П. А. Нивe

Русско-шведская война 1808-1809 гг.

ГЛАВА IX. Действия на море в кампанию 1808 года.

Значение морских операций. – Морские силы сторон. – Меры обеспечения побережья. – Соображения графа Буксгевдена. – Пререкания с Чичаговым. – Отправка из Кронштадта и Свеаборга гребных флотилий. – Соединение союзников на море. – Значение Готландской экспедиции; ее выполнение; причины неуспеха.
Разведочные меры в.-адм. Сарычева. – Бой Невельского на «Опыте»; захват шведами Гангутской «позиции». – Бои галерных эскадр у Ганго, Рунсало, Хирвисало, Тавастеншере и Сандо.
Выступление эскадры в.-адм. Ханыкова. – Ее задачи. – Исход действий корабельного флота. – Подвиг «Всеволода». – Оценка.

[189]
Прежде чем перейти к изложению операций в Финляндии во вторую половину лета 1808 года, когда решительный образ действий графа Н. Каменского в корне изменил положение наших дел,– необходимо остановиться на ходе событий на море. Такой порядок изложения даст нам возможность глубже и вернее оценить, как значение подвига названного военачальника, который по справедливости может быть признан одним из замечательнейших «птенцов гнезда – Суворова», так и распоряжений главнокомандующего графа Буксгевдена, мероприятия которого на сухом пути, в этот период кампании, находились в тесной зависимости от положения дел на море.
Во всех наших предшествующих войнах со Швецией значение морских операций всегда бывало велико, тем более что до сих пор мы обыкновенно воевали со шведами исключительно в навигационный период.
Кампания 1808 года была первою попыткою воспользоваться слабою обороноспособностью Финляндии зимою, попыткою, которая могла бы быть удачной, при назначении соответственных средств и при надлежащем их употреблении. Тем не менее, даже успешный захват Финляндии в целях превращения ее затем в базу для вторжения нашего на Скандинавский полуостров, – не избавлял нас от необходимости иметь в готовности солидные морские силы, так как последнюю операцию волей-неволей приходилось либо выполнять по вскрытии вод, либо тратить время до зимы¹.

Скорейшее приведение в готовность флотов, как галерного так и корабельного, было нужно еще и по другой причине. С конца апреля в Финляндии «вид дел переменился»; наши войска вынуждены были перейти к обороне и даже пережить положение, близкое к критическому. Приходилось слабыми силами (всего около 24 тысяч боеспособных) одновременно: удерживать обширную территорию с постепенно все более и более воспламеняющимся населением, сдерживать силы противника, ежеминутно грозящие наступлением, наконец, оборонять обширную полосу побережья – от Вазы почти до Петербурга, преграждая доступ возможным десантам неприятеля. В половине мая в Швецию, как известно, прибыл английский 14-тысячный десант генерала Мура и, разумеется, невозможно было еще предвидеть, что этот десант покинет союзника своего, не оказав ему никакого содействия. При умеренной числительности враждующих сторон, войска генерала Мура являлись весьма солидным приращением (они почти равнялись тогдашним силам Клингспора); принимая же во внимание вероятное присоединение к шведскому флоту английской эскадры у нас, естественно, серьезно подумывали о последствиях смелой экспедиции неприятеля вглубь Финского залива и высадки им десанта где-либо вблизи Петербурга. При неготовности нашего флота, еще мобилизующегося в Кронштадте, это было вполне осуществимо.
Такая высадка была бы для наших войск в Финляндии чрезвычайно опасной: она могла бы совершенно отрезать их от сообщений с главною базою – Петербургом, откуда тянулись в Финляндию обильные транспорты с продовольственными и боевыми припасами, снаряжаемые с огромными затруднениями.
Лучшие грунтовые пути, связывающие Финляндию с коренною Россией, идут и теперь от Петербурга, вблизи морского побережья, проходя у Выборга чрез сравнительно узкое дефиле между Выборгским заливом и озерами, входящими в систему реки Вуоксы. С перехватом этих путей сильный неприятельский десантный отряд, опираясь на господствующий в Финском заливе флот, мог ставить наши войска в Финляндии в положение, близкое к безвыходному, так как никаких мер по снабжению их кружным путем через Ладожское озеро на Сердоболь принято не было. Такая коммуникация была вполне возможной, но требовалось время, чтобы ее подготовить...
Граф Буксгевден был сильно озабочен всеми этими обстоятельствами и видел единственное спасение в возможно скорейшей готовности нашего флота.
Предвидеть необходимость заблаговременного изготовления корабельных и гребных эскадр было нетрудно. Опыт предшествующих [191] войн со Швецией в этом отношении был богатый. Последняя из них была всего двадцать лет назад, и большинство ее деятелей были в живых. И морской министр Чичагов, и главнокомандующий граф Буксгевден, т. е. оба начальника, руководивших операциями 1808 года, – принадлежали к их числу. Именно в эту хорошо им знакомую войну 1788–1790 гг. действия на море получили особенное развитие и значение. Вдобавок, союзницею Швеции была Англия, первая морская держава мира, флот которой озарен был блеском славы Нельсона; дипломатические сношения с ней были прерваны даже раньше, чем открылись враждебные действия против Швеции.
Приобретение господства на море являлось во всех наших войнах со Швецией одним из важнейших стремлений. Зимний поход 1808 года был исключением, но так как мы не использовали как должно его выгод, особенно в виду союза Швеции с такой классической морской державой, как Англия, то успех предстоящих летом 1808 года операций во многом зависел от состояния и готовности морских сил сторон, а равно от уменья ими воспользоваться.
К началу 1808 года у нас в Балтийском море было 16 больших и 25 мелких судов, с 1.558 орудиями. Кроме того, имелся гребной флот (всего 168 судов), сосредоточенный, главным образом, в Петербурге, Роченсальме и Вильманстранде; с падением же Свеаборга досталась в наши руки и вся тамошняя шведская гребная флотилия (110 судов). Кроме того, шведам пришлось истребить гребные суда в Або и на озерах Финляндии. Обстоятельства эти давали нам довольно значительный перевес в шхерном флоте; зато корабельный флот наш оказывался слабее.
Лучшие наши боевые суда с наиболее опытными командирами, офицерами и командами, входили в состав эскадры адмирала Сенявина, которая, непосредственно после разрыва нашего с Англией, была врасплох застигнута в одном из португальских портов (при возвращении из Средиземного моря). В виду безвыходности своего положения, она принуждена была сдаться на милость победителя; суда ее отведены были в Портсмут и здесь сданы на хранение в английское адмиралтейство; офицеры же отпущены «на честное слово» в Россию. По окончании войны суда эти были нам возвращены².
Обстоятельство это отразилось весьма невыгодно на состоянии наших морских вооруженных сил. Если Суворов в 1798 г. мог (в своих «Заметках», диктованных генералу Прево-де-Люмиану³) [192] с полным основанием считать, что «на море она (т. е. Россия) гораздо сильнее и разрушит флот шведский», то в 1808 году положение было иное. Однако, собственно шведский корабельный флот был все же значительно меньше нашего: у них насчитывалось только 11 линейных кораблей и 5 фрегатов; но они получили солидное приращение в лице союзной английской эскадры адмирала Сомареца, из 16-ти больших и 20-ти среднего размера судов. Требовалось большое искусство со стороны флотоводца, чтобы бороться с превосходными силами, к тому же искуснейших в мире моряков, имевших еще недавно во главе знаменитого Нельсона. Но эскадра эта еще находилась в далеких водах, и таким образом к моменту открытия навигации в Балтийском море и до ее прибытия мы могли еще иметь превосходство даже в корабельном флоте. Что же касается до галерного флота, то достаточно было оборудовать Свеаборгскую флотилию и усилить ее подкреплением из Кронштадта, чтобы и в этом отношении получился у нас перевес.
Из изложенного видно, до какой степени важна была для нас быстрота изготовления наших морских сил той и другой категории, так как все шансы на успех зависели от того, чтобы успеть предупредить сосредоточение сил противника... Ясное дело, что наиболее важным условием достижения этой быстроты было устранение начальственных трений путем надлежащего объединения власти и правильного разделения труда.
Эти важные условия как раз именно и не были соблюдены.
Оборона берегов Финляндии, как мы видели, с открытием навигации, нуждалась в содействии корабельного и галерного флотов, без которых немыслимы были и какие бы то ни было активные предприятия. Между тем, главнокомандующему нашему в Финляндии была подчинена (и то как-то случайно) только им же захваченная Свеаборгская флотилия; вся остальная морская вооруженная сила осталась всецело в руках морского министра Чичагова, не только в качестве организатора и поставщика нужных морских сил и средств, но и высшего руководителя их операциями. Мало этого, Чичагову подчинены были и все сухопутные силы, назначенные для обороны Прибалтийского побережья⁴, кроме корпуса графа Буксгевдена, выполнявшего главную активную задачу войны.
Надо сказать, что осенью 1807 и весною 1808 годов важнейшие пункты Балтийского побережья были укреплены; усилены фортификационные [193] сооружения Выборга, Роченсальма и Фридрихсгама, и для обороны этих пунктов назначены особые гарнизоны общею числительностью от 6 до 7 тысяч человек. Сверх того, возведены батареи в Нарве, Балтийском порте, Пернове, Риге, Виндаве и Либаве. Две пехотные дивизии (Лаврова и князя Долгорукова) расположены были в Эстляндии, Лифляндии и Курляндии; в нынешней Выборгской губернии образован был особый подвижной корпус Барклая-де-Толли из третьих батальонов действующих в Финляндии войск и полков его 6-й дивизии, с добавкой некоторых других. Когда Барклай-де-Толли с полками 6-й дивизии двинут был на усиление финляндского корпуса графа Буксгевдена, то подвижной корпус отдан был под команду графу Витгенштейну, причем усилен частью 14-й дивизии и лейб-гусарами. Главные силы подвижного корпуса велено держать между Выборгом и Фридрихсгамом (предписание Чичагова Витгенштейну от 27-го мая), причем командиру корпуса подчинены все гарнизоны, укрепления и войска побережья от Абборфорса (устье Кюмени) до Бьеркэ (южный берег Выборгского залива). Сверх всех этих мероприятий, на всякий случай озаботились обеспечением устья реки Невы, для чего возведены батареи в Галерной гавани, Новой Деревне, на островах: Крестовском, Гутуевском, Петровском и Канонерском. Кронштадт также усилен, а работы по вооружению эскадры велись с поспешностью, так что многие суда были готовы уже ко времени вскрытия рейда. Чтобы затруднить противнику доступ в шхеры велено было снять все лоцманские станции, не исключал входов в Аландския шхеры; всех снятых лоцманов оправили в Кронштадт и разместили по негодным судам на жительство.
Взятая в Свеаборге шведская гребная флотилия отдана была в распоряжение графа Буксгевдена. Таким образом, часть морской вооруженной силы отдана была в ведение сухопутного начальника, а морскому начальнику вверена часть береговой обороны. Должного же объединения власти не было. В руках Чичагова оказался не только флот, но и сухопутные войска; в то же время граф Буксгевден имел какой-то свой особый флот, слишком слабый, чтобы предпринять что-либо серьезное; согласования же действий, как всех морских сил между собою, так и действий их с операциями па суше – не удалось достигнуть. Независимо того, между начальствами тотчас же возникли пререкания. Так Буксгевден настойчиво ходатайствовал о том, чтобы его флотилию усилили подкреплениями из Кронштадта, желая, очевидно, действовать на море самостоятельно и независимо от морского министра, а морской министр, ревниво оберегая свой престиж, старался доказать ненужность [194] этого и убедить в том, что для обороны берегов Финляндии от высадок достаточно соответственным образом расположить сухопутные войска.
Нельзя не воздать полной справедливости графу Буксгевдену в том, что он (при несомненном содействии своего начальника штаба П. К. Сухтелена) выказал большую предусмотрительность именно в отношении обороны побережья и значения морских операций. Еще 18-го марта, т. е. когда еще не была заключена конвенция с Свеаборгским комендантом и на скорую сдачу в этой крепости не было оснований рассчитывать, главнокомандующий доносил Государю о необходимости скорейшей постройки и оборудования гребных судов, с целою образования на первое время хотя бы одной шхерной флотилии. Граф Буксгевден справедливо полагал, что эти подготовительные работы должны быть возложены «на морской департамент, который по свойству сего дела, при пособии со стороны войск, мне вверенных, более может успеть, нежели одна часть сухопутная⁵. Предусмотрительность главнокомандующего простерлась до того, что он, не ожидая распоряжений морского ведомства, поручил князю Багратиону заняться скупкою в г. Або готовых судов и сделать подряд к постройке новых. Кроме того, морские офицеры и чиновники (из числа состоящих при штабе отдельного Финляндского корпуса) посланы были в объезд по побережью с тою же целью. Командировка эта имела тот результат, что многие купеческие суда, пригодные для обращения в военные, были приторгованы и найдены мастеровые для их приспособления. Главнокомандующий ходатайствовал, чтобы морское ведомство прислало в Або компетентное в кораблестроении должностное лицо, снабдив его нужными людьми, с тем, чтобы начатые в указанном направлении строительные работы могли быть приведены к окончанию. Для формирования экипажей этих судов главнокомандующий просил командировать офицеров и матросов, а для доставки орудий, пороха, снарядов и артиллеристов снесся с военным министром. Одновременно граф Буксгевден просил, чтобы «из Роченсальма или откуда признано будет удобнее» отряжена была немедленно вооруженная эскадра, «которая, смотря по обстоятельствам, могла бы быть приближена к стороне Гангута».
Гангуту граф Буксгевден придавал огромное значение.
«Неоспоримо (писал он), что Гангутский мыс, составляющий с прилежащими островами корабельную рейду, по положению своему, по идущему мимо фарватеру и по укреплениям, оный [195] прикрывающим, – есть один из важнейших военных пунктов на берегах новоприобретенной Финляндии... По глубине морских заливов, вдающихся с обеих сторон во внутрь твердой земли на дальнее расстояние, по коим с одной стороны фрегаты могут идти до Тенала, а по другой до Экенеса, и по возможности самым большим кораблям приближаться к нему с фронта на близкую дистанцию целою линиею, Гангут подвержен сильным неприятельским покушениям»... Обезопасить себя от вредного влияния Гангутской морской позиции можно, по мнению графа Буксгевдена, только имея сильные гребные эскадры впереди Гангута, в Абовских шхерах, у самого Гангута и позади него, в окрестностях Свеаборга. Такое размещение шхерных эскадр не позволит противнику напасть на Гангут или покуситься на высадку прежде, нежели он не обратится против них, так как всегда в обоих случаях будет угрожаем с фланга и даже тыла. Другая причина, по которой главнокомандующий считал необходимым иметь около Або флотилию, это – для удержания в своей власти Аландских островов, «в которых считается жителей обоего пола до 16.000 душ, способных же приняться за оружие до 7.000». «Без оной (т. е. флотилии) сухопутное войско, расположенное по сим островам, если неприятель займет шхеры хоть несколькими военными судами, обеспечено быть не может, тем паче, что и самые жители более наклонны к шведскому правлению». Последнее, увы! оказалось пророчеством, сбывшимся весьма скоро: 26—28 апреля, как известно, Аландские жители восстали и захватили в плен почти весь отряд Вуича, занимавший архипелаг.
После сдачи Свеаборга и неудач на севере Финляндии, после захвата у нас Аланда и Готланда (см. ниже) граф Буксгевден снова настойчиво ходатайствуете перед Государем о необходимости, как можно скорее подкрепить добытую им в качестве военного трофея Свеаборгскую флотилию высылкою судов из Кронштадта⁶.
«Местоположение берегов и множество островов, лесами покрытых, их окружающих (пишет главнокомандующий), скрывая от нас все движения неприятеля, способствуют ему в покушениях его и облегчают способы делать нападения в одно время на разные пункты, заставляя тем посты наши соединяться воедино и потому оставлять ему без обороны свободное пристанище для сильной высадки, которое заняв, он всегда будет иметь твердое место для беспрепятственного доставления высаженным войскам своим достаточного подкрепления всякого рода, равно как и продовольствия... [196] Хотя бы на берегах войско наше было многочисленно, то и тогда оборонять их без флота не представляется возможности. Передовых постов на островах содержать нельзя, не подвергая их опасности быть взятыми гребною флотилией⁷, во всю зиму в Стокгольмских шхерах и Карлс-Кроне приготовленной, которая, кроме сего причиняемого нам вреда, имеет способы занимать все шхерные проходы и запирать их для наших воинских судов, а сверх того даже овладеть самыми нужными береговыми местами, как, например, гангутскими укреплениями, которые, как и прочие берега, при одном только достаточном флоте могут сделать недосягаемы. О всех же позициях наших неприятель может иметь вернейшие сведения через рыбаков, коим судоходство совершенно воспретить никак нельзя, потому что рыбная ловля есть единый почти промысел для пропитания их, а возбранять им сообщение с неприятелем может с некоторою успешностью только достаточное количество судов, по берегам крейсирующих».
Приводя затем свои распоряжения по надлежащему устройству Свеаборгской флотилии, граф Буксгевден указывал, что силы ее совершенно недостаточны для того, «чтобы на обоих заливах противиться неприятельскому флоту и оспорить у него господствование на оных, а особливо на Аландских островах, коих близкое к шведским берегам расположение облегчает движения неприятелей и обеспечивает снабжение продовольствием высадных войск».
Все эти обстоятельства побуждали графа Буксгевдена просить Государя о подкреплении Свеаборгской флотилии «фрегатами или другими военными судами, а особенно гребною флотилиею, также и достаточным числом сухопутных войск для гребли на сии суда, кои также необходимы могут быть для очищения шхерных берегов и для содержания неприятеля в опасности: взять его с тылу во время покушения оного к десанту».
Донесение это писалось 12-го мая, уже после того, как неприятельские морские силы проявили себя при отвоевании у нас Готланда (см. ниже).
Таким образом, со стороны графа Буксгевдена проявлено глубокое понимание значения флота для нас при сложившейся обстановке, особенно шхерных флотилий; важности его скорейшего изготовления, чтобы предупредить противника, роли Гангута, значения Аланда, – все это намечено и предугадано им, в общем, совершенно верно. К сожалению, такого понимания не видно у морского министра [197] Чичагова, со стороны которого граф Буксгевден на первых же порах не только не встретил поддержки, но даже противодействие своим начинаниям.
Из документов видно, что все донесения графа Буксгевдена по морской части, по Высочайшему повелению препровождались Аракчеевым «министру морских сил» в подлиннике, без каких-либо определенных Высочайших указаний⁸.
Пока дело ограничивалось укомплектованием судов личным составом⁹, приведением в порядок захваченной Свеаборгской флотилии, – все шло гладко; но как только граф Буксгевден (в вышеупомянутом всеподданнейшем донесении от 12-го мая) стал просить о присылке в его распоряжение еще и корабельного флота, – Чичагов решительно этому воспротивился и вошел к Государю Императору с особою докладною запискою (от 19-го мая), в которой доказывал, что в этом нет никакой надобности для обороны берегов Финляндии. Записка эта (небольшая лишь часть которой напечатана Михайловским-Данилевским) обращает на себя особое внимание, так как она привела к окончательному устранению связи в действиях между сухопутными войсками и галерным флотом с одной и корабельным флотом с другой стороны.
Ссылаясь на то, что вице-адмирал Сарычев (только что назначенный комендантом в Свеаборг) надеется через неделю привести в готовность половину Свеаборгской флотилии, а также, что, по достоверным сведениям из Стокгольма¹⁰, число шведских гребных судов в Стокгольме и Карлскроне – незначительно (около 50), Чичагов приходил к заключению, что «для отражения неприятельского нападения, если бы он покусился сделать оное флотилиею своею, кажется достаточно быть может одних стоящих в Свеаборге судов».
«Буде же (продолжает морской министр) корабельный флот неприятельский для сего употреблен будет, по совершенному им знанию финляндских шхер, – тогда и увеличенное число флотилии сделалось бы равно недостаточно к удержанию его действий».
«Между тем, имея в виду, что на случай прибытия к Кронштадту английского флота, он, расположась поблизости оного, [198] может пресечь сообщение между Кронштадтом и шхерами, я признал за нужное отправить, благовременно, в шхеры несколько военных легких судов, способных ходить по оным и с ними 2 плавучие батареи и 12 канонерских лодок, которые, в случае надобности, могут всегда укрываться под защитою Выборгских укреплений или других оборонительных мест наших и быть во всегдашней готовности следовать по первому повелению туда, где служба их потребуется».
Упоминая затем, что отряд легких судов этих уже находится в готовности, ожидая лишь Высочайшего повеления, Чичагов докладывает, что «отделить сверх сего еще несколько парусных и гребного флота судов без чувствительного ослабления Кронштадтской обороны»– он не считает возможным.
«Впрочем (заключает Чичагов) из донесений морских офицеров, кои ныне посылаемы были для обозрения берега Новой Финляндии, известно, что оный во многих местах весьма удобен к высадкам, следовательно, ежели желать во всех пунктах оградить его, то, судя по пространству сего берега, потребовалась бы флотилия, в бесчисленном множестве судов состоящая, но и за сим средством была бы гораздо рассеянна и обессилена. По каковому уважению, кажется мне, что ближайшее и самое верное средство к защищению своему должны мы избрать то самое, которое и для защиты вообще приморской границы государства принято; т. е. учредить по берегам надзор и в разных пунктах иметь потребное число сухопутных войск для уничтожения неприятельских покушений, буде бы ему удалось учинить высадку».
Таким образом, взгляды Чичагова и главнокомандующего нашего в Финляндии на значение морских сил и, в частности, гребного флота при обороне побережья оказывались в корне различными. Характерно тут, что сухопутный генерал, пользуясь опытом, вынесенным из предыдущей финляндской кампании, и близко зная особенности театра военных действий, правильнее оценивал роль обеих категорий флота в совместных с сухопутными войсками операциях при данной обстановке. Верно намечая значение Гангутской позиции, он стремился опередить противника в овладении ею с тем, чтобы воспользоваться самому ее выгодами; стремился и к тому, чтобы надежнее обеспечить удержание в наших руках Аланда, но, к сожалению, последнее оказывалось невыполнимым по причинам природным. Отряд Вуича, как известно, был безнаказанно захвачен восставшим населением еще тогда, когда никакая помощь с материка не могла бы туда прибыть, даже в случае полной своей готовности. [199]
По мнению адмирала Чичагова, как видно из вышеизложенного, оборону побережья надлежало основывать исключительно на сухопутных войсках, так как для «прикрытия» всего побережья понадобилось бы «бесчисленное множество» гребных судов. Упускалось совершенно из вида главное, в сущности, назначение шхерной флотилии – разведочное. По существу суда должны были выполнять ту же роль по отношению к отрядам, обороняющим побережье, какую конница выполняет впереди фронта войск на суше. Десантных пунктов на финляндском побережье действительно много, зато фарватеры, ведущие со стороны моря, немногочисленны, и вне их подход к берегам безусловно невозможен. Заняв узловые пункты этих водных путей, шхерные флотилии, ведя бдительную разведку, могут предупреждать о движении десантных отрядов, пытаться их задерживать, а в случае успешного производства высадки – как и конница – бить на сообщения, т. е. обрушиваться на транспортные суда.
При этом галерный флот, как гребной, мог действовать только в шхерах и, следовательно, выполнял роль как бы кавалерийской завесы впереди фронта войск, обороняющих юго-западное побережье Финляндии. Что же касается корабельного флота, то он работал бы наподобие самостоятельных «корволантов», развивая свои операции вне шхерной площади, связывающей Финляндию со Швецией, т. е. либо по южную ее сторону, в Балтийском море и Финском заливе, либо по северную, в Ботническом заливе. Русскому корабельному флоту необходимо было стремиться проникнуть в Ботнический залив, т. е. в те воды, которые для шведов являлись как бы внутренним озером, по которому они – как мы по Ладожскому – могли устанавливать прочную, непрерывную связь Финляндии с коренной Швецией. Перервать эту связь, изолировать Финляндию от источников ее силы и от влияния шведской власти (надо помнить, как играли во все время этой войны на струнах мечтаний финляндцев о политической самостоятельности) – вот главная активная задача, которую должен был бы ставить себе наш корабельный флот. Для этого, прежде всего, нужно было овладеть господством на море, т. е. одержать верх над флотом противника; одновременно гребные эскадры должны были утвердиться в шхерах, очистив их от неприятельского галерного флота, и уже тогда, опираясь на новоприобретенные финляндские порты, флот наш мог победоносно вторгнуться в Ботнику и стать на пересекающих ее водных путях из Швеции в Финляндию.
Граф Буксгевден ставил, правда, флоту не столь широкие задачи, но, во всяком случае, оценивал его значение гораздо правильнее, [200] чем Чичагов. Вот, например, какие доводы приводил он в ответе своем морскому министру¹¹, возражая на вышеприведенную всеподданнейшую докладную его записку от 19-го мая: «мне было всегда известно – пишет он,– что берега Финляндии, с лишком на 1.500 верст простирающееся, не можно закрыть повсюду флотом и, следовательно, сия мысль при донесении моем Государю Императору не могла существовать в моем соображении.
Ваше высокопревосходительство из опытов известны, что те берега, которые закрыты множеством островов, которые имеют столь много заливов и превосходных пристаней, где бдительные береговые посты не в состоянии избежать сюрпризов и предупредить повсюду неприятеля; там весьма опасны и малые неприятельские отряды морской его силы, которые, ударяя в разных пунктах, развлекут внимание войск, разорят приморские города и успеют произвести десант там, где его совсем не ожидают. Чтобы избежать сего опасного положения, нужно иметь равносильный неприятелю гребной флот, дабы заставить неприятеля держать свои суда всегда в соединении, быв в опасности, что при покушении на берега, можно его в то же самое время атаковать с моря.
Другая нужда во флоте состоит в том, чтобы закрывать доставление транспортов для снабжения войск¹². Третья – препятствовать неприятелю сделать диверсию с тыла сухопутным нашим войскам, действующим около берегов, противу войск же сухопутных неприятельских. Четвертая – защитить острова, принадлежащие к Абовскому лену и присягнувшие на верное подданство Государю Императору, без чего жители оных могут быть разорены или возмущены, a сие последнее будет иметь влияние на жителей береговых и внутренность Финляндии. Я умалчиваю о других причинах, уверен будучи, что ваше высокопревосходительство, приняв в уверение и все сии обстоятельства, согласитесь со мною в нужде флотилии».
При оценке положения дел на море нельзя упускать из вида, что обстоятельства, как видно из вышеизложенного, отчасти нам благоприятствовали. Но до половины мая только, пока не прибыли англичане. Подготовительная работа в наших портах подвигалась между тем весьма медленно, главным образом по причине обычных технических у нас недочетов, a затем – вследствие того, что, в сущности, поздно и вяло принялись за эту подготовку. Насколько можно судить по сохранившейся переписке, первым к тому толчком послужили вышеприведенные всеподданнейшие ходатайства [201] графа Буксгевдена, предвидевшего необходимость готовить к весне флоты еще с половины марта. Между тем, в действительности, первый отряд нашей гребной флотилии тронулся только 21-го мая, и то это был отряд из Свеаборга, т. е. составленный из отобранных у шведов судов, но укомплектованный частью моряками, частью пехотинцами¹³. Слабость этого головного (по существу) отряда зависела от недостатка в личном составе и морской провизии, которой не могли добыть в нужном количестве на месте: ее приходилось подвозить (водою) из Петербурга. Кроме того, задержка в отправке следующего эшелона канонерок произошла вследствие взрыва в Свеаборге порохового погреба, как раз на другой день, по отплытии первого отряда гребной флотилии. Взрывом ранено 100 и убито 60 человек, испорчено несколько судов и зданий от продолжавшегося более 10 часов пожара. Причины несчастия так и остались невыясненными. В результате, второй отряд гребной флотилии мог выступить из Свеаборга только 28-го мая¹⁴.
Одновременно из Кронштадта вышли два небольших отряда парусных судов. Один (капитан-лейтенант Тулубьева), из 2-х корветов, катера и люгера, должен был крейсировать между Кронштадтом и Гохландом. Задачею ему поставлено: с одной стороны – разведывать противника, а с другой – прикрывать нашу водную коммуникационную линию, которая устанавливалась вдоль северного побережья Финского залива. Тулубьеву предписано атаковать только слабейшие силы, а от сильнейших – укрываться в порты, преимущественно в Ревель, Балтийский порт или Нарву, защищенные батареями. Другой парусный отряд, графа Гейдена (2 фрегата, 2 корвета, и два катера.), прислан был в Свеаборг, с тем, чтобы дать в руки местного начальства органы дальней разведки. Отряд этот поступил под начальство вице-адмирала Сарычева, который по взятии Свеаборга был назначен его комендантом и вместе командиром Свеаборгского порта. Нельзя не отметить, что в данном случае существовало двойственное подчинение этого лица: как коменданта крепости – он подчинен был главнокомандующему, а как командир порта – морскому министру.
Таким образом, только к началу июня мы вывели в море едва небольшую часть нашей гребной флотилии и несколько парусных [202] судов. А к этому времени опасное разделенное положение союзных морских сил прекратилось: английская эскадра присоединилась уже к шведской.
Шведы значительно предупредили нас в отношении готовности на море. Несмотря на то, что к концу 1807 года их корабельный флот находился по большей части в плачевном состоянии¹⁵, они уже с ноября этого года деятельно принялись за подготовительную работу. 5-го декабря н. ст. 1807 года король дал предписание вице-адмиралу Иогану Пуке приступить с возможною поспешностью к приведению военных судов в Карлскроне в должный порядок, к снабжению их всем необходимым и пополнению личным составом. Мобилизация шведского флота, корабельного и галерного, деятельно продолжалась всю зиму, не взирая на холода; уже к концу февраля месяца (нов. стиля) почти все лучшие суда¹⁶ были вооружены и готовы выйти в море, как только оно вскроется ото льда. К началу марта укомплектован был личный состав, а также погружен порох, провиант и пресная вода. Так называемая «первая эскадра», предназначенная в Балтийское море, была в полной готовности и ожидала только открытия навигации. В то же время усилена была английская эскадра, находившаяся близ западных берегов Швеции. Эскадра эта, к началу года, состояла всего из нескольких фрегатов и бригов и имела задачею прерывать сообщения между Данией и Норвегией. 6-го января нов. стиля английский министр Торнтон лично приезжал в Гетеборг для заключения союзного трактата, после чего, к концу февраля, в проливах между скандинавским полуостровом и Данией число английских судов увеличилось до 11-ти больших кораблей и фрегатов, при соответственном числе малых судов. Переговорами в Гетеборге было установлено, что английский флот должен иметь первою своею задачею – совместно со шведским флотом – препятствовать ожидаемой высадке французских войск из Померании в Шонию. Соответственно сему дана была 7-го марта нового стиля королем Густавом IV Адольфом инструкция начальнику своей 1-й эскадры, адмиралу Цедерстрему, уже готовому к отплытию в Карлскроне.
С половины марта месяца суда первой шведской эскадры адмирала Цедерстрема крейсировали в Балтийском море между Шонией и Померанией, оставляя, таким образом, совершенно без внимания русское побережье Прибалтийских губерний. Это обстоятельство облегчило [203] нам выполнение экспедиции на Готланд, о которой, как тесно связанной с условием господства на море, надлежит упомянуть теперь же.
Еще перед началом войны, при обсуждении основного ее плана, сделано было предложение, впоследствии оставленное, основная идея которого заключалась в следующем: отвлекая внимание шведов к Финляндии, главный удар направить из Лифляндии через Готланд в южную провинцию Швеции – Шонию, откуда, совместно с французским десантом из Дании наступать к Стокгольму.
Это смелое решение исходило от наших союзников, французов, и, быть может, принадлежало самому Наполеону, в обычае которого было всегда сразу бить в самое чувствительное место своего врага¹⁷; но оно было, по-видимому, отклонено Императором Александром, вероятно потому, что удаляло нас от главной нашей цели, из-за которой предпринималась и вся война – от Финляндии. Но известное отражение этого плана нельзя не усматривать в той, несколько фантастической, экспедиции, которая была предпринята из Риги на остров Готланд. Обширная переписка, сохранившаяся об этой оригинальной экспедиции в архиве морского министерства, а также бумаги, оставшиеся после генерала Брозина, бывшего в составе экспедиции¹⁸, позволяют в настоящее время составить обстоятельное представление о характере этого предприятия.
Мы ограничимся здесь, однако, лишь некоторыми сведениями необходимыми для оценки, как приведенного выше плана, так и более узкого последующего решения – ограничиться утверждением на Готланде. Цель последнего намерения будет видна из дальнейшего изложения.
Экспедиция на Готланд организована была совершенно независимо от нашего отдельного финляндского корпуса, и отряд, сформированный с этою целью, не был подчинен графу Буксгевдену, а подобно всем силам, оборонявшим Балтийское побережье, морскому министру адмиралу Чичагову. Графу Буксгевдену о посылке десанта на Готланд было сообщено только для сведения и повелено лишь, в случае нужды, оказывать ему поддержку (?). Каким образом последняя могла быть им оказана – при существующих условиях расстояний и положения самой цели экспедиции (остров) – рекомендовано ему не было, да, надо полагать, и сами петербургские составители плана не сумели бы ответить на этот вопрос. Во главе отряда, составленная из 2-х батальонов Копорского и одного 20-го егерского [204] полков, в числе всего 1.657 чел. с 6-ю орудиями, поставлен моряк, контр-адмирал Бодиско. В секретном ему Высочайшем рескрипте, от 20-го марта 1808 года, целью занятия Готланда поставлено – лишить Англию, как морскую державу, возможности превратить его в базу для своего флота. «Быв во власти неприятеля, тем паче морской державы, какова Англия, остров сей доставит ей значущие выгоды и преимущества. Положение его на самой средине Балтийского моря, близость его к устьям Финского и Ботнического заливов, способность его портов и пристаней подают всю удобность соединить и содержать в оных нарочитое мореходное ополчение к стеснению плавающих на водах сих и к приобретению совершенного на оных господства... Независимо от сих выгод, остров Готланд, если верить описаниям о нем, изобилует вообще всякими удобствами и даже богатствами, достаточными не токмо к избыточному продовольствию войск, кои высажены на оный быть могут, но и к оживлению упадшей его промышленности и торговли. И так возлагаемое на Вас поручение относительно сего острова может обращать на себя внимание не токмо в виде предприятия военного, но и во многих других отношениях»¹⁹.
Рескрипт предписывал адмиралу Бодиско, посадив свой отряд на зафрахтованные в Мемеле, Либаве и Виндаве купеческие корабли, совершить на Готланде в подходящем месте высадку и затем «обеспечить пребывание свое на острове к удержанию себя на оном, доколе обстоятельства того востребуют». Для достижения этой цели предлагалось занять на острове главные пункты, выяснить настроение жителей и их точную числительность, стараясь обласкать их, но в тоже время приняв «всевозможные осторожности от всякого коварного или нечаянного их нападения». Мало того, Бодиско предписано было «стараться сделать неприступными» главнейшие пристани на острове, а также «употребить все усилия» к отражению англичан пли шведов, если они попытаются занять остров или воспользоваться его портами. И кроме того, наш адмирал должен был «объявить себя губернатором острова» и заняться гражданскою деятельностью. При этом рекомендовалось, оставив дела в прежнем их положении, а должностных лиц на местах, распределить так своих собственных чиновников, чтобы они могли иметь надзор за местными властями, причем все доходы с острова, не исключая и налогов, обращать в нашу пользу.
Адмирал Бодиско, призванный перед отплытием в Петербург, обратился за указаниями к морскому министру Чичагову и представил [205] свои сомнения, считая свое положение весьма затруднительным. «Я господину министру (пишет он в своем «журнале») представил следующее: что, может быть, мне и удастся благополучно пробежать море; может быть удастся удачно сделать высадку, даже и занять остров, но там как?» Последовал ответ, что в отношении высадки на остров шведских войск он «совершенно должен быть спокоен; что французские войска на острове Зеланде находятся в большом количестве, о чем имеется достоверное известие, что министр полагает высадку их на шведский берег уже учиненной и что неприятелю будет не до Готланда».
10-го апреля наш отряд прибыль к Готланду. «Туманная погода и мрачное время вспомоществовали мне сделать так высадку (писал впоследствии Бодиско), что мое прибытие и самим береговым жителям было неизвестно». «Употребив некоторые хитрости», начальнику десанта нашего удалось обезоружить часть вооружившихся, было, жителей; что же касается до войск неприятеля, то их на острове вовсе не было и к обороне его никаких мер не было принято, но ежедневно ждали прибытия из Швеции нескольких рот в качестве кадров для образования из местных обывателей особого ополчения. Бодиско двинул свой отряд форсированным маршем к главному городу Висбю, отстоявшему от места высадки в 65 верстах. Двигаясь безостановочно, он, не доходя 20 верст до города, встречен был властями, изъявившими покорность. 11-го апреля, после форсированного перехода, город Висбю был занят нашими войсками, и адмирал Бодиско, объявив себя губернатором острова, приступил к гражданским мероприятиям, возложенным на него Высочайшею волею.
Таким образом, менее чем двухтысячный отряд заслан был, без всякой поддержки боевого флота, на обширный остров, расположенный гораздо ближе к неприятельским берегам, чем к нашим и никаких мер на случай неудачи, для обеспечения его отхода назад, не было принято. Весь расчет адмирала Чичагова на успех был построен на том, что французы (маршал Бернадотт) своею высадкою в Шонии прикуют настолько внимание неприятеля, что ему будет «не до Готланда».
Первоначально, по-видимому, так и было. Появление наших войск на Аланде и затем на Готланде (причем количество их слухами, как всегда, значительно преувеличивалось) всполошило все население Швеции. Обыватели Стокгольма укладывали уже свое имущество для отправления вовнутрь страны, а придворные экипажи стояли готовые для отъезда королевского семейства. Так доносил 5-го мая еще не успевший покинуть Стокгольма наш посланник [206] Алопеус. Но опасения эти не оправдались. В Финляндии, после Револакса, удача от нас отвернулась, а высадка французов в Шонии, как мы знаем, не состоялась. Таким образом, к концу апреля войска адмирала Бодиско оказались в опасном положении, тем более что на выход в море наших морских сил нечего было и рассчитывать в ближайшем будущем. Ободренные недавнею удачею на Аланде, где, как известно, местному населенно, при незначительной поддержке извне, удалось пленить почти весь отряд Вуича, и будучи спокойны уже за участь Шонии, шведы вознамерились поступить также и с Готландом.
Тем временем контр-адмирал Бодиско, видимо, не сознавая своего крайне опасного положения, спокойно занимался мирными делами. Он собрал местный магистрат, объявил себя от имени Императора Александра вступившим в обладание островом и возложил на себя управление пм. В точности следуя данной ему инструкции, он предупредил население, что по воле Государя ему предоставляется свободное отправление религии, неприкосновенность личности и собственности и управление на основании действующих шведских законов. Должностным лицам, продолжающим исполнять добросовестно свои обязанности, предоставлено было оставаться на своих местах. Все это было изложено в особом воззвании адмирала к населению, прочитанном во всех церквах с амвонов.
«Уверился я (показывал впоследствии Бодиско на суде), что оный город, обнесенный только старою, развалившеюся каменною стеною, некогда противу стрел только выстроенною, которая от одного пушечного выстрела вовсе бы разрушилась, к защищению вовсе неудобен, почему и приказал свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части майору Шефлеру для подробного извещения сделать обстоятельные наблюдения и, соображаясь с военным искусством, меня известить о главных пунктах, которых местоположение к защищению было бы выгодно». Другими словами, Бодиско, как моряк, сомневаясь в своих познаниях в деле сухопутных действий, поручил подлежащую разведку своему начальнику штаба. Но и последний не нашел близ Висбю сколько-нибудь удобной для обороны позиции. Тем не менее, Бодиско решил здесь остаться, считая долгом своим, для успеха управления островом, пребывать там, где сосредоточена вся местная администрация.
Всякие сношения местных жителей с материком Швеции были строжайше воспрещены; даже рыбаков, отправлявшихся в море на рыбную ловлю, отпускали не иначе, как в сопровождении вооруженных [207] русских солдат²⁰. Кроме того, жителям приказано обезоружиться и сдавать ружья в городской арсенал. Из свидетельских показаний, сделанных впоследствии на военном суде командиром Копорского полка, видно, что ружья сдавались в небольшом числе и только неисправные²¹.
Остров Висбю имеет 180 верст в длину; на нем 24 удобных гавани и около 33.000 жителей. Ясное дело, что прочно занять его отрядом в 1.600 человек не было никакой возможности. Как заявлял впоследствии командир Копорского полка в своем показании «прочим жителям острова возбранить сообщение с другими местами невозможно, ибо обширность острова не позволяла занять не только всех, но даже самых нужных мест по причине малого ополчения. Посылая Чичагову донесение о своих действиях и распоряжениях вместе с ключами от города Висбю и 4 найденными там знаменами, Бодиско убедительно просил о скорейшей присылке ему подкреплений. Тотчас же в Риге стали готовить новую экспедицию, вооружать 5 купеческих кораблей, на которых под начальством капитан-лейтенанта Менделя²², должно было быть отправлено на Готланд две роты пехоты, 2 сотни казаков, 12-пушечная полевая батарея, полроты пионер и 12 орудий 24-фунт. калибра, не считая сотни матросов. Но, как и в первый раз, суда эти должны были перевезти второй десант без всякого обеспечения со стороны боевого флота. Экспедиция эта 8-го мая должна была сняться с якоря, но полученные с Готланда известия сделали всякую посылку туда, тем паче столь слабых сил, излишней.
О высадке русских на Готланд было немедленно же донесено в Швецию. Густав IV Адольф, по получении этого известия приказал адмиралу Цедерстрему²³ с 2.000 десантом²⁴, на 5-ти линейных кораблях (с малыми судами) отправиться с целью обратного завоевания Готланда. Суда эти и войска выделены были из числа тех, которые предназначались на выручку Свеаборга, но задержаны были известием о сдаче крепости. Вместе с тем сделаны были подлежащие сношения о присылке хоть нескольких английских судов, из числа находившихся в датских водах²⁵. [208]
Десантные войска посажены были на суда 26-го, 27-го и 28-го апреля, а 29-го при благоприятном северо-восточном ветре эскадра тронулась в путь. Еще раньше на Готланд посланы были прокламации к населению, в которой последнее приглашалось оказать десанту всяческое содействие.
Главную высадку решено было произвести на восточном берегу острова, в бухте Сандвикен, весьма удобной и защищенной от ветров; главное же, русский отряд лишался возможности успеть очистить остров и присоединиться к своим. В то же время к гавани Слитте, с демонстративною целью, направлено было 2 судна. Появление их побудило Бодиско выслать роту Копорского полка с двумя орудиями, дабы задержать здесь высадку, но уже на другой день Бодиско узнал о том, что в Сандвикене – целая эскадра и высадка в значительных силах уже произведена. Тогда Бодиско стал стягивать свой малочисленный отряд к восточной окраине города Висбю.
Посланный Бодиско на разведку лейтенант Вестингаузен был схвачен жителями и отведен на эскадру. В ночь со 2-го на 3-е мая сам Бодиско, поверяя караулы, перехватил крестьянина с «письмами» к жителям (это были прокламации Цедерстрема).
Известие о прибытии шведов произвело полную метаморфозу на острове. «3-е мая – день незабвенный и радостный для города и всех жителей острова, когда газета возвестила о прибытии шведского флота со шведскою вооруженною силою на выручку. Слезы радости и благодарения текли из глаз; рукопожатия обменивались; благословляли имя короля за его заботу о беззащитных но сердцем и душой верных подданных». Такие выражения занесены в протокол магистрата города Висбю от 24-го апреля.
В тот же день явился шведский парламентер, майор Юлен, известивший Бодиско о прибытии шведского флота и десанта в пять тысяч (?) человек²⁶ и предложивший сдаться на капитуляцию.
Бодиско отверг предложение и приказал готовиться к бою. Но уже 3-го числа (пишет командир Копорского полка) «очень рано по утру имел я известие... что шведские войска многими идут дорогами и что по той, которой мы в город в ступили, идет не малый отряд, которой и не замедлил придти и стать у нас в тылу за городом у лесу». (Это был авангард; остальные войска бивакировали в 3-х милях западнее места высадки). В тоже время получено было известие о движении войск и со стороны Слитте, a находившиеся там наши две роты оказывались между двух огней. [209]
Положение становилось критическим. «Удержать острова за собою нельзя было, притом храбрость должна была быть побеждена многолюдством». Бодиско созвал военный совет. Приняв в соображение слабость своих сил, по сравнению с неприятелем, скудость в продовольствии, которого при мятеже жителей достать было неоткуда, невозможность получения поддержки и, наконец, неполучение никакого ответа на посланные донесения, совет решил отправить офицера для переговоров.
«Секурсу ожидать не можно (говорил на совете Бодиско), ибо неприятель занял море и окружил остров. От пределов России мы далее, нежели от шведского столичного города. Если бы мы вступили в сражение с тем, чтобы пробиваться до судов наших, которые, вероятно, не существовали, то, расстреляв патроны, пришлось бы сражаться холодным оружием с жителями, кои все собраны по большей части у кирок, вооруженными по приказанию пришедшего адмирала. Суда наши были пустые, на оные провианту не было; также на море отпору дать нельзя было, ибо у нас корабли были купеческие»... «Не трусость и животнолюбие, измена или что-нибудь сему подобное нами руководствовало (показывает командир Копорского полка), но считали единогласно полезным сберечь знамена и людей и не вступать в дело, коего следствия могли быть безрассудны, тщетны и без всякой выгоды».
Посланному к шведам переговорщику, адъютанту Бодиско, квартирмейстерской части подпоручику Брозину, дана была инструкция ,прежде всего осмотреть силы неприятельские и до того ни в какие переговоры не вступать. Доставленные им сведения только подтвердили безвыходность положения, и капитуляция заключена была на следующих условиях: шведам отдано было все оружие и патронные ящики, а наши войска, сохранив знамена, отпущены были в Россию, чему шведы обязались не препятствовать.
Тот же Брозин послан был с донесением Бодиско к Государю. Выслушав его доклад, Император Александр сказал: «Tout ne peut pas reussir a la guerre. C'etait un coup de main; du reste, rhonneur n’a pas ete leze»²⁷.
Судьба Готландского отряда вызвала распрю между военным и морским министрами, которые, желая каждый оправдать себя в случившемся, обвиняли друг друга (М.- Д. 104). Чичагов указывал на ненадежность, якобы, войск, только что пополненных рекрутами; Аракчеев возражал, что, не имея морской силы, мы не могли воспрепятствовать высадке шведов. В конце концов, [210] как пишет Михайловский-Данилевский, «Бодиско сделался жертвою взаимной вражды министров»²⁸. Он и офицеры его отряда преданы были суду, результатом которого было отставление Бодиско от службы, с высылкой на всегдашнее житье в Вологду и лишением орденов. Однако дело этим не кончилось; Бодиско был помилован, возвращен на службу и обласкан Государем.
В свою очередь, Густав IV Адольф был недоволен принятыми Цедерстремом условиями капитуляции, считая, что он имел полную возможность взять русский отряд в плен, подобно тому, как это произошло на Аланде.
Несомненно, что самая посылка отряда Бодиско на остров Готланд, по его малочисленности и по невозможности обеспечить его связь с тылом, т. е. с портами Лифляндии и Курляндии, носила в себе наперед зародыш неуспеха. Тем не менее, нельзя оправдывать и распоряжений самого начальника Готландского отряда.
Увлеченный своею ролью «губернатора» острова и явно введенный в заблуждение мнимою покорностью жителей, он, пренебрегая соображениями военными, держал свои войска в городских центрах, почти исключительно на западном побережье, вдали от пункта своей высадки и оставленных там судов, ничем не обеспечив себе отход к ним в случае неблагоприятного оборота дел. Ходатайствуя о скорейшей присылке к нему подкреплений, Бодиско заботился только о занятии непременно всех портов на острове (в чем сказался моряк). Стараясь обезоружить жителей, он в тоже время простер свое доверие к ним до того, что на них возложил обязанность зажечь маяки на берегу, как только замечено будет приближение каких-либо судов. Ясное дело, что никто из них и не думал предварять русских о приходе с таким нетерпением ожидаемой всеми ими шведской выручки.
Безвыходное положение, в которое попал Бодиско, до некоторой степени служит ему оправданием, чем и объясняется милость к нему Государя и полная его реабилитация. В силу особенностей положения своего отряда, Бодиско лишен был, так сказать, физической, возможности прибегнуть к тому последнему решению, которое, по словам Г. А. Леера, является единственным честным выходом из всякого тактического окружения. Будучи на острове и не имея военных судов, прикрывающих транспорты и пункта посадки, Бодиско не мог пробиваться так, как это сделал Булатов под Револаксом или в новейшее время Лайминг под Тюренченом; безвыходность положения снимает, действительно, [211] с него всякий упрек тем более, что им были приняты все меры к тому, чтобы сдача осуществилась без «порухи чести».
Таким образом, попытка захватить в Балтийском море опорные пункты для будущих морских операций и лишить противника приобретаемых от того выгод, окончилась для нас неудачею. Неудача эта была естественным исходом, так оба эти наши предприятия (захват Аланда и Готланда) нельзя иначе характеризовать, как применяя юридический термин: «покушение с негодными средствами». Действительно, не только посланы были, в виде как бы авангардов нашему флоту, слабые сухопутные силы, но силы эти, не имея опоры во флоте, были беспомощны как в смысле активном, так и пассивном. Не имея даже гребных судов, они лишены были всяких разведочных средств и потому (по выражению фельдмаршала Румянцева) «уподоблялись слепому» и не могли своевременно избегнуть окружения превосходными силами.
Самый план, задуманный Наполеоном, направить удар в южную Швецию соединенным франко-русским десантом, мог быть целесообразен только в случае превосходства на море. Французы вообще были слабы на море и не могли бы уделить сюда морских сил, привлеченных к другим театрам (в это время развивалась их борьба с англичанами в Испании); у нас полная неготовность на море и медлительность морской мобилизации препятствовали осуществлению не только этой рискованной идеи, но даже и более узкой затеи, выразившейся в захвате Аланда и Готланда. Имея флот еще в Кронштадте недовооруженным, а гребные флотилии – в начале своего формирования, мы не имели, в сущности, права обрекать свои два малочисленных отряда на неизбежную при данных обстоятельствах судьбу: быть легким призом для противника.
Обратный захват Готланда и Аланда давал противнику, при последующих действиях на море и десантных операциях, существенные выгоды. Английский и шведский флоты могли беспрепятственно соединяться и пользоваться Готландом, как опорой для операций против Прибалтийского нашего побережья, если бы таковые были предприняты в целях отвлечения наших сил от Финляндии. Аланд давал шведам в руки естественный плацдарм для организации высадок, на которых основывался весь план задуманного ими отвоевания Финляндии. В тоже время, владея Аландом, пользуясь им как опорою для корабельного и гребного флота, шведы всегда могли предупреждать наши попытки проникнуть из Финского в Ботнический залив. Нам нужно было теперь одолеть их на море, не теряя времени, пока еще силы их [212] представлялись разделенными; пока еще не прибыли английские подкрепления. Но, по состоянию наших морских сил, по их неготовности, мы лишены были возможности это сделать.

Все отданные в распоряжение главнокомандующего графа Буксгевдена морские средства были первоначально сосредоточены в руках вице-адмирала Сарычева, назначенного комендантом взятого нами Свеаборга.
Высочайшее соизволение на это назначение последовало 25-го апреля, и в тот же день морской министр дал Сарычеву предписание отправиться в Свеаборг и явиться графу Буксгевдену. Вместе с тем на Сарычева возлагались нижеследующие «главнейшие обязанности»: а) принять «в главное начальство порт и состоящую в оном флотилию», привести первую в надлежащую исправность, а порт – в оборонительное состояние, «стараясь защищать оный со всею деятельностью» в случае покушения неприятеля; б) обо всем найденном в порте сообщить сведения с показанием годного и негодного к службе имущества, и в) в командовании портом и флотилиею «поступать по общим правилам согласно с постановлением, изданным для наших главных портов»²⁹. Таким образом, никаких определенных указаний об установлении командных отношений к главнокомандующему сделано не было. Этот существенный вопрос тщательно обходится и в письме Чичагова к графу Буксгевдену от 2-го мая 1808 года за № 1070³⁰, в котором лишь сообщаются все распоряжения, сделанные морским министром в видах облегчения возложенной на нового коменданта задачи³¹.
Вице-адмирал Сарычев прибыль в Свеаборг в ночь на 2-е мая 1808 г. На другой день, 3-го мая, уже он представил Чичагову сведения о состоянии морского имущества в крепости, а 9-го мая донес о том, что по распоряжению главнокомандующего «предписано всем войскам, находящимся в Свеаборгских укреплениях, состоять под начальством моим «по части гарнизонной».
18-го мая граф Буксгевден известил Сарычева о полученных им тревожных известиях, решительно убеждающих его «о намерениях неприятеля действовать противу берегов наших со всею [213]силою», причем неприятели «раздают жителям оружие и деятельно возмущают их противу нас, в чем, по наклонности сих островитян к шведскому правительству, весьма успевают». В виду этого Буксгевден торопил с отправлением «первой части» канонерских лодок и давал наставление для действий этого авангардного эшелона. Ему надлежало, начиная от Гангута, повсюду снимать лоцманов, знающих шхерные проходы, с тем, чтобы «чрез сие лишить неприятеля возможности иметь у себя верных проводников». На всех островах, особенно значительных, высаживать команды для обезоружения жителей; людей же, «имеющих большую доверенность и силу в народе... брать в аманаты и, при случае, отсылать в Або», внушая при этом жителям, что «если обитатели не будут спокойны и не перестанут вмешиваться в военные дела, то дома их будут сожжены и главные зачинщики расстреляны и вешаны». При этом надлежало усиленно распространять слух, что за первою эскадрою следует еще несколько, a затем – сильный гребной флот из Петербурга. Первый эшелон гребной флотилии должен был как можно быстрее пройти мимо Гангута в Абоския шхеры и занять Оминне, где сходятся фарватеры от Або и из северных шхер³².
Все это совпало по времени с приведенной нами выше полемикой между Чичаговым и графом Буксгевденом по вопросу об усилении морских средств в распоряжении главнокомандующего. Дабы убедить Чичагова в необходимости энергичнее принимать меры по приведению в боевую готовность нашего флота, хотя бы только гребного, граф Буксгевден сообщал ему 27-го мая о полученных им из нескольких источников вполне согласованных между собою сведениях о том, что «на Аланде шведы имеют уже более ста одних канонерских лодок, кроме множества перевозных и рыболовных довольно больших судов с сухопутными войсками»³³. Опровергая мнение Чичагова о возможности оборонять берега без достаточно сильной флотилии, Буксгевден настойчиво просил поспешить с подкреплениями и требовал от Сарычева, чтобы он двигал все, что возможно из Свеаборга³⁴. Наряду с этим из Кронштадта 26-го мая [214] послан был отряд парусных судов под начальством графа Гейдена, который прибыл в Свеаборг 28-го мая. В состав этого отряда входили 2 фрегата («Аргус» и «Быстрый»), 2 корвета («Шарлотта» и «Помона») и 2 катера («Сокол» и «Опыт»). 4-го июня вице-адмирал Сарычев, получив сведения о том, что в виду Гангута показывалась 27-го мая неприятельская корабельная эскадра, решиил произвести рекогносцировку и проверить эти сведения. Для этой цели он назначил корвет «Шарлотту» и катер «Опыт», дав начальнику разведочного отряда предписание, «отправиться для крейсирования от сего порта (т. е. Свеаборга) до Гангута, располагая плавание ваше по сей части Финского залива так, чтобы оба берега его были осматриваемы и для того одно из судов, вам поручаемых, должно держаться ближе к южным берегам, но так, чтобы оба судна были в виду один от другого и могли взаимно через сигналы иметь сношение и в случае надобности соединиться вскоре»³⁵.
Целью отправления ставилось: «примечать за движением неприятельского флота», о котором из Гангута извещали, что там показывалась неприятельская эскадра из 9-ти судов.
Корвет «Шарлотта», усмотрев у Гангута значительное количество неприятельских судов, уклонился от столкновения с ними и, как двигавшийся южнее (см. предписание), укрылся в Балтийском порте. В свою очередь, вице-адмирал Сарычев, беспокоясь об участи « Шарлотты « и получив сведение о появлении сильной эскадры противника на меридиане Свеаборг, послал катер «Опыт» (вернувшийся обратно, как только утерял корвет из вида) на поиски «Шарлотты» для возвращения ее назад в порт.
Катер «Опыт» был под командою капитан-лейтенанта Невельского, имел в качестве артиллерии всего на всего 14 двенадцатифунтовых карронад; судно было деревянное и даже не скрепленное металлическими болтами, а деревянными нагелями.... Миновав Нарген, Невельской увидел большое трехмачтовое судно, которое сперва принял за «Шарлотту»; но скоро ошибка обнаружилась; это был 50-пушечный английский фрегат, который быстро нагнал наше утлое суденышко и начал осыпать его ядрами. Видя, что на парусах не уйти, Невельской попытался спастись на веслах; вместе с офицерами и всею командою (45 человек), принялись они все дружно грести, оглашая море кликами «ура!». Заметив вблизи мель, Невельской направил свой катер на нее, думая разбиться на каменьях, лишь бы только не сдаваться; но, на беду, ударил шквал, [215] весла частью переломало, катер отшвырнуло в сторону; неприятель нагнал. Команда бросила грести и стала у пушек. «Флаг долой!»,– закричали по-русски с английского фрегата. Наши перекрестились и молчали. Тогда англичане открыли огонь из полевых орудий, намеренно щадя жизнь храбрецов. Но наши ответили дружным залпом своих пушчонок, и ядра их дерзко вонзились в корпус неприятельского судна. Англичане остервенели и начали обстреливать катер уже в серьез, сокрушая на нем все мачты и такелаж: но Невельской продолжал отчаянно сражаться и наносить противнику не малые потери. Наконец, полуразбитый катер стал тонуть; трюм наполнялся водою, палуба была покрыта убитыми и ранеными, в числе последних истекал кровью сам Невельской. Фрегат прекратил огонь и снова потребовал сдачи. «Сдаемся»,– крикнул офицер, заступивший место лишившегося чувств Невельского. Однако флага спустить не согласились. Вооруженная шлюпка отвалила от фрегата, в ней находился доктор, который начал перевязывать раненых. Английский офицер отказался принять шпагу Невельского, заявив, что честь эта принадлежит только командиру фрегата. Последний же совершенно отказался лишить Невельского оружия. Когда вступившие на палубу «Опыта» англичане пожелали спустить кормовой флаг, то это оказалось невозможным, до такой степени крепко прикручен он был веревками к флагштоку.
При размене пленных Невельской со своею командою возвращен был в Россию и уволен в отпуск для лечения болезни с сохранением содержания, а по излечении Высочайше повелено всегда назначать его командиром судна; ему выдано 3.000 рублей награды из сумм Его Величества, офицерам не в зачет годовое жалованье, a команде сокращена служба, и люди назначены на придворные суда в загородные дворцы.
Это было первое столкновение на море, показавшее, что в критические минуты доблесть наших моряков – выше всякой похвалы. Но, вместе с тем, это же столкновение указало и на слабые стороны наших моряков: разведочная задача, намеченная адмиралом Сарычевым, так и не была выполнена, и точных сведений о силах неприятельского флота в районе Гангута так и не было добыто. Между тем, существенно важно было, для успеха дальнейших действий на море, определить место сосредоточения неприятельского корабельного флота, а также, успели ли английские суда придти на соединение со шведскими, и в каких именно силах.
Чтобы судить о взаимном положении сторон на море к этому времени, необходимо обратиться к нашему противнику. [216]
По получении в Стокгольме известия о захвате русскими войсками Готланда, a затем,– о падении Свеаборга, в Швеции сильно забеспокоились. Опасались, что занятие нами Готланда – есть признак намерения нашего, подкрепив этот головной отряд, учинить высадку непосредственно вблизи Стокгольма³⁶. Поэтому, независимо от спешной посылки судов для отобрания у нас Готланда раньше, чем мы успеем изготовиться и поддержать этот отряд, шведы поспешили отрядить особое разведочное судно, крейсировать между Аландом и Готландом, наблюдая выход из Финского залива, а Густав IV Адольф послал адмирала фон-Раялина в Шонию, чтобы условиться с начальником английской эскадры относительно будущих операций против русских морских сил.
Король желал направить часть английского флота в Финский залив на Гангэ³⁷; но англичане уклонились от этого, и тогда им был предложен такой план: весь шведский флот сосредоточится и двинется на Гангэ, a английские суда должны заменить его крейсерские эскадры, т. е. в западной части Балтики, в датских водах, и в южной части Балтийского моря, у побережья нашего Прибалтийского края. Первая эскадра, как уже мы знаем, имела целью препятствовать высадке датско-французских войск в Шонию, а вторая – наблюдать за нашим побережьем, на случай какой-либо новой с этой стороны наступательной попытки. Когда, после долгих переговоров, было, наконец, окончательно решено, что активная роль в Балтике будет принадлежать шведскому флоту, а английскому лишь вспомогательная, то шведскому адмиралу Цедерстрему было дано королем предписание³⁸ сосредоточить все имеющиеся в Карлскроне суда, снабдить их водою и провиантом и «как возможно скорее отплыть со всем корабельным флотом к Гангуту с целью помешать русскому шхерному флоту раньше пройти здесь, каковая цель является весьма важною для обеспечения шведских берегов».
Одновременно Король сообщил, что русских судов в Балтийском море имеется не более 10³⁹ и что английский адмирал Сомарец обещал выслать часть своих линейных кораблей к Гангеудду, в поддержку шведскому флоту, причем корабли эти не подчиняются шведскому адмиралу, а образуют собою самостоятельную «легкую» эскадру.
Отсюда видно, что огромное значение Гангутской морской позиции сознавалось обеими сторонами и разыгрывалось как бы своего рода [217] состязание на скорость,– кто раньше ею завладеет. Шведам захват ее был очень важен, так как они этим способом прерывали всякую возможность обоим нашим флотам, и корабельному и особенно галерному, проникнуть в Абоския воды и, следовательно, далее в Ботнический залив.
Но задача захвата этой позиции, с целью воспрепятствования "нашим шхерным эскадрам выйти из Финского залива, возложена была на весь шведский корабельный флот. Единственным правильным употреблением последнего должно быть искать корабельный же флот неприятеля и стремиться его обезвредить, либо разбив в открытом бою, либо заблокировав. Ставить же себе задачей преградить движение вдоль берега гребным флотилиям, являлось совершенно неподходящим делом для целой сильной эскадры парусных судов, к тому же не отвечало и конструктивным ее особенностям: глубокосидящие корабли не могли даже подойти туда, где мелкосидящие галеры свободно и беспрепятственно могли проскользнуть у них, так сказать, под носом.
Тем не менее, Цедерстрему ничего не оставалось иного, как исполнить приказанное.
К началу 2-й половины мая английские суда стали показываться в Балтийском море, и 11-го, как раз в день отдачи вышеупомянутого предписания, шведские крейсера вошли в соприкосновение с «легкою эскадрою» адмирала Гуда, посланного с 3-мя линейными кораблями и 3-мя мелкими парусными судами для «содействия» шведскому флоту.
Таким образом, помощь, оказанная англичанами своему союзнику, в результате сводилась к весьма ничтожной поддержке. Весь английский флот, под начальством адмирала Сомареца, всего 36 вымпелов, остался в южной части Балтийского моря, где роль его ограничилась захватом нескольких русских купеческих судов, нагруженных хлебом. Незадолго перед тем произошел уже известный читателям эпизод с внезапным отплытием союзного десанта генерала Мура, и в результате шведы на море оказались предоставленными почти исключительно собственным силам.
Двусмысленное поведение англичан в эту войну слишком очевидно даже без документального на то подтверждения.
В Стокгольме, между тем, были весьма недовольны медленностью сборов Цедерстрема, и король все время побуждал его предписаниями. В конце концов, только 22-го мая, под вечер, эскадра Цедерстрема, из 7-ми линейных кораблей, 3-х бригов и нескольких разведочных судов (приспособленных из коммерческих), вышла в море и направилась к Гангуту, остальные суда [218] присоединились к ней по одиночке, по мере готовности своей, так что полностью все суда (11 линейных кораблей, 2 фрегата и 8 меньшего размера судов) собрались только к 4-му июня. Цедерстрем произвел отдельными судами ряд рекогносцировок в направлении на Ганге, Ревель и Балтийский порт, которые выяснили шведам что главные силы русского корабельного флота еще не выходили из восточных портов Финского залива, а гребные эшелоны вышедших из Свеаборга уже успели благополучно проскользнуть мимо Гангута⁴⁰.
Что же касается до английских судов адмирала Гуда, то одно из них наткнулось 4-го июня на наш «Опыт», результатом чего и был вышеописанный первый морской бой в эту войну.
5-го июня Цедерстрем получил от короля новые приказания, сущность которых заключалась в том, чтобы для преграждения доступа русскому галерному флоту в Абовския шхеры завладеть Гангеудскими укреплениями посредством бомбардирования, а если это «окажется невозможным выполнить», то попытаться задержать шхерные суда неприятеля в море, по западную сторону Гангеудского полуострова, при содействии своего «армейского» флота, который должен завязать с неприятельскою флотилиею фронтальный бой⁴¹.
Посланные Цедерстремом разведочные суда опрашивали местных лоцманов и рыбаков и от них осведомились, что 31 неприятельские канонерские лодки со значительным количеством вооруженного экипажа уже прошли к северу. Таким образом, Цедерстрем, собравший к этому времени всю свою эскадру, оказывается, не выполнил главной возложенной на него задачи. Почему же пришлось возлагать ее на корабельный, а не на галерный флот?
Начальнику «армейского» флота, адмиралу барону Лагербьелке, было еще в конце 1807 года приказано войти с предположением относительно расходов необходимых для приведения в готовность этой отрасли морских вооруженных сил Швеции, которой придавали столько значения. Засим, в январе 1808 года приказано было начать приводить «в готовность к обороне шхерный флот и принадлежащая к оному суда», a затем сосредоточить воедино все отдельные шхерные эскадры, дабы «в совокупности с большим (т. е. корабельным) флотом сделать попытку высадки»⁴².
Общее количество судов галерного флота в Швеции достигало 104 канонерок и 60 иолов, из коих 44 канонерки и все иолы [219] были в Финляндии, в Свеаборге, Або и Варкоусе. В последних двух пунктах суда были перед отступлением сожжены, а Свеаборгский комендант не выполнил данного ему такого же приказания относительно Свеаборгской флотилии, и она, как известно, целиком досталась в наши руки.
Таким образом, сила армейского флота сократилась более, чем на половину, хотя на всех верфях, еще с начала 1808 года строились и снаряжались новые гребные суда для усиления галерного флота, но только с начала июля месяца начали они постепенно сходить с эллингов и вооружаться. Заботами губернаторов (ландсгевдингов) собирались также суда реквизиционным способом, но таких набрано всего не более 20⁴³.
Затруднения встречались в приискании надлежащего числа мастеров. Их собирали чуть не со всей Швеции. A затем надо было набрать экипажи на вновь сооруженные канонерки. Все это, в общей сложности, отражалось на готовности шхерного флота, так что к концу мая, когда первые эшелоны наших шхерных флотилий уже прошли к Або, шведский шхерный флот еще только сосредоточивался на Аландских островах.
Отсюда видно, какое огромное значение имел захват нами при сдаче Свеаборга в полной неприкосновенности всей тамошней шхерной флотилии. Это обстоятельство, с одной стороны задержал выход в море остальных сил шведского гребного флота из портов коренной Швеции, а с другой – дало нам возможность предупредить шведов и раньше перебросить в Або первые эшелоны нашей шхерной эскадры, целиком сформированные из этой военной добычи.
Согласно представленной шведскому королю адмиралом фон-Раоялиным памятной записки (еще в апреле 1808 года), преградить доступ в Абовския шхеры русским гребным судам должна была именно Свеаборгская флотилия, при содействии большого флота.
Остальная часть шхерного флота, собравшись в Стокгольме, должна была опираться на Аландские острова с целью занять здесь «оборонительную позицию» для защиты доступов к берегам Швеции. К тому времени, когда пришлось шведским морским силам начать действовать, обстановка существенно изменилась не в их пользу, благодаря потере Свеаборга; но все-таки можно было воспользоваться остальными силами шхерного флота, чтобы, пользуясь кратчайшими расстояниями и знанием местности, успеть заградить нашим гребным судам путь на Або, да еще нанести им удар по частям, благо они, как в действительности оказалось, шли туда пакетами, по мере изготовления. [220]
Но «дух обороны», видимо, возобладал над нашим противником. Сосредоточившиеся в водах Аландского архипелага во 2-й половине мая главные силы Стокгольмской эскадры гребного шведского флота получили такую инструкцию, по которой им надлежало «занять позицию» в Аландских шхерах, выделив авангарды на Кумлинге, с целью «воспрепятствовать превосходному в силах неприятельскому шхерному флоту» проникнуть к берегам Швеции. Таким образом, цель гребному флоту поставлена была совершенно пассивная, не обращая при этом внимания на полное разногласие этой задачи с тою, которая (см. выше) почти одновременно ставилась корабельному флоту. Последний, двинувшись к Гангуту, оказался, таким образом, лишен поддержки своего шхерного флота. Вскоре, однако, шведское морское начальство поняло свою ошибку и отдано было шхерной флотилии новое приказание (5-го июня, см. выше): присоединиться к своему корабельному флоту и обратиться против неприятельских гребных судов. Но – оказалось уже поздно. Тогда часть шведских гребных судов, при поддержке нескольких парусных, произвели 31-го мая отдельный поиск на Нюштадт, целью которого было отвлечь внимание наших сухопутных войск, обороняющих побережье, на север, в целях облегчения подготовляемой уже в то время на Аланде высадки фон-Фегезака. Независимо сего, содействие этой высадке со стороны корабельного флота и главных сил шхерной флотилии должно было выразиться в направлении Юнгферзунда и Гангеудда с тем, чтобы обеспечить правый фланг десантного отряда, на случай появления новых русских морских сил из Финского залива. Опасение это было напрасно, так как в это время ничего на море мы еще не могли выставить, кроме бывшей Свеаборгской эскадры, которая уже была в Або.
Десантная операция фон-Фегезака у Лемо, как известно, окончилась неудачно. Между прочим, при своем отступлении, фон-Фегезак получил известие, что новая неприятельская флотилия проследовала через Юнгферзунд (это был уже второй эшелон Свеаборгской эскадры). Известие это, доведенное до сведения Густава-Адольфа IV (который уже прибыл лично к тому времени на Аланд) побудило его приказать начальнику шхерного флота адмиралу Гьельмшерне произвести поиск в Абовских шхерах, в направлении на Або, с целью перехватить эту часть русской флотилии и попытаться разбить ее отдельно. Тем временем Гьельмшерна уже узнал о неудачном исходе предприятия фон-Фегезака, а также о том, что обе наши шхерные эскадры соединились и выдвинулись перед Або. Поэтому Гьельмшерна, считая свои силы слабыми, а также под [221]влиянием недавней неудачи десанта у Лемо и в виду не прекращавшегося противного ветра, уклонялся от столкновения; тем более – он 12-го июля получил известие о том, что новая русская эскадра прошла Юнгферзунд. Но на другой же день пришло от короля новое, еще более категорическое приказание, в котором выражалась уверенность, что адмирал уже выступил «для уничтожения своего противника». Выделив тогда часть своих сил к Юнгферзунду, чтобы задержать в этом узком дефиле русские подкрепления, если бы таковые появились снова из Финского залива, Гьельмшерна двинулся сам в направлении к Або, выслав вперед разведочные суда⁴⁴. Как раз в это самое время граф Буксгевден решил по дошедшим до него о передвижениях шведского флота сведениям, что неприятель прежде всего намерен перервать связь между Або и Гангеуддом, где-либо в окрестностях острова Кимито, с тем чтобы в дальнейшем пытаться овладеть именно Гангеуддом. Мы уже знаем из предыдущего, какое важное значение придавал этому пункту Буксгевден. Он счел наступление Гьельмшерны предпринятым с целью помешать русской Абовской флотилии поддержать Гангеудд. С захватом последнего шведы, по мысли Буксгевдена, получали опору для производства новой высадки, но уже где-либо восточнее, положим, на полуострове Поркалауде, для угрозы с тыла самому Гельсингфорсу⁴⁵.
Эти-то опасения и привели к разделению сил нашей гребной флотилии; часть ее послана была к Юнгферзунду; часть поддерживала береговые посты; часть ушла на разведки... В результате в руках Мякинина (лейтенанта, временно заступившего место начальника гребной флотилии капитана 1 ранга Селиванова) оставалось всего 12 канонерок и 2 иола. Шведская гребная эскадра, под начальством адмирала Гьельмшерна, в превосходных силах появилась около полудня 18-го июня в виду нашей (близ о. Ганго южнее Або) и, двигаясь в косвенном порядке, открыла огонь; но ответная стрельба нашей артиллерии была настолько успешна, что шведы пришли в расстройство и отошли. Однако нападение было повторено, причем противник, получивший подкрепление, пытался прорвать нашу линию, но безуспешно. «Тщетно шведский адмирал (как доносил впоследствии граф Буксгевден) понуждал лодки к порядку, тщетно многие из них подходили на самое близкое расстояние; общее смятение, крик, множество обломков, снастей, покрывавших море, были ясным знаком их большой потери». К вящему неблагополучно шведов, задул противный для них ветер, и к нам [222] подоспели вернувшиеся из крейсерства 2 канонерки и 1 иол. У неприятеля было разбито 4 судна, из коих одна канонерка приткнулась на мель у острова Ганго, где и была брошена, утопив свои орудия. С подходом к вечеру подкрепления из 15-ти судов, шведы, пользуясь наступлением сумерек, отошли к востоку, прикрываясь островом Крампе. Капитан 1 ранга Селиванову по возвращении своем, отдал приказание флотилии отходить ближе к Або, так как вышеупомянутое движение шведов грозило отрезать наши суда от материка. Отход этот был мастерски исполнен под покровом ночи, так что на утро шведы с удивлением заметили исчезновение противника. Вместе с тем послано приказание всем откоманди рованным судам возвращаться к Або.
Новая позиция для гребной флотилии избрана была всего в 8-ми верстах перед Або, между островами Рунсало и Хирвисало. 20-го июня гребной шведский флот, в количестве не менее 58 судов разного типа, подошел на 3 версты к нашей флотилии, но остановился и не предпринимал никаких действий до вечера 22-го числа. В этот же день, в 6 часов пополудни, сперва к нашему авангарду приблизились шесть канонерок и завязали перестрелку, под прикрытием которой двинулась длинная линия судов; на левом крыле ее находились, сзади канонерок, баржи с десантом. По-видимому, неприятель имел намерение произвести высадку на острове Рунсало и, действуя оттуда во фланг и тыл нашей флотилии, заставить ее прекратить бой. Находившийся здесь дежурный генерал финляндского корпуса, генерал-майор Коновницын, разгадал это намерение и поспешил занять выдающийся мыс на этом острове стрелками. Таким образом, этот маневр шведов был парализован.
Флотилия наша, в числе 26 судов, построилась в одну линию в проливе между Рунсало и Хирвисало, выделив 3 канонерки уступом вперед для прикрытия своего левого фланга, против которого шведы напрягали особые усилия. Однако мы удерживали их все время безустанным огнем с самого близкого расстояния. На тот же фланг произведена была противником атака 12-ю канонерками, а транспортные суда двинулись к острову Рунсало; но правый наш фланг тотчас же подался вперед, a стрелки, бывшие на острове, открыли частый огонь, и попытка десанта была отбита. Тогда шведы усилили огонь против обоих наших флангов, заставили их несколько отступить, после чего обрушились на центр. Но передовая шведская галера была встречена, по распоряжению Коновницына, 5-ю нашими канонерками, подбита и выведена на буксире из под выстрелов; та же участь постигла и следующие [223] за нею в кильватере суда. Наступила ночь, но шведы и не думали прекращать своих атак и продолжали учащенно обстреливать нашу флотилию. Наконец, они тронулись вперед всем фронтом. В ответ все наши гребные суда разом налегли на весла и с громким «ура!» ринулись на встречу шведам, осыпая их картечью. Этот ответный натиск решил дело. Противник, не ожидавший столь смелого контрудара, смешался, суда его пришли в расстройство и стали поодиночке искать себе укрытия за островами. После преследования на протяжении не более версты, наши суда возвратились на свое прежнее место.
Этот молодецкий бой гребной эскадры у Хирвисало стоил нам весьма небольших потерь (10 убитых и 15 раненых); повреждено 9 канонерок и 2 иола, причем, согласно донесению Коновницына, ни одно из этих судов не выходило из строя, производя исправление под огнем и затем снова вступая в бой... У шведов всего повреждено до 20 судов.
Таким образом, покушение противника против нашего гребного флота окончилось на первый раз неудачею. Это имело для нас существенно важное значение, так как затрудняло противнику производство столь желательных ему высадок, а у наших моряков приободрило дух, ибо противник, столь кичившийся своим превосходством на море и в особенности своей Шхерной флотилией, оказался и в этом роде боя не непобедимым. Бой мелких судов в связи с берегом – это именно тот морской бой, который со времен Великого Петра сродни нашему флоту; тесная связь гребного флота с берегом, с сухопутными войсками, в Хирвисальском бою выразилась особенно рельефно не только в содействии стрелков на Рунсало, сыгравшем столь существенную роль, но и в общем управлении боем, которое, оказавшись в руках сухопутного генерала, от этого не потерпело ни малейшего ущерба.
В шведских источниках эти неудачные активные попытки Гьельмшерны приписываются преувеличенному представлению шведского адмирала о силах своего противника, что помешало-де ему нанести русской флотилии более решительный удар⁴⁶. В конце кондов Гьельмшерна остался только наблюдать за выходами от Або, с целью встретить нашу флотилию новым боем, если она повторить активную попытку.
Известие о том, что русский гребной флот хотя и отбил направленные на него удары, но вынужден был снова вернуться в Або, побудило короля Густава-Адольфа IV отправиться лично на [224] театр шхерных операций. Он назначил герцога Карла Зюдерманландского (впоследствии король Карл XIII) главнокомандующим всех войск и крепостей Швеции, а сам на яхте «Амадис», отдав распоряжения об усилении войск на Аланде, 22-го июня прибыл к гребной эскадре Гьельмшерны, намереваясь лично руководить действиями шхерного флота.
В конце июня 1808 г. из Свеаборга в Або тянулись 3-й и 4-й отряды нашей гребной флотилии, в состав которых вошли частью суда, захваченный у шведов при капитуляции Свеаборга, частью присланные, наконец, из Петербурга и Роченсальма. 30-го июня выступил из Свеаборга еще 5-й отряд; все эти флотилии двигались тем же путем, что и первые два отделения, т. е. мимо Гангута и через Юнгферзунд. Путь этот – кратчайший и, сверх того, избавляет гребные суда от движения в открытом море. Как сказано выше, первые два отряда нашего галерного флота благополучно проскочили в Або, так как шведы упустили преградить им путь в Юнгферзунде. Узнав о том, что нами снаряжаются новые флотилии, шведский король приказал выделить к Юнгферзунду 25 гребных судов и 2 фрегата из эскадры Цедерстрема. Сверх того, шведы высадили стрелков на острова по обе стороны пролива. 3-й наш гребной отряд, находившийся под начальством капитана 1-го ранга графа Гейдена и шедший в головном эшелоне, вынужден был поэтому приостановиться. Не имея достаточно сил, чтобы форсировать Юнгферзунд и сбить преградившего этот тесный проход неприятеля, граф Гейден решился попытаться пройти так называемым «каналом Кимито», отделяющим этот большой остров от материка. Еще по распоряжению Петра Великого он был завален каменными заграждениями, чтобы, в интересах более успешной обороны Абоских шхер, лишить противника возможности обходить Кимито. Теперь обстоятельства изменились, и обходным путем приходилось пользоваться нам самим.
Оказалось, однако, что даже самые мелкосидящие суда отряда не могут здесь пройти. Пришлось прибегнуть к углублению пролива. После двухдневных, тяжелых и утомительных трудов 40 лодок и иолов протащили по мелководью, оставив по южную его сторону более крупные суда и транспорты. К сожалению, противные ветры несколько дней задерживали графа Гейдена и не давали ему возможности обогнуть остров Кимито по северному (Релакскому) проливу, чем воспользовались шведы, поспешив с частью канонерок к выходу из Релакс фиорда. Таким образом, неприятель преграждал оба шхерных фарватера и водное сообщение [225] Гангута и Свеаборга с Або было прервано. Для облегчения прорыва гребных флотилий, по распоряжению графа Буксгевдена, на оба берега Релакского пролива высланы были сухопутные войска; по гранитным скалам втащили на руках орудия. Таким образом, с сухого пути готовилась поддержка фланговым огнем атаки гребных судов. Однако, шведы предупредили нас: 9-го июля, в 4 часа пополуночи, атаковали они нашу флотилию, отрядив часть своих лодок для действия против стоявшей на скалистом мысу южного берега пролива батареи. Бой на море продолжался 4 часа, пока граф Гейден не бросил на левом своем крыле 5 канонерок на абордаж. Этот удар решил дело; неприятель смешался и, под пулями наших стрелков, расположенных по обоим берегам пролива, отступил. Преследовать наша флотилия далеко не решилась, так как фарватер нам был совершенно неизвестен; приходилось все время делать промеры и подвигаться вперед с большою осторожностью. Что же касается противника, то ему содействовали местные лоцмана и прибрежные жители, изучившие свои окрестный воды до мельчайших подробностей.
На другой день после описанного боя, названного боем у Тавастеншера (по имени близлежащего островка), к каналу Кимито подошел следующий эшелон канонерок, так называемый 4-й отряд гребной флотилии. Восточные ветры согнали воду в канале; он обмелел, так что только 19-го июля эшелону удалось пробраться по северную сторону канала и соединиться с флотилией графа Гейдена.
Оба отряда, вследствие полученной графом при Тавастеншере раны, объединились под начальством капитан-лейтенанта Додта.
В свою очередь, шведы, будучи уверены, что наша гребная флотилия непременно станет пробиваться к Або, и пользуясь тем, что от острова Кимито фарватер, идущий к Або, направляясь прямо на север, проходит только между материком и островом Сандо, не допуская никакого движения даже мелкосидящих судов во все прочие проливы, решили преградить снова нам путь. На берегах острова Сандо и на островке Рефварен (посреди пролива) были выстроены батареи; второстепенные проходы завалены камнями, устроены стрелковые позиции. С нашей стороны тоже готовились: выстроили батареи на материке и на острове Кимито (последняя обстреливала пролив анфиладным огнем), расположили стрелков, наконец, заготовили подвижную батарею. Шведская флотилия была под начальством самого адмирала Гьельмшерна. 20 канонерок защищали проходы по сторонам Рефварена (где была батарея), а 20 лодок и 7 галер составляли резерв, восточнее Сандо. Характер [226] действий обеих сторон поразительно походил на атаку и оборону теснины на сухом пути с тою разницею, что роль штурмующих колонн играла флотилия. Сам главнокомандующий, граф Буксгевден, желая видеть морское сражение, прибыл сюда вместе с генералами Коновницыным и Сухтеленом.
В 3 часа пополуночи на 20-е июля открыт был огонь с нашей батареи на Кимито по острову Сандо и шведским судам, а по Рефварену – с материка. Вслед затем флотилия наша пошла в атаку; 40 канонерок было разделено на 3 колонны. Одна шла берегом Кимито, другая – на Рефварен, третья – вдоль берега материка, на левое крыло неприятеля; 10 судов было оставлено в резерве. Сперва упорный бой с обеих сторон был безрезультатен; но когда левой гребной колонне нашей удалось ударить в тыл Рефварена, одновременно с фронтальным на него ударом средней колонны, успех быстро склонился на нашу сторону. Минского полка капитану Скерлетову⁴⁷ удалось высадиться на Рефварен и, захватив батарею, водрузить на ней русский флаг. Неприятель на всех парусах, и усилив греблю, уходил в проходы между шхерами. Две роты с Кимито (где начальствовал генерал Тучков 3-й) перешли вброд на остров Сандо, овладели засеками и батареею. Еще одну егерскую роту послали осмотреть соседние шхеры. Казалось, все было кончено. Уже граф Буксгевден, бывший на Кимито, успел съездить на Сандо и, возвратясь, расположился со штабом обедать на мызе Вестаншер. Войска Тучкова стали на бивак, запылали костры, запахло кашей; артиллерийские лошади мирно пущены были на пастбище. И вот, вся эта идиллия внезапно оказалась нарушена неведомо как и откуда явившимися шведскими войсками! Переполох, разумеется, возгорелся страшный.
Неприятельские колонны были впервые замечены из окон той мызы, где обедал главнокомандующий; это был отряд полковника Палена, около 1.000 чел. с 6-ю орудиями, который был высажен на западном берегу Кимито, с приказанием пробраться в тыл нашим батареям. Палену вполне удалось, никем незамеченным произвести в назначенном месте десант, так как обычный наряд казаков по наблюдению за побережьем был именно в это время снят: казаки были назначены в почетный конвой к ставке главнокомандующего! Если бы Пален довершил свое внезапное появление быстрою и решительною атакой, то успех дела был бы обеспечен и удачный для нас исход боя галерной флотилии мог завершиться чуть ли не захватом в плен главнокомандующего [227] со всем его штабом! Но шведы потеряли время на построение боевого порядка и высылку стрелковых цепей. Благодаря этому, в поддержку почетному караулу и конвою графа Буксгевдена успели бегом присоединиться четыре роты, бывшие на острове; подвезли и два единорога, калибра более сильного, чем шведские орудия. Завязался огневой бой. На выстрелы поспешила и та рота, которая, как выше сказано, отправлена была для осмотра мелких островов и, высадясь на берег Кимито, случайно оказалась в тылу шведского десанта. Ее появление сыграло решительную роль: Пален побоялся быть окруженным и начал отступать. К довершению неудачи, часть судов, на которых приплыли шведы, ветром нагнало на мель. Пока противник бесплодно употреблял все усилия, чтобы стащить их, нагнавший его Тучков беспощадно расстреливал его с самого близкого расстояния. Положение было безвыходное, и оставшиеся на берегу шведы положили оружие (см. черт. № 14).
Этим поучительным эпизодом завершился бой при Сандо, результатом которого был отход флотилии адмирала Гьельмшерна и очищение ею фарватера к Або. Наши гребные отряды 3-й, 4-й и 5-й соединились с двумя прежними.
Таким образом, к концу июля завершилось сосредоточение близ Або нашей гребной флотилии⁴⁸, сосредоточение, потребовавшее целого ряда боевых столкновений, из которых мы в конце концов вышли победителями, удачно пользуясь возможностью, при свойствах финляндских шхер, оказывать содействие своим гребным судам сухопутными войсками и даже полевой артиллерией. Только благодаря этому содействию и беззаветной смелости своих атак, наши канонерки осиливали противника, несмотря на его превосходство в искусстве маневрирования, на знание им всех фарватеров и местных особенностей...
14-го июля выступил, наконец, из Кронштадта, наш корабельный флот, под начальством адмирала Ханыкова. Он состоял из 9-ти кораблей, 4-х фрегатов, 2-х корветов, 2-х шлюпок, 2-х катеров, 1 люгера и 2-х бомбардирских судов, к которым присоединился в Финском заливе крейсерский отряд капитан-лейтенанта Зуева (2 фрегата, 2 корвета и 2 катера). 25-го июля эскадра подошла к Гангуту. В это время английский флот адмирала Сомареца, крейсировавший только что на высоте Ревеля, ушел опять к берегам Германии. В подкрепление шведской эскадре остались, таким образом, только английские корабли, под начальством контр-адмирала Гуда, один из которых уже сражался [228] с «Опытом». Шведская корабельная эскадра (10 кораблей и 6 фрегатов) находилась у Аландских островов, имея небольшой авангард у Юнгферзунда. Цедерстрем счел нужным отойти и занять это новое положение, как только получил сведения, о появлении Ханыкова в Финском заливе, от своих разведочных судов.
Казалось бы, обстоятельства благоприятствовали Ханыкову: силы противника были разделены. Если бы ему удалось разбить шведский флот до возвращения англичан, то, проникнув в Ботнический залив, он прерывал сообщения шведского берега с финляндским и парализовал дальнейший подвоз подкреплений и всего необходимого к графу Клингспору, а также производство высадок. Поражение шведского флота могло бы отдать в наши руки и самые Аландские острова, этот естественный помост между Швецией и Финляндией, служивший теперь королю Густаву IV Адольфу базою для подготовки десантных экспедиций. Можно было исправить ошибку, сделанную весною, при посылке сюда смехотворно-слабого отряда Вуича: утвердиться здесь прочно, обеспечивая связь с финляндским берегом и преграждая немногочисленные проходы из Балтийского моря в Ботнический залив посредством превосходной в силах гребной флотилии... Можно было, наконец, самим отважиться совершить покушение против берегов Швеции.
Данным Ханыкову секретным Высочайшим рескриптом от 27-го июня 1808 года целью операций корабельного флота ставились «действия против шведского морского вооружения», причем говорилось далее, что «министр морских сил наших купно по сношению с вами начертает план, как согласить действия разделенных по разным портам сил наших на предмет, к предположенной цели ведущий. Ханыкову предписывалось: «во время плавания иметь неослабную бдительность... дабы английский флот начальным соединением со шведским не поставил нас превосходством сил своих в опасность или затруднения», а «буде окажется шведский флот крейсирует» в море, «учинить над ним поиск и, атаковав его стремительно, завладеть им или истребить его». В дополнение к этому рескрипту Чичагов дал Ханыкову 4-го июля подробнейшую инструкцию⁴⁹; в ней прямо указаны даже способы действия, которых следует держаться. В этой инструкции рекомендовалось, по прибытии в Свеаборг, снестись с графом Буксгевденом и «сделать план общих действий ваших». Об этом одновременно послано уведомление и главнокомандующему, в котором выражена [229] уверенность, что «как помянутая эскадра по числу судов... не только может быть равносильна состоящему в море шведскому ополчению, но находится в возможности чинить над ним поиск для возможного вреда или для истребления его, то оные купно с флотилиею, усиливаемою ныне отправленным отрядом гребных судов, послужат, конечно, к облегчению военных сухопутных действий»⁵⁰.
Из данных затем Ханыкову морским министром предписаний (от 24-го июля, 6-го и 8-го августа) видно⁵¹, что Ханыкову все время напоминалось с одной стороны, что «главнейший предмет», для которого его эскадра предназначена,– это «истребление шведского морского ополчения и завладение оным» (предписание 24-го июля), а с другой – что «при настоящем положении дел в Финляндии, при разделении неприятельских судов и при достаточных силах наших, состоящих под начальством вашим, ко всяким решительным действиям, время для нас дороже всего», Чичагов выражал уверенность, что «толико драгоценного времени вы, конечно, нисколько не потеряете в переписках и разведываниях о неприятеле, который бывают часто излишними». «Дорожить временем» побуждало еще и последнее известие от графа Буксгевдена (полученное им из Копенгагена) о том, «что бывшие в Готенбурге английские транспортные суда с войсками и частью военных судов... ушли в Северное море... a несколько английских кораблей с одним адмиральским прошли Зунд и вошли в Балтику»⁵². Достойно замечания, что 8-го августа Чичагов уже предостерегал Ханыкова от близости англичан и рекомендовал ему «или учинить решительное действие со шведами, не теряя ни мало времени, или, буде сие окажется невозможными, по всей возможности предохранить себя от нападения английских морских сил и, смотря по обстоятельствам, войти в Свеаборг или обратить действия свои в шхеры». При этом указывалось на Поркалауд и Гангут, как на «главные убежища», и на опасность для эскадры быть атакованною в Ревеле или Балтийском порте англичанами, где она рискует подвергнуться истреблению. Отмечаем эти указания, такт как они имеют значение для последующих событий.
Кстати говоря, Ханыкову предписывалось морским министром принять в свое ведение гребную флотилию в Абоских шхерах, соединить ее и назначить над нею главного начальника. Таким образом, Чичагов упорно стремился к тому, чтобы вырвать из [230] рук Буксгевдена всякую власть над морскими силами, хотя бы только шхерными. Ханыкову указывалось, чтобы он снесся с главнокомандующим и «условился с ним о действиях».
Таким образом, графу Буксгевдену оставалось лишь выразить свое мнение о наилучшем способе употребления корабельного флота, мнение, для адмирала Ханыкова нисколько не обязательное. А совместного, общего плана действий для сухопутных и морских сил в Петербурге выработано не было, Все указания флоту давались Чичаговым Высочайшим именем, а взгляды Чичагова и Буксгевдена, как уже известно, далеко не были согласны.... Независимо сего, самая отдача распоряжений замедлялась тем обстоятельством, что Чичагов из Петергофа уведомлял Ханыкова о том, что сообщал ему граф Буксгевден из Або. И только по приходе Ханыкова в Гангут начались между ними непосредственные сношения.
«Мнение» графа Буксгевдена состояло в следующем. Корабельному флоту надлежит «отрядить эскадру в Аландсгаф и Ботиический залив перехватывать шведские военные и перевозные суда и тем остановить неприятельские высадки» и, кроме того, действуя «совокупно с гребною флотилиею, атаковать расположенную у Юнгферзунда неприятельскую эскадру». Кроме того, граф Буксгевден писал Ханыкову, что за направлением большей части регулярных шведских войск в Финляндию, на Аланд, в Шонию и на норвежскую границу, окрестности Стокгольма и ближайшая к нему часть побережья остались почти вовсе обнажены. «Вы сделали бы великую пользу нашему предприятию (прибавлял главнокомандующий), беспокоя шведские берега набегами. Для того вы можете употребить десантные войска, которых у нас на флоте находится до 700 человек, высаживая их на берега в разных пунктах. Все сие приведет шведские войска и короля в озабоченное положение, заставя его переправляться из Аланда на матерой берег, причем суда наши могут нанести им значительный вред. Важнейшее же обстоятельство, что шведы, уже и так недовольные войною, еще более будут негодовать на правительство; страх распространится в жителях и ропот в Стокгольме».
Кроме того, Буксгевден, также как и Чичагов, обращал внимание Ханыкова на значение быстроты. «Сухопутная часть, при теперешнем ее состоянии (писал он 24-го июля)... должна ожидать единственно содействия от морской силы и стараться до того удержать до последней капли крови берега около Або, дабы не дать неприятелю возможности поставить на них твердую ногу и принудить нас отступить во внутренность земли, через что морское [213] ополчение лишено было бы способа совершенно истребить неприятеля. Все сие зависишь теперь от времени, которое для нас дорою и тратить из оного не должно ни часу, ни минуты».
Таким образом, Ханыкову ставились совершенно две различные задачи: 1) «разбить шведский флот до соединения его с английским, всячески избегая нападений от англичан, и при наступательном их движении укрыться в шхеры или в Свеаборг», так предписывалось Чичаговым из Петербурга; 2) Буксгевден добивался сверх того «диверсии» против Стокгольма, а также ставил задачу весьма существенную в интересах успеха сухопутных действий: перерыв шведских морских сообщений.
Очевидно, обе вторые задачи могли быть успешно выполнены только по достижении первой цели, которая, в свою очередь, требовала проявления быстроты, энергии и деятельности, значение которой усиленно указывалось Ханыкову и сухопутным, и морским начальством. Несмотря на это, Ханыков все же остановился у Гангута в выжидательном положении в течение целых 2-х недель, теряя драгоценное время. Из «Журнала движений и действий флота»⁵³ видно, что Буксгевден неоднократно торопил адмирала приступить к решительным действиям. Так 5-го августа занесено в журналы: «Адмирал Ханыков уведомляет меня, что он, согласно моему отношению, намеревается: 1) действовать противу Юнгферзунда, для чего и послал осматривать оный, и 2) отделить несколько судов в Аландсгаф для перерезывания коммуникации Аландских островов со шведскими берегами, дабы оттуда распространяться в Ботнику. Между тем, замечает он, что движения его должны быть крайне осторожны, ибо английский флот... по слухам, находиться в Бельте. Находя заключения адмирала справедливыми (прибавляет Буксгевден), я поставил, однако же, на вид, что как англичане устремятся в наши воды, то тем деятельнее искать шведов, и так как парусный флот теперь разделен, то разбить его по частям, не давал соединиться, а особливо выждать подкрепления союзников».
Очищению Юнгферзунда главнокомандующий придавал значение «в числе первых предметов морской части», так как тогда «можно соединиться всему нашему гребному флоту».
Для достижения этой последней дели Ханыков отдал приказания бывшей при нем гребной флотилии, под начальством капитана Новокшенова, «тревожить неприятеля». Капитан Новокшенов несколько раз подходил к Юнгферзунду и пытался нанести вред [232] стоявшему там отряду шведов, но сперва безуспешно. Получив 6-го августа подкрепление, он в ночь на 7-е пытался напасть на шведов снова, намереваясь поджечь суда их брандскугелями, но подвергся на пути нечаянному нападению превосходных сил. 20 канонерок, 25 катеров и баркасов, с сильным десантом на них, вышли скрытно из за шхер и бросились на абордаж, окружив наши суда со всех сторон; 5 наших канонерок и иолов было потоплено вместе с экипажем. Гребной фрегат, или геммам, Стир-Борн, на котором перебиты были все офицеры, был захвачен в плен. Шведы в восторге от такой добычи разграбили камбуз фрегата и перепились; в тумане и темноте они не заметили, что якорь зацепился и что фрегат, несмотря на греблю, не подвигался вперед. Это дало возможность лейтенанту Демьянову, командовавшему другим геммамом, ударить картечью и отбить судно. На другой день прибыло от Гангута подкрепление, посланное Ханыковым под начальством контр-адмирала Мясоедова. Оно принято было шведами за авангард нашего флота, и они поспешили сами очистить Юнгферзунд и отойти к Аланду на соединение с главными силами.
Другая часть гребной флотилии, бывшая в Або, 18-го августа, под начальством капитана Селиванова, встретила у острова Судсало (между Ништадтом и Або) шведский отряд из 46 канонерок. В узком проливе загорелся бой; сперва шведы имели перевес, потопили у нас две лодки и две вывели из строя; команды и флаги удалось спасти. Час спустя, неприятель также потерпел значительный урон; 2 лодки у него было взорвано и 6 потоплено. Этот успех побудил нас перейти в наступление, но свежие силы противника, не введенные еще в дело по тесноте места, отбили удар. Недостаток снарядов и сильные повреждения, полученные почти всеми нашими судами, заставили Селиванова отходить к Або. Потери его 45 убитых и 63 раненых.
После неудачного судсальского дела граф Буксгевден подчинил контр-адмиралу Мясоедову всю гребную флотилию с присоединенными к ней парусными судами⁵⁴ и 20-го августа дал ему предписание, сущность которого заключалась в следующем: не рискуя силами своими, избегать решительных столкновений с противником, а избрать центральную позицию, пользуясь которою наблюдать за фарватерами и ограждать свои берега от возможных покушений противника на десант; в случае же успешного выполнения такового, идти сосредоточенными силами истреблять [233] суда неприятельские. Отсюда видно, что бывший в Або гребной флот действовал совершенно независимо от корабельного, будучи подчинен сухопутной власти. Ханыкову, отделенному от него шведским флотом, владевшим входами в Абовския шхеры, фактически нельзя было объединить в своих руках власть над всеми морскими силами и выполнить в этом отношении приказания морского министра.
В конце концов Ханыков 9-го августа тронулся и со всею своею эскадрою вышел в море. 10-го разведочные суда донесли ему, что весь шведский флот находится в Юнгферзунде, заставив отступить нашу гребную флотилию. Вместо того чтобы, не теряя времени, атаковать противника, Ханыков трое суток крейсировал перед ним⁵⁵; когда же, 13-го августа, получил от передовых судов донесение, что неприятель снимается с якоря и выходить в море, он повел весь свой флот к востоку, рассчитывая выманить неприятеля из шхер и принять бой поближе к своим портам, «дабы не быть от них отрезану», как он доносил потом. На рассвете 14-го августа русский флот оказался вблизи Балтийского порта и увидел гнавшийся за ним неприятельский флот, во главе которого шли два английских корабля. Во время движения ночью, с потушенными огнями, наша эскадра расстроилась; передовые корабли сбились в кучу, a задний 74 пушечный корабль «Всеволод», тяжелый на ходу, старой постройки, отстал почти на 5 морских миль. Англичане немедленно атаковали его. Ханыков просигнализировал трем судам поддержать «Всеволода», но приказание это не было исполнено; тогда он сам на адмиральском корабле «Благодать» двинулся на выручку, приказав всей эскадре следовать за собою. Видя это движение, английские суда бросили «Всеволода», уже изрядно поврежденного, и пошли на присоединение к шведской эскадре. Командир «Всеволода», капитан 2-го ранга Руднев⁵⁶, в виду полученных серьезных повреждений, просил разрешения идти чиниться. Его отправили в Балтийский порт, в сопровождении одного из фрегатов. Такое ослабление эскадры на два корабля в связи с повреждениями третьего («Северной Звезды») заставило Ханыкова отойти туда же со своими силами, стать на якоря и приготовиться [234] на месте принять атаку неприятеля. «Всеволод», ведомый на буксире, был неосмотрительно оставлен позади. В 6 милях, не дойдя Балтийского порта, буксир лопнул; это было в 11 часов вечера. Поврежденный корабль никак не мог обогнуть острова Роге и войти в порт, почему вынужден был бросить якорь у самого берега острова. Ханыков послал флотилию баркасов прибуксировать «Всеволода»; в то время, как уже это производилось, на рассвете оба английских корабля бросились в атаку на пораненный корабль, рассеяв предварительно картечью гребные суда. Положение было критическое. Руднев собрал совет офицеров, положивший защищаться до последней крайности, а в последний момент приткнуться на мель, спасти команду, а корабль сжечь. Ставши на якорь на мелком месте, Руднев заманивал туда же англичан. Их корабль «Центавр», под флагом контр-адмирала Гуда, схватился с «Всеволодом» на абордаж. Закипел кровопролитный рукопашный бой, в котором приняли участие и команды уцелевших наших шлюпок, во главе с лейтенантом Тулубьевым и мичманом Лазаревым (впоследствии знаменитый адмирал). Около часа продолжалась бойня и окончилась бы взаимным истреблением, если бы не подошел другой английский корабль, «Имплекабль», который стал расстреливать «Всеволода» в упор и, наконец, овладел искалеченным остовом, наполненным трупами; оставшиеся в живых защитники, чтобы не сдаться в плен, бросились в воду; из них на досках, веслах и т. п. спаслось 56 человек. Так как нельзя было стащить корабль с мели – англичане подожгли его, и он к утру 15-го августа взлетел на воздух.
Штиль помешал другим кораблям эскадры оказать поддержку «Всеволоду», который, несмотря на то, что команда его состояла большею частью из ратников милиции, бесстрашно боролся до последней крайности с превосходным в силах врагом. В следующие дни Ханыков продолжал оставаться в Балтийском порте, соорудив даже на побережье и на островах батареи для поддержки флота. 19-го августа к неприятельской эскадре присоединилась часть крейсировавшего в Балтийском море английского флота, с адмиралом Сомарецем во главе. Теперь у неприятеля было 16 одних линейных кораблей, не считая фрегатов и более мелких судов. На 21-е августа назначена была атака, но задул свежий ветер с юга, прямо навстречу противнику, что продолжалось 8 дней. Тем временем на берегу успели у нас возвести 25 батарей, вооруженных 183-мя орудиями. К Балтийскому порту притянуто 4.000 человек сухопутных войск. Словом, флот наш, упустив случай [235] помериться с врагом в открытом море в выгодных для себя условиях, обратился в плавучие батареи, под прикрытием береговой обороны, которую отчасти обслуживали экипажи тех же судов. Тяготение нашего флота к берегу и стремление вести оборонительную борьбу совокупно с береговыми укреплениями – есть явление постоянное, характеризующее собою те периоды, когда флот наш, по тем или другим причинам, переживал состояние сравнительная упадка. Однако англичанам все-таки не удалось нанести вреда Ханыковской эскадре, а только заблокировать ее. Предложение Сомареца сдать половину флота, а с остальною свободно уйти в Кронштадта было, разумеется, оставлено без ответа.
К 17-му сентября, тем не менее, разыгравшиеся сильные осенние ветры заставили неприятеля прекратить блокаду, и суда его постепенно скрылись в западном направлении. Ханыкову приказано было сдать эскадру старшему по себе офицеру (контр-адмиралу Ломену, который и привел эскадру в Кронштадт), а сам он, по Высочайшему повелению, отдан был под суд за то, что «вместо точного исполнения данных ему предписаний, поступил он вопреки оным, от чего не токмо не достигнута цель, для которой эскадра была послана, но еще понесен урон, потерянием 74-х пушечного корабля». Главными пунктами обвинения были: во-первых – двухнедельная проволочка у Гангута и второе – гибель «Всеволода». Нерешительность Ханыкова, его уклонение от боя в открытом море особенно ярко видны в его отступлении к Балтийскому порту, когда преследовали его только два английских корабля, а весь шведский флот отстал так, что даже не был виден. Результатом суда было разжалование Ханыкова на 24 часа в матросы и выключение из службы тех трех капитанов, которые не исполнили его приказания идти на помощь «Всеволоду». Что же касается командира и офицеров последнего, то все они признаны невиновными.
Так окончились действия нашего корабельного флота. Последний, таким образом, не оказал никакого содействия сухопутным операциям, и только решительные удары графа Каменского ускорили окончательное покорение Финляндии. Шведы сохранили за собою господство на море, и Ботнический залив до наступления зимы продолжал служить связующим звеном между Швецией и Финляндией. Этим выгодным условием наши противники не сумели, однако, воспользоваться: войска, обороняющие Финляндию, серьезных подкреплений и энергичного содействия из Швеции так и не получили до самого конца войны. [236]
При оценке неудачных действий корабельного флота нельзя не принять во внимание, что лучшие суда и команды находились у нас в эскадре, захваченной англичанами адмирала Сенявина. Половина команд Ханыкова состояла из милиции, а на «Всеволоде» эти ратники составляли даже большую ее часть.
Граф Буксгевден так оценивал последствия неудачи адмирала Ханыкова⁵⁷.
«Ваше сиятельство изводили уже видеть, что наш флот вместо деятельного крейсерства между шведских берегов и Юнгфер зунда и вместо того, чтобы предупредить неприятельские соединения, простоял по большей части в Гангуте, а потом, будучи преследуем неприятельским флотом, равные силы с ним имеющим, ушел к осту и неизвестно, куда скрылся, как полагать должно, без бою.
Появление на высотах Свеаборга и противу Гангута неприятельских фрегатов и малых судов свидетельствует, что на водах финских господствуют теперь шведские крейсеры, между тем, когда главный их флот отошел паки к весту. Причина такового движения сил неизвестны; полагаю, что без важных обстоятельств господину адмиралу Ханыкову никак не должно бы решиться на сие предприятие... Умалчивая об опасности берегов по Финскому заливу, и проходя без исследования, что после сего положение неприятеля в Аланде сделалось обеспечено, и что он может теперь действовать с большим вредом для нашего гребного флота, я особенною своею обязанностью ставлю поставить вашему сиятельству в виду о плавании наших транспортов, которые соделаются теперь часто добычею неприятеля. Главные запасы наши в Свеаборге... не составляют больше 3.000 кулей муки, между тем как армия, довольствующаяся из оных запасов, требует каждодневно до 330 кулей».
Отсюда Буксгевден приходить к заключению, что «есть ли водяная коммуникация по Финскому заливу будет пресечена», то армия «в рассуждении ее пропитания» подвергается великой опасности, ибо известно, что «сухопутная перевозка провианта более нежели затруднительна»⁵⁸.
«Соображая причины удаления нашего флота», Буксгевден недоумевает, почему Ханыков уклонился от боя. Если наш флот, равный неприятельскому по числу судов и орудий, и уступал ему в личном составе, а потому «не в состоянии был бы маневрами делать решительные поиски над неприятелем», то (полагает главнокомандующий), все же должен был дать сражение, ибо, в случае повреждения, близость портов Гангута, Ревеля и Свеаборга дала бы ему верное «пристанище» для починок; противник же (также, конечно, поврежденный) должен был бы уходить в Карлскрону и «очистить не только воды Финского залива, но и Ботнику, чем для сухопутных движений принесена была бы существенная польза».
В конце концов главнокомандующий находил, что если флот (корабельный) остаток навигационного времени думает провести в портах и таким образом оставить наши берега открытыми, то «буде от него нельзя уже получить той пользы, которую ожидать надлежало, и буде он опасается иметь дело с неприятелем, по крайней мере он мог бы конвоировать наши транспорты».

Примечания

1.  Припомним, что Граф Буксгевден считал такое предприятие возможным лишь при условии полной готовности нашей на море и требовал десантный корпус не менее 50-ти тысяч, кроме войск, прочно занимающих всю Финляндию.
2.  Текст заключенной Сенявиным по этому поводу «конвенции» напечатан у Ф. Мартенса в его «Сборнике трактатов», т. XIII.
3.  См. Петрушевский, т. II, прил. VIII.
4.  Высочайший указ морскому министру от 20-го января 1808 года.
5.  Дело Департамента морского министра 1808 г. № 1079, стр. 2-я.
6.  Дело департамента морского министра 1808 года № 1079, стр. 84.
7.  Граф Буксгевден мог бы здесь сослаться на недавний пример Аланда и Готланда, захват которых шведами именно и произошел легко вследствие того, что засланные туда отряды не были надежно обеспечены средствами сообщения с сушей.
8.  Препроводительные письма графа Аракчеева заканчивались обыкновенно такою стереотипною фразою: «Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил препроводить оное отношение к вашему высокопревосходительству, которое у сего приобщая, имею честь известить вас, что о сем граф Буксгевден мною ныне же уведомлен».
9.  Любопытно, между прочим, что гребцами на суда гребного флота Аракчеевым были посланы военные арестанты, по 56 человек на каждую лодку (см. Дело департамента морского министра 1808 г. № 1079, стр. 104).
10.  От посланника Алопеуса.
11.  От 27-го мая 1808 года № 149.
12.  Намечалось, следовательно, тогда же установление подвоза в Финляндию из Петербурга водою, что и было впоследствии организовано Аракчеевым.
13.  Он состоял из 15-ти канонерских лодок, 1 бота, 1 водоналивочного и 2 провиантских судов. Личный состав: 1 штаб-офицер, 2 обер-офицера и 202 матроса военного флота и Кременчугский Мушкетерский полк, в числе 741 человека нижних чинов (М.-Дан., стр. 136-я).
14.  Он состоял из 7-ми канонерок, 6-ти иолов, 1 водоналивочного и 1 провиантского судна. Моряков на нем было 125 чел. и сухопутных 463 человека, Псковского гарнизонного батальона.
15.  «Sv. kriget aret 1808–09», том IV, стр. 79.
16.  А именно: 5 линейных кораблей, 4 фрегата, 4 брига, 4 судна меньшей вместимости (Sv. kr. 1808–09, том IV, стр. 93.
17.  А таковым у шведов, при постоянном политическом брожении партий, была именно их столица, центр умственной, культурной и политической жизни страны.
18.  В.-Ист. арх. Гл. Упр. Ген. Штаба дело 1652 отд. 2.
19.  Рескрипт этот полностью помещен в вышеупомянутых бумагах Брозина.
20.  Т. IV Шведской официальной истории войны, стр. 124 подлинника.
21.  Эти показания имеются в бумагах генерала Брозина, бывшего адъютанта Бодиско в эту экспедицию (д. В. Ист. Арх. Гл. Упр. Ген. Шт. № 1652, отд. 2).
22.  Т. е. опять моряка!
23.  Как только английская эскадра в датских водах усилилась и опасность высадки в Шонии отпала, эскадра Цедерстрема была возвращена в Карлскрону. Приказание ей идти на Готланд послано тотчас же по получении известия о высадке Бодиско (См. Sv. kr/ 1808–09, т. IV, стр. 116).
24.  У Михайловского-Данилевского сказано 5.000; объяснение этой цифры видно из дальнейшего изложения.
25.  Чего англичане не исполнили.
26.  Превосходство в силах войск шведских, как видно теперь из опубликованных шведским генеральным штабом данных, было, в сущности, небольшое; но все население острова оказалось на стороне неприятеля.
27.  М.-Д., стр. 103 – «Все не может удаваться на войне. Это было нападением врасплох; однако честь нарушена не была.
28.  Переписка эта сохранилась в Архивах Морского Министерства.
29.  Дело Департамента морского министра № 1079, 1808 г., стр. 33-я.
30.  Там же, стр. 65.
31.  Характерно, между прочим, что в этом письме Чичагов рекомендует недостающее в Свеаборге число морских чинов и служителей «дополнить найденными в Свеаборге людьми, кои в оной Финляндии способными к сему отыщутся и на верность коих по совершенном завладении нами сего края положиться, думаю, можно». Не следует забывать, что это писалось еще 2-го мая, т.е. до начала повстанческих действий. Тем не менее, лоцманы свеаборгские, в числе 14 человек, поступили в нашу службу, а также некоторые мастеровые. (Рапорт Сарычева морскому министру от 9-го мая 1808 г. № 30).
32.  Состав этого 1-го эшелона приведен выше. К предписанию графа Буксгевдена была приложена карта, на которой были иллюминованы красным цветом острова, уже захваченные неприятелем (собственно Аландский архипелаг), а белым – шхеры и острова, прилегающие к материку и «составляющие удел России».
33.  Там же, стр. 154.
34.  Из всеподданнейшего доклада морского министра Государю от 12-го июня видно, что Сарычев, сверх первых двух эшелонов, изготовил еще флотилию в 25 канонерок и 51 иолов, с добавком транспортных и 4-х парусных судов.
35.  Дело Департамента морск. мин. № 1079 1808 г., стр. 157.
36.  Sv. kr. 1808–09, т. IV, стр. 143.
37.  Гангэ – весь полуостров; Гангеудд – его юго-западный мыс.
38.  23-го мая (11 мая) 1808 г. (см. Sv. kr. 1808–09, т. VI, стр. 146–147).
39.  В действительности и того не было.
40.  28-го мая. См. журнал Воен. действий Буксгевдена, стр. 146.
41.  Sv. kr. 1808–1809 г., т. IV, стр. 155. Приказ короля от 9-го июня нов. стиля.
42.  Sv. kr. 1808–1809 г., т. IV, стр. 157.
43.  Sv. kr. 1808–1809 г., т. IV, стр. 162.
44.  Sv. kr. 1808–1809 г., т. IV, стр. 27.
45.  См. Журнал военных действий графа Буксгевдена от 13 и 16-го июня 1808 г.
46.  Sv. kr. 1808–1809 г., т. IV, стр. 293.
47.  Все наши канонерки, кроме гребцов и рулевых матросов, имели на себе, как уже упомянуто, полевую пехоту.
48.  Кроме судов, шедших еще из Кронштадта вместе с корабельным флотом.
49.  И рескрипт этот и инструкция – в делах департамента морского министра (№ 4675 за 1809 г., стр. 7–10 и 20–25).
50.  Там же; стр. 26.
51.  См. там же, стр. 30, 31, 43, 44, 48–50.
52.  Это была эскадра Сомареца.
53.  Дело департамента морского министра 1808г. №1079, стр. 254–262.
54.  Т. е, ту ее часть, которая была в Або.
55.  Объяснением такой нерешительности Ханыкова отчасти может служить обстоятельство, указанное в рапорте его от 7-го августа (д. Д-та м. м-ра № 4675, стр. 51–52). «Буде по подробнейшему обозрению шведского флота, найду возможность сделать выгодное для нас нападение, не подвергая опасности нашего флота в шхерах, ибо при всем недостатке шхерных наших карт мы по сие время не могли достать ни флот, ни одного лоцмана». Обстоятельство важное, с которым придется, быть может, посчитаться и в будущем.
56.  Предок Всеволода Федоровича Руднева, командира «Варяга» и героя Чемульпо в 1904 году.
57.  В отношении к военному министру графу Аракчееву от 24-го августа 1808 г. за № 98. (Д. Д-та Морского Министра № 1079, стр. 276 и В. Учен. Арх. Глав. Штаба отд. 2, д. № 1659).
58.  Об организации в войну 1808–09 гг. у нас подвоза водными путями как морем, так и по внутренним озерам, архивы дают весьма интересные и поучительные данные, которые необходимо подвергнуть изучению. Во время русско-японской войны очень много говорилось о водных путях, и мы сильно чувствовали на себе всю невыгоду пренебрежения к ним. Что же касается Финляндии, то здесь в будущем могут повториться случаи, когда, за невозможностью пользоваться железными дорогами, придется прибегать к водным путям по примеру 1808–09 года.