: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Сборник военных рассказов 1877-1878 гг.

Под Плевной. (Практика траншейной войны.)

Публикуется по изданию: Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг., том II. Издание Кн. В. Мещерского, СПб, 1879.


[364]

Плевненский бой 26-го – 31-го августа, доставив нам несколько частных успехов, в общем не был для нас удачен. В конце боя было решено, удержав за собою Гривицкий редут, отступить с занятых с боя Зеленых высот на восточную сторону Тученицкого оврага и держаться оборонительно в ожидании подкреплений. В начале октября, по сосредоточении гвардейского корпуса, предпринято было наступательное действие на софийско-плевненское шоссе. Результатом этого движения было взятие 12-го октября Гонного Дубняка. 16-го – Телиша и 20-го занятие без боя Дольнего Дубняка. Одновременно с движением гвардии за р. Вид генералу Скобелеву с отрядом из 16-й пехотной дивизии, бригады 30-й дивизии, 9, 10 и 11-й стрелковых и 3-го саперного батальонов, было предписано сперва занять плевно-ловчинское шоссе, а после взятия Горного Дубняка и Телиша генералу Скобелеву было разрешено продвигаться вперед для сближения с неприятельскими позициями. В ночь с 23-го на 24-е октября была занята позиция перед д. Брестовацем, а 28-го атакован и взят первый гребень Зеленых высот. К 3-му ноября сближение с турецкими позициями совершилось полное; передовые наши траншеи отстояли от турецких лишь на сто с небольшим шагов. Турки несколько раз пытались выбить нас из занятых позиций, но каждый раз их отбивали с большим уроном. [365]
Важные результаты, добытые занятием гребня Зеленых гор отрядом генерала Скобелева, стоили нам немногим более 300 человек убитыми и ранеными. незначительность этой потери объясняется принятым способом для наступления и обороны.
Первоначально была занята позиция на так называемой Рыжей горе; затем позиция впереди д. Брестоваца, составляющая относительно первый уступ вперед с левого фланга, и наконец, позиция на первом хребте Зеленых гор, составляющая, относительно брестовацкой позиции, уступ впереди справа. Каждая из этих трех последовательно занятых позиций укреплялась в течение ночи настолько, что к утру наши войска были хорошо прикрыты и смело могли отбить атаку в несколько раз сильнейшего неприятеля.
Цель настоящей статьи коснуться детальной стороны разбивки укреплений, устройства, занятия и обороны их.
Приводимые ниже данные взяты из практики, и мы отнюдь не имеем намерения претендовать на теоретическую их непогрешимость.
Инженерные средства отряда генерала Скобелева (Плевно-Ловчинского) были относительно весьма значительны. 16-я дивизия располагала 5,000 лопат при соответствующем количестве топоров, кирок и мотыг. К отряду был придан 3-й саперный батальон (весьма, впрочем, слабого состава). Кроме того, для руководства работами генерал Тотлебен назначил в распоряжение генерала Скобелева инженерных полковников, Ласковского и Мельницкого. Первый из них вскоре получил отдельное назначение, полковник же Мельницкий вместе с подполковником 3-го саперного батальона Сасским сделались руководителями и душою всех производимых в участке отряда саперных работ, с начала октября по день взятия Плевны 28-го ноября.

* * *

Из трех позиций, занятых Плевно-Ловчинским отрядом – позиций на Рыжей горе, Брестовацкой и на первом гребне Зеленых гор – только последняя была занята турецкими войсками. Первые же две хотя и находились в сфере неприятельского огня (брестовацкая орудийного и ружейного, первая же только орудийного), но войсками турецкими заняты не были. Отсюда вытекает разница в занятии и укреплении этих позиций. Местность всех трех позиций была хорошо изучена во время боев 26-го – 31-го августа, поэтому разбивку укреплений на первых двух позициях можно было производить без предварительной их рекогносцировки. Разбивка производилась следующим образом. Часа за два до заката солнца офицер, которому поручалась разбивка, в сопровождении одного или двух саперов, по возможности скрытно пробирался [366] к одному из флангов позиции и длинными кольями обозначал линии предположенных укреплений для пехоты и артиллерии. Характер укреплений первоначально был всегда один: для пехоты – траншеи, для артиллерии – горизонтальные батареи с ровиками для прислуги. Траншеи предпочитались отдельные на каждую роту, батареи на 8, а на Брестовацкой горе на 24 орудия. Длина траншеи на роту пехоты, смотря по составу частей, изменялась от 120 до 150 шагов по фронту. На каждое орудие давалось по три сажени, и только в исключительных случаях эта норма уменьшалась до двух сажень.
В зависимости от близости неприятеля, способ разбивки несколько видоизменялся. Иногда траншея, для каждой роты отдельно, обозначалась двумя кольями, иногда обозначались только фланги нескольких рот вместе. Колья для разбивки приготовлялись длиною до одной сажени и очищались от коры, чтобы быть более заметными.
При местности, поросшей кустами или засеянной кукурузой, расстановленные колья отыскивались подчас с большим трудом, особенно с наступлением темноты. Пробовали скручивать из соломы длинные веревки или употреблять для обозначения линии обыкновенные веревки, но способы эти оказались непрактичными, и пришлось обратиться к наиболее простому и надежному способу разбивки, а именно к разбивке линий укреплений людьми. Люди брались преимущественно из саперного батальона, но случалось производить разбивку пехотою или казаками. При разбивке ограничивались самым необходимым. Например, траншея на четыре роты обозначалась двумя людьми по флангам. Разбивка вблизи неприятеля вызывала внимание его и более или менее частую стрельбу по разбивающим. Чтобы избежать потерь и, главное, отвлечь внимание неприятеля, люди, назначенные для указания линий, клались и должны были неподвижно лежать до прихода войск, назначенных на работу. Кроме того, каждому из них внушалось, что он, относительно указанного ему места, имеет те же обязанности, как и всякий другой часовой. Фамилии людей записывались с отметкою, что каждый обозначает. Делалось это для скорейшего отыскания того или другого пункта в темноте, когда без оклика фамилий положенные по линии нижние чины весьма трудно отыскивались.
Сообщу кстати, как разбивались батареи под Ловчей и под Плевной 26-го августа (на Рыжей горе).
Под Ловчей, в ночь с 21-го на 22-е августа, предстояло выставить шесть батарей на высотах, накануне взятых у неприятеля (в ночь на 21-е августа, на скалистой высоте, названной «счастливою», уже была выставлена 2-я батарея 16-й артиллерийской бригады). Разбивка этих батарей началась с четырех часов пополудни. По свойству местности, то густо поросшей виноградниками, то засеянной кукурузою, то, [367] наконец, относительно открытой, мы разбивали линии иных батарей кольями, иных людьми. Затем, уже с наступлением темноты, от всех батарей было взято по восьми фейерверкеров и по офицеру, которые в разбитых линиях батарей обозначали места каждого орудия и, спешившись, ожидали прихода батарей. Офицеры батареи, ознакомившись подробно с местом расположения своих частей, вернулись обратно и привели батареи на обозначенные места. Для трех батарей из шести, ранее постановки орудий, пришлось командам нижних чинов с топорами расчистить местность по провешенным линиям от кустарников и кукурузы. В двух батареях, постановленных на мягком грунте, прислугою орудий с наличным в каждой батарде шанцевым инструментом без участия пехоты были вырыты к утру ровики для прислуги. В остальных пяти батареях ровики для прислуги были устроены пехотными командами со сборным шанцевым инструментом от целых полков.
26-го августа, при занятии отрядом генерала Скобелева позиции на плевно-ловчинском шоссе, головные части отряда были встречены сильным гранатным огнем из турецких редутов, расположенных на Кришинской высоте. Вследствие естественности желания ответить неприятелю огнем нашей артиллерии и, главное, чтобы подготовить атаку второго гребня Зеленых гор (для чего был назначен Калужский полк с резервом из Эстляндского полка, 9-го и 10-го стрелковых батальонов), генералом Скобелевым было приказано: около двенадцати часов пополудни вывести на позиции, на так называемую Рыжую гору, находившуюся впереди расположения отряда, 1-ю, 2-ю и 3-ю батареи 2-й артиллерийской бригады. По выборе общего направления для всех трех батарей, каждое из 24-х орудий было обозначено одним сапером, который, наметив несколькими ударами лопаты директрису орудия, ложился на землю. Расстановка этих саперов производилась, начиная от правого фланга через девять шагов (по три сажени на орудие). Между крайними директрисами орудий соседних батарей было оставлено по пятнадцати шагов.
Одновременно с разбивкой батарей, на месте расположения пехоты формировалась от двух полков команда в двести пятьдесят человек с лопатами и кирками. С окончанием разбивки, команда эта, разделенная еще на месте на отделения, по восемь лопат и две кирки в каждом, двинулась небольшими частями, чтобы менее терпеть от гранатного огня, вперед на разбитую для батареи линию. Каждое отделение под руководством сапера, обозначавшего место для орудия, быстро приступало к рытью ровиков для прислуги, и менее чем в час времени закрытия для батарей были готовы, и батареи введены в линию. [368] Расчет рабочих для производства работ был весьма прост. Для устройства траншеи на роту пехоты или закрытий для прислуги одной батареи назначалось по роте рабочих. Так для укрепления позиций на восемь рот пехоты и четыре батареи назначены были 12-ть рот от одного полка, а три стрелковые роты того же полка составляли как бы прикрытие для рабочих. При относительной безопасности и отдаленности неприятеля рабочих назначалось две смены. При близости к неприятелю, где смены рабочих под огнем и ночью могли повести за собою беспорядок и лишние потери, люди работали до утра бессменно. В каждой роте находилось до ста лопат и двадцати кирок и мотыг. Рабочие роты, выстроившись предварительно закрыто, подводились рота за ротой к разбитым укреплениям и выстраивались фронтом на обозначенных кольями или людьми линиях траншей для каждой роты или батареи.
При движении, совершенном в темноте, соблюдалась полная тишина и порядок. Люди шли рядами без разговоров и куренья трубок. Манерки, производившие при движении значительный шум, после первых опытов стали оставляться на месте сбора рабочих под присмотром особо назначаемых команд от каждой роты.
Каждая рота выходила с полным составом своих офицеров и унтер-офицеров. Все ротные и батальонные командиры были на своих местах и следили за порядком. За каждой ротой следовало дежурное отделение с унтер-офицером при двух-трех парах носилок.
Роты разводили по разбитым линиям саперные офицеры. Порядок производства работ был приблизительно следующий: первоначально от каждой роты, прибывшей на место работы, высылались вперед по два секрета из нескольких человек (трех и четырех) каждый. В зависимости от близости неприятеля, число секретов от каждой роты уменьшалось или увеличивалось.
Секреты, выдвинувшись вперед на сто или двести шагов, составляли цепь, прикрывающую работы. Затем, в каждой роте, назначенной рыть траншеи, люди выстраивались в одну шеренгу, выравнивались, поворачивались кругом, клали перед собою ружья прикладом к себе; снова поворачивались фронтом к неприятелю и по отданной тихо команде каждый на линии своих носков рыл небольшую бороздку, соединяя ее с соседними бороздками. Бороздкою этою обозначалась вершина задней отлогости траншейного рва. Затем люди снова выравнивались, продвигались вперед на шесть шагов и рыли новую бороздку, которая обозначала подошву банкета. Затем рабочие, отступив к середине обозначенного ими траншейного рва и, перестроившись отчасти в шахматный порядок, начинали быстро рыть землю. [369]
Работа обыкновенно начиналась весьма энергично и настолько тихо, что в трехстах шагах от работающей роты трудно было предполагать ее присутствие. Часа через два работы в людях уже начинало замечаться некоторое утомление. Первоначальная таинственность обстановки, при которой начиналась работа, темнота, шепотом отдаваемые приказания, предполагаемая близость неприятеля – все это уже отчасти забыто, люди, так сказать, пригляделись, представление об опасности несколько исчезло, и они, начиная чувствовать себя вольнее, в то же время начинают и менее соблюдать тишину. Шепот переходит в явственный говор, лопаты чаще ударяются одна о другую, кой-где слышится сдержанная брань, еще немного, и часть людей начинает присаживаться отдохнуть, а наиболее бойкие поговаривают уже и о трубочке. В этих случаях ничто так быстро не восстановляет прежней тишины и энергии в работе, как несколько выстрелов со стороны неприятеля, направленных в сторону работающих. Близкий свист пуль имеет магическую способность весьма быстро напоминать серьезность минуты и необходимость быть начеку. Вот число выстрелов начало увеличиваться; в темноте как-то страшнее встречать опасность. Рабочие при пролетающих близко пулях низко, низко нагибаются. Посредине траншеи послышался характерный удар пули в тело, и вслед затем солдат, выпустив из рук лопату, с тихим криком: «ой, братцы, убили», повалился на свежевзрытую землю. Среди ближайших к раненому рабочих легкое замешательство. Слышны сдержанные приказания ротного командира: «носилки. Рабочие по местам. Тише». Какой-то солдатик с ружьем пробирается между рабочими, беспрерывно спрашивая «где ротный?». Солдатик этот прибежал с секрета доложить, что замечено движение турецкой пехоты к стороне работающих. Весть «идут турки» как молния облетает работающих. «В ружье!» - слышится команда более громкая, чем предыдущая. Через несколько секунд рота готова к встрече. Локтем к локтю стоят солдаты в вырытом ими рву, уже порядочно прикрытые. Все сильно подались корпусом вперед, почти лежат грудью на разбросанной земле или стоят коленами на местном горизонте. Ружья, положенные на не умятую землю, вязнут в ней. Проходит несколько томительных минут. Вперед послан надежнейший унтер-офицер с двумя рядовыми, отозвать секреты и, главное, удостовериться в наступлении турок. Возвратясь, унтер-офицер докладывает, что турок не идет. Как бы в подтверждение его слов, стрельба начинает смолкать и утихает совершенно за исключением одиночных выстрелов. Следует приказание положить ружья и снова приступить к работе. Это приказание застает многих солдат, уже порядочно приспособившихся к занятому ими месту. Несколькими [370] ударами стволов ружья они умяли землю и образовали для своих ружей небольшие бойницы. Новый приступ к работе знаменуется некоторым беспорядком, люди ищут свои лопаты, идут сдержанные споры и попреки.
Секрет, наделавший тревогу из ничего, увидев в темноте наступающего неприятеля или, вернее, турецкий секрет или патруль в несколько человек, принял его за целую колонну. Рассвет застает роту уже совершенно прикрытыми. Заведующие работами и ротные командиры осматривают новые траншеи и отдают приказания об уравнивании отлогостей траншейного рва, вышедшими из ночной работы несколько зубчатыми, об убивке и выравнивании дна траншейного рва. Эти мелкие исправления живо окончены, и солдаты ложатся по дну вырытой им траншеи усталые и голодные в ожидании смены. С рассветом секреты отошли назад, их заменили несколько часовых, поставленных по банкету траншеи, которые и охраняют покой остальных.
Неприятель, заметив линию выросших за ночь укреплений, открывает яростную стрельбу на две тысячи шагов, почти безвредную. Наши вновь поставленные батареи отвечают несколькими гранатами, пехота же молчит, и скоро обе стороны сознают бесполезность состязания и умолкают, обмениваясь одиночными выстрелами. Турки признают факт занятия нами той или другой высоты и отказываются от попыток выбить нас из вновь построенных укреплений. Расстояние между линиями, нашей и турецкой, одна тысяча семьсот, две тысячи шагов слишком еще велико, чтобы положение обеих сторон приняло острый характер.

* * *

Посмотрим теперь, как совершалось занятие и укрепление позиции, находившейся в руках турок.
27-го октября генералу Скобелеву 2-му было разрешено атаковать и укрепить первый гребень Зеленых гор. Для занятия гребня на другой день были назначены: 9-й стрелковый батальон, Владимирский пехотный полк, две батареи*), два скорострельных орудия и две сотни казаков.
*) 4-я батарея 16-й артиллерийской бригады и 2-я батарея 2-й артиллерийской бригаду.
В резерве находилась в полной готовности бригада 30-й пехотной дивизии (полки Шуйский и Ярославский). Левый фланг прикрывался нашей позицией на Брестовацкой горе, занятой Углицким пехотным полком. Правый фланг упирался в Тученицкий овраг. Независимо от частей, назначенных для атаки, две [371] роты Ярославского полка были направлены по дну оврага для обеспечения правого фланга.
День 28-го октября был сильно туманный, что пришлось весьма кстати для атакующих. Атаку предположено было произвести около пяти часов пополудни, чтобы успеть засветло осмотреться, разбить линии траншей и за ночь укрепиться. К четырем часам пополудни все войска, назначенные для боя, собрались за Рыжей горою перед лагерем бригады 30-й дивизии. Вскоре прибыл и генерал Скобелев.
Поздоровавшись с людьми м поздравив их с делом, генерал собрал всех начальников частей и затем всех офицеров и объяснил им характер предполагаемых действий (цель и средства были указаны в диспозиции). Затем генерал пошел по рядам солдат, терпеливо и ясно рассказывая им как цель, так и характер предполагаемых действий. В особенности долго беседовал генерал с охотниками 9-го стрелкового батальона, назначенными для атаки турецкой траншеи.
Солдатам объяснялось, чтобы они, главное, не зарывались вперед, что сегодня атаки Плевны не будет, а возьмем у турок только одну гору, что заняв эту гору, станем укрепляться на ней, затем не пойдем ни назад ни вперед ни шагу; что ушедшие вперед пускай не ждут поддержки, а ушедших назад ждет стыд. Всем приказывалось соблюдать крайнюю тишину и стрелять только по команде. Полковые, батальонные и ротные командиры, каждый в своей части, разъясняли приказание генерала. Подготовка войск к бою продолжалась около часу. Наконец был отдан приказ двигаться. Солдаты сняли шапки и долго крестились. Благодаря густому туману, войска прошли незамеченными через Рыжую гору и спустились в глубокий лог, отделяющий эту гору от Зеленых высот. В логу все части выстроились. Впереди всех стали охотники. За ними была рассыпана густая цепь роты 9-го стрелкового батальона капитана Домбровского. Остальные три роты 9-го батальона стали поддержками за ротой, рассыпанной в цепь*).
*) 9-й стрелковый батальон, накануне укомплектованный, имел более одной тысячи человек в строю.
Затем выстроился Владимирский полк в батальонных колоннах, головы батальонов на линии. Для устройства траншей назначались двенадцать линейный рот полка. В каждой из них было по сто лопат. Три роты стрелков, отделенные от полка, составляли резерв его. Казаки стали правее пехоты, ближе к Тученицкому оврагу. Артиллерия заняла ранее приготовленные батареи на Рыжей горе. Картечницы с началом атаки спустились в лог. Там же с началом атаки выстроился и Шуйский полк. [372]
В пять с небольшим часов, по знаку генерала Скобелева, охотники и цепь 9-го батальона тронулись в глубокой тишине вперед. Дав отойти цепи на сто пятьдесят, двести шагов, двинулись и поддержки. Вслед за их уходом 1-я батальон Владимирского полка развернулся и приготовился к движению.
Движение, под покровом густого тумана, производилось сотни три шагов без выстрела со стороны турок. Но вот щелкнул первый выстрел, за ним второй, третий, и выстрелы посыпались дробью. В сердце каждого из наступавшего екнуло, что-то внутри сжалось крепче, стиснулись ружья, но шаг не замедлился и наступавшие подвигались вперед безостановочно, несмотря на десяток раненых и убитых, уже лежавших на земле.
Турецкая цепь очистила гребень Зеленых высот и, отстреливаясь, отступила к траншее. Наша цепь, осыпаемая все более и более частым огнем, передвинулась за гребень на сто, сто двадцать шагов и была лично остановлена генералом Скобелевым, а охотникам отдан приказ продвигаться вперед и атаковать турок без выстрела в штыки. Скоро громкое «ура» указало на близость удара, а вслед затем наши залпы из турецкой уже траншеи определили успех. Действительно, охотники дружно ударили на турок, выбили их из траншеи, перекололи наиболее упорных и, заняв траншеи, открыли по отступавшим туркам огонь. Остановив цепь, генерал вернулся назад на высоту гребня определенно на глаз, приблизительно, на сколько позволяли туман и весьма мягкое очертание контуров. Зеленых высот гребня. Поддержки, следовавшие за цепью стрелков, были остановлены и положены, не доходя до гребня. При их расположении пользовались отчасти ирригационными канавами, которыми перерезаны виноградники, покрывавшие Зеленые горы.
К гребню стали выходить рота за ротой Владимирцы. Первым прибыл батальон подполковника Маневского и, выстроенный развернутым фронтом, определил линии траншей правого фланга и отчасти центра. По мере прихода рот, они пристраивались к ранее пришедшим, выравнивались и быстро приступали к работе. Солдатам был отдан приказ – рыть каждому перед собою, стараясь скорее прикрыться от огня. На этот раз разбивка обошлась даже без бороздок.
Трудно представить себе быстроту и энергию, с которыми солдаты принялись за работу. Усиливающийся огонь турок, наносивший значительные потери рабочим, туман, темнота – все напрягало нервы и способствовало быстроте работы.
Третий батальон Владимирского полка под командой майора Нечаева был развернут полковником Мельницким по продолжению первого батальона [373] и составил центр и левый фланг позиции. Солдаты 3-го батальона, так же живо, как и в 1-м, приступили к рытью траншей.
В подкрепление охотникам, державшимся в турецкой траншее, была послана команда с лопатами для приспособления траншеи и две партии стрелков с патронами.
Стрелковая цепь 9-го батальона по собственной инициативе вырыла себе ложементы довольно, впрочем, мелкие, на каждое звено по одному.
Траншеи росли быстро, и успех казался обеспеченным, когда турки, опомнившись и собравшись в значительных силах, перешли в наступление.
Наши охотники, теснимые превосходящими силами с фронта и обходимые с флангов, оставили траншеи и отступили*).
*) Неприятельскую траншею предположено было держать только до окончания постройки траншей.
Цепь стрелков 9-го батальона, плохо прикрытая, осыпаемая градом пуль, невидимого за темнотою и туманом неприятеля, потеряв убитым храброго своего командира капитана Домбровского, тоже отступала за наши траншеи довольно беспорядочно. Отступление стрелков было своевременно, ибо давало возможность Владимирцам встретить наступающих турок залпами. Траншеи, хотя еще и не оконченные, уже представляли значительное закрытие. Турки наступали, прикрытые густою цепью, осыпавшей нас свинцом. В особенности напор был силен на левый фланг. Несмотря на огонь Владимирцев, турки подошли к нашим траншеям весьма близко (около ста шагов, один турок ворвался даже в самую траншею) и, развернувшись против нашего левого фланга, открыли весьма правильную стрельбу залпами. Минута была критическая. Дрогни роты, занимавшие траншеи – и турки снова завладели бы отнятой у них и уже стоившей нам крови позицией. Подводить подкрепления в темноте, под градом пуль было весьма затруднительно и стоило больших потерь. Все невыгоды ночного боя, да еще с войсками только что укомплектованными более чем наполовину состава (9-й стрелковый батальон), сказались тотчас же; некоторые части 9-го стрелкового батальона и Владимирского полка без команды отступили назад к Рыжей горе.
К счастью, командир полка, полковник Артамонов, батальонные командиры полка, делавшие еще севастопольскую кампанию: подполковник Маневский, майоры Нечаев и Русин не были люди, способные легко потерять голову. Личный пример, хладнокровно отдаваемые приказания, а кой-где и крепкая брань удержали большинство Владимирцев в траншеях; вместе с тем и успех был обеспечен. Помогли успеху и смелые действия 2-й стрелковой роты Владимирского [374] полка капитана Сполат-бога, который, выдвинув роту из резерва уступом левее фланга наших траншей, открыл стрельбу залпами по обходившим наш левый фланг туркам. Рота понесла значительные потери, но с молодцом офицером молодецки выполнила свое дело.
Турки не выдержали нашего огня и, не дойдя до траншей, повернули назад. Победа осталась за нами.
Тотчас же с отступлением турок возобновились работы. Отступившие роты были собраны и снова поставлены на места, ранее им занятые. Людям было сделано строгое внушение, два ротных командира отрешены от командования ротами*).
*) Относительно 9-го стрелкового батальона следует сделать оговорку. Батальон этот геройски дрался под Ловчей, под Плевной 30-го и 31-го августа, где потерял две трети своего состава и позднее, не менее геройски, участвовал в атаке деревни Шейново, при переходе колонны генерала Скобелева через Балканы. В описываемом же деле отступление части его объясняется многими причинами. Главнейшая из них та, что батальон этот был укомплектован офицерами и нижними чинами только накануне дела. Офицеры не знали друг друга и не знали своих солдат; солдаты не знали своих офицеров и друг друга; они выкрикивали своих товарищей по роте не по фамилии, а по нумерам дивизий, из которых люди были взяты на укомплектование. По составу своему и офицеры, и солдаты были прекрасны. Командовал батальоном вновь назначенный на эту должность, заслуженный и храбрый туркестанский офицер, подполковник барон Меллер-Закомельский, и, при всем том, батальон вел себя несколько хуже, чем при прежнем составе офицеров и солдат. Причина этого заключается в том, что 9-й стрелковый батальон в день боя представлял из себя не организм, а механизм и ему не доставало внутренней спайки. Добавим к этому, что условия для боя были тяжелые. Темнота, туман, действия на неизвестной местности, огонь невидимого неприятеля и ко всему этому пассивное лежание открыто за линиями траншей Владимирцев. Этим, последним, было легче. Они не были пассивными участниками, они работали и с каждым ударом лопаты прикрывали себя лучше и лучше. Прибавьте отступление охотников и роты Домбровского, сопровождаемое обычными рассказами о том, что турки идут по их пятам, что их очень много, что наши обойдены, что из роты, кроме рассказчиков, никого не осталось, и отступлению батальона будет достаточно веских объяснений.
К семи часам утра траншея представляла из себя солидное укрытие. Дно было расширено, и сообщаться стало возможно по дну траншей. Этим устранилось значительная потеря. Людям был дан отдых, за исключением восьми часовых от каждой роты, которые с ружьями наготове зорко вглядывались в сторону неприятеля. В эту же ночь небольшой случайный уступ траншеи на нашем правом фланге был приспособлен к постановке двух скорострельных орудий, фланкировавших местность перед траншеями, и начат ход сообщения в тыл, к месту расположения резервов и кухонь. Резервы по кА были размещены в глубоких параллельных траншеям ирригационных каналах и частью в логу, отделявшем Зеленые высоты от Рыжей горы. Там же были [375] помещены первоначально и кухни Владимирского полка, позднее спущенные в Тученицкий овраг. Резерв, помещенный в логу, и кухонная прислуга первые дни довольно сильно терпели от неприятельского огня.
Траншеи к утру далеко не имели указанной в нормальных чертежах чистоты. Размерами они большей частью превосходили необходимую высоту, но толща земли у внутреннего гребня бруствера была недостаточна даже против ружейных пуль. Насыпь имела местами трехугольную форму, высотою до пяти футов, с довольно острым углом к гребню. Угол этот требовалось срезать, да и тогда для помещения ружья на грудной высоте надо было выбить в насыпи бойницу. Местами ров был глубиной до трех футов, и для влезания на банкет люди выделывали на фут или полтора ниже уровня земли ступеньку, на которой и сидели. Местами дно было так мало углублено, а насыпь поднята, что проходящий по траншее человек не был прикрыт с головою.
Ширина траншеи по дну доходила от четырех футов до восьми. Заложение отлогостей траншеи, благодаря глинистому грунту, было весьма крутое: передней менее высоты, задней около высоты. Позднее заложение задней отлогости траншеи было доведено до двух высот и даже более – в видах облегчения обратного взятия траншей, если бы они достались в руки неприятеля.
Главный недостаток траншеи, обозначившийся позднее, состоял в непрерывности ее. Несколько выходов к стороне неприятеля были бы очень полезны как для выхода людей в секреты, так и для выхода целых рот для производства вылазок.
Непрерывная стрельба, производимая неприятелем, почти умолкла к 12-ти часам пополудни. Наши стрелки тоже перестали отвечать туркам; состоялось как бы полюбовное соглашение на отдых и для обеда. А обед Владимирцев уже был готов. В первый день от каждой роты были посланы к кухням команды с манерками всех остальных людей. Эти команды, пообедав сами на кухнях, принесли своим товарищам горячих щей и каши. После обеда новые партии нижних чинов потянулись в Тученицкий овраг за водою, и скоро траншея представляла оживленный и оригинальный вид. Забыв о недавно пережитых волнениях, солдаты занялись варкой себе чая; в задней отлогости траншеи вырывались небольшие очаги, над которыми вешались манерки.
К трем часам пополудни Владимирцы отдохнули, прибыли рабочие от Шуйского и Углицкого полков, и работа снова закипела. Для Владимирцев она заключалась в расчистке траншеи, в углублении ее, в увеличивании задней отлогости траншейной и в утолщении насыпи, [376] в уравнивании ее. Рабочие других полков работали ходы сообщения и рыли траншеи для резерва. Эти последние были разбиты в нескольких сотнях шагов от передковой траншеи и состояли из нескольких траншей без банкетов, каждая на одну роту, расположенных одна параллельно другой с проходом в несколько шагов между ними. Передовая траншея для резерва иногда загибалась против флангового огня по углам флангами и обхватывала ими сзади лежащие траншеи. Саперные офицеры, имея каждый при себе команду саперов, руководили работами. Неприятельский огонь, возобновившийся часов с двух пополудни, продолжался целый день. Потери были не велики и падали главным образом на работавших траншеи для резерва и ходы сообщений. В передовой траншее потеря заключалась всего в нескольких человеках из часовых, убитых или смертельно раненых в голову.
На третий день с утра занялись устройством бойниц. Белые мешки, наполненные землею, первоначально оказывались неудобными. Они составляли ясную мишень для цели, и несколько солдат, сложивших себе бойницы из двух мешков, по длине положенных слишком широко, и третьего, положенного сверху, поплатились жизнью и в товарищах поселили недоверие к этому способу закрытия. Стали мешки марать, но сухая земля плохо приставала, а вода была далеко.
После многих опытов остановились на бойнице из двух положенных по длине мешков, возможно замаранных и засыпанных со стороны неприятеля землею. На эти мешки накладывалась настилка из сучьев и хвороста, которая засыпалась сверху землею. Общего для всех типов бойниц не было, и желавшие настилку из хвороста заменяли мешками с землею. В этом случае сверху клали два мешка, так как один пробивался пулями. После устройства бойниц в людях явилось полное сознание безопасности. Сидеть в передовой траншее было безопаснее, чем находиться в резервах, для которых траншеи еще не были окончены. Всякая прогулка в тыл к кухням или резервам была сопряжена с известным риском. Ходы сообщения еще не были готовы, а некоторые участки их весьма искусно фланкировались из неприятельских траншей.
Не безопасно было также выходить их траншей для отправления естественных нужд. Эти неудобства, благодаря энергии распорядителей саперными работами, уменьшались, можно сказать, не по дням, а по часам. Ход сообщения довели до резервных траншей; вместо одного устроили два хода (один за правым, другой за левым флангами). Каждая роты устроила себе отхожие места и соединила их с траншеей ходом. Каждодневно старые ямы засыпались и вырывались новые. [377]
Во все последующие затем дни не прекращались и главные работы по усилению занятой нами позиции. Главная цель усиления уже выдержавших турецкую атаку траншей заключалась в возможном уменьшении числа войск необходимых для защиты позиций. Вместе с этой целью не упускалась и забота о нанесении противнику вреда. Изучалось расположение неприятельских укреплений; результаты этого изучения сообщалось батареям, расположенным на Артиллерийской горе, на восточной стороне Радишевского оврага, и на наши батареи на Брестовацкой горе. Батареи эти, пристрелявшись, били турецкие траншеи продольным огнем. Кроме того, с левого фланга наших траншей на первом гребне Зеленых гор явилась возможность фланкировать участки неприятельских траншей, расположенных на втором гребне этих гор. Для этой цели употреблялись частью стрелки 3-й стрелковой бригады с берданками, частью особая команда с крепостными ружьями, приданная к нашему отряду. Ружья эти были довольно метко и с большою силою на дистанции свыше двух тысяч шагов.
С фронта часовые и любители, в которых недостатка не было, зорко следили за неприятелем. При сближении с турецкими траншеями до ста двадцати шагов всякое движение было заметно. Всякий турок, неосторожно высунувшийся из траншеи, получал несколько выстрелов. Перебегавшие из траншеи в траншею часто не добегали до места. Охота за турками, влезающими для стрельбы по нам на деревья, была любимейшей и почти всегда удачной.
По характеру местности сближение с турецкими траншеями было удобнее всего производить с левого фланга позиции, занятой нами на Зеленых горах. На вторую же ночь в нескольких десятках шагов впереди левого фланга была заложена и к утру окончена траншея, составившая первую линию; в траншее же, лежащей за нею, была помещена рота резерва.
Еще через несколько ночей наш левый фланг подался еще вперед и на этот раз по инициативе унтер-офицера Казанского полка Попова*).
*) Служившего ранее в 1-м Туркестанском стрелковом батальоне.
Назначенный в секрет, он далее обыкновенного пролез вперед, высмотрел хорошо местность и на следующую ночь, взяв с собою несколько рабочих с лопатами, к утру вырыл траншею на двадцать человек. Заняв эту траншею, Попов и защищал ее. Турки, в виду близости ее (120-130 шагов) от своих траншей, поддерживали беспрерывный по ней огонь, причиняли нам потери; но, раз заняв эту траншею, было решено и держаться в ней. В следующую же ночь траншея была усилена, и от каждого из ее флангов проведено к главной траншее по ходу сообщения. [378]
Вместе с этими ходами, приспособленными для стрельбы, передовая траншея составила как бы канонир, весьма выгодно для нас расположенный. Еще позднее голова канонира была усилена несколькими рядами телеграфной проволоки (собранной по дороге из Плевны в Ловчу, где турецкий телеграф был разрушен нашими казаками). Наш правый фланг усилился тоже подобным канониром; перед фронтом было заложено два камнеметных фугаса. За средней траншеей устроен сильной профили редут, составлявший редюит всех войск позиции.
Кроме того, тотчас же за передовою траншеей, несколько ближе к ее левому флангу, устроили батарею на четыре орудия, которая и вооружена ночью четырехфунтовыми орудиями. Батарея эта находилась от неприятельских траншей менее чем на сто сажень. Орудия стреляли через амбразуры и прикрывались щитами. Ближе к левому флангу сделали помещение еще для двух картечниц для продольного обстреливания впереди лежащей местности. Для восьми зарядных ящиков устроили эполементы, а позднее, в виду значительной убыли в артиллерийских лошадях, их поместили в широкую траншею.
Вместе с этими работами преследовалась цель сближения с нашими укреплениями на Брестовацкой горе. Благодаря энергии командира Углицкого полка, полковника Панютина, наши работы на Брестовацкой позиции каждую ночь придвигались вперед и через несколько дней соединились с укреплениями Зеленой горы, составляя относительно их уступ назад слева.
К середине ноября наша позиция на Зеленой горе могла считаться неприступной, и ежедневный наряд войск без ослабления силы обороны, благодаря произведенным работам, с четырех батальонов был уменьшен на два.

* * *

Перейдем теперь к описанию внутреннего порядка, практикованного войсками 16-й пехотной дивизии и 3-й стрелковой бригады для занятия ими траншей на Зеленой горе.
Первые дни по занятии нами гребня Зеленых гор, сила постоянно находившихся на позиции войск заключалась в четырех батальонах пехоты (из них один стрелковый), дивизиона четырехфунтовых орудий, четырех картечниц и полсотни казаков. Из этих войск в боевой линии расположено десять рот (из них две в частном резерве), четыре орудия и четыре картечницы.
Восемь рот, назначенных в боевую линию, занимали передовую траншею; по флангам ее ставились части стрелкового батальона.
Всеми войсками, первые восемь дней по занятии нами позиции, распоряжался генерал Скобелев 2-й, лично живший со своим штабом [379] в передовой траншее. С отъездом его в деревню Брестовац, комендантом укреплений Зеленых гор и начальником всех оборонявших их войск был назначен генерал-майор Гренквист.
Командир очередного полка, занимавшего позицию, назначался начальником боевой линии, т. е. передовой траншеи. Она делилась на два участка, которыми командовали два батальонных командира, каждый из этих участков делился на ротные, по числу занимавших траншеи рот.
Части, занимавшие передовую траншею, находились в постоянной готовности к бою. Ружья были вставлены в бойницы и лежали горизонтально, люди не снимали амуниции. Часть патронов была уложена в небольшие четырехугольные углубления, сделанные каждым солдатом справа ружья в толще бруствера. Каждая рота выставляла днем четырех часовых, по одному от каждого взвода, непрерывно наблюдавших за неприятелем и за участком впереди лежащей местности. С наступлением темноты число часовых увеличивалось до восьми, а в глубокий туман или в ожидании атаки неприятеля – до шестнадцати от каждой роты. Смена часовых производилась каждый час. Каждая рота на ночь высылала по два секрета, от трех до четырех человек; каждый секрет выползал вперед в зависимости от близости неприятельских траншей: против нашего правого фланга до 10-150 шагов, против левого до сорока шагов*).
*) Турецкие траншеи, отдаленные от траншей нашего правого фланга шагов на 500, приближались к траншеям левого фланга всего на 120-130 шагов. Впереди своих траншей, шагах в тридцати от них, турки держали ночью, а иногда и днем, цепь одиночных часовых, из которых каждый сидел в небольшой круглой ямке.
Секреты наши для защиты от турецких пуль помещались в небольших ложементах. Число этих ложементов, весьма легко устраиваемых, благодаря мягкому грунту, было несколько больше, чем число высылаемых секретов.
Ложементы эти вырылись по инициативе самих солдат. Людям в секретах воспрещалось стрелять, за исключением только случаев, когда выстрел оставался единственным средством дать знать о приближении противника. О всем замеченном у турок секреты давали знать посылкою одного или двух человек.
С наступлением неприятеля секреты отходили назад, чтобы дать возможность встретить наступающего огнем из траншей. Случалось, что наши роты открывали огонь ранее отступления того или другого секрета. В этих случаях секреты ложились и через них проносились пули обеих сторон. Было два или три прискорбных случая, когда в секретах оказывались убитые своими пулями. [380]
По получении известия о наступлении неприятеля из секрета, или когда стрельба неприятеля вдруг усиливалась, по траншеям раздавалась команда «к ружьям».
По этой команде каждый становился на банкет и приготовлял патрон. Одиночная стрельба воспрещалась. Стрельба залпами открывалась только по разрешению начальников батальонных участков, полкового командира или лично генерала Скобелева 2-го. Но вот наступление неприятеля не подлежит сомнению и сопровождается частым огнем густой цепи, прикрывающей наступающих. Приказание открыть пальбу залпами быстро облетает траншеи. В первые минуты замечается некоторая суетливость у солдат. Дайте этой суетливости развиться, и она обратиться сперва в беспорядок, а потом, весьма вероятно, и в беспорядочное отступление.
Надо всем начальствующим лицам сделать крайнее напряжение, чтобы взять свои части крепко в свои руки. Ночь, темно, бойницы еще не сделаны, гром свинца, пока стоишь на дне траншеи, идет через голову, но стоит взобраться на банкет, и пули засвистят над ухом. Шрапнель из орудий, подвезенных турками за ночь, разрывается над самой траншеей. Так и хочется выстрелить, не высовывая головы из-за бруствера; а выстрел при этом может быть только один – вверх. Поэтому первая забота ротных командиров должна заключаться в энергическом требовании, чтобы все люди встали на банкет и затем в беспрерывном напоминании, чтобы они целились ниже. Первый залп не вполне удался; он не только прокатился дробью, но вслед за ним посыпались одиночные выстрелы. Мало того, несколько человек сделали по второму выстрелу, не дождавшись команды; за ним легко могут последовать остальные. Часть готова уйти из рук. Залпы с соседних участков заглушают голос командира. В этих случаях личный опыт и находчивость подскажут хорошему ротному командиру, что сделать. Мы беремся рекомендовать один прием, дававший на практике всегда хороший результат. Это решимость вскочить на скат бруствера и оттуда остановить стрельбу, а если огонь неприятеля не слишком силен и сердце достаточно спокойно, то и командовать оттуда следующий залп*). Раз завладев частью, легко можно достигнуть идеальной частоты залпов, как бы близко неприятель ни находился.
*) Таким же способом встречали турецкие атаки несколько героев-офицеров при обороне Шипкинской позиции против армии Сулеймана.
Обыкновенно уже после трех-четырех залпов в нескольких ружьях из роты экстракция перестает действовать и приходится проталкивать пустую гильзу шомполом. Опоздавших вследствие этого людей [381] надо предупредить, чтобы они пристраивались к следующему залпу, а отнюдь не стреляли отдельно, по мере заряжения своих ружей.
Несколько хорошо направленных залпов из непрерывной линии траншей на восемь рот должны произвести страшный эффект на наступающего. По крайней мере, турки никогда не доводили своей атаки до конца. Они останавливались, не дойдя до траншей иногда всего сотни или полторы сотни шагов, ложились и осыпали нас градом пуль, причинявших мало вреда. Затем вставали и быстро отступали, чтобы не сказать – бежали назад. Проводив их еще несколькими залпами, у нас прекращали стрельбу. После атаки затихала стрельба и со стороны турок: у них была другая забота – уборка раненых и убитых. Турецкие санитары выходили из траншей с фонарями, и эти фонари двигались взад и вперед в пространстве между нашей и турецкой траншеями до утра. Наши строго воздерживались в этих случаях от стрельбы по огонькам, на что турки были большие охотники.
Временное перемирие наступало без всяких переговоров.
Вслед за отступившим неприятелем наши секреты снова занимают покинутые ими места. Люди сходят с банкета, оставляя на нем усиленное число часовых. Несколько времени, пока ажитация боя не пройдет, люди не думают о сне. Разные эпизоды боя передаются друг другу, слышатся попреки тому или другому товарищу за невыдержку в стрельбе, за слишком неумеренное пригибание головы, за растерянность. Но усталость понемногу берет свое, и люди начинают засыпать в самых разнообразных позах: сидя, лежа, на банкете, во рву. Часовые становятся апатичнее. Если часть проводит в траншее вторую или особенно третью ночь, то легко возможны случаи засыпания часовых. Поэтому необходима непрерывная поверка их. Если есть основание предполагать повторение атаки, то лучше несколько раз в течение ночи поднимать всех людей, делать им поверку, заставлять их проснуться, расшевелить их, чем рисковать встретить в темноте, с полусонными людьми, энергичную атаку, особенно если бы неприятель сумел произвести ее без выстрела.
Турки, если они не заняты уборкой своих раненых, беспокоят нас всю ночь довольно частою стрельбою. Стрельба эта регулярна и, что казалось удивительным, метка, несмотря на полную темноту. Потом мы разгадали эту загадку. Мы наблюдали меткость турецких выстрелов из того или другого пункта их траншей на нескольких абрикосовых деревьях, росших у самой траншеи. Не проходило минуты, чтобы регулярно направляемые выстрелы не били в эти деревья на одной высоте от земли. Позже мы увидели, что для ночной стрельбы турки еще засветло ставят по скату бруствера прочные вилки, при помощи [382] которых положенному на них ружью дается определенное направление. Затем мы узнали, что турецким часовым во время ночи приказывается выпускать определенное число пуль по невидимому противнику. Мера эта имеет за собою некоторые достоинства. Она, беспокоя противника, заставляет в то же время своих часовых не поддаваться дремоте, да и на соседних товарищей выстрелы часового действуют пробуждающим образом. У нас ночью одиночной стрельбы не допускалось. Позднее, по сближении наших траншей, разрешено было посылать ответы, целясь на огоньки неприятельских выстрелов.
Перед утром обыкновенно густой туман застилал местность, вследствие чего меры предосторожности усиливались, люди будились. Часто туман продолжался весь день, но иногда, несмотря на ноябрь месяц, туман с рассветом пропадал, и ясное, теплое еще солнце живо согревало продрогших за ночь солдат и сушило их одежду. С солнцем каждый чувствовал себя веселее. Секреты убирались, и в траншеях начинался обычный день. Начинался он с чистки оружия. Это настолько важный предмет, что мы на нем несколько остановимся. Начнем, быть может, несколько издалека.
Наши противники явились гораздо луче вооруженными, чем мы ожидали. Большая часть турецкой пехоты была вооружена ружьями системы Снайдера, меньшая – ружьями системы Пибоди. Часть кавалерии и черкесов – магазинными.
В первых же боях с турками под Плевною мы начали нести потери с дистанции более чем в две тысячи шагов. Мы не имели успеха в этих боях и стали невольно отыскивать причину неудачи в превосходстве турецкого оружия, а не в наших ошибках, не зависимых от оружия. Как на действительные причины неудач можно бы указать на следующие: недостаточность ее, разброска их, разрозненность атаки, несоответственное направление ее, неуменье воспользоваться превосходством в числе нашей артиллерии и кавалерии, быстрое расходование резервов, неправильный способ наступления и атаки в лоб, не пользуясь закрытиями, почти без стрельбы, чуть ли не батальонными колоннами. Каждой из этих причин в отдельности достаточно, чтобы объяснить неудачу. Но легче было свалить вину на недостаток нашего ружья и пушки, на моле количество патронов и снарядов, чем признать свое неуменье распорядиться теми средствами, которые находились в руках, и средствами, с русским солдатом совершенно достаточными. чтобы вырвать победу не только у турок, но и у любого противника. Мнение офицеров о превосходстве турецкого оружия быстро усвоилось солдатами и поселило в них некоторое недоверие к своему оружию, а вслед за недоверием и неохоту ухаживать за ним, чистить его. [383]
Существенные обвинения против нашего ружья Крынка заключаются в недостаточности нарезки прицела только на 600 шагов и в дурной экстракции. Обвинение нашего ружья в недостаточной дальности и меткости не имеет основания.
Действительно, тяжело наступать против неприятеля, наносящего существенный вред с 2,000, без ответа целых 1,200 шагов. Но надо припомнить, что стрелковые роты и стрелковые батальоны могли начинать стрельбу: первые с 1,200, а последние даже с 1,500 шагов. Надо припомнить и то, что, даже войдя в сферу прицельности из наших ружей ближе 600 шагов, мы мало пользовались ими и предпочитали продвигаться вперед почти без выстрела, даже плохо пользуясь местными закрытиями. Мы смешивали наступление с атакой и начинали атаку с 2.000 шагов. Мало того, мы иногда считали возможным вести ее на это расстояние безостановочно. Если значительные потери, физическое утомление, нервное потрясение заставляли атакующую часть остановиться, не доходя до предмета атаки, то она останавливалась не там, где это было выгодно по свойству местности или по расстоянию от неприятеля, а там, где застал ее кризис. Части останавливались и в 1,000 шагах от неприятеля и в 40; останавливались и на открытой площадке, когда впереди и сзади были прекрасные закрытия. При чем же тут прицел на 600 шагов? Бесспорно, часть, могущая наносить вред с 1,2000 шагов, при всех равных условиях сильнее части, способной стрелять только с 600 шагов. Но в нашей настоящей практике вопрос о нарезке прицела на лишние 600 шагов имел лишь второстепенное значение. Причины неудач и больших потерь зависели не от прицела. Турки наносили нам вред с 2,000 шагов и отбивали некоторые из наших атак. Следует ли из этого, что их способ действия должен быть принят и нами? Нет. Они действовали оборонительно, на заранее укрепленных позициях; они подвозили на эти позиции массы патронов. В траншеях кроме патронов, находившихся на людях, были расставлены целые ящики их. Патроны разрешалось тратить без счета. Турки стреляли, часто не целясь, а просто положив оружье перед собой. Они стреляли из траншей, иногда спрятав голову. Могли ли мы принять их систему действий при наступлении. Нет. Никаких перевозочных средств не достаточно, чтобы при подобной системе для наступающей армии везти нужное количество патронов. Да и доставив за армией массу патронов, скажем, по 400 на ружье (при принятии турецкой системы следовало бы иметь по 1,000 патронов на каждое ружье), трудности еще не кончались. Пришлось бы организовывать подвоз патронов за наступающими частями и в нескольких сотнях шагов от неприятеля раздавать их.
Мы выступили на войну с солдатом, вооруженным преимущественно [384] ружьями Крынка, с прицелом на 600 шагов и с 200 патронов на каждое ружье. Надлежало при всех обстоятельствах, нам встретившихся, ставить целью: извлечь возможную пользу из нашего солдата (в смысле храбрости, стойкости, выносливости), его ружья, каково оно есть, и из патронов, сколько их имеется.
В делах, в которых мы имели неудачу (бой под Плевной), или где успех стоил нам слишком дорого (Горный Дубняк, Телиш), мы не извлекли всей возможной пользы из нашего солдата, его ружья и имевшихся патронов. Можно думать, что при ином распоряжении этими средствами, чем как было в действительности, неудачи были бы реже, а успехи окупились бы более дешевою ценою.
В делах, в которых мы имели успех, мы хорошо воспользовались драгоценными качествами нашего солдата, но, как и в первом случае, не извлекли всей возможной пользы из его ружья и имевшихся патронов.
В праве ли мы, распорядившись дурно имевшимся, требовать еще большего? В праве ли мы, дурно распорядившись ружьем с прицелом на 600 шагов и с 200 патронов на человека, требовать ружья с прицелом на 1,200 шагов и по 400 патронов. Получив просимое, мы, пожалуй, подумаем, что все наши недостатки устранены, и успокоимся, а это опаснее всего*).
*) Относительно нашей артиллерии тоже вышло недоразумение. Мы плохо пользовались ее хорошими качествами, многочисленностью, хорошим составом людей и офицеров, местностью. В особенности извлекли мало пользы из четырехфунтовых батарей и затем без всяких оснований решили, что турецкая артиллерия лучше нашей, что количество артиллерии у нас слишком велико, дальность даже девятифунтовых батарей мала, не говоря уже о четырехфунтовых батареях. Подобные обвинения исходят и из среды самих артиллеристов, и за ними забывается действительная слабая сторона нашей артиллерии, если говорить только про материальную часть, – это принятый способ довольствия артиллерийских лошадей.
Перейдем к рассмотрению другого, на мой взгляд, более существенного недостатка ружья Крынка: к дурной экстракции его.
Боевая обстановка часто представляет непреодолимые трудности к содержанию ружей в той чистоте, как это признано необходимым. Частям войск часто приходится проводить по нескольку суток почти в непрерывной готовности к бою в передовых позициях, в траншеях, во всякую погоду. Так отряд из 26-ти батальонов генерала князя Имеретинского 20-го, 21-го, 22-го и 23-го августа вел бой под Ловчей, а 27-го, 28-го, 29-го, 30-го и 31-го – под Плевной. Части этого отряда занимали передовые позиции, оставались на них по нескольку суток, имея ружья в резервах сложенными в козлы, а в войсках боевой линии, расположенных в траншеях или за закрытиями, [385] на земле перед собою (в траншеях) или с правой стороны себя (за закрытиями).
Несколько раз дождь мочил эти ружья, и они покрылись ржавчиной. При помещении их на насыпь свежеустроенной траншеи частицы земли приставали к казенной части. После стрельбы ружья не удавалось промывать, так как вода была далеко, только в колодцах, и ее едва хватало для питья. Смазка и протирка ружей, необходимые после стрельбы, могли иметь место очень редко, причем выказалась различная степень участия ротных командиров в деле сбережения оружия. У одних, наиболее заботливых, нашлось деревянное масло и достаточно времени для смазки. В других ротах удовольствовались салом, наконец, в весьма многих смазка совершалась только отдельными людьми из роты, без инициативы и контроля со стороны ближайших офицеров.
Но и наилучше содержанные ружья не могли выдержать непрерывного боя 30-го и 31-го августа в дождь, туман без того, чтобы экстракция не отказалась действовать. Мы видели наших солдат в редутах, взятых штурмом, бросающих свои ружья и берущих ружья своих убитых товарищей или даже турецкие. Тяжело было видеть этих храбрецов, тщетно щелкавших по нескольку раз затвором, когда наступавшие турки уже были в сорока или пятидесяти шагах. Тяжело в такую минуту лезть за шомполом и выбивать им пустую гильзу. Затем уже каждый последующий выстрел после тщательно произведенной по привычке попытки выбросить гильзу экстрактом требовал участия шомпола. Скорость стрельбы при этом, вместо семи или десяти выстрелов в минуту, обращались в два, т. е. к стрельбе из прежних ружей.
Большая или меньшая степень участия ротных командиров в деле ухода за ружьями при всех недостатках экстракции высказывается весьма заметно. Так, например, в двух соседних ротах, находившихся в разных неблагоприятных условиях, в одной экстракция перестает действовать в некоторых ружьях после трех выстрелов, а в другой – после двадцати или двадцати пяти. При этом совершенно незаметные для непривычного глаза мелочи имеют подчас значительное влияние. Так, мы говорили выше, что в траншеях на Зеленой горе каждый солдат в толще бруствера сделал правее своего ружья углубление, в котором держал для удобства заряжания одну или две пачки патронов. С началом стрельбы часть патронов высыпалась просто на дно этого углубления. Скоро заметили, что у тех солдат, которые предусмотрительно выстлали дно этих ямок прутиками, экстракция действовала лучше, чем у их соседей, выкладывавших патроны прямо на земляное дно, причем частицы земли [386] приставали к ним и затрудняли, а иногда и совсем прекращали экстракцию. точно также патроны, слишком сильно смазанные салом, затрудняли экстракцию, и заметившие это отдавали перед боем приказание: «обтереть патроны».
В общем можно сделать заключение, что недостатки экстракции в ружьях Крынка можно в значительной мере парализовать возможным уходом за ружьями, причем инициатива и контроль ухода должны исходить от ротных командиров.

* * *

Вернемся в траншеи. Часам к девяти утра ружья уже вычищены и смазаны. Часть людей по указанию саперных офицеров или своих ротных командиров занята расширением траншей, поправкой бойниц, устройством ротных отхожих мест. Все другие саперные работы вне участков, занимаемых ротами, производятся особо наряжаемыми из резервного лагеря рабочими частями.
В первые дни по занятии траншей люди получали раз в день горячую пищу, два раза варили в самых траншеях чай и каждодневно получали спирт. Обед варился сперва в логу, идущим к Рыжей горе, но после потери нескольких кашеваров убитыми и ранеными и после значительной убыли в артельных лошадях пришлось кухни перенести значительно далее, в Тученицкий овраг.
Первые дни за обедом посылались от каждой роты команды с манерками всех остальных людей. Но при этом часть пищи расплескивалась во время переноски, и, главное, пища доставлялась холодною. Позднее, когда несколько попривыкли к траншеям и к близости неприятеля, на обед стали водить людей сперва полуротами, а затем и целыми ротами. Роты проводились к кухням закрыто, по ходам сообщения. При занятии передовой траншеи восемью ротами, люди водились на обед в четыре приема, в каждом по две роты (отнюдь не смежные). От каждой уходящей на обед роты часовые оставались на своих местах. Обед совершался обычным порядком. Люди захватывали с собою неизменную манерку и ложку. Каждый, получив в манерку свою порцию из общего котла, усаживался для обеда, где находил удобнее. В варку супа или щей на каждого человека клалось от одного до полутора фунтов мяса. Часть мяса некоторыми солдатами уносилась в траншею. Каша, если таковая была сварена, раздавалась в крышки от манерок. Перед раздачей пищи люди получали, смотря по погоде или по перенесенным ими трудам, по получарке или по чарке водки. Пообедав, люди мыли манерки и захватывали в них с собою воды.
Вернувшись в траншею, свободные от караула и работ варили себе чай. Сбор топлива вне траншей составлял всегда неистощимый [387] предмет для развлечения – турки открывали по собиравшим дрова огонь, не всегда безвредный.
От обеда до вечера каждый проводил время, как находил удобнее. Многие благоразумные, сытые и согретые солнышком, спали в ожидании тревожной ночи. Других тянуло вон из траншеи. Если огонь со стороны турок был слаб, то никому не препятствовалось выходить из нее. При сильном же огне людям нечего было и напоминать, чтобы они оставались в траншее. Выходили из траншей с разнообразными целями: для сбора дров, для рытья земляных груш, для сбора винограда, который еще кой-где висел кисточками и походил на изюм. Иной смельчак, выбравшись вперед траншеи, вызывал огонь, который и заставлял его вернуться назад в траншею. У некоторых при этом являлся материал для рассказов своим товарищам на целый час: «Как он пополз вперед, видит перед собой большой виноградный куст, еще усыпанный ягодами, нацелился ползти к нему, и уже шага три осталось, как турки заприметили. Первая пуля ударила позади его, вторая совсем близко; однако ж, он успел доползти до куста, сорвать несколько ягод и назад, а тут турки давай жарить» и. т. д.
Часовые и любители-охотники все время зорко следят за неприятелем. В показавшегося из траншей пускается несколько выстрелов. Засевший для удобства стрельбы на дерево вызывает целую охоту, за которой следит сотня глаз. Охота эта, обыкновенно, кончалась печально для предприимчивого турка. Убитый или раненый он сваливался с дерева, вызывая шумную радость в нашей траншее. Радость была не менее сильна и тогда, когда турки, приняв выставленное им из траншей чучело за человека, всаживали в него несколько пуль, сбивали шапку, простреливали ее. К вечеру почти в каждый день в траншеях играла полковая музыка. Первый марш или пьеса обыкновенно приветствовались турками усиленною пальбою. Иногда траншейные удовольствия имели совершенно оригинальный характер. По получении, например, известия о взятии Карса, решено было сообщить эту весть и нашим близким тогда соседям туркам. Устроили большой щит, натянули на него солдатское сукно, вырезали на турецком языке крупную надпись «Карс взят», подклеили с внутренней стороны вырезки красную масляную бумагу и с наступлением полной темноты выставили этот щит, освещенный сзади десятком свеч, поверх траншеи. Турки, заметив щит и прочтя, вероятно, надпись (их секреты были не далее шестидесяти-семидесяти шагов), открыли по щиту частую стрельбу. В ответ на нее в траншее заиграли гимн «Боже, Царя храни!», после которого войска, занимавшие Зеленую гору, прокричали «ура!». Выставленный щит, музыка и особенно крик «ура!» всполошили турок. [388] Они открыли по всей линии частую пальбу и не прекращали ее более двадцати минут.
Офицеры тоже скоро нашли возможным устроиться в траншеях относительно удобно. Вслед за частями, пришедшими на смену на двое-трое суток, явились офицерские денщики с большими свертками, в которых обыкновенно находилось кожаное или гуттаперчевое пальто, если оно не было одето сверху суконного, коврик. заменявший тюфяк. кожаная подушка, медный чайник, мешок с сахаром. чайница, мешок с сухарями или хлебом, фляга с ромом или водкою, папиросы, иногда книга. Молодежь довольствовалась еще меньшим. Местом для ротного командира была середина участка, занятого его ротою. Ступенька траншейного рва, с которой влезали на банкет, несколько расширялась, иногда в виде ниши. По дну ниши укладывалась подстилка из соломы, а если ее не было принесено, то коврик клался прямо на землю. Гуттаперчевые одеяла-постели (с подушкой) не практиковались армейскими пехотными офицерами и по их тяжести, и по дороговизне. Обедом большая часть офицеров довольствовалась из котла. Наиболее хозяйственные ротные командиры располагались с относительным комфортом. Они перетаскивали в траншею почти все свое несложное хозяйство. Под коврик помещался весьма искусно связанный из пучков соломы тюфяк, маленький погребец снабжал хозяина в избытке не только предметами необходимости, но даже роскоши. Тут был самовар, стаканов на шесть, два-три стакана с блюдечками, чайница, две чайные ложки, одна столовая, жестянка с сахаром, склянка с ромом, иногда даже баночка с вареньем. Тут же утискивались две жестяные тарелки, нож и вилка. В ногах, в мешке из толстого холста помещалось остальное имущество: небольшая кастрюлька, сковорода, таган, кусок холодного мяса или курицы, бутылка с водкою, сухари или довольно черствый хлеб, подчас черствая колбаса и сухой сыр, – продукты, купленные у полкового маркитанта.
Солдаты, которым твердилось, что отступления из траншей не будет и быть не должно, видя ротного, перетащившего в траншею все свое имущество, чувствовали. что ротный считает себя в ста двадцати шагах от неприятеля в совершенной безопасности и уверен, что рота не допустит турок до траншеи.
Невольно мне вспоминается один незначительный, но характерный, по моему мнению, эпизод. Это было в одну из первых и наиболее тревожных ночей по занятии нами позиций на Зеленой горе. Турки наступали на наши траншеи. Масса свинца летела через головы. Шрапнель рвалась над траншеями. Мы были готовы к встрече и открыли огонь залпами. Идя по траншее, я невольно остановился перед одним из ротных командиров. Он стоял на банкете и спокойным [389] громким голосом командовал ротою. Против него, у задней отлогости траншеи, молодой солдатик-денщик, вероятно в первый раз попавший под огонь, дрожащими от волнения руками подкладывал дрова под таган, на котором стояла кастрюля. Вспыхивающее пламя освещало бледное, потное лицо бедняги. По-видимому, весь поглощенный заботою о должной встрече приближающегося неприятеля, который мог через минуту уже быть в траншее, почтенный капитан тем не менее не переставал помнить, что у него варится суп, и что варкою заведует струсивший Семен или Петр. После команды «пли» капитан оборачивался к денщику и несколько менее громким голосом кричал ему: «ты у меня… (следовало крепкое слово), смотри! я тебе пропишу, если щи испортишь». Затем снова к роте громко и внушительно: «не суетиться, целиться ниже, слушать команды как один; пальба ротою, рота пли». Рота выстрелила как на учении, ротный просиял, он не вытерпел и крикнул «молодцы!». «Рады стараться!» – послышался сдержанный выкрик солдат среди щелканья затворов. А ротный уже снова смотрит на работу своего денщика, «дров подложи… (снова крепкое слово); чего струсил, баб ты этакая».
Турки были отбиты. Полчаса спустя, снова проходя по траншее, я увидел капитана и субалтерн-офицера роты, сидевшими на ковре и уже оканчивавшими щи. Рядом с ними стояла сковородка с котлетками. Напротив денщик, уже успокоившийся от волнения, старательно раздувал самовар. Добродушное лицо капитана сияло удовольствием.
Завидев меня, он соскочил со своего ложа и радушно пригласил закусить, чем Бог послал. Затем, запустив руку в особо устроенную нишу, он вытащил оттуда сперва небольшой серебряный стаканчик, а затем и бутылку водки.
Он налил мне водки и добавил: «и мы за вами перед котлетками пропустим по второй». Мой хозяин был лет сорока от роду и уже находился на службе двадцать лет. Изрытое оспою, некрасивое, но вполне русское лицо дышало простотою и добродушием. Только щетинистые усы, смотрящие вниз, да привычка хмурить брови придавали ему несколько суровости. Одет он был в старое драповое пальто с погонами, которые стали свертываться в трубочку. Под пальто старенький же сюртук без погон. Брюки заправлены в большие сапоги. Поверх пальто – портупея с тонкою, вовсе не боевою саблею и револьвером Смита и Вессона*), обернутым тряпкою и затем уже вложенным в кобуру.
*) Пехотные офицеры жалуются, что револьверы этой системы, при всех их достоинствах, слишком тяжелы.
Поверх пальто был накинут [390] гуттаперчевый плащ с капюшоном. Кепи, ухарски сдвинутое на один бок, дополняло костюм капитана и плохо гармонировало с добродушным усатым лицом его. Капитан принадлежал к почтенному типу служак, к счастью распространенному между нашими армейскими ротными командирами, служак, командующих ротами по десяти и более лет, для которых рота становится семьею. Между ними встречаются личности отказывающиеся от представления к чину майора, только чтобы не расставаться с ротою.

* * *

Перейдем теперь к описанию порядка смены частей, занимающих траншеи. В начале смена производилась через двое суток. Лучше, если бы можно было вовсе не менять части, раз поставленные на подобную позицию. Люди привыкли бы, обжились, каждый знал бы свое место и что ему надлежит делать в каждом случае. Для резервов можно построить землянки, наряд в передовую траншею с хорошо ознакомленными с делом и выдержанными войсками можно было бы уменьшить до возможной крайности.
Турки и практиковали этот способ. У них различные редуты занимали постоянно одни и те же части, и смена производилась только в передовых траншеях от войск ближайшего редута. Мало того, турки настроили землянок даже в передовых траншеях. Мы не остановились на этом способе по многим причинам. Во-первых, службы в траншеях, в виду постоянной готовности к бою и всегда под огнем была весьма тяжела и утомительна. Проведя несколько бессонных ночей, часть настолько становилась нравственно ослабевшей, что на ее стойкость при серьезной атаке со стороны неприятеля было рискованно полагаться. Во-вторых, жизнь в траншеях при сухой теплой погоде была еще сносна, но в ноябре начались дожди, наводнившие траншеи, несмотря на все старания саперов отводить воду. Глинистый грунт растворился. Сделалось мокро и холодно. Построили на роту по две землянки, но этого было недостаточно. На всех же людей строить землянки не решились, опасаясь ослабления бдительности и уменьшения готовности к встрече противника. Люди промокали в траншеях насквозь и не могли осушиться ранее возвращения в лагерь. Кроме того, генерал Скобелев счел полезным провести все части 16-й дивизии и 3-й стрелковой бригады через боевую школу на Зеленой горе, чтобы приучить людей к близости неприятеля, к свисту пуль и к саперным работам. Дивизия и бригада, сильно пострадавшие после 30-го августа, только что получили укомплектование и на половину своего состава состояли из людей, еще не видавших огня. Позднее штурм Шейнова (26-го, 27-го и 28-го декабря) показал, что школа под Плевною не пропала даром для этих войск. [391]
Назначенный первоначально трехдневный срок с ухудшение погоды сперва уменьшился на два дня, а затем, с наступлением холодов и выпадом снега, на одни сутки.
Порядок смены был следующий: части, назначенные на смену, после завтрака. состоявшего преимущественно из жидкой горячей кашицы, выступали из резервного лагеря и следовали закрыто, придерживаясь Тученицкого оврага, к нашей позиции на Зеленой горе. Подойдя к ней, они располагались в логу между Рыжей и Зеленой горами, ближе к Тученицкому оврагу, чтобы менее терпеть от случайных выстрелов. От резервного лагеря, образцового, разбитого и содержанного на плевно-ловчинском шоссе, в котором на всю 16-ю дивизию. 3-й саперный батальон и две артиллерийские бригады (2 и 16) были устроены прекрасные землянки, до позиций на Зеленой горе войскам, назначенным на смену, приходилось пройти четыре версты. К 10-ти или 11 ½ часам утра части эти уже начинали смену. Полк сменял полк, батальон – батальон, рота – роту. Соответствующие начальники узнавали все относящееся к смене от своих предместников. Роты, следующие на смену, приводились одним ходом сообщений, а роты, уже смененные, уводились назад другим ходом. Солдаты передавали друг другу вместе с местом и все ими замеченное в стороне неприятеля в течение очереди. По сбору в логу сменных рот одного батальона он уводился домой, не дожидаясь сбора целого полка, чтобы избежать скопления людей в логу и скорее привести людей к обеду и отдыху. Четыре картечницы и до 30-ти крепостных ружей оставались в траншеях бессменно. Четыре орудия, поставленные на Зеленой горе, находились на батарее бессменно, но прислуга и лошади к ним сменялись ежедневно. Делалось это для того, чтобы избежать потерь при свозке орудий с батареи и при ввозе их. Порядок этот был не вполне удобен. Люди других батарей плохо чистили чужие орудия и даже мало заботились о подносе к ним достаточного числа снарядов из эполементов, где стояли зарядные ящики, что и оказалось при отбитии одной из турецких атак прекращением на время стрельбы за недостатком снарядов.
Часам к 12-ти дня части, занимавшие позиции на Зеленой горе, были сменены и уведены назад, а новые стояли по местам.
Их принимал, обходил и наставлял комендант укреплений на Зеленых горах командир 2-й бригады 16-й дивизия, генерал-майор Гренквист, бессменно живший в траншеях полтора месяца и всегда поспевавший первым туда, где была наибольшая опасность.
А. Куропаткин.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru