: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

П. А. Нивe

Русско-шведская война 1808-1809 гг.

Публикуется по изданию: Ниве П.А.  Русско-шведская война 1808-1809 гг. С.-Петербург, Военная Типография. 1910.

 

ГЛАВА VIII. Период шведских «поползновений».

Отступление Раевского. – Положение его в окрестностях Вазы. – План совместных действий Клингспора и десантов. – Бой у Ню-Карлебю. – Отбитие высадки Фегезака у Лемо. – Разгром Бергенстроле у Вазы.
Наступление Барклай-де-Толли. – Сандельс у Куопио. – Налеты на наши сообщения. – Отход Раевского на юг. – Бои у Линтулакса и Перхо. – Наступление Клингспора, бой у Лаппо. – Военный совет в Алаво. – Положение отряда Орлова-Денисова. – Оценка стратегического положения в конце июля. – Взгляды графа Буксгевдена. – Новые командировки Паулуччи. – Оборонительный план (кордон). – Возражения главнокомандующего. – Состояние духа графа Клингспора. – Упорство шведского короля.

 

[138]
Первоначально действия армии Клингспора и противостоящей ей группы наших войск, под начальством Раевского, были в некоторой связи с операциями на побережье, а потому, прежде чем перейти к обзору первых неудачных десантных покушений шведов, должно несколько остановиться на взаимном положении выше- упомянутых групп обеих сторон.
Николай Николаевич Раевский к этому времени уже был одним из выдающихся боевых генералов нашей армии; он с отличием участвовал во второй турецкой войне при Императрице Екатерине, a затем в наполеоновских войнах; командовал на Кавказе Нижегородским полком и участвовал в военных действиях против Турции. В командование 5-ю дивизией, взамен Тучкова, он вступил 11-го мая, укомплектовал ее и первоначально рассчитывал, что возложенную на него задачу оборонительного характера ему удастся выполнить без особых трудностей. В первых донесениях своих Буксгевдену1 Раевский указывал на сильные свойства позиции у Гамле-Карлебю, которую рассчитывал удержать только частью своих сил, а с остальными – действовать активно. Однако,вскоре он должен был изменить свой взгляд. Хотя противник и бездействовал, как оказалось впоследствии, целые шесть недель, т. е. гораздо дольше, чем это вызывалось распутицей, но зато не бездействовало население. К выдвинутой далеко на север 5-ой дивизии запасы продовольствия достигали с огромными затруднениями; требовалось для того не менее 25 дней пути, да и то транспорты беспрестанно либо перехватывались мятежниками, либо подводчики уводили лошадей и бросали подводы на дороге. Добывать продовольствие на месте в военное время [139] в крае, уже истощенном неприятелем – не представлялось возможным, и Раевский считал необходимым отступить на юг, к Вазе, чтобы сократишь свою коммуникационную линию.
Одновременно с этим граф Буксгевден (как видно из инструкции, данной Раевскому 17-го мая) при посредстве местных обывателей шхер, нанятых им за деньги2 и проникавших на своих лодках до самого шведского берега, получил сведения о подготовлявшихся там десантных экспедициях. Из этих донесений явствовало, что шведами изготовлено около 200 канонерских лодок, из коих половина уже вышла в море, а 50 транспортных судов с войсками, под прикрытием 6 военных кораблей, направляются к финляндскому берегу Ботническаго залива. Буксгевден рекомендовал Раевскому, если высадка произойдет между Вазой и Гамле-Карлебю, – обратиться всеми силами против десанта, атаковать его и сбросить в море и только в том случае, если противник высадится у самой Вазы или где-либо южнее – собрать все силы к Лаппо и отступать к Таммерфорсу.
Пока шел обмен всеми этими соображениями, о шведской высадке ни слуху, ни духу не было; Раевский продолжал оставаться у Гамла-Карлебю, а двинутая к нему подкрепления, под начальством командира Петровского мушкетерского полка генерал-майора Демидова, приближались к Вазе. Продолжая в своих донесениях отстаивать необходимость отойти туда же со всем своим отрядом, Раевский указывал на существование близ Нюкарлебю и Перхо мостов через широкие протоки, разрушение которых могло поставить его в безвыходное положение. В тоже время стали поступать донесения, указывающие на близость перехода шведов в наступление; опасение, что они могут двинуться главными силами своими на Ювяскюля–Тавастгус, в разрез между Раевским и Барклаем (колонна которого уже начала к тому времени свое наступление), побудило графа Буксгевдена усилить отряд Властова (24-й егерский полк), двинутый в этот промежуток для связи между обоими вышеназванными отрядами.
Возможность удержать Раевского у Гамла-Карлебю и тем выполнить основной свой план – задержать Клингспора до выхода ему в тыл колонны Барклая – стала уже казаться Буксгевдену в первых числах июня недостижимой, тем более, что к этому времени стали поступать тревожный донесения от Барклая-де-Толли, показывающие, что его наступление вглубь Саволакса совершается далеко не так легко и просто, как думали. Тогда у Буксгевдена [140] возникает новый план: оттянуть Раевского несколько назад, к Лаппо, а Барклаю, оставив часть сил в Куопио, с остальными двинуться через Линтулакс на поддержку Раевского, стараясь выйти во фланг шведам, а может быть и в тыл, если они двинутся вперед.
По сближении войск Раевского и Барклая между собою, сам граф Буксгевден предполагал принять над ними командование3.
28-го мая Раевский получил донесение о появлении шведских передовых частей у Перхо4. Пункт этот находился в тылу правого фланга его расположения, на дороге, связывающей его с Куопио, а также с Таммерфорсом и Тавастгусом, если бы береговая дорога была перехвачена. Известие это окончательно устранило всякие колебания Раевского, и он решился отойти, но не к Лаппо, а к Лильчюро, в 18 верстах восточнее Вазы. Расположение у Лаппо давало бы ему значительные преимущества; он находился - бы в узле четырех дорог – на Вазу, Ню-Карлебю, Куопио и Таммерфорс, и мог бы отсюда удобно принять любое, в зависимости от обстановки, решение. Но вести о готовившейся высадке неприятеля и именно около Вазы невольно притягивали сюда его внимание. Самое отступление свое Раевский совершил мастерски, в два часа ночи на 2-е июня, совершенно незаметно для шведов. В Ню-Карлебю был оставлен арьергард генерал - майора Янковича, в составе 23-го егерского полка, частей полков: Пермскаго, Могилевского (остаток от Револакса), Великолуцкого, эскадрона гусар и казачьей полусотни, – всего около 1.300 человек с 7-ю орудиями. Этот арьергард прикрывал и дорогу на Лаппо, пользуясь которой Клингспор угрожал бы путям отступления Раевского и отрезывал бы его окончательно от Куопио. Такое значение Лаппо заставило Раевского выделить туда сейчас же особый отряд генерала Козачковского (полки: Севский, Калужский, батальон Великолуцкого, эскадрон гусар и полсотни казаков) – около 2.000 человек. Таким образом, тяготение Раевского к Вазе привело и к раздробленно его сил на четыре отдельные группы: у Нюкарлебю, Лаппо, Лильчюро и, наконец, у Вазы (Демидов).
Обратимся теперь к действиям шведского главнокомандующего.
23-го мая в главную шведскую квартиру в Брагестаде прибыл курьер с известием о решении короля Густава IV Адольфа послать в Вазу экспедиционный отряд под начальством его генерал- адъютанта, полковника Бергенстроле, в составе 1.000 человек [141] пехоты с 4-мя орудиями. Вместе с тем сам Бергенстроле извещал, что отплытие экспедиции может, в случае благоприятных ветров, состояться из Умео 1-го июня. В тот же день Клингспор перенес свою главную квартиру вперед, к Химанко и вознамерился начать наступление, направив свой первый удар на Недерветиль (между Гамла-Карлебю и Перхо), где у Раевского был отделен небольшой отряде. Такой удар, в случае успеха, угрожал бы тылу русских. Как раз во время приготовлений к этому движению, в главную шведскую квартиру прибыло несколько обывателей города Гамла-Карлебю и только от них шведы узнали «неожиданную новость": русские сами отступили. «Все зашевелилось в главной квартире (пишет официальный шведский источник5). Выступление армии было тотчас же решено. Врага надлежало преследовать. Но наиболее пригодные для этой цели войска стояли еще южнее Улеаборга, не закончив своего укомплектования и снаряжения, и снова начато было «великое хлебопечение» для наступления. И уже 5-го июня Клингспор доносил королю «что продовольственный вопрос препятствует мне преследовать неприятеля, как я бы того хотел». Как только хлебопечение будет организовано, Клингспор обещал с крайним напряжением продолжать движение армии и преследовать противника6.
Однако, бездействие главнокомандующего не отражалось на авангарде (3-я бригада Гриппенберга). Там производили рекогносцировки, захватили даже в плен (у Сундбю) казачий пост. Полученное от крестьян известие (оказавшееся впоследствии ложным), что русские очищают Нюкарлебю, побудило начальника 2-й бригады, энергичного фон-Дебельна, подошедшего со своею бригадою к авангарду, продвинуться в ночь с 8-го на 9-е июня со всеми войсками еще далее вперед до Сундбю, где и завязалась вскоре перестрелка между передовыми постами. Прибывший сюда 10-го числа Адлеркрейц принял в свои руки дальнейшее руководство наступлением, от которого, как видно, трудно было удержать частных начальников.
Силы Янковича не превышали 1.300 человек. Как только наступление шведов определилось, он отослал назад свои обозы, а сам расположил свой авангард частью по окраине города, частью по обе стороны переправы через речку, отделив батальон для прикрытия своего правого фланга уступом назад (здесь отходил путь отступления). Шведские источники свидетельствуют, что артиллерия Янковича была замечательно маскирована (черт. № 8). [142]
Шведы намеревались сперва отвлечь внимание Янковича с фронта, со стороны станции Сундбю; тем временем большая половина пехоты 2-й и 3-й бригад должна была обойти фланги его позиции, особенно правый, стараясь отрезать путь отступления. Последнее возложено было на бригаду фон-Дебельна, причем позицию Янковича шведы считали столь сильною, что ее атаку признали возможным осуществить не иначе, как путем нечаянного ночного нападения. Дебельн должен был выйти в половине первого ночи по лесной, трудно проходимой тропинке, прямо к городу и, введя в заблуждение наши передовые части, захватить мост у них в тылу. Об успехе этого предприятия условлено было возвестить звоном церковного колокола, после чего только должна была начаться фронтальная атака (рассчитывали, что это должно произойти часа в четыре утра). Для отвлечения же внимания, особый отряд Лангеншельда еще раньше должен был переправиться через реку на лодках в ее устье и напасть на левый фланг Янковича.
Такая сложная комбинация, конечно, на деле не могла пройти по заказу, особенно при деятельном противнике. В 4 часа утра голова главной колонны Адлеркрейца уже столкнулась с нашими сторожевыми частями, которые оказались значительно севернее реки. Условленный колокол, между тем, слышен не был. Тогда шведы, прождав около получаса, решили продолжать наступление и начали теснить наши передовые посты. Последние легко подались назад, но в лесу навели зарвавшихся шведов на засаду, которая нанесла им солидные потери; еще серьезнее был урон от огня батареи, удачно скрытой на южном берегу я внезапно брызнувшей картечью по беспечно наступавшему неприятелю. Эффект этого огня был так велик, что шведы «расстроенными рядами искали укрытия в придорожных канавах». Однако подоспевали шведские батареи и понудили нашу артиллерию сняться с позиции и отойти.
Одновременно с этим, на западной окраине города, Пермский полк вел горячий бой с отрядом Лангеншельда, ворвавшимся в него. Янкович, в виду превосходства неприятеля, решил отступать еще до появления колонны Дебельна; перевел все войска за реку и зажег мост. Только в этот момент появилась голова колонны Дебельна, задержанной трудною, топкою дорогою. Удар его оказался впустую; русские успели отступить, и отрезать их не удалось.
Отступление Янковича ускорилось еще вследствие того, что батальон, оставленный им (близ Ютаса) для обеспечения пути отступления, также подвергся атаке шведов. Здесь два батальона выделенных Дебельном, обойдя еще кружнее, переправились за реку [143] и должны были выйти совершенно в тыл. Несмотря на стремление этих войск, бывших под начальством фон-Оттера, охватить фланги и тыл нашего батальона, пользуясь возможностью укрыться в лесу, последний, помня важность своей задачи, упорно удержи- вал свою лесистую высоту, «с выдающейся храбростью атакуя многократно в штыки неприятеля»7 с фронта, благодаря чему обход флангов прерывался. Доблестное поведение этого батальона обеспечило вполне благополучный отход всего отряда Янковича, несмотря на энергичное преследование, веденное Лангеншельдом и фон-Дебельном.
Сам Клингспор прибыл в Нью-Карлебю к концу боя. Необходимо было развить достигнутый успех и продолжать энергично наступление в особенности для того, чтобы войти в связь с ожидаемым в тот же день десантом Бергенстроле у Вазы. Янкович продолжал отходить на Оровайс до Верро, где его подкрепил с частью сил Раевский. Однако, Клингспор, несмотря на то, что не имел никаких сведений о Бергенстроле, приостановил войска свои; он занялся восстановлением разрушенного Янковичем моста, устройством продовольственной части и подтягиванием отставших. Лучше того: воспользовавшись наступившим Ивановым днем, шведским войскам разрешено было ликовать и праздновать вместе с обывателями города «освобождение от русского ига», для чего (как с иронией повествуют шведские историки) доставлен был из Якобштадта значительный груз табаку и по 6-ти бочонков водки на каждую бригаду8.
Обратимся теперь к действиям десантных шведских отрядов.
Непременное желание Густава-Адольфа IV действовать против Норвегии наступательно приводило к тому, что он очень скудно уделял в Финляндию подкрепления, уповая на то, что жители последней, дружно взявшись за оружие, в значительной мере будут способствовать освобождению своей страны от ига русских. Поэтому дело свелось к отправке двух незначительных десантных экспедиций: одной – из Умео к Вазе, под начальством полковника Бергенстроле, и другой – через Аланд к Або, под начальством генерал-майора барона фон-Фегезак. Эти десанты, по мысли Густава IV Адольфа, должны были сыграть роль кадров для уже возгоревшегося в населении Эстроботнии и Абоской губернии народного восстания.
Отряд фон-Фегезака доходил до 4.000 человек, из коих около 1.000 гвардейцев. Артиллерии было всего 6 орудий. Высадка [144] произведена была 8-го июня у Лемо, в 22 верстах от Або, причем рассчитывали воспользоваться, для организации в широких размерах народного движения, наплывом народа к городу по случаю ярмарки. Но противнику не было известно, что ярмарка отменена распоряжением нашего военного начальства.
По выходе на берег, Фегезак оставил часть своих сил близ пункта высадки, где они тотчас стали укрепляться, а остальные двинулись к Або. Навстречу противнику двинут был сперва один лишь батальон Либавского полка с 1 орудием, под начальством полковника Вадковского, а прочим войскам (расквартированным в окрестностях) спешно приказано стягиваться к Або. Вадковский довольно удачно задерживал превосходные неприятельские силы, пользуясь пересеченною местностью, a тем временем прибывший к полю битвы генерал Багговут (временно замещавший Багратиона) послал за остальными бывшими в Або войсками. Находившийся как раз в это время здесь главнокомандующий, узнав о высадке, приказал Коновницыну принять начальство над прибывающими из окрестностей подкреплениями и составить из них резерв, а 15-ти канонерским лодкам двинуться морем и напасть на место шведской высадки. Между тем, шведы стали теснить Вадковскаго, который отступал шаг за шагом до того места, где расположена была Багговутом прискакавшая из Або батарея с эскадроном Гродненских гусар, к которой постепенно пристраивалась спешившая оттуда же пехота (3 роты Либавского полка, Невский полк); сюда успели присоединиться еще 6 рот Брестского полка и эскадрон Финляндского драгунского полка. Багговут получил приказание остановить шведов до подхода остальных войск. Он, поэтому, развернул всю свою пехоту, без резерва; бой шел в лесу, между скал; шведы отбили атаку Багговута, но он удержался и не сдавал до прибытия резерва Коновницына. 2 батальона Невского и Перновского полков, шедшие в голове, ударили в штыки; часть пехоты усилила стрелков, a артиллерия зажгла мызу, опорный пункт шведской позиции. Шведы дрогнули и начали отступать; их преследование было доведено вплоть до Лемо, где накануне они воздвигли укрепления. Под прикрытием их огня, Фегезак стал спешно сажать свой отряд на суда, но атака наших войск на укрепления заставила шведов снова высадить часть сил, дабы обеспечить орудия. Дав отпор, противник, под прикрытием пальбы с судов, окончательно произвел амбаркацию, потеряв одно судно, потопленное нашей артиллерией. Наши обходные канонерки не поспели к месту действия; неприятельские суда уже укрылись за островами Нагу и Корпо. Граф Буксгевден, донося [145] об этом деле Государю, выделял доблестное поведение войск и начальников в этом деле. Генералы Багговут и Тучков (находившийся под следствием) сами руководили стрелковыми цепями, щеголяя бесстрашием. Внезапность высадки, заставшей войска разбросанными и неподготовленными, никого не всполошила; взаимная выручка и распорядительность частных начальников сделали то, что мы успели своевременно собрать достаточные силы, чтобы привести предприятие шведов к неуспеху (черт. № 9).
Экспедиция Бергенстроле к Вазе, по мысли короля Густава-Адольфа, должна была совпасть с действиями фон-Фегезака. Бергенстроле, один из генерал-адъютантов короля, находившиеся в войсках, действовавших против Норвегии, сам вызвался в начальники десантной экспедиции в Финляндию. Согласно данной ему королем секретной инструкции, он должен был немедленно сесть на суда и с головным эшелоном десанта двинуться к Вазе, где после высадки попытаться сперва овладеть самым городом, a затем уже произвести диверсию в тыл противнику. Для согласования своих действий с сухопутными силами графа Клингспора, Бергенстроле должен был о времени выступления экспедиции предупредить главнокомандующего путем отправки к нему особого посланного. В то же время Бергенстроле был осведомлен о действиях фон-Фегезака, a крейсировавшие в Ботническом заливе суда должны были поддерживать связь между обоими десантами и сухопутной армией.
С 16-го мая Бергенстроле начал хлопоты по организации порученной ему экспедиции; но сбор необходимых войск, судовых и продовольственных средств и т. п. настолько замедлился, что раньше 1-го июня нечего было и рассчитывать произвести посадку, о чем и послано было Клингспору уведомление, Бергенстроле энергично упражнял свои войска, поддерживая все время деятельные сношения с финляндским берегом, откуда ему местные жители сообщали точные сведения о группировке русских войск и о настроении населения, «которое ожидает быстрой поддержки и готово, жертвуя кровью и жизнью, сбросить с себя неприятельское иго»9. Вместе с тем Бергенстроле вошел в связь и с Клингспором, который дал ему подробные указания о положении противника; он в то же время протестовал против назначения для десанта столь слабых сил (немного более 1.000 человек), настаивал на добавлении хотя бы 500 человек ландверистов, убеждал не зарываться вглубь страны и, в случае встречи [146] с превосходными силами, спешить сесть снова на суда и достигнуть морем расположения армии.
Когда уже было все готово, выход десанта в море долгое время задерживался противным ветром. Бергенстроле приходил в отчаяние от этих постоянных задержек; не менее волновался и король, генерал-квартирмейстер которого, Ав-Тибель, с последних чисел мая начал бомбардировать Бергенстроле предписаниями, побуждающими его скорее выйти в море. Дело дошло до того, что 6-го июня король повелел ему отплыть безотлагательно, не смотря ни на что.
Тем не менее, десант тронулся только 11-го утром. С пути отправлен был к Клингспору посланец, с которым сообщено, что высадка состоится в тот же день вечером, причем ближайшею целью ставится захват города Вазы, а если возможно, то и удар на Лильчюро, где сосредоточены главные силы противника. Однако высадка началась только в 9 часов утра 12-го и окончилась к часу ночи, совершенно беспрепятственно, хотя, как оказывается, наши начальники и были предварены некоторыми финляндцами о возможности такой высадки; о ней даже предупреждал сам Буксгевден, на основании полученных им донесений.
К моменту появления на финляндском берегу десантного отряда Бергенстроле русские войска, общая численность которых достигала 5.000 человек, при 19 орудиях, были расположены следующим образом:
На Квефлакском полуострове (к северо-западу от Вазы), где казаки наблюдали за побережьем, находились позади их две егерские роты (заставы); в самом городе Вазе – батальон и рота с двумя орудиями; 4 роты и 4 орудия – в дер. Тобю; в Лилькюро – 6 рот и, наконец, близ Верро – войска Янковича. В городе Вазе, кроме коменданта полковника Книпера, находился генерал-майор Демидов и русский гражданский губернатор Эмин.
Несмотря на то, что местные жители дали ему довольно точные сведения о расположении и силах русских войск близ Вазы, Бергенстроле, в силу повелений короля, считал для себя обязательным атаковать их, даже не будучи уверен в содействии Клингспора.
От пункта высадки (Эстерхамко) к Вазе вели две дороги. По одной из них (через Смедсбю) послана была небольшая демонстративная колонна, а главные силы направились через Вейкарс, с тем, чтобы ударить на город с восточной стороны. Ко всем колоннам, по мере их движения вглубь страны, присоединялись более или менее значительные толпы вооруженных крестьян. [147]
Первое столкновение, по дороге на Смедсбю, было удачно для шведов; передовые наши части были захвачены врасплох и в беспорядке отступали. Однако спешившему к Вазе со своей ротой капитану Разнотовскому удалось собрать отступавших около Смедсбю и здесь оказать сопротивление, и даже отбросить шведов к берегу залива; это позволило нашим продолжать свое движение к Вазе, куда в это время Демидов спешил сосредоточить все, что можно.
Сначала Демидов, получив донесение о появлении шведов на Смедсбюсской дороге, впал, было, в ошибку и двинул свои резервы в этом направлении; но на полпути он получил новое донесение о том, что другая, гораздо более сильная, колонна шведов, обойдя его скрытно, захватила у него в тылу самый город. Тогда Демидов (это было уже около 4-х часов пополудни), оставив у Смедсбю сильный арьергард, повел свои войска снова к Вазе.
Бергенстроле производил свое движение вполне беспрепятственно, благополучно захватывая по пути наши патрули и посты. У деревни Мартойс наша застава оказала сопротивление, но была сломлена. Все свое движение Бергенстроле старался произвести с возможно большей скрытностью; так, охраняющим частям запрещено было стрелять, а при встрече неприятельских партий велено скрываться в лесу и пропускать их мимо себя, после чего, окружая, захватывать. Впереди каждой колонны пущены были вооруженные толпы крестьян; от них высылались боковые дозоры и т. п. Подойдя к городу всего на 3 мили, начальник шведского десанта получил донесение, что город очищен русскими войсками. С близлежащей высоты он произвел разведку города, пользуясь указаниями бежавшего из Вазы некоего инженера Хольма относительно расположения улиц и площадей. Одновременно замечено было движение каких-то русских войск к городу по дороге из Тобю (это были находившиеся там 4 роты, которым приказано было Демидовым спешить в Вазу). Бергенстроле двинулся форсированным маршем и вступил в город раньше их, распространясь по городским улицам. В городе были только караулы, да казенная офицерская прислуга; но и эти отдельные люди (как свидетельствуют и шведские источники) самоотверженно сопротивлялись, обстреливая шведов из домов. В свою очередь наша колонна, шедшая по Тобюсской дороге, ринулась бегом и закипел жестокий, беспощадный уличный бой. Бергенстроле пришлось скоро ввести в дело все свои силы, и только повстанцев он оставил на юго-восточной окраине города, как бы для обеспечения своего отступления. Наши орудия поставлены были на главном городском перекрестке и продольно обстреливали [148] улицы в двух направлениях; всюду появились баррикады из повозок обоза; шведам не было возможности продвигаться по городским артериям; они пытались укрыться в домах, пробираться задворками – но и тут везде и всюду были враги... В конце концов, всякая связь между частями у шведов была утрачена; войска вырвались из рук. В этот критический момент подоспел к городу сам Демидов, возвратившийся от Смедсбю... Шведы приняли было его за своих, но увы! истина скоро обнаружилась... Бергенстроле и его сотрудники поняли, что дело проиграно и стали хлопотать только о благополучном отступлении... Демидов уже направил часть своих сил на шведские резервы, а остальные ворвались в город, где происходила неописуемая резня. Бергенстроле тщетно пытался собрать и устроить своих, стремясь лишь вывести их из боя; в результате – он оказался вынужденным сдаться. Часть шведов все-таки ускользнула и успела добежать до берега, где села на суда, которые и доставили их к главным силам графа Клингспора; 17 офицеров, более 250 нижних чинов и 1 орудие были взяты в плен; остальные полегли на улицах города, где рассеянные по всем направлениям Демидовым отдельные небольшие группы людей постепенно подавляли сопротивление. Во время боя многие вазаские жители стреляли по нашим войскам из окон; это, естественно, вызвало справедливое возмездие; ожесточенные таким вероломством, люди вторглись внутрь домов и, выбивая оттуда неприятельских солдат и вооруженных обывателей, оказались повинны и в грабеже (черт. № 10).
В недавнее, еще екатерининское, время, в подобных случаях «добычь» (по выражению Суворова) признавалась делом обыкновенным. «Обывателя не обижай», учил Суворов; но взятый штурмом город считал как бы законною наградою победителей. В «дни Александровы» взгляды изменились. Из Петербурга потребовали расследования, которое, однако, выяснило неопровержимо, что вмешательство самих вазасцев было главною причиною случившегося10. «Мог ли кто из частных начальников положить меры ожесточению битвы? Не было возможности удержать солдат, находившихся во многих местах без начальства». Однако до сих пор преувеличенные рассказы о Вазаских ужасах держатся в Финляндии, причем обыкновенно событие стараются изобразить так, что русские солдаты беспричинно пущены были их начальством на разграбление города... [149]
Пример отбития отряда Бергенстроле показывает, насколько гибко было тактическое искусство наших войск, умевших применяться к самой разнообразной обстановке. Разбросанный отряд Демидова, не теряясь от неожиданного появления врага, быстро, по частному почину отдельных предводителей, стягивается к угрожаемому пункту и мастерски разыгрывает уличный бой, совершенно в духе Суворовских наставлений... Нарвавшийся на такого страшного противника Бергенстроле, даже при содействии мятежных вазасцев, потерпел полный разгром.
Хотя, таким образом, шведам и не удались высадки подкреплений; хотя оба покушения их близ Або и Вазы, благодаря находчивости и сноровке наших частных начальников, и оказались отражены, – тем не менее попытки эти разожгли народное движение настолько, что сделали невозможным согласование действий групп Раевского и Барклая; и той и другой приходилось заботиться единственно об обеспечении собственной безопасности.

Обратимся теперь к действиям колонны Барклая-де-Толли. По плану главнокомандующего графа Буксгевдена, колонна или «корпус» под начальством Барклая-де-Толли должна была решительно наступать из пределов Выборгской губернии к Куопио, утвердиться здесь и затем, оставив в этом пункте соответствующий гарнизон, с остальными силами стараться выйти во фланг или даже в тыл графу Клингспору, которого тем временем Раевский должен был задерживать с фронта. В состав колонны вошли полки 6-й дивизии самого Барклая, два батальона лейб-гренадер, батальон лейб-гвардии Егерского полка, уланский Его Высочества полк, рота гвардейской артиллерии, три казачьих сотни, с добавлением из Свеаборга Белозерского пехотного полка и трех эскадронов Финляндского драгунского полка, – всего до 7.500 человек.
Таким образом на войска Барклая возлагалась двойственная задача: с одной стороны – прочно овладеть внутренней частью Финляндии, так называемым Саволаксом, природные свойства которого создавали из него естественный редюит народного мятежа; с другой – оперировать против главной массы неприятельских войск, причем, как видно, на эту группу возлагалась наиболее важная и решительная роль. Нельзя не заметить, что план этот является повторением прежней предвзятой идеи зимнего похода, но с еще меньшими шансами на успех, так как уже одни условия местности, по которой направлен был Барклай-де-Толли, совершенно не отвечали возложенной на него активной задаче. Если в зимнее время возможно было сравнительно легко и быстро преодолеть лабиринт [150] внутренней Финляндии, особенно при отсутствии серьезного противодействия противника, то, по вскрытии вод и при существовании у него обратного намерения – местность здешняя предоставляла даже сравнительно слабым силам, при талантливом, конечно, предводителе, тысячу средств, чтобы сделать этот район буквально неодолимым11.
A успех выполнения второй половины задачи, т. е. операции в тыл Клингспору, всецело зависел от степени осуществления первой. Таким образом, весь план Буксгевдена, в сущности, не отвечал обстановке, так как достигнуть поставленной им цели можно было только тогда, когда Барклай-де-Толли станет твердою ногою во внутренней Финляндии, что оказалось недостижимым даже и для всех его сил. В свою очередь, такой результат отразился немедленно и на положении отряда Раевского, а также войск, оставленных на побережье, которые только вследствие инертности Клингспора отделались сравнительно дешево.
Помимо топографических условий, неудачный исход наступления Барклая зависел еще и от счастливого для противника обстоятельства – выдающейся талантливости вождя. Таковым оказался у шведов начальник их 5-й бригады, генерал Сандельс. По захвате в конце апреля города Куопио своими передовыми частями, он утвердился здесь главными силами и приступил к организации народных ополчений. Тем временем, высланные им отдельные летучие колонны в течение мая заняли Варкаус и продвинулись даже до Иоройса. Небольшие наши команды очищали все пункты внутренней Финляндии, кроме C.-Михеля, который оставался еще у нас в руках12. Все это происходило еще в мае месяце, когда во внутренней Финляндии оставались только наши этапные команды. Энергии и распорядительности военного губернатора старой Финляндии Обрескова единственно обязаны мы, что не был захвачен Нейшлот – наша пограничная крепость. Обресков по собственной инициативе задержал Шлиссельбургский гарнизонный батальон, направленный в Свеаборг и находившийся на дневке в Выборге, и усилил им гарнизон Нейшлота; затем в Вильманстранд и С.- Михель посланы были на подводах, на рысях, части Вильманстрандскаго [151] гарнизонного батальона и Великолуцкого пехотного полка, прибывшие только что в Выборг для несения гарнизонной службы.
Войска, назначаемые в состав колонны Барклая-де-Толли, прибывали медленно, по частям, в окрестности С.-Михеля, где происходило их сосредоточение, причем часть войск направлялась с юга, а часть – с востока, со стороны Нейшлота, Это навело Сандельса, осведомленного обо всех наших передвижениях от местнаго населения, на мысль попытаться сперва нанести отдельное поражение ближайшей группе неприятеля; но полученные им более точные сведения о наших силах заставили его отказаться от этого плана. Дело в том, что в руках Сандельса было всего на всего около 3-х тысяч регулярных войск; все остальное были вооруженные жители, число которых колебалось от 1½ до 2-х тысяч, не считая отдельных партизанских партий. Рассчитывать на них в открытом бою не приходилось: этот материал годился только для малой войны. В свою очередь Барклай-де-Толли, прибывший к С.- Михелю в конце мая, получив сведения о силах шведов и узнав, что Сандельс, имея главные силы уже в Иоккасе13, оцепил его целою сетью мелких отрядов, не считая множества партий вооруженных жителей, – решил сперва выждать окончательного сосредоточения всех своих сил, обеспечить свои сообщения и связь с тылом и организовать подвоз продовольствия. На местные средства, в виду сравнительной бедности внутренней части края и, главное, враждебного настроения населения, которое частью устремилось с оружием в руках под знамена Сандельса, частью организовало самостоятельные шайки, нечего было и думать хоть сколько-нибудь полагаться. Очевидно, приходилось исключительно уповать на подвоз, который, по мере углубления колонны внутрь Финляндии и удлинения ее сообщений, становился все более и более затруднителен и опасен. К тому же, перевозочные средства района, и без того не обильные, были в значительной степени истощены в предшествующий период войны.
Заботы по обеспечению отряда Барклая-де-Толли продовольствием и организация подвоза возложены были военным министром на военного губернатора Обрескова.
При этом обращалось внимание14, чтобы движения и действия корпуса согласованы были с условиями его питания, дабы избежать необходимости прибегать к отступательным движениям, могущим произвести неблагоприятное впечатление на население. [152]
На первое время войска Барклая-де-Толли могли довольствоваться из складов в С.- Михеле и Нейшлоте; кроме того, согласно особому распоряжению главнокомандующего, войска колонны должны были иметь при себе продовольствия на 10 дней. Формирование транспортов встретило огромные затруднения, так как местные жители уклонялись от поставки подвод, и пришлось, по большей части, довольствоваться войсковыми обозами. По той же причине не имела успеха и попытка Обрескова сформировать транспорты из лодок, для перевозки грузов водою по Сайменским озерам. Начали снаряжать для охранения таких транспортов канонерские лодки, но они оказались готовыми только в конце июня и потребовались для другой цели.
Наконец, Барклай-де-Толли двинул свои войска несколькими колоннами и 1-го июня подступил к Иоройсу15. Здесь авангард левой его колонны (в состав которого входил, между прочим, батальон лейб-егерей) натолкнулся на шведский арьергард Гротенфельда, занявший крепкую позицию за болотистой речкой; выяснив невозможность обхода (топь), наши войска открыли артиллерийский огонь; тем временем пехота в укрытом месте сколачивала плоты, при помощи которых, на утро 2-го июня, форсировала реку так стремительно, что шведы не успели увезти свое орудие, доставшееся нам в руки. Затем шведы попытались задержаться еще у Кутумяки, но обход лесом гвардейских егерей, под командою полковника Потемкина, заставил их очистить позицию.
Сандельс, видя превосходство наших сил, начал постепенно отходить на север, но мелкие его партии пользовались каждым случаем, чтобы нанести нам вред. Магазины и транспорты наши беспрепятственно подвергались нападениям; в одном из них истреблен был целый обоз и понтонный парк, причем большая часть прикрытия переколота, а 400 лошадям подрезаны на ногах жилы... Партизанская война настолько задержала наступление Барклая, что он занял Куопио лишь 8-го июня уже после того, как Сандельс успел спокойно переправить тяжести и артиллерию за озеро Каловеси и утвердиться на северном его берегу, на знаменитой Тайвольской позиции. Позиция эта с фронта и флангов прикрыта озерами и, следовательно, для нас (без водоплавных средств) – недоступна. Зато она позволяла самому Сандельсу, успевшему организовать, при помощи населения, обширную озерную флотилию, производить, оставаясь неуязвимым, нападения на наш тыл. Позиция эта была намечена заблаговременно, еще до выступления [153] Сандельса из Улеаборга, так как свойства ее хорошо были известны шведским генералам – Адлеркрейцу, Сандельсу и самому графу Клингспору. Позиция была укреплена, возведены сильные батареи, заграждены некоторые проливы, а в тылу устроены значительные склады и магазины... Образованы на озере особые «лодочные патрули», которые днем и ночью освещали водное пространство, следя за возможным появлением наших канонерок.
Таким образом, Сандельс имел возможность безнаказанно наносить удары по больному месту Барклая – его сообщениям, имея свою базу непосредственно при себе, надежно обеспеченной.
Характерно, что вместе с отрядом Сандельса Куопио было оставлено и местными гражданскими властями, во главе с куопиоским губернатором Вибелиусом16.
Во исполнение известного уже нам плана главнокомандующего Барклай-де-Толли, по занятии Куопио, оставил здесь трехтысячный отряд Рахманова, а с остальными силами продолжал с возможною быстротою движение в направлении на Линтулакс с тем, чтобы выйти во фланг графу Клингспору. Оставленный у Куопио отряд должен был действовать так, чтобы скрыть свою слабость и, наоборот, внушить противнику мысль о намерении нашем форсировать водную преграду. Для этого Рахманову рекомендовалось производить разного рода ложные передвижения, собирать у жителей лодки, производить нечаянные нападения на шведов и т. п., причем (в данной ему Барклаем инструкции) подчеркивалось, что он должен вполне самостоятельно выполнять поставленную ему задачу, не ожидая дополнительных приказаний. Часть Сайменской флотилии должна была прибыть на озеро Калавеси для содействия атаке Тайвольской позиции. Наконец, ожидалось содействие колонны генерал-майора Алексеева (двинутой через Сердоболь в Корелию для усмирения вспыхнувшего там восстания); от нее должен был быть выделен особый отряд, которому поручалось ввести Сандельса в заблуждение, что для обхода его позиции с восточной стороны назначены значительные силы. Рахманову поручено попытаться войти в связь с этой колонной хотя бы по внутренним водам. Давая такие инструкции Рахманову, Барклай-де-Толли рассчитывал на пассивность Сандельса; в действительности, этот шведский генерал отнюдь не намерен был бездеятельно ожидать неприятельского нападения. Как только Сандельсу, из донесений его «лодочных [154] патрулей», сделалось ясно, что подвоз продовольствия русским войскам к Куопио производится, главным образом, водою из Нейшлота в Варкаус, причем последний пункт является, по современной терминологии, головным этапом, он тотчас же решил направить сюда свои главные удары. Вместе с тем, предвидя возможность направления русскими какого-либо отряда по дороге на Линтулакс, хотя бы для связи с Раевским, Сандельс приказал на этой дороге уничтожить перевал у Рауталампи и угнать далеко на север все лодки из ближайших селений. Это задержало здесь Барклая на неделю. В промежуток времени между 10-м и 18-м июня, произведен был Сандельсом целый ряд удачных нападений на нашу коммуникационную линию. Первое из этих нападений было произведено еще 10-го числа у самого Куопио, но оно было отбито лейб-егерями под командою полковника Потемкина17. Два дня спустя, 12-го числа, в самый «Иванов день» особый отряд под начальством майора Дункера, разделенный на два эшелона, по 10-ти лодок в каждом, скрытно спустился на лодках к Варкаусу. Кроме захвата неприятельских транспортов, Дункеру поручалось произвести разведку и выяснить, какие меры приняты противником для охранения сообщений. Около Варкауса Дункер высадился на берег и расположил свой отряд в засаде вблизи пути следования транспорта, пропустив который мимо себя, произвел одновременно внезапную атаку в хвост, голову и средину обозной колонны. Часть прикрытия рассеяна; остальные перебиты или захвачены в плен. Повозок с продовольствием по нашим источникам захвачено 75, а по шведским – 200. Для отвлечения внимания одновременно произведено было опять нападение и у Куопио; здесь шведский отряд Арнкиля, переправившись южнее города, скрытно подобрался к нашим позициям и завязал довольно серьезный бой, в котором снова отличились гвардейские егеря и Низовский полк, быстро собравшись по тревоге и успешно отбив нападение.
Все эти события внушили Барклаю-де-Толли серьезные опасения за свой тыл. Опасения эти усугублялись тем, что восставшее повсеместно внутри Финляндии население само вело беспощадную народную войну; наши отдельные посты, одиночные люди, подводы и т. п. беспрестанно подвергались нападениям из-за угла. Граф Буксгевден называл в своих всеподданнейших рапортах эту войну «вандейскою», а финляндцев уподоблял «добрым тирольцам». [155]
Такое положение вещей вынудило Барклая-де-Толли настаивать на скорейшей доставке в озеро Калавеси канонерских лодок с опытными моряками. Не достигнув полного господства на этих внутренних водах, Барклай-де-Толли совершенно основательно не считал возможным идти на запад, на поддержку Раевского, и взял на себя решение вернуться обратно в Куопио, куда и прибыл к 18-му июня, оставив на прежнем пути следования лишь небольшой отряд (Азовский полк с 4 орудиями и взводом казаков). Михайловский-Данилевский (стр. 167) сильно осуждает будущего героя Кваркена и 1812 года за это решение: оно, якобы, послужило причиною трудного положения, в котором оказался Раевский. Едва ли лучше было бы, однако, положение последнего, да и все наше положение на театре войны, если бы Сандельсу удалось отбросить Рахманова, вновь овладеть Куопио и оттуда угрожать тылу не только Барклая, но Раевского и прочих войск наших, еще остающихся в Финляндии... Возвращение Барклая-де-Толли в Куопио, наоборот, позволило нам удержаться в этом районе и, несмотря на тяжелое положение здесь наших войск, подвергавшихся постоянным ударам в тыл, не дало энергичному Сандельсу возможности далее распространяться с факелом мятежа на юг. Зажженный им пожар народной войны был этим путем до некоторой степени локализирован, и сообщения главной массы наших войск, бывших в юго-западной и западной части Финляндии, опасности не подверглись.
На другой же день по прибытии Барклая в Куопио, 18-го июня, Сандельс вновь произвел ночное нападение; он высадил десант в четырех различных пунктах, на восточной стороне города, под прикрытием плотов, превращенных в плавучие батареи. Целью атаки было – помешать Барклаю выделить отряд против партизана фон-Фиандта, действовавшего в промежутке между Раевским и Барклаем и не допускавшего связи между ними. В час ночи канонерки с плотов открыли огонь по нашим позициям, а один из десантных отрядов пробрался в тыл нашего лагеря. Нападение оказалось вначале одним из наиболее удачных для шведов; в нашем лагере начались суета и переполох. Другому шведскому отряду удалось разрушить часть наших батарей, все это сперва вызвало в лагере нашем суматоху, результатом которой была полная разрозненность частей; роты дрались самостоятельно, отделенные друг от друга врезавшимися в наше расположение шведскими отрядами. Однако последним не удавалось войти в связь и установить между своими действиями надлежащее согласование. Наоборот, наши войска, хотя и застигнутые почти врасплох, [156] доблестно удержались на своих местах до рассвета, с наступлением которого осмотрелись и, ударив повсюду на неприятеля, снова отбили его и удержали в своих руках Куопио.
Несколько дней спустя после описанного нападения, прибыли, наконец, к Куопио давно ожидаемые канонерские лодки. Флотилия их (так называемая «Саймская») была с давнего времени содержима на пограничном тогда Сайменском озере. С началом весеннего похода командовавшему флотилией лейтенанту Колзакову приказано было перевезти свои лодки с Саймы на озеро Калавеси, для чего приходилось тащить их, по старорусскому обычаю, «волоком» через перешеек в несколько верст и в обход теснины близ Варкауса. Только к 5-му июля 15 канонерских лодок, то переноскою на людях, то перевозкою на лошадях, то водою – появились, наконец, на водах Каловеси, откуда уже могли непосредственно достичь Куопио. Получив донесение о приближении канонерок, Сандельс решил сделать попытку завладеть ими открытой силою. С этою целью он отрядил 500 человек под начальством майора Арнкиля, на 50 лодках, при двух 3-фунтовых пушках. У порогов Коннусфорса (в 6-ти верстах севернее Леппявирты) решено было устроить засаду, но Арнкиль запоздал: канонерки уже прошли это труднопроходимое место. Тем не менее нападение не было отложено; за одним из местных островов Арнкиль собрал свои лодки и здесь скрытно поджидал подхода флотилии Колзакова. Нападение это не увенчалось, однако, успехом. По собственному признанию Арнкиля18, его приказание броситься на абордаж наших канонерок выполнено было только теми немногими судами, на которых были офицеры или унтер-офицеры; остальные же лодки, сбившись в кучу, не двигались вперед, являясь лишь легкою мишенью для картечного огня Колзакова. Арнкиль решился отступить, опасаясь, что «большинство его лодок неминуемо будет пущено ко дну».
Последствия прибытия канонерок сказались немедленно. Уже 8-го июля Сандельс доносил, что русские в течение последних дней два раза нападали на него и постоянным патрулированием беспокоили его позицию.
Прибытие водоплавных средств уравновесило положение сторон; Сандельсу пришлось помышлять уже не о предприятиях против нас, а о собственной безопасности. Он начал выделять небольшие отряды к различным пунктам у себя в тылу, для обеспечения своих сообщений и вообще предусмотрительно готовиться на случай возможного отступления. В тот же день, 8-го июля, Сандельс начал [157] свой приказ следующею фразой: «В случае, если для бригады отступление станет неизбежным, следует все, что только может задержать марш, отправить заблаговременно в тыл». Далее следует точная организация отступления. Одновременно Сандельс обратился с воззванием к населению тех приходов, которые лежали у него в тылу, приглашая их взяться за оружие, «чтобы помешать противнику отрезать путь отступления войск и разорить край». Вместе с тем все продовольственные и боевые припасы (кроме десятидневной пропорции), лазареты, тяжести и проч. были отодвинуты в тыл; равным образом произведена тщательная рекогносцировка пути отступления и заранее намечены те пункты, где возможно было принять бой.
Поучительность приведенного факта не подлежит сомнению, наглядно подтверждая важное значение озерной флотилии для действий во внутренней Финляндии. В настоящее время, при существовании железных дорог, эти хрупкие коммуникационные линии еще чаще могут подвергаться ударам неуловимых противников, а при увеличившейся зависимости от тыла еще серьезнее могут быть последствия таких ударов. Только прочно владея внутренними водами, можно пускаться в какие бы то ни было военные предприятия в пределах внутренней финляндской котловины. Вот вывод, к которому неизбежно приводить изложенный эпизод кампании 1808 года. Та из враждующих сторон, которая лишена водоплавных средств, обречена неизбежно на пассивную роль и даже на блуждание в потемках, так как водные пути здесь являются не только лучшими коммуникационными путями, но и путями операционными, в частности – для разведок.
В средине июля в Куопио произошла перемена начальствующих лиц. Усиленные труды, заботы и невзгоды отозвались тяжко на здоровье Барклая де Толли. Он серьезно заболел и был уволен в Россию, как раз во время усиленных приготовлений к намеченной решительной атаке Тайвольской позиции. На место его сперва предполагался граф Витгенштейн19, а потом назначен тот же Тучков 1-ый, который в зимнем походе начальствовал в Саволаксе. Он к этому времени уже помирился с Буксгевденом и, будучи освобожден от следствия, прибыль в Куопио как раз в то время, когда тамошние войска уже деятельно строили плоты и суда под руководством присланного из Петербурга корабельного мастера и обучались управляться на них. Возобновлялся, таким образом, способ, выработанный еще петровскими генералами для действий [158]в Финляндии: ближний обход крепких с фронта позиций20 вместо дальнего маневра в тыл, почти всегда вызывающего и соответствующий контрманевр. В данном случае, однако, это делалось лишь в силу исключительных особенностей Тайвольской позиции, требовавшей, для угрозы ее тылу, слишком уже кружного и потому не достигающего цели обхода.
Покамест Барклай-де-Толли в Саволаксе был прикован действиями Сандельса, на прибрежном (западном) театре происходило следующее.
После столкновения у Нюкарлебю Клингспор остановился в бездействии, не приняв решительно никаких мер к тому, чтобы войти в связь с десантом Бергенстроле, о предстоящей высадке которого имел извещение. «Я постараюсь сообщить Бергенстроле о положении армии и о возможности нашего соединения», – писал он королю по прибытии в Нюкарлебю, но спешить с этим не желал, несмотря на доклады приближенных. Он ограничился высылкою 14-го июня (на другой день после боя при Вазе) двух авангардов по дорогам на Вазу и Лаппо. Первый из них выяснил положение дел как раз в то же самое время (15-го июня), когда слухи о поражении Бергенстроле достигли шведской главной квартиры. Непосредственно вслед затем прибыли к Нюкарлебю и те остатки разбитого десантного корпуса, которым удалось ускользнуть от разгрома. Наряду с этим доставлены были и донесения Сандельса об очищении им Куопио и об отходе на Тайвольскую полицию.
На впечатлительного и нерешительного Клингспора все эти неблагополучные известия произвели удручающее впечатление.
Ему казалось, что неудача высадки Бергенстроле (в которой виноват во многом был он сам) «откроет глаза» русским; это позволить им, игнорируя побережье, сосредоточить против него значительные силы; кроме того, Сандельс, продолжая свое отступление, должен будет присоединиться к главной армии и оставить открытыми пути на Улеаборг, а это, в свою очередь, позволить русским выйти в тыл ему, Клингспору и т. п. Все эти «каузы» представлялись шведскому главнокомандующему «чрезвычайно опасными».
«Фельдмаршал, по-видимому, лишился всякого мужества»,– говорить о нем официальный шведский источник. Переписка его с королем за это время сводится к тому, чтобы доказать необходимость (по его мнению) «отказаться от счастья вторгнуться в южную Финляндию», опираясь на вышеприведенные доводы. [159]
Клингспор страшился дальнейшего отступления Сандельса, не зная и не предвидя, как искусно последний сумеет использовать выгоды Тайвольской позиции. Он не видел другого исхода для финляндской армии, как «защищаться до последнего человека» от неминуемого нападения русских «главных сил» со стороны Лаппо, пока не последует новой «выручки» со стороны моря.
Между тем, в действительности, положение наших войск на западном театре войны оказывалось далеко не столь грозным, как представлялось Клингспору. Граф Орлов-Денисов со своим отрядом отрезан был вспыхнувшим на побережье крестьянским восстанием от Раевского, который, имея лишь около 5-ти–6-ти тысяч, в свою очередь был изолирован от Барклая-де-Толли и постоянно подвергался нападениям партизан на свои сообщения.
Вследствие настояний короля, Клингспор все-таки сосредоточил в 20-х числах июня все свои бригады; правильный подвоз продовольствия морем в Нюкарлебю и Вазу (очищенную Демидовым и вновь занятую шведами) был установлен, но еще протянулось около двух недель, пока шведский главнокомандующий решился, наконец, перейти в наступление, теряя время на разного рода бесплодные передвижения отрядов с места на место. Шведские источники весьма сурово осуждают нерешительность Клингспора; но не крылась ли она отчасти в его стремлении добиться от короля серьезного усиления своих войск, численность которых не вполне соответствовала той крупной задаче (отвоевание Финляндии), которую на него возлагали? Во всяком случае с Клингспора никоим образом нельзя снять упрека в том, что он не пользовался разбросанностью и изолированностью наших отдельных отрядов, которые легко могли быть им поочередно разбиты.
В свою очередь, даже и эти вялые передвижения Клингспора беспокоили графа Буксгевдена, который опасался за участь Раевского и видел единственный исход в скорейшем появлении колонны Барклая на сообщениях главной шведской «армии». Буксгевден считал силы Клингспора не менее 20 тысяч21 и объяснял себе проволочку шведов с начатием наступления только недостатком у них продовольствия.
Основная идея, которою руководствовался в то время наш главнокомандующий – это выиграть время до зимы. Буксгевден считал положительно невозможным предпринимать что-либо решительное в Финляндии без серьезных подкреплений и находил даже затруднительным удержаться в ней, если не сыграет решающей [160] роли Барклай-де-Толли, на успех движения которого он всего более уповал. Мы уже видели, насколько расчеты эти были неосновательны; отсюда же вытекает еще менее основательное оставление Раевского без всякой поддержки, обошедшееся сравнительно благополучно только благодаря Клингспору.
Буксгевден принадлежал к числу тех генералов, которые, по выражению Наполеона, «привыкли зараз смотреть на много вещей». Опасаясь за Раевского, он, тем не менее, не приходил к решению придать ему устойчивость непосредственным подкреплением его за счет войск, находившихся в тылу и на побережье. Стремясь все прикрыть, он всюду оказывался одинаково слабым.
Получив 17-го июня сведения о наступлении шведов (пока еще только авангардов), Раевский отошел от Лилькюро к Лаппо, приказав идти туда же и Демидову22. Здесь был узел дорог на Таммерфорс и Куопио, и, таким образом, Раевский, приближаясь к Барклаю, в то же время преграждал Клингспору путь в Южную Финляндию. Но в это время пришло от Барклая донесение, что возложенное на него движение на запад он выполнить не может и вынужден остаться у Куопио. Таким образом, Раевский, с его малыми силами (около 5 тыс.), оказывался в крайне трудном положении, рискуя отдельным поражением.
Чтобы не быть раздавленным шведскими главными силами, о численности которых он, как и главнокомандующий, имел преувеличенные сведения. Раевский счел более осторожным отойти еще южнее, к Сальми, оставив у Лаппо только арьергард. Получалось курьезное явление: Клингспор наступал крайне осторожно и нерешительно, опасаясь Раевского; в то же самое время и Раевский, опасаясь Клингспора, постепенно отходил все далее и далее на юг, не принимая боя. Отступлением своим Раевский, впрочем, отчасти рассчитывал вовлечь шведов за собою, что могло дать ему случай выполнить инструкцию главнокомандующего (от 20-го июня) – «испытать последний способ, т. е. атаковать неприятеля, скрывая прежде de намерение своим отступлением». Заняв позицию у Сальми, Раевский озаботился войти в связь с отрядом полковника Властова, который наступал в промежутке между Барклаем и Раевским, служа между ними связью23. Для этой цели послан был летучий отряд Кульнева.
Тем временем отряд шведского партизана фон-Фиандта, действовавший в районе между главными шведскими силами и Куопио [161] и незадолго перед тем совершивший удачное нападение близ Перхо на наш транспорт, был, при возвращении своем к побережью, усилен по распоряжению Клингспора и двинут снова на юг, с приказанием наступать на Линтулакс, образуя собою крайнюю левую колонну всей армии.
Линтулакс было приказано захватить, с целью пересечь Раевскому сообщения с внутренней Финляндией.
Имея в своем распоряжении около 1.000 человек, Фиандт пробрался лесными дорогами и 16-го июня занял Линтулакс. Высланные им отсюда разъезды встретились с казаками, которые, как выяснилось впоследствии, принадлежали к отряду Властова, достигшему Саариярви. Здесь к нему присоединился еще и тот отряд, который был выделен Барклаем-де-Толли для связи с Раевским (7 рот Азовскаго полка и 1 сотня казаков). Всего у Властова сосредоточилось 2 полка пехоты, 1 эскадрон драгун, казачья сотня и 4 орудия, – всего 1.260 строевых. Драгунский эскадрон прибыл из Гельсингфорса и привез непосредственно от самого графа Буксгевдена приказание Властову: атаковать Линтулакс. Буксгевден, получивший сведения о случайном сближении двух отрядов, причем перевес силы оказывался на нашей стороне, решил воспользоваться этим и попытаться достичь хотя бы частного успеха, хорошо зная, насколько важно бывает моральное значение такого успеха для обеих сторон, в предвидении более решительных событий.
26-го июня утром Властов подошел к Линтулаксу (черт. № 11), где Фиандт уже занял на высоте близ усадьбы позицию, правый фланг которой, усиленный засеками, упирался в болото, a левый – в озеро Кюярви. Резерва у Фиандта не было, если не считать небольшой заставы, назначенной для защиты моста в тылу позиции. Прежде всего, Властов двинул егерей, под прикрытием огня которых восстановлен был разрушенный шведами мост. Вслед затем батальон Азовскаго полка повел энергичную атаку на центр и в охват правого фланга шведской позиции, при поддержке огня артиллерии. Остальные войска, в виде резерва, двигались укрыто, долиною речки, впадавшей в озеро Кюярви. Около двух часов дня пошел сильный дождь, стрельба понемногу затихала; попытка обойти правый фланг шведов была предупреждена своевременно. Наконец, ливень заставил нас совершенно приостановить стрельбу и даже отвезти назад орудия. Это обстоятельство побудило фон- Фиандта решиться переходом в наступление «вырвать себе победу». Пользуясь тем, что наша стрелковая цепь сильно растянулась, наступая по моховому болоту, фон-Фиандт попытался прорвать ее и сперва действовал удачно: выбил нас из Линтулакской мызы [162] и даже захватил несколько пленных. Но, увы! развить одержанный успех было нечем; резерва не было. А Властов, как раз в этот критический момент, смело повел свой резерв в контратаку. После залпа накоротке, пехота наша бросилась в штыки и выбила неприятеля из мызы. Натиск был столь неудержимо стремителен, это шведы не приняли удара и спешили сами очищать мызу и увозить свои орудия, опасаясь потерять их. От дождя они приведены были в такое состояние, что из них нельзя было произвести ни одного выстрела. Этим замешательством воспользовалась наша конница (финляндские драгуны и казаки), которая обскакала правый фланг Фиандта. Последний поспешил отдать приказ об отступлении и едва-едва успел отвести свой отряд по дороге на Перхо. От преследования на дальнее расстояние шведы избавились, успев разрушить мост. Часть шведских войск была отрезана от своих и лишь с трудом, окольными тропинками, ночью успела присоединиться.
Таким образом, Властов открыл себе связь с Раевским и получил возможность подкрепить последнего.
Линтулакский бой, хотя и между двумя незначительными, второстепенными отрядами, имел, тем не менее, существенное значение. На графа Клингспора он повлиял, как и следовало ожидать, в том смысле, что он приостановил наступление своих сил и поспешил подкрепить фон-Фиандта, опасаясь, что русские разовьют одержанный успех и могут выйти в конце концов на его сообщения.
В свою очередь Буксгевден, под влиянием известия о победе Властова, решил немедленно использовать этот успех и приказал Раевскому перейти в частное наступление. Результатом этого распоряжения была отправка подкреплений, под начальством Янковича, направленных к Линтулаксу. Янкович, как старший, вступил в командование Линтулакским отрядом. Последний состоял из полков: Азовского, Севского, Белозерского и 24-го егерского, 2-х эскадронов и сотни казаков, а остальные войска под командою самого Раевского, образовали другую группу и должны были действовать против Лаппо, т. е. против главных сил шведов.
28-го июня Янкович настиг Фиандта близ Перхо, где последний занял позицию за Коконсаарским болотом. Болото это, тянувшееся вплоть до реки Перхо, было очень топкое и поросшее мелким лесом; там, где последний был гуще и почва тверже, он был неприятелем отчасти вырублен, но еще оставалось немало лесистых островков и групп кустарника. Фиандт расположился и здесь, [163] как раньше у Линтулакса, в одну тонкую линию, без всякого резерва; силы его превышали 1.000 чел. Янкович, имея в своем распоряжении около 3.000 чел., атаковал перхоскую позицию следующим образом. Сперва авангард Властова (его прежний отряд) вошел в соприкосновение с противником; тем временем выехала на позицию наша артиллерия и открыла огонь. Пока пехота авангарда рассыпалась на фронте и вела стрелковый бой, отвлекая его внимание в этом направлении, двум батальонам главных сил приказано было принять вправо, попытаться перейти болото и ударить в левый фланг шведов. Эта угроза побудила фон-Фиандта уклонить этот фланг назад, передвинуть часть своих орудий так, чтобы анфилировать атакующих и, наконец, бросить 2 батальона нюландцев и саволаксцев в штыковую контратаку. Наступление наших войск, вязнувших в топи болота, было приостановлено; пехота наша кое-как укрылась на опушках отдельных рощ, местами рассеянных по болоту. Тем не менее Янкович подкрепил свой правый фланг из резерва и повторил наступление, на этот раз так удачно, что нюландцы и саволаксцы были водворены на прежнюю позицию. Не менее удачно продвигались мы и на левом фланге, цепляясь за уцелевшие группы кустов и леса. Много нужно было доблести и выносливости, чтобы атаковать при таких ужасных условиях, «по колено в воде и тине», как повествует сам наш противник, фон-Фиандт. Янковичу пришлось развести в лесу, сзади боевых линий, огромный костер, около которого отогревались и обсушивались, время от времени, промокшие и иззябшие люди. Но упорство в атаке не ослабевало ни мало в этих прямых последователях Суворовских чудо-богатырей! Янкович двинул последний свой резерв, около 3 часов пополудни, прямо через болото в долину реки Перхо, стараясь выйти на путь отступления Фиандта. Последний, почуяв грозившую беду и видя, что ему не удержать позиции, отступил к Оксакоски, сжигая за собою все мосты. Этим только приостановил он преследование русских. Потери Фиандта в этом кровопролитном бою были настолько значительны, что он вынужден был доносить о «критическом» положении своего отряда, указывая, что «не может отвечать за исход» если ему не дадут солидных подкреплений (черт. № 12).
Действия Янковича весьма поучительны и показывают уменье наших частных начальников руководить боем, применяться к своеобразной местности и до последней минуты настойчиво преследовать поставленную цель в правильно избранном направлении.
Почти одновременно с разгромом Фиандта у Перхо Раевский наступал в направлении на Лаппо, в целях облегчить атаку Янковича; [164] когда же, 26-го июня, ему сделалось ясным, что Лаппо занято только незначительным шведским авангардом Эрнрота, Раевский решил не упускать случая овладеть этим пунктом24.
Его авангард быстро развернулся и повел атаку на селение с фронта, а 2 роты Великолуцкого полка, под начальством майора Платонова, пошли обходом в тыл. Шведы были сбиты со своей первоначальной позиции; атака же Платонова в тыл была неудачна, и сам он ранен. Эрнрот снова сосредоточил свои силы на новой позиции, намереваясь здесь обороняться до крайности, но, получив донесение о новом обходе русских, счел за лучшее отступить. Подоспевший начальник бригады, Кронстедт, видя свои батальоны в полном отступлении, отвел их к проходу Ала-Хярмя, где была крепкая с фронта теснина. Но наши войска удовлетворились легко доставшимся им Лаппо. Здесь Раевский приостановился, ожидая результатов нападения Янковича; но и донесение об успехе последнего не изменило его намерений. Зная превосходство сил противника и предвидя его переход в наступление, Раевский приостановил обе свои группы, оттянул главные силы Янковича в Линтулакс и решил в таком положении выждать дальнейших действий со стороны врага. Таким образом, хотя при Линтулаксе, Перхо и Лаппо нами и были достигнуты тактические успехи, но стратегическая выгода свелась лишь к некоторой задержке решительного наступления шведов. Это имело, однако, существенное значение, так как всякое промедление в этом отношении было нам на руку: мы имели возможность успеть сосредоточить свои силы, сгруппировать их более выгодным образом, наконец – подкрепить. Несмотря на столь очевидную важность для шведов быстроты, их главнокомандующий, поддаваясь каждому мало-мальски неблагоприятному известию, медлил, «рисовал себе картины» и терял то драгоценное время, упущение которого, по выражению Великого Петра, «смерти невозвратной подобно».
Поражение Фиандта у Линтулакса, очевидно, не способствовало укреплению в Клингспоре решимости наступать, но частные шведские начальники, в особенности начальник штаба Адлеркрейц и [165] генерал Аминов25, добились в конце концов (по свидетельству шведских историков) согласия главнокомандующего на движение вперед. Однако решение это приведено было в исполнение далеко не сразу, так что Раевский, как мы уже видели, имел возможность произвести даже наступление всеми силами, результатом которого был новый удар, нанесенный Янковичем Фиандту у Перхо и захват Лаппо самим Раевским (26-го и 28-го июня). Движение на Перхо угрожало пути отступления главных сил шведов; в тоже время наступление русских в этом направлении должно было, по мнению Клингспора, иметь результатом ослабление их сил у Лаппо. Это последнее соображение всего более содействовало тому, что атака на Лаппо была, наконец, окончательно решена. Однако сперва Клингспор полагал ограничиться посылкою подкрепления Кронстедту, дабы надежнее задержать русских в теснине Ала-Хярмя; потом, когда получено было донесение о новом поражении Фиандта, фельдмаршал, озабоченный за свой тыл, чуть было не отменил принятого решения. Только, когда его убедили, что силы Раевского уменьшились, он, наконец, остановился на наступлении к Лаппо, ограничившись выделением части своих сил на подкрепление Фиандту. Это, вместо с тем, должно было обеспечить его собственный тыл со стороны Перхоской колонны русских. В то же время он отдал распоряжение об уничтожении мостов26 на береговом приботническом тракте (на p.p. Калаиоки, Пюхяиоки и Сиикайоки), в случае появления здесь русских, на его пути отступления. Клингспор, в случае неуспеха, располагал отходить уже не к Улеаборгу, а к Вазе, в расчете получить именно здесь новые подкрепления со шведских берегов или же, как последний исход, перебросить свои силы «морским путем» на родину27.
Для обеспечения выполнения такой меры он вошел в соответствующие сношения с адмиралом Раялиным28.
К вечеру 1-го июля передовые части шведов вошли в соприкосновение с нашими и оттеснили наши кавалерийские заставы.
Характерно, что сам Клингспор следовал с наступающими войсками только до Ала-Хярмя; отсюда он почему-то счел нужным отправиться в Нюкарлебю для распоряжений по устройству тыла, а командование армией поручил Адлеркрейцу. [166]
Ha рассвете 2-го июля обе стороны одновременно начали наступление. Раевский приказал своему авангарду произвести усиленную разведку неприятельского расположения, желая удостовериться, с какими силами предстоять померяться.
Между 3-мя и 4-мя часами утра передовые шведские посты были атакованы, причем русским пришлось отступить; шведы заняли лес, отделявший поляну у Каухавы от Лаппоской равнины. Дорога проходила здесь по совершенно пустынной, болотистой и каменистой местности, поросшей густым лесом, с непрерывным наклоном к деревне Лаппо. Здесь засел русский авангард (1½ батальона с небольшою частью конницы); завязалась упорная стычка, окончившаяся отступлением довольно основательно потрепанных карельских егерей. Адлеркрейц, прибывший около 7-ми часов утра со своим штабом на место боя, приостановил отходивших и приказал главным силам спешить на поддержку. Первою подошла Саволакская бригада Кронстедта и первоначально штыковым ударом отбросила наш авангард, но последний уцепился за местные предметы и удержался впереди восточной окраины Лаппо. Покамест здесь шел затяжной стрелковый бой, подошли остальные части главных сил шведов, и новою атакою сопротивление нашего авангарда было, наконец, сломлено превосходными силами.
Поле сражения у Лаппо (черт. № 13) представляло из себя плоскую равнину, прорезанную речкой того же наименования; в северной части обширная луговина; ближайшая же к деревне часть поляны покрыта была волнующимся морем ржи. Наступающим решительно негде было найти укрытия, кроме канавы, редкого кустарника и нескольких отдельных хижин. С северо-востока к равнине примыкала лесистая высота, и далее от нее опушка леса, огибая равнину с юга, упиралась в речной берег, вдоль которого пролегала дорога из Сальми – путь отступления русских.
В деревне Лаппо она соединялась с путем наступления Клингспора – дорогой из Ню-Карлебю, а на другом берегу отходила на Ильмола и Вазу (куда, как уже сказано, располагал отступать Клингспор в случае неудачи).
Первоначально Раевский расположил свои войска впереди Лаппо, тылом к реке и правым флангом к своему пути отступления на Сальми. Для обеспечения последнего он ограничился тем, что выставил Великолуцкий полк с 4-мя орудиями уступом впереди этого фланга, севернее деревни Лиухтари, и 2 батальона еще более впереди, на опушке леса, игравшие вместе с тем роль резерва. Еще далее к востоку, возле деревни Коиоля, расположены были, в двух группах, еще 4 роты (Петровского полка). Последние три [167] батальона прикрывали вместе с тем путь отступления Раевского. Для лучшего обеспечения отступления был построен у деревни Лиухтари плавучий мост, а вдоль берега реки устроен колонный путь, в топких местах укрепленный фашинником. Впереди фронта всей позиции тянулись густые стрелковые цепи, скрытые частью высокою рожью, частью кустарниками. Несмотря на сравнительную слабость своих сил (около 4.100 чел. при 15 орудиях, тогда как шведов участвовало в бою более 5 тыс.), русские войска растянуты были на три с лишним версты по фронту. По-видимому, Раевский принял такое расположение, с целью заставить шведов принять бой на открытой равнине, где легко бы ему было оценить силы атакующих, после чего отступить. В то же время, располагаясь впереди Лаппо, Раевский прикрывал путь на Вазу и препятствовал таким образом Клингспору им воспользоваться.
Адлеркрейц имел полную возможность поставить Раевского в положение, близкое к критическому, если бы направил главный свой удар либо на центр его растянутой позиции, либо, еще лучше, на правый его фланг, чему способствовала и местность: резервы могли скрытно пройти лесом и появиться только в последнюю решительную минуту. В обоих случаях большая часть нашего отряда была бы отрезана от пути на Сальми и прижата к реке. Но Адлеркрейц повел атаку одновременно с обоих флангов, вероятно, возлагая на части, атакующие наш левый фланг, демонстративную роль.
Обе стороны одновременно начали бой артиллерией, но позиции были слишком удалены друг от друга, так что снаряды не долетали, a местность, по-видимому, не дозволяла сблизить батареи. Когда Адлеркрейц убедился в безрезультатности огня артиллерии, он двинул вперед пехоту, и сперва на наш левый фланг. Таким образом вышло, что атака шведами начата была, в сущности, без всякой подготовки. Как только наступление неприятельской пехоты обозначилось – тотчас же наша артиллерия бросила бесполезную стрельбу по батареям неприятеля и перенесла огонь на его цепи и колонны, нанося им существенные потери. Наши егеря, рассыпанные по кустам и канавам, присоединились к артиллерии; две удачно замаскированные наши батареи, на левом фланге, неожиданно открыли картечный огонь вдоль фронта наступающих, а наша конница вынеслась, угрожая броситься в атаку на длинную колонну пехоты. Действие вышеупомянутых фланговых батарей ввело Адлеркрейца в заблуждение; ему показалось, что часть наших сил скрыта и намерена ударить в решительную минуту в правый его фланг, отрезывая его совершенно от пути [168] на Вазу и грозя пути на Нюкарлебю. Это ложное опасение заставило Адлеркрейца задержать бригаду Гриппенберга, направленную на правый фланг нашей позиции, и часть ее двинуть в направлении на Алапя, т. е. для прикрытия правого фланга наступающей бригады Дебельна, a последней приказать приостановить наступление. Это распоряжение имело роковое значение: оно, можно сказать, свело на нет тактическую победу шведов при Лаппо.
Бригада Дебельна, между тем, переживала критический момент. Задержанная в своем порыве перекрестным огнем обороняющегося она уже испытывала состояние известного разложения. «Как долго придется держаться таким образом?» – спрашивали себя войска в тревожном беспокойстве, которое росло по мере увеличения убыли. Среди солдат стало распространяться неудовольствие; начальники, во главе с самим Дебельном, стали открыто протестовать»29. Наконец, не дождавшись каких либо распоряжений свыше, Дебельн послал приказание продолжать атаку; последнее не дошло по назначению, так как адъютант был убит, однако атака все-таки возобновилась: войска сами ее начали по инициативе младших начальников.
Во время простановки атаки Дебельна егеря его бригады, уже вступив в область густой ржи и не имея возможности ориентироваться, оторвались совершенно от своих и вышли одни почти к самой деревне Сторбю (северная часть Лаппо), в средину нашего боевого порядка.
Здесь их встретил ожесточенный картечный огонь наших батарей, расположенных близ Сторбю, a пехота наша стала охватывать их с обоих флангов, все время осыпая их пулями. Положение шведов (это были пресловутые Бьернеборгцы), по собственному признанию их историков, «стало критическим». Батальонные командиры решили, в качестве последнего исхода, броситься на штурм деревни. Однако сперва они встретили здесь упорное сопротивление нашего 23-го егерского полка, поддержанного потом Калужским, преодолеть которое не удалось даже при помощи артиллерии, подъехавшей на самое близкое расстояние. Только когда подоспели остальные батальоны Дебельна, наши начали отходить, на южный берег р. Лаппо, но в полном порядке, по частям, поддерживая друг друга.
Успех, достигнутый шведами на этом фланге, благодаря энергии Дебельна, естественно развивался, и уже совершенно исчезли всякие следы первоначального стремления нанести удар на важнейшем [169] правом фланге нашего расположения. Так как наши войска оказывали упорное сопротивление и отдавали позицию шаг за шагом, то Адлеркрейц направил сюда поддержки, между прочим, и Гриппенберга, ошибочно двинутого к Алапя.
Что же касается левого фланга шведов, то здесь происходило следующее. Должно упомянуть, что начальник шведского авангарда, атакованного в Лаппо Раевским еще 26-го июня, майор Эрнрот, близко знакомый с окрестною местностью, обращал особое внимание Адлеркрейца на возможность лесными дорогами выйти на путь отступления русских. Он настойчиво просил разрешения, хотя бы с двумя своими батальонами, двинуться в этом направлении. Но Адлеркрейц почему, то не обратил на это должного внимания и решил ограничиться здесь простою атакою во фланг. Когда же, как известно, вследствие ложного сведения об обходе своего правого фланга, он оттянул 3-ю бригаду Гриппенберга от ее первоначальная назначения, то оказалось, что против правого фланга русских осталась только небольшая часть бригады Кронстедта, составлявшей общий резерв на опушке леса близ дороги. Кронстедту указано было лишь «следить за движениями противника», и он поручил это двум ротам под начальством того же Эрнрота. Последний, двинувшись лесом, наткнулся на превосходные силы бывшего нашего авангарда (помянутый выше уступ) и был отброшен.
Тогда Раевский отдал приказание теснить эти роты и стараться обойти левый фланг шведов. Последние ввели в дело уже целых 2 батальона из резерва, но не могли держаться; густые стрелковые цепи 26 егерского и Петровского мушкетерского полков, прикрываясь лесом, угрожали им обходом.
Адлеркрейц получил донесение об этом движении одновременно с известием о занятии шведами Сторбю и об отступлении оттуда левого фланга русских к Лиухтари. Тогда он отдал приказание Кронстедту с резервом ударить на правый наш фланг, т. е., наконец, в важнейшем, опаснейшем для нас направлении. Вместо того чтобы выполнить это приказание сразу, всеми силами, Кронстедт ввел их бой по частям. Если он и добился, в результате, отступления наших войск, то отнюдь не потому, что преодолел их сопротивление, a вследствие общего отступления всего отряда. Раевский удачно перевел свои войска на новую позицию впереди деревни Лиухтари и здесь перешел даже в частную контратаку для прикрытия своего отступления. Последнее ускорено было тем обстоятельством, что деревня Лиухтари зажжена была в нашем тылу, по-видимому, местными жителями. Вполне возможно также, что пожар произошел от подожженного нами моста через реку, дабы [170] помешать шведам, наступавшим другим ее берегом, ударить нам в тыл. Шведы слабо атаковали новую позицию Раевскаго и уже в 7 часов вечера прекратили бои, расположившись на отдых. Таким образом Раевский получил полную возможность без всякой помехи отступить к Сальми.
Сами шведские историки свидетельствуют30, что отступление это произведено было «в большом порядке», а что преследование шведов продолжалось «не далее опушки леса восточнее д. Ню-Коиола, где русские изготовились к новому сопротивлению».
Довольно продолжительный 13-ти часовой бой при Лаппо, длившийся с рассвета до 7 часов вечера, обошелся обеим сторонам сравнительно дешево. У шведов выбыло из строя 162, а у русских около 150 человек.
В Швеции и особенно в Финляндии высоко чтят «победу» при Лаппо; на поле битвы воздвигнут финляндцами, как и на всех тех местах, где хоть сколько-нибудь не повезло русским, внушительный памятник. Тем не менее военные историки, не исключая шведских, не склонны придавать этому столкновению столь выдающегося значения. В официальном сочинении, издаваемом шведским генеральным штабом, результат боя при Лаппо признается ничтожным в тактическом отношении, а самое столкновение даже не заслуживающим названия «сражения». Адлеркрейца справедливо упрекают в том, что он вел бой без достаточного знакомства с местностью и расположением противника, по-видимому, даже предполагая большую часть сил последнего южнее реки, где, в действительности у Раевского не было ни одного солдата.
Стратегические последствия дела при Лаппо свелись к необходимости для Раевского отходить на юг. Овладев Лаппо, Клингспор получил в свои руки кратчайшие пути к Вазе, откуда он ожидал новых подкреплений и мог поддерживать связь с флотом и со Швецией. Достигнутый шведами успех необходимо было развивать безотлагательно, тем более что к этому времени и на восточном театре Сандельс своими удачными действиями окончательно приковал к Куопио отряд Барклая-де-Толли.
Более важны были моральный последствия: успех, хотя далеко не полный, ободрил шведов и укрепил в них надежду на возможность осуществления планов отвоевания Финляндии. На местное население влияние было еще ощутительнее: народная война разгорелась с новою силою и прежде всего в тылу самого же Раевского. [171]
Бой у Лаппо сам по себе весьма поучителен в тактическом отношении. Он показывает, насколько велико было наше превосходство над шведами по этой части. Все распоряжения Раевскаго целесообразны и весьма искусны; они проникнуты от начала до конца основной идеей: ввести противника в заблуждение и заставить его напрасно потратить силы и понести жертвы на маловажном участке боя. Отступление Раевского, при данной обстановке, было как бы предрешено им самим и к его обеспечению заблаговременно приняты меры, весьма искусно и последовательно приводимые в исполнение. Возможность частного успеха на своем левом фланге он также подготовил весьма умело, втянув неприятеля умышленно в ожесточенный бой на этом менее важном участке, и только упрямый напор Дебельна с его финнами не дал ему этого достигнуть.
Что касается Адлеркрейца, то он, по-видимому, не оценил значения флангов позиции русских, не усвоил себе растянутости их расположения, попался на ту удочку, которую ему закинул Раевский, и, в сущности, вел бой бесцельно и бессвязно, поддаваясь случайным впечатлениям.

После неудачного боя при Лаппо Раевский отступил по Тавастгуской дороге еще на два перехода к Сальми, где остановился на той же самой крепкой позиции, которую занимал до своего наступления к Лаппо. Однако он не рассчитывал на возможность удержаться здесь, о чем и доносил главнокомандующему. Уже спустя несколько дней получены были донесения о продолжении наступления шведов, причем часть сил своих Клингспор направил проселочною дорогого, выводящею от Лаппо прямо на Алаво, в тыл Раевскому, на единственный путь его отступления. Рисковать дальнейшим пребыванием у Сальми, несмотря на все преимущества тамошней позиции, Раевский не решился; предпринять что-либо активное самому, проверив на деле справедливость афоризма: «кто обходит – тот сам обойден», не позволял ему недостаток продовольствия и необеспеченность его сообщений в волнующемся крае. Волей-неволей приходилось отступать дальше.
6-го июля Раевский отошел от Сальми к Алаво, а Янковича оттянул от Линтулакса к Саариярви, так что он продолжал находиться в промежутке между ним и Куопио. Здесь находилась, как известно, колонна Барклая-де-Толли, которая должна была частью своих сил угрожать сообщениям главных сил «финской армии». В указанном положении Раевский ежеминутно ожидал нового наступательного маневра со стороны противника. Однако граф [172] Клингспор, достигнув Лаппо, дальше не пошел, ограничившись наблюдением за Раевским своими передовыми частями. Наблюдение это было, впрочем, весьма поверхностное, так как сведения о силах неприятеля продолжали быть у шведов весьма преувеличенными. Задержку свою граф Клингспор впоследствии объяснял, с одной стороны, получением извещения от короля о предстоящей высадке на Ботническом берегу новых десантов у Вазы, которые должны были непосредственно подкрепить Клингспора, а с другой – опасением, что при дальнейшем движении шведов вперед Барклай-де-Толли от Куопио двинется через Линтулакс им в тыл.
Такое намерение как раз и было у нашего главнокомандующего. Но выполнить его не удалось; Барклай вынужден был на полпути к Линтулаксу вернуться назад к Куопио, где оказался затем окончательно прикован Сандельсом. Поэтому, высказываемые графом Клингспором опасения вернее считать предлогом для оправдания своей нерешительности и, главное, средством добиться от короля обещанных подкреплений. Ведь из донесений Сандельса Клингспору не могло не быть известно о затруднительном положены наших войск в Куопио, не допускающем никаких активных предприятий.
Несмотря на известное нам прибытие в распоряжение начальника Куопиоского отряда канонерок и начатую заготовку плотов, с переходом Куопиоскаго отряда в руки Тучкова, мысль о попытке решительно атаковать Тайвольскую позицию всеми силами, пользуясь водоплавными средствами, была вскоре оставлена. Тучков доносил Буксгевдену, что из двух возможных для него способов действий против Сандельса он отдает предпочтение «диверсии» со стороны Сердоболя на Иоенсуу–Иденсальми, в тыл шведам, так как считает отряд свой (5.000 с лишним чел.) слишком слабым для атаки открытою силою. К тому же постройка судов шла чрезвычайно медленно: к концу июля их было заготовлено только на 1.000 человек, несмотря на усиленный сбор и наем лодок по всей Сайменской системе. Мало того, построенные плоты оказались ненадежными и даже опасными: при первом же опыте посаженные на них люди едва не были потоплены. В результате Тучков бездействовал в течение всего июля и только осаждал главнокомандующего ходатайствами о подчинении ему Сердобольскаго отряда г.-м. Алексеева и направлении этого отряда в тыл Тайволы, на Иоенсуу. Ходатайство это было, наконец, уважено, но польза от него почувствовалась Тучковым не скоро. Ничтожному по численности отряду Алексеева самому пришлось пережить тяжелые дни и главным образом, по причине бездеятельности того же Тучкова, [173] не говоря уже о слабости сил и несоответственном составе самого отряда31. Инертность Тучкова позволила Сандельсу перебросить часть регулярных сил своих (под начальством Мальма) в Корелию, придав этим опору возгоравшемуся в ней восстанию. Они послужили там тем твердым ядром, которое необходимо для образования снежного кома: повстанцы немедленно пристали к кадру Мальма, и в одно мгновение он оказался во главе чуть не 6-тысячнаго скопища.
Итак, в десятых числах июля нечего было и думать о появлении наших войск со стороны Куопио, для оказания содействия Раевскому. Кроме того, от Куопио до Лаппо было не менее 10–12 дней марша, и, следовательно, шведы всегда имели время и возможность предупредить такое опасное для них движение.
Несмотря на все это, Клингспор продолжал оставаться в бездействии у Лаппо и ограничился партизанскою войною на сообщениях Раевского, рассчитывая одним этим принудить его к отступлению. Он продвинулся лишь до Сальми и здесь простоял ровно пять недель, укрепив себе позицию. Занявшись организацией поисков в тыл Раевскому, Клингспор, правда, весьма затруднил положение последнего, но – и только! Силы наши, хотя и разбросанные пакетами по всей площади Финляндии, продолжали оставаться нетронутыми, и стоило, в лице Н. Каменского, явиться энергичному, талантливому и одаренному почином начальнику и стянуть в его руках достаточно сильную, самостоятельную группу, как все быстро переменилось...
Партизанские отряды, высланные Клингспором, действовали довольно энергично и пробирались далеко в тыл войскам Раевского, вплоть до самого Тавастгуса. Наиболее чувствительным оказалось нападение на Вирдоис. Здесь, на северной оконечности озер Сатакундской системы, в точке ее пересечения с магистральною дорогой Ваза–Тавастгус, находился у нас склад продовольственных и боевых запасов, куда они свозились частью на подводах, частью водою по озерным путям. Говоря современным языком – это был головной этап Раевского. Партизанский отряд (под начальством местного уроженца, некоего Рота), не рискуя напасть на прикрытие склада, в виду превосходных сил его, ухитрился обмануть его бдительность и нечаянным нападением [174] овладеть нашими лодками и истребить их. Подвоз водою был таким образом пресечен, а для перерыва подвоза по грунтовым дорогам Рот спустился озерами к широким проливам у Висувеси и Руовеси, сжег здесь два стосаженных моста, перекопал и завалил дороги. Утвердившись затем на неприступном островке посреди озера и собрав к себе все окрестные лодки, он производил оттуда набеги, на манер предков своих, викингов, не пропуская к Раевскому ни одного транспорта!.. Партизанские отряды все более и более смелели. Благодаря участию выпущенных нами на свободу нижних чинов Свеаборгскаго гарнизона, повстанцы получили известную организацию; опираясь на полное сочувствие и поддержку жителей, имея повсюду в скрытных местах, преимущественно на островах по озерам, склады оружия 32; партизаны перехватывали все подводы наши, истребляли транспорты, задерживали курьеров, нападали из засад на небольшие команды. Их дерзость дошла до попытки овладеть путем нечаянного нападения городом Таммерфорсом; но бывшие там в качестве гарнизона две роты Петровского полка не растерялись и отбили нападение. В течение нескольких дней Раевский был совершенно отрезан от своего тыла, лишен подвоза продовольствия, не имея возможности ни снестись с главнокомандующим, ни с кем-либо из других начальников отрядов, ни получить сведений о происходящем вокруг него. Принять какие-либо действительные меры против партизанов было невозможно: они появлялись и исчезали, подобно метеорам. Все население буквально было с ними в заговоре...
При таком тяжком положении вещей, ожидая с часу на час дальнейшего наступления графа Клингспора, Раевский 11-го июля, счел себя вынужденным созвать военный совет. Насколько тяжело было материальное положение отряда видно из того, что солдатам приходилось питаться найденным в опустошенных полях сырым, полусгнившим картофелем, кореньями, грибами и т. п. В записках Фаддея Булгарина картинно описаны эти трудные дни...
На страницах 178–181 книги Михайловского-Данилевского приведен протокол военного совета 11-го июля, в составь которого вошли генералы: Демидов, Янкович и Казачковский и полковники: Эриксон, Фролов, Штегман, Турчанинов и Кульнев.
«Вам известны обстоятельства, – обратился к совету Раевский, – побудившие меня отступить к Алаво; уверен, что вы согласитесь свидетельствовать, что не страх неприятеля, а предосторожность меня к тому принудила. Известие, полученное о сожжении мостов [175] по Тавастгуской дороге неприятелем, оправдало сей мой поступок... Вы видите, что прямая дорога на Тавастгус нам закрыта, и хотя бы мы могли построить истребленные по ней мосты, но не имеем довольно провианта, чтобы, по причине остановок изъясненных, могли мы с оным дойти до Тавастгуса. Хотя бы отправлены были транспорты по приказанию главнокомандующего водою в Вирдойс, могу ль я быть уверен, что шатающиеся неприятельские партии по сему озеру ко мне его допустят? Последнее известие, полученное мною от главнокомандующего, было от 3-го числа сего месяца. Того же числа, после сражения под Лаппо, отправлен был мною с известием курьер, с которым я испрашивал разрешения: прикажет ли он идти мне к Тавастгусу, ибо мои силы не позволяют мне стоять против неприятеля в случае его атаки, а еще меньше по прежней диспозиции действовать наступательно? Уже время получить мне на мое представление ответ, и я полагаю, что посланный от главнокомандующего курьер или попал в руки неприятелю, или, доехав до истребленных мостов, возвратился опять в Тавастгус. Если я буду еще его дожидаться в Алаво, то употреблю провиант, с которым едва можно дойти до магазинов, находящихся в Ювяскюля. Если б я был уверен в провианте, тогда моим присутствием воспрепятствовал бы неприятелю действовать всеми силами на Таммерфорс; но если отступлю, то даю ему свободу распространяться в земле и прибавлять его силы. Оставаясь здесь, мы лишаем Тавастгус и Таммерфорс сильного подкрепления, и легко может быть, что неприятель, оставя в Лаппо малые силы, может скрыть свои главные движения на Таммерфорс. Вам известно, – заключил Раевский, – что в сей земле народ, будучи предан неприятелю, не можешь дать никогда верного сведения о нем, и что на сведения, мною получаемые от употребляемых для того людей, полагаться не можно, хотя и нельзя их презирать»33. По обсуждении всех этих данных, совет сделал следующее постановление: «Мы, нижеподписавшиеся генералы и полковники, войдя во все причины, представленные нашему разбирательству, единогласно положили, что необходимо корпусу, здесь находящемуся, следовать через Ювяскюля на Тавастгус, разве на пути будет прислано от главнокомандующего предписание».
Как бы для того, чтобы укрепить Раевского и его подчиненных в принятом решении, во время заседания совета пришло донесение о том, что транспорт из 25-ти подвод атакован и расхищен [176] близ Кеуро шайкою партизанов, под предводительством выпущенных свеаборгских пленников.
Решение, принятое Раевским и закрепленное военным советом 11-го июля, при данном положении дел было единственно возможным. Движение на Ювяскюля к тому же сближало Раевского с Тучковым, позволяя, в случае если дальнейший путь на Тавастгус снова окажется прерван, восстановить свои сообщения по восточной коммуникационной линии, на Нейшлот или Сант-Михель–Вильманстранд. Правда, такое движение уже заведомо отдавало всю западную Финляндию в руки неприятеля и вынуждало отряды, обороняющие побережье Ваза-Або, обнажить его совершенно.
Трудность положения, в какое попал Раевский, во многом зависела от несколько неосмотрительного оставления без внимания и без охранения вышеупомянутых переправ на протоках у Висувеси и Руовеси. Если слабые, сравнительно, силы отряда Раевского и не позволяли выделять с этою целью особых отрядов, то это могло быть сделано по распоряжению главнокомандующего, в руках которого оставалось немало войск, распределенных по различным пунктам Финляндии, для поддержания в крае спокойствия.
Для того, чтобы составить себе вполне ясное представление о положении дел в Финляндии в период, предшествовавший победам графа Н. Каменского, восстановившим блеск нашего оружия и довершившим окончательное завоевание этого края, надлежит упомянуть о положении отряда графа Орлова-Денисова, составлявшего крайнюю левофланговую группу нашего стратегического фронта в Финляндии. Отряд его, первоначально совершенно незначительный, доведен был к середине июня до 1½ батальонов егерей, 4 эскадронов и сотен и 2 орудий. Ко времени производства неудачных июньских высадок Фегезака и Бергенстроле, отряд графа Орлова-Денисова оборонял побережье между Бьернеборгом и Кристинестадом. С отходом Раевского и очищением нами города Вазы Орлов-Денисов оставался один среди объятого пламенем народной войны прибрежного края, под угрозой ежечасного повторения десанта шведских регулярных войск.
Как свидетельствует официальный шведский источник34, несмотря на неудачу первых шведских высадок, достаточно было появления на финляндском берегу небольшого отряда шведов (та часть десанта Бергенстроле, которая осталась на берегу и впоследствии присоединилась к армии Клигспора), чтобы в среде населения распространились в изобилии благоприятные шведскому оружию слухи, [177] и крестьяне толпами брались за оружие. Казачьи посты Орлова-Денисова последовательно подверглись целому ряду нечаянных нападений, сопровождавшихся жестокостями. До 80 лейб-казаков было вероломно захвачено в плен; прочие изрублены. Пути к Вазе были перехвачены; всюду устраивались засады. Крестьяне (под руководством шведских офицеров) мастерски пользовались местностью; они избирали «неприступные места», «где нельзя было взять их силою»35, и оттуда безнаказанно поражали наших. Граф Буксгевден, по ходатайству Орлова-Денисова, усилил его отряд36 и приказал принять строгие репрессивные меры37. Но еще до прибытия наших подкреплений повстанцы, выяснив слабость русских на побережье, сделали попытку овладеть городом Кристинестадом. Замысел этот был подготовлен в соседнем городе Каскэ, куда подошел шведский бриг; здесь собралась многочисленная банда вооруженных крестьян; во главе предприятия стал командир брига, лейтенант Торнтон; на вельботах и лодках все скопище, в ночь на 22-е июня, шхерами пробралось к мысу, на восточной части которого расположен город. Небольшая команда наша, занимавшая его, поспешила отступить.
Очевидно, Орлову-Денисову с его слабыми и разбросанными силами нечего и думать было бороться с восстанием до их сосредоточения. Поэтому все его отряды, успевшие благополучно ускользнуть от мятежников, стали отступать вглубь страны. В первых числах июля, собрав все свои силы у Лаппфьерда и притянув посланные главнокомандующим подкрепления, Орлов - Денисов перешел в наступление. 3-го июля он искусно выманил повстанцев из устроенных ими на берегу укреплений в открытое поле, втянул подальше от берега умышленным отступлением, a затем, неожиданным ударом во фланг, разбил на голову близ Пиелакса. Крестьяне рассеялись в беспорядке по лесам; часть успела спастись морем на лодках. Захватив Кристинестад, Денисов пошел на Вазу и здесь на полу-пути нанес мятежникам новое поражение, во время которого, в тылу у него, Кристинестадт был снова захвачен шведами. Едва только граф Орлов, возвратясь, снова очистил Кристинестад от неприятеля, как ему пришлось лететь в Кухаиоки, на поддержку своей же партии, бывшей под начальством майора Ягодина.Народное восстание было подобно лернейской гидре: на месте одной отрубленной головы вырастало две других. Несмотря на необычайную энергию и деятельность графа Орлова-Денисова с его молодцами [178] лейб-казаками, бунт, утушенный им в одном месте, немедленно вспыхивал снова с удвоенною яростью. Пришлось прибегнуть к мерам строгости – повесить и расстрелять несколько вожаков, сжечь несколько деревень и т. п. Энергичная деятельность Орлова-Денисова по укрощению народного мятежа удостоена была Высочайшая благоволения38. Финские крестьяне мстили с утонченною, чисто монгольскою жестокостью. Так, в одном месте найдено было 11 русских солдат, закопанных по пояс в землю с отрубленными головами. В конце концов, Орлову-Денисову пришлось, одновремено с отступлением Раевскаго от Алаво к Тавастгусу, отступить на юг к Бьернеборгу.
Таким образом, к концу июля наши войска были в полном отступлении на левом фланге (побережье) и в центре нашего стратегическая фронта. Правый фланг (Куопио) был прикован к месту, и на скорый переход в наступление здесь нельзя было рассчитывать; наконец, на крайнем правом фланге, в Корелии, войска, высланные из Петербурга и долженствовавшие содействовать Тучкову, также были приостановлены мятежом, и скопища повстанцев грозили нашим собственным пределам.
Общее количество наших войск в Финляндии к этому времени достигало 26.000 человек способных действовать оружием. Но из них только 13 тысяч, т. е. половина, выполняла чисто боевые задачи; все остальные войска предназначались, в сущности, для прикрытия операционной линии. Из этих 13-ти тысяч у Раевского было 6 тыс., у Тучкова в Куопио тоже 6 тыс. и около 1.000 чел. на побережье между Або и Кристинестадом, под начальством сперва Орлова-Денисова, позже – Бибикова. Остальные войска распределялись так:

 

1) В Сердобольском отряде и на старой границе. 2.000 чел. Прикрытие операционной линии со стороны мятежников в Корелии.
2) В Свеаборге. 3.500 чел. Прикрытие операционной линии со стороны моря.
3) У Або. 4.000 чел.
4) На судах гребной флотилии. 2.000 чел.
5) Для сопровождения транспортов, охранения порядка внутри страны и т. п. 1.500 чел.  


Таким образом, большая часть наличных войск наших расходовалась для обеспечения тыла; если же принять во внимание, что отряд Тучкова в Куопио только сдерживал Сандельса, а Орлов-Денисов был прикован к побережью действиями мятежных банд, подкрепленных десантами – так что обе эти группы, в сущности прикрывали с флангов сообщения Раевского – то окажется, [179] что только одна эта слабая группа в 6 тысяч человек могла, по условиям обстановки, действовать свободно. Несомненно, что группировка сил графа Буксгевдена была неправильна; он несравненно лучше прикрыл бы свой тыл, если бы сократил до минимума число войск, оставленных им у Свеаборга и на побережье, усилив насколько возможно центральную группу Раевского, активный успех которой в важнейшем направлении обеспечил бы ее от ожидаемых угроз.
Для правильной оценки событий в этот период войны и для надлежащего выяснения той роли, которую суждено было сыграть графу Н. М. Каменскому, необходимо познакомиться с всеподданнейшими донесениями графа Буксгевдена от 14-го и 19-го июля. В них выражены воззрения нашей главной квартиры на положение дел и предложены необходимые, по ее мнению, меры39. Из них будет видно, какою представлялась обстановка нашему высшему командованию, а без этого трудно судить о степени правильности принимаемых им решений.
«Дерзаю перед троном Монарха моего, не обинуясь, говорить правду»,– так приступал к делу граф Буксгевден. Положение финляндской армии, по его мнению, таково, что «возможность достичь ей ныне желаемой цели час от часу становится затруднительнее и непреодолимее». Зимняя кампания, говорит Буксгевден, «наградила нас повсюду желаемым успехом»; противник потерял крепости, почти всю территорию края, свои флотилии; одного не удалось сделать –»уничтожить армию Клингспора», но только потому, что «не были присланы к приращению» нашей армии те 18 батальонов, о которых главнокомандующий ходатайствовал еще 5-го февраля.
«Не имея ни способов, ни возможности разбить графа Клингспора (продолжает он), я хотел, по крайней мере, взятыми заблаговременно мерами, умножа войска и шхерную флотилию, иметь средство защитить Финляндию до будущей зимы». Далее Буксгевден высчитывает все свои ходатайства о подкреплениях, о скорейшей доставке гребной флотилии, позднее прибытие которой из Кронштадта оказалось причиною того, что шведы успели раньше нас захватить и укрепиться в проходе Юнгферзунде40.
Приведя затем распределение по отрядам наших войск (согласно указанного выше), главнокомандующий подчеркивает, что «для препровождения транспортов, содержания внутреннего порядка и удержания мятежа среди пятисот тысяч народа на пространстве [180] 300 тысяч квадратных верст» остается «не более 1½ тысяч рядовых под ружьем».
Указывая затем на «надежды» неприятеля «от подкрепления со стороны английских войск» и «ежеминутного умножения милиции», граф Буксгевден пишет:
«Предавая все сии обстоятельства на Монарший суд Ваш, всеподданнейше прошу, да не оскорбится Величество Ваше, есть ли осмелюсь повторить сомнение мое, с сими способами едва ли можно успеть торжествовать над неприятелем». Десятитысячное подкрепление – это самое меньшее, чем полагает возможным удовлетвориться главнокомандующий, причем «сие подкрепление должно следовать не теряя нисколько времени, которое для нас крайне драгоценно». Предположенную еще раньше к посылке в Финляндию 4-ю дивизию41 (князя Голицына), которую Император Александр приказал не вводить в состав действующих войск, а держать в резерве, для отправления на шведский берег (что было, как известно, с самого начала войны постоянным намерением Государя), главнокомандующий в этом представлении просит прислать, не задерживая в Петербурге, форсированными маршами, причем разбить ее на 3 части: 4 батальона в Куопио, 4 к Або и 4 в виде резерва оставить в Тавастгусе; конницу же, два полка драгун и полк улан, расставить поэскадронно внутри страны для поддержания порядка
Граф Буксгевден, видимо, разделяет взгляд Государя Императора, что «единственный и решительный удар, какой только со славою оружия Вашего Императорского Величества и с современным низложением неприятеля произвести можно, будет состоять в том, дабы предпринять переход в Швецию». Но осуществить такой переход он считает возможным только «согласно начертанию своему от 24-го апреля42, по которому он считал необходимым назначить для этой операции не менее 50-ти тысяч войск сверх того количества, которое состоит ныне в Финляндии». Для обеспечения же тыла экспедиционного корпуса, по мнению Буксгевдена, в Финляндии должно остаться не менее 20-ти тысяч, из коих 11 тысяч на севере, дабы «противоборствовать усилиям армии Клингспора». Таким образом, по расчетам Буксгевдена [181] выходить, что наличное число имеющихся в его распоряжении сил едва составит половину потребного количества. В дальнейшем изложении представлен проект, как получить необходимые подкрепления. Так как экспедиция в Швецию может быть совершена только в средине зимы, т. е. в такое время, когда южное побережье Финского залива и Петербург безопасны от покушений противника, то Буксгевден вполне резонно предлагает передвинуть в Финляндию часть сил из Эстляндии и окрестностей столицы, а кроме того, укомплектовать 2-ю и 3-ю дивизию рекрутами, взамен нижних чинов, выделенных из них на пополнение всех частей финляндской армии до полного состава.
«Не имея сильной армии и не сосредоточив оной к решительному удару, сия важная экспедиция была бы только один набег, сопряженный с потерею людей без постоянных выгод». Эту фразу графа Буксгевдена полезно запомнить, ибо она оправдалась во многом в следующем 1809 году, уже при новом главнокомандующем, во время славной и многотрудной, но малоплодотворной экспедиции нашей через Кваркен и Аланд на шведские берега.
Пять дней спустя, 19-го июля, Главнокомандующий обратился к Государю с новым, еще более обширным всеподданнейшим представлением, в котором, повторяя отчасти прежние доводы, он уже старается оправдать свои распоряжения и приводит целый ряд полученных им сведений в доказательство близости со стороны шведов решительных действий. Эта часть документа интересна в том отношении, что по ней мы узнаем, какими сведениями о противнике располагала в то время наша главная квартира в Финляндии. Не следует упускать из вида (повторяем вновь), что главным источником этих сведений были финляндцы. Кстати говоря, бросается в глаза, особенно в разбираемый период войны, что обе стороны имели о противнике преувеличенные сведения и через это действовали нерешительно, робко. Клингспор медлит, опасаясь Раевского, которого считает гораздо сильнее, чем на самом деле, и измышляет всякие «диверсии» ему в тыл. Наши генералы также насчитывают у Клингспора сил гораздо больше, чем в действительности, и опасаются смело наступать, требуют подкреплений и теряют драгоценное время. Естественно предположить, что преувеличенные сведения, доставляемые местными источниками обеим враждующим сторонам, раздувались не спроста, что в этом существовал своего рода скрытый расчет.
Малочисленность русских войск (предполагает Букегевден) уже известна неприятелю, и операционный план противника состоит в том, чтобы, тревожа нас на побережье Або-Ваза малыми высадками [182] и привлекая сюда наше внимание, теснить главною массою графа Клингспора, вместе с вооруженными крестьянами, графа Каменского к Тавастгусу. Тем временем сам король, под прикрытием своего корабельного флота, с 12-ти или 15-ти тысячным десантом, в состав которого входят «по уверению» и англичане43, должен произвести большой десант между Гельсингфорсом и Гангутом. «Слабость гарнизона в Свеаборге, великие запасы наши в Гельсингфорсе и малое число войск, защищающих берега Финляндии, делают намерение неприятеля справедливым и возможным».
Буксгевден вновь настаивает на скорейшей отправке «как можно более войск» в Финляндию44, на ускорении выхода корабельного флота к Гангуту, с тем, чтобы «быть готову напасть на транспорты и фрегаты, с которыми неприятель вознамеривается делать свое покушение, между Гангута и Свеаборга. А потом он с пользою обратится в Ботнику и может истребить там господство неприятеля».
Мы увидим впоследствии, при изложении действий на море45, насколько упования главнокомандующаго на то, что флот наш в состоянии выполнить обе эти задачи, оказались тщетными.
Все вышеприведенные ходатайства графа Буксгведена, кроме ускорения посылки 4-й дивизии и трех батальонов графа Витгенштейна, остались без исполнения. Мало того, донесения главнокомандующего подверглись своего рода фактической проверке на месте. Снова командирован был уже известный читателям сардинец русской службы, полковник маркиз Паулуччи, «к военным дарованиям которого (как иронически выражается Михайловский-Данилевский) имели тогда большую доверенность». В первую свою поездку (в конце апреля) он послан был только на месте исследовать причины наших неудач. Теперь же ему поручено войти в оценку положения различных отрядов, их сил и средств, местности, состояния продовольствия и т. п. Кроме затруднений в снабжении войск продовольствием, благодаря необеспеченности путей сообщения и трудности образования обывательских транспортов, открылись, к сожалению, столь обычные в таком деле злоупотребления. Этого печального факта не скрывает увы, сам официальный историк Михайловский-Данилевский, который приводить даже (стр. 203) случай, что однажды в кулях муки, доставленных в Финляндию, нашлись набитые кирпичом.
В общей сложности, данные, доставленный маркизом Паулуччи, произвели в Петербурге впечатление неутешительное, и там пришли к заключению о необходимости вести в Финляндии до зимы оборонительную [183] войну. Отчасти это сходилось, как видно, и со взглядами графа Буксгведена, который все время настаивал на необходимости дождаться зимы, когда возможен переход в Швецию по льду для нанесения врагу окончательного удара в самое сердце его могущества. Но в отношении способов осуществления этой основной идеи главнокомандующий с Петербургом в корне расходился.
По возвращении маркиза Паулуччи в Петербург, там составлен был операционный план, согласно которому войска наши в Финляндии должны были расположиться на зимние квартиры вдоль оборонительной линии, простиравшейся от Бьернеборга через Таммерфорс, Оривеси, Рауталампи, Куопио до Кеми, всего длиною до 500 верст! На этом огромном протяжении предполагалось поставить: на крыльях, правом у Куопио и левом у Бьернеборга, по 5,000 человек; в центре у Тавастгуса, от 8 до 10 т. человек; около 2,000 человек в Корелии, а остальные 10 т. в резерве в южной Финляндии. В таком положении рассчитывали отбивать наступательный попытки противника, a тем временем, удерживая занятый край в повиновении, готовиться к зимнему походу. Общая идея этого плана была одобрена Государем, но он не желал брать на себя утверждение этого плана, находясь вдали от театра военных действий. «Местный более видит, нежели отдаленный», – говаривал Суворов; как бы исходя из этого правила, план послан был с тем же маркизом Паулуччи главнокомандующему на рассмотрение. При этом Император Александр собственноручно писал графу Буксгевдену:
«Если до получения оборонительного плана успехи подвинут нас вперед, и позиция, занимаемая войсками, будет выгодна, то не приводить плана в исполнение, а, объяснив подробно все обстоятельства маркизу Паулуччи, прислать его с оным обратно ко мне»46.
Граф Буксгевден в корне разошелся с этим мнением. Отлагая решительный удар на зиму и требуя для него сосредоточения значительных сил и, следовательно, признавая необходимым до тех пор действовать выжидательно, он категорически отвергал чисто оборонительный, пассивный образ действий. Напротив, он торопил с присылкою подкреплений, ибо считал необходимым все остающееся до зимы время не бездействовать, а наоборот – вести решительную борьбу за обладание Финляндией. Взгляд, поучительный и в наше время, когда в тактике и в стратегии мы так разочаровались в системе терпеливого предоставления почина неприятелю.
Во всеподданнейшем рапорте от 18-го августа он пишет47, что «план оборонительный», ему предъявленный, «не может быть [184] выполнен без последствий довольно вредных». Считая нужным «обратиться к источнику самой войны», он ставит себе затем два вопроса: а) с какою целью мы воюем? б) с какою целью воюет неприятель?
«Намерение наше,– продолжает он,– должно быть как можно скорее соделать Финляндию неприкосновенною от шведов, дабы тем решительнее нанести удар для самой Швеции. Намерение неприятеля – дабы напрягать все усилия, задержать нас в Финляндии и тем замедлить поражение Швеции, а притом, знавши, что Россия довольно мощна, чтобы удержать край сей, если она на то непременно решилась, шведы будут разорять сию землю, противопоставя нам народ и спасая тем свои войска.
Наше намерение должно быть – непременно дать решительный бой. Неприятельское – сколько можно отклоняться от боя, ибо шведы, потеряв собранную ими теперь армию, едва ли успеют скоро поставить другую, будучи уверены, что мы сие сделать в состоянии.
Наше намерение должно быть – не допустить организоваться толпе набранного и вооруженного народа; неприятелю, напротив, следует стараться сие выполнить.
Наше намерение должно быть – не давать ему распространяться в земле, в которой каждый шаг дает ему приращение в силах и влияние на дух и чувствования народа.
Мы обязаны отнять от него возможность продовольствовать многочисленные его ополчения, зная, что Швеция сама по себе не имеет сего средства. Неприятелю не должно смотреть на голод жителей, ибо они за сие единственно на нас же будут в негодовании, но стараться, дабы сыты были войска, которые при том в энтузиазме будут сражаться за отечество».
По мнению Буксгевдена, занятием искривленной линии от Бьернеборга через Таммерфорс, Куопио до Кеми «мы дадим неприятелю... лишь землю, где получит он хлеб, людей и – время, дабы из худоустроенных мужичьих бригад сделать добрых воинов». Неприятелю откроются при этом «многие воды, по коим он, соединясь с жителями, на множестве лодок, заняв все острова и заливы, будет до самых заморозков нас тревожить и наносить вред»; он в состоянии «распространять набеги до самой Гейнолы»... «на Нейшлот и к Сердобольской границе», истребляя наши запасы. «И в самое то время, когда мы могли бы концентрируясь действовать, должны будем страшиться повсюду и кого? раздраженных мужиков, между тем когда армия его будет спокойна или произведет одну решительную операцию там, где мы слабее»... [185]
Трудность в подвозах будет зимою не меньше, нежели осенью, с тою разницею, что тогда «найдем землю уже совершенно опустошенною и без жителей». Построение предложенных в плане бараков для зимовки войск Буксгевден находил дорогим и неудобоисполнимым; также затруднительна будет и закладка магазинов, особенно, если не будем вполне владеть внутренними водными сообщениями. Петербургский план требовал многочисленных перемещений войск из одного отряда в другой; главнокомандующий восстал против этого, особенно против таких передвижений, до 500–600 верст, которые только без пользы утомляли бы войска.
«Положим»,– заключает Буксгевден,– «что, довольствуясь излучистою и столь обширною оборонительною линиею, все покушения неприятельские на оную сделались бы ничтожными; но к чему все сие ведет в последствии? Ни к чему иному, как должно зимою снова, чрез занятые уже нами места открывать путь кровопролитием и очищать Финляндию, а не нанести удар Швеции, ибо тогда, собрав наши войска противу армии Клингспора, которая может быть еще подкреплена войсками, набранными на Аланде, не будем их иметь для важнейшей операции. Тогда Швеция, возложа, так сказать, все бремя зимней кампании на Финляндию, сама будет спокойна, и театр войны возобновится с новою деятельностью и пожертвованиями на предбудущее лето48 вместо того, что для блага России, для пользы других границ наших, нужно окончить ее нынешней зимою».
Рапорт заканчивается предложением: «вместо того, чтобы дробить теперь войска у Бьернеборга, Таммерфорса и Ювяскюля», «доколе время дозволить, подвигаться вперед и теснить неприятеля к северу за Гамла-Карлебю, дабы, запирая его на глубокую осень в земле неплодородной, иметь линию для обороны самую кратчайшую и на зиму действовать только одним сильным корпусом от Иденсальмы, оставаясь с другим в положении оборонительном, и только посредственно первому содействующим, прочие же войска готовить к переходу в Швецию».
Другими словами, граф Буксгевден возвращается все к той же прежней своей идее, действия двумя группами, из коих одна должна навлекать на себя главную массу шведов, а другая через внутреннюю Финляндию выходить ей в тыл. Мы уже имели случай указывать, что план этот – как показала первая половина лета 1808 года – не отвечал обстановке, так как важнейшая активная [186] роль выпадала в нем на ту группу, которая направлялась через внутреннюю котловину Финляндии, местность которой в высшей степени облегчала оборону и не благоприятствовала наступлению. Еще зимой скорее можно было рассчитывать на то, что этой группе удастся преодолеть все препятствия и преграды и достигнуть цели; зимою, как известно, оборонительная сила финляндских позиций смягчалась снежным и ледяным покровом; что же касается лета, то опыт, действий против засевшего на Тайвольской позиции небольшого, в сущности, отряда (не более 3.000 регулярных) Сандельса уже показал невозможным с успехом применить этот прием. Наоборот, действия графа Каменского, вынесшего решительную борьбу снова на прибрежье, убедили в том, что именно на Эстроботнии возможно хоть сколько-нибудь маневрировать и разыграть решительные столкновения таких отрядов, для которых во внутренней котловине Финляндии совершенно нет места развернуться.
Во всяком случае, план графа Буксгевдена, если и не вполне может быть признан отвечающим главным образом местным топографическим данным, то по идее – безусловно проникнут активным началом и преисполнен сознанием важности времени, чего отнюдь не было в пассивном, навязанном ему из Петербурга решении, которое к тому же сводилось едва ли не к кордонному расположению.
Как ни хлопотал граф Буксгевден о приращении своих сил еще с самого начала кампании, ему доставляли их все время скупо, маленькими пакетами, которые сейчас же расходовались, по мере расширения площади наших завоеваний, на разного рода тыловые потребности. Когда же с апреля обстоятельства перестали нам благоприятствовать, население края заволновалось, a вскоре явно примкнуло к нашему врагу и взялось за оружие, – ясное дело, что расход на обеспечение тыла непомерно возрос; сверх того, главная наша квартира волей-неволей придавала слухам и сведениям о высадках на побережье подкреплений, быть может, несколько преувеличенное значение49. Теперь, зная все события, мы склонны поставить ей в укор удержание столь большого, сравнительного количества сил близ Або, в Свеаборге и т. д., тогда как достаточно было усилить центральную группу (как это сделано было позже графом Н. Каменским), чтобы получить право и возможность активно действовать против главного ядра неприятельских сил, т. е. «армии» графа Клингспора. Поражение этой «армии», как оказалось [187] впоследствии при посылке Густавом - Адольфом IV своих подкреплений без всякой системы и по частям, явилось решительным актом борьбы. Между тем, в глазах нашего главнокомандующего, вполне естественно, опаснейшим противником являлся не граф Клингспор, а войска, сосредоточенные королем на Аланде, численность которых, по доходившим до него сведениям, представлялась ему преувеличенной. Серьезный десант с Аланда, если не приняты были бы надлежащие меры противодействия, мог утвердиться на побережье где-либо в северной части нынешней Абоской губернии и либо заставил бы нас очистить захваченную северную часть территории Финляндии, либо поставил бы эти войска наши, совместно с Клингспором, между двух огней50; войска эти могли затем или соединиться с графом Клингспором, или действовать в согласовании с ним. Возможность такой операции облегчалась для шведов проволочкою в выступлении из Кронштадта нашего корабельного флота, а также прибытием по частям отрядов гребной флотилии. Шведы, таким образом, несмотря на несколько удачных для нас шхерных боев, продолжали удерживать в своих руках господство на море, в Ботническом заливе; а в Балтийском море находился могущий подоспеть к ним на помощь английский флот51.
Главнокомандующему не было и не могло быть известно, что еще 10-го августа ст. стиля, т. е. когда наступление графа Каменского едва начиналось и шведы только что одержали успех над отрядом (авангардом) Эриксона у Алаво52, – граф Клингспор доносил королю о тяжелом, печальном состоянии армии, о необходимости для нее, несмотря на самоотверженную храбрость воинов, предвидеть неизбежность нового отступления, так как едва ли удастся ей противостоять противнику. Все это писалось королю для того, чтобы исходатайствовать у него подготовку в достаточном количестве в г. Вазе транспортных судов для обратной перевозки всей армия с ее артиллерией и запасами через Ботнический залив прямо в Швецию53. В ответ на это представление графа Клингспора последовало категорическое предписание шведского короля: финская армия должна защищать Финляндию, как то содержится в инструкции ее главнокомандующему. Фельдмаршалу же разрешено оставить армию, если здоровье его того требует, и заместителем его в этом случае должен быть генерал от инфантерии Клеркер. [188]
Отсюда видно, что еще до начала наступательных операций графа Каменскаго граф Клингспор потерял духовное равновесие, и энергичный напор с нашей стороны застал его в такое время, когда он уже, в сущности, признал дальнейшее сопротивление бесплодным. Всеми последующими операциями финской армии фактически руководил его начальник штаба Адлеркрейц.
Что же касается короля Густава-Адольфа, то он нисколько не намерен был влагать оружия в ножны и столь же непреклонно, как в начале войны, рассчитывал вести борьбу. Это подтверждается письмом от 9-го июля, посланным от него Императору Александру54. Приводим его здесь в переводе.
«Шведский король приглашает Императора Всероссийского помыслить о поступках Его в отношении к королю, старинному Его союзнику, царствующему над народом свободным, верность коего Император хочет поколебать самым неслыханным образом. Король объявляет, что он сумеет до последней крайности защищать права свои и верных своих подданных. Он употребит все средства, вверенные ему Провидением, к искоренению навсегда начал, на коих Император хочет упрочить силу России. Прощая своему врагу, Король возлагает мщение на Всемогущего. Бог вручил ему защиту Швеции, независимости королевства и подданных его, управляемых на основании прав столь же священных, сколь неоспоримых, а потому, призвав в помощь Всевышнего, Король заставит трепетать врагов своих».
Письмо это, по Высочайшему повелению, без всякого ответа послано было графу Буксгевдену, которому приказано, через передовые посты возвратить письмо обратно по принадлежности. Так и было исполнено.
Король продолжал пребывать на Аланде. 1-го августа (20-го июля) состоялось его повеление о наименовании войск графа Клингспора «Северно-финскою армией», а собранных на Аланде – «Южнофинскою армией». Последняя была затем поделена на два отряда, первый под начальством генерал-майора фон-Фегезака – из полков Упландского, Вестманландского, двух батальонов Гельсингского полка и одной батареи; другой под начальством генерал-майора Лантинсгаузена – из 3-х батальонов гвардии, 2-х эскадронов конных лейб-гвардейцев, 3-х резервных батальонов и двух батарей. Общая численность «армии» не превышала 6.000 человек.

 

 

Примечания

1 См. Журнал военных действий Буксгевдена за 13–15 мая 1808. (Дело В. Уч. Арх. Гл. Шт. № 16 69).
2 Как видно, и такие находились среди финнов того времени, так же как и в 1854–55 гг., когда их услугами широко пользовались англичане.
3 Всеподданнейший рапорт Буксгевдена от 30-го мая, д. В. ист. Арх. Ген. Штаба № 1651.
4 Сюда, как увидим ниже, двинут был Клингспором отряд партизана фон-Фиандта.
5 Sv. kriget 1808_09, т. III, стр. 176.
6 Там же, стр. 178.
7 Из донесения Янковича от 14-го июня.
8 Sv. kr. 1808–09 гг., том III, стр. 188-я.
9 Из донесения Бергенстроле королю от 12-го июня н. ст.
10 Том III, стр. 215 швед. офиц. ист. свидетельствует, что домовые обыски, произведенные распоряжением Демидова, обнаружили не менее 80 человек горожан, вооруженных ружьями, которые и были арестованы.
11 Вот почему, вероятно, Суворов в своих «заметках» (см. гл. IV) не рекомендовал действовать здесь наступательно, считая достаточной, для операционной линии, активную оборону.
12 Раппорт Обрескова военному министру 4-го мая и всеподданнейшее донесение 7-го мая. Характерно, что в рескрипте от 13-го мая император Александр выразил неудовольствие Обрескову за сообщение слухов, которые явно преувеличены и ни с чем не сообразны. Вот до какой степени не допускали тогда в Петербурге возможности неблагоприятного для нас оборота дела и, главное, перемены в отношениях к нам населения!
13 Два перехода к северу от С.-Михеля.
14 Предписание Обрескову от 8-го мая и Барклаю-де-Толли от 13-го мая.
15 Два перехода к северу от Иоккаса и три перехода южнее Куопио.
16 Это тот самый «Ландсгевдинг», которого впоследствии воспел Рунеберг в своих «Рассказах прапорщика Столя», как образец гражданского долга. На самом деле Вибелиус был просто одним из руководителей народного движения и скрылся из Куопио, опасаясь ответственности (см. Sv. kr. 1808–09, ч. III, стр. 215–218, где приведено донесение Вибелиуса Королю).
17 Так значится в русских источниках (журнал военных действий графа Буксгевдена от 16-го июня). В шведских источниках об этом предприятии не упоминается; более вероятий считать, что оно имело место, чтобы отвлечь внимание от главной экспедиции, целью которой был Варкаус.
18 Его донесение приведено на стр. 256–57, т. III, Sv. krig. 1808–09.
19 Отзыв к нему военного министра от 26 июня.
20 См. А. Мышлаевский. Война в Финляндии 1712–1714 гг.
21 Как видно из его донесения Аракчееву от 7-го июня.
22 Который вследствие этого и очистил Вазу.
23 Отряд Властова был отделен Раевским еще 12-го июня в направлении на Койвисто-Саариярви.
24 Интересно, что для облегчения выполнения этого намерения Раевского прибегли к следующей военной хитрости. Была составлена главнокомандующим ложная инструкция Раевскому от 20-го июня и послана ему через Кристинестад с расчетом на то, что она должна будет непременно достаться в руки шведам. В этой инструкции изъявлялось удовольствие Раевскому по поводу его намерения отступать к Тавастгусу, и вместе с тем сообщался фиктивный план «окружения» неприятельской армии путем движения из Сердоболя особой колонны князя Голицына и направления Барклая на Перхо. Из шведских источников не видно, попал ли этот документ действительно в руки шведов и оказал ли он влияние на их действия.
25 Еще при наступлении Клингспора к Нюкарлебю, перед высадкой Бергенстроле Аминов убеждал Клингспора решительно оттеснить русских и перенести центр операций в Южную Финляндию. Для этого, по его мнению, следовало небольшими силами наступать вдоль побережья, для поддержания здесь крестьянского движения, а главною массою атаковать Раевского у Лаппа. (Sv. kr. 1808–09, т. III, стр. 70).
26 Начальник канонерской флотилии капитан Мунк должен был крейсировать с этой целью в устьях помянутых рек.
27 Так доносил он королю позже, 17-го июля.
28 Sv. kr. 1808–1809, III, 74.
29 Sv. kriget 1808–1809, т. III, стр. 284. Эпизод, характерный для войск нашего противника. Напомним, что в бригаде Дебельна были исключительно финляндцы.
30 Sv. kr. 1808–09, III, 106.
31 Он сперва состоял всего из 4-х эскадронов и 1 сотня и только в конце июля усилен 4-м егерским полком и 4-мя эскадронами драгун с 4-мя конными орудиями. Оригинально, что отряд, составленный преимущественно из конницы с конной артиллерией посылался для усмирения народного мятежа в наиболее пересеченной части Финляндии! Объясняется это, конечно, только тем, что других войск под руками не было: посылали то, что подвернулось…
32 Когда случалось обнаруживать в Финляндии такие склады за последний год – они открывались, обыкновенно, тоже на островах.
33 К сожалению, во всю эту войну мы практикуем всего больше этот надежный способ разведки.
34 Sv. kriget 1808–1809, т. III, стр. 219–233.
35 Михайловский-Данилевский, 158.
36 4-мя ротами и 2-мя сотнями.
37 Журнал военных действий Буксгевдена 17-го и 21-го июня.
38 М.-Д., стр.183.
39 Дело в.-ист. арх. Гл. Штаба № 1651.
40 О действиях шхерного и корабельного флотов изложено в следующей главе.
41 Согласно Высочайшего рескрипта от 14-го июля (см. Мих.-Дан., стр. 201-я). Делая распоряжение о посылке ее в Финляндию, а также об отправлении туда же третьих батальонов частей уже вошедших в состав корпуса графа Буксгевдена и оставшихся для обороны берегов Выборгской губернии под начальством графа Витгенштейна, император Александр писал графу Буксгевдену: «Более сего числа войск, как и вам известно, взять неоткуда, то и следует по числу оных располагать вашу операцию».
42 См. выше глава 7-я.
43 Читателям уже известно, что английский десант генерала Мура покинул Швецию еще в июне.
44 Для ускорения их прибытия он даже просит ранцы и амуницию везти на подводах.
45 Глава 9-я.
46 Высочайший рескрипт Буксгевдену от 12-го августа.
47 Дело В. Ист. Архив. Гл. Упр. Ген. штаба № 1651. Небольшие выдержки из этого документа приведены и у Михайловского-Данилевского, стр. 204–206.
48 Эти слова оказались пророческими, так как мартовская экспедиция 1809 года через Ботнический залив, предпринятая слишком слабыми силами, осталась безрезультатной и война затянулась до 1-го октября 1809 года.
49 О значении в этом отношении главного источника этих сведений – местных уроженцев «прислужившихся» нашей главной квартире под разными видами – уже указывалось выше.
50 В то время «финская армия» находилась еще у Сальми и, следовательно, значительно ближе (более чем на 100 верст) к Аланду, чем то было в сентябре, когда она, после Оровайса, отброшена была за Гамла-Карлебю, а шведский король как раз решился на общую высадку близ самого Або, у Гельсинге.
51 См. следующую главу.
52 См. главу 10-ю.
53 См. Xylander Beitrag zur Geschichte des schwedishen Kriege 1808–09 Berlin, 1825, стр. 76–77.
54 Приведено на стр. 207–208 книги Михайловского-Данилевского.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru