: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

М.Н. Богданович

Походы Румянцева, Потемкина и Суворова в Турции

 

Публикуется по изданию: Богданович М.Н. Походы Румянцева, Потемкина и Суворова в Турции. Санкт-Петербург. 1852.

 

Поход 1790 года.

Политические отношения европейских государств к России и Австрии. — Виды Герцберга. — Кончина Иосифа II и восшествие на престол Леопольда II. — Силы и первоначальное расположение русских войск. — Переговоры Потемкина с визирем. — Действия австрийских войск. — Взятие Оршовы и неудачная осада Журжи. — Экспедиция генерала Бибикова к Анапе. — Успехи русского флота. — Движение визиря против австрийской армии. — Движение Суворова в помощь принцу Кобургскому. — Рейхенбахская конвенция. — Движение Суворова к нижнему Дунаю. — Верельский мир. — Морское сражение при Тендре. — Действия Ламбро-Качони. — План действий русских войск на нижнем Дунае. Взятие Килии, Тульчи и Исакчи. — Переговоры Потемкина с верховным визирем. — Штурм Измаила. — Поражение баталь-бея на Кубани.

 

[205] В начале 1790 года, пламя войны угрожало обнять большую часть Европы. Успехи, одержанные союзниками, возбудили зависть и недоброжелательство [206] государств, до того времени чуждых борьбе Турции с Россиею и Австриею. Под личиною соблюдения политического равновесия, Пруссия и Англия готовились поддерживать Оттоманскую Порту. В особенности же оказывал сочувствие к ее пользам прусский министр, граф Герцберг. Забыты были все услуги оказанные нашим правительством Пруссии: бескорыстное возвращение значительной части ее владений, завоеванных в Семилетнюю Войну; согласие на раздел Польши, которого так желал Фридрих Великий; ручательство России в неприкосновенности Германских владений, по Тешенскому трактату. Оставался в памяти Герцберга только союз, заключенный императрицею Екатериною с Иосифом II, возбуждавший напрасные опасения прусского министра (Рескрипт императрицы Екатерины князю Потемкину-Таврическому, от 10-го генваря 1790 года). Убедившись в бесполезности переговоров и происков своих — Герцберг внушил королю Фридриху Вильгельму II мысль заключить, 19 (30) генваря 1790 года, союзный договор с Портою, на основании коего прусское правительство приняло на себя обязанность не только отстаивать неприкосновенность владений Турции, но и возвратить ей потерянные области. Для достижения сей цели, употреблены были всевозможные средства: 40 тысяч войск направились к русской границе; столько же собрано было в Силезии; за этими передовыми корпусами готовились к действиям более 100 тысяч человек. В то же время — граф Герцберг возбуждал поляков к разрыву с Россиею и поселял неудовольствия [207] против императора Иосифа в Венгрии и в австрийских Нидерландах. Успех предположений прусского министра основан был на двухсоттысячной армии, стяжавшей громкую славу во всей Европе со времени Семилетней войны; но этой армии недостало Фридриха Великого, который был душою ее (Устрялов. — Smidt).
Граф Герцберг, принимая на себя роль миротворца Европы и поселяя повсюду раздор и смуты, вскоре обнаружил истинные виды свои. Не столько думал он об оказании помощи Порте, сколько о новых приобретениях в Польше. — Обещая возвратить туркам все утраченное ими в войнах с Россиею, Герцберг хотел склонить их к уступке Валахии в пользу Австрии, которая, взамен того, должна была отдать Польше Галицию; от Польши же, в благодарность за возвращение Галиции, он надеялся приобрести для Пруссии Данциг и Торн: таким образом — Россия, сделавшая несметные пожертвования и одержавшая столь многие победы, долженствовала лишиться плодов своего успеха, а Пруссия — одним почерком пера — приобрести богатую область (Рескрипт императрицы Екатерины князю Потемкину-Таврическому, от 10-го генваря 1790 года).
Несмотря на неосновательность замыслов Герцберга, ему удалось привлечь на свою сторону не только Польшу, но и морские державы — Англию и Голландию. Россия, воевавшая тогда одновременно со Швециею и Турциею, угрожаема была войною с Пруссиею и [208] Польшею. В таких затруднительных обстоятельствах, всего более озабочивало императрицу ненадежное состояние здоровья союзника и друга ее, Иосифа II. Действительно — 9 (20) февраля, последовала кончина его. Преемник его Леопольд II должен был действовать с большою осторожностью: австрийская армия была ослаблена войною и повальными болезнями; финансы расстроены; неудовольствие и смуты волновали Венгрию и Нидерланды; надлежало — в одно и то же время — вести войну против Турции и готовиться к опасной борьбе с Пруссиею. Император Леопольд желал мира, но для достижения этой цели принужден был усилить свои армии. Еще в начале года, фельдмаршал Лаудон собрал 100 тысяч человек в Богемии и Моравии; другая австрийская армия стояла в Галиции, для наблюдения за Польшею; а для действий против турок, назначены были войска принца Кобургского, в числе 50-ти тысяч, находившиеся в Валахии, и особые корпуса в Славонии и Кроации. Несмотря однако же на эти грозные приготовления к войне, император Леопольд согласился на посредничество Пруссии и Англии и на созвание в Рейхенбахе конгресса, имевшего целью заключение мира между Портою и воевавшими с нею державами.
Напротив того — Императрица Екатерина показала вполне величие и силу своего характера. В то самое время, когда окна Зимнего дворца дрожали от выстрелов шведского флота, она отказалась от участия посредников в делах относившихся к выгодам и славе России. Главные наши силы обращены были — частью к пределам Лифляндии — частью же на Днестр и Буг, для наблюдения границ Польши, где стоял корпус [209] генерал-аншефа князя Репнина, служивший резервом войскам назначенным для действия против турок. Суворов и Меллер-Закомельский, каждый с отрядом в числе около 10-ти тысяч человек, расположены были — первый у Бырлада, а второй на Нижнем Дунае. Особый летучий отряд, в числе 2-х тысяч человек, находился на Пруте, для сохранения сообщения между корпусами Суворова и Меллера-Закомельского (Состав войск Суворова: Фанагорийский гренадерский полк; Смоленского, Ростовского, Черниговского, Новгородского и Апшеронского мушкетерского полков по одному батальону: всего 9 батальонов. Карабинерные полки: Киевский, Северский, Стародубский и Черниговский: всего 20 эскадронов. Казачьи донские полки: Ивана и Григорьева Грековых, Кульбакова и Мешкова; волонтеров 10 сотен. — Состав войск Меллера-Закомельского: Таврический гренад. полк; мушкат. полки: Полоцкий. Тульский и Троицкий; Бугский егерский корпус; (на флотилии контр-адмирала Рибаса: Шлиссельбургский полк и два батальона Николаевского Приморского гренад. полка); легкоконные полки: Сумский, Мариупольский и Александрийский; Донские Казачьи полки: Сысоева, Астахова, Денисова и Машлыкина; волонтеров 5 сотен. — Состав летучего отряда на Пруте: Днепровский и Ингерманландский мушкетерские полки; Нежинский и Глуховский карабинерные полки. (Извлеч. из расписания войск Южной Армии, от 5-го июля 1790 года)). Генерал-майор Кастро-де-Лацерда с 6-ти тысячным отрядом охранял Очаков и Кинбурн. Генерал-аншеф Каховский командовал войсками в Тавриде. Кавказский корпус, под командою генерал-поручика де Бальмена, и войска на Кубани, вверенные генерал-поручику Бибикову, состояли в числе 30-ти тысяч человек. Вообще же все войска, находившиеся на Буге, в Молдавии, Бессарабии, Тавриде и на Кавказе , состояли в команде фельдмаршала князя Потемкина, возведенного на степень Великого Гетмана Казачьих Екатеринославских [210] и Черноморских войск. Это достоинство подавало Потемкину возможность привлечь под русские знамена воинственных запорожцев и жителей Украйны.
Политические обстоятельства, не позволявшие нашему правительству обратить против Турции значительные силы, заставляли русских ограничиться обороною завоеванных областей.
Турки, приведенные в уныние постоянными неудачами, готовы были к миру, и верно заключили бы его, если бы не вовлечены были в заблуждение обещаниями государств, неприязненных России. Храбрый Гассан (Тот самый, который прежде занимал должность капудана паши), бывший в то время верховным визирем, убедившись собственным опытом в превосходстве русских над турками, искренно желал мира. Следствием того были сношения Потемкина с визирем; но эти переговоры не могли быть успешны, потому что юный, неопытный Селим и большая часть Дивана хотели продолжать войну и готовились усердно к предстоявшему походу. Султан и многие знатные особы пожертвовали своими сокровищами: все народонаселение Турции, от 20-ти до 35-ти летнего возраста, призвано было на службу; 200-ттысячная армия собиралась у Шумлы и Силистрии, в ожидании диверсии со стороны Пруссии и Польши. Между тем — визирь, желая выиграть время, предлагал заключить перемирие Потемкину, который в ответ писал ему: мир либо война. Врезанная смерть Гассана прервала переговоры; тем не менее однако же малочисленность наших [211] войск на Дунае не позволила фельдмаршалу действовать решительно. Австрийцы — напротив того — желая купить выгодный мир, ценою успехов, одержанных в войне, и имея в Валахии довольно значительные силы, приступили деятельно к открытию действий. Начало их было успешно. 7 (18) апреля, принц Кобургский заставил крепостцу Оршову сдаться на капитуляцию, занял всю Валахию, и обложив Журжу, приступил к осаде этой крепости, но растянув свои войска от Оршовы до Серета, не мог собрать к Журже более 9-ти батальонов и 16-ти эскадронов. Успешное действие бреш-батареи, заложенной в 80-ти шагах от крепости, заставило турок предпринять, 9 (18) (так в оригинале - Адъютант) июня, вылазку. К несчастию австрийцев, в это самое время, начальники их, принц Кобургский и генерал Сплени, отправились по Дунаю, для обозрения противолежащих берегов реки; кавалерия находилась на фуражировке. Австрийцы, застигнутые врасплох, потерпели поражение: целые два батальона были изрублены и значительная часть их артиллерии (9 осадных и 7 полевых орудий) захвачена турками. Принц Кобургский, потеряв убитыми и пленными до 1000 человек, принужден был отступить по пути к Бухаресту. Неудача сия была отчасти вознаграждена поражением 12-титысячного турецкого отряда генералом Клерфе, при Калафате, 13 (24) июня (Переписка князя Потемкина Таврического. — Описание походов россиян против турок (рукопись)).
Войска нашего Кавказского Корпуса открыли действия, в этом году, неудачною экспедициею к Анапе. [212] Генерал-поручик Бибиков, имея в виду расстроить, в самом начале, замыслы начальника турецких войск на Кавказе, баталь-паши, выступил с отрядом, состоявшим из 7600 человек, к Анапе, в самое неблагоприятное для действий время года — в начале февраля. Войска запаслись продовольствием из Прочного-Окопа только на две недели. Черкесские толпы, появлявшиеся на пути русского отряда, рассеивались от первого пушечного выстрела. Но вскоре войска наши стали терпеть недостаток в провианте. Голод заставил их питаться — сперва просом и другим зерновым хлебом, находимым в татарских жилищах, а потом лошадиным мясом, кореньями и травою. Несмотря на это бедствие, русские, подойдя к Анапе, 24-го марта, атаковали, под степами ее, 10 тысяч турок и Черкесов, предводимых баталь-пашею, и вогнали их в крепость, отбив 6-ти фунтовую пушку и несколько зарядных ящиков. Быть может — генерал Бибиков, пользуясь смятением неприятелей, овладел бы Анапою, если бы войска наши не подверглись новому страшному испытанию. Жестокая стужа присоединилась к голоду. В первую ночь по прибытии к Анапе, погибло 200 лошадей; солдаты едва успевали согреваться, зажигая целые строения. В таких обстоятельствах, нельзя было помышлять о штурме. Войска наши выступили обратно к реке Кубани, переправились через находившуюся долину ее, с большим трудом, на плотах из тростника, и переправили орудия на двух сплоченных лодках, случайно найденных на месте. Из числа войск, участвовавших в экспедиции, возвратилось здоровыми, 5400 человек а из 4134 [213] лошадей — только 1830. Артиллерийские лошади пали все, но ни одного орудия не было потеряно. Генерал Бибиков, по сентенции военного суда, был отставлен от службы, но подчиненные его, отличившиеся мужеством, дисциплиною и повиновением, были награждены, по представлению Потемкина. Всем нижним чинам, участвовавшим в этом походе, пожалованы были серебряные медали, на голубой ленте, с надписью: «За верность» (Описание похода россиян против турок (рукопись). — Бутурлин).
Между тем, как начало действий на сухом пути было столь невыгодно для союзников, русский флот, под начальством контр-адмирала Ушакова, вышел, 16-го мая, из Севастополя, нанес значительный вред неприятельским военным и купеческим судам, у берегов Анатолии, между Синопом и Анапою, и возвратившись к берегам Тавриды, разбил, 8-го июля, несравненно превосходнейший в силах турецкий флот, под командою капудана-паши, Кючук-Гуссейна, товарища в детстве султана Селима, при Еникале (Описание походов россиян против турок (рукопись)).
Между тем — на место умершего визиря, назначен был Шериф-паша, бывший, по заключении Кайнарджиского мира, комендантом в Очакове. Новый верховный визирь известен был наклонностью к миру; но исполняя волю султана, стал делать приготовления к переходу, у Рущука, на правую сторону Дуная. Принц Кобургский, расположенный, в то время, у Синтешти, впереди Бухареста, настаивал на [214] сближении к нему отряда Суворова. Потемкин, уступая просьбам принца, приказал Суворову перейти на правую сторону Серета, чтобы подкрепить, в случае надобности, австрийцев. Во второй половине июля, войска Суворова находились у Ружец, между реками Бузео и Яломицею, а принц Кобургский оставался впереди Бухареста. Таково было расположение союзных войск, в то время, когда Суворов, получив от принца Кобургского известие о наступлении сильной неприятельской армии против австрийцев, выступил им в помощь, 22-го июля, и пройдя, с небольшим в двое суток, 90 верст, прибыл, 24-го, к сел. АФумачу, в 11-ти верстах от Бухареста. Отправясь вперед, для свидания с принцем, Суворов встретился с ним, не доезжая города (Карта части Молдавии и Валахии, с показанием движений Суворова и принца Кобургского, в 1790 году, составл. обер-квартирмейстером Леном).
Действительно — турецкая армия, в числе 70-ти тыс. человек, уже наступала к Бухаресту. Говорят — будто бы визирь, получив известие о прибытии русских в помощь австрийской армии, в то самое время, когда, с пером в руке, составлял диспозицию для нападения на принца Кобургского, до такой степени был поражен этою вестью, что выронил перо, сказав: «что же мы станем делать?»
По совещанию между союзными полководцами, положено было атаковать турок. Войска Суворова и принца Кобургского горели нетерпением идти против неприятеля. Число их простиралось до 50-ти тысяч человек; победители при Рымнике не могли сомневаться [215] в победе. Уже составлена была диспозиция к бою… Внезапно — прибыл курьер из Рейхенбаха, с депешею, содержавшею в себе известие о конвенции, заключенной между австрийским и прусским правительствами: положено было прекратить действия австрийских войск против турок и приступить к ведению переговоров о мире, которых основанием долженствовало быть возвращение Порте областей, завоеванных австрийцами. Суворов, получив предписание возвратиться к Серету, выступил, 4-го августа, от Афумача к Бузео, а оттуда к сел. Калисии, близь устья речки Путны, 23-го августа. Там оставался он до начала октября, а потом, имея в виду сблизиться с местом главных действий, перешел к сел. Максимени, близь устья Бузео, в расстоянии одного перехода от Галаца (Карта части Молдавии и Валахии, с показанием движений Суворова и проч.).
Рейхенбахская конвенция лишила Россию содействия Австрии в войне против Оттоманской Порты, но, вслед за тем, нашему правительству удалось избавиться от неприятеля, отвлекавшего силы русских войск от театра главной войны; 3 (14) августа, заключен был в Верельской долине, на реке Кюмени, между Россиею и Швециею, мирный договор, по которому границы государств оставлены на прежнем основании. Густав III обязался не вмешиваться в дела России с Турциею.
Таким образом, императрица Екатерина могла действовать с большею настойчивостью на юге. Князь [216] Потемкин получил повеление предложить верховному визирю мир, на весьма умеренных условиях — уступки Очакова с его округом и перенесения обоюдной границы на реку Днестр; в случае же отказа на эти предложения, повелено было возобновить действия на Дунае со всевозможною деятельностью. Пруссия и Англия, с своей стороны, желая побудить к уступчивости наше правительство, усилило свои вооружения. Король прусский собрал на восточных границах своих 80-ти тысячную армию и приказал генералу Темпельгофу составить проект осады Риги; Питт готовился послать флот в Балтийское море. Казалось — пламя войны готовилось охватить всю Европу, но союзники Порты ограничились угрозами, которых единственными последствиями были упорство турок продолжать невыгодную для них борьбу и новые победы русского воинства.
Визирь, желая выказать свою готовность к миру, приказал своим войскам, стоявшим на Нижнем Дунае, уклоняться от встречи с русскими: но турецкий флот, не состоявший под непосредственным его начальством, направился к берегам Крыма и встретился с нашим Черноморским флотом, контр-адмирала Ушакова, 28-го августа, между Гаджибеем и островом Тендрою, в 40 верстах от берега. Турецкий флот состоял из 23-х кораблей и больших фрегатов, при которых было 48 меньших судов; а русский — из 16-ти кораблей и больших фрегатов с 28-ю меньшими судами. Несмотря на огромное превосходство неприятеля в силах, Ушаков вступил в бой, продолжавшийся более суток, и одержал совершенную победу. Главный турецкий корабль [217] Капитания, о 80-ти пушках, взорван был на воздух; другой 70-ти пушечный и три судна, с 900-ми человек экипажа, взяты 29-го августа; несколько турецких судов, поврежденных в бою, потонуло; остальные спаслись бегством. Наградою Ушакова был орден Св. Георгия 2-го класса (Князь Потемкин, извещая одного из черноморских старшин об этой победе, писал: «Наши, благодаря Богу, туркам такого перцу задали, что любо: спасибо Федору Федоровичу». (Словарь достопамятных людей русской земли, сост. Бантыш-Каменским)).
Между тем, как Черноморский наш флот торжествовал совершенную победу, греческие каперные суда вели отчаянную борьбу с турецкими и варварийскими судами, в Архипелаге. Ламбро-Качони сделался столь страшным для турок, что они старались переманить его на свою сторону, но доблестный воин, считавший первым благом находиться под покровительством императрицы Екатерины (По кончине Потемкина, Ламбро-Качони жил некоторое время в Петербурге, имел доступ к императрице Екатерине и попросил у ней дозволение носить на голове феску, на которой серебром было вышито изображение руки, с надписью: под рукою Екатерины. Впоследствии он был командиром Балаклавского Греческого пехотного батальона), отверг с презрением лестные предложения Порты. Действия его, в эту кампанию, были открыты движением к Идре, имевшим целью не допустить 20 идриотских кирлангичей присоединиться к турецкой флотилии Затем, истребив множество судов с хлебом, плывших в Константинополь, Качони стал в виду Тенедоса, не допуская Ахмет-пашу, собравшего на сем острове довольно значительный турецкий корпус, отплыть на твердую землю и идти к [218] Адрианополю. Но уже турки готовились положить предел успехам отважного моряка; против него послана была эскадра, состоявшая из 2-х линейных кораблей, 2-х фрегатов и многих мелких судов, под начальством сераскира Измаила-бея, который направился из Стамбульской пристани к острову Зее, чтобы присоединить к себе шедшие на усиление его варварийские суда. Узнавши о том, Ламбро-Качони, 6-го августа, на рассвете, подошел с своею флотилиею и атаковал несравненно сильнейших неприятелей. Сражение продолжалось целой день; Качони одержал некоторые успехи, но как варварийские суда уже были близко, то на совете начальников греческих судов, положено было в ночи отступить. В это самое время — наступило безветрие, которое, застигнув Качони, заставило его сражаться против соединенной турецко-варварийской эскадры; после отчаянного боя, греки взорвали пять собственных своих судов, совершенно разбитых неприятельскими ядрами: в числе их находился фрегат самого Качони, раненого и едва успевшего спастись в лодке; остальные греческие суда ушли в Адриатическое море. Потемкин, ходатайствуя о награде подполковника Качони, (произведенного в сей чин 24-го июля 1789 года), писал к Императрице: «Порта, встревоженная его предприимчивостью и мужеством, старалась уловить его разными обещаниями, которые он отверг с презрением. В самой неудаче оказывает он неустрашимую твердость. Он потерпел в сражении с турками, но сам почти со всеми спасся, и справясь пойдет опять. Он один только дерется. Всемилостивейшее пожалование в полковники умножит ревность [219] его, а естьли еще В. И. Величеству благоугодно будет позволить мне отправить к нему знак военного ордена 4-й степени, то сие, разнесшись повсюду, много произведет действия в народе греческом, к пользе Высочайшей В. И. Величества службе».
По этому представлению, Ламбро-Качони, 24-го сентября 1790 года, получил испрашиваемые награды (Донесение Потемкина императрице Екатерине. — Описание походов россиян против турок (рукопись.)).
Все лето и часть осени прошли в безуспешных переговорах Потемкина с верховным визирем. Между тем войска, собранные у Бендер, заняты были разрушением сей крепости. Фельдмаршал предвидел, что, при заключении мира, она могла быть возвращена туркам, и не хотел, в случае продолжения войны, ослаблять своей армии значительным гарнизоном.
Перемирие, заключенное австрийским Правительством с Турциею, обеспечивало от вторжения русских войск всю Валахию по реку Серет. Турки, обеспечив сим условием Браилов и Силистрию, получили возможность усилить, частью находившихся там войск, и без того уже многочисленный гарнизон Измаила; а русские могли действовать наступательно единственно на узком пространстве между Галацом и берегами Черного моря, где турецкие войска были прикрыты несколькими рукавами Нижнего Дуная и значительными болотами. Река Дунай, обогнув своим течением всю Валахию, направляется от Галаца к востоку и несколько ниже Исакчи разделяется на два рукава: левый, Килийский, течет мимо Измаила и [220] Килии в Черное море, а правый, достигнув Тульчи, образует два других рукава, из коих левый — Сулинский течет прямо в море, а правый — Георгиевский, разделяется еще раз и достигает моря двумя устьями; таким образом — Дунай, ниже Исакчи, образует четырьмя своими рукавами дельту, на пространстве около 40 квадр. милей, большею частью, болотистом и пересыхающем местами только в знойную пору. Судоходство в нижней части Дуная возможно только по двум рукавам, Килийскому и Сулинскому. Наступательные действия русских войск, на этом пространстве, затруднялись не только естественными, но и искусственными преградами — укреплениями Килии, Тульчи, Исакчи, и в особенности Измаилом — сильною крепостью, заключавшею в стенах своих целую армию (Smidt. Suworow’s Leben).
Потемкин, приступая к решительным мерам, желал знать мнение Суворова о предстоявших действиях. «Гребная флотилия овладеет устьями Дуная, возьмет Тульчу и Исакчу, соединится с сухопутными войсками, покорит Измаил и Браилов и приведет в ужас Шистову» — отвечал Суворов (В это самое время, австрийцы вели переговоры с турками в Шистове.). Действительно — для одновременного обложения Измаила с сухого пути и Дуная, нужно было сперва овладеть Килиею и Тульчею, господствовавшими над судоходством в устьях реки; нападение же на Измаил со стороны Дуная необходимо было для отрезания этой крепости от других пунктов, служивших [221] туркам хранилищами военных и продовольственных запасов. Таковы были причины, побудившие князя Потемкина предпринять овладение Килиею и Тульчею прежде покорения Измаила.
Для отвлечения внимания турецких полчищ, занимавших Измаил, послан был к этой крепости, генерал-поручик Потемкин с особым отрядом (8 бат. и 11 эск.), между тем как войска, назначенные для действий против Килии, под начальством генерал-аншефа Меллера-Закомельского, собрались к 18-му сентября, у татар-бунара (Состав войск, собранных у татар-бунара: Херсонский гренадерский и Троицкий мушкетерский полки: Лифляндский и Бугский егерские корпуса, всего 14 батальонов; легкоконные полки: Острогожский, Ахтырский, Харьковский, Павлоградский, Александрийский и Мариупольский; Ольвиопольский гус. полк: всего 42 эскадрона, два казач донск. полка; 60 полевых и 18 осадных орудий. Впоследствии под Килией присоединились Полоцкий и Алексопольский мушк. полки). Генерал Меллер, отрядив генерал-майора Кутузова, с Бугским егерским корпусом, Приморским Николаевским гренадерским полком и 12-ю полевыми орудиями, к озеру Катлабугу, для прервания сообщений Измаила с Килиею, направился к сей последней крепости, и прибыв туда, 3-го октября, усилен был, на следующий день, отрядом генерал-поручика Гудовича (Состав отряда генерала Гудовича: Екатеринославский и Святониколаевский гренад. полки: всего 6 батал. Орденский, Конногренадерский и Елисаветградский конноегерский: всего 20 эскадр. (извлеч. из Описания войны 1787—1791 г. составленного генерал-поручиком Тучковым и Атласа Турецкой войны, составленного полковником Тизенгаузеном)). В то же время генерал-майору Рибасу приказано было отплыть, с гребною флотилиею и черноморскими лодками, от Очакова, вдоль морского берега, [222] к устьям Дуная, и содействовать сухопутным войскам в покорении турецких крепостей. Этот человек, щедро одаренный природою, соединял в себе самые разнообразные способности: неустрашимость воина с ловкостью дипломата; искусство составлять самые сложные соображения и решимость приводить их в исполнение; отважный кавалерист — непоколебимый в опасностях моряк — тонкий дипломат — таков был Рибас. Потемкин нередко вверял ему важные поручения, требовавшие особенной деятельности и решительности. Суворов говорил, что для него с Рибасом не было ничего невозможного и брался, вместе с ним и с 40 тысячами русских войск, завоевать Константинополь (План, составленный Суворовым вместе с Рибасом, по поручению императрицы Екатерины II, в 1795 году (рукопись)). Младший брат генерала Рибаса (Эмануил) прославился также неустрашимостью и считался одним из храбрейших воинов русской армии (Из письма капитана Маллиа, состоявшего адъютантом при генерале Рибасе на Измаильском штурме). , Генерал-аншеф Меллер, по прибытии к Килии, немедленно предложил тамошнему паше сдаться на капитуляцию, но не получив удовлетворительного ответа, решился штурмовать ретраншамент, огибавший крепость. С этою целью — в ночи с 5-го на 6-е октября, посланы были Херсонские гренадеры и Лифляндские егеря, под начальством генерал-поручика Самойлова, поддержанные батальоном Екатеринославского гренадерского полка, спешенными гренадерами Орденского полка, Троицким пехотным, легкоконным [223] Александрийским и гусарским Ольвиопольским полками, под командою генерал-майора принца Виртембергского. Войска наши овладели ретраншаментом, но турки сделали сильную вылазку из крепости и яростно атаковали гренадер. Меллер, узнавши о том, сел поспешно на лошадь, поскакал из лагеря к крепости, отразил турок и в этот самый миг был смертельно ранен картечью. Когда его уносили с поля сражения, он успел сказать: «поручаю команду Гудовичу».
На следующее утро, по приказанию генерала Гудовича, открыты были траншеи против крепости; но покорение Килии затруднялось неприятельскою гребною флотилиею, в соседстве стоявшею. Наконец — для устранения турецких судов — гвардии секунд-майор граф Марков (Ираклий Иванович), с двумя баталионами и четырьмя полевыми орудиями, переправился по понтонному мосту на остров, лежащий выше крепости, и устроил там батарею, которая заставила удалиться неприятельскую флотилию. Между тем — сделан был пролом в городской стене, что заставило гарнизон, состоявший в числе 5-ти тысяч человек, сдать крепость, 18-го октября, под условием свободного отступления за Дунай. В крепости найдено было 67 орудий (Описание войны 1787 — 1791 г., составленное инженер-генерал-поручиком Тучковым (рукопись). Донесение князя Потемкина императрице Екатерине).
Генерал Гудович, приняв меры для занятии Килии и для приведения этой крепости в оборонительное состояние, обратился к Измаилу. Но для совершенного [224] обложения и отрезания от прочих турецких крепостей сей твердыни, необходимо было овладеть течением Дуная. Генерал-майор Рибас с гребными судами, задержанный противными ветрами в Днепровском лимане, вышел оттуда не прежде 13-го октября, направился к устью Днестра и присоединил там к своей флотилии черноморские лодки, состоявшие под начальством войскового судьи, полковника Головатого, 18-го. Затем — отрядив эти лодки с 12-ю легкими лансонами (судами) в Килийское устье, генерал Рибас направился с главными силами флотилии, в большем расстоянии от берега, к Сулинским гирлам, и на следующий день стал на якоре в 7-ми верстах от входа в рукав. 20-го на рассвете, произведено было обозрение, из которого оказалось, что неприятельские укрепления состояли в двух батареях, построенных по сторонам входа, для поражения подходящих судов перекрестными выстрелами; за этими батареями — видна была неприятельская флотилия. Для успешного действия против турецких судов необходимо было сперва овладеть батареями: генерал Рибас поручил это опасное предприятие брату своему, подполковнику Рибасу, с двумя баталионами Днепровского и Святониколаевского гренадерских полков, в числе 1.000 человек, назначенных для высадки, которые, подплыв на легких судах к мелям, должны были кинуться вброд и произвести высадку; прочим же судам приказано было поддерживать десантное войско. Подполковник Рибас, несмотря на внезапную прибыль воды, приблизясь к берегу, бросился с 600-ми человек с лодок в море и достигнул берега; прочие же суда не успели [225] подплыть за сильным противным ветром. Сильная канонада турецких батарей и судов заставила Рибаса расположить высаженные войска в закрытой местности до наступления ночи. В полночь, малочисленный русский отряд, выйдя из засады, овладел батареею, устроенною на левом берегу, и несколькими турецкими лодками; затем — подполковник Рибас обратил захваченные им орудия против другой неприятельской батареи, ослабил огонь ее, и — с рассветом — переправясь на правый берег, овладел батареей и обратил в бегство турецкую флотилию. Вообще же взято нашими войсками на обеих батареях тринадцать орудий, да на взорванном неприятельском судне — шесть. Между тем — ветер стих и флотилия генерала Рибаса вошла в Килинский рукав. Полковник Головатый, 19-го октября, так же вошел в Килийское устье и 23-го прибыл под Килию (Донесение Потемкина, от 21-го ноября 1790 года).
Пользуясь этим успехом, генерал Рибас, 6-го ноября, отрядил капитана 1-го ранга Ахматова, с частью судов, для овладения Тульчею, замком, которого орудия обстреливали Сулинское гирло; девятнадцать турецких судов, стоявшие поперек рукава, преграждали доступ. Но капитан Ахматов овладел частью неприятельской флотилии и обратил в бегство остальные суда; а подполковник Рибас высадил на берег своих гренадер и занял без сопротивления замок, 7-го ноября. Добыча победителей, не потерявших ни одного человека, состояла в 10-ти пушках, 240 бочонках пороха и в значительном количестве военных припасов (Донесение Потемкина, от 24-го ноября 1790 года). [226]
Таким образом был открыт путь русской флотилии к Измаилу, по обоим судоходным рукавам Дуная. Генерал Рибас, обойдя остров Чатал и достигнув пункта разделения дунайских вод на два первые рукава, предпринял произвести поиск на Исакчу, и с этою целью отрядил туда часть флотилии, под начальством своего брата и капитан-лейтенанта Литке. Русские суда, поднявшись медленно вверх по течению Дуная, приблизились, 13-го ноября, к Исакче — крепкому замку с высокими стенами, сооруженному на возвышении правого берега реки. Турецкая флотилия, расположенная между замком и впереди лежащим островом, встретила наши суда сильною канонадою, в которой также приняли участие орудия, стоявшие на стенах замка. Но храбрые наши моряки, не отвечая на пальбу турок, до тех пор, пока подошли к ним на картечный выстрел и выстроились у линию и открыли жестокий огонь, от которого вскоре загорелись многие неприятельские суда; к довершению ужаса турок, несколько наших лансонов, обогнув остров, зашли им в тыл. Этот искусный маневр решил участь боя. Неприятели, оставив свои суда, батареи и замок, обратились в бегство. 22 турецкие лансона были сожжены; остальные захвачены; 90 орудий, 300 бочонков пороха, 20 тысяч ручных гранат, 20 тысяч ядер, 4 тысячи пуд свинцу и множество съестных припасов, достались в руки победителей. Взятие Исакчи лишило турок главного складочного места военных и продовольственных запасов (Донесение Потемкина от 30-го ноября, 1790 года, — Описание походов россиян против турок (рукопись)). [227]
По занятии Исакчи, генерал Рибас, получив приказание Потемкина — занять остров Чатал и истребить турецкие суда, стоявшие под стенами Измаила, приблизился к ним с своего флотилией, 18-го ноября, по Килийскому рукаву, и стал выше крепости, между тем как полковник Головатый, с 12-ю лансонами и с казачьими дубами, расположился ниже крепости, в расстоянии пушечного выстрела; в то же время — генерал-майор Арсеньев, с 2-мя баталионами и 600-ми казаков, произвел высадку на остров Чатал. Турки, расположив свои суда под стенами каменного приречного бастиона, выслали 5 лансонов против нашей флотилии, желая заманить русских под выстрелы крепостных орудий. В продолжении 4-х часов, с нашей стороны, не сделано было ни одного выстрела; но наконец — генерал Рибас, выведенный из терпения наглостью турок, послал против них несколько судов, под командою своего храброго брата, который потопил один из неприятельских лансонов и загнал прочие под пушки Измаила. Затем — наступило бездействие, продолжавшееся целые сутки.
На следующий день, в 7 часов вечера, заложены были батареи на острове, под прикрытием канонады обеих наших флотилий; неприятель так же открыл сильный огонь со всех судов и с крепости. Утром 20-го ноября, батареи были окончены; немедленно — обе наши флотилии подошли к крепости на картечный выстрел; 5ть брандеров, под прикрытием вооруженных лодок, пустились на неприятеля; но не оказали успешного действия. Вслед за тем — открыта была жестокая канонада с наших батарей [228] и судов по городу и по турецкой флотилии. Капитан Ахматов с капитан-лейтенантами Поскочиным и Кузнецовым подвели свои баркасы на ружейный выстрел к каменному бастиону, где стояло турецкое 18-ти пушечное судно и множество других меньших. Неприятели, пораженные ужасом, оставили бастион и большую часть судов своих; 7 лансонов было сожжено, а 18-ти пушечное судно взорвано брандскугелем, направленным собственноручно сыном знаменитого принца де Линя. Уничтожение турецкой флотилии было довершено судами Головатого, которые, пройдя, под градом ядер и картечи, мимо крепости, атаковали неприятеля и нанесли ему жестокое поражение. Генерал Рибас, сообразив невозможность удержаться в занятом бастионе и довольствуясь успехом порученного ему действия, отвел назад свои суда, под прикрытием батарей, устроенных на острове.
Потерн неприятеля были огромны: до 90 турецких судов было сожжено, либо потоплено; с нашей стороны — взорвано и потоплено 9 судов. Урон русских войск вообще простирался до 500 человек (Донесение Рибаса и Потемкина. — Описание походов россиян против Турок (рукопись)).
Между тем — велись переговоры в лагере верховного визиря, при Журже, чрез посланного туда Потемкиным статского советника Лошкарева и рейс-эфенди. Визирь, приняв весьма благосклонно Лошкарева, изъявлял совершенную готовность к миру и преданность к приятелю своему принцу; но не скрыл от нашего дипломата препятствий, затрудняющих благое [229] и богоугодное дело. «Наш Государь — сказал он — «молодой человек, в котором еще кипит кровь». — Невежество турок простиралось до того, что они считали требуемую нами уступку Очакова с его округом несравненно значительнейшею, нежели она была в действительности, и долго не могли найти на карте Днестра. Между тем — визирь домогался о заключении перемирия, и может быть переговоры, веденные с ним, имели бы успех, если бы не вмешались в это дело иностранные агенты, которые, под личиною сочувствия к Турции, отклонили Диван от уступчивости и чрез то невольно возвысили славу русского оружия. Хотя визирь, при свидании с Лошкаревым уверял, что он «не променяет дружбы принца Потемкина, уже испытанной им, за три Пруссии», однако же сознавался, что «обстоятельства, в которых тогда находилась Турция, заставляли его ласкать пруссаков, заботящихся о заключении перемирия Портою с немцами» (австрийцами) (Донесение статского советника Лошкарева князю Потемкину Таврическому, от 11-го августа 1790 года). Потемкин отвечал Лошкареву, что условия, предложенные Визирю, по повелению императрицы, были неизменны, — что не для чего было заключать перемирия, и что он предлагает Визирю — мир, или войну. На счет посредничества посторонних правительств, Потемкин полагал, что империям «столь знатным» можно было обойтись без чуткого влияния. Что же касается до прусских агентов, то приказано было обходиться, с ними как можно ласковее, и, при случае, напоминать о постоянной дружбе, существовавшей [230] между нашим и прусским дворами (Повеления Потемкина стат. совет. Лошкареву от 16-го августа и 7-го сентября 1790 года.). Наконец — Потемкин, выведенный из терпения двуличием Шериф-паши, отозвал Лошкарева и решился положить предел упорству Дивана подвигом, невозможным по мнению турок — покорением Измаила. Падение этой твердыни долженствовало открыть нашему воинству путь за Дунай и побудить к миру Оттоманскую Порту. Фельдмаршал принял верное средство к покорению Измаила: он поручил это дело Суворову (Собственноручное письмо Потемкина к Суворову, от 25-го ноября 1790 года). Маллиа (Адъютант Рибаса), в одном из частных писем, уверяет, будто бы он подал Потемкину мысль — вверить Суворову начальство над войсками, собранными под Измаилом (Je n’ai pas été inconnu à Souvarow. Ses bontés pour moi dataient de l’année 1788, devant Oczakow et Kinburn. En 1790, il était oisif dans son camp de Byrlat, et l’armée, qui cernait Izmail, n'était pas moins inactive. Je me rendis de l'armée d'Izmail, le 25 Novembre, auprés du Prince Potemkin à Bender, pour le decider à donner à Souvarow le commandement de l’armée d’Izmail, déjà en pleine retraite; un peu de bonheur et beaucoup de zéle me valurent ce grand succés, puisque Souvarow et l’assaut n’allaient pas l’un sans l’autre. Ainsi – sans moi (tant les plus petites causes influent sur les plus grands événements) il n’y aurait point eu d’Izmail et le Regne d’une Immortelle Souveraine aurait eu de moins une de ses belles pages) (Я не был безвестен Суворову. Его доброта для меня датировались 1788 годом, перед Очаковым и Кинбурном. В 1790 он томился в лагере под Бырладом, и армия, осаждавшая Измаил, бездействовала не меньше. Я упросил Потемкина 25 ноября в Бендерах, дать Суворову команду над армией, уже отступавшую от Измаила; немного удачи и многие труды позволили мне добиться этого большого успеха, поскольку Суворов и атака не идут один без другого. Таким образом, без меня (сколь малые причины оказывают влияние на самые значительные события) не было бы совсем Измаила и у Царственной Бессмертной Государыни было бы меньше на одну из ее прекраснейших страниц – пер. Адъютанта); но это показание весьма сомнительно. Фельдмаршал и без того уже имел много случаев узнать гениального своего подчиненного.
По истреблении турецких судов под Измаилом, русские войска, в продолжение нескольких дней, занимались [231] сооружением батарей на острове Чатале. Между тем — 21-го ноября, крепость была обложена с левой стороны Дуная отрядом генерала Кутузова, а со стороны острова войсками Рибаса и 4-мя баталионами прибывшими от Килии, вслед за коими при был, 24-го, сам Гудович с 9-ю батальонами, отправив остальную свою пехоту и всю кавалерию в Бендеры, и пришел от Тóбака генерал-поручик Потемкин с 8-ю батальонами и 11-ю эскадронами: вообще же, в конце ноября, собрано было под Измаилом 29 баталионов, 11 эскадронов и 15 тысяч иррегулярных войск.
Но внезапно — прекращены были все осадные работы. Ненастная погода чрезвычайно умножила число больных; генералы, начальствовавшие войсками потеряли надежду в успехе осады, предпринятой в столь позднее время года; решено было снять обложение крепости. — Уже осадные орудия отправлены были в Бендеры; войска — частью отошли от крепости — частью готовились к отступлению. Казалось — предприятие, задуманное Потемкиным, было совершенно оставлено.
Фельдмаршал, получив донесения генералов Гудовича и Рибаса, о принятом ими намерении — отступить от Измаила — сам усомнился в возможности этого предприятия и разрешил Суворову — оставить его (Секретный ордер князя Потемкина, 29-го ноября 1790 года).
Между тем — Суворов, (которого отряд, в то время, находился у Галаца), получив первое повеление [232] Потемкина — о принятии начальства над войсками под Измаилом — был весьма обрадован данным ему поручением. Ему известны были вполне все затруднения этого предприятия; но тем большая слава ожидала его. Решась достигнуть того, что другие считали невозможным, он — в случае неудачи — готов был пожертвовать жизнью.
Из числа войск находившихся при Галаце, Суворов направил к Измаилу Фанагорийский гренадерский полк, с 200-ми казаков, 1.000-ю арнаутов и 150-ю охотниками Апшеронского полка, послал приказание войскам, отступавшим от Измаила, возвратиться к сей крепости, и поручив команду над остальною частью своего отряда генерал-поручикам князю Голицыну и Дерфельдену, сел на коня и с полусотнею казаков отправился в Измаильский лагерь.
Там господствовало уныние. Уже более двух недель войска стояли в окрестностях крепости, переносили труды и лишения — и все это перенесено было понапрасну. Между тем, как турки, узнавшие о снятии обложения, торжествовали нашу неудачу громкими восклицаниями и выстрелами, русские войска, упавшие духом, хранили угрюмое молчание. Внезапно — мчится курьер и привозит повеление фельдмаршала: генералу Суворову поручено покорение Измаила. Эта весть, с быстротою молнии, распространяется по всему стану; смущение заменяется надеждою.
Вслед за тем — 2-го декабря, прискакал Суворов; все приняло другой вид; уверенность, мужество и деятельность непобедимого одушевили солдат его. «Видите ли эту крепость — говорит он своим [233] воинам. — Высоки стены Измаила; глубоки рвы; но мы возьмем его: нам приказала это наша Матушка Императрица; исполним ее волю.» — «С тобою мы возьмем его непременно,» отвечают воины Суворова.
Получив, вскоре по прибытии к Измаилу, разрешение Потемкина — снять осаду крепости — Суворов послал в ответ следующую записку: «по силе повелений Вашей Светлости, первоначально войска сблизились под Измаил, на прежние места, — так безвременно отступить, без особого повеления Вашей Светлости, почитается постыдно. У г. генерал-поручика Потемкина я застал план, который поверял: крепость — без слабых мест. Сего числа приступлено к заготовлению осадных материалов, которых не было, для батарей, и будем стараться их совершить к следующему штурму, дней чрез пять, в предосторожность возрастающей стужи и мерзлой земли. Шанцевый инструмент умножен. Письмо Вашей Светлости к Сераскиру отправлю за сутки до действия. Полевая артиллерия имеет снарядов только на одни комплект. Обещать нельзя. Божий гнев и милость зависят от его Провидения (и счастия Вашей Светлости) (В подлиннике, слова, помещенные в скобках, зачеркнуты). Генералитет и войска к службе ревностью пылают.» (Записка графа Суворова-Рымникского к князю Потемкину-Таврическому, от 3-го декабря 1790 года)
Действительно — несмотря на то, что в числе воинов Суворова находились очаковские и рымникские [234] герои — весьма естественно было сомневаться в успехе задуманного предприятия — покорения сильной крепости, обороняемой целою армиею. Число защитников Измаила увеличивалось по мере падения турецких твердыней; туда ушли войска, оборонявшие Хотин, Аккерман, Бендеры и Килию. Сдача этих крепостей навлекла на гарнизоны их гнев султана: повелено было, чтобы в случае капитуляции Измаила — каждый из оставшихся в живых защитников его был предан смерти. Комендантом измаильским был поседелый в боях сераскир Айдозли-Мехмед-паша. Два раза уже отклонил он от себя достоинство верховного визиря; когда же ему вверена была защита оплота Оттоманской Порты, он обрек себя священной обязанности — отстоять Измаил, либо погибнуть под развалинами его. Храбрый Каплан-гирей, с пятью сыновьями, и многие из пашей твердо решились разделить участь вождя своего. Гарнизон состоял из 35-ти, (а по другим сведениям, из 42-х) тысяч, в числе которых было до 17-ти тыс. янычар; крепость снабжена была в изобилии военными и съестными припасами.
Таковы были средства к защите Измаила. Напротив того — войска Суворова терпели во всем нужду, не имели осадной артиллерии и считали в рядах своих с небольшим 30 тысяч человек, в числе которых почти половина состояла из казаков, вооруженных укороченными пиками.
По сборе корпуса, назначенного для штурма, и по прибытии войск из Галаца, приступлено было к обложению Измаила, с сухого пути, в расстоянии двух верст от крепости; со стороны же Дуная [235] она была обложена обеими флотилиями и пехотою, высаженною на остров. Приказано было приготовить 40 лестниц, длиною от 3-х до 4-х сажень, и 2.000 фашин, не считая 30-ти лестниц и 1.000 фашин, привезенных из Галаца. Затем приступлено было к примерным штурмам, которые производились по ночам, чтобы не возбудить осторожность неприятеля. Между тем — Суворов, в сопровождении обер-квартирмейстера Лена, многих генералов и штаб-офицеров, ежедневно производил обозрение крепости, с тою целью, чтобы ознакомить своих подчиненных с подходами к укреплениям. При этих рекогносцировках, он иногда приближался к неприятелю на ружейный выстрел, указывая начальникам колон пути, по которым они должны были следовать, и пункты, коими долженствовали овладеть штурмующие войска. В первые дни турки стреляли по свите Суворова, но впоследствии — не обращали на нее никакого внимания. Таким образом — полководец наш, готовясь к отважному предприятию, принял все зависевшие от него меры к одержанию успеха.
С 6-го на 7-е декабря, на флангах осадного корпуса, построены были батареи, под руководством инженер-полковника австрийской службы, принца Карла-де-Линь (сына знаменитого фельдмаршала) и артиллерии генерал-майора Ртищева; на этих батареях, построенных единственно для того, чтобы дать действиям наших войск вид правильной осады и усыпить бдительность турок, поставлено было 40 полевых орудий, в расстоянии около 200 сажень от крепости. [236]
Вслед за тем — 7-го декабря, послано было к сераскиру письмо князя Потемкина, заключавшее в себе требование сдачи крепости, вместе с следующею запискою Суворова.
«Сераскиру, Старшинам и всему Обществу.
«Я с войском сюда прибыл. 24 часа на размышление для сдачи, и — воля; первые мои выстрелы — «уже неволя; штурм — смерть. Что оставляю вам на рассмотрение» (Собственноручная записка графа Суворова, 7-го декабря 1790 года).
Сераскир отвечал вежливым, но решительным отказом, упоминал о тишине, столь долгое время господствовавшей, с обеих сторон, под Измаилом, о гибели 9-ти русских судов в последнем деле на Дунае, просил о заключении перемирия на 10 дней, необходимого для сношения с верховным визирем, и, в случае отказа, возлагал всю надежду на Бога (Письмо измаильского сераскира, 8-го Декабря 1790 года).
Суворов, узнав от пленных, что жители города склонялись к покорности, послал к сераскиру, с словесным требованием сдачи крепости, одного из захваченных нашими войсками турецких офицеров. Сераскир, приписывая это вторичное покушение Суворова неуверенности в успехе действия, отвечал: «прежде остановится течение Дуная и склонится небо к земле, нежели сдастся Измаил» (Описание походов россиян против турок (рукопись). — Smidt. Suworow’s Leben)
Оставалось прибегнуть к силе оружия. 9-го декабря [237] Суворов собрал военный совет, единственно с тою целью, чтобы убедить своих подчиненных в необходимости предположенного действия. Предлагая на обсуждение вопрос — о покорении Измаила, Суворов сказал: «два раза русские подходили к Измаилу и два раза отступили они; теперь, в третий раз, остается нам только — взять город, либо умереть. Правда, что затруднения велики: крепость — сильна; гарнизон — целая армия, но ничто не устоит против русского оружия. Мы сильны и уверены в себе. Напрасно турки считают себя безопасными за своими стенами. Мы покажем им, что наши воины и там найдут их. Отступление от Измаила могло бы подавить дух наших войск и возбудить надежды турок и союзников их. Если же мы покорим Измаил — кто осмелится противостать нам? Я решился овладеть этою крепостью, либо погибнуть под ее стенами.»
Эта краткая речь возбудила восторг в храбрых сподвижниках Суворова. Платов (герой отечественной войны), которому — как младшему в совете — надлежало подать голос первому, громко сказал: штурмовать! Прочие все пристали к нему. Суворов, перецеловав их всех, одного за другим, сказал: «сего дня — молиться; завтра — учить войска; послезавтра — победа, либо славная смерть»… Участь Измаила была решена.

Подлинное определение совета 9-го Декабря, 1190 года, при Измаиле.

«Приближась к Измаилу, по диспозиции, приступить [238] к штурму неотлагательно, дабы не дать неприятелю времени еще более укрепиться, и посему уже нет надобности относиться к его Светлости, главнокомандующему. Сераскиру, в его требовании, отказать. Обращение осады в блокаду исполнять не должно. Отступление предосудительно победоносным ее Императорского Величества войскам.
По силе четвертой-на-десять главы Воинского Устава, на подлинном подписано:
Бригадир Матвей Платов.
Бригадир Василий Орлов.
Бригадир Федор Вестфален.
Генерал-майор Николай Арсеньев.
Генерал-майор Сергей Львов.
Генерал-майор Иосиф де Рибас.
Генерал-майор Ласси.
Дежурный генерал-майор граф Безбородко.
Генерал-майор Федор Мекноб.
А. Генерал-майор Петр Ртищев.
Генерал-майор Михаило Голенищев-Кутузов.
Генерал-поручик Александр Самойлов.
Генерал-поручик Павел Потемкин.

Между тем — войска продолжали упражняться движениями и приемами необходимыми при штурме; сам Суворов учил их бросать фашины, переносить и приставлять лестницы, взлезать по ним на вал и действовать штыком. Солдаты, возбужденные его самоуверенностью, с нетерпением ожидали дня, в который они должны были показать на самом деле искусство свое. [239]

Измаильская крепость лежит между озерами Ялпухом и Катлабугом, на склоне отлогой высоты, оканчивающейся при Дунае низким, но довольно крутым скатом. Турки, убедившиеся в предшествовавшую войну, в важности Измаила, усилили эту крепость, с пособием французских инженеров. Она имела фигуру прямоугольного треугольника, которого южная приречная сторона простиралась на 1.000 сажень, западная — на 700, а северо-восточная — на 1.300 сажень; вообще же крепостные верки простирались кругом на 6 верст. Кроме семи бастионов, крепостной вал образовал множество входящих и исходящих углов; не было — ни внешних построек — ни прикрытого пути; но зато — вал имел вышины от 3-х до 4-х сажень, а ров, при 6-ти саженной ширине, местами — такую же глубину. Все верки сооружены были из земли, за исключением двух каменных бастионов: один из них, построенный в верхнем углу приречной стороны, имел двойную пушечную оборону; верхний ряд орудий стоял на барбете, а нижний — в казематах; другой же бастион, сооруженный в исходящем северном углу, так же имел каменную одежду, усилен был башнями, построенными в плечных углах, и вооружен 30-ю орудиями. На валганге фронтов, обращенных к западу и северо-востоку, стояло более 200 орудий; приречная же сторона, на которую турки не ожидали нападения, вооружена была гораздо слабее.
Широкая низина, простирающаяся от севера к югу, разделяет город на две части, из которых большая — западная — называлась старою, а восточная — новою крепостью. Сообщения Измаила с окрестною [240] страною производились чрез четверо ворот: Царьградские (Бросские) и Хотинские на западной, а Бендерские и Килийские на северо-восточной стороне города (Извлечено из сведений заключающихся в планах и описаниях Измаильской крепости).
Диспозиция к штурму, вместе с дополнением к ней, заключала в себе следующие распоряжения: войска, в составе 33-х баталионов, 11-ти эскадронов, более 13-ти тысяч казаков и 2-х тысяч арнаутов, всего же в числе 31 тысячи человек, разделены были на три части и общий резерв. Первая часть, (правое крыло) вверенная генерал-поручику Потемкину и назначенная для овладения старою крепостью, в числе 7.500 человек (Состав правого крыла: 1-я колонна, генерала Львова: 150 охотников Апшеронского полка с 75-ю фашинами; 50 рабочих (с топорами, лопатами, молотами и ломами); батальон Белорусского егерского корпуса (состоявший, вместе с Апшеронскими мушкетерами, под командою полковника князя Лобанова-Ростовского), и Фанагорийский гренадерский полк со 175-ю фашинами; 2-я колонна, генерала Ласси: 128 Екатеринославских стрелков; 50 рабочих; Екатеринославский егерский корпус и один батальон Белорусского корпуса, с 300-ми семифутовых фашин и 8-ю трехсаженными лестницами; 3-я колонна, генерала Мекноба: 128 Лифляндских стрелков; 50 рабочих; три баталиона Лифляндского егерского корпуса, с 500-ми фашин и 8-ю 4-хсаженными лестницами; два баталиона Троицкого мушкетерского полка, и 1.000 арнаутов, под командою майора Фалькенгагена. Всего же под начальством генерала Потемкина было: 15 батальонов, охотники Апшеронского полка и 1.000 арнаут. (Извлечено из рапорта графа Суворова князю Потемкину, от 21-го декабря 1790 года)), разделена была на три колонны, впереди которых приказано идти охотникам и рабочим командам с шанцевым инструментом. 1-я колонна, под командою генерал-майора [241] Львова, должна была направиться вдоль берега Дуная, уничтожить палисады, находившиеся правее каменного бастиона, и двинуться в тыл войскам оборонявшим сей бастион и прилегавшую к нему куртину. 2-я колонна, генерал-майора Ласси, назначена для главной атаки в соседстве Бросских ворот; генерал-майору Мекнобу, с 3-ю колонною, вверено было трудное поручение — взлезть на вал правее северного каменного бастиона, где ров имел наибольшую глубину. Все эти генералы были люди испытанной храбрости, отличившиеся на Очаковском штурме. 2-я часть, (левое крыло) под начальством генераль-поручика Самойлова, назначенная для овладения новою крепостью и одним из бастионов старой, в числе 12-ти тысяч человек (Состав левого крыла: 4-я колонна, бригадира Орлова (с 600-ми фашин и 6-ю лестницами, длиною в 5½ сажень): 150 охотников из казаков; 50 рабочих; 5 тыс: казаков. 5-я колонна, бригадира Платова (с 600-ми фашин и 8-ю лестницами): 150 охотников из казаков; 50 рабочих; 5 тыс. казаков; 1000 арнаут под командою подполковника Соболевского; Полоцкий мушкетерский полк. 6-я колонна, генерала Кутузова (с 600-ми фашин и 8-ю четырехсаженными лестницами): 120 бугских егерей; 50 рабочих; 100 охотников; три батальона бугских егерей; два батальона Херсонского гренадерского полка и 1000 казаков. Всего же под начальством генерала Самойлова было: 7 баталионов, 8 тыс. казаков и 1000 арнаут. (Извлеч. из рапорта графа Суворова, от 21-го декабря 1790 года)), разделена была также на три колонны, впереди которых приказано было находиться стрелкам из казаков, вооруженных ружьями, и рабочим командам. Из числа же прочих казаков, составлявших 4-ю и 5-ю штурмовые колонны, только пятая часть вооружена была длинными, а прочие — укороченными пиками. Эти колонны, состоявшие [242] под общим начальством генерал-майора Безбородко и в непосредственной команде бригадиров Орлова и Платова, назначены были для атаки между Бендерскими и Килийскими воротами; а генерал-майору Кутузову, с 6-ю колонною, поручена главная атака, в соседстве Килийских ворот. — В резерве колонн, действовавших с сухого пути, приказано было находиться регулярной кавалерии и 4-м донским казачьим полкам, в числе 2500 человек, под командою бригадира Вестфалена (Состав общего резерва: 6ть эскадронов Северского карабинерного полка; 4-е эскадрона Воронежского гусарского полка; (один эскадрон этого же полка оставлен для прикрытия вагенбурга, стоявший в 4-х верстах позади расположения войск); 4-е Донских полка. (Извлеч. из рапорта графа Суворова, от 21-го декабря 1790 года).
Наконец — 3-я часть войск, долженствовавшая штурмовать крепость со стороны Дуная, под начальством генерал-майора Рибаса, состояла из войск флотилии, усиленных 4-мя батальонами, всего до 9-ти тысяч человек (Состав войск, назначенных для штурма со стороны Дуная: 1-я колонна, генерала Арсеньева: 400 Черноморских казаков полковника Головатого; два батальона Святониколаевского гренадерского полка; один батальон Херсонского гренадерского полка; один батальон Лифляндского егерского корпуса; 2 тыс. Черноморских казаков. 2-я колонна бригадира Чепеги: Алексопольский мушкетерский полк; 200 Днепровских гренадер; 1000 Черноморских казаков. 3-я колонна, гвардии секунд-майора Маркова: 800 Днепровских гренадер; один батальон Бугских и два баталиона Белорусских егерей; 100 Черноморских казаков. Всего же под начальством генерала Рибаса 11 батальонов и 4000 казаков. (Извл. из рапорта графа Суворова князю Потемкину, от 21-го декаб. 1790 года)), и разделена была также на три колонны: правая, генерал-майора Арсеньева, назначалась для атаки новой крепости; средняя, бригадира [243] Чепеги, должна была действовать в центре, а левая, бригадира Маркова — штурмовать старую крепость. Всей флотилии приказано было построиться в две линии: в первой — казачьим полкам с войсками, назначенными для высадки, а во второй — большим судам, долженствовавшим облегчить высадку огнем своих орудий.
Начальники частей войск получили приказание: подойти в ночи скрытно к крепости на 300 сажень и ожидать сигнала к приступу; согласовать движение колонн; наступать безостановочно, и взойдя на вал, не прежде входить в город, как по открытии ворот и по вступлении резервов. Предписано было осматривать тщательно занятые бастионы и охранять от взрыва находимые в них пороховые погреба. По овладении валом, обеспечивать себя, при дальнейшем наступлении, занятием бастионов, батарей, ворот и городских площадей. Стараться, всеми средствами, предохранить город от пожара; щадить христиан и вообще безоружных жителей, детей и женщин (Диспозиция к Измаильскому штурму).
Сам Суворов намерен был находиться близ 3-й колонны. При нем состояли, во время штурма, полковник Тизенгаузен и камергеры: граф Чернышев, которому поручено было составление плана крепости, с показанием движений каждой из колонн, и князь Волконский. В числе волонтеров находились: полковник принц Гессен-Филипстальский (впоследствии прославившийся обороною Гаеты); полковник [244] граф Дамас, француз — по живому характеру своему, русский — по соблюдению воинской подчиненности; принц Карл де Линь, достойный сын знаменитого австрийского фельдмаршала; герцог Фронсак, оказавший, под именем герцога Ришельё, незабвенные заслуги двум великим державам; французской службы полковник Ланжерон; полковники Валериан Зубов, Гудович и князь Лобанов-Ростовский (Рапорт Суворова князя Потемкину об измаильском штурме, от 21-го декабря 1790 года).
10-го декабря, накануне приступа, произведена была канонада, продолжавшаяся весь день: 40 орудий действовало со стороны сухого пути; 100 орудий — с острова, и до 400 — с флотилии; неприятели отвечали огнем 250-ти орудий; одна из брошенных ими бомб попала в крют-камеру бригантины Константин и взорвала это судно с 300-ми человек. К вечеру, пальба прекратилась; наступила мертвая тишина. Турки, имевшие сведение о предстоявшем штурме, от двух запорожцев, бежавших из русского лагеря в крепость, оставались всю ночь на валах, в готовности отразить нападение.
С нашей стороны, тоже никто не помышлял о покое; старые солдаты ободряли молодых рассказами о прежних делах своих. Одни говорили об Очакове — другие вспоминали Фокшаны и Рымник…
В три часа поднялась ракета — сигнал войскам занять назначенные пункты. В четыре — взлетела другая. Войска выстроились. Еще прошел час — длинный час ожиданий. Наконец — взлетает третья ракета — знак отчаянного боя. Колонны двинулись. [245]

Ночь была мрачная; нельзя было ничего видеть в расстоянии нескольких шагов. Но внезапно — канонада 800 орудий обеих сторон осветила окрестность; по мере приближения наших колонн, со всех крепостных стен открывалась ружейная пальба, сопровождаемая дикими восклицаниями турок. Крепость имела вид грозного вулкана? дышавшего огнем и пламенем.
В стройном порядке подошли русские колонны к контр-эскарпу, набросали фашин во рвы, быстро спустились в них и приставили к валу лестницы. В некоторых местах, высота стен заставила связывать лестницы; в других — солдаты взлезали на вал по штыкам, между тем как стрелки наши поражали неприятелей из рва и с контр-эскарпа.

Вторая колонна вступила первая в рукопашный бой. Сигнал, поданный последнею ракетою, не был замечен за густым туманом. Майор Неклюдов, командовавший стрелками, подошел к начальнику колонны, и посмотрев на часы, сказал: «кажется уже время; не прикажите ли начать?» — «С Богом» — отвечает Ласси и ведет к крепости войска свои. В несколько минут, достигают они края рва, заваливают его фашинами; Л. Гв. Измайловского полка прапорщик князь Гагарин, под градом неприятельских пуль, приставляет лестницы к валу; войска всходят по ним, и в числе первых — сам Ласси и Неклюдов. Но прочие наши колонны — еще позади; турки, пользуясь тем, кидаются со всех сторон на доблестных русских воинов, поражают их кинжалами и саблями — сбрасывают в ров копьями. Многие из наших убиты; другие — ранены, и в [246] числе их — весьма тяжело — храбрый Неклюдов (Государь император произвел престарелого воина из отставного полковника в генерал-майоры и Высочайше повелел состоять ему по кавалерии. Неклюдов умер в 1839 году).
Ласси едва удерживается Но уже соседние колонны спешат ему в помощь.

Первая колонна должна была преодолеть чрезвычайные затруднения. Неустрашимые фанагорийцы, закидав фашинами широкий ров, перешли чрез него, и увлеченные примером самого Львова, перелезли чрез ряд палисадов, простиравшийся от каменного бастиона к Дунаю. Затем, не обращая внимания ни на жестокий картечный огонь, ни на губительное действие нескольких сот ручных гранат, в них брошенных, русские войска перешли через другой ров, кинулись на толпу турок, которые готовились напасть на них, и истребили неприятелей. «Апшеронские стрелки и фанагорийские гренадеры дрались как львы» — говорит Суворов в донесении об измаильском штурме. Обойдя каменный бастион и услышав восклицания солдат Ласси: «ура, Екатерина! С нами Бог!» войска первой колонны двинулись позади вала им на встречу; в эту самую минуту, оба начальника их, генерал Львов и князь Лобанов-Ростовский, были тяжело ранены, но полковник Фанагорийского полка Золотухин, приняв команду над колонною, достиг с нею Бросских ворот, взошел на вал и соединился с войсками Ласси.

Третья колонна, наступавшая с северной стороны, также должна была преодолеть большие препятствия. На этом пункте ров имел наибольшую глубину, [247] а вал наибольшую вышину; несмотря на то, что четырехсаженные лестницы соединены были по две вместе, приходилось взлезать еще две сажени по штыкам. Принц Гессен-Филипстальский, в голове лифляндских егерей, взошел на стену и был тяжело ранен. Сам Мекноб возбуждал мужество своих солдат личным примером; но казалось — ничто не могло преодолеть отчаянную отвагу янычар сражавшихся там под личным начальством сераскира. Весь наш резерв был введен в дело; наконец — войска 3-й колонны овладели бастионом, но потеряли своего начальника, тяжело раненого пулею в ногу. Полковник Троицкого полка Хвостов, приняв команду над его войсками, сражался целые четыре часа, пока наконец удалось ему соединиться со 2-ю колонною; в продолжение времени этого боя, с нашей стороны было убито и ранено множество офицеров. Суворов, получив донесение, что все штаб-офицеры Лифляндского корпуса выбыли из строя, поручил начальство над этим корпусом подполковнику Воронежского гусарского полка Фризу.

Войска левого крыла сражались с такою же храбростью. — 6-я колонна, в голове которой шел неустрашимый Кутузов, под градом картечей и ружейных пуль, достигла контр-эскарпа; здесь пал бригадир Рибопьер — юный воин, подававший большие надежды. Его смерть причинила минутное колебание в рядах наших солдат; но — в этот момент — сам Кутузов бросается в ров, увлекает за собою войска и с несколькими оФицерами, достойными сподвижниками героя, всходит первым на вал; за ним спешат солдаты. Завязался отчаянный бой. Кутузов ввел в дело весь свой резерв; [248] но несмотря на то, успех казался сомнительным — Суворов, заметив опасное положение 6-й колонны, послал офицера к Кутузову, извещая о назначении его измаильским комендантом. Герой, восторженный участием вождя своего, устремляет херсонских гренадер на встречу туркам. «С нами Бог!» восклицает он; «с нами Бог» — повторяют гренадеры, и вытеснив неприятеля из бастиона, берут с боя другой и соединяются с 5-ю колонною.

Между тем — Орлов, с 4-ю колонною, а Безбородко и Платов, с 5-ю, двинулись к крепости, между Бендерскими и Килийскими воротами. В этом месте глубокие рвы были наполнены водою, доходившею до пояса и затруднявшею наступление казаков. Несмотря на жестокий ружейный огонь турок, войска наши, приставив лестницы к валу, взошли на стену; но, в это самое время, услышали в тылу у себя дикие вопли «Аллах, Аллах.» Это была вылазка неприятелей, которые из Бендерских ворот бросились вдоль рва, во фланг и тыл нашим колоннам. Завязался отчаянный рукопашный бой; войска обеих сторон смешались в густую толпу; турки, вооруженные лучше казаков, рубили их пики в куски своими саблями и истребляли донцов совершенно обезоруженных. Но Суворов, заметив опасное положение казачьих колонн, послал им в помощь регулярную кавалерию, стоявшую в резерве; в то же время, Полоцкий полк, под начальством храброго полковника Яцунского, с громким криком «ура!» ударил в штыки на турок , с тыла, и опрокинул их. Внезапно — Яцунский убит; солдаты его подаются назад; турки преследуют их. Но в решительную минуту [249] опасности — является полковой священник, с крестом, осеняет им христианских воинов, благословляя их на победу, и кидается впереди колонны на встречу турецким полчищам. Ничто не в состоянии удержать натиск русских штыков; все падает пред ними; одни из неприятелей гибнут; другие ищут спасения в бегстве. Но многие из наших храбрых воинов купили сей успех ценою крови. Сам Безбородко, тяжело раненый в руку, принужден оставить место побоища.

Отразив неприятельскую вылазку, Платов решился снова штурмовать крепость. Заметив колебание в рядах казаков, устрашенных смертью множества их товарищей, он приставляет лестницу к валу. «С нами Бог и Екатерина! Братцы! За мною!» восклицает он и всходит на стену; никто не хочет отстать от любимого вождя; обе колонны взлезают вдруг на верх вала. Прибытие одного из батальонов бугских егерей, присланного Кутузовым в помощь казакам, окончательно решает дело. Неприятели сброшены с вала; бастион у Бендерских ворот занят нашими войсками; часть казаков направленная к берегу по низине, разделяющей части города, способствует успеху колонн, действующих со стороны Дуная.

Эти колонны также должны были превозмочь необыкновенные препятствия. По второй ракете, флотилия построилась в порядок, в расстоянии версты от крепости, а по третьей — двинулась вперед, как приказано было, в двух линиях: в первой находились — на ста казачьих лодках — регулярные войска, а на сорока пяти других — Черноморцы; десантные [250] войска, на основании отданной диспозиции, разделены были на три части. Во 2-й же линии, следовали большие суда — 58 бригантин, плавучих батарей, двойных шлюпок и лансонов: все они плыли к берегу, с помощью весел, производя сильную канонаду, на которую крепостные батареи отвечали огнем 83-х пушек, 15-ти мортир и одной гаубицы, стрелявшей 15-ти пудовым снарядом. К счастью, темнота ночи не позволила туркам нанести большего вреда русской флотилии. Как только она приблизилась к крепости на картечный выстрел, то вторая линия, разделясь на две части, расположилась по флангам первой и продолжала обстреливать крепость, между тем как первая линия произвела высадку — быстро и в порядке — несмотря на сопротивление турок, покушавшихся оттеснить войска наши. Колонна генерала Арсеньева, достигнув берега, разделена была на четыре части. Полковник Валериан Зубов, с одною из них, овладел кавальером, несмотря — ни на чрезвычайную крутизну его, ни на упорное сопротивление неприятелей; а граф Дамас взял батарею, действовавшую продольно по наступавшим войскам, и опрокинул штыками огромную толпу турок.

Колонна Маркова, подплыв к крепости, под жесточайшим, картечным огнем турецких батарей, совершила высадку. Принц де Линь, выйдя на берег в числе первых, был ранен в колено, а Марков — также ранен, в ту самую минуту, когда приказывал унести де Линя. Но войска наши, несмотря на потерю начальников, продолжали наступать; все встреченные ими неприятельские полчища [251] были опрокинуты; в особенности же отличился подполковник Эмануель Рибас, с днепровскими гренадерами, овладевший несколькими батареями.

С рассветом русские войска одержали победу на всех пунктах. Неприятели, принужденные очистить все укрепления, ушли вовнутрь города и решились обороняться до последней крайности. Надлежало истребить их. Готовясь к отчаянному бою, генерал-поручик Потемкин приказал отворить Бросские и Хотинские ворота, что бы ввести в город три эскадрона северских карабинер и три полевых орудия; в то же время вошли чрез Бендерские ворота два карабинерные и три гусарские эскадрона. Но Суворов не приказал им входить далее в город, желая сперва проложить им путь штыками.

После нескольких минут отдыха, русские колонны с барабанным боем, двинулись, с различных сторон, вовнутрь города. На нравом крыле наступал Потемкин; в центре — Платов; на левом крыле — Кутузов; с прибрежной стороны — Рибас. Наступающие войска встречали, на каждом шагу, преграды и смерть. Турки останавливали их в узких улицах, осыпали их градом пуль, из всех соседственных домов; по выходе же на открытые места и площади — надлежало сражаться с огромными неприятельскими полчищами. Но еще упорнее оборонялись турки в ханах (восточных гостиницах), огромных каменных строениях, занятых множеством храбрейших воинов. Каждый из этих ханов был крепким замком, который надлежало брать приступом.
В одном из них, находившемся в соседстве [252] Бендерских ворот, засел килийский паша с 2-мя тысячами человек и с несколькими орудиями. Баталион бугских егерей и два спешенные эскадрона северских карабинер, посланные для овладения этим зданием, взошли туда по лестницам, перенесенным через крепостной вал; большая часть находившихся там турок погибла вместе с пашою; остальные, в числе 250-ти человек, сдались и были отведены в наш лагерь. Гораздо большее сопротивление встретили русские войска при атаке весьма крепкого хана, близь хотинских ворот, куда отступил из северного каменного бастиона непреклонный сераскир, с двумя тысячами лучших янычар своих. Генерал Потемкин, подойдя с первыми двумя колоннами к зданию, послал штурмовать его один из фанагорийских батальонов, под командою полковника Золотухина — человека испытанной храбрости. Целые два часа продолжался бой под стенами хана. Наконец — когда ворота этого строения разбиты были ядрами и гранатами, гренадеры вторглись туда, истребили часть турок и захватили в плен остальных; в числе последних находился старый паша. В это самое время — один из янычар, которого еще не успели обезоружить наши солдаты, выстрелил из пистолета и ранил одного из русских офицеров. Победители, раздраженные упорством турок, перекололи их всех без пощады; в числе погибших был Мегемет-паша, пораженный многими ударами.

Суворов, желая скорее очистить город от толпившихся в нем неприятелей, приказал ввести в крепость двадцать легких орудий и открыть пальбу [253] вдоль городских улиц. Тогда турки, укрывшись в домах, продолжали отчаянную оборону. Русские принуждены были брать каждое строение штурмом: самые женщины приняли участие в бою, бросались на русских с ножами и кинжалами, поражали наших солдат и гибли сами под ударами штыков и копий.
Уже Измаил находился во власти русских войск — когда отважный брат татарского хана, Каплан-Гирей, победитель австрийцев под Журжею, сделал последнее покушение отстоять город. Собрав несколько тысяч пеших и конных мусульман — татар и турок — он идет навстречу наступающим русским колоннам. Одна из них, состоявшая из черноморцев, изрублена; две пушки, при ней бывшие, захвачены янычарами. Турецкие полчища, ободренные успехом, стремятся далее, по трупам своих братий, оглашая город неистовыми воплями и дикими звуками нестройной янычарской музыки. Но уже спешат им на встречу николаевские гренадеры и один из батальонов лифляндских егерей. Последний, отчаянный бой должен окончательно решить участь Измаила. Войска обеих сторон дышат отвагою и жаждою мести; никто не думает о защите себя; всякой ищет только поразить противника. Впереди турок — везде, где угрожает наибольшая опасность — сражается Каплан-Гирей, окруженный своими пятью сыновьями; все они падают, один за другим, в глазах отца своего, который ищет смерти, поражает многих наших солдат и наконец — исколотый штыками — падает между телами детей своих; с ним вместе погибает несколько тысяч турок, не хотевших пережить падение Измаила. [254]

Отчаянная защита их довела гнев победителей до последней крайности. Стоны раненых и умиравших слились с пальбою и возгласами победы. Несмотря на строгую дисциплину наших войск, начальники их не могли остановить напрасного кровопролития.
Уже целые шесть часов продолжался бой внутри города. Суворов послал кавалерию для окончательного очищения улиц от турок, но неприятель все еще продолжал обороняться в двух ханах и в казематированном бастионе. Генерал Рибас, которому поручено было овладение этими пунктами, предложил туркам, засевшим в гостиницах, положить оружие, заставил их сдаться, и подступил, с Бугскими и Белорусскими егерями, к приречному бастиону, где находился трехбунчужный паша, градоначальник Измаила. Переговоры о сдаче бастиона были непродолжительны. Паша со всеми своими войсками положил оружие.

Таким образом, после отчаянного 12-ти часового боя, русские овладели крепостью, которая считалась непобедимою; неприятельская армия, оборонявшая Измаил, уже не существовала. Те из числа победителей, кои были на штурме Очакова, считали его игрушкою в сравнении с геройским подвигом покорения Измаила. С изумлением смотрели они на глубокие рвы, на высокие крутые стены, на грозные укрепления, взятые ими, в темноте ночи, под градом пуль, под кинжалами и саблями отчаянных защитников города. С изумлением смотрели русские воины на побежденные ими преграды, уверяя, что среди белого дня трудно было бы им взлезть на стены Измаила. [255]

По занятии города нашими войсками, Кутузов назначен был Измаильским комендантом. «Почему ваше сиятельство поздравили меня с назначением в эту должность, когда успех еще был сомнителен»? — спросил он Суворова. — «Суворов знает Кутузова, а Кутузов знает Суворова — отвечал герой Рымникский. — Если бы не был взят Измаил, мы оба умерли бы под его стенами.»

В продолжение штурма, погибло более 26-ти тысяч турок; в плен взято около 10-ти тысяч, из числа коих многие померли от ран. В числе пленных были: трехбунчужный паша Мухафиз (комендант крепости) и Максуд-гирей, потомок Чингисхана. Говорят — будто бы только одному из турок удалось переплыть через Дунай и принести верховному визирю, находившемуся в Рущуке, злополучную весть о падении Измаила. Визирь был удавлен, за то, что не отстоял этой крепости.

Трофеи победителей состояли в двухстах орудиях (В донесении Суворова показано 245 орудий, и в том числе 9 мортир, а в рапорте дежурного генерала Энгельгардта князю Потемкину 183 пушки и 11 мортир) и 347-ми знаменах, большею частью облитых кровью их защитников. Кроме того — найдено в городе множество военных и съестных припасов и огромное количество различных товаров. Вообще же — было приобретено добычи более нежели на два миллиона рублей серебром. Гребная флотилия, обязанная бытием своим князю Потемкину и управляемая храбрым Рибасом, имела большое участие в [256] покорении Измаила и нанесла много вреда неприятелям. Со времени вступления ее в устья Дуная по 7-е декабря, взято 77 турецких судов; истреблено 210. Отбито 135 орудий. — При взятии же Измаила, захвачено на неприятельских судах 118 и потоплено 340 орудий (Описание походов россиян против турок (рукопись)).

Урон русских войск, по донесению Суворова, состоял убитыми в 65-ти офицерах и 1830-ти нижних чинах, а ранеными в 233-х офицерах и 2500 нижних чинах; но в последствии оказалось, что потери — убитыми и ранеными вообще — простирались до 10-ти тысяч человек, в числе коих было более 400 офицеров из 650-ти, состоявших в войсках Суворова.

По взятии Измаила, Суворов послал к князю Потемкину курьера, с следующим донесением: «Российские знамена на стенах Измаила». Донесение героя императрице было столь же кратко: «Гордый Измаил пал к стопам Вашего Императорского Величества» (Подробное донесение Суворова князю Потемкину о взятии Измаила, от 21-го декабря, 1790 г. — Собрание планов, относящихся к турецкой войне 1787 — 1791 годов. Многие подробности извлечены из превосходного описания Измаильского штурма, в сочинении Smidt. Suworow’s Leben).
Совершив подвиг, которому — скажем с гордостью — военная история других народов не представляет подобного, Суворов, по приглашению князя Потемкина, отправился к нему в Яссы, ожидая радушного — достойного их обоих — приема. Потемкин встретил его с большим почетом, вышел [257] на парадное крыльцо своего дома, обнял Суворова и сказал ему: «чем могу я вас наградить за ваши заслуги?» Таким образом — вместо того, чтобы признать пред лицом света славу знаменитого подвига, Потемкин поставил Суворова в положение унизительное для героя — просить самому награду. «Нет, Ваша Светлость, отвечал он, я не купец и приехал не за тем, чтобы торговаться с вами. Меня наградить — кроме Бога и Всемилостивейшей Государыни — никто не может.» Потемкин изменился в лице и не сказал ни слова Суворову. Таково было последнее их свидание. — В начале следующего года, Суворов отправился в Петербург. Там преследовала его немилость Потемкина, который помешал ему получить фельдмаршальский жезл, и, по прибытии в столицу, тяготился присутствием Суворова. Следствием того был отъезд знаменитого воина в Финляндию, для приведения в оборонительное состояние границ этой страны. Оттуда он послан был укреплять приморские пункты Тавриды, где ожидал его призыв монархини, на новую доблесть — покорение мятежной Польши (Извлеч: из Слов. достопам. людей русской земли, сочин. Бантыш-Каменского)
В награду покорения Измаила, Суворов получил звание подполковника лейб-гвардии Преображенского полка; в память покорения Измаила — выбита медаль. Сверх того, императрица Екатерина, в знак особенной доверенности к Суворову, вверила ему знак ордена Св. Георгия 3-го класса, «для возложения на [258] того, кого считал он достойнейшим из отличившихся в военном звании.» (Этот крест был возложен на подполковника Куриса, за отличие в сражениях при Фокшанах и Рымнике и на штурме Измаила) — Генералы Потемкин и Рибас (По свидетельству Суворова — «Рибас более всех участвовал в овладении Измаилом, и — можно сказать — настаивал твердо, когда другие отклонялись») получили знаки ордена Георгия 2-го класса; Самойлов — орден Св. Владимира 1-й степени; пожалованы знаки ордена Св. Георгия 3-го класса: Кутузову (вместе с тем произведенному в генерал-поручики) (По свидетельству Суворова — «генерал-майор Голенищев-Кутузов оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, взлез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал поражать врагов. Генерал Кутузов шел на левом крыле, но был правою моею рукою. Извлечено из списка представленных к наградам за взятие Измаила), Ласси, графу Безбородко, Платову, Чепеге, Маркову (произведенному сверх того в бригадиры), графу Дамасу, Эмануелю Рибасу, (произведенному сверх того в полковники), и принцу Карлу де Линь. В числе получивших орден Св. Георгия 4-го класса, находились: полковник Золотухин, принц Гессен-Филипстальский, князь Лобанов-Ростовский, флигель-адъютант Валериан Зубов и герцог Ришельё. Бригадир Орлов пожалован богатою саблею с надписью, а граф Ланжерон — золотою шпагою. — Генерал Мекноб получил орден Св. Владимира 2-й степени и аренду; генерал Львов — орден Св. Анны. — Герой Неклюдов, которого Суворов считал умершим, был пропущен в [259] списке представленных к наградам, но впоследствии (в 1792 году) императрица пожаловала ему орден Св. Георгия 4-го класса, чин подполковника и 200 душ в Полоцкой губернии (Список о чинах, отличившихся в течение последней турецкой войны, с показанием подвигов каждого, и какую кто получил награду. 1-го августа 1793 года). Для офицеров, участвовавших в штурме, установлен был золотой знак, подобный Очаковскому, с надписями: «За отменную храбрость» и «Измаил взят декабря 11, 1790.» Нижним чинам розданы овальные серебряные медали, на одной стороне с вензелем Императрицы, а на другой с надписью: «За отменную храбрость при взятии Измаила декабря 11, 1790.»

По взятии Измаила, русская армия расположилась на зимние квартиры. Главная квартира князя Потемкина находилась в Яссах. Главные силы — между верхним Серетом и Днестром. Корпус графа Суворова — в окрестностях Бырлада. Резервный корпус генерал-поручика князя Голицына — в окрестностях Фальчи. Флотилия и войска генерал-майора Рибаса — у Галаца. Отряд генерал-майора князя Долгорукого — в окрестностях Галаца, для наблюдения за Браиловым. Крепости Измаил, Килия, Аккерман и Бендеры заняты были особыми гарнизонами (Состав войск; главные силы: гренадерские полки: Екатеринославский, Киевский, Малороссийский, Московский, Сибирский, Таврический и Свято-Николаевский; Днепровский мушкетерский полк, егерские корпуса, Екатеринославский, Лифляндский и Белорусский. Северский карабинерный; Елисаветградский и Переяславский конноегерские; Ольвиопольский гусарский; Харьковский и Ахтырский легкоконные полки. 20 казачьих полков, под начальством Платова, Исаева и Орлова. — Корпус Суворова: Фанагорийский гренадерский; по одному батальону мушкетерских полков: Черниговского, Новгородского и Апшеронского; карабинерные полки: Черниговский, Стародубский и Нежинский; Воронежский гусарский и 4-е донских казачьих полка; команда арнаут. Резервный корпус Голицына: мушкетерские полки: Углицкий, Ингерманландский и Витебский; карабинерные: Киевский и Глуховский и 2 казачьих полка. Войска на флотилии Рибаса: по два баталиона гренадерских полков: Николаевского Приморского и Днепровского. Отряд Долгорукого: Смоленский мушкетерский полк; по одному баталиону Черниговского, Новгородского и Апшеронского полков; один казачий полк и 450 арнаут. Гарнизоны: в Измаиле: Херсонский гренадерский полк; Бугский егерский корпус; Полоцкий мушкетерский полк; в Килии, Алексопольский; в Аккермане, Троицкий; в Бендерах, Архангельский — мушкетерские полки. (Извл. из Атласа последней турецкой войны, составленного полковником Тизенгаузеном в 1793-м году)). [260]
После неудачной экспедиции генерала Бибикова к Анапе, Кавказский корпус оставался в бездействии все лето. Но в половине сентября, баталь-бей, собрав, под стенами Анапы, более 30-ти тысяч турок и горцев, выступил к Кубани, имея в виду разбить русские войска, действовавшие по восточную сторону Черного моря, и вторгнуться в южные наши области. Генерал-аншеф Бальмен, узнавши о наступлении неприятельской армии, отрядил, для преграждения ей пути, отряды генерал-майора Германа и бригадира Матсена, которые, соединившись между собою, атаковали баталь-бея, уже перешедшего на правую сторону Кубани, и несмотря на чрезвычайное превосходство его в числе войск, одержали над ним совершенную победу, при урочище Тахтамуше, 30-го сентября. Турки и черкесы, обращенные в бегство, потеряли много людей, как убитыми, так и потонувшими в Кубани. Вся неприятельская артиллерия досталась в руки русским войскам; [261] сам баталь-паша захвачен в плен. Малочисленность нашего отряда не позволила победителям брать много пленных, и потому почти все настигнутые неприятели были истреблены. В награду этого подвига, генерал Герман получил орден Св. Георгия 2-й степени (Описание походов россиян против турок (рукопись). Донесение Потемкина императрице Екатерине, от 30-го декабря, 1790 года. Список о чинах, отличившихся в течение турецкой войны, и проч.).

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru