III. Действия под Измаилом до прибытия Суворова.
Бои 18 и 20 ноября под Измаилом русской флотилии с турецкими судами; обложение Измаила генерал-аншефом Гудовичем, генерал-поручиком Потемкиным и генерал-майором де Рибасом; описание крепости Измаила; необходимость овладения Измаилом и назначение для этого Суворова; военный совет под Измаилом и решение русских об отступлении.
[25] Войскам оставалось овладеть твердыней Измаильской.
По словам Потемкина: «Положение локальное сего места навело бы всегдашнее беспокойствие квартирам и разрезывало бы Килию с сыретским кордоном1, флотилия осталась бы без сообщения2»; «он (Измаил) вяжет руки для предприятий дальних»3. Конечно, Потемкин, по самому характеру [26] своих военных дарований, не решился бы обойти Измаил и вторгнуться в пределы Турции, к тому же у него было слишком мало сил, чтобы в последнем случае выставить против Измаила заслон.
Генерал-фельдмаршал Потемкин, получив донесение о взятии Исакчи, предписал генерал-майору де Рибасу занять болотистый и покрытый мелким лесом остров Сулин4, отделяющий Килийский рукав Дуная и Измаил от Сулинского рукава, Исакчи и Тульчи, и уничтожить турецкую флотилию под Измаилом. Поставив на острове посты из конницы и пехоты верных черноморских казаков, Рибас приказал генерал-майору Арсеньеву 18 ноября расположить на острове 5 батальонов (2 батальона Херсонского гренадерского полка, 1 лифляндских и 1 бугских егерей, 1 алексопольского мушкетерского полка) с их артиллериею; флотилии Головатого, прибывшей из-под Килии, двинуться и стать на пушечный выстрел ниже крепости, сам же со своей флотилией 17-го снялся с якоря и 18-го подошел к Измаилу.
В это время на правом берегу р. Репиде, впадающей в Дунай версты на 1½ выше Измаила, показалась турецкая конница. Рибас отрядил 200 гренадер и 300 черноморцев с 2 пушками; прогнав неприятеля, они заняли посты по р. Репиде от ее устья до озера Кугурлуя.
Каменный редут Табия, имевший двухъярусную пушечную оборону и составлявший юго-западную оконечность Измаила, обстреливал течение Дуная выше крепости, т.е. путь гребного флота Рибаса. Турки сосредоточили большую часть лансонов к редуту и от них выслали 5 лансонов вперед для заманивания русских под пушки Табии. Рибас понял турецкую хитрость, остановился и, не желая вступать преждевременно в дело, выдерживал 4 часа безвредный огонь 5 лансонов. Ободренные нашим молчанием турки [27] стали подходить ближе. Тогда Рибас приказал брату своему, подполковнику де Рибасу, прогнать их. Это было немедленно исполнено: турецкие лансоны были преследуемы до расстояния картечного выстрела с редута, причем один из неприятельских лансонов потонул со всем экипажем.
В это время генерал-майор Рибас наметил на острове места для батарей, а ночью туда были выгружены пушки и снаряды и спрятаны в камышах.
19 ноября был дан войскам отдых, чтобы приготовиться к работе ночью.
В 7 часов вечера, под прикрытием огня с наших судов, на острове начата поспешная постройка 3 батарей под начальством генерал-майора Арсеньева, гвардии Преображенского полка секунд-майора (бригадира) Маркова5 и подполковника де Рибаса; две первые заложены против оконечностей крепости, а последняя на правом берегу р. Репиде (на левом берегу Дуная) в слишком большом расстоянии от крепости; строителями были люди случайные (какой-то голландский чертежник Волан и кавалерийский офицер Мелиссино), работы производились беспорядочно, но все-таки к 5 часам утра 20 ноября батареи были окончены, а гребной флот, пользуясь темнотой, подвинулся к городу на половину пушечного выстрела.
На рассвете пущены к неприятельским судам 6 брандеров под прикрытием 6 вооруженных лодок и барказов; сильное течение воспрепятствовало действию брандеров, однако устрашенный неприятель бросил свои суда, не сделав ни одного выстрела.
В 6½ часов утра открыли огонь с обеих флотилий, выше и ниже города, и с вновь построенных батарей. [28] Тогда капитан 1 ранга Ахматов6 приблизился с отрядом своих судов на 40 сажень к редуту Табии, возле которого стояла трехмачтовая саития, вооруженная 18 пушками 36 и 48 ф. калибра. В то же время капитан-лейтенанты Поскочин и Кузнецов с отрядами малых барказов и судов прошли вправо от Ахматова, выдержали весь огонь саитии и приблизились к остальной неприятельской флотилии на весьма близкое расстояние. Поддержанный картечными выстрелами батареи Маркова, Ахматов огнем своим принудил неприятеля оставить редут (его заняли русские) и саитию, а Поскочин и Кузнецов 7 лансонов потопили, а прочие принудили замолчать. Принц де Линь, находившийся на флотилии волонтером, послал в саитию брандс-кугель; судно было взорвано.
В это время показалась флотилия Головатого, который прошел мимо города под частым картечным и ружейным огнем; флотилия стала на шпринг и открыла жестокий огонь из пушек и мортир по городу и судам; потопив и предав огню 4 лансона и 17 транспортных судов, флотилия Головатого двинулась в обратный путь к восточной оконечности Измаила; по пути казаки решились высадиться на турецкий берег и бросились было на батареи, но показавшийся многочисленный неприятель принудил их возвратиться на суда.
Два раза турки покушались отбить каменный редут, но [29] были отбиваемы с большими потерями, однако около 1 ч. дня Рибас счел нужным отойти от Измаила; редут был покинут, а флот отошел под прикрытием огня с батарей и 4 дубельшлюпок.
Канонада с наших судов и батарей продолжалась до 3 ч. пополудни. Город во многих местах был объят пламенем.
Около 4 ч. неприятель сделал на остров высадку, но отброшен с немалым уроном.
Всего в бою 20 ноября сожжено и потоплено у турок: 1 большая саития, 19 лансонов, 32 транспортных судна и более 40 паромов, да и остальные повреждены. С 12 октября по 20 ноября турки потеряли 77 судов разной величины, которые были присоединены к русскому флоту, и 210 сожженных или потопленных; артиллерийских орудий взято русскими 124 и потоплено 340. Потеря русских 20 ноября состояла из 3 лансонов, убито: 6 офицеров и 81 нижн. чинов, ранено: 8 офицеров и 231 нижн. чинов; всего 326 человек убитых и раненых.
До 29 ноября на острове продолжалась постройка; всего на острове было построено 8 батарей, соединенных плохой траншеей для сообщения; вооружение состояло из 80 орудий, снятых с флотилии, платформ не было; ежедневно производилась канонада; флотилия турецкая почти вся истреблена. Турки отвечали весьма метким огнем, в особенности с сильно командующего кавальера, так что русские предполагали в Измаиле присутствие иностранных артиллеристов, хотя это было несправедливо7.
С сухопутной стороны, начиная с 4 октября, генерал-поручик Потемкин8 демонстрировал против Измаила, но [30] .действия ограничивались высылкою казаков, которые имели стычки с измаильской конницей9. Только 21 ноября крепость была обложена с левой стороны Дуная отрядом генерала Кутузова, высланного Гудовичем в виде заслона при движении к Килии, а со стороны острова войсками Рибаса и 4 батальонами, прибывшими от Килии, вслед за которыми прибыл 24 ноября сам Гудович с 9 баталионами, отправив остальную свою пехоту и всю кавалерию в Бендеры; от д. Табаки пришел генерал-поручик Потемкин с 8 батальонами и 11 эскадронами; всего в конце ноября собралось под Измаилом 25—30 т., вместе с нерегулярными войсками10. Русские лагери стали полукружием верстах в четырех от крепостных верков. Командовали: генерал-аншеф11 Гудович, который сдал потом команду генерал-поручику Самойлову вследствие назначения на Кавказ, генерал-поручик Потемкин и генерал-майор Рибас. Власть над войсками не была объединена, общего командования не было, каждый генерал действовал самостоятельно. Понятно, что уже вследствие одного этого действия нападающего были вялы. Драгоценные дни осени проходили, приближалась зима, а флотилия должна была поспеть еще под Галац для совместных действий с войсками Суворова. Рибас писал ему, что он «жаждет поступить под начальство героя, для новых подвигов», и 27 ноября уже хотел сниматься с якоря12.
Между тем Измаил представлял из себя такую силу, с которой надо было считаться весьма серьезно.
Измаильская крепость лежала на левом берегу Килийского [31] рукава Дуная между озерами Ялпухом и Катлабухом, на склоне отлогой высоты, оканчивающейся у русла и Дуная низким, но довольно крутым скатом13. Широкая низина в направлении с севера на юг разделяла город на две части, из которых большая, западная, называлась старою, а восточная — новою крепостью. Другая низина, Вале Броска, пролегала от дер. Броска до Дуная под самою крепостью с западной стороны; по этой низине протекал ручей. Сообщения Измаила с окрестною страной производились через четверо ворот: Царьградские (Бросские) и Хотинские на западной, а Бендерские и Килийские на северо-восточной стороне города. Стратегическое значение Измаила было весьма велико: здесь сходились пути из Галаца, Хотина, Бендер и Килии; здесь было наиболее удобное место для вторжения с севера за Дунай в Добруджу. В огромной важности Измаила турки убедились еще в прошлую войну с русскими, 1768—1774 г. Прежде он был обнесен обыкновенною стеною, построенною еще генуэзцами, но с 1774 г. турки сильно укрепили его под руководством французского инженера де Лафит-Клове и немца Рихтера14. Крепость, заключавшая внутри своих верков обширное пространство, должна была служить оплотом для целой армии на случай неудачи, а равно и для безопасной переправы массы войск с одного берега на другой15. Поэтому турки Измаил называли «Ордукалеси», т. е. армейская крепость. Фигура ее, со включением Молдавского предместья, лежавшего в восточной части на возвышении и тоже входившего в черту крепостных верков, имела подобие прямоугольного треугольника, [32] южная, прибрежная часть которого имела около 1000 саж. длины, западная, короткая — 700, а северо-восточная, самая длинная — 1300. Главный вал, до 6 верст общего протяжения, представлял в зависимости от неровностей местности неравномерно ломаную линию с 7 бастионами и большим числом входящих и исходящих углов. Внешних фортификационных построек и прикрытого пути не было; следовательно, была лишь одна линия верков. Упоминается о кавальере в юго-восточном углу крепости; кавальер отвесно возвышался на 40 фут, составлял загиб восточного фронта к стороне реки и был вооружен 22 орудиями. Вал крепости — 3-4 саж. вышины, ров до 6 саж. ширины и от 3 до 5 саж. глубины; местами он был наполнен водой глубиною до плеч. Верки земляные, за исключением двух каменных бастионов: один из них (редут Табия), построенный в верхнем (западном) углу приречной стороны, с двойной пушечной обороной (верхний ряд орудий стоял на барбете, а нижний — в казематах); стены бастиона были весьма толсты, открытая горжа очень узка; другой бастион (бендерский), сооруженный в северном исходящем углу, также имел каменную одежду и был усилен башнями в плечных углах. Вал этого бастиона был очень высок, крут и вооружен 22 орудиями16. Верки были исправны, только у Килийских ворот было слабое место, промытое водою, через которое, по словам лазутчика, можно иметь свободное сообщение с полем17. Около 200 орудий18 находилось на валганге обоих и сухопутных фронтов; но речной фронт, откуда не ожидали [33] нападения, был лишь слабо защищен недоконченною насыпью; турки, не предполагая даже возможности появления русских судов в водах Дуная, рассчитывали на свою флотилию и только в виду близкой опасности начали воздвигать на берегу батареи; ко времени штурма здесь было 10 отдельных батарей с 85 пушками большого калибра и 15 мортирами, из которых одна стреляла 15-пудовыми снарядами. Множество прочных каменных зданий (ханы — гостиницы, крепкий дом сераскира, казармы и мечети) давали возможность упорной обороны19. Город возвышался амфитеатром от берега Дуная до древней ограды. В погребах было довольно много помещений, безопасных от огня осаждающего. Ширина Дуная перед городом около ½ версты. Мина, да и то не заряженная, находилась только в хотинских воротах20.
В конце концов, крепость имела характер чисто пассивный.
Гарнизон за последнее время весьма усилился, потому что сюда собрались и войска из крепостей, которые уже были взяты русскими. Здесь были войска, защищавшие Хотин, сдавшие Бендеры, заключившие капитуляции в Аккермане и Килие. Всего считалось на довольствии 42 т. чел., в том числе 8 т. конницы, 17 т. янычар, несколько тысяч татар, остальные — жители города или азиаты. Однако правильнее будет поверить другим источникам, определяющим числительность гарнизона в 35 т. чел., так как турецкая армия не составляла исключения из других армий того времени, казнокрадство было сильно развито, и турецкие начальники обыкновенно показывали на довольствии число большее действительного. Вообще нет данных для достоверного и точного определения числительности гарнизона Измаила.
Султан сильно гневался на войска за все предшествовавшие капитуляции и фирманом повелел в случае падения [34] Измаила казнить из его гарнизона каждого, где бы он ни был найден.
Во главе обороны стоял поседелый в боях трехбунчужный Айдозли-Мехмет-паша. Дважды предлагали ему звание визиря, и каждый раз он отклонял его от себя. Без кичливости и без слабодушия, он постоянно выказывал твердость и решимость скорее похоронить себя под развалинами крепости, нежели сдать ее. Его поддерживал храбрый Каплан-Гирей, брат крымского хана; при содействии 5 своих сыновей Каплан-Гирей командовал частью гарнизона. Решимость отстоять Измаил или умереть разделяли и многие из остальных трех- и двухбунчужных пашей. Немногие малодушные не смели обнаруживать свою слабость.
Боевых припасов было в изобилии21, продовольствия — месяца на 1½; только в мясе чувствовался недостаток, и мясную порцию получали лишь знатнейшие чиновники. Турки считали Измаил неодолимым.
Таким образом, сильная, хорошо снабженная крепость. мужественный комендант, превосходный по числу гарнизон, храбрость которого возбуждалась еще угрозою смертной казни, — вот трудности, которые нужно было преодолеть. Русским22.
Овладеть же Измаилом было необходимо, не только вследствие указанных выше соображений военных, но и политических.
Уже с августа месяца статский советник Лошкарев, по поручению Потемкина, вел в Журжеве переговоры о мире с верховным визирем. Как и всегда, турки тянули переговоры до бесконечности. Главные основания мира, на которых настаивал Потемкин, состояли в требовании [35] уступить России Бессарабию, чтобы Днестр был границею, и оставить за Россией Очаков с окрестностями, представлявшими безводную степь. Требования России, в сущности, были крайне умеренны, в виду того, что фактически она владела уже Бессарабией и Очаковым, но Шериф-паша находил эти уступки чрезмерными и за принятие таких условий опасался поплатиться головою, как случалось с его предшественниками. «Государь наш, говорил он, молодой человек, в котором от новости кровь кипит».
Опасения визиря были тем сильнее, что, по неимению порядочных карт на турецком языке, он не мог даже приблизительно определить себе размер требуемых русскими уступок.
Казалось бы, что падение Килии, Тульчи, Исакчи и поражение Баталь-паши на Кубани должны были сделать Шерифа-пашу сговорчивее; но интриги Пруссии, назойливо предлагавшей свое посредничество с крайне невыгодными условиями, вели к постоянным проволочкам. Потемкин уже давно был выведен из терпения («Наскучили уже турецкие басни», пишет он Лошкареву от 7 сентября).
Императрица требовала скорейшего заключения мира. В рескрипте Потемкину от 1 ноября 1790 г., который был им получен, вероятно, во время упомянутых операций Рибаса, Потемкина и Гудовича под Измаилом, она приказывает: «обратить все силы и внимание, и стараться достать мир с турками, без которого не можно отваживаться ни на какие предприятия. Но о сем мире с турками я скажу, что ежели Селиму нужны, по его молодости, дядьки и опекуны, и сам не умеет кончить свои дела, для того избрал себе пруссаков, англичан и голландцев, дабы они более еще интригами завязали его дела, то я не в равном с ним положении, и с седой головой не дамся им в опеку»23. [36]
Потемкин видел, что кампания 1790 г. подходит к концу, окончить ее, ограничившись взятием ничтожных крепостей, будет важным промахом в политическом отношении, что, пока не пал Измаил, переговоры о мире будут только потерею времени24, а Императрица требует этого мира. Он отлично понимает, что грандиозный подвиг овладения Измаилом не по плечу ни одному из находящихся там генералов, вероятно, чувствует, что и сам к этому не способен, а потому решается поручить дело Суворову25. 25 ноября Потемкин из Бендер послал Суворову собственноручный секретный ордер: «Флотилия под Измаилом истребила уже почти все их суда и сторона города к воде открыта. Остается предпринять с помощию Божиею на овладение города. Для сего Ваше Сиятельство извольте поспешить туда для принятия всех частей в нашу команду… прибыв на место осмотрите чрез инженеров положение и слабые места. Сторону города к Дунаю я почитаю слабейшею, естьлиб начать тем чтобы взойдя тут где ни есть ложироваться. И уже оттоль вести штурмование, дабы и в случае чего Боже сохрани отражения было куда обратится».
В тот же день он послал Суворову другое собственноручное письмо, в котором говорит: «Моя надежда на Бога и на Вашу храбрость, поспеши мой милостивый друг. По моему ордеру к тебе, присутствие там личное твое соединит все части. Много тамо равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторой род сейма нерешительного… [37] огляди все и распоряди, и помоляся Богу предпримайте! есть слабые места лишь бы дружно шли». В подписи значится: «вернейший друг и покорнейший слуга Князь Потемкин-Таврический»26.
В это время дела русских под Измаилом шли весьма худо. Наступило сырое и холодное время, а топили только камышом; в продовольствии чувствовался недостаток; войска постоянно держались настороже из опасения вылазок и не раздевались на ночь; подобные труды при недостатке топлива и продовольствия повели к развитию болезней. «Время стало столь дурно, что людям вытерпливать весьма трудно», пишет генерал Павел Потемкин от 26 ноября 1790 г.27 Колебания и бездействие главных начальников произвели деморализующее влияние и на людей. Производили только слабую бомбардировку с наивною надеждою — не сдастся ли от этого крепость. Рибас даже посылал к Мегмету-иаше с подобным предложением, но тот отвечал, что не видит, чего бы ему бояться28. Оставаться долее в таком тяжелом положении осаждающему было невозможно. Надо было искать выхода.
Собрали военный совет29, в решении которого было выражено, что против сильной крепости с многочисленным гарнизоном и артиллерией не имеется у осаждающего осадной артиллерии, кроме морских орудий флотилии, а у полевой всего один комплект зарядов; вследствие же приближения суровой зимней погоды и дальнего расстояния до зимних квартир следовало бы теперь же «приступить к штурму. Но как успех его сомнителен, и хотя бы последовал, то стать может несколько тысяч войск, чего ради оной предать на высокое рассмотрение Его Светлости [38] Главнокомандующего. По сим затруднениям ежели не быть штурму, то по правилам воинским должно облежание переменить в блокаду, как гарнизон имеет пропитание лишь на полтора месяца; токмо чтоб потребные части войск на то определяемые достаточный провиант как и довольно дров на каши и обогрение с протчими для стояния необходимыми выгодами имели»30.
Из этого постановления военного совета видно, что о штурме говорили только для очистки совести, что даже если бы Главнокомандующий после «высокого рассмотрения» и приказал предпринять этот штурм, то подобного подвига не могли бы совершить генералы, принявшие малодушное решение обратить осаду в блокаду или, правильнее, пожелавшие отступить от крепости и ограничиться одним наблюдением за нею.
Не ожидая решения Потемкина, войска начали приводить в исполнение решение военного совета: некоторые части (из войск генерала Потемкина) начали отходить от крепости, Рибас собирался плыть под Галац к Суворову.
Примечания
1 Т.е. с расположенными под Галацом войсками Суворова.
2 Донесение Потемкина от 18 декабря 1790 г. Дело Военно-Ученого Архива № 891, лист 474 и «Русская Старина» 1875 г., октябрь, стр. 230.
3 В письме к Суворову от 25 ноября 1790 г.
4 Иногда его называют Чатад.
5 «Императорская гвардия состояла тогда из четырех полков, коих императрица была полковником. Шефом каждого из этих полков был подполковник; таким чином были почтены особенно знатные вельможи; остальные генералы, которых императрица желала отличить, считались майорами гвардии». «Русская Старина», 1887 г., сентябрь, стр. 529.
6 Личный враг Рибаса, по словам Ланжерона. Рукопись «Journal des campagnes faites au service de la Russie, par le comte de Langeron», III лист 79. Граф Ланжерон участвовал при штурме Измаила под начальством Рибаса. Эти любопытные мемуары написаны в 1796 г. весьма тщательно и дополнены в 1824 г. примечаниями, причем первоначальный текст сохранен в неприкосновенности. Ланжерона нельзя заподозрить в намеренном извращении истины, хотя, конечно, его свидетельства имеют все недостатки, свойственные рассказам очевидцев, т. е. не лишены односторонности и пр. Подлинные мемуары хранятся в Париже, а копия принадлежит генералу Н. К. Шильдер. Копия отчетливо переписана, но изобилует описками в числах и именах; эти описки при чтении рукописи легко исправляются и не портят материала.
7 Донесение Потемкина от 31 декабря 1790 г. Дело Военно-Ученого Архива №821, листы 579 — 582.
8 Двоюродный брат фельдмаршала; будучи капитаном Л. Гв. Семеновского полка получил Георгия 4 класса в 1770 г. в 1-ю турецкую войну, а при окончании этой войны в 1774 г. произведен в генерал-майоры и получил Георгия 3 класса; оборонял Казань против Пугачева, исполнял многие поручения князя Таврического на Кавказе и в Крыму, имевшие политический характер; до 1788 г. был Саратовским и Кавказским генерал-губернатором. Павел Потемкин был известен своею образованностью; на войне отличался храбростью.
9 Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 467.
10 Богданович, стр. 231.
11 Произведен 12 ноября 1790 г.
12 Петрушевский, стр. 380.
13 В настоящее время Измаил сильно изменился, разросся и занимает обширную площадь в 6 — 7 кв. верст к востоку от прежней крепости.
14 Петров и мемуары Ланжерона, лист 32. Доканчивал работы какой то грек, поступивший потом на русскую службу. Грек этот мало понимал инженерное дело, напр. палисады поставил так нелепо, что они только мешали огню защитников.
15 «Ибо и мост внутри крепости», сказано в реляции Потемкина. «Собрание», стр. 131.
16 На плане № 1110, подписанном Суворовым, (Военно-Ученый Архив) укрепления носят следующие названия, начиная с запада: Табия, бастион Мустафа паша, бастион Турнача, хотинский редант, бастион бендерский, толгаларское укрепление, соединяющее старую крепость с новою, бастион сигнал — пашинский близ берега; ретраншамент шел по лощине, отделявшей старую крепость от новой и делавший из последней как бы цитадель.
17 Дело Военно-Ученого Архива № 893, лист 232.
18 После взятия крепости найдено 183 пушки и 11 мортир. Донесение Энгельгардта от 30 декабря 1790 г. Депо Военно-Ученого Архива №893, л. 235.
19 Петров, стр. 178.
20 Дело Военно-Ученого Архива №893, лист 232.
21 Пороховые погреба находились у Табии, Хотинских ворот и за ними рядом с продовольственными магазинами. (Военно-Ученый Архив, план №1110, подписанный Суворовым).
22 Смитт, 325—330, Богданович, 239, Петров, 164.
23 «Русская Старина» 1876 г. Декабрь, стр. 640.
24 Так же думала и Императрица. В рескрипте от 20 декабря сказано «a dire la verite, c’est un point important dans ce moment qui decidera de la paix ou de la prolongation de la guerre» (истинно, это важный пункт в настоящую минуту: он решит или мир, или продолжение войны). «Русская Старина» 1876 г. Декабрь, стр. 644.
25 Ланжерон (лист 89) и Маллиа (Богданович, стр 230) утверждают, что Рибас послал к Потемкину своего адъютанта, какого-то авантюриста Маллиа, чтобы убедить главнокомандующего поручить командование под Измаилом Суворову и произвести штурм. Показание это весьма сомнительно: Потемкин давно лично знал Суворова и его свойства.
26 Дело Военно-Ученого Архива № 893, листы 226 и 227.
27 «Русский Архив» 1876 г., № 6, стр. 137.
28 Петрушевский, стр. 380.
29 Из упомянутого выше письма Павла Потемкина видно, что он в совете участия не принимал. Вероятнее всего, что совет был созван 26 ноября.
30 Следует заметить, что в то время военные советы собирались не только в случаях чрезвычайных, но их обязаны были собирать даже периодически на основании «Устава Воинского» Петра Великого. Вот что говорится в главе десятой этого устава «о генерале-фельдмаршале и о всяком аншефте» (мы цитируем по книге «Устав Воинский о должности генералов, фельдмаршалов...», четвертым тиснением в Санктпетербурге 1777 г., стр. 46): «Главные великия дела и всякия начинания, без консилии Генералов, собственным своим изволением никогда чинити надлежит, но всегда с совету, которой должни, как все в совете будущие, так и главный, своими руками закреплять, разве когда от неприятеля такое внезапное нападение будет, что к тому времяни не будет, или иной незапной случай до того не допустить. И в таком случае и словесной консилиум, хотя и на лошадях сидящим, отправлять должно.
Також долженствует, хотя и нет важных причин, частые консилии иметь, о управлении в войске, по последней мере на квартирах в месяц, в поле в неделю по однажды (ежели чаще не возможно) под штрафом на полмесяца вычету жалованья в шпиталь от Аншефта».
В главе четвертой на десять «о Генерале от инфантерии» (стр. 72) говорится: «Генерал своею собственною волею ничего важного не начинает, без имевшего наперед военного совету всего Генералитетства, в котором прочие Генералы паче других советы подавать имеют».
|