороны, естественный базис для партизанских [28] действий и вечная угроза отсюда флангам и тылу наступающего.
Общий характер финляндского рельефа – отсутствие преград, способных приостановить движение, и обилие труднодоступных с фронта и нередко обеспеченных с флангов позиций. Последнее зависит еще от изобилия внутренних вод, являющихся специальною особенностью Финляндии, благодаря которой край этот – единственный в своем роде на земном шаре. Местный национальный поэт Руненберг зовет свою родину «тысячеозерным краем». Озера занимают здесь (не считая Ладожского) 9,2% всей поверхности (в Евр. России – 1,4%, во Франции 0,3%). На карте Финляндия, благодаря озерам, кажется каким-то искусно сплетенным кружевом. Но и здесь подмечаются четыре различные водные системы: Сатакундская, Пейенская и Сайминская (по меридиану) и Улеосская (по параллели). Последняя, будучи в стороне от района операций, не имела значения. Что же касается прочих трех, то, говоря кратко, Сатакундская усиливала с запада обороноспособность Саволакса и затрудняла связь его с побережьем, Пейенская разобщала еще более побережье от внутреннего театра и, разрезая последний надвое, затрудняла сообщение в его пределах, заставляя пользоваться кружными путями; наконец – Сайминская прикрывала русскую границу и облегчала шведам оборону доступов во внутрь края. Независимо от этого, все три озерные системы играли весьма важную роль внутренних водных путей, облегчающих не только передвижение войск и воинских грузов, но и пользование гребными флотилиями, даже с тактической целью. В частности Сайминская система облегчала осуществление наступательных планов как для шведов из Саволакс-Корелии нам в тыл, так и для нас вглубь внутренней Финляндии.
Значительные реки в Финляндии – только на севере (Торнео, Кеми, Улео и др..). Но и южнее, вдоль всего западного побережья, целый ряд рек и речек, впадающих в Ботнический залив, сослужили шведам в 1808 г. большую службу не только в деле прикрытия их двоекратного отступления, но как главная причина наступившего весною 1808 г. перерыва в операциях.
«После 21-го апреля, – пишет Михайловский-Данилевский, – снег начал вдруг таять; с ревом и пеною понеслись с гор источники по долинам, унося с собою мосты и плотины, деревья и огромные камни и образуя в течении своем тысячи ручьев и водопадов. Такова Финляндия: сегодня природа под завесою глубоких снегов скована льдинами, завтра снега катятся с гор, ручьи становятся реками и прекращается всякое движение». Но при открытии [29] кампании, зимою 1808 г., реки и озера были скованы льдом, и по ним ходили как посуху, разыгрывая на льду даже целые битвы (Леппявирта 27-го февраля 1808 г.).
Кроме пограничной реки Кюмени и реки Кумо, прикрывавшей тыл наших войск, оперирующих в Эстроботнии, со стороны шведских десантов в Абоском районе играла важную роль еще река Вуокса: она обеспечивали с севера наши сообщения, затрудняя шведам покушения из внутренней Финляндии на наш тыл.
Внешние воды Финляндии (морские заливы и Ладожское озеро) могли быть районом действий флотов – корабельного и галерного. Корабельный флот был средством овладеть морем, чтобы затем пользоваться морскими путями, как путями подвоза и даже действия (десанты в тыл противнику). Последнее могло осуществляться уже при посредстве галерного флота, которому корабельный служил лишь прикрытием. Борьба на море сводилась к тому, чтобы сперва приобрести на нем перевес, а затем пользоваться им, как средством облегчения сухопутных операций. Для шведов существенно важно было в особенности обеспечить непрерывность сообщения Швеции с Финляндией и, следовательно, затруднит русскому флоту доступ из Финского залива в Ботнический. Этому способствовал шхерный лабиринт так называемых «Абосских вод», а также пролив «Северный Кваркен» - это бутылочное горло, суживаемое еще более шхерными группами по обоим берегам.
Ладожское озеро могло облегчать нам доставку всего необходимого на нашу базу – в старую Финляндию, шведам же суживало район возможных операций к Петербургу и, следовательно, способствовало обороне последнего.
Леса и теперь покрывают до половины площадь Финляндии, несмотря на лихорадочный рост вывоза лесных материалов и лесообрабатывающей промышленности; сто лет тому назад лесистость края была гораздо больше, и открытыми, в сущности, были лишь небольшие оазисы близ населенных мест и по берегам вод. Леса превращали пути в многоверстные дефиле и облегчали укрытие резервов обороне и скрытный обход флангов атаке. местами леса, особенно в восточной части края, настолько редки и удобопроходимы, что дозволяют не только ведение стрелкового боя, но даже маневрирование небольшими колоннами.
Климат Финляндии сырой и холодный, хотя море и юго-западные ветры значительно умеряют его. Продолжительная снежная и морозная зима является времени наибольшей доступности Финляндии, так как с замерзанием вод и, главное, с умножением путей, сокращающих расстояние, главная сила обороны, «теснинный», [30] так сказать, характер местности, почти что исчезает. Для шведов зима была еще и потому неблагоприятна, что связь их войск в Финляндии со Швецией в это время года крайне затруднялась. Короче, зимою Финляндия оказывалась предоставленной сама себе и более открытой русскому вторжению. О финляндской весне мы уже говорил: перерыв операций по меньшей мере на месяц – ее непременный результат. Лето, короткое и нежаркое, вместе с началом осени – лучшее время, когда войска и водоплавные средства разного рода могут работать рука об руку, а местные оборонительные данные могут быть использованы в полной мере.
Пути сообщения сто лет назад были значительно менее развиты, чем теперь, хотя свойства их были те же: твердость и прочность грунта, облегчающее движение, и узость полотна, затрудняющая таковое. «Дикие, сырые и прохладные ущелья охватили и сжали с боков наши батальоны своими каменными глыбами и сосновым бором, – передает историк Ямбургского уланского полка2 впечатления современника. – То взбираясь на уступы гранитных круч, то спускаясь в туманные лощины, то пробираясь сквозь обильные лесные заросли, отряд узкою и поневоле растянутою колонною с большими трудностями подвигался вперед по тесной дороге». «В зимнее время,– пишет другой участник войны, Денис Давыдов,– дороги превратились в узкие тропинки, по которым кавалерия могла идти не иначе, как в один конь, пехота – рядами, а тяжести и артиллерия двигались с огромными затруднениями». Охранение походных колонн при таких условиях чрезвычайно затрудняется, тем более что самое увеличение их длины делает их более уязвимыми3.
Что касается относительного значения самых путей, то наиболее важным из них являлся прибрежный путь, окаймлявший побережье от Выборга вплоть до Торнео, местами с параллельными участками в расстоянии 1–2 переходов; здесь можно было оперировать при содействии морских сил. Затем диагональные пути от русской границы приводили нас в сердце Саволакса. Но свойства внутренних вод таковы, что в этом направлении, как уже было сказано, дорог было мало и потому легко было предугадывать и предупреждать наступление.
Охарактеризованные нами вкратце особенности финляндской местности были достаточно известны нам и, по-видимому, приняты во внимание при составлении предварительных перед войной соображений. [31] Одним из материалов к тому несомненно послужили хранящееся и теперь в делах военно-исторического архива нашего генерального штаба «Замечания касательно новой Финляндии» и другие записки одного из наиболее выдающихся деятелей Екатерининской эпохи, генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова. Записки и замечания эти потому представляют интерес, что, как видно из приложенного к ним всеподданнейшего письма сына покойного г.-м Бибикова, они были, через Аракчеева, представлены в 1808 году императору Александру I4.
«Финляндия, – пишет Бибиков5, – разделяема будучи везде горами, болтами, лесами, течением рек и частыми озерами, кажется имеет особливое перед прочими землями свойство и, в рассуждении обширности ее, весьма мало имеет таких дорог, которыми в летнее время места и селения ее одно с другим сообщаются. А кроме известных и уже сделанных дорог не только войскам с артиллерию, но и употребляемою двухколесною в сей земле тележкою проезжать невозможно. Правда, что в зимнее время умножается коммуникация прокладываемыми через озера и болота дорогами, но и тех столь мало, что они, как по случаю бывших первой и второй со Швецией войны, так и по описанию, довольно известны и на картах означены. А сверх того, ни в летнее, ни в зимнее время, в рассуждении сказанной выше ситуации и по причине великих гор, болот и лесов, наполненных многочисленными каменьями, без дорог пройти войскам вовсе нет возможности. Наделать же вновь дорог многие годы потребны». По мнению Бибикова, для обороны Финляндии «главное свое искусство и попечение в том приложить должно, чтобы идущие от границы внутрь земли дороги так занять, дабы везде неприятель встретил неодолимую преграду». Последнее нетрудно осуществить, ибо везде много «таких мест» (т. е. позиций), которые «по натуральному своему положению» или «с помощью искусства» могут быть приведены в такое состояние, «что никакою силою их преодолеть почти не можно, да и [32] самое превосходство сил атакующего ни к чему не послужит». В другом месте указывается, что малые дороги, хотя и негодные для проезда, «во время военных действий великих примечаний по положению мет достойны, как для разных супризов и чтоб отдельные партии и посты от главных отрезывать, так и для пресечения коммуникации и ретирады»; тут же дальше говорится, что в «Финляндии множество имеется узких проходов и авантажных для военных действием мест», которые «хотя ко укреплению способны или сами собою весьма крепки», но, несмотря на важную их «ситуацию» при «больших коммуникационных путях или на самой границе» (т. е. несмотря на важное стратегическое их значение), их «оставить следует», ибо «без всякого сопротивления отдаться принуждены быть могут», так как «мимо оных в другом месте пройти возможно». В общем Бибиков сравнивает Финляндию с крепостью, «имеющей многие наружные пристройки и укрепления, которые на всяком шагу неприятеля затруднить и новую осаду предпринять понудят. И, главное, обороняющему внимание и искусство туда только обращено быть должно, дабы между сими обороняемыми частями взаимное сохранить сообщение и в случае нужды части войск одна с другою соединяться и друг другу вспомоществовать могли». Наконец, еще одно меткое замечание: «чтобы берег морской Синуса Финикуса (т. е. Финского залива) так прикрываем был, дабы занятые и поставленные деташементы в крепких местах со стороны моря были в неопасности и обеспечены, ибо неприятель всякого и крепкое с лица (т. е. с фронта) место с тылу и со сторон ( т. е. флангов), не только от других отрезан, но и разбить может».
И без пояснений понятно, насколько метко подмечены и ярко оттенены Бибиковым наиболее существенные в военном отношении особенности финляндской местности, усиливающей до чрезвычайности тактическую оборону, но скорее благоприятствующей наступательной стратегии по выдающемуся значению маневров-обходов. Если в горной стране, по словам Г. А. Леера, всего выгоднее стратегически наступать, тактически обороняясь (Стратегия III, 19), то тем более в Финляндии, где «теснинная» местность создается не только орфографией, но и гидрографией, не считая лесов. С другой стороны для прочного обладания Финляндией мало «пройти» ее, даже разбив на пути противника; надо «прочно» занять в стране главные центры, завести речной флот, чтобы господствовать на внутренних водах, покончить так или иначе с враждебным населением, прочно связаться с базою и, во всяком случае, действуя от центра края к его окружности, овладеть [33] прибрежными пунктами; словом, нужно достигнуть результатов, которые в короткое время не даются. А между тем, только такие результаты и могли обратить Финляндию в базу для действий против Швеции» (А. З. «Война в Финляндии 1712–1714 гг.», стр. 67).
Такой характер местности указывает насколько вообще велико здесь значение местного населения.
По данным записки Турского (см. выше), численность населения Финляндии, по переписи 1806 года, равнялась 909.025 человекам. «Народ в Финляндии, – пишет тот же Турский, – храбрый, трудолюбивый, промышленный, твердый в своих чувствиях, гордящийся своей вольностью, особливо остроботнийский, чувствителен на пункте чести, сведущ и кроток, когда отдают ему справедливость, но, однажды раздраженный, становится непреклонен и упрям»6.
Что же касается шведов (которых ныне насчитывается 13,56%), то в те времена их количество было, очевидно, больше, но жили они, как и теперь, преимущественно в городах, составляя высшие классы населения, и только на островах и вдоль побережья Ботнического залива шведы жили сплошною массою.
Интеллигенция Финляндии в то время была исключительно шведскою. Вот как характеризует тот же Турский ее различные классы. «Дворянство,– пишет он,– посредственно воспитанное, в нравах часто испорчено, надменно и скупо до высочайшей степени. Духовенство – ученое и деятельное при ободрениях; от него зависит народный дух; но, исключая немногих, более предано оно домоводству, нежели интригам. Мещанство, крайне деятельное в своем промысле, малосведущее и отменно наклонное к прибыткам, особливо купечество». На сочувствие местного населения возлагались в начале войны значительные и серьезные упования. Упования эти всеми силами поддерживал Спренгтпортен и его единомышленники. В собственноручной его записке от 30-го января 1808 г.7, с замечаниями по первоначальному плану нашего вторжения в Финляндию, значится, между прочим, что «от успеха первых шагов зависит все остальное, в особенности в том, чего можно ожидать от населения страны». Под непосредственным влиянием того же Спренгтпортена составлялись и прокламации к населению (сочинение которых, между прочим, значительно задержало открытие военных действий). [34]
В этих воззваниях, кроме разного рода успокоительных заявлений, сдержалось и обещание, что «Великое Княжество Финляндское почитаться будет наравне с прочими завоеванными Российской Империей областьми, кои при кротком правлении предков Его императорского Величества пользовались и теперь еще пользуются благополучным спокойствием и сохранением своих привилегий, свободного вероисповедания, вольностей, прав и других преимуществ, которые они издревле имели и еще имеют».
В письмах к Румянцеву, Аракчееву и к самому Государю Спренгпортен старался впоследствии изобразить «искреннюю радость» населения по случаю вступления русских в Финляндию, «хорошее настроение умов» дворянства, его «покорность» новому Повелителю, а Финляндию – «страною, сдающеюся с удовольствием».
На самом деле покорность эта проявлялась только, пока шведские войска отступали: но как только, после боя при Револаксе (15-го апреля), наше стратегическое положение ухудшилось,– немедленно поднялась народная война.
Командированный в Финляндию лично Государем полковник маркиз Паулуччи (заметим – не русский офицер, а иноземец, сардинец, только что перешедший в нашу службу, даже не знавший русского языка и писавший все свои рапорты по-французски) не находил других средств утушить восстание, кроме «мер праведной строгости»; иначе, по его мнению, нельзя «восстановить порядок и спокойствие в таком народе, которого кроткие и человеколюбивые поступки нашей армии не в состоянии были содержать в тишине»8. В другом донесении (хранящемся в подлиннике) Паулуччи писал: «Les different crimes commis par les habitants contre nos troupes et dequels je puis dire d’avoir ete temoin oculaire en risquant d’etre une des victims, n’admettent plus un systeme de douceur, qui degenere en faiblesse, lorsque le crime reste impuni»9.
Такое поведение народной массы объясняется только тем, что крестьяне и средний класс финляндского населения и не помышляли о какой-либо политической самостоятельности или о том, чтобы передаться России. По ихнему эта была «выдумка господ обманщиков»10.
Граф Ребиндер (впоследствии министр-статс-секретарь финляндский) характеризует в своих мемуарах11 нижеследующим [35] образом общественное настроение Финляндии в 1808 году перед войною. «Народ, горожане, солдаты, одним словом, низшие классы,– пишет он,– т. е. громадное большинство населения ревностно держались за неразрывность связей со Швецией… Мысль присоединиться к России им никогда и в голову не приходила, а идея о национальной независимости, которая за последние десятилетия неоднократно проявлялась среди высшего класса, была им совершенно чужда. Они готовились бороться до последней крайности за свой домашний очаг».
Другое дело «умеренная партия», к составу которой Ребиндер причисляет дворян, духовенство и большинство чиновников. «В Финляндии вообще за предшествующие годы сильно поддались влиянию материальных интересов и наивно верили в возможность вечного мира. Ничто не было готово для обороны страны, а о силах русских создавали себе преувеличенные представления. Под влиянием злосчастных событий 1788 года, от страха дошли до измены. Даже среди высокопоставленных должностных лиц недоставало силы воли и прочих качеств для того, чтобы руководить общественным мнением и образовать цемент для спайки всех классов общества.
Третья группа – «ничтожное меньшинство» - усматривала в надвигавшихся событиях «признаки нового золотого века». «Руководимая частью честолюбием, частью личными интересами, а раньше всего живучестью старого «духа партийности», эта группа была бедна числом, но богата деятельностью… Давняя склонность к России ожила вновь среди последователей Спренгтпортена… из числа принимавших более или менее близкое участие в событиях 1788 года и унаследовавших от своих родителей те же воззрения; наконец, среди личностей, которые спекулировали на возрастание своих доходов, не стесняясь средствами»…
Остается еще упомянуть о материальных средствах страны и ее обитателей. последние были в Финляндии буквально обременены налогами. Турский высчитывает общее количество налогов, взимаемых ежегодно шведским правительством с финляндцев, в 1.969.876 рублей серебром, что при тогдашнем населении составляло более 2-х рублей на душу. Перед войной 1808 года финляндцы уплачивали не менее как 9 разрядов различных налогов, причем обложено было даже право пить чай, кофе, носить карманные часы! У дворянства все фамильное серебро было отобрано под расписку и разрешено было сохранить только серебряные ложки не тяжелее 10-ти золотников! [36]
Крестьянство финляндское буквально голодало и бедствовало. Капитан Теслев, производивший тайную разведку шведской Финляндии перед войною (его отчет был представлен генералу Сухтелену 12-го января 1808 года)12 доносил, что «жители мешают муку с мякиною и даже соломою»; характерно наблюдение того же Теслева, что «кроме шведских ассигнаций и российской медной монеты, без которой они (т. е. финны) не могли бы выплачивать мелких расходов, никаких других денег видеть не случалось».
Сама по себе Финляндия, при сравнительной мягкости климата южной своей части и трудолюбии своего незначительного населения, даже и в то время могла бы доставлять ему достаточные средства для пропитания. По расчетам Турского, хороший урожай (сам 6) мог давать со всей тогдашней Финляндии 750.000 бочек хлеба за вычетом необходимого для обсеменения, что равнялось 4/5 бочки на каждого жителя. Но чаще случались плохие урожаи, и тогда можно было рассчитывать лишь на половинное количество, так что кое-где население голодало. Однако главною причиною, по которой финляндцы бедствовали, оказывалась не слабая производительность земли, а система шведского управления, основанного на том, чтобы выживать из Финляндии все соки. Выражение Петра Великого: «Сия провинция суть титькою Швеции… не только что мясо и протчее, но и дрова оттоль»13,– метко характеризует образ действий шведского правительства в отношении этого края, ничуть не изменившийся столетием позже. Турский в своей записке свидетельствует, что «съестное и другие запасы, как-то: коровье масло, мясо, дичину, рыбу, самое даже сено, уголья, дрова и лес,– отвозят в Швецию». Таким образом, шведы не стеснялись истощать Финляндию, несмотря на ограниченность ее производительной силы. Если принять это во внимание, а также припомнить, что кампания 1808 года началась с преследования нами шведской армии вплоть до Улеаборга, причем шведские войска частью истребляли, а частью увозили с собой встречавшиеся на пути запасы, то нетрудно видеть, насколько трудноразрешимым явился ля нас в эту войну продовольственный вопрос.
В общем особенности Финляндии, как театра военных действий, ставили действовавшие там войска в своеобразные и притом нелегкие условия. Их влияние проявлялось не только в области тактической деятельности войск, но отражалось самым ощутительным образом и на характере возможных стратегических комбинаций.

 

Примечания

1. Турский – был польский офицер, первоначально служивший в войсках Наполеона, перешедший в 1807 г. на русскую службу. На него возлагались различные поручения, с которыми еще придется встретиться при последующем изложении. Записка его имеется в Деле в.-ист. арх. Гл. Упр. Ген. Штаба за № 1665.
2. В. Крестовский, стр. 116.
3. Вот почему, между прочим, граф Н. Каменский постоянно применял в эту войну эшелонный способ движения.
4. Вот содержание этого всеподданнейшего обращения. «Всемилостивейший Государь! Между оставшимися после покойного отца моего, скончавшегося на службе против самозванца Пугачева, генерал-аншефа, лейб-гвардии подполковника, Святого Андрея и других орденов кавалера, Александра Ильича Бибикова, известным как по усердию к службе отечества и преданностью к Монархам, так и воинскому его искусству, найдя при сем приложенные и полагая, как по собственным моим примечаниям, в течение трех кампаний мною в том крае служимых, так и по объявлению некоторых более искусившихся военнослужащих, что бумаги сии при нынешних обстоятельствах могут быть небесполезны для службы Вашего императорского Величества, осмеливаюсь поднести их, всеподданнейше прося и т. д.». В «замечаниях» имеются: «Изъяснение для защищения Финляндии»; «Мнение об обороне Российской Финляндии»; «Примечания к войне 1741–43 гг. и несколько маршрутов».
5. Исправляем старинную орфографию подлинника. Курсивы наши. П. Н.
6. Недаром финны избрали себе национальной эмблемой можжевельник, который гнется, но не ломается.
7. Дело В. Ист. отд. Гл. Упр. Ген. Шт. № 4418.
8. Д. В. Ист. Отд. Гл. Упр. Ген. Шт. № 1662. Перевод Танеева.
9. Т. е. «Различные преступления, совершенные жителями против наших войск, коих я, могу сказать, был воочию свидетелем, рискуя сделаться одною из жертв, не допускают более применения системы кротости, которая превращается в слабость, раз преступление остается безнаказанным».
10. Ett pahitt af falska herrarne. В III т. шведской офиц. истории (стр. 40) приведен целый ряд документальных на то свидетельств.
11. Журнал Finsk Tidskrift 1870 г., т. VI, стр. 310–312.
12. См. дело воен. ист. отд. Гл. Упр. Ген. Штаба № 1650.
13. См. стр. 40 книги А. З. Мышлаевского «Война в Финляндии 1712–1714 гг.».

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru