Погром Батал-паши на берегах Кубани 30 Сентября 1790 года.

Журнал *) кампании по Кавказской линии покойного Генерала от инфантерии и Кавалера Ивана Ивановича Германа 1790 года от 22 Сентября по 30 число.

[7]
22-е число. Корпус **), которым я командовал, стоял на Куме, при Песчаном броду¹, расстоянием от Георгиевской крепости верст около 60-ти.
Боевых чинов было в лагере около 3000; сего числа я возвратился из помянутой крепости, где последний раз виделся с покойным графом де Бальменом, которого я оставил едва дышащего. По прибытии моем в лагерь, слухи повторялись со всех сторон о приближении неприятеля, и хотя оные продолжались уже больше месяца, — но письма, которые иные татарские владельцы, услышав о возращении моем в корпус, в оригинале от Батал-Бея прислали ко мне, и в которых он разглашал великие свои силы и обнадеживал их о скором своем прибытии и непременном истреблении всех неверных в сей стороне, равно же и приезд обратный одного Абазинского князя, Атажука Ахлова², родни нашему Подполковнику Мансурову, который сам был у Батал-паши, привели меня в крайнее сомнение. Последний еще описал мне великость турецкого лагеря, число пушек и сказал, что [8] множество султанов и князей с горскими народами окружают его и всякий день более их прибывает. Сколько он мог узнать в турецком лагере, который он нашел тогда на Урупе, Батал-Бей намерен был поспешно приблизиться к Кубани, переправиться через сию реку и дать баталию, если будет кому, а потом идти прямо на Георгиевсвую крепость, где он ожидал соединения всех кабардинцев и Шаха, который тогда, с толпами разных народов, стоял на Сунже, ожидал приключений и по оным располагал себя вести. А как сии известия были согласны со всеми обстоятельствами, в которых находилась тогда граница, я тот же день поднял свой лагерь, оставя сильный арриергард для подвоза себе хлеба, в котором я имел крайнюю нужду. При Песчаном броде учредил я сильно укрепленный пост под ведением Майора Веревкина, который тогда оставлен был с отрядом в сих местах для надзора за народами, там живущими, и удержать связь между корпусом и Георгиевскою крепостью. Поход был 17 верст и лагерь на левых вершинах Тамлыцких³.
*) Журнал Генерала Германа напечатан в Отечественных Записках за 1825 год, Декабрь, стр. 352.
**) В состав его входили: два пехотных полка: Кавказский и Тифлисский; Ростовский карабинерный полк; три егерских баталиона; шесть эскадронов с пушками Астраханского драгунского полка: Донской Атаманский казачий полк; конвойные казаки и пять орудий полевого парка (Кавказский Сборник т. XV, стр. 3 и 4).
¹ Цифрами обозначены примечания, помещенные в конце.

23 числа. Поход был к Кубани 33 версты, а лагерь на реке Подбаклее, расстоянием от реки Кубани прямо верст около 10-ти⁴; разъезды были посланы до самой Кубани; но кроме маленьких партий, издалека подъезжающих, ничего не приметили. На походе примечены необыкновенно частые переезды живущих там татар, и в их селениях мужеского пола, выключая детей, почти никого не видно было.

24 числа. Учредя сильный пост в Кумском редуте⁵, для сокрытия большой дороги в Георгиевскую крепость, поход был до самой реки Кубани 16-ть верст и лагерь был на берегу оной реки; так называемый Кубанский редут на крепком и возвышенном месте⁶.
В сей день слышны в первый раз сигналы турецкие из больших орудий. Разъезды были посланы за Кубань, но далее до устья малого Зеленчука не [9] могли ехать; неприятельские сильные партии везде уже разъезжали; во многих местах в горах виден был большой дым, что есть у горских народов обыкновенным сигналом для собрания к назначенному месту, и пыль великая после обеда поднялась между большим и малым Зеленчуками; все известило нас о приближении неприятеля, и перед вечером сигналы слышны были гораздо ближе прежнего, но в ущельях никоим образом не можно было видеть неприятельского расположения, горами от вас сокрытого. На ночь я послал трех отборных казаков о двух конях, с обещанием по их заслугам награждения, с тем, чтобы помощью темноты ночи старались дойти до сама-го неприятельского лагеря и разведать оного положение, сколько возможно будет. Тот же день послал я вторичное повеление бригадиру Беервицу, чтобы он поспешил отряд свой соединить со мною, и уведомил его о приближении неприятеля.

25 числа. Во всю ночь слышны были сигналы в турецком лагере; на рассвете благополучно возвратились посланные казаки, потеряв там одну заводную лошадь, которую бросили, так как неприятель, приметив их, начал за ними гнаться; они были у самого турецкого лагеря, который мне описали довольно верно. как мы после узнали, и реченный лагерь был, по их донесению, верст около 25 от нашего за малым Зеленчуком, при самом входе в ущелья⁷, и мы сами скоро увидели, что сие было справедливо. Провиант мой прибыл мукою, который немедленно перепекли, и в тот же день отправил я, находящегося при мне, обер-квартирмейстера Штедера к генерал-майору Булгакову, который с другим корпусом находился вниз по Кубани, верст около 80 от меня⁸, дал реченному обер-квартирмейстеру с собою план общей атаки, с тем чтобы согласить между собою день переправы и пр.; наши пикеты были на той стороне Кубани на высотах.
После обеда неприятельский большой разъезд около [10] 2000 конных показался в первый раз поближе нас и остановился верст около 10-ти от нашего лагеря на высотах же⁹, пикеты наши приближались к лагерю, но неприятель за ними не последовал. Оба лагеря остались на прежних местах; в этот день прибыла ко мне фамилия Ислам Муссина, который всегда отличался верностью к России, Рослам-Бек и иные многие служить при мне волонтерами. Вскоре после их возвратился из турецкого лагеря разными дорогами побочный сын Ислама Муссина, посланный мною к туркам уже от Кумы. Через него я узнал все подробно.

26 числа. Примечены были разные толпы неприятельские, идущие от малого Зеленчука к Кубани; послан был разъезд вверх по Кубани примечать их: они оказалися фуражирами, так как в этих местах были некоторые татарские деревни. Весь сей день был употреблен для перепечения хлеба и устроения вагенбурга, чтоб на всякий случай быть готовыми. Перед вечером соединился с корпусом отряд бригадира Беервица благополучно*; к ночи был отряжен секретный разъезд вверх по Кубани, который приметил во всю ночь огни около того места, где после был турецкий лагерь. Сигналов в эту ночь никаких не было.
*) Отряд составляли: Владимирский пехотный полк; Каргопольский карабинерный полк; два эскадрона драгунского Астраханского полка (Кавказский Сборник т. XV, стр. 4).

27 числа. Опыт сделан был у нас боевого, данного мною, порядка; войска оказались во всех частях исправными и исполненными усердием. Вскоре после вступления нашего в лагерь, примечена была великая пыль в горах как бы от большой идущей колонны; сия пыль продолжалась от малого Зеленчука до Кубани по весьма известной мне дороге, которая весьма видна нам была с возвышенного места, расстоянием от нас верстах в 60¹⁰. Не трудно было ожидать намерения неприятеля. Я оставил вагенбург [11] свой под надежным прикрытием и, взяв провианта с собой на 4 дня, пошел в поход и стал лагерем на прежнем своем месте на речке Подбаклее¹¹, 16 верст от бывшего расстоянием от места, куда неприятель тянулся, верст около 18-ти.
Корпус. который при мне находился, состоял из 3600 боевых чинов, а всех на все было 4000 людей. Пушек со мною было от парка 6 и 12 полковых.
Сегодня возвратился к новый наш лагерь посланный обер-квартирмейстер, привез известие, что генерал-майор Булгаков, подняв свой лагерь, приближается ко мне с тем, чтобы купно действовать со мной.

28 числа. Посланы были сильные разъезды к Кубани и посредством их примечен был неприятельский лагерь уже на правой стороне Кубани, для укрепления которого турки работали прилежно¹². Еще примечена была беспрестанная пыль за Кубанью по той дороге, по коей турки шли и многие толпы горских народов, по высотам тянущимся все к оному лагерю. В случившихся, во время рекогносцирования, стычках захвачен был один казак и уведен неприятелем.
Все сии обстоятельства подали мне мысли: 1) что Батал-Бей еще не совсем в сборе; 2) что, по прилежному укреплению лагеря на самом броде, он приготовляет себе свободную ретираду, — следовательно трусит; 3) что по незанятию высоты, лежащей противу его лагеря¹³, которая составляет Кубанский берег от самых ущельев до Невинного редута, он не разумеет своего ремесла, или слишком надеется на свои силы¹⁴. Я решился занять сию высоту, около 3-х верст от его лагеря, дабы, но обстоятельствам, атаковать или принудить его к бою и, по крайней мере, держать его в виду, пока генерал-майор Булгаков успеет соединиться со мною. Сие предприятие не было однако ж без затруднений: надо было делать две переправы и лезть на высокую гору; местоположение [12] мне все известно было; я стоял уже прежде сего на том самом месте, где был турецкий лагерь, даже и самой той высоте, которую я хотел захватить от неприятеля, имел я более месяца свой лагерь. Я собрал вечером моих сотоварищей и объявил им мое намерение. Они были все согласны, представляли однако ж, что лучше будет выполнить сей предмет в ночи, особливо потому, что корпус наш невелик в рассуждении неприятельских сил, а турки имели случай узнать состояние наше чрез захваченного казака, на что я и согласился. Сделав нужные учреждения, пошли мы в поход около 10 часов вечера. Ночь была претемная, и шел небольшой дождь; но сколь ни осторожны были приняты меры, чтоб друг от друга не отдаляться, как ни известны самим нам были дороги, и сколь ни исправны были наши проводники, однако ж мы заблудились при самом почти выходе из лагеря и друг друга отыскать не могли. Сигналы и шум были накрепко запрещены, выключая одной встречи с неприятелем, даже и собак не велено при себе иметь. Всякий проводил ночь, кто где находился в немалом беспокойстве.

29 числа. На рассвете нашлось, что колонны были около 5 верст одна от другой; та, которую вел бригадир Беервиц, попала на переправу через Подбаклею¹⁵. Мы приметили, что наша неудача шла к лучшему: переправа была столь трудная, что мы в темноте ночи никак не могли бы переправиться. Корпус начал переправу с самого утра и продолжал оную до полудня. Для прикрытия оной посланы были сильные партии к турецкому лагерю и перепалки бы ли горячее прежних¹⁶. Лагерь был занят при переправе, верст около 10-ти от турецкого. Я известился, что генерал-майор Булгаков будет иметь того дня ночлег при Невинном мысе, верстах в 60-ти от меня. Перед вечером примечены были по верхней дороге¹⁷, идущей от турецкого лагеря через Белую мечеть в Кабарду и в Георгиевскую крепость, [13] большие толпы и даже обоз. Сие движение привело меня в крайнее сомнение. Я чувствовал, коль скоро Батал-Бей примет марш к Куме и утвердится в Абазинских горах, то соединение с кумскими татарами и абазинцами, равно как с кабардинцами и шахом, запретить ему не будет возможно, и что вся граница Кавказская в наибольшей опасности. Нельзя было терять времени: — Белая мечеть расстоянием от турецкого лагеря только на один переход. Когда Батал-Бей захватит Беломечетские дефилеи и переправу через Куму, то дойти до него между вершинами Танолыцкими и Тахтамызскими и атаковать его почти не было бы возможности; напротив того он свободен был вести себя по обстоятельствам, как бы ему захотелось, и тогда трудно бы было предвидеть, которые мог ли бы из сего следствия произойти. при том я не мог точно отгадать намерения его из сего движения. Он волен был идти мимо меня по верхней дороге, оставить сильный пост на Куме для наблюдения моих движений и прямо следовать в Георгиевскую крепость; или он мог бы равно отделить от себя сильный отряд по сей дороге мне в тыл и во фланг, а между тем атаковал бы меня спереди, или мог бы удержать меня, если бы я вознамерился идти на его лагерь, что после и оказалось. Я послал в сию ночь секретные разъезды во все стороны и перед конною цепью кругом всего лагеря лежала пехота в траве; движения неприятельские слышны были во всю ночь, но сигналов никаких не было. Сие тесное положение, в котором я находился, не могло быть продолжительно; все приготовлено было к какому-нибудь важному приключению на сей границе и все извещало меня о приближении оного. Надеясь на помощь Божью, решился я в ночи атаковать неприятеля на рассвете.

30 числа. Едва только стало видно, я собрал своих сотоварищей и, объявя им свое намерение, изъяснил при этом, что я нахожусь в таких обстоятельствах, что, не дождавшись прибытия генерал-майора [14] Булгакова, необходимо должен атаковать неприятеля, что ежели я дам ему только свободу еще ныне, то потеряю не только Куму, но может быть и всю границу. К тому же и хлеба более не было, да и подвозить провиант из вагенбурга ни время, ни положение наше не позволяли. Приказано было тотчас варить кашу, дабы люди не были слабы в драке, а между тем сделаны были нужные приготовления и отданы приказания. Около 6 часа утра тронулся авангард, составленный из 700 человек разного рода войска, с двумя пушками под предводительством, много уже раз испытанного, офицера майора Князя Орбельянова. Он имел повеление поспешно занять командующую высоту за левою вершиною Подбаклея, в 4 верстах от российского лагеря¹⁸, и держать оную до прибытия корпуса до последнего человека. Вскоре после отправления авангарда, вдруг палатки были сняты и корпус выступил в поход в 5 колоннах; на самом выходе получил я известие от генерал-майора Булгакова, что он ныне подымется от Невинного мыса и надеется быть к ночи к Кубанскому редуту, где учрежден был мой вагенбург. Но жребий был кинут, авангард приближался уже к высоте, и перепалки начались со всех сторон. В самое то время, как корпус тронулся, пошел дождь — российская счастливая примета, которая и сбылась и в тот день более нежели ожидать можно было. По нашему уже несомнительному движению горы около Танлыцких и Тахтамисских вершин зачернились, и из разных мест поспешали сильные толпы горских народов, дабы заградить нам дорогу¹⁹. Князь Орбельянов успел однако ж занять высоту, и как пехотные колонны принуждены были обходить левую вершину Подбаклейскую, по причине крутой и топкой переправы, то я взял немедленно кавалерию²⁰ и поспешил подкрепить авангард, который был версты с полторы от сей переправы. Часть горских народов при была уже к боевому месту, и сильные начались перепалки. [15] Приметив, что немалая часть турецкой пехоты с артиллерией так же прибыла уже и беспрестанно прибавлялось оной более из лагеря, я послал к нашей пехоте поспешить с артиллериею ко мне. Турки, растянув свою линию по-над речкою Тохтамысом, открыли свои батареи. Вскоре после их скорых выстрелов, артиллерии майор Афросимов поспешил с своею батареею, равно и пехота немедленно примкнула ко мне. Горские народы, бывшие в то время в великом уже сборе, сделали общее с турецкою кавалериею сильный ударь на мой тыл и оба фланга, отчего часть конницы моей несколько потерпела и придалась к пехоте, но резервы вышли и кавалерию опять смяли и опрокинули оную. Фрунт наш занят был во все время самими турками и сражение продолжалось уже во всех частях с разными переменами около двух часов; но решительного еще ничего нельзя было применить; между тем артиллерии майор Афросимов успел сбить неприятельские батареи на правом их фланге; огонь примечен был реже и гораздо слабее. В то время приказал я ударить правому моему крылу, под командой бригадира Беервица, прямо на неприятельское левое, и для подкрепления его следовала вся кавалерия правого крыла, равно и все легкие войска с полковником Буткевичем; с левого крыла отрядил я кавалерийскую колонну под командою полковника Муханова, с тем чтобы ударить на неприятельское правое, ворваться в пехоту и опрокинуть оную, а для подкрепления всей атаки и для прикрытия тыла колонн следовала за ними остальная пехота. Турки, не выдержав удара, расстроились, опрокинуты были и старались спасаться бегством без малейшего порядка; наши преследовали их во все стороны, многих убили, а иных взяли в плен: в числе первых был и один Паша*; примечено было в горских народах, что их атака гораздо ослабела, как [16] скоро они увидели, что мы идем прямо на турецкую линию и даже до того, что большая их куча, состоявшая тысяч из 5, отъехала несколько далее назад и остановилась на возвышенном месте, дабы смотреть, кому судьба определит победу, и коль скоро они увидели, что турки уже разбиты, то ускакали и исчезли из виду. Большая часть Закубанских черкесов бежала обще с турецкою кавалериею в лагерь, который они тогда разграбили сколь успеть могли в скорости; пушек с патронными ящиками отбито было в поле 11; другие же увезены турками заранее в лагерь.
*) Аджи Мустафа-паша, под начальством которого были сражавшиеся турки (Бутков. Матер. к Новой Истории Кавказа).

В 4-м часу пополудни спустился я со всеми войсками с высоты Кубанского берега, собрал и устроил корпус, велел взять из ящиков патроны, определил прикрытие к неприятельской артиллерии и к пленным и остановился в виду турецкого лагеря, который был от нас версты 2 с небольшим. В помянутом лагере видно было еще много людей, которые приготовлялись к защищению оного, при том так же приметить можно было в нем великое беганье, о котором я судил, что турки расстроены и не знали что делать. Я решился атаковать их лагерь, не теряя времени, и воспользоваться своим счастьем, хотя большая часть моих сотоварищей были противного мнения, представляли мне, что люди устали, что у них мало осталось патронов, что довольно уже сделано в этот день и что и ночь уже недалека. Я тронулся с корпусом; но, как турки ожидали нас прямо на лагерь и к тому приготовились, то я пошел несколько верст по дороге в горы²¹ и совсем не на лагерь, но вдруг повернулся против правого фланга, который укреплен был слабее других сторон. Увидев сей поворот, турки вышли из лагеря не далее версты от оного, конницею, которая вступила с нашими в сражение, но сие был лишь один вид, чтобы дать пехоте несколько времени убраться за Кубань. Мы опрокинули ее, шли стремительно и овладели турецким лагерем почти без малейшего сопротивления. [17] При оном взят был Батал-Бей с его чиновниками и многими другими турками в плен; едва могли спасти жизнь реченного сераскира, и он сколько ни кричал и просил помилования, объявляя свой чин, из окружающих его иные были уже изрублены, а другие ранены, но егери-карабинеры подоспели к нему и спасли его. В турецком лагере взяты были еще 19 медных пушек и походная мортира, много ящиков пороху, свинцу, инструментов и разных припасов, и хотя черкесы успели уже ограбить турецкий лагерь, но все еще нашлось много добычи разного рода, которая досталась победителям. Так кончился день, который останется навсегда памятен для жителей Кавказа, с коим исчезли навсегда дальновидные неприятельские планы, так что и следов не осталось после оных. Войска ее Величества одержали совершенную победу, с весьма малым уроном*, многие имели случай отличиться пред прочими, но все оказали единодушное и отличное усердие. Имена первых внесены в особливой и подробной о сем сражении реляции, выключая сражения. Некоторые из них были мне особливыми помощниками в сих тесных и прекрутых оборотах, в которых я находился от самого 22 числа, и их усердие к службе и рвение заслуживают не токмо мое всегдашнее признание, но и награждение от верховного начальства.
*) Мы потеряли убитыми: одного казачьего старшину и 26 нижних чинов и ранеными: одного офицера и 114 нижних чинов (Там же).

Майор князь Орбелианов, войска Донского полковник Луковкин, капитаны: Деконской и Струков, поручик Пищевич²², подпоручики: Энгельман, Струков, Шелевской и Козлов, обер-квартирмейстер Штедер и адъютант мой Казаринов, употребляемы мною были беспрестанно и ежечасно с великою пользою. Их неутомимое усердие весьма меня облегчали и не мало способствовали ко всеобщему благу. Я не могу кончить журнал сей достопамятной кампании, не сделав [18] еще некоторых примечаний. Есть без малейшего сомнения Провидение Божие, которое управляет нашими деяниями, не токмо важными и касающимися до благополучия какой-нибудь знатной части человеческого рода, но даже и теми, которые кажутся маловажными и коих следствия от наших глаз сокрыты. Российские войска испытали сие очевидно над собою во все время сей кампании. Все приключения, которые казались нам противными, шли к лучшему. Но как Бог помогает обыкновенно только трудящимся и неусыпно старающимся выполнять долг, который на них возложен, да позволено мне будет здесь судить о человеческих делах, как человеку, Батал-Бей не мог обнять сию великую машину, которую дали ему в руки; даже он не умел порядочно завести оную, и поведением своим нимало не оправдал сделанной ему доверенности. Первая и самая главная ошибка его была в том, что он остановился на Кубани без всякого предмета и потерял трои сутки, невозвратные для него, по тогдашнему положению границ, на пустое укрепление своего лагеря, и тем самым не только потерял он доверенность у горских народов, но и дал нам время исправиться и узнать его поближе. Если бы он шел нимало не останавливаясь на Кубани, прямо по верхней дороге к Белой мечети и, переправясь чрез Куму, утвердился бы в Абазинских горах, атаковать нам его не токмо было бы трудно, но почти и невозможно. Он имел свободное время делать движение сие беспрепятственно. Батал-Бей, имевши способность скрыть от нас посредством гор свое намерение, прибыл нечаянно 27 числа к Кубани и переправился через сию реку. Еще было довольно рано и часа четыре оставалось до ночи. Я был от него более 25 верст прямою дорогою, которою не мог идти с корпусом, обходя около 30, а от Белой мечети около 40 верст; он же, напротив, находясь от последнего места не более 20 верст, мог бы быть там того же числа в ночи, или 28 весьма рано. Я, идя наудачу [19] и почти в отчаянном положении, мог едва достигнуть дотуда в самую ночь 28 числа. Разные народы, бывшие уже давно в готовности, начиная от самого Дагестана и ожидая только Батал-Бея, соединились бы с ним без всякого сомнения, и если бы войска наши, бывшие соединенными в корпусах и отрядах, и остались целыми, дрались бы и даже победили бы после неприятеля, но большую часть селений и жителей тогда спасти никак нельзя было бы.
Во время самого сражения турки сделали три непростительные ошибки: первую, что не заняли, или не употребили все силы для отбития от нас высоты; вторую, что не тянулись вверх по Тахтамысу и не заняли возвышения влево от российского корпуса, которое я не мог держать по малому числу войск; а третью, что дали бой в таком, невыгодном для них месте, где их артиллерия, хотя и шибко и проворно действовала, но вредить нам почти не могла.
С нашей стороны также разные были ошибки: корпус г-на генерал-поручика Розена находился без всякого предмета и пользы около Лабы, по совершенному незнанию неприятельских намерений²³. На самой линии стоял корпус генерал-майора Булгакова, около Прочного окопа без всякого употребления; а он мог бы идти на Лабу и купно с генералом Розеном остановить неприятеля, не дойдя до сей реки. Я же сам, сошед без всякой основательной причины с важной позиции моей при Кубанском редуте, открыл Кубань переходом моим на песчаный брод, как будто вся опасность уже миновалась. Я мог бы тогда, равно и в то место доставить себе провиант и с добрым распоряжением иметь корм для лошадей, или, лучше сказать, я должен бы был сберечь оный с начала и ожидать того, что легко предвидеть можно было. Мы знали уже и довольно верно, что Батал-Бей прибыл около половины Сентября на Лабу. Тогда мы имели время еще соединиться и идти ему навстречу. По сомнительным и нетвердым распоряжениям нашим, [20] потеряли мы время, навлекли на себя сомнения горских народов и тем самым подвергли границу такой опасности, что Батал-Бейская экспедиция могла бы легко переменить театр войны, ежели бы оная была в других руках; но все сии ошибки поправлены были неисповедимым Провидением Божьим и особенным России счастием, и окончились благополучно.