: Материалы  : Библиотека : Суворов : Кавалергарды :

Адъютант!

: Военнопленные 1812-15 : Сыск : Курьер : Форум

Цебриков Р.М.

Вокруг Очакова.
1788 год.

(Дневник очевидца)

Публикуется по изданию: Русская Старина, 1895, т.84, №9.

2.

1-го июля. Но поелику несколько темновато было, то только и можно было видеть летавшие бомбы, да горевшие или на воздух взорванные суда. По утру все еще продолжалась пальба и корабли или суда взрывало: между тем с сухопутной стороны пришли 2.000 егеров со всею легкою конницею и зажгли форштад; подступившая наша артиллерия жарила из душек, пехота стояла с наткнутыми штыками, ожидая вылазки неприятеля. Светлейший князь сам везде по садам, около форштадта лежащим, пеший ходил; пред ним на два шага упавшее ядро, из крепости Очаковской летевшее, убило, отскочив на сторону, егерского фуррейтора; несколько убито также и егеров. С лимана не преставала пушечная пальба; от пущенных бомб с нашего флота загорелось и в крепости. Около 11-го часа до утру стянулись мрачные облава над Очаковом; полил дождь, стал гром греметь и молния блистать, и вскоре за сим искусственные громы и молнии уступили место естественным. Светлейший князь прибыл в стан из-под Очакова и за ним и конница воротилась в сей же стан, оставив по-прежнему под оным передовой корпус. Сделана была ложная атака и батарея, на ней стояли три большие пушки; тут присутствовали светлейший князь, князь Репнин, князь Юрий Долгоруков, Павел Сергеевич Потемкин, правящий передовым корпусом, принц Ангальт-Бернбургский; бригадир Волхонский с великою расторопностью и успехом доказал неустрашимость свою в расставливании по местам пушек; принц де Линц, присланный от императора римского в нашу армию для наблюдения воинских действий, и коронный польский гетман граф Браницкий были в сем действии славным примером неустрашимости для других.
Таковая реляция дослана в Петербург к ее Императорскому Величеству, а на французском языке — в Варшаву, в Вену и другие места к нашим послам, для сведения оным.
Все утверждали, что город бы сдался, если бы продолжали бомбардировать еще часа два; но беда, что у нас только всех три больших [166] было душек, а осадная артиллерия еще не пришла. И самые попавшиеся в плен на другой день турки то же самое подтверждали.
К обеду, часу во втором по полудни, прибыли из флота принц Нассав-Сиген, бригадир Алексиано, весьма искусный на море начальник, и другие морские господа. Светлейший принял их всех с объятиями дружественнейшими. За столон, попивая, подшучивали и князь говорил с обыкновенным ему насмешным видом: «Что христианский Бог всеконечно пособит над мусульманами одержать победу, ибо они в ж...», что сказано пред собранием всего генералитетства. Одиннадцать турецких судов то взорвали, то потопили, то в плен взяли. Крепостные стены отчасти повреждены, и дым курился до самого вечера в городе19.

2-го июля. Провождено в спанье и хождении по берегу всеми вообще, и как запорожцы подъезжали на своих лодках к берегу, то всяк и занимался расспрашиванием у них о вчерашнем сражении. Во всем лагере царствовало веселье и жертвенники Бахуса курились от них до небес: на всех лицах написано было удовольствие.
За веселым днем следовала тихая и спокойная ночь, и мы уже выступили в поход 3-го июля, в восьмом часу утра. Проехав верст семь или восемь, стали было лагерем от воды версты на три, то есть во всякой безопасности от пушечного выстрела из Очакова, но лишь только светлейший князь прибыл и обозрел каре и тесноту оного, сказал: «Разве хотят меня вокруг обо. . . », почему мы и подвинулись к самому берегу лимана20.
Поелику пришли сим маршем мы к передовому корпусу, занявшему лагерь при урочище Метелях, к Березани, то и хотелось мне повидаться со сватом моим Туминым, находившимся в оном. Идучи по берегу, удивлялся крутизне оного, по местам видны глубокие по над берегом же рвы. Натура довольно изрыгала из нутри земной свои вулканы, образовав толикие на поверхности непорядки. [167] Инде на самом берегу стоит невеликая колонна земли, совсем отделенная от крутизны и как бы человеческими руками соделанная, что удивительно по образу и по тому, что, не осыпаясь, держится.
Светлейший князь ездил на шлюпке во флот; встретили его пальбою изо всех галер, батарей, мелких и больших судов и из линейных двух кораблей; кричали: ура, ура, ура! Равномерно с пальбою и радостным криком проводили и на берег.

4-го июля. Почти все запорожские лодки причалили к берегу; казаки чрезвычайно пьянству были преданы. После обеда, часу в 3-м, когда я шел вдоль по берегу к Очакову, увидел, что много запорожцев в одну кучу собирается. Любопытство заставило узнать тому причину. Вдруг, выступя, один кричал: «Пошире, пошире, батьки, становитесь», и круг был весьма широк. За сим показался несколько отделеннее с одной стороны круга, новоизбранный и светлейшим князем посредством открытого листа за собственноручным его подписанием и приложением герба его печати, утвержденный кошевой, ибо первый их кошевой был на морском сражении 17-го июня смертельно ранен и скоро потом умер. Сей их новый кошевой велел прочитать свою грамоту на сие достоинство (ибо он сам безграмотной, да по завещанию покойника, коего запорожцы сильно любили и ему были преданы, и который также был безграмотный, должно им было избрать такового: покойник-де говорил, испуская дух, что из письма и письменных людей не ма добра, и вы, батьки, запорожцы, виско запорожское, пропадете от них), и начал говорить:
«Очже бачете, батьки, що я буду вам казати, то треба слухати; да, треба слухати и на мори, коли вам що говорять (о слове повелевать они еще неизвестны и в их словаре его не имеется), коли и офицер, бо вже вин не сам собою, бо вже и о его якии яднорал пошлет, то бо вже принц Насс (нассавский) жалуется на вас, що коли вам говорять... то вы все-таки бьете турка и обдираете; вас хвалят, що вы не боитесь на войне (на морском прошедшем сражении), но упиваетесь и не слухаете (на слово упиваетесь, примолвил бежавший из Очакова и теперь у князя находящийся запорожец вопил: «да, сегодня був один казак у князя и показував люлку що купив да й просив пятака на тютун, бо нема грошей, а курити хоче), так що се буде; чого то мы дослужимся: че не того, що вже було нам. На що вы стриляете из пистолий и ружий теперь и тревогу робете, а то мы пишли заслужити що таки не будъ». Вдруг закричали против кошевого; один: недают мини пров-ионту; другой — жалованя; третий — казав Сувора, наш батько родный, що вам, батьки, будет порция а посли, вам, батьки, уже дана вже порция, як и морским солдатам; да де ж вона? [168] Одни жаловались «батьку, кошовой, будь ласков як ти хоти, а мы нашего атамана не хочем, бо вин пес, собака, скурвий сня и нас обижае». Когда им сказано, что по выправке жалованье их не пропадет; «так не пропаде, отвечало сие виско, не пропаде, то вы теперь говорите як вси тута, а як один придешь, так и баки забьете та й проженете». У них долго еще продолжались таковые жалобы. Приметя я одного, у которого за поясом была заткнута небольшая позолоченная булава с золотым темляком, и который лучше всех одет был, спросил я у запорожцев, кто бы он таков был? «То ce так чорзна що», отвечали они мне, — «се так пристало к нам, его Потемкин пожаловав майором ce жонатий и чорзна що, вин не наш; вин правда с нами на лотках, та все бига, як мы бьемся и ховается, ни на одной баталии не був, и чорзна куды назад забежит». Он, однако, весьма великий говорун, Наконец кошевой уехал к сухопутному своему запорожскому войску.
Вот картина первобытного народного правления, где всяк голоса право имеет в предприятиях, подвергающих жизнь его опасностям. Вольность тут ненарушима каждого особенно, тут всяк говорит то, что думает. Более здесь истина существует, нежели в других правлениях. Здесь ежели что в действо производится, производится то по одному усердию, от собственной воли, подкрепляемой убеждением и совершенным уверением о истинности и справедливости предпринимаемого дела, а не по принуждению и неволе. Всяк господин, всяк пользуется вольностью, а не раб и не может быть угнетаем, потому что существенность такого рода правления не может сего терпеть. Тут равенство царствует, и всяк чувствует, что он в обществе есть член, имеющий голосом своим, правами и вообще своим лицом влияние в правлении и благополучия всех и каждого. Он знает, что одного притеснять значит испровергать основание их правления, в котором всяк участие имеет; и так, от наблюдения вольности одной зависит их благо всех вообще и каждого особенно.
Ходя далее по берегу, рассуждал: не прежде ли было народное правление? Не оно ли произвело, по протечении нескольких веков, аристократическое или многопечальное правление?
Сей день получено известие о приближении вспомогательного войска турецкого в Очакову 16 тысяч, почему и не велено ездить за травою из лагеря без билета. Из крепости Очаковской под вечер палили по запорожским лодкам, приближавшимся к затопленному кораблю, из которого они брали обломки на дрова; но турка, будучи напужан, стрелял по них вокруг со всех батарей. Мне положено в сей день производить ежемесячно на содержание 25 рублей и иметь [169] стол канцелярский, да и получил 100 рублей в первый раз из канцелярии его светлости, и мне за два месяца, в кои я не служил при оной, лишку дано, ибо я вступил в должность настоящую 1-го июня.

5-го июля. Провождено мною в переведении на французский язык циркулярных известий о победе ко всем нашим министрам, находящимся при иностранных дворах, нашему наиболее благоприятствующих. С реляциями отправлен в Петербург подполковник Глазов. Подоспела часть артиллерии осадной из Херсона.

6-го июля. Весь день занимался теми же писаниями и вышел на двор, когда месяц освещал темноту ночи, на берег к караулу подле палатки светлейшего князя расположившегося.

7-го июля. Во весь день пролежал в бездействии и чувствовал немало бунтующихся в теле моем твердых и жидких частиц.
Что за чудный состав человека, рассуждая со стороны физической.
Помышляя об этом, коснулся мыслью до сравнения нашего тела с телом политическим Европы, в которой часто государи, нарушив равновесие своих договоров и контрактов, общий покой, соделали неустройство, бунт, войну. Бросим взор на картину политических в Европе преобращений (révolutions). Россия ведет многочисленные войска на суше и море. Оттоманская армия противостает оным. Римский император ополчается равномерно против оной и действует совокупно с Россиею, яко против общего неприятеля. Венеция помышляет отнять у турка завоеванные им от нее земли. Скутарский паша, посредством бунта, силится упразднить зависимость от Порты и сделаться самодержавным. Швеция начинает войну против России и ожидает помощи сильной от прусского короля. Польша велит подвигаться войскам своим к прусским границам. Пруссия, едва утушив внутренние несогласия голландцев и утвердив права принца Оранского, родственника своего, устремляет взор свой на воинские действия и готовится в мутной воде рыбу ловить... должна будет шевелиться, может быть, за Россию. Англичане беспокоятся и сильно заботятся о восстановлении тишины в индейских своих владениях, равномерно и с марокским императором; а турка снабжают порохом, пушками, ядрами, лафетами и прочею аммунициею, также и суднами. Король французский истребляет силу и могущество парламентов, содержавших власть его по сие время в известных пределах — тут неудовольствия, противовосстания, ссылки, заточения — все в замешательстве, но для соблюдения равновесия в Европе вступает в союз с Англиею и Пруссию. Гишпания заключает тайной с турками договор противиться вшествию российскому флоту в Средиземное море и посылает немалый для наблюдения флот в пролив Гибралтарский. [170] Генуа не дремлет и беспрестанно посылает войска и амуницию в Специю. Неаполитанское королевство начинает сердиться на Венецию и отзывает своего министра, что самое и Венеция учинила.

8-го июля. Привезший из Петербурга принцу Нассау-Сигену Георгиевскую ленту с большим крестом второго класса и ему же копию с указа о пожаловании ему 3.020 душ одного мужского пола в Могилевской губернии с принадлежащими землями и угодьями в вечное и потомственное владение объявил, что война между нами я Швецией действительно уже объявлена, и что шведы разорили несколько наших деревень.
Ходя при захождении солнца по лагерю, видел одних полковых солдат, копавших ямы для умерших своих собратий, других уже хоронивших, а третьих совсем погребавших. В армии весьма многие болеют поносом и гнилыми лихорадками; когда и офицеры преселяются в царство мертвых, за коими во время их болезни всеконечно лучше присматривают, а за деньги их пользуют врачи собственными своими лекарствами, то как не умирать солдатам, оставленным в болезни на произвол судьбы, и для коих лекарств или недовольно, или в совсем в иных полках не имеется. Болезни рождаются от того, что армия стоит в каре, четвероугольником, что испражняемый кал, хотя немного ветр подует, распространяет по воздуху весьма дурной запах, что вода лиманская, будучи употребляема сырою, весьма нездорова, а уксусу не делят солдатам, что по берегу везде видимы трупы мертвые, потонувшие в лимане в трех бывших на нем сражениях. Меньше бы было сих заразительных трупов в воде, ежели бы турки не с упорностью противостояли тогда, когда видели уже себя в руках победителя своего. Сверх того, лошади и рогатый скот от недовольного корма дохнет, а из убитого на снедение бросают негодные к тому части или тут же в лагере, или по берегу, от чего смрад также бывает... а особливо когда солнце жарит и сильный дует ветерок. Разговаривал с кабинет-курьером Ив., для чего великий князь не прибыл в армию? О счастье и удаче наших оружий; о могущей произойти в Европе генеральной войне; о видимом неустройстве в нашей армии; о бесполезных Репнина представлениях главнокомандующему войском, чтобы переменить место, потому что за травою ездят от лагеря верст 15 и далее, и что через пять дней должно будет фуражировать за 20 верст; чтобы подать помощь страждущим солдатам etc. etc. etc.

9-го июля. Слышна была пальба по утру; казаки наши почти ежедневно [171] ездят на стычки. Относил принцу Нассау-Сигену перевод с указа о пожаловании ему деревень.

10-го и 11-го июля. Весьма были несносные жары. Переводил на французский вместе с Картвелиным (г. Биллер осердился было на меня за то, что без его спросу помогал писать Картвелину. Он прямо мне сказал: «Вы у меня в команде, а не у Картвелина. Благодеяние я тебе сделал, а не он», и переписывал рапорт контр-адмирала графа Войновича о случившемся на море сражении на большом друг от друга расстоянии между нашим Черноморским и Tуpeцким флотами 4-го июля. В оном действии одно турецкое судно затоплено и прочие корабли повреждены. С нашей стороны повреждены два фрегата, «Бореслав» и «Стрела»; несколько (5) убито и (2) раненых, почти ничего не значащее число. В сем рапорте, который почти есть журнал от 18-го июня по 8-е июля, многие находятся места, показывающие, что турецкий флот всеми силами старается учинить высадку войска в Крым и направляет очень часто путь свой туда; но флот наш, беспрестанно бдящий, не допускает турка до того и всегда чинит ему препятствия в намерениях его. Турки, имев неудачу под Очаковом, то есть потеряв весь свой оберегательный очаковский флот, так напужаны, что теперь, имея часто на море выгодный ветер и удобные положения, удаляются в даль моря, увидев приближающийся наш к ним флот, etc. etc.

12-го июля. После обеда стеноломовые пушки, подоспевшие из Херсона же... проходили два батальона егерей Бугского корпуса, находящегося теперь в Кинбурне. Оные егеря равным образом вместе с пушками перевезены в одно время. Все сие шло мимо главной квартиры. Одну таковую пушку везли 16-ть, 18-ть до 20-ти волов и по три человека гнали сии волы. Вот орудия, вопиял во мне внутренний глас, на разрушение дела рук человеческих и на истребление самого человека, разумного существа, изящнейшей и хитро-образованной твари, горняя постигающей, ангелу уподобляющейся, но лютостию зараженной, зверством дышущей, злым духом одержимой и жаждущей пожирать друг друга. Никогда львы не нападают на львов, никогда тигры не разрывают тигров, никогда хищные волки не пожирают волков, но каждый род зверей нападает, разрывает, пожирает другой род животных; один только человек, превознесенный разумом, украшенный способностями познавать и различать добро от зла, одаренный тончайшими и нежнейшими чувствованиями, изящность, красоту, прелесть ощущать в творениях природы; один он превосходнейшие и искуснейшие, себе подобные твари истребляет... истребляет! как!.. лютейше-мучительным образом — огнем-мечом!.. [172]

13-го, 14-го, 15-го июля. Почти беспрестанно подвозили ядра, пули, бомбы, пушки и порох мимо главной квартиры под крепостцу Березань, неподалеку от Очакова отстоящую, против которой подвинулось несколько и судов, действовавших против истребленного Очаковского флота. В сем отряде морском не дано начальствовать принцу Нассаву-Сигену, но бригадиру Рибасу. Березань, крепостца, построена на островку, на одну версту от берега и на четыре от Очакова; в нее из Очакова перевезены все сокровища и женщины. Светлейший князь Потемкин Таврический, российской Екатеринославской армии главнокомандующий, расположен от природы любить человечество; из двух неизбежимых зол избирает меньшее — не велит брать даже и сей крепостцы приступом, и яко разумный полководец, жалея войска, не жалеет ядер, бомб, картечь и проч. Но как! он... человеколюбив!.. всеконечно: ежели брать штурмом, то хотя и скорее удастся, но потеря с обеих сторон неизбежна; итак же лучше ли что хотя с одной стороны человечество уцелеет. В армия никто из офицеров и штаб-офицеров не дерзай наказывать солдата: сей имеет прямой к светлейшему доступ для чинения жалоб; однако, многие порядочные офицеры таковым для солдат послаблением службы недовольны, ибо и сих уже не слушают и прекословя говорят, «что пойду к его светлости». А наиболее избалован Екатеринославский кирасирский полк, где светлейший шефом. Четвертого дня эскадрон сего полка был на карауле у князя во всей форме, кирасах, кои прекраснее и щеголеватее не могут быть изобретены; люди все отменно великого роста и мужественны; но сей эскадрон нарочно выбран был людьми изо всего полка — и в марше, в действии ружьем, в поворотах представляет наипрелестнейшую картину.
16-го июля. Что за буря сей вечер! Суворов идет с отборными старыми гренадерами, ведут егерей, в резерве имеют довольное число конницы; сам Потемкин спешит туда — но буря усиливается; флот, который более всех должен действовать, не может устоять против порывчивости бури и прибивается силою ее к Кинбурну — и все предприятия остаются втуне.
17-го, 18-го, 19-го июля. Все сии дни беспрестанно продолжалась жестокая буря. Мы стояли на вспаханных и пшеницею засеянных, но частыми войск переходами в пыль превращенных полях: а по сей причине буря несказанно пыль повсюду разносила. Не можно было в сии дни ничего варить. Все пылью засорено: люди, платья, пища, вода, животные — всякому достался пай пыли скушать. Прежде жаловались на продолжительную дождливую непогоду, но бурная и того докучнее: [173] беспрестанно от пыли рот вымывай и опять принуждаешься бурею ее же в себя вбирать.
От лиманской соленой воды многие страждут поносом, а нередко и кровавым. В каждом полку почти повседневно человека по три, четыре, а иногда и более мрут. В вагенбурге, четыре версты позади нас стоящем, чрезвычайно, говорят, кровавый понос и гнилые лихорадки свирепствуют, пожирая иного людей.

20-го июля. Праздник пророка Ильи. На сих днях бежал один из взятых в плен турков в Очаков и рассказал там, будто бы наша армия состоит не более, как из шести или семи тысяч, о чем узнали мы от пойманного вчера нашими казаками турка; да в самом деле мы стояли кареем, и все полки весьма в одно место стеснены были: притом были и удолия, кои скрывали войско наше от очей очаковских зрителей. Передовой корпус также стоял верстах в четырех от Очакова, от которого почва земли буграми и удольями изменяется; а сего уже и довольно было, чтобы построить армию другим образом. Почему и велено было податься сей день вперед на шесть верст как главной квартире, так и прочим полкам. Главная квартира стала между Очаковом и островом Березанью так, что от обоих расстоянием на 2 или около 3-х верст. Войска все от первого лагеря до главной квартиры город облегли, соделывая на суше полукружие, и также на две версты от города расстояния. Иностранцы удивляются, что армия так близко к городу подалась, не будучи при расположении своем неприятелем тревожима.
Флот наш также мимо Очакова прошел без малейшего беспокойствия, а потому он и с моря атакован, и все дороги Очаковским жителям пресечены. Передовой же корпус остался версты две с половиною позади нас по дороге к Бендеры и служит обсервационным корпусом в рассуждении ожидаемых на помощь Очакову идущих войск.

21-го, 22-го, 23-го, 24-го июля. В сем положении мы спокойно спали, не будучи ночью тревожимы из Очакова, ни из острова Березани, не взирая на близкое от обоих расстояние; да и все удивляются, как турки могли взирать с столь спокойным видом на проезжавшие, так близко (на версту) и почти без всякого прикрытия мимо Очакова, обозы, а после и на построение и занятие мест всем войском. Правда, подле фельдмаршала с левой стороны находится батарея на высоком кургане, внизу которого сделан вокруг небольшой и неглубокий окоп по отлогости, так что вмещены тут несколько пушек, направленных по насыпи к Очакову и к морю. С другой стороны к Березани, которая ничем не защищается, посылаются каждую ночь отряды егеров в довольном числе. Впрочем, [174] ночь провождаема бывает в покое и тихости, и редко слышим выстрел пушечный. Всяк ложится спать без штанов — и тревога, слово, которое я по сие время еще никогда не слыхал.
Сей день после обеда палили с батарей из 24-х-фунтовых пушек бомбами, кои разрывались пред садами; потом выступили конные егеря, а вскоре за ними и пехотные, и достигши до садов, палили из пушек, дабы выгнать из оных скрывавшихся турков; они нам также отвечали пушечными выстрелами с крепости. Его светлость князь велел подъехать по лиману к батарее, называемой Гассан-паша, одному нашему судну, с коего пущено в город две бомбы, но оно не могло устоять против пушек и, наконец, будучи принесено бурею весьма близко к помянутой батарее, вытерпело оружейную стрельбу. На оном у нас двух человек ранило, но скоро принуждено было спасаться бегом.
Князь светлейший и прочие генералитеты сидели на батарее, построенной на высоком кургане, и смотрели в зрительные трубы на все движения, чинимые около садов нашими егерями, часа с четыре.
Ввечеру все утихло и во время вечерней зари играли азиатские штучки на духовых инструментах вместе с бубнами; князю сия музыка весьма понравилась, так что спустя час после этого приказал опять над Черноморским берегом чрез довольно продолжительное время играть те же самые штучки при мраке тихой ночи. Увиделся нечаянно с Пантелеем Пантелеевичем Поповым, который с флотилии приехал к принцу Нассаву-Сигену. Он мне рассказывал о трех морских сражениях, о разбитии турецкого флота и о прочем, быв сам на батарее во всех действиях вторым на оной командиром.

25-го июля. После обеда вышедши на батарею, увидел светлейшего князя, ехавшего верхом, а за ним множество генералитетства и прочих господ. За сим выступили вдруг егеры и несколько эскадронов конницы. Началась пальба с нашей артиллерии, а скоро потом и с крепости, подступили к садам, прогнали турков из траншеев с некоторым с нашей стороны уроном. Потом велено было делать там батареи и с сей повезли туда пушки и все к тому принадлежащее немедленно.
К вечеру буря усиливалась; из стоявших запорожских на берегу лодок затоплены пят катящимися валами-великанами. Люди вышли на берег. Шум прежестокой сделался от воды, которая устремилася валами на берег. Здесь уже открытое море Черное, и во время бури, смотря на него, ужасом поражаешься.
В сумерках приехал светлейший; привезли одного раненого из наших егеров и офицеров, и что всех более удивило, то, что это [176] был губернатор Екатеринославской губернии, Синельников, который ядром ранен в пахах, в самом опасном месте. Сию с ним встречу всяк толковал по своему образомыслию. Иной говорил: это ему от Бога казнь; другой — это предопределение; третий — несчастие. В самом деле он основал свое счастие на развалинах счастия тех, кои прежде были его благодетели и коих он после гнал. Но как бы то ни было, когда светлейший князь прислал к нему объявить свое сожаление, и что ему, губернатору, совсем бы не нужно было подвергать себя такой опасности, то он велел князю сказать: «что таковых, как он, губернатор, двадцать сыщутся на его место; но просит князя не подвергать себя такой опасности, ибо Потемкина в России другого нету».
Губернатор же стоял в сем действии позади князя шага на два.

26-го июля. Также после обеда ходил пеший светлейший князь к батареям, велел пустить в город несколько бомб и сделать несколько выстрелов, и воротился обратно пеший же, имея на себе рейтузы белые, что придавало ему много величественности.
Получено известие, что шведский флот пострадал от нашего и потерял три линейных корабля, из коих один в плен взят, а два затоплены; да и весь шведский флот в такое приведен разорительное состояние, что не смеет показаться.

27-го июля. Был молебен за одержанную над шведским флотом победу и, как говорят, еще за прогнание неприятеля с финляндских границ, равномерно и за получение от него в добычу довольного числа пушек, пороха, ядер и проч.
Сей день екатеринославский губернатор Синельников просил, при восчувствовании жесточайших болей от полученной ядром в пахах опасной раны, последней у светлейшего князя милости: застрелить себя в лоб пистолетом, и чтобы взял жену и детей его под свое покровительство.
В сей день торжествования нашего изменился в несказанную для нас печаль. О, Боже! колико судьбы твои неисповедимы! После обеда выступает разженный крепкими напитками генерал-аншеф Суворов с храбрым батальоном старых заслуженных и в прошедшую войну неустрашимостию отличившихся гренадеров из лагерей; сам вперед, ведет их к стенам очаковским. Турки или от страху, или нам в посмеяние, стоя у ворот градских, выгоняют собак в великом множестве из крепости и встравливают их против сих воинов. Сии приближаются; турки выходят из крепости, устремляются с неописанною яростию на наших гренадеров, держа в зубах кинжал, обоюду изощренный, в руке острый меч и в другой оружие, имея в прибавок на боку пару пистолетов; они проходят ров, [176] становятся в боевой порядок — палят, наши отвечают своею стрельбою. Суворов кричит: «приступи!» Турки прогоняются в ров; но Суворов получает неопасную в плечо рану от ружейного выстрела и велит преследовать турков в ров; солдаты повинуются, но турки поспеша выскочить из оного стреляют наших гренадеров, убивают, ранят и малое число оставшихся из них обращают в бегство. Подоспевает с нашей стороны другой батальон для подкрепления, но по близости крепости турков число несказанно усугубляется. Наступают сотня казаков, волонтеров и несколько эскадронов легких войск, но турков высыпается тысяч пять из города. Сражение чинится ужасное, проливается кровь, и пули ружейные, ядра, картечи, бомбы из пушек и мечи разного рода — все устремляется на поражение сих злосчастных жертв — разумных тварей — лютость турков не довольствуется тем, чтобы убивать... наимучительнейшим образом, но чтоб и наругаться над человечеством, отрезывая головы и унося с собою, натыкая на колья по стенам градским, дабы зверское мщение свое простирать и на бесчувственную часть, удивительнейший член состава человека — голову. Не щадятся тут офицеры, коих отцы чрез толь долгое время с рачительностью и великим иждивением воспитывали... все в замешательстве, и немного требовалось уже времени для посечения турецким железом наихрабрейших наших воинов, числом против неприятеля весьма немногих, ежели бы Репнин не подоспел было с третьим батальоном и с конным кирасирским полком и не спас сей злосчастной жертвы от конечной гибели, которой пьяная голова оную подвергала.
Князь по человеколюбивому и сострадательному сердцу не мог не пролить потока слез, слыша таковые печальные вести, и когда ему сказано было, что любимый его полк кирасирский поведен против неприятеля, то он — «о, Боже мой! вы всех рады отдать на жертву сим варварам».
Все иностранные офицеры, бывшие на сем сражении зрителями, удивлялись неустрашимости наших солдат, от коих они слышали, когда возвращались в свой стан окровавленные и ранами покрытые: «мы-де, солдаты, очень стояли крепко, да некому нами было командовать». Уже и сами солдаты начинают чувствовать свое достоинство, но правда, есть и офицеры храбрые, а особливо один капитан, низложивший двух турок, отняв у одного из них кинжал, и возвратился в стан весь окровавленный, пеший, держа в руках утешающую его добычу, знак его храбрости.

28-го июля. Губернатору отрезали ногу; во время операции ни малейшего не явил знаку, что чувствует боль и притом, яко сущий стоик, просил табаку понюхать. [177]
Вставши поутру рано... до ветру, по причине усилившегося от воды здешней между народом поноса, всегда немалое число во всякое время найдешь себе товарищей, и между тем как я, смотря на занятое сим упражнением человечество, рассуждал, что тучные сами по себе сии очаковские поля и еще более удобрятся случаем сим (в главной квартире никогда не рыли ям для испражнения), увидел расставленных сорок в два ряда палаток, коих до сего не бывало, и по сторонам по одной. Сии поставлены по поведению милосердого и сердоболящего о человечестве князя Потемкина для раненых вчера солдат. Он захотел, чтобы несчастные сии в близости его лучше присмотрены были. Около обеда привезены они были в сии палатки, и князь приходил сам смотреть, когда их вводили в оные.
Раненых всех около трехсот; на поле побитых, когда сегодня поутру собирали, найдено более ста пятидесяти; одних туловищ без голов насчитали до 80-ти, так сколько должно быть с головами убитых, с коих турки во время сражения не успели головы отрезать и сколько испустили вздох последний, дошед до стана — конечно, более показанного числа. Так насильно утащено турками в крепость до 50-ти гренадеров. Прапорщик, которого также турки влекли в плен за шиворот, выхватя скрытый у себя нож, поразил своего врага, но после в скорости сделался предметом жесточайшего мщения окружавших его турков и срублен в куски: голова же его унесена и с прочими взоткнута на колья на стенах очаковских. Турки сей день с ругательною дерзостию вызывали опять нас на сражение. Уже никто меня теперь не уверит, что с нашей стороны убивают по 10, а с неприятелей по 100 человек. Равно и газеты врут, уменьшая число убитых со стороны приятельской, а увеличивая с неприятельской. Соврала Варшава по берлинским газетам, что великий российский корабль, будучи бурею занесен в турецкий флот, сам себя взорвал на воздух; не великий корабль, а маленькое судно (двойная шлюпка), посланное для рекогносцирования, на которое тринадцать турецких судов наехало. Также и цесарцы по газетам врут, думать должно, когда полагают, что во всех стычках, бывших по сие время, потеряли только 1.893, а турок 7.859 убитых, раненых, бежавших и проч.
В рассуждении политических обстоятельств, кабинетных упражнений и предприятий каждого государства непрестанно газеты по сему врут; нет ничего смешнее, как читать в разных немецких, французских и других ведомостях о действиях нашей армии и прочих движениях — все ложно, а нередко бесчестно, дерзко и бессовестно напечатано. Двадцать раз уже писано, что Потемкин в Петербург уехал, что всею екатеринославскою армиею управляет князь [178] Репнин, под главным ведением графа Румянцева. Не явная ли ложь!

29-го июля. Губернатор Синельников погребен в Кинбурне. Равным образом умерло пять гренадеров, раненых 27-го числа. Приехавший из вагенбурга офицер сказывал, что там страдают поносом великое множество солдат и прочих служителей. Покопали в вагенбурге ямы, около коих сии больные, будучи совсем истощены и обессилены, лежат, от чего смрад и опасаются моровой язвы; мрут человек по 15-ти в день.
Есть нечего, и маркитанты шутовства чинят. Большая часть людей приезжают в главную квартиру, за 14 верст от вагенбурга отстоящую, для покупки съестного, — видно, там хороший порядок.
Ввечеру появился многочисленный турецкий флот подле Березани и выпалил несколько раз из пушек, по-видимому, для знаку, но 30-го июля поутру уже не был он более на сем месте, а удалился в море.
Светлейший князь послал вчера ночью курьера в Крым и в Севастополь на Черноморский флот, чтобы сей сюда прибыл, а на рассвете сегодня и другой гонец отправлен туда же.
Смерть и сегодня покорила своей власти пять гренадеров, сражавшихся 27-го сего месяца.

31-го числа. Турецкий флот опять поутру появился. Он стоял верст на 15-ть, но один на пикете бывший корабль гораздо к нам вперед подался. После обеда турецкий флот гораздо приблизился и не более как верст на 5-ть от нас расположился в линию. Стоявший на пикете корабль очень близко подъезжал к нашему, на выстрел от Очакова стоявшему флоту, но после удалялся. На нем знамя было капитан-пашинское, и его самого чают там быть. Какая отвага с его стороны! Прощание с князем Юрием Владимировичем Долгоруковым — вот какое его с князем светлейшим долгое прощание — два уже ровно месяца.
Пред захождением солнца еще ближе подошел к берегу турецкий флот. Какое множество линейных кораблей, фрегатов, бомбардов, кирланчичей в сравнении нашей лиманской флотилии. Посмотря на турецкий флот, представляется зрению некая величественность, но на наш — мелкость — Голиаф и Давид.
Опасаясь, чтобы турецкий флот не поподчивал нас ядрами 40-ка, 50-ти и 80-ти фунтовыми, как то известно по рапорту контр-адмирала графа Войновича, который между прочим в оном писал, что пущенное из турецкого флота, во время сражения 3-го июля, одно каменное ядро было весом в 100 фунтов, которое между другими на нашем судне найдено, — велено было ввечеру подвинуться главной [179] квартире с полверсты назад. Большая часть обоза перевезена была человеческою силою, потому что лошади находились в табуне верст на 20 от нашего стана. Сколько замешательств... беспокойств, браней, неудовольств. Мы ночевали без палаток, не зная, навсегда ли тут останемся, но когда на другой день, 1-го августа, князь, проснувшись, услышал скверный запах, то и велел опять перебираться почти на старое место, а егерям, стоявшим вчера подле нас, в левую сторону податься, отчего почти и все полки, стоявшие с егерями в одной линии, должны были переменить свои места. Я прежде объявил, что вся армия расположилась около Очакова полукружием, а посему легко понять можно, что перемена мест егерей повлекла за собой перемену и всего на 8 верст простирающегося полукружия.
Пришедши на берег, застали мы князя, смотревшего в подзорную трубу на капитан-пашинский корабль. Капитан-паша, рекогносцировавший, подъезжал к Кинбурнской косе на пушечный выстрел: удалился было далее в море, конечно, для высматривания, не идет ли Черноморский флот. Воротился назад к косе и от оной направил путь свой к отделенным от 18 кораблей, меньшим судам, вытянувшимся линиею в Березани. Мы ожидали от сих последних нападения на наши гребные суда, почему поставлены были, кроме батарей, пушки и мортиры в пяти местах по берегу, то есть на вершине крутизны, окружающей Черное море, ибо и внизу на самом берегу также расставлены были пушки подле каждой затопленной на берегу запорожской лодки. Сии лодки за прибытием турецкого многочисленного флота не могли быть сняты в скорости с мели.

2-го августа. Прибыла под Кинбурн и остальная часть Лиманской флотилии, которая множеством со стоявшею около Очакова Лиманскою гребною флотилиею равнялась турецкому флоту в рассуждении средних и мелких суден, но линейными кораблями турецкий флот несравненно наш превышал. Линейные корабли турецкие после обеда, удалясь в море, стали на якорь верст на пять от малых своих судов, к Березани линиею вытянувшихся.
Слух пронесся в армии, будто король прусский дал знать российскому, что ежели оный не отступится от Крымского полуострова, то король прусский объявит ему войну, а из сего выводят, что сей причины ради медлят и в рассуждении приступа ко взятию Очакова. Справедливость сему время покажет. В ведомостях же напечатано, что короли французский, английский и прусский заключили между собою союз в том намерении, чтобы турков удержать навсегда от претензий на Крым, а российский двор принудить отдать Швеции Эстляндию и Лифляндию. Посмотрим справедливость сего. [180]

...21 августа. По утру долго стреляли турки с крепости ядрами и пущены бомбы на шедшее мимо Очакова под Кинбурн наше судно, которое однакож прошло без всякого повреждения. Шанцы теперь беспрестанно продолжают рыть.

5-го августа. Получил дружеские с Москвы письма от Федютина, Костенкова и купца Гультина.

6-го августа. После обеда назначено было 1.300 человек для делания траншей. Господа начальствующие пришли в 12-м часу ночи и, споря между собою о местах, какие кому отведены для работы, так продлили в том время, что посланный от светлейшего князя для посмотрения их работ бригадир Рибас застал всех их без всякого действия и велел им разойтись, а посему и не учинено никакого начала делу сему. Рибас о сем доложил князю в присутствии господ главных инженеров, кои все трепетали; но князь, ни мало не сердясь, сказал скоро потом: «стакан квасу»! Один из них, желая себя оправдать, сказал: «я, ваша светлость, довольно рано приказы отдал, а что работою… » «я слышал уже», прервал его князь и тем все дело кончилось.

7-го августа. Приехавший из первой армии от графа Румянцева курьер рассказывал между прочим, что Салтыков, который с своею дивизиею облег Хотин вместе с принцем Кобургом, правящим также дивизией цесарских войск, обедал в сем городе у тамошнего паши, который прежде в лагере у него угощаем был; однако когда-де Салтыков выходил из города, то начали с валу по нем палить ядрами из пушек. Сей рассердясь велел тотчас город бомбардировать. Рассказывал о порядочном в той армии в три колонны марше; что граф Румянцев всегда верхом ехал; о его ко всем ласковости, строгости, и наконец удивлялся, что у нас вокруг лагеря нигде нет цепи.

8-го августа. Ночью слышна была пальба из пушек и ружей, с нашей стороны по над берегом сделаны в сию ночь редуты четвероугольником, в которых батальон поместиться может. Находящаяся подле садов мечеть нашими зажжена на рассвете. Турки поутру выставили вокруг по валу красные и белые знамена.

9-го августа. И в сию ночь весьма часто из пушек стреляли с нашей и турецкой стороны при делании редут. Сей день начал переписывать журнал военных действий и движений армии Екатеринославской под предводительством господина фельдмаршала и кавалера князя Григория Александровича Потемкина Таврического на кампанию [181] сего 1788 года. Оный журнал вел секретарь Андреян Моисеевич Грибовской, находящийся при кабинетном стате Bаc. Стел. Попова.
Слышал от бежавшего из Очакова мальчика поляка, принявшего магометанскую веру, что оставшиеся в Очакове христиане вброшены в ямы саженей на 10 глубины; в них они также и испражняются, и смрад от того, причиняя им болезни, низводит во гроб. Причиною сей к ним жестокости турков послужили побеги некоторых христиан в продолжение нашей осады. Хлеба-де в Очакове довольно, но мясо дорого, в фураже недостаток и в прочем. Сей мальчик увел с собою лошадь, за которую светлейший заплатил ему 200 рублей, которая по оценке других не более 80 рублей стоит.

10-го августа. Роздых моей голове и сущее состава моего бездействие.

11-го августа. Сильно мучился поносом с жестокий болями живота и головы.

12-го августа. Появилась свежесть в мясе, чистота в крови и легкость в мыслях. Ежели верить константинопольскому нашему корреспонденту, то турки немощны — казна их вся уже истощена. Начинаются бунты и в самом Стамбуле. Капитан-паша для усмирения и ободрения народа, а наипаче воинства, велел все силы и способы употребить поймать одно российское судно и привесть его в столицу. Правда, многочисленный у них флот, но не надежен и худо состроенный, кроме трех линейных кораблей, весьма исправно вооруженных и всем снабженных: «Реалы», «Капитании», «Патроны». Ферманы и два неферама никакого не произвели действия в Сирии и в Алепе в рассуждении набора войск. Жители тех мест отвечают, что раны после войны последней еще свежи… и никто не идет подживлять оных. В многолюдной армии во всем недостаток; от неполучения жалованья в армии учинился было бунт, и визирь принужден был за 5 верст от оной удалиться. Сотнями из армии возвращаются воины турецкие восвояси.

13-го августа. Ночью для ... бросили несколько бомб в отсутствии его светлости и всего генералитета, равно как штаб и обер-офицеров. Но на нашей флотилии от неосторожно положенного подле пороха зажженного фитиля одну бомбарду взорвало на воздух с 80-ю рядовыми и унтер-офицерами и тремя офицерами. Для умягчения сей жестокой потеря, как обыкновенно бывает, распущен в лагере слух, что 25 человек спаслось, но и те-де все опасно ранены и едва не все помрут. Из сих-то спасшихся один солдат, пришед на берег к князю светлейшему, который тогда смотрел на турецкий [182] флот, и будучи несколько под хмельком, сказал: «я имею вашей светлости тайну открыть». — Какую? — спросил его князь светлейший. «Пожалуйста, ваша светлость, не велите более вами командовать французам, ибо они по-русски ни слова не разумеют, и залепетав по-своему дают нам только тумаки, а вить тумаки не говорят, что делать должно; от того точно вчера и бомбарда пропала».
Всем известно, какое множество и на флоте и на суше офицеров разных земель, не умеющих ни слова говорить по-русски, а имеющих одне должности, и притом в военное время, а от того многие русские офицеры и идут в отставку, ибо иностранцы и чины и кресты скорее, нежели наши, получают.

14-го августа. Ветер начал сильно дуть с севера, и пыль показалась превеликая. Переводил письмо от графа Румянцева к его светлости, писанное о разных воинских известиях и той армии действиях.

15-го августа. По утру началась прежестокая и частая пальба с наших батарей и с крепости Очаковской в продолжалась без перерыва часа с два. С нашей стороны убит один канонир да два весьма опасно ранены.
Перевод с письма к Попову о потоплении шедших из Белоруссии барок — и недоразумение — Гат (Gôtt) Bаrquen — (Becker) etc.; неудовольствия — насмешки — которое переводил Картвелин.

16-го августа. По утру пришел из Очакова старшина; он ни с кем ничего не хотел говорить, а домогался прямо его светлости изъясниться. Почему всяк и заключал различно о его прибытии: одни говорили, что от города прислан, а другие, что он оттуда бежал. Прибывшие из Очакова христиане рассказывали, что сей старшина есть из тамошних богатых купцов, который отправляет при том и должность судьи. Он весь день ходил вольно по нашему главному стану с одними только главными переводчиками, как-то с Лотк....и... Ввечеру началась сильная пальба под Очаковом, и в то время, когда там человечество ядрами, картечами, бомбами было умерщвляемо, здесь подле ставки фельдмаршала играли во время вечерней зари самые веселые кондратанцы. Какой контраст! Пальба же, не умолкая, продолжалась около двух часов с великим жаром. Наконец ночью тайна причины прибытия помянутого к нам старшины открылась, или по крайней мере нетерпящий находиться в неизвестности разум человеческий удовольствовал себя сам: что-де городские жители намеревались сдаться, но гарнизон тому всячески противился; что сей старшина по знатности и яко судья во первых подал совет к тому, но что гарнизон, осердясь за сие на него, присудил его повесить, и что-де завтра непременно начнут бомбардировать [183] город, с тем, чтоб его или принудить к сдаче, или совсем превратить в прах и пепел.

17-го августа. Вчера ввечеру дано повеление, чтобы завтра... сей день вдруг после выстрела пушечного на варе начато было бомбардирование, которое и продолжалось беспрестанно часа три. С нашей стороны убит будто только один человек да два ранены, таким образом; летевшее из крепости ядро, прикосновением своим отхватив у стоявшего впереди солдата на правом плече часть кафтана с мякишем, и пролетев сквозь живот бывшего позади солдата, ранило в ногу еще и третьего, несколько подалее сзади находившегося. Но должно думать, что через столь долгое время продолжавшаяся пальба более человек жизни лишила, нежели показанное число значится, а особливо при открытии двух новых батарей в садах, на весьма близком от города расстоянии.

18-го августа. Батальон егерской Бугского корпуса переведен с правого крыла на левый, поближе к Очакову, ибо егерям, как всякую ночь на караул ходят к поделанным под Очаковом батареям, гораздо удобнее здесь стоять вместе с пехотными полками, ради всяких, могущих со стороны неприятельской воспоследовать покушений на наш лагерь.
После обеда в первом часу услышана была вдруг пушечная пальба с великим жаром; всяк думал, что лежащий на якоре около Березани турецкий флот пробирается к Очакову, и что палят с наших по-на-берегу оставленных пушек и мортир, ибо по ясности погоды и чистоте воздуха пушечный звук казался весьма близким и при тон...« и весьма частые. Почему пустился всяк к берегу бежать; но ошибку свою приметили, увидя, что производидся огонь с наших батарей и с крепости Очаковской. Я пошел к первой нашей батарее, отстоящей от города на полторы версты. Сия батарея тогда молчала, я на нее взошел, так как и другие, дабы посмотреть на шедших наших егеров против выбегавших из города турков со многими красными и белыми знаменами, и между тем, как рассказывал нам канонер «что трепалка сия произошла от того, что турки, засевшие в буераках, начали из ружей и пистолетов стрелять по нашим егерам, которые на берегу были и сушили свои рубашки, подле набережной нашей батареи и проч.»; велено было сойти всем с сей батарея и тотчас началась пальба, турки ответствовали в сие место, также и пушечные ядра катились до нас, иные же перелетали через голову и падали в самую батарею. Я хотел было уйти домой, но любопытство заставило меня долее простоять. Перестали с нашей палить батареи, ибо егери сошлись уже на ружейный выстрел с турками и начали между [184] собой производить пальбу. Турки же непрестанно посылали к нам ядра, а иногда и бомбы. Наконец и они утихли, дав время действовать одним ружьям да пистолетам обеих сторон. С наших же поближе к городу поставленных батарей продолжался огонь, непреставая, до половины седьмого вечера.
Любопытство заманило меня еще подойти ближе к месту сражения, и тут увидел я, как турки, набежав на наших, отрезали было человек с 80 егеров и начали рубить, но пришедшие им на помощь егери, спасши несколько из оных солдат, прогнали турков и чинили долгое время за ними погоню. Турки, получив также помощь, обратились на наших и прогнали, но сами прятались во рвах, наши нагнали их и тут; и пальба была только слышна. Вдруг начали с крепости палить в то место, где стояла немалая куча зрителей, как пеших, так и на лошадях, а в десяти шагах и князь Репнин также был на лошади, смотря в зрительную трубку на действия сражающихся. Поелику в сие место часто летали ядра, то Репнин и поехал тихим шагом несколько назад; пешие же бросились вниз по крутизне на берег; тут чаяли мы быть безопасны. Егери весьма близко подле нас спустились в скорости за сим, и прошед шагов двадцать начали палить по туркам, засевшим по развалинам; сии, подаваясь вперед, заманили егерей до глубокого рва, где их много было: тут началась сильная пальба как с ружей, так и с батареи Гассан-пашинской, которая подле крепости на берегу находится. Ядра и тут внизу достигали до зрителей, почему князь Репнин и велел всех с берега назад прогнать.
Я, нашед удобное место взойти на верх, с великим однако трудом вскарабкался туда, и в чаянии, что великая наша батарея будет уже оставаться впереди, и мне нечего ядр опасаться, стал на возвышенном месте, никак не воображая, что я находился на пушечный от города выстрел; но вдруг ядра посыпались подле меня, и я, узнавши мою ошибку, хотя и побежал еще далее вперед, однако стал в безопасном месте на самом берегу, где только страшно было смотреть вниз, и чтоб при шуме ужасном летевших ядр и бомб не отступиться от пужавшихся людей, кои всегда в то время то наклонялись, то на землю падали. Пальба непрестанно производилась… наши были прогнаны, но Репнин велел приблизиться свежим егерям к месту сражения, то увидя, турки показали нам тыл, и тут с моря начали по них стрелять рекатетами с наших двух суден. Гассан-пашинская батарея ответствовала и весьма метила на сии судна, однако ни разу не попала. С великой нашей батареи также действовали с великим жаром; бомбы и ядра, беспрестанно переплетавшие чрез наши головы, ужасный свист производили, а от воды [186] отдавался престрашный стон. От частого с ближних наших батарей бросания бомб зажжено в городе было в четырех местах; усилившийся там огонь заставил молчать все турецкие батареи; но с наших палить не преставали.
В семь часов все утихло: ранено с нашей стороны около 100 егеров, да побито с 30. Капитан один совсем срублен, да два офицера ранены.
Пришедши домой, рассуждал я о своей глупой отваге, которая подвергала меня опасности быть ядрами убиту. Я проклинал свое любопытство, да и твердое положил предписание никогда оному не следовать.
Мне представились живо все дурные следствия, какие бы могли произойти от сего любопытства. Но ожила притом мысль в моей душе и о горестном состоянии раненых, из коих многие, будучи не опасно то прострелены, то порубаны, возвращались в лагерь свой в крови, стеная и проклиная горестную свою участь. Многих под руки вели до батареи великой, а многих перевезли в сумерках уже в их стан. Убитых же на месте сражения погребли.

19-го августа. В сию ночь еще две батареи; на каждой из них поставлено по 28-ми орудий, а именно 12-ти полевых и по 16-ти осадных пушек, да по 4 мортиры. Рабочим солдатам производится за ночь 15 коп. и при отходе с работы чарка водки.

20-го августа. Работа под Очаковом с нашей стороны в делании батарей, редут и траншей с великою поспешностью по ночам производится: для сей работы назначается число людей, до полторы тысячи и более простирающееся, да для прикрытия оных бывают отряды также до 1.500 и более солдат.
В 11-м часу до обеда загорелся в Кинбурне пороховой, для лиманской флотилии запас, находившийся в погребу, и лежавшие там же бомбы, коих число было немалое, производили продолжительную, частую и ужасную трескоту; дымилось в Кинбурне весьма долго; турки, увидя сие, при радостных, нашей беды ради, криках выпалили с пушек несколько раз на кораблях, лежащих на якоре подле Березани. Они также и после обеда с кораблей стреляли довольно долгое время.
Сказывают, что во время богослужения работали в том пороховом погребу над составом горючих материй для бомб, брандкугелей и проч. и когда взорвало сей пороховой погреб, то по близости стоящей к оному церкви, все находившиеся в ней люди, также вместе с церковью, то взорваны, то весьма опасно порохом обожжены; многие совсем лишились рук, ног и других частей тела. Из бывших же подле погреба никто не спасся. У одного старого и храброго [186] бригадира, Кинбурнского коменданта, сидевшего в сей злосчастный час в своих покоях, кои в рассуждении близости порохового погреба также были подорваны, все кости в ногах размозжены разрушительною пороха силою. Обожжен и Суворов; также много штаб- и обер офицеров поранило сие пороха и бомб действие. Бомб-де одних разорвало около трех сот. Находившиеся в то время при разводе солдаты и офицеры все то ранены, то подняты на воздух, то бомбами были побиты.

21-го августа. Сегодня разнообразно толковали о вчерашнем Кинбурнском фейерверке. При сих толках так я сильно был соболезнованием тронут к страждущему человечеству, толь многократными образы — представились мне живо виденные мною ужасности сражения морского, страждущие и стонущие гренадеры после несчастного с турками бою, отрезание ноги губернатору, смерть его, последнее сражение, где множество побито егеров — что желал бы ему помочь — но, что я... червь... ничего не понимающий — и вот причина, заставившая меня переводить с французского проект всеобщего замирения.

22-го августа. Имел чрезвычайную скуку и ввечеру переводом письмо нашего офицера в плену. Турки с нашими пленными не так поступают, как то их пленные у нас содержатся. Европейские государства, просветясь разумом философии, открыли начала побуждений сердца человеческого. Спознали причины, понуждающие государей ко принятию оружий против подобного себе человечества — причины тщеславия, зависти, гордости — уверены, что несчастные жертвы, хотя и спасшиеся от огня и меча, не должны чувствовать по крайней мере в плену горестной своей участи, и для того не лишают их нужного к пропитанию. Но грубый, в невежестве пребывающий турок дополняет меру своего мщения, попавших в руки храбрых воинов изнурением и наруганием.

23-го августа. Капитан-паша с многочисленным своим флотом все еще стоит подле Березани. Он имеет уже давно повеление от султана учинить в Кинбурне десант, но опасается потерять в случае неудачи славу свою, начинающую увядать. Притом визирь совершенный ему враг и всячески ищет его привести в подозрение у султана. («Константинопольские Известия» от 20-го июня).
Ввечеру турки зажгли верст в десяти от нас траву. К ночи ветер усиливался, и когда мрачность окружила наш горизонт и ветер возвысился до степени бури, то огонь по степям весьма распространился: стремление бури было на нас и дым к нам переносился скорою силою ветра, который, засыпая пылью глаза и опрокидывая палатки, валил с ног людей. При сильном ветре в темную ночь видеть пожар нет ничего ужаснее. [187]

24-го августа. В сию ночь прелюбезных качеств, а паче тихого, благосклонного и доброжелательного нрава бригадир Николай Иванович Корсаков, будучи на работе у вновь делаемых батарей, редут и проч., пошел с отрядом для обозрения дела трудящихся воинов, и поелику ночь темна была, упад в ров довольно глубокий и так повредил чрез то себя, что чрез пять часов после того скончался. Комендант Кинбурнский, который во время несчастного взорвания порохового погреба лишился ног, также дух испустил.

25-го, 26-го, 27-го августа. Все работали над батареями, редутами и проч.
Получил от брата письмо, не весьма для меня приятное. Петербург и на его обо мне просьбы молчит, и нет ни одного приятеля, который бы уведомил иди его, или меня, о моем там деле. Вот каково на свете дружество.

28-го, 29-го, 30-го августа. Переводилось от графа Румянцева письмо, в коем между прочим дает светлейшему князю приметить, что цесарские предводители не соответствуют доброму согласию польз обеих империй, что граф Румянцев, не взирая на то, опять выгнал турков из Ясс, что фельдмаршал-лейтенант Сплина отозван в Трансильванию, и что граф Румянцев принужден был ради того подвинуть часть своих войск вниз по Пруту.
Сей день есть торжественный или кавалерский ордена Александра Невского. Князь Григорий Александрович Потемкин праздновал его с пристойным его сану и дню его рождения великолепием. После молебна по всей армии раздавался звук пушечный, также и во время стола, когда пили за его здоровье.
Но вскоре по захождении солнца началась другая торжественная пальба — пальба со всех наших около Очакова поставленных батарей, коих числом... считается, на коих всякого рода орудий простирается числом до 200. Равным образом и с Лиманской флотилии. Нет ничего ужаснее... вдруг поражаемому громкострашным звуком толикого множества огнестрельных орудий. Начало пальбы производилось с неописанным жаром с наших батарей и Лиманской флотилии и Очаковской крепости. Множество молний вокруг крепости я с крепости беспрестанно сверкало. Воздушные дуги летящих бомб устилались искрами; свист ядер заставлял стонать, лежащую на море, нижнюю полосу воздуха, а верхняя часть оного сопротивлялась прорезыванию вылетевших из пушек шаров. Неукоснительно зажгли в городе строения, старались то поддерживать беспрестанными пусканиями в него бомб и каленых ядер.
Часу во втором ночи, 31-го августа, светлейший князь велел пресечь стрельбу с батарей, но принц Нассав, за всеми сигналами [188] к успокоению, продолжал оную до-после-зари. Флот многочисленный турецкий не осмелился однако нашему предприятию мешать и был только зрителем: он, стоя в отдаленности от нас, стрелял поутру сегодня довольно долго, почему неизвестно. С нашей стороны будто убито только четыре человека.

 


Назад

Вперед!
В начало раздела




© 2003-2024 Адъютант! При использовании представленных здесь материалов ссылка на источник обязательна.

Яндекс.Метрика Рейтинг@Mail.ru